СМОЛЕНСКИЙ С.

ВОСПОМИНАНИЯ КАВКАЗЦА

(См. № 11-й «Военного Сборника».)

ЭКСПЕДИЦИЯ В ДАЛ.

(Из походного дневника)

(Окончание).

III.

К вечеру отряд спустился в широкую котловину, окруженную с трех сторон обрывистыми горами, перерезанными глубокими ущельями, где и остановился на ночлег. По котловине и нижним скатам возвышенностей разбросана в беспорядке деревня Джердгел. Поселения горцев того края вообще состоят из нескольких десятков дворов, разбросанных, большею частью, на значительном расстоянии. При каждом дворе, обыкновенно, находится сад и пахотное поле с сенокосом, которые, большею частью, огораживаются. Таким образом, все хозяйственные занятия абазина у него под рукой: посевы кукурузы, гоми, бобов и сенокос — если кто имеет его. Протекающие мимо двора ручейки, выбегая по углублениям почти из под каждого камня, снабжают его семью водой. По богатству лесов, житель также обеспечен дровами; он их может рубить в нескольких десятках саженей от двора. На спусках с гор, ни одна терраса не остается незанятою; туда ведет лишь пешеходная тропинка, так как колесной дороги для горца не надо: полевые работы у него под рукой, лесу вокруг достаточно, и арба ему совсем не нужна.

На утро, вслед за пробитием зори, едва солдаты принялись за свой походный обед, как барабан уже напомнил о выступлении. Отсюда начинается подъем по одному из ущелий, входящих в котловину Джердгел, к перевалу горы того же названия. Восхождение по отлогому скату, растянутому верст на десять, продолжалось [504] более трех часов; чем выше мы поднимались, тем становилось холоднее, а на самом перевале и на ближайших к нему спусках лежал толстыми пластами только что начавший таять снег; ни одно дерево из породы лиственных не начинало распускать листья.

При начале спуска к р. Кодор, под развесистым буком, мы нашли скамейку для сиденья и несколько врытых в землю сучковатых сошек, на которые горцы обыкновенно, при отдыхе, вешают свое оружие; сзади лавочки были поставлены такие же колья для коновязей. Подобные приюты для отдохновения путников встречаются нередко в Абхазии и Цебельде; жители считают святотатством разрушение подобного приюта и строго охраняют деревья, которые поэтому разрастаются до гигантских размеров; под тенью широко раскинувшегося бука или ореха может поместиться каре батальона. Нужно полагать, что эти деревья пережили много столетий, служа горцам гостеприимным прибежищем от зноя, так как лучи солнца не проникают сквозь толстую броню листьев, под тенью которых сохраняется живительная влага, охлаждающая воздух.

_________________________

Спуск к р. Кодор крут и скалист, дорога идет вниз с уступа на уступ по густому, мелкому лесу, крепко спутанному лианами и колючкой. Своротить с дороги в сторону не было никакой возможности; лес по обе стороны стоял сплошными, непроницаемыми стенами, в чащу которых, кроме диких коз и свиней — постоянных жителей этих мест, едва ли кто пробирался. Если бы абреки сделали в этом месте завалы и встретили тут наш отряд, то каждый шаг вперед стоил бы нам крови. Впоследствии, по собранным сведениям, оказалось, что абреки, действительно, имели в виду защищать этот спуск и Багадскую теснину. Но так как отряд двигался двумя путями, которые сходятся, по спуске с горы Джердгел, у самого Кодора, то дальцы, не зная числительности направленных по дорогам войск, опасались быть отрезанными в том или другом месте, если бы какая-либо из двух колонн успела скорее пробиться по своему пути. Кроме того, по распоряжению кутаисского генерал-губернатора, для демонстрации, были двинуты из местечка Зугдид (в Мингрелии) три роты пехоты в Абживский округ, хотя и отделявшийся от Дала горами, но бывший по соседству с ним, ближайшею населенною местностью. Наконец, в Джердах и других местах [505] округа произведен сбор милиции, хотя и в видах ограждения границ Абхазии от вторжения абреков, но как мера эта была известна бунтовщикам, то и послужила также одной из причин, почему они оставили два важных прохода из Цебельды в ущелье Кодора, отдав их нам без сопротивления, и удалились в верховья Дала, оставив только наблюдательную партию, пробиравшуюся за отрядом по лесам.

Рота стрелков и две сотни милиции, направленные к Багаде, оставлены там до возвращения отряда, чтобы не допустить горцев занять эту теснину и прекратить для них всякое сообщение с Абхазиею, куда они, в случае неудачи, могли уйти. Дорога эта была единственным сообщением владения с Далом; при движении через Цебельду их встретили бы не совсем дружелюбно.

По мере того, как мы начали спускаться с перевала, стали все яснее показываться признаки весны: на половине спуска снегу уже не было, и листья на деревьях развертывались, внизу же было жарко. Дойдя до Кодора, мы направились вверх по его течению, по ровной и широкой долине, расстилавшейся по обоим берегам, верст на десять в длину, на которой и была поселена большая часть жителей этого общества.

Вечером, мы остановились близ селения Лата — главное убежище абреков, у которых тут были заготовлены большие запасы кукурузы. Селение это принадлежало князю Батал-бею, по смерти которого наследниками оставались сыновья покойного, предводители мятежников, почему у них был тут и притон. Жителей в Лата ни одной души не оказалось: все они ушли с своими князьями, отправив вперед жен и детей в верховья Кодора.

Деревушка была расположена на ровной, безлесной площадке; с одной стороны ее протекает Кодор в пологих берегах, а с другой раскинулся роскошный луг, примыкающий к горе. Постройки, хотя большею частью и плетневые сакли, сделаны были чисто и расположены правильно, даже улицами: покойный князь устраивал это селение по русски. Внизу к реке, красовался княжеский дом, обыкновенной турецкой постройки, в два этажа: нижний каменный, верхний деревянный, с решетчатыми окнами; верх покрыт дранью. В кукурузниках деревни найдены большие запасы хлеба, которые начальник отряда приказал уничтожить.

В день Благовещения, 25-го марта, назначена была дневка. Утром, от нечего делать, я пошел бродить по помещичьему двору и нечаянно забрел на фамильное кладбище дальских князей [506] Моршани. Мое внимание привлек мавзолей на могиле князя Батал-бея. Горцы обыкновенно делают надгробные памятники из дерева или простого камня, огораживая могилу деревянным срубом; над обоими концами могилы они ставят деревянные доски, на которых вывешивают листы бумаги, обделанные в рамки, исписанные по арабски, а над могилою устраивается досчатый навес; некоторые ограду делают и каменную, хотя такая честь делается только останкам лиц княжеских, или вообще богатых фамилий. Стены ограды памятника Батал-бея выведены красиво и правильно, с двумя входами от севера и запада. На могиле положен продолговатый мраморный пьедестал в аршин вышины, такой же ширины и аршина в два с половиной длины. На концах его поставлены две плиты с полукруглым верхом. Хотя все это сделано из мрамора не совсем высокого достоинства, но как пьедестал, так и плиты испещрены крупными золотыми надписями, на арабском языке, с изображением полумесяца. Памятник делался по заказу в Турции.

Часа в два пополудни, абреки зажгли несколько саклей на высотах, по правому берегу Кодора, в горной деревушке, расположенной против селения Лата. Спустясь затем с горы, они начали стрелять по лагерю, заняв в конце селения, повыше помещичьего двора, росший на берегу реки тальник и мелкий лес. Пули их едва достигали до нашего бивака; тем не менее, были приняты меры для удаления абреков: несколько человек отборных стрелков, посланные в деревню, засев за саклями, сделали по ним десятка два выстрелов и разогнали шайку.

С утра день был солнечный, но к полудню небо заволокло тучами; на обеих сторонах реки в горах пошел снег, а по ущелью, от вершин Кодора, несся резкий и холодный ветер. К вечеру на возвышенностях сделалась сильная метель, и долину укутала тяжелая масса тумана, скоро превратившаяся в сильный дождь, который шел почти всю ночь.

Палаток почти не было в отряде (Палатки не были взяты по недостатку перевозочных средств.), а балаганы, сделанные наскоро и покрытые папоротником, снятым с крыш, служили плохою защитою от дождя. Я и товарищ мой О-новский, промоченные, как говорится, до костей, искушаемые стоявшим саженях в 150 от лагеря помещичьим домом, который в то время занимала цебельдинская милиция, решились идти туда, не мирясь с перспективою сидеть ночь в мокром балагане. К нам [507] присоединился больной унтер-офицер, состоявший постоянным ординарцем при начальнике отряда (Он же и командующий войсками в Абхазии.); у него в это время был сильный пароксизм лихорадки.

Нижний этаж княжеского дома разделялся на две половины: в одной из них, вероятно, жила прислуга, а другая служила конюшней. На верхний этаж снаружи вела каменная лестница, выходящая на балкон, сделанный во всю ширину дома и покрытый, также как и дом, дранью, в виде навеса. Наверху узкий коридор разделял дом на две, совершенно равные половины. По величине здания, обе эти комнаты были довольно просторны и в каждой из них, против дверей, устроен был камин. Когда мы вошли туда, то обе половины были наполнены цебельдинцами; в каминах пылал яркий огонь. Мы объявили начальнику милиции причину нашего визита, и он, поместил нас в коридоре, откуда абазины, занявшие было его, полезли на чердак, в сделанное в том коридоре отверстие, взбираясь туда по стене, за неимением лестницы. Во всем доме лежало много сору; несколько русских стульев и диван стояли в беспорядке по углам. По-видимому, дом этот долго стоял опустелым, изредка посещаемый бывшими своими хозяевами. Ложась спать, мы зажгли стеариновую свечу, которою запасся больной, поставили ее в медном подсвечнике на стоявший там столик и, выпив на сон грядущий по крышке спирта, вместо ужина, раскинулись на бурках и заснули крепким сном.

Когда мы проснулись, был уже день, и хотя горизонт задернулся тучами, но заметно было, что солнце всходило. Свеча догорала, и больной, которому к утру сделалось легче, в состоянии уже был подняться и сидеть, прислонясь к стене. Тут он нам рассказал, что около полуночи на биваке была тревога: послышались выстрелы от реки; милиционеры, схватив оружие, выбежали из дома и завязали с абреками перестрелку. Больной не мог нас добудиться, а также не в состоянии был подняться, чтобы погасить свечу, свет от которой мог быть замечен сквозь ставни мятежниками и мог подвергнуть нас неминуемой опасности. Перестрелку начали абреки против лагеря; но им оттуда не отвечали, чтобы не указать места, куда стрелять; цебельдинцы же, выскочив из дома и открыв перестрелку, лишь увеличили суматоху. Однако, тревога продолжалась всего минут 20, после чего выстрелы [508] смолкли. Раненых и убитых не было; только десятка три пуль засело в стенах дома, в котором мы ночевали.

_________________________

Еще с вечера 25-го марта на левую сторону Кодора переправлено было на лошадях 25 человек стрелков при офицере. Переправа была весьма опасная; только благодаря привычным цебельдинским лошадям, можно было преодолеть глубину реки и быстроту ее течения. Переезды через горные реки, вообще, возможны лишь тогда, когда вода не захватывает брюха лошади; кроме того, нужно знать хорошо броды. В противном случае, предпочитаются совершенно глубокие места, где нет камней и лошади могут плыть. Но в горах, глубоких и чистых мест в речках почти нет; они встречаются только по выходе рек на равнины. При переправах через горные ручьи, нужно также присутствие духа и искусство седока, чтобы держать коня против воды или за водой, наискось, круто делая повороты и не оставляя его поперек течения. От быстроты течения с непривычными делается головокружение. Большинство бродов в здешних ручьях и реках бывает шириной в несколько сажен; броды почти всегда бывают на перекатах главной струи; ударившись в один берег и, затем, переходя к другому, она образует отмели из наносов песку и камня, которые бывают видны при светлой воде, но при мутной нужно много осторожности, чтобы не попасть на глубину. Отмели эти большею частью располагаются в виде зигзагов, от одного берега к другому, поэтому седоку сначала нужно пускать лошадь против воды, когда у нее больше силы бороться с течением, а затем за водой, по направлению отмели. Течение Кодора против Лата до того быстро, что струя воды, набегая на большие камни, разбросанные по руслу, бьет через них каскадами от двух до трех аршин вышиной. Мосты из виноградных лоз, по которым происходило сообщение между обоими берегами реки, при известии о движении отряда, были уничтожены мятежниками.

С рассветом, 150 человек отборных милиционеров были направлены по горам, в обход позиции, занимаемой абреками. Вслед за ними по дороге, лежавшей над руслом Кодора, двинулись и стрелковые роты; линейный батальон был оставлен на месте бивака у Лата. За этим селением долина Дала становится волнообразнее, горы подходят ближе к реке, в виде пологих скатов, изрезанных небольшими ущельями, а еще далее, верстах в шести, они совсем стесняют русло Кодора, так что нам приходилось [509] перелезать через их скалистые ребра. Не доходя урочища Арачарастоу, колонна остановилась, чтобы дать время милиции, отправившейся в обход без дорог, зайти в тыл завалов, устроенных абреками.

Минут через сорок послышались выстрелы, и мы двинулись вперед. Но, как оказалось впоследствии, обходное движение цебельдинцев в это время еще не было окончено. Перестрелка же была затеяна командой стрелков, переправленных на левый берег реки, которые, заняв спуск противоположного берега, против главного завала мятежников, наносили им чувствительный вред. Дальцы, устраивая большой завал в теснине прохода, не предвидели этого маневра и оставили эту сторону своей позиции совершенно открытою. Пули их винтовок не перелетали даже через реку, или, обессиленные, падали на песок берега, не нанося нашим стрелкам никакого вреда.

Позиция у Арачарастоу занимает отрог цебедьдинских гор, падающий отвесными скатами к р. Кодор. Дорога из Лата, не доходя этой теснины, спускается к старому руслу реки и, по приближении к горе, идет параллельно ее подошве, в самом близком расстоянии от гребня. Круто поднимаясь, затем, на нижний уступ горы, она тянется под нависшими скалами, пробираясь между большими камнями и густым орешником. Эту-то местность, укрепленную самой природой, дальцы усилили еще завалами, устроенными из толстых деревянных срубов и камней.

Три завала были расположены у подошвы горы и могли обстреливать фронтальным огнем войска, двигающиеся к подъему на Арачарастоу. Большой завал, в четыре фута вышиною, был устроен на середине подъема, а на самой вершине прохода теснины находился главный завал, сделанный в виде редута, в пять футов вышиною, сложенный из толстых деревьев и больших камней. По соседним скатам расположено было еще несколько малых завалов, на кручах почти недоступных для фланкирования главного и нижних. Атака этой позиции без обхода могла нам обойтись очень дорого.

По прибытии на Арачарастоу, против линии завалов направлена была цепь стрелков, по которой абреки сейчас же открыли огонь. Несмотря на то, что нижние засеки, устроенные параллельно дороге на крутом скате, находились от цепи в самом близком расстоянии, наши стрелки, закрытые молодым ольшанником, уже опушенным листвою, весьма мало терпели от выстрелов. Наш [510] огонь, к сожалению, был также безвреден для абреков; защищенные деревянными срубами, они безопасно стреляли через устроенные ими бойницы; но зато, едва только вздумает абрек перейти из одного места в другое, или перебежать из завала в соседний, десятки метко направленных выстрелов укладывали его на полдороге. Перестрелка продолжалась, таким образом, около часу, почти без всяких последствий; наши ожидали окончания обходного движения милиции, которая к этому времени, зайдя с тылу главного завала, с той стороны ничем незащищенного, бросилась в шашки. Мятежники, бывшие в остальных завалах, под выстрелами стрелков, не могли дать никакой помощи верхнему редуту.

IV.

Цебельдинцы в этот день сделали слишком трудный, даже для привычных горцев, обход. Они прошли верст 15 совершенно без дорог, по едва доступной местности, взбираясь на скалы ползком и скатываясь с круч, как попало. Шедший с ними русский офицер, пройдя версты три, не мог уже дальше следовать; они повели его, сначала поддерживая под руки, а под конец пути переносили почти на руках, с одного обрыва на другой. Зайдя в тыл завала и встреченные залпом мятежников, милиционеры бросились в шашки и в несколько минут овладели им. Абреки, кто остался цел, разбежались на ближайшие высоты и засели там за камнями; завал сейчас же был разобран.

Усердие цебельдинцев, выказанное ими в деле прекращения смут в крае, кроме сочувствия интересам русских, вызвано было еще и другою причиной: они сводили старые счеты, накопившиеся во время вековой вражды, за кровомщение между потомками цебельдинских князей и предводителями абреков. Под развалинами укрепления нашли несколько тел абреков, в том числе и тело князя Астамира, главного вождя и зачинщика мятежа, который был убит, еще до взятия завала, пулями стрелков, действовавших с левой стороны Кодора.

Вслед за взятием большого завала, усиленный огонь стрелков принудил мятежников оставить еще два, а в третьем, ближайшем к цепи, они оставались, по невозможности выбежать без того, чтобы не быть сейчас же перебитыми. Штурмовать этот завал, по причине крутизны горы, не стоило; туда нужно было взбираться ползком, цепляясь за кусты и траву. Излишняя потеря людей не могла окупиться пользой уничтожения этого завала, так [511] как и с остальных дальцы понемногу уходили. К тому же, к концу дела пошел частый дождь, еще более затруднивший подъем на кручу.

В половине четвертого пополудни мы двинулись в обратный путь к селению Лата, куда и прибыли в сумерки. Потеря наша состояла в этот день из 9 нижних чинов ранеными, а в милиции из 3 обер-офицеров и 4 милиционеров также ранеными. Зато у абреков одних убитых насчитали более этого числа.

День 27-го марта прошел спокойно; по известиям, собранным через цебельдинцев, мы узнали, что большая часть мятежников рассеялась, вследствие потери своего предводителя. Некоторые из них, еще державшиеся в окрестностях Лата, уже не в силах были препятствовать движению отряда в верховья Дала или вниз по течению реки.

Вечером этого дня похоронили Астамира в ограде, рядом с могилою отца.

Предводителю абреков в то время было около 22-х лет; стройный и красивый, он считался первым джигитом в Дале. Астамир воспитывался в сухумской школе, учрежденной для туземцев (Школа эта существовала только до восточной войны, т.е. до оставления русскими Сухума в 1854 году.), чисто говорил по русски и умел писать. Причина, побудившая его сделаться абреком, была смерть отца, который в последние годы жизни считался одним из преданнейших русским и хотел отдать сына на службу в один из наших кавказских полков. После смерти Батал-бея, сыновья его, по имени, личным качествам и значению, наследованному от отца, были весьма популярны и имели большой вес между дальскими князьями. Вскоре затем последовала и смерть матери их, княгини Эсмосхан, после которой молодые люди остались совершенно без руководителей. Беспокойный и предприимчивый Астамир не устоял против искушения блистать своею отвагою и наездничеством и решился сделаться абреком, уведя со собою и 13-ти летнего, младшего своего брата, Ардашила (В деле 26-го марта он был ранен.). Находясь постоянно в сношениях с соседними обществами непокорных горцев, склонявших его к бунту, он сначала присоединил к себе выходцев из Псхоу и Ахчипсхоу, поселившихся в верховьях Кодора за Чхалтой, в урочище Атагара и ближайших к нему ущельях, а затем начал вербовать и жителей Дала. Сделав еще осенью нападение на команду солдат [512] близ укрепления Цебельдинского, он начал разорять и грабить жителей, которые не соглашались восставать против русских. Впоследствии к нему присоединился и старший брат Аздамир.

При похоронах присутствовали и некоторые из цебельдинских князей. Завернув труп в полотно, они положили его в могилу, оборотив лицом к Мекке. Дряхлый старик абазин, дядька покойного, бывший с ними в сухумской школе, неутешно плакал над прахом своего питомца.

— Ну вот, теперь будет лежать смирно, не будет больше бунтовать, — сказал один солдат, закапывавший могилу Астамира.

— Да, — заметил на это другой, — он, должно, забыл благодарность к русским, которые его учили уму-разуму, кормили даром, ничего для него не жалели. А все жаль его беднягу, — продолжал он, немного помолчав, — умный и красивый мальчик был; кто бы подумал тогда, как он жил в городе, что его придется усмирять с целым отрядом...

Это было надгробным словом, сопровождавшим в вечность предводителя дальцев.

_________________________

На следующий день, 28-го марта, сведения об окончательном рассеянии абреков подтвердились, и отряд двинулся обратно в Цебельду. Долина Кодора, ниже Лата, подобно тому, как и выше этого селения, начинает постепенно суживаться, хотя здесь местность идет ровнее, и расстилается, в виде Лугов, по обеим сторонам реки. Приближаясь к Багадскому мосту, горы, отрывистыми утесами, плотно упираются в берега Кодора.

Дойдя до деревни Хенги, у спуска с горы Джердгел, по которому войска вступали в Дал, отряд, минуя деревню, пошел по дороге к Багаде. Единственная оставшаяся партия мятежников устроила было завалы на этом подъеме, но, видя неудачу на других, пунктах, рассеялась по высотам над правым берегом, тревожа нас во время пути выстрелами, не причинявшими нам, впрочем, никакого вреда.

Пройдя гору Пал, версты за две до Багады, начинается тропинка, высеченная узким карнизом в обрывисто спускающейся к реке скале. К счастью, абреки уже не имели возможности взобраться на вершину обрыва, откуда могли бы нанести нам довольно чувствительный вред, сбрасывая сверху камни. В этом месте нам пришлось снять седла и вьюки, а лошадей пустить вплавь по руслу Кодора; направляемые цебельдинцами, они переплыли реку четыре [513] раза, и присоединились к нам, верстах в двух ниже осыпей Гоначхори, у подошвы подъема Асыспара (Переправы через Кодор в этом месте возможны только в зимнее и весеннее время, т.е. до осенних дождей и таяния снегов в горах.).

По мере подъема по карнизу Пскала, постепенно поднимавшегося над пропастью, нависшей над Кодором, тропа, высеченная, вероятно, очень давно, и с тех пор не исправлявшаяся, становилась труднее и труднее; огромные камни, срывавшиеся сверху, загораживали ее, так что трудно было пробраться по ней и пешеходу. В некоторых местах скалы обваливались, и дорога шла над пропастью по трепетавшим мостикам, имевшим основой длинные жерди, перекинутые со скалы на скалу, и покрытые узким плетнем. Один из таких мостов был так крут, что нам нужно было всходить, как по лестнице и, не иначе, как держась за него руками, так как перил на нем не было. Мостики вделаны были весьма не прочно; брусья, положенные на скалы, ничем не прикреплялись к ним, кое-как привязанные виноградными лозами к пальмам, растущим по расщелинам камней, выдающихся над тропой. При переходе по мосткам, они качаются, вися над Кодором на четырехсот-футовой высоте. Абазины, к удивлению нашему, провели по этой дороге даже несколько лошаков; эти животные замечательны по своей смелости и привычке к горным тропам.

Взойдя на небольшую площадку, дорога круто спускается к Багадскому мосту. Для охранения ведущих сюда теснин, известных под именем урочища Пскал, при выступлении отряда из укрепления Цебельдинского, сюда была послана рота стрелков и две сотни милиции, которая и занимали их до нашего возвращения. Если бы человек тридцать абреков заняли ранее эту местность, уничтожив воздушные мостики, перекинутые через пропасти, то дорога отряду была бы совершенно отрезана по этому направлению, и никакая храбрость не могла бы преодолеть естественных препятствий. Эти Фермопилы своего рода могут, справедливо, назваться воротами Дала, со стороны Абхазии и Цебельды (Зимой, прежний путь, по которому шел отряд, почти недоступен. В это время более удобное сообщение с Далом идет левою стороной Кодора, из Абживского округа.).

На площадке у Багады сделан был небольшой привал. Я воспользовался случаем осмотреть замечательный Багадский мост, который в то время был, впрочем, испорчен абреками, при [514] слухах о движении отряда. Река Кодор от деревни Хенги постепенно начинает входить в обрывистые берега, теснящие ее, по мере приближения к Пскаду, с обеих сторон. Против этого урочища берега Кодора, поднявшиеся футов на тысячу (С правой стороны гораздо выше.), быстро затем понижаются к Багаде и, вместе с тем, еще более суживают русло реки, которое, наконец, сжимается двумя скалами, оставляя промежуток от четырех до пяти аршин шириною. На этом месте устроен Багадский мост. Вода, вырываясь из этой теснины, с неимоверной быстротою рассыпается по более свободному ложу, против осыпей Гоначхери. Скалы с обеих сторон спускаются к воде отвесно, а внизу расходятся несколько шире, подмытые течением. Штук пять толстых бревен, переброшенных с одного берега на другой, и составляют основание моста. На обоих берегах, у самого моста, стоят по два или по три гигантских дуба, ветви которых вверху совершенно перепутаны между собой, так что цебельдинцы перелезают по ним с одного берега на другой. Деревья эти, вероятно, посажены; кругом леса близко нет, или, быть может, остальной лес уничтожен, а дубы эти пощажены даже рукою дикаря абазина из уважения к грандиозному их виду, дополняющему величественную картину этого места.

От Багадского моста мы потянулись опять, по одиночке, мимо осыпей Гоначхери (Слово Гоначхери, по абхазски, имеет то же значение, что по-русски слово: осыпи.), идущих вдоль клокочущего потока Кодора, так что в некоторых местах тропинка шла в уровень с течением. Путь в этом месте, во время полноводья реки летом, при таянии снегов в горах, и осенью, от дождей, неудобен; тогда приходится пробираться по круче, которая хотя и поката, но усеяна камнями, могущими, под тяжестью человека, оторваться, скатиться в реку и увлечь за собой смелого пешехода.

Гоначхери представляют гору, тысячи в две футов вышиною, с небольшою покатостью, спускающуюся к Кодору. Грунт горы состоит, на всем скате, из мягкого синего камня-плитняка (Нечто в роде песчаного сланца, называемого также «меловкою» — минерал, сопровождающий породы каменного угля и антрацита.), до того рыхлого, что он осыпается сам собою и иногда запруживает реку. Если пустить несколько камней с вершины горы по разным направлениям, то тропа над Кодором, на расстоянии версты, будет совершенно засыпана до тех пор, пока поднявшаяся река не унесет течением этого мусора. Вершина горы, во время движения [515] отряда, была занята милиционерами; без этой предосторожности, человек десять абреков и здесь могли бы остановить отряд наш, по крайней мере, нанести ему значительный вред. Несколько человек цебельдинцев, стоявшие на гребне Гоначхери, чернели снизу чуть заметными точками. При описании этой местности, невольно припоминается сложившаяся у солдат Закавказья поговорка, что они «воюют не с черкесами, а с их горами».

От Гоначхери мы начали взбираться на подъем Асыспара, то карабкаясь на выдающиеся скалы, то спускаясь к руслу реки. Значительнейший подъем после Асыспара — Агвашвла — находится у деревни Джал. Дорога и здесь пролегала по узким скалистым выступам, извиваясь между огромными камнями, почти до самого устья Амткелю, впадающего в Кодор. К вечеру собрался здесь растянувшийся отряд, и в сумерки отправился к так называемым «Дальским воротам», проходу, вырубленному в скале, длиною семь сажен, вышиной полторы сажени и шириной одна сажень.

Отряд остановился ночевать близ деревни Амткель, против урочища Шукурана, на переправе через реку. Нас же, с О-вским, цебельдинцы провели от высеченных ворот через речку по кладкам, прямым путем. Взобравшись на кручу правого берега Амткелю, футов в четыреста, мы добрались, часам к девяти вечера, в укрепление Цебельдинское.

Часов в десять утра прибыл туда же и отряд; милиция распущена по домам.

На другой день утром роты выступили из укрепления в Сухум. Начальник отряда, с своим штабом и конвойной командой, поехал вперед, к нему присоединился и я. Во время пути до Марамбы, бывший старшим медиком войск в Абхазии Ф.О. С-вич рассказал нескольво эпизодов из жизни своей в Цебельде и между ними один случай, характеризующий вполне фамильную гордость князей Моршани, который я здесь повторю. Но, чтобы пояснить значение события, нужно сказать, что С-вич в то время считал уже более 20-ти лет службы в этом крае, куда поступил почти со школьной скамьи. Вскоре по занятии русскими Цебельды и с устройством Марамбы, он был прикомандирован к гарнизону этого укрепления. Страстный охотник, он для этого удовольствия готов был пренебречь всеми опасностями, и в последнее время приобрел такую известность между жителями Абхазии и Цебельды, что один безопасно заходил в самые отдаленные места. Туземцы всюду встречались с ним, как с знакомым и, однажды, [516] потерянный им охотничий рожок, найденный через полгода абазином в лесу, был доставлен ему в целости.

«Охотился я вот на этом скате, в опушке леса», начал С-вич свой рассказ, указывая рукой по направлению к лесу, «и, убив двух зайцев, рассчитывал уже воротиться назад в укрепление, как вдруг, между редко разбросанными деревьями, заметил, саженях в 20-ти, человек 15 абреков, которые смотрели на меня, держа в руках ружья, вынутые из чехлов. Поняв опасность своего положения, я прислонился к ближайшему ко мне дереву и приготовил двустволку на случай надобности. Между горцами завязался спор, продолжавшийся несколько минут, причем они указывали на меня; я в то время еще ни слова не понимал по абазински и потому не знал, в чем дело. Спор у них дошел до крупной брани, после которой абреки вложили ружья в чехлы и ушли, а я отправился в укрепление.

«Лет через 15 после этого, случилось мне быть здесь при собрании цебельдинских князей, когда многие из бывших абреков считались уже штаб и обер-офицерами русской службы. Я вспомнил случай в лесу и обратился с вопросом к князю Батом-бею и некоторым другим, считавшимся прежде абреками: не припомнят ли они охотника, встретившегося с ними в таком-то месте и тогда-то.

«Да это мы были», отозвалось несколько человек, «мы хорошо помним встречу с охотником.»

«Объяснив им, что случай этот был со мною, я просил их рассказать, какой именно спор происходил в то время между ними.

— «Дело было так», отвечали они, «когда вас увидели, многие из нас схватились за ружья и хотели стрелять, но некоторые воспротивились тому, говоря, что русский, как охотник, оружие имеет в исправности и, без сомнения, метко стреляет. Положим, мы его убьем, но он не допустит нас выстрелить без того, чтобы не разрядить у себя, но крайней мере, один ствол ружья. А десять человек русских не стоят одного из фамилии Моршани. Почему большинством голосов порешили: оставить охотника в покое».

Не доезжая до бывшего укрепления Марамбы, послышался жалобный и дикий вой. Въехав на возвышенность, мы увидели толпу женщин, стоявших над дорогой, которые, колотили в лицо руками и выли голосом, сильно напоминающим крики [517] шакалов. С приближением нашим, они заметно возвышали голос и сильнее били себя по лицу. Загадка скоро разъяснилась: посреди их стояла лошадь, навьюченная телом скоропостижно умершего милиционера, которого везли в Сухум для похорон. Здесь собрались его родственники, жена и знакомые, услышавшие о его смерти и вышедшие на встречу. По просьбе их, лошадь была остановлена на полчаса, и они принялись оплакивать покойного, по народному обычаю, став полукругом возле лошади; с лица тещи и старшей сестры жены умершего кровь лилась ручьями; на них нельзя было смотреть без содрогания, до того они изуродовали себя. Абазинок тут было около 15; они выли протяжным голосом с отрывистым окончанием, и в такт все разом ударяли обеими руками в лицо.

По народному понятию абазин, степень сожаления о покойном должна выражаться в количестве синяков на лбу, царапин на лице и потоками льющейся из ран крови. Если родные не будут так жалеть о покойном, то их заподозрят в том, что они рады его смерти.

Я остановился, чтобы до конца досмотреть обряд причитания, причем заметил, что многие хотя и плакали, но не царапали лиц и не с таким усердием колотили себя по лбу; а у молодых женщин глаза были совершенно сухи.

— Посмотри-ка, — сказал мне при этом О-вский, — вот той молодой женщине, которая в пестром платье, и девушке, стоящей с краю, вероятно, не совсем жаль покойника; видишь, с какой неохотой они поднимают руки для ударов по лицу и будто насильно кричат; да они совсем и не смотрят на умершего, а глазеют по сторонам.

Действительно, многие абазинки, вышедшие исполнить местный обычай, совсем без усердья занимались им, а выли только для того, чтобы не отстать от других. Девушка, на которую указывал мне О-вский, хотя и не отставала от такта криков и ударов в лицо, но часто посматривала в нашу сторону, пока кто-то из солдат погрозил на нее пальцем, и тогда проказница, покраснев, отворотилась в другую сторону. Поодаль от группы, безмолвно стоял отец жены покойника.

Умерший мингрелец, бывший несколько лет переводчиком у инженерного офицера путей сообщения, занимавшегося проложением дороги на Самурзакань и Цебельду, известен был почти во всех деревнях Абживского округа и близ укрепления Цебельдинского, где [518] и женился на абазинке (Абазины, магометане, нисколько не стеснялись выдавать дочерей своих за христиан). По переходе Апианчи, где начинается селение Герзеул, протянувшееся до самой р. Маджары, женщины толпами выходили к дороге и с такими же криками встречали и провожали тело покойника. Мингрелец, ведший лошадь с печальной ношей, останавливался перед каждой группой на четверть часа, давая бабам время вволю накричаться. Этот вой неотступно преследовал нас до самого Сухума.

С. Смоленский

Текст воспроизведен по изданию: Воспоминания кавказца. Экспедиция в Дал. (Из походного дневника) // Военный сборник, № 12. 1875