СКАЛОН Д. А.

НА СЛУЖБЕ ПРИ ВЕЛИКОМ КНЯЗЕ НИКОЛАЕ НИКОЛАЕВИЧЕ

Глава III.

(См. «Русская Старина», июнь 1909 года)

Поездка на Кавказ в 1869 году. – Москва. – Киев. – Пещеры. – Андреевский и Софийский соборы. – Одесса. – Пароход «Великая Княгиня Ольга». – Берега Крыма, Кавказа, Поти. – Плавание по Риону. – Кутаис. – Сурамский перевал, – Горы. – Тифлис. – Жизнь в гостях у Великого Князя Наместника. – Великая Княгиня Ольга Феодоровна. – Обед со свитою Наместника в Муштаиде. – Охота в Караясах. – Смотр Нижегородцев.

В 1869 г. 15-го марта Его Высочество Вел. Князь Николай Николаевич доехал на Кавказ с тем, чтобы навестить своего брата Вел. Кн. Михаила Николаевича, попутно осмотреть: запасные кавалерийские бригады, государственные конные заводы и табунное коневодство на Кавказе и в задонских степях. Путешествие это было очень интересно, а потому опишу его, как образец путешествий Вел. Князя по России до кампании 1877 и 1878 года.

16 марта утром мы благополучно прибыли в Москву; здесь еще стояла зима. Нас встретили на жел. дороге начальство Первопрестольной Столицы и экипажи, в кот. мы отправились в только что созданный Зоологический Сад, находившийся под покровительством Его Высочества.

Зверей было немного; забавны были: тигры, 18-ти месяцный слон и носорог, остальное все еще ожидалось в будущем. В 4 часа Его Высочество обедал во дворце, а в 6 мы выехали с Курского вокзала на Киев. С нами ехали до Киева английский посол Букканан с супругою, очень забанные и милые старички, а также Анна Карловна Пиллар. Обедали в Курске, а т. к. путь впереди был свободен, то Его Высочество изъявил согласие на [298] предложение начальника дороги – ехать впереди почтового поезда. По выезде из Курска мы, весело болтая, делали визиты по вагонам нашим англичанам и Анне Карловне. Не успели мы отойти на три станции от Курска, как Вел. Князь получил депешу, что следовавший за нами поезд провалился на мосту в реку Сейм, или вернее мост обрушился под поездом, и локомотив с багажным и почтовым вагонами полетели в реку, при чем убит старший кочегар и зашиблены: его помощник и машинист, да еще какой-то пассажир, вздумавший выскочить из окна.

Дело в том, что мы должны были ехать за этим поездом, а по неисповедимой воле Божией нас пустили вперед, и мост под нами, как потом выяснилось, только покачнулся на одну сторону.

Вскоре Вел. Князь получил от Государя следующую депешу; «благодарим Бога, что спас Тебя и твоих спутников от угрожавшей опасности».

Приехав в Киев, Вел. Князь отправился прямо в Киево-Печерскую Лавру, где был встречен всем собором монашествующей братии. Обойдя святыни, Вел. Князь спустился в склеп, и нам показали нетленное тело епископа Михаила Черниговского, со временем канонизированнаго; мощи его замечательно сохранились.

Оттуда Его Высочество поехал в город, а я с англичанами, Ростовцовым и художником Дмитриевым пошли осматривать все достопримечательности храма и пещер.

Нас водил сам настоятель.

На дворе стояла чудная, ранняя весна; деревья едва распустились; воздух был наполнен ароматом и пением птиц.

Мы спустились в пещеры. Меня привлекли мощи преподобного Нестора-летописца, память которого празднуется 27 октября и совпадает со днем моего рождения. Я с особым благоговением приложился к мощам преподобнаго, т. к. благодаря вышеупомянутому совпадению с детства увлекался историей, считая Нестора своим патроном. Мы прошли мимо мироточивой головы; разных столпняков, Иоанна Многострадального, зарывшегося живым в землю.

Лэди Буканан вздыхала, слушая рассказы об этих аскетах, и постоянно повторяла: «mais pourquoi, mon Dieu, pourquoi»! Действительно – контраст – между полною возрождения радостной картиною весны, славославящею Творца и – этими мрачными пещерами – был поразителен.

Мы завтракали у генерал-губернатора кн. Дондукова-Корсакова, затем Его Высочество вместе с Ростовцовым и со мной [299] поехал осматривать Андреевский собор с восхитительным видом на Днепр и его окрестности, а потом Софийский собор, в кот. Его Высочество особенно интересовался старинными фресками с изображением Св. Причастия под двумя видами. После обеда мы посетили концерт, в числе номеров которого я запомнил «романеску», сыгранную стариком-виолончелистом из какого-то бывшего барского оркестра.

К часу ночи мы уже сидели в поезде, несшем нас в Балту, по вновь строившейся ж. д. из Киева, через Балту в Одессу.

Француз Fillieul был строителем Киево-Балтской дороги; она не была еще окончена; производились работы, и Вел. Князь первый проехал по железнодорожному пути из Петербурга в Одессу.

В Одессе мы дружелюбно расстались с англичанами и милейшей Анной Карловной и сели на пароход «Великая Княгиня Ольга», который должен был, не заходя в порты, везти нас прямо в Поти.

Пароход этот был очарователен; погода стояла бесподобная, небо ясное, море спокойное, ночи тихие, жаркие.

Курс наш шел сначала вдоль живописных берегов Крыма. Его Высочество называл тянущиеся по берегу имения: «Фаррос, Симеиз, Алупку».

Любуясь фантастическим дворцом Алупки, нам и в голову не приходило, что через двадцать два года это будет местом трагической кончины нашего дорогого Великого Князя.

Далее красовался еще не сгоревший дворец «Орианды», потом несколько зданий Ливадии, живописный «Ай Петри», приютившийся в бухте городок «Ялта» и наконец вдали Медведь-Гора, оригинальный «Аю-Даг».

Весна, своей яркою зеленью, уже вытесняла желтые и коричневые оттенки осени и зимы; миндальные и абрикосовые деревья покрылись белизной сплошного цвета.

От берегов Крыма мы пустились в открытое море; ночью любовались звездным небом, к утру подошли к Кавказу на высоту мыса «Гагры». После кружевного рисунка берегов Крыма перед нами выступил грандиозный, снежный хребет Кавказа с вершиною «Нугой-Гус» в 17.000 фут.

Картина величественная; все мелочные подробности крымских видов с виноградниками, садами, дворцами, одиночными зданьицами и даже деревнями – здесь отсутствуют вполне, – все сливается в сплошные пятна всевозможных тонов и покрыто прозрачною лиловою завесою, из которой резко выстулают снеговые вершины на яркой синеве небес. [300]

Вблизи от парохода беспрестанно подымаются перелетные различный морские птицы, по временам бороздят воду игривые дельфины, последние доставляют мне большое удовольствие. Весь пароход отдан в распоряжение Велик. Князя, и мы идем, как истые сибариты в роскошных каютах, с превосходною кухней; наслаждаемся морем, теплом, видами гор, прекранным обществом и рассказами нашего симпатичного капитана Каперницкого – старого Севастопольца.

К тому же в кают-кампании стоит фортепиано, и я наигрываю разные мотивы из наших любимых балетов.

Как жарко! Дерево и металл накаливаются. Навстречу нам идет парусное судно, вот оно уже за нами; я не могу достаточно налюбоваться тонами красок гор и моря, даже самые темные точки имеют синий, или лиловый отлив.

Под вечер 22-го числа мы должны были к 11 1/2 часам прибыть в Поти; часу в пятом горизонта был настолько ясен, что мы видели Батумский и Трапизонтский берег, или, вернее сказать, – горы, явление, как говорил капитан, чрезвычайно редкое и предвещающее бурю, потому что Трапизонт лежал от нас в расстоянии 200 верст.

В 9 часов пал густой туман, и, несмотря на то, что мы уже подходили к Поти, капитан был вынужден положить руль на борт и описывать маленькие круги на месте. Только в 3 часа мы увидели наконец маяк и встали на рейд.

В 6 утра 23 числа подошел к нам речной пароход, и, простившись с «Ольгой», на котором мы провели так весело и приятно трое суток, мы высадились на Кавказский берег.

Великого Князя встретил в полной парадной форме Вел. Кн. Михаил Николаевич с почетным караулом. Его высочество был с нами очень любезен.

Великие Князья стали осматривать работы по сооружению порта: громанные, кубические глыбы искусственного камня лежали на берегу в ожидании погружения в море для постройки мола.

Из гавани прошли к рельсам железной дороги, строющейся через Сурамский перевал на Тифлис.

Подали небольшую платформу на колесах, Великие Князья сели рядом впереди, а я умостился сзади; при криках «ура» нас покатили по рельсам. Движение было открыто.

Осмотрев работы по сооружению гавани и железной дороги, мы сели на пароход и поплыли вверх по Риону.

Между тем на море поднялся предсказанный капитаном шторм, который длился десять дней. [301]

Берега Риона совершенно плоски и покрыты богатейшею растительностью, которая еще не вся распустилась.

Персики, абрикосы, черешни были в полном цвету, равно как азалии и луговые цветы.

Стволы некоторых деревьев сплошь покрыты плющем и другими ползунами, что чрезвычайно красиво.

Кавказцы говорили, что мы приехали немного рано; недели через две все было бы в полном блеске южной флоры.

Между тем с утра поднявшийся ветер превратился в бурю, и мы радовались, что избежали удовольствия качаться десять дней, где-либо в море и томиться морскою болезнью.

Провожаемый криками туземцев, собиравшихся к открытому берегу, после 10 часового плавания пароход пристал к местечку «Орпиры».

Весна вызывала в нас радостное настроение; всюду замечалось прикосновение ее чарующей руки, синева неба, яркая зелень молодой листвы, струи аромата от роскошного цвета плодовых деревьев, потом сытный завтрак на палубе, живительная влага доброго кахетинского вина, веселый говор нашего общества, – все это располагало к довольству.

Прельщаемые красотою весны и плывя по древнему Фазису, мы не стремились к золотому руну Аргонавтов, а просто наслаждались жизнью.

Было уже темно, когда мы сели в экипажи и после 3 часовой езды, сопровождаемые вихрем и дождем, прибыли в Кутаис.

Великие Князья остановились у губернатора Левашова, мы же – в гостинице француза Martin.

На другой день Его Высочество, в полной парадной форме, вместе с нами представился Великому Князю Михаилу Николаевичу. После чая началось представление военных и гражданских чинов и местных дворян, затем поехали в институт Св. Нины, где любовались туземками.

Имеретинки и мингрельки в большинстве черноглазые, с резкими чертами лица, у некоторых глаза как бы подернуты негой.

Юная княжна Ольга Церители поразила нас своей красотой, я достал ее фотографию, которая, однако, не передает матовой белизны ее необыкновенного цвета лица и чарующего взгляда глаз.

Обед был оффициальный, в мундирах и окончился интересным вечером в том отношении, что все кавказские туземки были в национальных костюмах и между ними красавицы не последней руки.

Я восхищался кн. Аргутинской, рожд. Дадиан; она напоминала мне нашу французскую артистку мадам Нанталь Арно. [302]

Княгиня была родом из константинопольских армян, владельцев С.-Стефано, с которыми нас свела судьба при конце кампании.

Аракель-бей-Дадиан, в доме которого мы поместились в будущем, был ее родным братом.

К нашему крайнему неудовольствию, в Кутаисе все время шел дождь и мешал любоваться его окрестностями. Город расположен в плоской равнине и окружен горами, которых за туманом и дождем почти не было видно. Население из имеретин, мингрельцев, гурийцев – вообще бедно и до крайности оборвано, но нельзя не отдать им справедливости в красоте и грации, с которой они носят свои лохмотья.

26 марта мы въехали в Тифлис, я сидел в тарантасе с начальником инженеров генералом Рербергом.

Дорога шла по холмам до ст. Квирилы, откуда она входит в плодоносную и живописную равнину, вплоть до Сурамского перевала. По дороге склоны гор были покрыты цветущими азалиями. Скалы, башни старых крепостей и дома украшены и обвиты плющем и ранными ползунами.

Местами дорога подходила к работам железнодорожного пути; в постройке принимали участие солдаты. Накануне нашего проезда один из рабочих убит был камнем, сорвавшимся с горы и летевшим с быстротою полета пули.

Подъем на Сурамский перевал очень живописен; окружающие его долины поросли густым мхом.

Перевалив через горы, мы залюбовались видом всего Кавказского хребта, с его южной стороны. Величие поразительное!

От Сурама до уездного города Гори картина изменилась, потянулась сравнительно бедная растительность, виднелось много развалин древних замков.

От Гори до самого Тифлиса встречаются плантации виноградников и ореховое дерево. Погода от Поти нам не благоприятствовала: или ветер, или Петербургское небо с дождем. К вечеру мы добрались до Тифлиса.

Нас разместили во дворце. Великий Князь занял половину, где раньше был кабинет фельдмаршала князя Барятинского.

Великий Князь-Наместник обошел наше помещение и спрашивал, довольны ли мы? На утро свиту представили Великой Княгине, а затем повезли делать визиты всем сановным лицам столицы Кавказа.

Мы обедали у Великого Князя Михаила Николаевича; подавали разную зелень и спаржу, выписанную из-за границы. [303]

Его Высочество удивлялся и заметил, что ему доставило бы большее удовольствие сознание, что эта спаржа и зелень местные, и обещал, как председатель Имп. Общ. Садоводства, прислать для этого знающих садоводов и огородников.

Замечательно, что большинство овощей, молоко, масло получается в раннее время года только из немецкой колонии.

Вот уже окончился третий день нашего пребывания в Тифлисе, а до сих пор не видать клочка неба. Правда, – сад был весь в цвету, розы распустились, но погода стояла чисто петербургская, только немного потеплее.

Утром 29-го назначен был парад войскам, но за дождем отказан.

В час дня представлялись военные и гражданские чины, дворяне и городское общество, которое учредило степендию в ремесленном училище, назвавши ее «Николаевскою». Великий Князь-Наместник записал нас почетными гостями в клубе.

Дежурный приглашался к княжескому столу. Великий Князь Михаил Николаевич узнал, что я играю на виолончели, много говорил со мной о музыке и прислал свою виолончель, а Великая Княгиня обещала прислать ноты.

30 марта был вечер у гофмейстера здешнего двора генерал-лейтенанта Ребиндера. Довольно скучно: дамы все пожилые,молодых – две, три, и те некрасивы. Жизнь в Тифлисе при дворе скучная, слишком однообразно-оффициальная; приглашения к столу, или на вечер производятся на листах, на которых и нам надо было росписываться.

Великая Княгиня к завтраку выходила нарядно одетая, а к обеду – полудекольте. Гофмейстер не составляет постоянного общества, точно также приглашается наряду с остальными, и даже воспитатель детей – Петерс является на завтрак и обед в мундире.

Это не наш обычай; у Его Высочества: кто придет ко времени завтрака, тот и приглашается, как бы он ни был одет, а в мундирах завтракают только в высокоторжественные дни: именин, рождений, или на Рождество и Св. Пасху.

Однажды, будучи приглашен к завтраку, я пришел в столовую раньше времени и наткнулся на бурную сцену Вел. Княгини со своим гофмейстером; я испугался и шмыгнул в гостиную. Великой Княгине было неприятно, что я застал ее в раздраженном виде.

По вечерам я часто удостаивался играть на виолончели под ее аккомпанимент. Ее Высочество отлично читала ноты. Вечером того дня, когда произошла сцена с гофмейстером, она обратилась ко мне по-немецки: [304]

– Вы застали мое объяснение с Ребиндером? Не правда ли я была очень раздражена?

– Я это видел, Ваше Высочество, а потому быстро скрылся.

– Он такой несносный человек,– сказала Вел. Кн.,– и ужасно раздражает меня, а я с болезнью сердца не переношу раздражения и когда рассержусь, то должна вскипеть, чтобы потом было легче.

Эта раздражительность Вел. Княгини объяснялась болезнью сердца, от которой она и скончалась. Ко мне Ее Высочество относилась крайне милостиво; свое расположение она выказывала мне при каждой встрече, и в разговорах я совершенно не был стеснен, при чем большей частью говорил по-немецки. В дальнейшем она необыкновенно тепло и сердечно относилась ко мне во время болезни моего Вел. Князя и защищала меня от разных сплетен и нападок недоброжелателей.

Вел. Князь Михаил Николаевич был очень добр и внимателен, но между его отношениями к своим адъютантам и нашим Вел. Князем с нами – была разница.

Мы были более на положении детей, и Его Выс. принимал участие даже во всех наших шалостях. У меня в то время была отличная память, а благодаря энциклопедическому образованию, полученному в корпусе, я на многие вопросы обыкновенно давал быстро ответы.

Раз за завтраком меня не было; носылают за мной, чтобы шел в чем одет; вхожу; Вел. Князь спрашивает:

– Какая самая высокая гора в Гималаях?

– Монт-Эверест, Ваше Высочество, 31 т. футов, потом Джавагири 30 т. футов и наконец Давалагири 28 т. футов, ответил я, удивленный неожиданностью вопроса. Оказалось, что об этом шла речь; знали, что Давалагири развенчен, а далее сам воспитатель Петерс забыл название более высокой горы.

– А мой Скалон, наверное, знает,– сказал Вел. Князь во время спора,– позвать его!

По счастью, я без осечки ответил и не подвел Его Выс., который только что перед этим похвалил мои познания.

Другой раз, будучи дежурным и ездивши с раннего утра по городу с Вел. Князем, я не успел побриться к завтраку, а за сутки это почти не было видно. Однако же Вел. Князь-Наместник подошел ко мне и сделал замечание:

– Миленький, ты не брился!

– Только не говорите этого Его Высочеству, а то меня вздуют,– извернулся я.

Вел. Князь рассмеялся. [305]

Однажды нам пришлось в Тифлисе здорово выпить; это было по случаю конногвардейского праздника.

Служащие на Кавказе из свиты Его Высочества, бывшие конногвардейцы, делали обед, на который и нас пригласили, а между тем после обеда мы должны были сопровождать Великих Князей на вечер к князю Мирскому. Зная, что нас будут напаивать для того, чтобы наш Вел. Князь поехал один на вечер, мы решили отстоять свою честь.

На кавказских обедах по обыкновению все присутствущие пьют за ваше здоровье через тулумбаша, при чем предлагающий выпивает известное количество вина, и вы обязаны столько же выпить, а т. к. нас было меньше, чем кавказских участников обеда, то мы действительно рисковали быть сбитыми с позиции.

По этому случаю я изловчился и выпил масло из сардинок, а т. к. водки и вина я не пью, то когда дело дошло до шампанского, я имел несколько очков впереди. Струков тоже незаметно схитрил; но пили много: Галл и Джунковский приехали домой и остались замертво лежать. Галл выдержал самоиспытание молодцом, но по неосторожности возвратился верхом и погиб для вечера.

Мы приехали в колясках, умылись с головы до ног и явились к Его Высочеству.

Ростовцев был необыкновенно мил, Вел. Князь потешался над нами: «ребята, ведь вы пьяны, как же вы поедете на вечер».

«Ничего, Ваше Высочество, мы пьяны, да с Вами, а вот Кавказская свита, та не появится».

«Молодцы»,– похвалил Вел. Князь. На вечере на нашу долю выпало большое испытание: в то время была мания столоверчения, и мне пришлось сидеть за большим круглым столом, который, по счастью, не очень вертелся, иначе бы моя голова не выдержала.

Из Кавказской свиты действительно мало кто появился.

Утром 9 апреля Их Высочества вместе с нами отправились на охоту в Караяскую степь. Первый день дождь лил, не переставая; вечером пошел снег, и поднялась буря, но, укрытые палатками в веселой компании, мы скоротали время за вином и картами и, не раздеваясь, легли спать.

Наутро нам подали лошадей, и мы проехали в лес, ростущий на берегах Куры, где встали на номера. Я стоял рядом с А. Н. Муравьевым, главным начальником лесов на Кавказе, – человек симпатичный, приятный и хороший скрипач. Как собратья по струнам мы друг другу понравились и сошлись.

Благодаря охоте я видел в первый же день: дикую кошку, шакала, волка, кабанов, фазанов и т. п. [306]

Растительность в лесу самая разнообразная; ползучие растения делают иные места недоступными, застилая и заплетая все свободные расстояния между деревьями и становясь непроходимой преградой даже для зверей.

В этих чащах сделаны просеки, на кот. становятся охотники, с противоположной стороны участка пускают собак и идут загонщики.

Загонщиками на охоте Его Высочества-Наместника постоянно служила первая рота Кавказских сапер с их командиром, завзятым охотником.

Адъютант Вел. Князя Михаила Николаевича Философов дал мне винтовку, не зная которой, я делал только промахи.

Звери, словно это чувствовали, так и лезли на меня. Меня это очень забавляло, и я любовался их видом на свободе.

На второй день погода поправилась, и в 7 ч. утра мы были уже в лесу за 11 верст от нашего лагеря.

Я встал опять рядом с Муравьевым. Передо мной была открытая поляна, кругом тишина, лишь птички чирикали и перепархивали между ветвями, а вдали звуки рогов аккомпанировали лаю носящейся по лесу огромной, чудной, стаи гончих Его Высочества, в числе 80-ти собак. По временам среди безмолвия вдруг раздается голос одиночной гончей, подхватывает другая, третья, целый хор, лай и тявканье начинает разноситься, то удаляясь, то приближаясь на такое короткое расстояние, так что сердце замирает, потом опять все уносится вдаль и наступает прежняя тишина.

Но вот гоньба снова началась. Что-то мелькнуло в кустах. Гляжу – старый кабан показался в 25 шагах от меня. Я опять дал промах, и кабан пронесся мимо, как вихрь; вслед за ним показалась стая собак, громко лая и тявкая, и опять все унеслось вдаль.

Раздался сбор охотников; казаки подали нам лошадей, и мы отправились на место завтрака, котор. был раскинут на коврах, под вековым дубом.

Пошли разговоры, потом шутки, насмешки над моими промахами. Позавтракав, мы сели верхом и поехали на другую просеку, через речки и броды, при чем принц Альтенбургский и граф Панин, переправляясь в брод, почти окунулись, к нашему удивлению и смеху.

Место, на кот. я тогда встал, было между Курою и затоном.

Вскоре на меня выбежал большой одинец или вепрь.

Я залюбовался им и, будучи уверен в промахе, все-таки выпустил в него пулю; зверь повернул по линии мимо Муравьева, кот. стрелял, кабан пустился назад, я успел зарядить и [307] выстрелил во второй раз, но напрасно, зверь бросился в сторону и исчез. Затем выбежали на меня две свиньи.

Стреляли все, давали промахи, а мой кабан вышел вторично на Вел. Князя и был им убит. Командир саперной роты убил гиену, а еще кто-то – дикую кошку.

Вечером, несмотря на дождь, кот. по временам затихал, казаки и саперы пели песни и играли под плясовую игры.

Я прошелся плясать по кругу, за мной Муравьев, а потом Вел. Князь Михаил Николаевич не стерпел, вышел в круг и начал приплясывать. Казаки стали играть журавля и дергача. Это очень забавная потеха: к колу прикрепляют двумя неровными концами веревку, к длинному концу привязывают дергача, а к более короткому журавля с жгутом. Обоим завязывают глаза и разводят в стороны.

Дергач водит палочкой по зазубренной деревяшке, подражая дергачу, а журавль, прислушиваясь, старается его настигнуть и прибить жгутом; ловкий дергач, чуя врага, бежит по кругу и валит своей веревкой журавля и т. д.

По окончании охоты, пообедав, мы возвратились в Тифлис, сопровождаемые сильнейшим вихрем с непогодою.

8 апреля, в пять часов утра, мы отправились в «Царские колодцы» на смотр сланных Нижегородских драгун. Я ехал в коляске с Философовым; дорога скверная, все больше пустыри; изредка проезжаешь через богатые села колонистов и молокан и поражается бедностью грузинских сакель, похожих на кучи сложенных камней, наряду с богатейшими постройками немецких колоний, окруженных виноградниками, фруктовыми садами и полями, так что местность не узнаешь, и колония и села молокан кажутся оазисами среди пустынь.

Удивительный народ эти немцы: кругом пустыри, безводные овраги, неприветлпвые холмы с бурьяном, – у них же большие каменные дома с садами, готические церкви, чистота, довольство и неизменный тип Ганса и Гретхен.

Молокане занимаются по преимуществу скотоводством и хлебопашеством, живут зажиточно там, где при всем богатстве страны – туземцы прозябают.

Сначала нам освещала путь луна; когда луна спряталась, две станции (до рассвета) нашу дорогу освещали казаки с факелами.

Я большею частью дороги спал и проснулся уже в «Царских колодцах», около 8 часов утра.

Напившись чаю у командира полка кн. Амилахвари, мы со Струковым и двумя Нижегородцами поехали к развалинам замка [308] «Царицы Тамары», полюбоваться долиною «Алазани». Алазань течет в широкой долине, окаймленной с одной стороны главным Кавказским хребтом, – с другой – невысокими горами от 3.000 – 4.000 футов вышины.

«Царские колодцы» лежат в котловине, на одном плоском уступе этих гор, в совершенно голой местности без леса и воды. Перевалив через окраину этой котловины, спускаетесь в долину Алазани, верховье которой называется Кахетиею.

Спускаясь с окранны, мы подъехали к отдельно стоящей группе высоких скал, на которой разбросаны развалины замка «Царицы Тамары».

Привязав коней к кустам, мы полезли на верх, до главной стены, с сохранившимися зубцами и узкими воротами для въезда.

Здесь видны остатки жилых помещений, пещеры в скалах, окруженных стенами и сторожевыми башнями.

С меньшей скалы переброшен мостик из трех досок без перил на карниз соседней высокой скалы; карниз, шириною в 3/4 арш. и шагов на 25-ть, тянется над обрывом до небольшой площадки, от которой подымаются, среди боковых стен, две высеченные в скале лестницы; на верху скалы взгромоздилась цитадель всего замка и жилище Тамары, – род 4-х-угольной башни.

С этого каменного гнезда открывается поразительный вид на всю долину Алазани с Лезгинскою линиею вдоль главного хребта и Кахетиею с ее виноградниками и прославленным вином.

Солнце жгло во всю мочь; воздух сгущенною синевою покрывал подножие хребта; кое-где виднелись селения, замки и крошечный поля на скатах гор. Лес вдоль реки казался кустарником.

Это общая черта Кавказских видов, в них, за громадностью гор, исчезают мелкие подробности, привлекающая взгляд своим разнообразием. Вид грандиозен, но не мил.

В противоположность – Крымский берег живописен и привлекателен мелкими подробностями, гармонирующими с красотой растительности, обрывов, скал, домиков, дворцов, виноградников и т. д.

Вечером 14-го в «Царские Колодцы» приехали Вел. Князья; мы сели обедать в 8 часов, а в 10-ть пошли спать.

Утром 15-го апреля назначен был смотр Нижегородцам. До того Его Высочеству представлялись приехавшие на поклон жители Закатал и Алазанской долины. В их числе много лезгин, бывшие наибы Шамиля – дикие, разбойничьи, но красивые лица; потом сели верхом и поскакали на смотр Нижегородских драгун.

Все были очень заинтересованы смотром Его Высочества: как [309] он найдет этот, столь сланный в истории кавказских войн, полк. Одни смотрели на дело правильно, т. е. – настало мирное время и надо заниматься, чтобы не отстать от современных требований военного искусства (к счастью, это было мнение и самого войска) – другие же, не служащие в рядах армии, не допускали мысли, чтобы можно было делать уставные смотры храбрым, непобедимым войскам, забывая, что тех солдат, которые стяжали эту славу, уже нет в рядах, а молодых, ведь, надо же учить, чтобы они соответствовали геройскому духу полка.

Вел. Князь со свойственной ему любовью к делу учил солдат и указал на замеченные им недостатки. Так напр. у офицеров, при устанных перестроениях, заметно было мало сноровки и потому ошибались в построениях. Но главное, лошади в полку оказались плохие.

Вел. Князь нашел, что по составу лошадей полк весьма слаб; большинство: простого сорта, ненадежный для службы, со слабыми ногами, спинами, запаленные, дурно содержимы и в худом теле.

Его Высочество отнес это к тому, что полк с самого его основания все время находился в военных действиях и поэтому не успел усвоить всех тех правил, которые должны соблюдаться в мирное время, чтобы переносить труды. Вел. Князь указал, что, не будучи употребляемы ежедневно в движении, лошади при усиленных занятиях для смотра спали с тела. Затем указано было на вину ремонтеров, на необходимость ежедневных движений, на усиленную выранжировку и назначен увеличенный ремонт.

Его Высочество признал в полку много доброй воли и желания быть тем, чем должен быть выдающийся по своим боевым традициям кавалерийский полк, а потому в заключение смотра благодарил полк и сказал, что он уверен, что сделанные им замечания будут исправлены.

После смотра, продолжавшегося от 10–12 1/2 ч., был сервирован обед у командира полка со множеством тостов и горячих взаимных пожеланий. За обедом мы наслаждались великолепным Кахетинским вином, частью привезенным князем Чавчавадзе, семья которого была захвачена Шамилем. Вечером я с Философовым отправились в обранный путь; Их Высочества, переночевав, выехали только на другой день в 12 часов.

Д. А. Скалон.

(Продложение следует).