СКАЛОН Д. А.

НА СЛУЖБЕ ПРИ ВЕЛИКОМ КНЯЗЕ НИКОЛАЕ НИКОЛАЕВИЧЕ

Глава IV.

(См. «Русская Старина», ноябрь 1909 года)

Серные бани. – Пост. – Вечера у Великого Князя-Наместника. – Игра на виолончели. – Музыкальный вечер у А. Н. Муравьева. – Катанья в окрестностях. – Жизнь на улицах. – Кура. – Карабахский табун. – Цирк Сура. Театр. – Подарок Великой Княгини. – Пикник в ботаническом саду. – Танцы. – Лезгинка. – Обранный путь. – Владикавказ. – Дагестанский полк. – Смотр Тверцов, Северцов и Переяславцев. – Кабардинские табуны. – Лихорадка. – Черноморские табуны. – Смотр запасных эскадронов. – Егорлык. – Задонские табуны. – Калмыки табунщики.

В один из вечеров мы поехали с Вел. Князем в восточный бани с серными ключами. Банщики – все персияне, моют удивительно искусно. Хозяин бани, в ожидании Вел. Князя, убрал комнаты коврами и цветами, с улицы зажег иллюминацию и смоляные бочки, так что народу собралось немало. Кроме меня взят был еще Ростовцев.

Рядом с комнатой, в коей раздеваются, находилась продолговатая, со сводами и куполом комната с мраморным бассейном и серным ключем.

Запах тухлыми яйцами очень силен, но к нему скоро привыкаешь. Сначала надо сесть в серную ванну, что нелегко, т. к. температура натурального ключа доходит до 36°; дух захватывает. Посидев в ванне минут десять, начинаешь усиленно потеть; ложишься на скамью, а банщик садится на корточки и принимается тереть вас, вернее полировать волосяною перчаткою, потом массирует: руки, ноги, грудь, спину так, что кости хрустят. В заключение, берет шелковый мешок, натирает его мылом, мочит водою, надувает и, выдавливая воздух, покрывает тело пеной, затем окачивает водой, сажает минуты на две в ванну и, снова окативши свежей струей, выпускает одеваться. [530]

Вел. Кяязь наслаждался, я тоже, Ростовцев пыхтел и смешил.

Дни нашего пребывания в Тифлисе совпадали с постом: постоянный звон в церквах, по временам хорошая погода, катанье за город верхом, или в коляске, завтраки и обеды у Вел. Князя-Наместника.

Иногда на вечера приглашалась по очереди местная знать; пили чай; на нескольких столах играли в карты. Великая Княгиня сидела обыкновенно в гостиной с двумя-тремя дамами.

На этих однообранных вечерах царила скука; за то в другие дни я несколько раз играл на виолончели, и Ее Высочество аккомпанировала мне на рояле; при этом я всегда должен был являться в мундире, хотя, кроме Вел. Князя, в соседнем кабинете никого не было.

Его Высочество читал вороха докладов, после музыки пили чай, я совершенно непринужденно болтал с Вел. Княгиней по-немецки, что невольно смягчало обыкновенно царивший этикет. Однажды утром мой Вел. Князь спрашивает меня:

– Ты вчера играл?

– Играл, Ваше Высочество.

– Великая Княгиня хорошо играет?

– Очень хорошо и замечательно свободно читает ноты.

– А брат что делал?

– Читал доклады весь вечер.

В один из свободных дней я принял участие на музыкальных вечерах у А. Н. Муравьева.

Играли артисты оперного театра; я играл с ними секстет «Шпора» и квинтет «Шумана» с фортепиано. По утрам Его Высочество приходил (по корридору) к нам, сев однажды с нами в коляску, так чтобы его не видели, он поехал со своей свитой кататься по окрестностям, высматривая по базарам и караван-сараям лошадей.

Раз после обеда, под вечер, Его Высочество приказал оседлать кабардинских лошадей дворцовой конюшни и со Струковым и мною поехал куда глаза глядят по городу и окрестностям.

Улицы тянулись перед нами в угловатых выступах, домах с балконами, с навесами и узорчатыми перилами, из которых выглядывали однообранный лица старых грузинок с горбатыми носами, большими темно-карими глазами, дугообразными бровями, вдавшимся ртом и острым подбородком; к этому – в виде рамки – неизменных два локона.

Проехав ряд улиц с подъемом и спуском, мы очутились в лощине, превратившейся в улицу, с рядом домов, за [531] которыми высились горы. Следуя впечатлению глаза, мы поднялись на левый кряжек, увенчанный во всю длину развалинами персидской крепости, во время [оно] громившей столицу Грузии. В последний раз, кажется, в 1799 г.

Дорога, сначала шоссированная, по мере приближения к цитадели замка, превратилась в каменную тропу с левой и крепостными стенами с правой стороны, за которыми расположен Ботанический сад.

Начало вечереть; солнце, склоняясь к западу, стало золотить прозранные тучки и румянить вдали вершину Казбека и его почтенных, увенчанных сединою, соседей. Предгория, по мере приближения к нам, окрашивались все в более темные тона. Воздух из прозрачной, но густой синевы, отдаляясь к горизонту, переходил в фиолетовый, розовый и наконец ярко-золотистый цвет.

На севере наши цвета тоже ярки, но холодны, здесь же удивляешься сочности и теплоте красок.

Любуясь закатом солнца, мы не заметили, как быстро стемнело в долине; в городе засверкали огоньки, а на небе заблестели звездочки.

Карабкаясь под стенами башен, мы обогнули замок и стали спускаться в, так называемый, Татарский квартал, с узкими улицами, плоскими крышами, с мусульманским населением. Грязь, вонь, все друг на друге нагромождено, но живописно.

Вся жизнь наружу: вот персиянин укладывается спать на балконе, татары оканчивают вечернюю молитву, а дальше у порога сидят женщины в белых чадрах и, освещенные красным отблеском жаровни, рисуются в моем воображении, как ведьмы Макбета. Мы незаметно спустились на торговую площадь; несмотря на поздний час, торговцы и покупатели все еще копошились при красновато-желтом свете сальных свечей.

Кого тут только не было: продавцы зелени, шапочники, кузнецы, оружейники, слесаря, кухни, хлебопеки, все друг против друга в рядах лавок без окон и дверей, отделенных одна от другой простенками.

На площади самая разнообразная смесь оборванных костюмов и разнородных лиц; женщин мало, а которые есть, так все больше старухи. Из животных – толстокожие имеют наибольше представителей; ослы скромно и покорно тащат уголь, понукаемые криком мальчиков-погонщиков; катера, или мулы проходят караванами с колокольчиками, навьюченные съестными припасами, или тюками фуража; вот тащится тяжелая, двухколесная арба, [532] влекомая четверкою с уносом буйволов. В арбе целое грузинское семейство с огромным грузом сырых сельских продуктов или нераспиленными дровами. Но вот гордо с сознанием собственного достоинства выступает житель пустыни верблюд; он, так сказать, заканчивает картину востока и обрисовывает азиатский характер города.

Всмотревшись в малейшие подробности и наглядевшись вполне, мы повернули в темный переулок, ведущий на мост через Куру.

Разъезжая по улицам и базарам, глаза наши пригляделись к красноватому освещению и, выезжая на мост, мы вдруг были поражены совершенною противоположностью – серебряным потоком яростно мчавшейся Куры.

Луна фантастически освещала реку, обрывы скал и зданий.

Кура в этом месте течет между двумя крутыми обрывами, делая небольшой поворот и образуя несколько, как бы декоративных планов.

На вершинах обрывов гнездятся в живописном беспорядке: дома с балконами, замок, церковь, мечеть. Резко освещенные луной выступы, увеличивая черноту погруженных в тень предметов, делали чисто Рембрантовский эффект света-тени. Картина была до того хороша, что Великий Князь невольно воскликнул: «смотри, ребята, что за чудесная картина!» И действительно было чему подивиться!

Тем временем на соседней башне пробило 10 часов. Его Высочество поспешил домой, вдоволь насладившись вместе с нами дивной прогулкой.

Выехав к театру, мы встретили Великого Князя-Наместника с Вел. Княгиней. Они ехали в коляске в сопровождении взвода конвоя, при чем у передовых казаков были смоляные факела. Такой выезд очень красив, но наш Вел. Князь был врагом всякой помпы и в душе любил простоту, особенно в делах и докладах, не терпел, если кто-либо придавал преувеличенное значение своей работе, или действиям и называл это «wichtigtuerei» и высмеивал.

Между тем настала страстная суббота; мы отстояли заутреню в Сионском соборе, построенном в V веке, при грузинском царе Вахтанге. Это был самый древний из виденных мною храмов. Стены в нем вновь расписаны кн. Гагариным пестро, узорно, фигурно, вообще хорошо.

После заутрени, в 2 1/2 ч. ночи вернулись во дворец, чтобы встретить и похристосоваться с Их Высочествами. [533]

Подходили к ручке Вел. Княгини, а затем сели за стол и разговелись. На первый день не было конца поздравлениям и всяким оффициальным церемониям. Забавно было, когда пришло городское население с зурною, огромными дайрами и знаменами поздравлять Их Высочества.

Вечером мы пошли с Ростовцовым и сопровождавшим нас художником Дмитриевым Оренбургским в цирк «Сура». Я не скучал, а под конец совсем развеселился, когда кто-то в задних рядах закричал «пожар», и все с криком и гамом бросились на арену. Ковардак вышел странный, и публика долго не могла успокоиться.

На другой день, 17 апреля, праздновалось рождение Государя обеднею в Сионском соборе, разводом на Театральной площади и парадным обедом на триста человек с музыкой.

Вечером мы были в театре, где давали «Свекровь и Теща».

Театр выстроен при Воронцове, внутренность отделана в персидском вкусе.

На днях пригнали Карабахский табун из 30 кобыл с 8-ью жеребятами. Его Высочество был очень доволен этому подарку от Карабахской Ханши-Уцмиевой.

Мы несколько раз часами проводили время в созерцании красоты этих диких дам. Это был первый косяк, который мне довелось видеть.

Струков, зная слабость Вел. Князя к лошадям, без устали восторгался, поддакивал и вывинчивал на все лады. Видя это, и мы с Ростовцовым не отставали. Внимание мое было поражено, когда пущенный в косяк золотистый жеребец, подарок Его Высочества-Наместника, сосредоточил всю свою страсть на одной кокетливой кобыленке.

Как ни странно, но в отношениях между полами у лошадей, за продолжительный срок моих наблюдений, я заметил много общих, основных черт с людьми. У них темперамент и личность имеют такое же значение. Имея целый гарем, обладатель его остается равнодушным к красоте своих законных жен, и если появится особа страстная, то все его внимание сосредоточивается, исключительно на ней; он забывает гарем и занят исключительным ухаживаньем за ней одной.

22-го утром проводили табун и завтракали у Их Высочеств.

После завтрака Вел. Княгиня позвала меня в кабинет и подарила на память серебряную кружку местной работы, с изображением играющих музыкантов, затем свою фотографию с [534] собственноручной подписью, выразив при этом уверенность, что мы будем видеться в Петербурге.

Все товарищи получили по различному подарку.

К обеду мы поехали на пикник местного дворянства, устроенный в Ботаническом саду.

Столы были накрыты под сеныо вековых ореховых деревьев. Выбран был тулумбаш – один из старших генералов – грузин; стали подавать яства из местной кухни, при чем пилав и шашлык принесены были торжественным шествием на серебряных блюдах под колпаками, предшествуемые зурною и ритмическим перебоем дайр.

Пилав был приготовлен на славу.

Во время обеда, кроме хора музыки, пели еще персидские певцы. Пение их оригинально, имеет определенный размер, больше в 6/8, больше всего мотив схож с баркаролами, но изукрашен чрезмерно фиоритурами, которые певцы выделывают горловыми звуками.

Сидели мы среди дам, что не мешало, однако, через посредство тулумбаша, вливать в нас изрядное количество вина.

После обеда, когда стало смеркаться, зажгли иллюминацию и начались танцы.

Приехали Их Высочества.

Я танцовал кадриль с Великой Княгиней; затем начались местные танцы, и меня заставили с какой-то красавицей протанцовать лезгинку.

Мы очень веселились: весенняя ночь, воздух, вино, музыка, возбуждающий ритм, выбиваемый на дайрах, упоительная лезгинка с красавицей княгиней, – все эти чары востока ядом разлились по жилам и отравили меня жгучею страстью, от которой я излился только исподволь, когда виды Кавказа скрылись из глаз, и мы покатили по необозримым южным степям.

На утро назначены были скачки, где я еще раз увидел, любовался и мог поцеловать ручку красавицы княгини, с которой танцовал вчера, и которая погрузила меня в рой неосуществимых мечтаний; затем, откланявшись Ее Высочеству, мы поехали в Владикавказ по Военно-Грузинской дороге.

В это время года, по этому пути бывают обвалы. Перед нами только что раскопали огромный, снежный обвал, длиною версты на 3 или 4.

Мы ехали среди снежных стен до ст. Казбек. Поезд наш состоял из целой вереницы экипажей; впереди ехали Их Высочества, сопровождаемые конвоем. [535]

За ст. Казбек, в Дарьялском ущелье, за два часа до нашего проезда произошел каменный обвал: несколько громадных глыб и целая масса мелких камней завалили шоссе.

Чтобы не задержать наш проезд, были собраны рабочие осетины, которые на руках перетащили экипажи, лошадей запрягли с другой станции.

Во Владикавказе Их Высочества были встречены наказным атаманом Терского войска Михаилом Тариэловичем Лорис-Меликовым.

Великие Князья остановились во дворде. Оффициальные представления, парадный обед с очень хорошим струнным оркестром Терских казаков, сердечные излияния (сопровождаемые кахетинскими возлияниями) знакомых нам по конвою Терцев, – все это заключилось крепким сном.

Хорошее кахетинское вино отличается тем, что не оставляет неприятных последствий.

На другой день утром Его Высочество смотрел и все любовались Дагестанским коннорегулярным полком, который был весь составлен из мюридов и наибов Шамиля; командовал им полковник князь Чавчавадзе.

Люди замечательно типичны, характерны и красивы, в особенности поражают их профили и выражение гордого сознания собственного достоинства.

На всадниках были коричневые черкески и синие башлыки.

Его Высочество сам проделал с ними полковое учение на сигналах. Сотни щеголяли стройностью перестроений и движений.

На следующий день был парад Владикавказскому гарнизону. Великий Князь Михаил Николаевич парадировал. Дагестанцы были в белых черкесках и красных башлыках; полк – выдающейся красоты. После парада и завтрака мы поехали в станицу «Прохладную» и 26 апреля смотрели 15 Драгунский, Тверской Его Высочества полк, 17 Северский, Короля Датского и 18 Переяславский Наследника Цесаревича, Сводно-Казачий и № 1 батарею Терского войска.

Переяславцами командовал в будущем мой большой приятель красавец Степан Степанович Леонов.

Смотр был блестящий. Его Высочество остался очень доволен ездой офицеров и нижних чинов, сомкнутостью построений и правильностью движений.

Конский состав оказался очень хорош и соответствовал своему назначению. Лошади хорошо содержаны и выдержаны в таком теле, как должны быть кавалерийские полки. [536]

Затем Великому Князю были представлены кабардинские табуны.

В то время кабардинцы еще были законодателями мод.

Коневоды показывали свои табуны и косяки в числе до 6.000 голов.

В то время кабардинские и горские табуны процветали, т. к. не были стеснены попасами.

Кабардинские лошади поздно складываются, а потому взятые только на седьмом году под верх отличаются качествами необыкновенно крепких и выносливых лошадей; а взятые в трех ила четырех летнем возрасте, как наши ремонтные лошади, легко безножат.

Коневоды подвели несколько маток, Великий Князь был в восторге: он прежде всего любил лошадь, как лошадь, а потом уже породу; был замечательный знаток лошадей, но, видя недостатки, иногда закрывал на них глаза и смягчал их значение, если находил какое-либо выдающееся достоинство. В особенности это относится к лошадям завода Его Высочества, которые поэтому, имея определенный тип, поражали иногда своими отклонениями.

Во время езды от станицы до станицы Великих Князей конвоировали второочередные казачьи сотни со своими сотенными значками.

Казаки на ровных местах с пальбою отчаянно джигитовали.

Заглядевшись на табуны до самых сумерок, я ничего на себя не накинул во время солнечного заката и схватил лихорадку. Всю ночь я провел, почти, без памяти, сидя в коляске в сильнейшем жару. На утро, при остановке в Моздочке, Великие Князья уже отпили чай, когда мы подъезжали с опозданием на четверть часа.

При поездке в экипаже первое правило, которое следовало соблюдать – это ни в каком случае не отставать от экипажа Его Высочества, иначе мы рисковали легко запоздать на несколько часов.

Томимый жаждой, я торопился напиться чаю и стал пить с блюдечка.

Великий Князь-Наместник подошел ко мне и сказал: «so trinken nur unwolerzogene Uenglinge!»

«Und schpudende Reisende, Kaiserliche Hochheit!» – ответил я. «Меня всю ночь била лихорадка, Ваше Высочество».

«Так тебе надо сейчас же принять хину», – сказал Великий Князь и приказал всыпать в меня порошок.

Припадок не повторился. [537]

Проездом по Кубанскому войску нашему Вел. Князю были показаны черноморские табуны. На степном раздолье, в то время их насчитывалось свыше 100.000 голов.

В 1895 г. я был командирован Воен. Министром на Кубань; число черноморских лошадей сократилось до 1.500 голов: их, равно, как и горских табунов, вытеснили овцы и плуг.

В станице Усть-Медведицкой, на границе Донского и Кубанского войска Их Высочества расстались, и мы поехали в с. Медвежье, где Вел. Князь осмотрел резервные эскадроны Кавказской кавалерийской дивизии, а затем уже по Задонским степям направились в Егорлыкскую станицу, куда, на показ Его Высочеству, были согнаны табуны Задонских коневодов, в числе до 30.000 голов.

Табуны эти в течение двух суток прогонялись перед Вел. Князем.

После сокращения нашей кавалерии к 1862 году, со штата восьмидесяти до тридцати шести тысяч или на сорок четыре тысячи лошадей, – отечественное верховое коннозаводство сразу было подорвано, чему не мало способствовало также и уничтожение крепостного труда.

Для ремонтирования кавалерии пришлось искать других источников, и Вел. Князь обратился к Задонскому коневодству, кот. с тех пор и до настоящего времени поставляет большинство ремонта.

Поездка весною по степям Задонским и северного Кавказа представляла необыкновенную прелесть: степь была в цвету, местами, казалось, мы едем по волнующемуся морю, – это был ковыль, который в настоящее время обширными пространствами нигде не встречается.

Осмотр Задонского коневодства в Егорлыкской станице имел большое значение для главного источника ремонтов нашей кавалерии, который снабжал и снабжает нас крепкою, выносливою, приученною к суровым невзгодам лошадью. В продолжение двух дней перед нами коневоды по очереди прогоняли по косякам свои табуны.

Табунщиками служат калмыки и калмычки.

Его Высочество приказал показать себе выездку неуков; калмыки с необычайною ловкостью набрасывали аркан на избранную из табуна лошадь; табун как вихрь проносился перед нами, а пойманный неук бился и упирался с петлею на шее.

Калмык-арканщик удерживал аркан ногою и наклонением своего и лошади корпуса в противоположную сторону. Другие, [538] спешившиеся калмыки бросались к неуку, ловили: его за уши, на губу надевали лещетки и быстро седлали. Один из калмыков садился верхом, затем снимали аркан, отпускали уши и лещетку.

Неук, почуяв свободу, начинал делать невероятные скачки, горбил спину, а, сросшийся с ним, калмык спокойно награждал его ударами плети; другие калмыки били неука сзади, чтобы заставить идти вперед; тогда неук искал избавления в бегстве и вскоре скрывался в даль.

Минут через десять калмык возвращался, а неук бежал под ним рысью, исполняя повороты вправо и влево. Среди калмычек находятся такие лихие наездницы, который укрощают неуков тем же способом.

Кто желает видеть артистически исполненное, рельефное изображение описаннаго, может видеть это на знаменитой вазе, составляющей драгоценное сокровище нашего Эрмитажа. Массы диких лошадей, руководимые калмыками, представляли не только интересное, но и необыкновенно живописное зрелище.

Вокруг нас, при криках и понуканиях табунщиков, вращалась вся эта (выражаясь образно) тьма лошадей и заставляла радостно биться кавалерийское сердце. Вел. Князь блаженствовал и за завтраком, вопреки своему обыкновенно, изволил пить Донское шипучее вино.

Я в первый раз видел Его Высочество в таком настроении и, пользуясь его необычайной добротой и снисходительностью, сказал ему: «видно, что сегодня кавалерийский праздник, если Ваше Высочество разрешило себе вино и елей. Я еще таким Вас не видал».

«Чучело,– ответил Вел. Князь,– разве ты не радуешься при виде этих тысяч лошадей».

«Как мне не радоваться, я тоже захмелел, но еще не могу разобрать глазами или горлом».

«А чтоб было то и другое – выпей это». Вел. Князь дал мне большой стакан вина, который я осушил залпом.

Его Высочество благодарил коневодов и Наказного Атамана – Краснокутского за доставленное ему наслаждение и выразил надежду, что коневоды, с своей стороны употребят все усилия к достижению в их богатом материале вывода доброй ремонтной лошади, столь необходимой для нашей кавалерии.

Вел. Князь обещал принять деятельное участие и оказать им во всем поддержку.

Его Высочество сдержал свое слово и постоянно был ревностным покровителем Задонского коневодства.