ШТУРМ ГОРЦАМИ УКРЕПЛЕНИЯ ХАМКЕТЫ

14-го июня 1862 года.

(Посвящается моим сослуживцам и семейству покойного В. С. Гоца).

Прежде нежели приступлю к рассказу об одном из наиболее замечательных эпизодов кавказской войны в период 1861-1864 годов, считаю необходимым, бросить предварительно краткий взгляд на состояние и топографию края в эпоху, предшествовавшую описываемому событию.

Меры, предпринятые командовавшим войсками на правом крыле кавказской линии из Черномории генерал-лейтенантом Филипсоном, во второй половине 1859 года, для занятия мирным путем обширной территории, ограниченной реками Большой и Малой Лабой, Кубанью, Черным морем и Абхазиею, не повлекли за собою тех благоприятных последствий, которых можно было ожидать. Причины тому были следующие:

Географическое положение страны, на каждом шагу представлявшей труднопобедимые естественные преграды, не дозволяло нам быстрым занятием важнейших пунктов утвердиться в ней; свойства и дух ее воинственных обитателей, преклонявшихся только пред силой, не подавали ни малейшей надежды на прочность и продолжительность мирных отношений. Эту горную область населяли множество племен, которые, распадаясь на бесконечное число родов, управляемых старейшинами, находились на степени почти первобытного состояния. Отделенный одно от другого высокими снежными горами, быстрыми речками в крутых, обрывистых берегах, то едва заметно клокотавшими на дне пропасти, то возвышавшимися на несколько десятков футов и разливавшимися на значительное пространство, и дремучими вековыми лесами, племена эти, часто по нескольку месяцев в году, не имели [4] между собой сношений. Разъединенные природными условиями, они образовывали род небольших военно-патриархальных республик, не знавших никаких законов кроме вражды, мести и грабежа. Естественным следствием подобного гражданского порядка был недостаток между племенами связи и интересов. При неразвитости горца, понятие его о могуществе России, о громадности ее военных средств никогда не шли далее того отряда, с которым приходилось иметь дело. Тщетно более дальновидные люди старались убедить своих соплеменников в бесплодности борьбы: попытки их встречались недоверчивостью, навлекали на них всеобщую ненависть и презрение за мнимую преданность русским.

Скудный домашний быт, суровые привычки и военное воспитание, развивая в горцах с детства природную отвагу и пренебрежение опасностей, внушали им полное презрение к жизни. Соседи наши турки, издавна находясь в торговых сношениях с горцами чрез восточный берег Черного моря, и потому имевшие легкий доступ в глубь горных ущелий, искусно пользовались своим влиянием между единоверцами для достижения собственных целей. Разжигая мусульманский Фанатизм разного рода обольщениями и не скупясь на обещания в помощи султана, турки поддерживали в горцах непримиримую вражду к ненавистной им России. Наши западные доброжелатели, величающие себя защитниками цивилизации, также оказывали свое покровительство полудиким горцам в виде двух, трех десятков буйных сограждан, которых за разлад с правительством старались спровадить куда-нибудь безвозвратно, да пары другой негодных пушек, с придачей нескольких фунтов пороху. Этого за глаза было достаточно, чтобы расположить в свою пользу легковерного горца.

Генерал-лейтенант Филипсон, очень хорошо понимавший, что с таким народом не достигнешь ничего путем мирных соглашений, поспешил воспользоваться результатом переговоров с Магомет-Эминем, главою абадзехов, одного из многочисленных и храбрейших племен западного Кавказа. Занятие без боя урочища Хамкеты, и вслед затем постройка целого ряда станиц, дали нам возможность стать твердою ногою в самом центре населения абадзехов, и протянуть границы боевых линий от укрепления Псебайского прямо на северо-запад до реки Белой. [5]

Обширная хамкетинская котловина, отделенная на севере хребтом Кунак-Тау и известными на Кавказе мохошевскими лесами от равнин прилабинских, на юге от урочищ Кун и Багго отрогами лесистых возвышенностей даховских, и замыкаемая с запада и востока реками Белой и Ходзем, имела вид продолговатого четыреугольника, в длину 60 и в ширину от 12 до 18 верст. Котловина эта, перерезанная в различных направлениях глубокими лесистыми оврагами, множеством мелких ручьев и речек, пересекалась по диагонали почти во всю длину, с запада на восток, течением реки Губса, представляя собой трудно доступную местность. Но вместе с тем она имела чрезвычайно важное значение для наших, будущих, в этом крае, военных операций. Занятие такого пункта отдавало в наши руки течете Ходза и бассейн малой Лабы, т. е. почти всю территорию абадзехов, и облегчало доступ к верховью Белой в даховское и хамышейское общества.

В суровую зиму 1859-1860 года, лабинский отряд, под командою генерал-майора Преображенского, занялся вырубкой леса, устройством сорокаверстной дороги от станицы Лабинской до урочища Хамкеты и заготовлением материялов на постройку будущей штаб-квартиры кавказского линейного № 4-го баталиона.

После кратковременного отдыха по ближайшим станицам, с появлением подножного корма в первых числах мая 1860 года, лабинский отряд снова двинулся на определенный пункт и затем было приступлено к постройке укрепления.

Хамкетинское плоскогорье, длиною около 6 и шириною от 1 1/2 до 2 верст, замкнутое на западе отрогами даховских возвышенностей, сбегало, на всем своем протяжении, довольно крутыми скатами к берегам ручьев Хамкеты и Псефира, образуя глубокие, поросшие лесом, овраги, которые, постепенно сближаясь, соединялись в нескольких саженях за укреплением поперечным, так называемым Сенным. Противоположные берега оврагов Псефирского и Сенного, по своему возвышенному положению, господствовали над укреплением на расстоянии ружейного выстрела, более же отдаленный хамкетинский на орудийный. Возвышенные берега и сваты окрестных оврагов, покрытые лесом, перемешанным с мелким кустарником, представляли горцам превосходное [6] убежище, из которого они могли тревожить гарнизон укрепления и днем, и ночью.

Из этого очерка видно, что местность под укреплением имела значительные неудобства. Для устранения их, в пункте соединения оврагов Псефирского и Сенного, был сооружен деревянный оборонительный блокгауз, на 30 человек гарнизона, вооруженный 24-фунтовой крепостной пушкой; другой подобный же блокгауз, на 15 человек, поставлен на ручье Хамкеты для защиты водопоя.

Самое укрепление, в окружности 1 1/2 версты, с земляным валом и сухим рвом без палисада, имело вид правильная шестиугольника. Северный фас, по свойству болотистого грунта, невыдерживавшего тяжести земляной насыпи, был защищен забором из двух рядов толстых чинаровых брусьев, вышиною в 4 аршина; из них внутренний был несколько ниже, с промежутком один от другого до 2 аршин. Для прочности, сруб этот, на расстоянии 5-6 аршин, скреплялся поперечными деревянными же связями.

Гребень бруствера, одинаковой высоты вокруг всего укрепления, не везде мог служить гарнизону достаточным укрытием; так, например, южный и юго-восточный фасы, к стороне которых площадь укрепления имела значительный скат, не могли, в случае подступа неприятеля, препятствовать действию его ружейного огня по внутренности укреплении. Из-за северо-восточного же фаса, вследствие значительного возвышения почвы в этом месте, можно было с таким же успехом поражать защитников южного и юго-восточного фасов с тыла; но так как фас этот прилегал к форштату и находился под защитою его ограды, то опасности с этой стороны можно было бы ожидать только в таком случае, если бы форштат находился в руках неприятеля.

Шесть батарей, вооруженных 8 орудиями разных калибров, обороняли доступы к укреплению и форштату; но из них только две, №№ 1-й и 6-й, обстреливали анфиладным огнем крепостной ров по направлению четырех фасов, а к двум остальным примыкал своим основанием форштат, имевший клинообразную форму, по направлении берегов Хамкетинского и Сенного оврагов до точки их соединения. Эта слободка, в которой находились все хозяйственные заведения [7] баталиона, как-то: баталионный и ротные дворы, мастерские, жилища семейных офицеров и нижних чинов, давки маркитанта и других торговцев занимавшихся меновой торговлей с горцами, соединялась с укреплением посредством калитки и была защищена плетневою оградой в 4 аршина вышины.

С южной стороны форштата, у самого плетня, находился сенник, в котором хранилось до 40,000 пудов экстренного сена; несколько вправо от сенника, саженях в 40 от крепостных ворот, было разбросано десятка три землянок, в которых располагался осенью 1861 года резервный Грузинский гренадерский Его Императорского Высочества Константина Николаевича баталион, прикомандированный сначала для усиления гарнизона, а впоследствии получивший особое назначение.

________________________________

Мирная жизнь и дружеские отношения с горцами в течение почти двух лет ничем не нарушались; толпы их ежедневно приезжали в укрепление, где приобрели уже много кунаков; оживленные сатовки, у Каладжинских ворот, на которых толкалось с утра до вечера все свободное от служебных занятий население укрепления, часто бывали театром весьма комических сцен между покупателями и продавцами, объяснявшимися посредством мимики. Плутоватые, армяне-торговцы небрежно и с равнодушным видом принимали в темных лавочках своих простодушных покупателей, обирали их без всякого милосердия при обмене лежалых ситцев и плохих шелковых материй на скот, кожи, лисьи и куньи шкуры, мед и другие продукты местного произведения; беззаботные чумаки, с провиянтом и боевыми снарядами для местных парков и магазинов, татарские арбы, за несколько верст поражавшие слух неприятным скрыпом, с сеном, кожами и лесом, тянулись по дорогам бесконечными обозами. Зеленеющие поля пестрели, покрытые многочисленными стадами рогатого скота и овец, стогами сена и хлеба. Вид возраждающейся вокруг жизни и веселые местоположения напоминали мирные картины далекой, милой родины; но странны и неестественны казались они посреди окружавшей их природы людям, которых большая часть жизни протекла в созерцании казачьих и горских значков, а слух свыкся с гулом пушечных выстрелов. Подобная жизнь, в течение 1860 и [8] 1861 годов, несколько, впрочем, не поселяла в нас уверенности в прочности установившегося порядку.

Между тем, с покорением восточного Кавказа, виды правительства на западный приняли более решительный и определенный характер: значительные массы отборных войск, 20-й и 21-й пехотных дивизий, в начале 1860 года стали сосредоточиваться на правом крыле и поступать в состав различных отрядов; назначение же командующим войсками генерал-адъютанта графа Евдокимова, памятного горцам еще с пятидесятых годов, когда он был начальником правого фланга, человека в высшей степени энергичного, настойчивого и вполне изучившего непостоянную и легковерную натуру горского населения, заставляли предполагать, что быстрое занятие этого края дело решенное.

Опыт, вынесенный графом Евдокимовым из долговременного боевого поприща на Кавказе, убедительно доказывал, что прежний способ военных действий против горцев не приводил к другим результатами кроме бесполезной траты времени, крови и денег, и потому предначертанный графом Евдокимовым план занятой края посредством колонизации казачьего населения, по мере движения отрядов вперед, ближе достигал цели.

По окончании предварительных дорожных работ и укрепления занятых уже линий, последовало почти одновременное наступление отрядов внутрь страны, с различных пунктов. Движение это, разъединяя силы обороняющихся, до того повлияло на дух горцев, что они, теснимые с одной местности на другую, почти нигде не оказывали серьезного сопротивления, особенно после быстрого и отважного занятия урочища Дахо полковником Гейманом (Ныне генерал-майор и начальник сухумского отдела), опытным подручником графа Евдокимова, а вслед затем и урочища Хамешки в верховьях реки Белой, считавшихся как бы ключем позиции горцев на северном склоне западного Кавказа.

Занятое Дахо, не смотря на обилие кавказской войны блистательными примерами храбрости, хладнокровия и находчивости, этот подвиг, как по характеру исполнения, так и по своим важным последствиям принадлежит к числу не совсем обыкновенных. Казалось, что, с занятием Дахо, безопасность станиц и постов, расположенных в тылу [9] отрядов, была упрочена окончательно; но тут-то и обнаружился своеобразный характер горской войны, не подходящей под общеустановившиеся понятия.

Предоставив нашим отрядам полную свободу производить свои операции, горцы задумали каким-нибудь громким подвигом, в пределах наших линий, поднять свое упавшее значение.

Еще в начале 1862 года стали носиться темные слухи о нападении горцев на укрепление Хамкеты, но близость отрядов на правом берегу Белой давала мало вероятия полагаться на справедливость вестей, приносимых досужими лазутчиками.

В конце апреля последовало распоряжение об упразднении укрепления Хамкеты, как пункта, утратившего свое значение с занятием верховий реки Белой. Новая штаб-квартира баталиона была назначена в станице Хамкетинской, в 5 верстах от укрепления, для ограды которой и для постройки помещений предписано баталиону командировать из гарнизона две роты и мастеровых.

Баталионом командовал полковник Гоц. Эго был ветеран, слишком сорок лет с честью прослуживший отечеству: он участвовал в 1829 году в знаменитом походе чрез Балканы и в штурме Варшавы в 1831 году; в течение двадцати-пяти лет, проведенных на Кавказе, перебывал на обоих флангах, в Черномории и почти во всех замечательных экспедициях, начиная с 1836 по 1852 год, и в чине штабс-капитана находился в составе гарнизона укрепления Абинского, при отражении в 1839 году штурма слишком 12,000-м скопищем горцев. Такой ветеран был достаточно опытен для того, чтобы позволить неприятелю захватить себя врасплох. За отделением двух рот в станицу Хамкетинскую, и стрелковой, находившейся в даховском отряде, имея в своем распоряжении только две слабые роты, далеко недостаточный для служебных занятий по гарнизону и сопровождения колонн в ближайшие станицы, полковник Гоц просил полковника Гейма на возвратить стрелковую роту на усиление гарнизона.

Производимые в это время горцами разбои, нападения на табуны соседних станиц, в значительных массах и в виду укрепления, чему гарнизон, по слабости своей, не только [10] не мог воспрепятствовать, но, при каждой тревоге, должен был принимать меры к собственной безопасности, подкрепляли просьбу полковника Гоца, как слишком очевидную необходимость. Несмотря однако на тревожное состояние края, ближайшие соседи, баракаевцы, продолжали по прежнему навещать нас и снабжать разными продуктами; только присутствие взвода вооруженных солдат на сатовках и отбирание оружия при пропуске в укрепление доказывали, что причин в недоверчивости было довольно.

Слухи, почти ежедневно приносимые лазутчиками, что горцы, в отмщение за Дахо, ожидают только прибытия с южного склона партой убыхов, чтобы напасть на какую-либо из станиц или укрепление в тылу расположения отрядов; слабый гарнизон и почти беззащитное положение укрепления, в котором, по распоряжению начальства, были уже сняты четыре орудия для отправления в станицу Царскую, что, конечно, было известно горцам, все это заставляло предполагать, что если затевается какое-либо предприятие, то первые удары должны обрушиться на Хамкеты, о зажиточности жителей которых горцы имели преувеличенное понятое.

Полковник Гоц имел, следовательно, основательный причины беспокоиться за участь вверенного ему поста. Не обнаруживая однако ни пред семьей, ни пред подчиненными душевной тревоги, он принимал меры в обороне и не жалел денег, чтобы разузнать истинные намерения неприятеля. Тем не менее близость опасности, инстинктивно предчувствуемая, выражалась тревожным беспокойством на лицах, и только прибытие стрелковой роты, сильнейшей по числу и по боевым качествам, увеличив гарнизон до 474 человек, включая и нестроевых, подняли нравственный дух. Лица просветлели. Конечно, такого числа войск было далеко недостаточно для обороны полутораверстной окружности укрепления, где каждому приходилось защищать около двух сажен пространства, но солдаты были старые, надежные, обстреленные, привыкшие ко всяким военным невзгодам. Снятый с батарей №№ 2-й; 3-й и 5-й орудия, для отправления в Царскую станицу, были снова поставлены, обсыпавшийся местами вал и полузаросший ров исправлены по возможности.

В виду приготовлений в обороне, что не было для гарнизона тайной, некоторые офицеры намекали на необходимость, [11] ради большой безопасности, перевести из форштата частное, ротное и баталионное имущества, также перегнать скот и лошадей. Полковник Гоц отвечал решительным отказом, справедливо расчитывая, что, в случае нападения, сосредоточение в укреплении значительного хозяйства, отвлечет много рук и по тесноте может причинить суматоху с самыми печальными последствиями. Притом горцы, увлекшись жаждою добычи в форштате, как в слабом пункте, разбросали бы свои силы, следовательно и с меньшею энергией повели бы атаку на самое укрепление. Это соображение, как увидим, основанное на знании характера неприятеля, подтвердилось впоследствии.

Решившись пожертвовать имуществом, но спасти жизнь и честь гарнизона, доблестный старик принимал деятельные меры, чтобы не подвергнуться нечаянному нападению. Многочисленные секреты каждую ночь высылались в разные стороны на значительное расстояние; артиллерийская прислуга, с достаточным пехотным прикрытием по батареям и удвоенною цепью часовых по валам, зорко наблюдавших за окрестностью, готовы были, по первому знаку, открыть огонь. Остальной гарнизон, рассчитанный по фасам, под командой опытных офицеров, располагался по ближайшим казармам, чтобы, по первой тревоге, быть на своих местах.

Полковник Гоц, не смотря на свои шестьдесят лет, живой и бодрый старик, с юношеской энергией подавал пример неутомимой деятельности; целые ночи проводил он на батареях и ободрял гарнизон, в чем ему усердно помогали офицеры батальона, отказавшиеся от своих семейств и квартир.

Дня за два или за три до штурма, горцы, большие охотники до чаю и меду, обыкновенно человек по пятнадцати и двадцати наезжавшие за даровым угощением, прекратили свои посещения; только баракаевский старшина, Барак-Лахов, удвоил любезность, и целые дни проводил в укреплении, уверяя, что слухи о нападении на Хамкеты чистая басня, что он не преминул бы заблаговременно, предупредить своих кунаков об опасности, если бы она предстояла. Не поддаваясь на льстивые речи хитрого старика, полковник Гоц, по собственному опыту из абинского и других дел, хорошо понимал значение наступившего затишья и если прежде [12] питал неопределенные надежды на какой-нибудь счастливый случай, могущий помешать горцам в их предприятии, то теперь был более нежели уверен в близости решительной развязки. И действительно, в ночь с 13-го на 14-е июня, едва только смерилось, прискакал баракаевец с известием, что партия горцев свыше 6,000 человек, под предводительством Бу-ги-тау и других старшин, из числа наиболее известных по своим разбойничьим подвигам, сосредоточилась в окрестных оврагах и на рассвете следующего дня произведет нападение на укрепление.

Уверенность начальника в благоприятном исходе предстоявшего дела была так привита к его подчиненным, что никому и в голову не приходила мысль о серьезной опасности, за исключением двух, трех офицерских семейств, переселившихся ночью в укрепление; остальные, по прежнему, спокойно оставались на форштате. В двенадцать часов ночи, весь гарнизон находился на валу в совершенной готовности к бою; небольшой резерв расположился около церкви, почти в центре укрепления; фитили у орудий, заряженных картечью, дымились; зловещая тишина царила под покровом безлунной летней ночи; только подсолнечники на огородах, по Псефирскому оврагу, качались подозрительно. Даже собаки, обыкновенно столь чуткие и беспокойные ночью, молчали, словно их не было ни одной в целом укреплении. Старые кавказцы, особливо служившие на черноморской береговой линии, где укрепления чаще подвергались нападениям горцев, уверяли, что подобное явление замечалось ими постоянно и служило верным признаком близости неприятеля в больших силах.

Ночь прошла спокойно. Но вот на востоке забелел небосклон и замерцал первыми отблесками румяной зари памятного нам дня; уже можно было различать предметы на некотором расстоянии, и мы увидели, как показались секреты, приближавшиеся поспешными шагами. Или они провели ночь не на тех местах, где было указано, или, статься может, горцы, знавшие о их расположении, обошли их незаметно. Как бы то ни было, секреты возвратились, не приметив ничего подозрительного, и в этом смысле отрапортовали командиру баталиона. Была половина четвертого, когда полковник [13] Гоц, приняв рапорт, сказал: "Ну, господа, видно горцы раздумали, пойдем отдыхать".

При этих словах, у всех, после ночи беспокойного ожидания, как будто что-то тяжелое отлегло от груди. Говорит, что есть люди, на которых близость опасности не производить никакого впечатления; мне кажется, это справедливо только в таком случае, когда опасность видима и человек успел определить ее значение. Но неизвестность — вот самое опасное испытание храбрости; даже закаленный в боях не в силах противиться гнетущему чувству, которое как бы сковывает волю и помрачает рассудок. Миновала неизвестность, и тот же человек становится львом.

Вслед за секретами примчался к крепостным воротам всадник, впущенный в калитку. Это был наш лазутчик Джембот. Едва успел он, запыхавшись от быстрой езды, сказать, что горцы идут.... речь его была прервана барабанным боем, ударившим тревогу на батарее № 1-й, на противоположной стороне укрепления. Раздался одинокий ружейный выстрел, послышалось пронзительное "ги! ги!" нескольких тысяч голосов, слившееся в протяжный вой, и толпы полуобнаженных горцев ринулись из Псефирского и Сенного оврагов на форштат и укрепление.

Почти одновременно с сигнальным выстрелом, вспыхнул подожженный неприятелем сенник, тесно примыкавший, как сказано выше, в форштатскому плетню; клочья сена, разносимые утренним ветерком, угрожали превратить в пепел деревянные с соломянными кровлями здания. Полковник Гоц, не находя при таких условиях возможным оборонять форштат, поспешил отозвать находившуюся там команду, чтобы не подвергать ее напрасной гибели. Население Форштата, утомленное в течение ночи тревожным ожиданием, но на рассвете считая опасность минувшею, начало готовиться ко сну; другие, более беспечные, спокойно проспавши ночь, были неприятно пробуждены громом пальбы и криками сражающихся; они хватали первые попадавшиеся под руку вещи и спешили в крепость, многие почти в одежде прародителей.

Когда прилегавшие к сеннику здания запылали, горцы, повалив, при помощи виноградных веревок и деревянных крючьев; плетень с противоположной стороны, рассыпались по улицам. Бежавшим жителям не было возможности попасть [14] в укрепление иначе как чрез бруствер, под неприятельскими выстрелами; некоторые и спаслись таким путем, в том числе молодая жена подпоручика Васильева: она взобралась до половины вала, но далее не могла подняться; ей сделалось дурно, и она неминуемо скатилась бы в ров, если бы не подоспел на помощь баталионный священник, протоиерей Николай Гиацинтов, который, с необыкновенным хладнокровием и присутствием духа, на своих руках внес г-жу Васильеву в укрепление. Другие, менее отважные, укрылись в крепостном рву, где и пробыли все время штурма.

Пока оставим горцев хозяйничать на форштате и обратим внимание на другие пункты. Вторая колонна, гораздо многочисленнее первой, по сигнальному выстрелу бросилась из огородов по Псефирскому оврагу на северный деревянный фас укрепления; передние ряды, напираемые сзади густыми толпами, быстро наполнившими ров, мгновенно появились на гребне забора. Это случилось так быстро, что орудие, обстреливавшее фас, не успело сделать выстрела, как неприятель очутился почти у самого дула. Храбрая 2-я линейная рота, одушевляемая своим ротным командиром, капитаном Мухиным (Ныне подполковник), который, с ружьем в руках, подавал личный пример, мужественно встретила неприятеля штыками. Бой на гребне забора был непродолжительным: теснимые сзади нетерпеливыми товарищами, спешившими взлезть на стену, спереди гонимые штыками, горцы попадали в промежуток забора, где были переколоты до единого. Печальная участь этих смельчаков охолодила жар в толпившихся во рву и на гласисе; поражаемые с фронта в упор, с батареи № 1-й, и в тылу с блокгауза жестоким картечным огнем, они, устлав ров трупами, поспешили укрыться на огородах.

Предусмотрительность полковника Гоца относительно форштата оправдалась: те горцы, которые занялись грабежем и отгоном скота, не только не содействовали товарищам атакою на другие пункты, но, по мере приобретения добычи, сами покидали пылающий форштат, где многие из них, отуманенные грабительством, сгорели. Только одна шайка, человек во сто, засела в землянках, откуда производила [15] беспрерывную пальбу внутрь укрепления и по батареям №№4-го и 5-го.

Уничтожением форштата неприятель сделал большую ошибку: развязав нам руки с этой стороны, он дал возможность сосредоточить большие силы на угрожаемом пункте; другие пункты, по причине открытой перед ними местности, терпели только от ружейного огня. Владея же форштатом, расположенным вблизи вала, горцы угрожали гарнизону серьезною опасностию: прикрытые домами и заборами, они могли, на расстоянии каких-нибудь 20-30 шагов, своим огнем парализовать действия защитников и вести штурмовые колонны тем безопаснее, что эта часть крепостного рва не была обороняема артиллерией. После потери единственного пункта, который мог доставить неприятелю решительный успех, горцы частно присоединились к штурмующим, частию засели по окраинам оврагов, откуда открыли такой убийственный огонь, что внутри укрепления буквально не было безопасного места; стены зданий походили на простреленную мишень; стекла были перебиты; крыши превратились в решота; церковный колокол, в 12 пудов весом, был пробит... Севастопольского пехотного полка подпоручик Лалицкий, пользовавшийся от ран в лазарете баталиона, был смертельно ранен на своей кровати. На площади укрепления невозможно было показаться: пули, словно пчелы, реяли по всем направлениям. К довершению всего, орудие блокгауза, так много содействовавшее отбитию первого приступа, после нескольких выстрелов замолчало, как оказалось впоследствии, по причине поломки оси.

Удача в начале дела всегда действует благоприятно на дух воина. Первый приступ неприятеля на северный фас укрепления, отбитый сотнею людей, одушевил осажденных: огромное численное превосходство противника потеряло, в их глазах, значение; часть стрелковой роты, переведенная на северный фас для усиления второй роты, значительно пострадавшей, просилась на вылазку, в чем конечно было отказано; жены нижних чинов, пренебрегая опасностию, разносили в подолах патроны и артиллерийские заряды, и ухаживали за раненными с любовью и самоотвержением. Когда на открытой батарее № 2-й была перебита вся прислуга, военные арестанты, находившиеся на гауптвахте, просили, как [16] милости, дозволить им умереть на батарее. Получив разрешение, они, при остальных приступах неприятеля, подвергаясь явной смерти, исполняли обязанности артиллерийской прислуги так успешно, что орудие не умолкало ни на минуту. Поручики Черницкий, Зозулевский и Грессель, страстные охотники, заняв с отборными стрелками удобные пункты на батареях, посылали штурмовавшим метиле выстрелы. Полковник Гоц, перебегая с батареи на батарею, ободрял защитников, указывая на сиявший крест батальонной церкви, как на награду будущей жизни, и обещал милость государя оставшимся в живых. Все прочие офицеры или управляли действием орудий, или, как начальники фасов, учили подчиненных как успешнее противодействовать огню неприятеля.

Ободренные уничтожением форштата, штурмовые колонны, после кратковременного отдыха, с криком, выстрелами и с распущенными значками, снова бросились в ров: одни по спинам товарищей взбирались на гребень, другие шашками рубили забор, забрасывали крючья и виноградные веревки, стараясь разломать стену, но дорогое оружие разлеталось в куски при ударе о толстые чинаровые брусья; виноградные веревки, не выдерживая тяжести налегавших горцев, рвались и увлекали тянувших наземь сотнями. Яростные толпы рассвирепевшего неприятеля волновались словно бурное море. Крепостной ров с этой стороны представлял ужасное зрелище:. груды обезображенных, изувеченных трупов, целые лужи крови, в которой ползали раненые, являли картину чудовищной бойни. В момент самого разгара приступа, когда горцы, отбиваемые из-за гребня штыками и прикладами и поражаемые анфиладным огнем № 1-го батареи, действовавшей картечью, лезли с остервенением на забор, на лабинский дороге показалась первая помощь. Это был штабс-капитан Рылов, со вверенною ему ротой и сотней казаков спешивший на помощь из станицы Хамкетинской.

Дойдя до блокгауза, офицер этот, видя огромные толпы неприятеля, облегавшие укрепление, не почел себя достаточно сильным со 150 человеками пробиться сквозь плотные массы, не рискуя быть уничтоженным. Он спешил казаков и, расположив свой отряд под прикрытием блокгауза, открыл по неприятелю живой огонь. Очутившись под перекрестным [17] огнем, горцы, неуспевавшие оттаскивать своих раненых и убитых, вынуждены были вторично отступить на огороды.

Гул канонады, разносимый эхом, распространил тревогу на далекое пространство: казачьи сотни и пехотные роты не только из ближайших станиц Царской, Губской и Переправной, но даже из Колоджей, Псебая и Лабинской отдельными отрядами спешили к горевшему укреплению, которое как бы исчезло в непроницаемом мраке пороховых облаков и дыма пожара.

Три сотни казаков из Губской и Переправной станиц прискакали на противоположный берег Хамкетинского оврага, но не видя за дымом: взято укрепление или нет, отступили на некоторое расстояние, и простояли там в наблюдательном положении до той минуты, когда горцы начали отступать.

При приближении с разных сторон казачьих сотен, горцы, спасаясь быть сами атакованными, решились еще раз попытать счастья в нападении. На этот раз уже с самого начала было заметно, что они шли не с прежнею уверенности, хотя стремительно бросились в ров. После дружного залпа гарнизона, толпы их дрогнули и чрез пепелище форштата стали отступать Хамкетинским оврагом. Штабс-капитан Рылов поспешил войти с пехотой в укрепление лишь только неприятель очистил место перед Лабинскими воротами; сотник же Демьянов, обогнув с сотней казаков укрепление с противоположной стороны, врезался в самую средину отступавших горцев. Смелая атака его, если бы была поддержана стоявшими на противоположном берегу сотнями, без сомнения привела бы в совершенное расстройство неприятеля, обремененного телами убитых и раненых товарищей, или по крайней мере уничтожила бы его ариергард, но, произведенная ничтожными силами, кончилась очень неблагоприятно: сотник Демьянов первыми выстрелами был смертельно ранен, а сотня, потеряв несколько человек убитыми и ранеными, отступила за укрепление. Между тем шайка, занимавшая землянки, метким огнем по открытым батареям №№ 4 и 5-й, почти заставила молчать находившиеся там орудия, чем давала возможность неприятелю отступать без значительного урона. Вызваны были охотники, которые, под командою подпоручика Копылова, выйдя в калитку из Канаджинских ворот, с криком "ypa!" [18] мгновенно выбили штыками горцев из землянок, причем легко был ранен храбрый Копылов. Этим молодецким делом закончились геройские усилия гарнизона, в течение четырех с половиною часов отбивавшего неоднократные атаки более нежели в двенадцать раз сильнейшего неприятеля. Не было в гарнизоне ни храбрых, ни робких, и, как полковник Гоц выразился в своем донесении, "все от первого до последнего самоотверженно исполняли свой долг".

Трофеями дня, несмотря на то, что горцы считают бесчестным оставлять убитых в руках неприятеля, были два значка и около ста трупов поднятых во рву и на форштате. По показаниям лазутчиков, горцы лишились всего до 600 человек убитыми и ранеными.

Впоследствии, при уборке огородов в Псефирском овраге, между кустами, где был у неприятеля перевязочный пункт, найдено было еще десятка с два тел.

С нашей стороны, со включением казаков, ранены два обер-офицера, подпоручик Копылов и сотник Демьянов, умерший от раны; нижних чинов убито 15, ранено 25 человек — урон, при открытом положении площади укрепления, небольшой, благодаря недостатку между горцами единоначалия и неуменью воспользоваться бывшими на их стороне местными выгодами.

Теперь гарнизону предстояло испытание в мужестве иного рода: я уже сказал, что на форштате находилось все имущество баталиона, семейных офицеров и нижних чинов. Всякому известно сколько лишений стоит военному человеку приобретение лошади или хоть какой-нибудь хатенки, без которых в укреплениях не было возможности существовать. И вдруг, в один день, плоды лишений многих лет исчезли безвозвратно; во всем укреплении оказалась только пара лошадей, случайно уцелевших во рву; есть было нечего; семействам, без одежды и крова, пришлось кочевать под открытым небом, пока их не перевезли на линию... Но за Богом молитва, а за Государем служба не пропадают.

Е. Прудков.

Ст. Владикавказская.
20-го ноября 1867 года.

Текст воспроизведен по изданию: Штурм горцами укрепления Хамкеты // Военный сборник, № 11. 1868