ГЕЙНС К. К.

ПШЕХСКИЙ ОТРЯД

С ОКТЯБРЯ 1862 ПО НОЯБРЬ 1864 ГОДА

(Окончание.)

IX.

Очерк горных ущелий в районе действий пшехского отряда. — Каменный мост. — Окрестности горы Оштен. — Позиция хамышейского отряда. — Сведения из газет о делах между реками Сочею и Бзыбью. — О хакучах. — Новый пшехский отряд. — Занятие хребта Пшенаитх. — Взятие завала 6-го июля. — Общее наступление в Хакучи. — Соединение трех отрядов на ноенции при реке Хакучепси. — Инструкция генерал-майора Геймана для дальнейших действий. — Обширные занятия пшехского отряда. — Действия отряда под командою подполковника Иванова и охотничьих команд. — Период инспекторских смотров по высочайшему повелению. — Дурное повеление гарнизона в Хакучинском редуте. — Конец хакучинской экспедиции. — Система ведения кавказской войны. — Колонизация Кавказа.

Быстрое возвышение главного хребта кавказских гор с северо-запада на юго-восток имеет огромное влияние как на резкое изменение вида горных ущелий, так и на разнообразие царства растительного. Примером может служить та часть его, которая заключалась в районе действий пшехского отряда, между верховьями рек Пшекупса и Белой.

Расстояние между этими реками, по прямому направленно (в проекции), будет не более восьмидесяти верст; когда же войска переходили главный хребет с верховья Пшекупса к верховью Туапсе еще 1-го марта, то застали его не только освобожденным от снега, но и совершенно сухим, а полтора месяца спустя, делая двойной перевал через хребет с Пшехи на Шахе и с нее к верховью Белой, были принуждены проходить по трехсаженной толще снега.

Ущелье Пшекупса, исключая самых верхних частей его (от хребта Котх), огражденное по обеим сторонам [4] незначительными плоскими возвышенностями, отделяющими Пшекупс от соседних бассейнов, не имело сурового вида, а обширные черноземный равнины на этих водоразделах, хорошо очищенные от кустарников и лесов, придавали здешним местам вид богатых житниц, в то время, как соседнее ущелье реки Пшиша принимает несравненно более дикий вид уже от Хадыжей. Пшехское же ущелье, по разнообразно окрестной местности, по более суровому виду берегов, по пересеченности водораздельных выесть, провожающих его с обеих сторон, и по богатству растительности, стоит еще выше; но замечательнее всех предыдущих — это ущелье реки Белой: от Майкопа оно, как устья всех ущелий, имеет вид широкой долины, окаймленной незначительными высотами, по преимуществу с отлогими скатами; но от Каменного моста долина эта вдруг обращается в узкое ущелье, которая тянется до самой Хамышейской долины и далее.

На пути от Абадзехской станицы вверх по Белой, еще издали слышится сильный шум реки; направляясь на него, любопытный прохожий непременно подойдет к тому месту, где Белая делает крутой поворот и перегораживает долину в перпендикулярном направлены. В этом месте берега реки, не возвышаясь над плоскостию долины, издали совершенно незаметны; но, подойдя к ним, невольное удивление вырывается наружу при виде неожиданной картины: в этом месте река представляется в виде глубокой и извилистой промоины, бока которой состоять из отвесных каменных стен, опущенных в глубину и местами подходящих друг к другу сажени на полторы; внизу же, в полумраке, на десятисаженной глубине, вместо воды, виднеется с страшным шумом клокочащая пена, а над нею стоить вечный туман из брызгов. Здесь то место, где легкий деревянный мостик соединяет близко-подходящие друг к другу каменистые края противоположных берегов, известно под именем Каменного моста.

В прежние времена, на краю каменного навеса левого берега стояло народное судилище — мегкеме — выстроенное Магомет-Аминем; оттуда приговоренных к смертной казни кидали в ревущую пропасть, где силою воды несчастные расшибались об острые выступы извилистых берегов. В последнее время, вместо мегкеме, стояли две бревенчатый хатки в виде блокгаузов, где находился наблюдательный пост. [5]

С этого места дорога круто поворачивает в горное ущелье и вдеть под нависшей скалой правого берега. Там шум реки, которая протекает в такой же трещине, как и у Каменного моста, отражаясь от скалистой полуарки над дорогой и от высокой стены левого берега, отвесно спускающейся до дна реки, был еще оглушительнее, еще грознее.

Версты четыре далее, горы понемногу раздвигаются, и вдали, на высоте, виднеется Даховская станица.

Прекрасна дорога и от Даховской до Хамышейского укрепленьица. Вторая половина ее особенно привлекательна: высоты правого берега, по которым проложена дорога, имеют характер поднятых каменных слоев; края их, составляя вершины гор, как искусственно-сложенные стены тянутся по высотам, выглядывая из-под осунувшейся земли, покрытой зеленью. Этот земляной откос, поросший великолепными рощами из чинара, дуба, ясени, местами и березы, вместе с линиею деревьев, оставленных к стороне обрыва, образовали густую алею.

Белая, в этих местах, тоже очень разнообразна: то представляется глазам прохожего, как она, будто затая свой гнев на стесняющие ее берега, с необыкновенной быстротой, без шума, блестящей, гладкой полосой несется на отступающая уже зрителя; вот-вот налетать она на берег, но вдруг, как будто отказавшись срыть стеснявшие ее преграды, поворачивает в сторону и снова разражается гневом, шипя и пенясь. Невольно останавливаешься полюбоваться, как река из широкого русла врывается в узкое, загроможденное отрывками скаль, как с размаху волны ее, ударяясь о камень, преграждавший им путь, отскакивают от него, будто ошеломленный ударом; потом с тою же быстротой налетают на скалу противоположного берега и затем, снова отражаясь, с каким-то ропотом на неодолимость стеснителей, сливаются с массою кипящих белых бугров.

Незаметно проходишь по этой дороге, не чувствуя даже усталости, чему способствует, кроме диких ландшафтов, как пол гладкая дорога. Такая отличная отделка ее тянется до моста с блокгаузами, который переводит дорогу с правого берега на левый. Шесть верст далее, на Хамышейской долине, стоит маленькое укрепленьице, которым замыкается удобный путь. Далее подымались уже дикие, незаселенные [6] горы, с узкими, глубокими трещинами, между которыми выглядывает высокая скала, с вечно-снежною шапкой, известная под именем Оштен, и около которой берут свои начала Курджипс и Белая с одной стороны, несколько правых притоков Шахе с другой. Дикость этих мест достаточно определяется тем, что там не жили даже горцы.

Смотря на окрестность Оштена с значительной высоты, на первый раз, непривычному глазу представляется только какой-то хаос из нагроможденных безлюдных скал, неправильно изрезанных балками и глубокими оврагами. Вершины этих гор освобождаются от снега только месяца на полтора в год и в летнее время едва проходимы. По мере того, как сходить снег, постепенно начинают выказываться из-под него то безобразные груды каменьев, то целые завалы поваленных деревьев, то глубокие провалы, то земляные осыпи и т. п. Впрочем, в июле и в августе опасно проходить и те места, где оставался еще снег: слыша, как журчит под ним вода, проваливаясь поминутно до колена, невольно помышляешь о возможности провалиться сквозь разрыхлевший снег и быть увлеченным подснежным потоком Бог знает куда. Как всхолмлены эти места, можно судить уже потому, что при разбивке лагеря не находили ровной площадки для помещения даже пяти палаток.

Флора здешних мест могла напомнить солдатам из Архангельской и Вологодской губернии их родину: начиная от Хамышейской поляны, беспрерывно тянутся по Белой еловые и сосновые леса, состояние из деревьев громадных размеров, между которыми, в виде исключения, попадается только мелкий березняк. В этих лесах в изобилии растут кусты лесной малины, барбариса и смородины; но на южном скате главного хребта опять появляются невысокие лиственные леса и сплошные кустарники, а ель и сосна уже исчезают.

Необитаемость этих месть была поразительна: глухари, которые так пугливы в России, встречались здесь во множестве, удивляя нас своею смелостию: несмотря ни на песню солдат, ни на барабанный бой, они толпами бегали по снегу около самых лагерей; в первое время они не отлетали даже от выстрелов, если давали по ним промах; по временам и медведи подходили на лагерный шум. Там, как видно, [7] некому было пугать зверей; там природа не приютила человека. Бури и зимние мятели были страшны даже для проходящих: иначе, при разработке дорог, не было бы найдено так много трупов, занесенных снегом. Среди этой дичи, выше линии лесов, на голых или покрытых снегом горах, был расположен хамышейский отряд.

7-го мая, через перевал у горы Оштен, проехали к берегу моря граф Евдокимов, генерал-лейтенант Ольшевский и генерал-майор Шульман.

В это же время по всем ущельям кипела самая деятельная работа дорог, при чем более тяжелая выпала на долю мало-лабинскому и хамышейскому отрядам. Хотя впоследствии, видя неодолимость каменистых гор у Оштена, проделка дороги через Белореченский перевал была остановлена, однако в этот период времени хамышейский отряд все-таки успел подолбить камень, хоть ради искупления своих грехов.

Ничто не благоприятствовало этому отряду; даже позиции были какие-то невеселые: снежные скаты гор с прогалинами без травы, едва распустившиеся кусты, обнаженные каменные шпили, темнозеленые полосы лесов, тянущихся под ногами, в глубоких ущельях — вот главный характер окрестных Ландшафтов. Если же иногда и встречались дикие, но своеобразно-прекрасные места, каких здесь довольно много, так любоваться ими приходилось очень редко: густые, холодные туманы заволакивали окрестность около шести или семи дней из десяти — это значило, что мы находились в тучах. Не видя ничего, мы слышали неумолкаемый шум потоков и поминутные взрывы скал, где работалась дорога; но хуже всего были частые проливные дожди и сильные бури. Кашель слышался во всех палатках, а простудные лихорадки увеличивали число больных. Благодаря туманам, приходилось в шесть часов после полудня сидеть уже при свечах. Такая погода напоминала прошлую осень и не позволяла верить, что на линии и в Майкопе стоят сильнейшие жары и что ожидают даже засуху.

Изредка, для отдохновения отряда, выдавались и хорошие дни. Тогда нам делалось понятно чувство, которое заставляешь радоваться узника, выпущенного из сырого, темного заключения на Божий свет. [8]

Те, которым приходилось проводить долгое время почти на снежных высотах, помнят, вероятно, как бывала привлекательно-хороша горная природа при первых лучах восходящего солнца, когда бесчисленное число вершин различных видов и форм, столпивпшиеся кругом, то освещенные, то спрятавшиеся в тени, будто отдельные острова, выглядывали из неподвижных волн розовых и белых облаков, отрезавших их от нижних частей гор. Как был интересен вид, когда поднявшееся выше солнце, требуя более паров для насыщения воздуха, заставляет густые облака подыматься из ущелий в виде паровых столбов и исчезать бесследно; когда закурившиеся вершины гор от полуденной жары, образовывая одно облачко за другим, отпускали эти прозрачные массы погулять по ветру, и когда с охлаждением воздуха делались они меньше, плотнее, потом спускались все ниже, ниже, и снова, в глубине ущелий, под ногами зрителя, смыкались в длинные полосы, представляя из себя мopcкиe протоки, залившие все ущелья и застывшие навеки.

В ясный день самая дикость этих месть получает какое-то разнообразие и загадочность: многие из узких темных ущелий, отрываясь противоположными концами в яркоосвещенные места и показывая словно в гигантской панораме то посеребренные снежные, то позолоченные зеленые скаты гор, невольно подстрекают сходить туда, в ожидании встретить живописные долины и столь же приветливую природу, как в заселенных местах Швейцарии; но подойдешь к тем местам и встретишь те же глубокие щели, тот же мрачный лес. Однако однообразие в общем и суровый вид кавказских гор не утомительны: различные изгибы линий, разнообразные переливы цветов, бесчисленные Формы ущелий от страшных трещин до широких полян и другие оттенки придают этим местам много интересного.

Стоя в недоступных местах, хамышейский отряд был уединен от всего живущего в окрестностях; все слухи с моря доходили до него только через фурштатских рядовых, возивших в Соче и Майкоп разный разности. Все одолеваемые любопытством получали сведений то о том, что скоро продеть император, то о том, что у них был большой праздник, в который, после молебна, долго стреляли из орудий и много кричали ура. [9]

Несравненно позже прочитали мы в газетах ("Русский Инвалид" за 1864 год, №131), что делалось на берегу моря. Из них узнали мы, что 18-го марта все прибрежные племена изъявили покорность, но что войска продолжали ходить по всем ущельям, не доверяя словам живущих в неприступных местах южного склона между реками Сочею и Бзыбью. Из племен, обитавших там, резче всего выдавалось общество ахчипсу, заселявшее котловину реки Мзымты, замечательную по своей непроходимости. По приказание Его Императорского Высочества, двинуты были туда четыре колонны: первая, состоявшая из 27 рот пехоты и сотни цебельдинской милиции, при четырех горных орудиях, под начальством генерал-майора Шатилова, должна была, из Гагр направиться в долину Псоу и вверх по этой реке; вторая, десантная, которую составляли восемь баталионов пехоты, четыре сотни пешей милиции и сотня ирегулярного полка, при четырех горных орудиях, под командою генерал-лейтенанта Святополка-Мирского, назначалась перейти сначала из Сухума в Адлер, а потом следовать вверх по Мзымте; третья, силою только в четыре баталиона пехоты, сотни казаков и сотни милиции, при двух горных орудиях, под командою генерал-майора Геймана, направлена была от Кубанского поста вверх по Соче и от верховья ее параллельно главному хребту к верховьям Мзымты; четвертая, свиты Его Величества генерал-майора Граббе, составленная из шести баталионов пехоты, двух сотен казанов, сотни милиции и двух горных орудий двинулась вверх по Малой Лабе к перевалу.

Узнав, во время следования, что колонна генерал-майора Шатилова в одном из ущелий была сильно засыпана каменьями, от чего понесла потерю, Его Императорское Высочество немедленно послать войска из второй колонны на гору, где сидели горцы. 20-го мая все отряды сошлись в ущелье Ахчипсу; на другой день был отслужен благодарственный молебен за окончание кавказской войны, после чего все собравшиеся там 23 баталиона пехоты, 6 сотен казаков, 10 сотен милиции и 12 горных орудий вскоре разошлись по своим местам.

Пшехский отряд в это время находился на Пшише, по северному склону главного хребта, занимаясь разработкою [10] дороги от Хадыжей до Гойтх и постоянными рекогносцировками по окрестным ущельям. Было известно, что некоторые горцы, вопреки данными обещаниям выселиться, затаились в горах и, надеясь на малодоступную местность и на покровительство Аллаха, думали остаться там на жительство. Образовав несколько летучих отрядов, под начальством полковника Экельня, их рассылали рыскать всюду и захватывать оставшихся горцев; пойманных препровождали военнопленными в город Екатеринодар, а оттуда, за нарушение заключенная договора, отправляли дальше, под строгим караулом, одиночных горцев — на Дон, а взятых с семействами — в Ейский округ.

Тотчас же, по отъезд Его Императорского Высочества, хамышейский отряд был расформирована, работа дороги через Белореченский перевал прекращена, и войска разведены для другого назначения. Пятигорский пехотный полк был переведен в ущелье р. Шахе, к Бабукову аулу, где велено ему было ожидать приказания от генерала Геймана, а 3-й баталион Кубанского пехотного полка и горный взвод облегченной № 3-го батареи, как на время откомандированные от пшехского отряда, должны были опять войти в состав его, который к этому времени стягивался в Тубу.

________________________________

От Тубинской засеки есть прямая дорога к Хакучинскому перевалу: сначала она идет по высоте между Пшехаю и Гогопсом, потом между Гогопсом и Гугупсом, по опустелой стране тубинского общества; далее подымается на хребет Хорзешо, от южного ската которого начинаются жилища хакучей.

Много кое-чего передавали нам об них горцы, но невежество расскащиков было причиною, что собрать сведения сколько-нибудь точные было невозможно. Одни определяли их словом: ”хакуч-яман!" другие: ”хакуч-марушка! но они не были ни тем, ни другим. Из внимательного вслушивания в неокладные рассказы, можно было вывести, что все едва проходимые горы и леса, по обеим сторонам реки Аше, с давних пор были заселены семействами различных племен: там жили убыхи, абадзехи, шапсуги и другие, к которым впоследствии присоединились вышедшие [11] из России старообрядцы (У них от христианской религии только крест, который встречали мы и на дорогах и на некоторых могилах; но значение его они уже забыли и кланялись ему как идолопоклонники истукану), и составили междусобою особенную федерацию, связанную одним образом жизни и одними интересами, обусловленными местностью. Разбой был их специяльностию. Опасными соседями считались они да шапсугов, убыхов и тубинцев. Делая на них набеги и захватывая богатые добычи, они хорошо умели пользоваться до невозможности пересеченною местностью и общими валами выступали против хозяев ограбленного имущества, пытавшихся силою оружия возвратить пропажу, при чем почти всегда отстаивали свое приобретение. Но передо началом нашей экспедиции земля хакучей была заселена совершенно иначе: туда сбежались разные бездомные особняки всех племен, которым разбой нравился больше всего на свете; они-то и сделались главными нашими противниками, а для страны — неограниченными деспотами угрожая смертию всем, кто только захочет переселяться либо в Турцию, либо в Россию.

Главным распорядителей хакучинской экспедиции был назначен генерал-майор Гейман.

Пшехский отряд, подчиняясь в главных распоряжениях ему же, получил приказание стянуться к Тубинской засеке. В средних числах июня почти весь отряд был уже в сборе.

Тот же пшехский отряд по имени был, в это время, другой по составу, начиная с начальника отряда: полковник Мерхилевич занять место генерал-майора, Граббе; гостившие у нас стрелковые баталионы из Дагестана, ширванский в апшеронский, вместе с артиллерийскими горными взводами Терской области, разошлись по своим штаб-квартирам; самурский стрелковый баталион переведен был в даховский отряд, а две роты 19-го стрелкового баталиона оставались в шпехской станице. Эти лучшие составные части нашего отряда заменились баталионами вновь сформированных полков.

Предполагаемые военные действия требовали не так много войска; поэтому не всему пшехскому отряду пришлось собраться к Тубинской засеке: немалая часть его осталась на Гойтхе, для продолжения пшишской дороги через перевал (Части, составлявшие действующий отряд, расположенный у Тубинской засеки, были: две роты 19-го стрелкового баталиона 2-й и 3-й бат. Бакинского; 4-й бат. Кубанского, 1-й бат. Ставропольского, 2 роты Елисаветпольского пехотных полков; горные заводы облегченной № 3-й и батарейной № 3-й батарей и 2-я Григориполийская сотня.

Впоследствии произошло еще несколько перемен, результатом которых было увеличение действующего отряда). [12]

Недавно сформированные баталионы была чем-то новым для непривычных глаз кавказцев: целые полга красивой молодежи, в сравнении с загорелыми, обросшими и исхудалыми старослуживыми, представляли скорее полга ”потешных"; а видя, какое значительное количество отсталых тащилось за ариергардом, при переходах по горам, невольно рождался вопрос: заменять ли они старых героев? Но общий, едва не восторженный отзыв об их трезвости, готовности на все честное и хорошее, а также несравненно лучшее обращение с ними начальников, которое не могло убить таких наклонностей и которое отражалось в естественно-бодром и веселом виде молодежи, подавали большую надежду получить утешительные результаты. Привычка к трудным кавказским походам и несколько раз испытанные лишения могли и их довести до степени непобедимости старых кавказцев.

В ожидании распоряжения о начатии военных действий, пшехский отряд приступил к расчистке тропы от поста Маратуковского до Тубинской засеки, с целию облегчить подвоз провиянта из станиц Прусской и Дагестанской. Наконец и эта работа была окончена, а от генерала Геймана все-таки не получалось ни приказаний о начатии военных действий, ни общей инструкции, указывавшей, к чему отряд должен был готовиться.

18-го июня сделана была начальником отряда рекогносцировка тропы, ведущей прямо к перевалу. Она оказалась удобною для прохода войск, и ни одного горца не встретилось на пути.

Эти данные навели начальника отряда на мысль подвинуться вперед как можно дальше, чтобы не дать возможности неприятелю завалить дорогу впереди нас и усложнить наше движение; вследствие чего, 2-го июля, мы выступили с позиции. [13]

Отряд, вытянувшись в одного человека, шел по тропинке, или, вернее, по узкому гребню хребта Пшенаитх, крутые бока которого поросли густым лесом. На шестой версте авангард встретить заваль из сваленных накрест деревьев и принялся за уничтожение его. Прошло полчаса времени, и завала не существовало. Версты три дальше, с высокого бугра увидели мы впереди еще больший бугор, увенчанный крепким завалом, доступ к которому был сильно затруднен множество чинаров громадных размеров, разбросанных по весьма крутому подъему. Оттуда раздался первый сигнальный выстрел сторожевых хакучинцев. Взошел авангард и на этот бугор, от которого хребет Пшенаитх поворачивал в сторону; дорога от завала спускалась вниз по уступам горы, потом подходила к отрогам главного хребта, подымаясь по ним до его гребня, среди густейшего леса. Это был кратчайшей путь к хакучинцам, непревышавший 12 верст.

При небольшой остановке нашего отряда, сделанной для обозрения впереди лежащей местности, совершенно неожиданно родился вопрос: идти ли вперед, или повернуть назад? Неуменье лазутчиков показать, есть ли далее достаточное количество воды, с одной стороны, предписание командующего войсками Кубанской области, чтобы действовать по возможности без потерь, с другой, поколебали решительность начальника отряда относительно движения вперед. Расположиться же на том месте, где мы остановились, не было возможности, как по сильной пересеченности места, так и по тесноте позиции, на которой могло поместиться не более двух баталионов; поэтому полковник Мерхилевич велел отряду вернуться и, остановив его в том месте; где верхняя площадь горы Пшенаитх достаточно широка, приказал разбить лагерь. Позиция эта отстояла от Тубинской засеки не более пяти верст.

Общественное же мнение офицеров было за движение вперед: неприятеля не было видно, стало быть не предстояло и препятствий для дальнейшего наступления, а отступить, показав хакучинцам путь, который мы избрали для предстоящих предприятий значило надолго распроститься с кратчайшею дорогой. Заняв же перевал, мы, своим положением, угрожали бы землям хакучинцев, которые жили по [14] южному скату главного хребта, стало быть могли не опасаться за появление в тылу нашем значительных партий, а отправлял команды охотников для розысков мелких шаек, мы делались хозяевами по всему пространству от главного хребта до Тубинской засеки. Что же касается присутствия там воды, то за это ручались как жилища горцев, так и наша опытность, потому что по всем лесистым высотам нам встречались всегда хорошие и изобильные источники.

Тихо простояли мы 3-е июля, хотя местами и замечали горцев, высматривавших наше расположение, которое, правду сказать, было не совсем удобно.

Желая однако подготовить путь для дальнейшего движения, дослана была, 4-го июля, небольшая колонна для расчистки дороги до кургана на краю хребта, но горцы не зевали и, заняв его, снова успели огородить вершину завалом. Завидев приближение наших войск, они приготовились к бою. Отряд подошел ближе. Тубинский старшина Амчуков, находившийся в нашем отряде, выслан был вперед для переговоров; начались перекрикивания; через несколько времени Амчуков, под прикрытием охотников, был уже на полугоре и уговаривал их покориться без сопротивления, представляя им все безумие защищаться против такого сильного победителя, который заставил выселиться все окрестные, многолюдный племена. На все это ему отвечали только одно, что будут биться до последнего, при чем пожелали, на всякий, случай, переговорить на другой день с самим начальником отряда.

5-го поля опять рабочая колонна выступила к большому кургану. Не доходя его, мы ясно увидели порядочное собрате вооруженных горцев, которые, при нашем появлении, подняли какой-то там. Посланный вперед Амчуков, на предложение начать переговоры, услышал только одни крики негодования.

— Как же вы сказала, что придете для переговоров, а пришли с войском? укоряли нас горцы.

— Войска пришли для рассчитки дороги, а не против вас, утешал их переводчик.

Наконец, после некоторого упорства, два человека начали; мало по малу спускаться вниз, а наш переводчик, шаг за шагом, приближаться к ним. Сошлись, и началась [15] дипломатическая болтовня. Да, предложен, чтоб горцы отказались от напрасного пролития крови, получен был ответь, что им хорошо известна сила русских и малочисленность их общества и что, несмотря на возможность скоро покорить их, они все-таки решились биться до невозможности.

— Отчету же не хотите вы выселиться на Лабу или в Турцию? спросил их Амчуков, по приказанию полковника Мерхилевича.

— В Турцию не выселяемся потому, что все ваши поля Засеяны и при выселении приходится много терять, а как живут переселившиеся на Лабу, нам еще неизвестно.

— Да вот я живу с семейством на Лабе и доволен этой жизнью, сказал Амчуков. Потом, во приказании начальника отряда, прибавил: — если вы объявите желание поселиться на Лабе, то ваши поля останутся неприкосновенными; вам позволять беспрепятственно убирать хлеб и перевозить имущество.

На это хакучинцы обещали ответить, посоветовавшись со сварщицами, из которых, как они говорили, не все еще были дома, при чем просили начальника отрада не производить рубку леса, но, разумеется получили отказ.

Много лжи и мало хитрости проглядывало в переговорах со стороны хакучинцев. Старшин у них никаких не бывало, а старики не имели особенного голоса. Общество это была скорее разбойничья республика, без признаков правления, чем общество на патриархальных началах.

По примеру прошлых дней, и 6-го июля была составлена очередная колонна из четырех рот и отправлена для расчистки дороги, все до тому же направленно к высокому кургану (Команда охотников из всех баталионов, 2 роты Елисаветпольского и 3-я стрелковая рота Бакинского пехотных полков).

Имея в передней цепи команду охотников, отрядец этот не успел отойти от лагерей и версты, как был внезапно встречен залпом, свалившим трех в цепи и наделавшим тревогу, в лагерях, откуда две роты 13-го стрелкового баталиона и одно горное оружие кинулись к стороне выстрелов. Между тем майор Саранчев, находившейся при ротах Елисаветпольского полка, до прибытия помощи, раскинул боковые цепи по одной роте с обеих сторон гребня, [16] а оставшуюся роту поставил так, что она могла, при случае, подкрепить все три цепи; после чего, кинувшись на курганы, из-за которых был сделаны выстрелы, выгнал оттуда горцев и погнал их по гребню к большому кургану. В это время явилось вышеупомянутое подкрепление: орудие немедленно взгромоздилось на предпоследний меньший курган и выстрелом своим против засеки противника как будто подало сигнал к атаке; снова учащенная пальба и крик ”ура!" разнеслись по лагерю, который чутко прислушивался к происходившей стычке. Сначала ”ура!" наше было слышно глуховато, но потом звонко загремело оно на высоте. ”Гора взята!" заговорили в лагере, и не ошиблись: фронтальная цепь, примкнув флангами к боковым, кинулась на штурм, направляясь по косогору правее и левее засеки; схватив таким образом противника с тыла, заставила его бежать, не позволяя подбирать убитых. Это дело было боевым крещением молодых солдат, первый раз попавших в перестрелку.

Не приходилось уже больше хакучинцам владеть этой горой: в тот же день принялись наши за работу; вдвое лучшим завалом огородили верхнюю площадку горы, складывая его из чинаров в два обхвата толщиною; к вечеру кое-как втиснули туда 1-й баталион Ставропольского полка и два горных орудия, обязав их наблюдать всю впереди лежащую низменность и прикрывать работы, производимые близь него.

Хакучинцы, сброшенные с высот Пшенаитх, не ушли далеко. С засеки, занятой ставропольским баталионом, видно было, как они, избрав внизу один из бугров, все последующие дни укрепляли его и, в паралель нашим работам, тоже занимались рубкою леса; по вечерам же, подражая обычаю наших солдат петь до зори, они тоже издавали какое-то волчье завыванье; только изредка бросаемый туда гранаты прерывали их наслаждение. Впрочем, пальба эта была недействительна, потому что надлежало подымать хобот.

Работы относительно обеспечения хребта Пшенаитх, по которому был растянуть наш отряд, подходили к концу: тропинка была расчищена, а по сторонам настроено до пяти засек, и все это не выполняло своего назначения: густые леса, глубокие балки, крутые скаты, высокий папоротник могли [17] быть преодолены только сверхъестественными трудами большой кассы людей и в продолжительное время. Между тем, хакучинцы очень ловко пользовались всеми преградами и с некоторым успехом вели сначала свою разбойничью войну; залегая шагах в тридцати от дороги, они на выбор убивали кого-нибудь из проходящей колонны. Когда же солдаты наши кидались к тому месту, то уже никого не находили; только по треску валежника и ветвей, иногда раздававшемуся в глубине оврага, догадывались, что виновник ушел, и выстрелы наши на этот звук, кроме выражения неудовольствия, не имели другого значения.

Такие внезапные убийства встречались почти через день. Солдаты наши до того верили в серьезное значение хакучинских выстрелов, что где ни заслышать, бывало, звук черкесской винтовки (Выстрелы черкесских винтовок так резко отличаются от звуков наших ружей, что во время перестрелки легко было со стороны считать неприятельские выстрелы), тотчас же и заговорить: ”видно, еще кого-нибудь зацепили" и редко когда ошибались (Так погибли Кубанского пехотного полка штабс-капитан Лабановский, который вел колонну, и около трех рядовых. Такою же смертью погибали и впоследствии. Т. XLIX. Отд. II).

Опытом убедились мы, что выбор нашей позиции был ошибочен, что потеря, понесенная за все время пребывания на ней, была, может быть, немногим меньше той, какую могли бы понести при занятии и стоянке на перевале. Лучше было бы отступить к Тубинской засеке, тем более, что водопой был скудный да и на пастьбу гоняли лошадей за Пшеху. Впрочем, трудно было все это предвидеть, а главное — нельзя было предполагать, чтобы генерал Гейман так долго продержал отряды в бездействии.

Скука, между тем, одолевала всех. Общее желание сходить к хакучам и, покончив с ними дело, хотя немного отдохнуть в станицах, оставалось неудовлетворенным; а между тем провиянт съедался и войска без дела стояли под ружьем. Так бесплодно протянули мы 20 дней и только 19-го были обрадованы известием, что от генерал-майора Геймана получена инструкция предстоящим действиям и что 23-го числа открывается общее наступательное движение одновременно тремя колоннами:

Одна, под начальством полковника Габаева (остаток [18] даховского отряда), должна была двигаться от Лазаревского укрепления по правому берегу Псезуапе (Псыф).

Другая, стоявшая до того у Бабукова аула, получила предписание выступить, под командою полковника Рукевича, направляясь параллельно главному хребту к верховью Аше.

Третья, под начальством полковника Мерхилевича (пшехский отряд), должна была, двинувшись до Гогопсу из тубинского общества, перейти Хакучинский перевал.

Сам же генерал-майор Гейман со штабом предполагал находиться при первом отраде.

Исход действий, определяемый инструкциею, должен был заключаться в соединении всех отрядов в центре хакучей, в истреблении по пути уцелевших аулов и вообще в вытеснении оставшегося населения. До 23-го числа все должны были продолжать разработку дорог, а с 23-го начать общее наступление.

Далее в инструкции прибавлялось, что наступление должно вести как можно решительнее, чтоб разом навести на горцев страх и доказать им невозможность сопротивления; истреблять жилища их дотла; с жителями поступать как с пленными; в плен брать только тех, которые будут выходить сами; в переговоры не вступать, а если прибудут с этой целию к кому-нибудь депутаты, то отсылать их к генералу, Гейману; вступать постоянно в сношение с соседними колоннами; согласовать свои действия в главных чертах с действиями той колонны, где будет находиться генерал Гейман. В случае изъявления хакучинцами желания на переселение в Турцию препровождать их к устью реки Псезуапе.

Движение нашего отряда могло быть произведено по трем дорогам: по кратчайшей, которая шла от засеки на высоком кургане, прямо к перевалу; но она была вся перерезана сильными завалами и хорошо, оберегаема горцами; по другой, тянущейся между Пшехой и Гугупсом, тоже много испорченной неприятелем, и по третьей, кружной, несравненно длиннейшей, которая шла сначала по сильновсхолмленной местности ущелья реки Гогопса, потом переходила на восточный скат горного отрога, полукругом огибающего истоки реки Гугупса, и только на северной отлогости главного хребта соединялась она с прямой дорогой, идущей от засеки.

Полковник Мерхилевич, имея постоянно в виду [19] предписание графа Евдокимова действовать по возможности без потерь, не решался идти по кратчайшим дорогам и выбрал дружную, по реке Гогопс, которая слабее других наблюдалась горцами; кстати, движение по ней согласовалось и с инструкцией генерала Геймана.

Дождались наконец 23-го июля и наступление началось: пять баталионов пехоты, три горных орудия, разделенные на три колонны, одна за одной начали сниматься с позиции около трех часов ночи: сначала тронулся авангард, под командою подполковника Иванова (Состоявший из 4-го боталиона Кубанского пехотного полка; 2-х рот 19-го стрелкового бат.; одного горного орудия батарейной № 3-й батареи, команды охотников и нескольких казаков); в четыре часа выступил длинный обоз всех частей, самая слабая часть отряда, под командою подполковника Давыдовича, при которой находился и начальник отряда (Прикрытие обоза составляли: 1-й бат. Елисаветпольского, 3-й бат. Кубанского пехотных полков; 2 роты линейного сводно-стрелкового бат. Кубанской области и горное орудие облегченной № 3-й батареи), а ариергард выступил часу в седьмом утра, под начальством майора Саранчева (Ариергард состоял из 2-х рот сводно — стрелкового баталиона Кубанской области, 2-х рот Елисаветпольского полка и горного орудия облегченной № 3-й батареи). В засеке же, по прежнему, оставались баталион Ставропольского пехотного полка и одно орудие батарейной № 3-й батареи.

Чтоб перейти в ущелье Гогопс, нужно было сначала отступить по дороге к Тубинской засеке, потом, не доходя до нее, круто повернуть налево. Недолго шли мы вдоль Гогопса: переходя беспрерывно то на правый, то на левый берег реки, вскоре нужно было перевалить к верховью реки Гугупса, отгороженному от Гогопса дугообразным хребтом значительной высоты. Перевалили и его.

Осматривая эти места, мы заметили, что в земледелии не такую важную роль играет искусство, какую нужда. Кому не случалось слышать от приезжающих из-за границы презамечательные рассказы по этой части; но, вероятно, никто из них не передавал о возможности обделывать поля по скатам крутизною в 50°, а мы видели подобный места со спелым овсом и решительно недоумевали каким способом обделывали горцы землю: ”голь на выдумки хитра"! Эта же самая нужда заставила их сжигать леса на вершинах холмов, [20] со сколько-нибудь обширными площадками, почему и вид на хакучинские высоты, между которыми торчали вершины, увенчанные сухими, обгорелыми мачтами, вместо деревьев, имел свою особенность.

Путь наш пролегал постоянно то по балкам, густо заросшим дикими фруктовыми деревьями, то по высотам среди прекрасных, старых лесов, изредка встречая и небольшие аулы. Наконец подошли к последнему истоку Гугупса и повернули налево по правому берегу реки. Тут пришлось нам подыматься на высокую сопку, лавируя между бесчисленным количеством поваленных деревьев, которыми весь скат заплетался как паутиной. Работа для расчистки проходов задержала на ней средний эшелон на столько, что ариергард догнал его. Вскоре гора обратилась в муравейник, в котором одни ползли наверх, другие работали, третьи помогали вьючным лошадям, и т. д.

Подстерегли таки хакучинцы этот момент и довольно частыми выстрелами из окрестных лесистых балок и с высота начали провожать наше восхождение. Тут они показали, что, стреляя без промаха на 30 шагов, еще не могли назваться хорошими стрелками, почти безвредно пуская пули в такую громадную цель. Долго подымались войска на коническую гору. Часа в четыре ариергард подошел к подножию главного хребта, а авангард был в это время на вершине его; он шел быстро, не исправляя дороги, торопясь занять скорее перевал, чтобы, явившись над головами хакучинцев, заставить стоящих перед засекой, как обойденных, отступить и тем очистить тыл и дорогу для остальных частей отряда.

Сначала процесс взбирания на гору был еще кое-как сносен; но потом тропинки становилась все круче. Утомленные солдаты, под сильной жарой, теперь едва передвигали ноги; толпы отсталых кое-как тянулись с ариергардом, опасаясь в лесах оторваться от колонны. С наступлением сумерек затруднения стали увеличиваться. Наконец совершенно стемнело: из сил выбившиеся люди падали от малейшего препятствия; тихие стоны по сторонам говорили о той трате сил, которая уничтожала в несчастных страх отстать и быть убитыми противником; вьючные лошади с громом начали срываться в пропасть; ежеминутные остановки еще более утомляли войска. ”Послать рабочих!" беспрерывно раздавалось [21] то спереди, то сзади; шум и спор их, ощупью подымавшись свалившихся животных, разносились по лесу; сигналь ”стой" чаще стал слышаться в ариергарде и передаваться по всей колонне. Наконец усталость, количество отсталых, ночные суматохи, от падающих в кручу, не позволяли двигаться далее. Остановились, развьючили лошадей и поставили поперек тропинки, чтобы не держать их на весу; ослабевшие люди, вслед за ранцами, бросились на землю, более бодрые развели огонь и пошли разыскивать воду, но поиски были напрасны. Не имея возможности утолить жажду, мучившую всех, и сварить пищи, солдаты довольствовались хотя правом уснуть; лошади тоже занялись астрономией, и чрез несколько времени притихло все.

Замечательно мнение кавказцев относительно движения этого дня. Узнав на Пшенаитхе, что полковник Мерхилевич намеревался предпринять движение по обходной дороге, большинство бывалых офицеров говорили другое: они предпочитали движение по прямой дороге, уверяя, что это несравненно лучше для войск. Большой опасности они не допускали при атаках неприятельских засек, которые всегда можно было обходить с обоих флангов; лес, покрывавший все это пространство, уравнивал наши шансы с шансами противника; десятиверстное пространство от засеки до главного хребта, несмотря на перестрелки, было бы пройдено легко и скоро; потерю понесли бы, как они рассчитывали, не более 20 человек, и то при атаке первого завала, потому что в остальные пришлось бы врываться по пятам бегущих; люди были бы бодры и веселы, как обыкновенно после неутомительного перехода и удачных схваток; предписание командующего войсками, чтоб действовать по возможности без потерь, было бы выполнено точнее, потому что круговая, почти 35-верстная дорога, идущая по сильно-изрытой местности, при Июльской жаре, могла быть пагубна для здоровья солдат, навьюченных, кроме всех припасов, еще шанцовыми инструментами. Офицеры рассчитывали, что больных после этого передвижения будет более 60 человек, стало быть и больше выбывших из строя; кроме того они предсказывали, что такое утомление поведет за собою вредное настроение духа войск. Нам казалось тогда, что старые кавказцы были правы, потому что войска действительно выбились из сил [22] и заболевших лихорадкой выбыло больше предполагаемой цифры.

К утру и остальные поднялись на гору, уронив в промоину еще несколько лошадей с вьюнами. Пока прибывали на гору части готовили себе обед, баталионы, составлявшие вчера авангард, а за ними и прикрытие обоза, начали передвижение на высокий, впереди нас торчавший, хребет; позднее перешел туда и ариергард.

Чудный вид раскрылся перед нами, как с южной, так и с северной стороны этой горы: впереди целые тысячи каменистых вершин торчали из густейших лесов; лощины, перерезывавшие все пространство, шли по всем направлениям, по-видимому, без всякого закона, а вдали темной синевой виднелось море, с белыми движущимися по нем точками. Сзади нас открывалось значительное пространство с тем же хаосом вершин и трещин, по которым пролегал пройденный нами путь; вдали, на Пшенаитхе, белелись палатки, а высоко торчащая скала, левее Тубинской засеки, виднеющаяся с этой высоты, утрачивала свое величие, и все это рисовалось под ногами в миниатюре, как на красивой, но трудной для работы, топографической модели.

Около четырех часов послышались выстрелы; через несколько времени показались впереди войска, темною полоской изгибавшиеся внизу по извилинам нескольких холмов; в арриергарде у них шла перестрелка. То был даховский отряд. Подойдя ближе, он расположился в виду нас лагерем на одной из более ровных местностей при реке Хакучепси.

Ночь с 24-го на 25-е июля провели мы на горе. Холод был сильный: только костры и могли обогревать солдат. Суди по молодой траве, только что пробившейся между старой, и по рыхлости почвы, можно было наверно сказать, что снег сошел здесь очень недавно, и что лето на этой высоте не продолжается долее двух месяцев.

Вечером, того же числа, получено было от генерала Геймана предложение нашему отряду спуститься на другой день с высоты и стать около его позиции, где он решился поджидать колонны полковника Рукевича, при чем объяснил, что мы находимся теперь в центре хакучей. На другое утро мы рано примкнули к его позиции (около Хакучинской засеки, постройка которой началась с 26-го числа). [23] Немногочисленным оказался даховский отряд: всего семь стрелковых рот, около двух сотен милиционеров, между которыми были имеретины и абхазцы, да две сотни казаков и два горных орудия.

Несмотря на большую пересеченность местности с южной стороны хребта, чем с северной, тут можно было найти более удобных мест для посевов, нежели среди лесов северных отрогов; порой встречались целые горы, засеянные по преимуществу овсом, кукурузой и просом; в изобилии попадался нам также обыкновенный горох, а около некоторых аулов были довольно обширные огороды с овощами, которых мы прежде не встречали у горцев, именно: с капустой, огурцами, луком, чесноком и картофелем. При этом невольно приходило на мысль, что огороды принадлежали хозяевам, которые когда-нибудь да были русскими.

На другой день, вокруг позиции, запылали оставленные аулы, и среди дыма, от времени до времени, раздавались выстрелы наших милиционеров, на которых была возложена обязанность истреблять их. Вскоре в артельных котла закипела наваленная в изобилии капуста, картофель и другие приправы русских огородов. В одной из сакель найдена была кавалерийская труба, по догадкам некоторых, та самая, что была отбита у нас при гибели партии сотника Дугина.

Часам к пяти, с юго-восточной стороны, по ущелью, показалась ожидаемая колонна полковника Рукевича, состоявшая язь трех баталионов пехоты Пятигорского пехотного полка и значительного количества милиционеров. Итак, все три отряда сошлись в центре хакучей, потеряв в общей сложности не более 48 человек убитыми и ранеными. 27-го июли были отправлены колонны за провиянтом, а 28-го отряд из милиционеров и охотников всех баталионов, под начальством полковника Абдеррахманова, выступил в северо-западу от вашей позиции, запасшись трехдневным провиянтом.

Страна, проткать которой мы выставили почти четырехтысячную массу войск, противодействовала нам только сильными природными препятствиями, а живых защитников, с оружием в руках, вряд ли было более тысячи. Трудно сказать, что руководило их действиями, но нельзя отнять их достоинства: они были воинственны и крайне единодушны: ни одного [24] лазутчика, ни одного проводника не являлось к нам с их стороны; во все время действий до этого временя ни одного парламентера не высылали они с просьбою о мире, да и ни один человек не попался нам в плен, до прибыли на эту позицию. Понимая всю слабость свою, хакучинцы рассыпались по трущобам: скрываясь удобно не только вдали от войск, но и около нашего расположения, они выжидали оплошных одиночных людей и убивали их в упор. В разных местах, от времени до времени, раздавались их выстрелы и почти ежедневно прибывало хоть одним раненым больше. Все ото, конечно, не могло вредить нашей экспедиции, но за то крепко сердило наших солдат, которые часто проклинали и эти дебри, и упорство туземцев к выселению, вследствие которого пришлось им бродить по трудным дорогам в то время, когда большинство войска уже отдыхало по станицам, окончив тяжелые походы. В зависимости от таких мыслей невольно рождались и другие: что еслиб абадзехи и другие племена также единодушно условились биться до последнего? При их большей числительности, они наверно сделали бы то, что мы прошлого года были бы не далее Гойтх. Впрочем, предложение желающим начать выселение в Турцию ускорило окончание войны, расстроив общество, стало быть и ослабив энтузиазм к упорной обороне. В большом обществе трудно прививается такое единодушие, каким были проникнуты хакучинцы.

29-го числа прибыли колонны с провиянтом, снабдив им войска по 16-е августа, а к 30-му полковник Абдеррахманов окончил свою экспедицию, приведя редкий приз — трех пленников. Между тем, засека была уже на столько окончена, что два горных орудия облегченной № 3-го батареи и баталион Таманского пехотного полка заняли ее как гарнизон.

С этого времени хакучинская экспедиция принимает серьезный характер. Невольно рождался вопрос: какой способ нужно было принять против такой страны, которая была почти пуста, но которую все-таки нельзя было назвать страною, принадлежащею нам? Каждый получивший сведения о хакучинцах и о местности, где жили они, ясно поймет, что отискивать жителей значило гоняться за ветром в поле, а подвигаться постройками хуторов — не стоило труда, как по неудобству [25] мест для больших поселений, так и по мешкотному достижению цели; между тем, нагнать жителей было необходимо, чтоб уничтожать разбойничий притом. Вследствие этого, как вернейший и скорейший способ покончить с ними все рассчеты, было предложено уничтожить весь хлеб на корню и все, что могло служить поддержанием существования жителей, и затем на зиму распустить войска по штаб-квартирам. Но и эта задача была нелегка: истребление хлебов должно было тоже потребовать не мало времени, а все-таки способ этот, как лучший и скорейший, был принять всеми. Вот что генерал-майор Гейман предлагал начальникам отрядов для дальнейших действий.

1) Необходимо держать войска до поздней осени. Устроить хакучинскую кордонную линию по Псезуапе до Хакучинского редута, оттуда к перевальной засеке и на Тубу, для чего предполагалось в оконченном уже Хакучинском редуте оставить два баталиона пехоты и два горных орудия, разработать от него дорогу до Лазаревского укрепления, по этой линии устроить посты, по которым предполагалось разбить еще баталион; для соединения Хакучинской и перевальной засек устроить промежуточный пост (Этот соединительный пост так и остался предположением, между тем как постройка его принесла бы много пользы).

2) Для уничтожения всех жилищ невыселившихся еще горцев и для истребления хлебов предполагались движения по верховьям рек Туапсе, Псезуапе и далее, между истоками Псезуапе и Шахе, которое должно было начаться 1-го или 2-го августа, то есть после того, как возвратившийся отряд полковника Абдеррахманова успеет сделать дневку, а Пятигорский полк совершенно окончить порученный ему Хакучинский редут. При этом генерал Гейман предлагал полковнику Мерхилевичу очистить бассейн реки Аше и, если не встретить препятствия, выступить туда с отрядом на другой же день, 31-го июля, оставив на позиции все тяжести, под прикрытием баталиона, а по возвращении с пятидневного набега выступить на северный склон, где пшехский отряд должен был действовать отдельно, посылая от времени до времени небольшие отряды и на южную сторону хребта.

3) Когда истребятся хлеб и жилища, последние убежища горцев на западном Кавказе, тогда останется только силою [26] оружия заставить скорее выселиться без пристанища скитающихся горцев. Для этого распорядитель хакучинской экспедиции предлагал всем частям сформировать небольшие команды охотников и посылать их во все стороны, в особенности осенью, когда спадут листья; вместе с тем он обещался просить разрешенья у командующего войсками Кубанской области присоединить к ним, для этой же цели, и милицию.

Конечно, все предположения, касавшиеся до пшехского отряда, были приведены в исполнение в точности.

Чуть засерело в воздухе, 31-го июля, как 4 1/2 баталиона пехоты, с малочисленною сотнею казаков, были уже в строю, и подполковник Иванов, которому была поручена эта колонна, повел ее к верховьям Аше.

Перевалив в тот же день довольно высокий хребет, войска прибыли к слиянию двух притоков Аше — Нетхо-Готхо и Санафей. После двухчасового отдыха, войска тронулись вверх по этим рекам и в течение остальных четырех дней занимались уничтожением посевов и жилья. Много трудов перенесли они, карабкаясь по едва доступным скалам, сделавшимся еще неодолимее от беспрерывно шедших проливных дождей. 2-го августа началось обратное движение: девять стрелковых рот и команда охотников, разделенные на две части, двинулись двумя отдельными колоннами, одна в ущелье Шоож, другая в ущелье Аше, опустошая на пути все окрестности. В этот день произошла небольшая перестрелка, лишившая нас двух рядовых; наши же уехали захватить порядочное количество скота и уничтожить посевы на огромном пространстве. В одном месте хакучинцы начали было бросать со скалы каменья; но шалость эту скоро остановили, и войска прошли беспрепятственно. 3-го августа они были уже на позиции при Хакучепси, а через день, 5-го числа, пшехский отряд отделился от даховского и снова взобрался на вершину главного хребта Хорзешо.

На следующий день нам снова пришлось испытать оригинальное явление горной природы: рано утром страшная буря разбудила всех; редкая палатка устояла против бешеных порывов ветра; люди, лишенные палаток, едва могли выдерживать боль: до того сильно секла по лицу какая-то крупа, в виде мелкого града; лошади не шли против ветра, и подобное оскорбление приходилось переносить нам в августе [27] месяце! Погода такого свойства продержалась целый день; к вечеру дождь притих, стало как-то особенно темно и вдруг над нами, как на сцене при быстрой перемене декораций, раскрылось частое небо, а на высоте с нашею горой стояли плотные сплошные массы облаков, похоронившие под собою всю окрестность и образовавшие из своих глыб какие-то причудливым, тихо-движущиеся горы гигантских размеров; потом они сели еще ниже, и холодная, безоблачная ночь с бесчисленными звездами обещала хорошую погоду. Не, ошиблись мы в своем ожидании: ярко взошедшее солнце на следующий день поздравило нас с добрым утром.

Весело как-то потянулась колонна в Тубинскую засеку за провиянтом, а часть оставшегося отряда преступила к постройке поста, под руководством прапорщика 2-го кавказского саперного баталиона Чоглокова.

Деятельность пшехского отряда охватывала в это время огромное пространство. Часть его находилась на перевале у Чилипси и занималась разработкою дороги от Гойтх на Туапсе; другая, небольшая, прокладывала дорогу по правому берегу Пшехи, через скалу, и стояла лагерем между Тубинской засекой и ст. Самурской; третья оберегала склад в засеке, а четвертая, главнейшая, составляла действующую часть его. Пшехский отряд, будучи временно обессилен и низведен на степень второстепенного уменьшением его состава и удалением от театра военных действий, теперь опять, по многочисленности своей и по разнообразию трудов, стал главнейшим и полезнейшим из всех. Ему принадлежит большая часть славы за те результаты, которые были поднесены вашему отечеству всею кавказскою армиею.

Дорога, проводимая через перевал у Чилипси, была продолжением той, которую пшехский отряд без посторонней помощи (Потому что не стоит считать пятиверстный участок, проведенный даховскам отрядом за все время стоянки на Гойтх) проложил от Хадыжей на Гойтх еще в 1863 году. Но и при этом не обошлось таки без столкновений с горцами.

Жители вновь заселенной Чилипсинской станицы, посещая соседние ущелья, заметили, что в некоторых глухих местах горцы продолжают себе жить на прежних местах. Плохо рассчитали они выгоды своей жизни в родных [28] трущобах, предполагая, вероятно, что если по бесчисленности балок наши войска не могли побывать во всех, то больше уж и не покажутся. Сведения эти имели однако характер серьезный, потому что лето приходило к концу, стало быть замеченные торцы протягивали время не для сборов своего имущества, а решительно думали остаться на зимовку. Опасаясь дурных последствий, немедленно была наряжена колонна из десяти рот Абхазского пехотного полка. В ночь на 1-е августа, отряд этот тихо подошел к тому хребту, на другом скате которого находились аулы. Разделенный на четыре части, он с разных сторон должен был атаковать их. Успех ожидался полный; даже отдан был приказ, чтоб употреблять все силы для схватывания жителей без боя. Но когда войска наши показались на вершине хребта, то собаки в аулах, как гуси в Риме, подняли всех жителей на ноги; пораженные паническим страхом, горцы бежали во все стороны, скрываясь по лесам. Несмотря на то, что некоторые из них открыли пальбу, наши бегом кинулись в аулы, которые уже были пусты, и успели захватить только двенадцать человек да 170 штук разного скота.

Войска же, назначенные проводить дорогу по Пшехе, действовали не так успешно, кажется, по недостатку бурильных инструментов, и задерживали этим жителей предполагаемой станицы Тубинской, без дела стоявших бивуаком около поста Чуэпсинского.

С выступлением войск из Тубинской засеки, в окрестностях ее не происходило ничего особенного, почему и стоявшее там при крыле оставалось без дела.

Экспедиционная же часть отряда, окончив 8-го августа засеку на перевале, спустилась с высоты и прибыла 9-го числа в Тубинскую, оставив на горе, в виде гарнизона, сводно-стрелковый баталион Кубанской области. Захворавший начальник отряда отправился в Майкоп, возложив на подполковника Иванова весь ход дальнейших действий. Энергически принялся новый командир за дело.

К северу от главного хребта, где приходилось действовать пшехскому отряду, оставалось еще много аулов, принадлежавших шапсугам, которым не хотелось выселяться, и замечены обширные посевы. Истребить совершенно то и другое было главною задачею для наших войск. [29]

Сформировав отряд из 4 1/2 баталионов пехоты и двух сотен казаков (2 роты 19-го стрелкового баталиона; 2-й и 4-й баталионы Кубинского, один баталион Елисаветпольского, один баталион Ставропольского пехотного полков; команда охотников и малочисленные сотни 2-й и 6-й бригад), подполковник Иванов, 12-го августа, оставить Тубинскую засеку и направился вверх по р. Гогопс; дойдя до того места, где виднелось больше аулов и чаще попадались засеянные поля, он остановился, разбив лагерь при р. Вазуко, приток Гогопса. Переход был не велик — всего двенадцать верст, войска не утомлены; поэтому в тот же день, часа в три после полудня, часть отряда была направлена вниз по Гогопсу для истребления брошенных уже аулов и посевов, которые были замечены утром при движении колонны. 13-го, с тою же целию, назначен был небольшой отрядец вверх по Гогопсу, где встретить он нечто в роде сопротивления. Так продолжали мы опустошать окрестности нашей позиции при Вазуко.

Система войны, принятая в этих местах, действительно была лучшая: истребление насущного пропитания перед зимой и лишение возможности достать его даже покупкой в обезлюженных окрестностях сломили-таки непреклонность одичалых хакучинцев, которые начали выбирать уполномоченных, чтоб вступить с нами в переговоры.

Генерал Гейман, в письме своем начальнику пшехского отряда от 13-го августа, писал:

”Движение наше для истребления хлебов, как кажется, послужить к лучшему результату.

”Сегодня, в 12 часов утра, приходил почетный старшина, абадзех, с просьбою на получение билета на десять семейств для переселения в Турцию. Старик этот отправился обратно и прибудет послезавтра. К вечеру, сегодня, приходил шапсугский старшина и объявил, что он завтра придет со стариком своего аула за получением билета для выселения на Лабу..."

15-го августа, на позицию нашего отряда тоже понаехали горцы с той же целию. Часа в три после обеда подполковник Иванов принял их для обсуждения условий, облегчавших выселение.

Действия отряда однако не прекращались: заботливо собирая сведения об аулах и засеянных полях, мы не [30] оставляли без внимания и бродящих жителей; для разыскания их, во всех частях были сформированы мелкие охотничьи партии, которыми с этою целию действовать было удобнее, чем большими массами; вдобавок, занимаясь специяльно только преследователь противника, они давали возможность отряда не прерывать своих занятой. Итак, против горцев открыт был тот же способ действий, которым они надоедали нам вначале; теперь, в свою очередь, охотники стали сильно донимать их: тихо подкрадывались они к местам их сбора и смертию некоторых из собеседников и поканчивали интимные беседы. Заметив производящиеся на полях работы, они накрывали неожиданно рабочих и препровождали им пленными в отряд; заметив следы стада, они не оставляли его, и последняя надежда горцев на пропитание отбивалась нашими молодцами; швыряя по всем направлениям, они не давали противнику покоя, не позволяя ему оставаться долго в неизвестности, а, сообщая обо всем, знакомили начальников с положением хакучей, которое с каждым днем становилось все хуже и хуже. Вот два эпизода из похождений охотников.

Оставленный в перевальной засеке, кавказский линейный сводно-стрелковый баталион Кубанской области сформировал свою команду охотников из 30 человек, под командою унтер-офицера, как для ограждения себя от внезапных нападений, так и для знакомства с окружающею местности и розысков неприятельских убежищ. Бродя по скатам хребта и по болотистым местам, охотники нечаянно наткнулись на свежий след стада, увлеклись приманкой и пошли по следу. Недолго приходилось им переваливать крутые горные отроги: вскоре заметили они отару овец, оберегаемую десятью вооруженными горцами, веровавшими в скрытность этого места и неподозревавшими близость подкрадывавшихся пластунов. Залп и внезапное ”ура!" вдруг изменили их беспечность в безвыходное положение; слабое сопротивление повело только к тому, что часть пастухов легла на месте, часть разбежалась, а 170 штук баранты прибыли к перевальной засеке, дня поправки артельных сумм. Это было 12-го августа.

В другой раз, те же охотники, заметив, 2-го сентября, дымок, пробиравшейся между деревьями, кинулись в ту [31] сторону, осторожно подкрались поближе, прилегли и начали подползать. Тут они увидели между деревьями небольшой костер, около которого сидели до 20 горцев. Расстояние, отделявшее их от этого места, стало уже не велико, и они приостановились. По приказанию унтер-офицера, половиное число ружей навели дула на костер раздались выстрелы, и охотники кинулись в штыки. Как робкие зайцы бросились несчастные от такого сюрприза, уводя с собою раненых; на месте же осталось только два трупа. По осмотре, у одного из них оказался в кармане сафьянным чемоданчик, в котором находились разные вещицы: бритва, шило, ланцет, ножницы, игольник, молитвенник; кроме того, в тряпице была завернута бронзовая медаль. Странного сорта попадались иногда хакучинцы.

Не меньшею неутомимостью отличались и те охотничьи команды, который действовали при отрядах. В Тубинскую засеку заходили они только для пополнения израсходованных запасов. Еслиб описывать каждое их движение, то вышло бы крайне однообразное повествование. Определяя вкратце их деятельность, можно сказать, что ими было истреблено тоже не мало аулов и посевов, захвачено порядочное количество пленных и что, вообще, они сильнейшим образом беспокоили противников.

Отряд наш, между прочим, очистив всю окрестность реки Вазуко, сошел с этой позиции 16-го августа и занял новую — ниже, при реке Бойкой; избрав и ее центром, снова огнем и мечем начал во все стороны проводить радиусы, усердно истребляя все, что могло способствовать хоть к кратковременному облегчению жизни горцев. 22-го числа восемь семейств прибыло в лагерь с выражением желания выселиться на Лабу. Того же числа отряд возвратился в Тубинскую засеку.

Некоторые необходимые приготовления к смотру генерала-от-инфантерии барона фон-Врангеля, приехавшего инспектировать войска по высочайшему повелению, остановили на время ход военных действий.

Конец августа и начало сентября отряд проводил в отправлении баталионов к тем пунктам, которые назначались сборными для смотров: так, к 1-му сентября [32] сосредоточили в укреплении Хадыжах 4 баталиона пехоты (2-й баталион Дербентского, 3-й бат. Елисаветпольского 1-й 2-й бат. Абхазского пехотных полков), в ст. Ширванской — 6 бат. пехоты (1-й баталион Ставропольского, 2-й бат. Кубанского, 1-й в 3-й бат. Дагестанского, 1-й 2-й бат. Елисаветпольского пехотных полков).

На этих пунктах войска выжидали дня прибытия инспектора до 7-го сентября; но около того же числа везде получено было приказание сосредоточить все баталионы близь укрепления Майкопа, по случаю болезни барона Врангеля, помешавшей ему самому объехать вышеозначенный места. К 9-му числу, по левому берегу Белой, против укрепления раскинулся обширный лагерь тех частей войск, которым следовало прибыть на смотр. С 11-го по 17-е число, по мере окончания смотра, часть за частью выступали из лагерей на свои позиции, которые были не много изменены в сравнении с прежним расположением: 2-й баталион Абхазского полка отправился на Пшишь для разработки дороги, 1-й баталион Дербентского полка пошел в засеку на перевале, для смены сводно-стрелкового баталиона Кубанской области, который, в свою очередь, назначался в ст. Пшишскую для постройки моста; остальные 4 баталиона были направлены к Маратуковскому посту, для разработки дороги до Тубинской засеки.

Пока баталионы были на смотру, в отряд прибыл дивизион Нижегородского драгунского полка. Удобство уничтожать лошадьми хлеба на полях делало присутствие кавалерии полезным, а изобилие корма избавляло от хлопот по части продовольствия ее.

Чтобы не терять времени, подполковник Иванов, взяв ескадрон драгун и Григориполийскую сотню, отправился вверх по Гугупсу, чтоб удостовериться, скрываются ли еще горцы около перевала и есть ли неистребленные посевы и жилища. Без препятствий со стороны противника дошел он до перевала; но как только начали отступать, им ясно послышались крик и два татарских выстрела. Колонна остановилась и с убийственным терпением, не нарушая тишины, довольно долго выжидала либо появления горцев, либо повторения какого-нибудь намека на близкое их присутствие. Бесплодно прождав на этом месте, кавалерия направилась к [33] Тубинской засеке. Однако и то, что было слышно, более или менее указывало на присутствие метелей; поэтому устроена была облава. Капитан Рудзинский, с тремя ротами Ставропольского пехотного полка, должен был скрытными тропинками осторожно подойти к тому месту, около которого слышны были крик и выстрелы, после чего остановиться и, не обнаруживая себя, находиться там до одиннадцати часов. Сам подполковник Иванов, с эскадроном драгун и двумя сотнями, поднялся по дороге на хребет к перевальной засеке, присоединять к себе пластунскую команду и двинулся далее по хребту до того места, где отряд переходил через перевал; спустился вниз, обошел предполагаемое жилое место и, не найдя никого, соединился со скрывавшимися там ротами. Поиски же этих последних увенчались лучшими успехами: находясь в засаде, капитан Рудзинский вызвать охотников и приказал им осмотреть окрестности; те, с своей стороны, взяв с собою милиционера Салмена, который всегда удачно хаживал на поиски, отправились шнырять по соседним балкам и горам. Прошло не более двух часов, как они прибыли к части и привели двух пленных мужчин и одного мальчика, схваченных во время уборки хлеба, при чем пригнали и двух волов. Осмотрев еще некоторый места, колонна к вечеру вернулась в засеку.

Из приведенного ряда предприятия наших войск довольна хорошо разъясняются тот способ, тот характер и общий ход военных действий, которые были приняты нами за лучшие в этой войне. Последующий дела были полным повторением рассказанных, а потому не выписываю всего дневника военных действий как больших отрядов, так и охотничьих команд.

Не трудно заметить, что с августа месяца горцы были для нас не только безопасны, но сами едва успевали скрываться от наших поисков: раздавшиеся где-нибудь выстрел или крик, замеченные на болоте следы или что-нибудь наводящее на мысль об обитаемости какого-либо места сейчас же скликали туда войска; но редко когда находили жителей. Без пристанища, как полудикие, скрывались остатки горцев по лесам, больше спасая себя, чем отыскивав средства вредить нам. Но бесплодное их упорство было вредно для нас тем, что войска, ожидавшие отдыха, должны были стоять под ружьем и переносить великие труды, даже потери, особенно [34] сначала, когда еще не был хорошо понят характер этой войны; в августе же месяце, приняв горскую методу войны, мы успели навести ужас на ваших учителей, и положение пшехского отряда стало лучше относительно спокойствия. Но вскоре явилось два новых врага, которые обрушились бедствием более на даховский отряд: лихорадка и небывалый разлив рек.

Пшехский отряд, бродивший по высоким горам, вдали от приморских болот, еще крепился кое-как против лихорадки, убыль больными была не велика; но по южному скату гор, начиная от Хакучинского редута до берега моря, она валила людей сотнями. В эту несчастную колею попался клочок пшехского отряда, именно горный взвод облегченной № 3-го батареи, оставленный в засеке.

Начиная с последних чисел сентября, кладбища около Хакучинского редута, Лазаревского укрепления и промежуточных постов начали занимать все большее и большее пространство, а больные солдаты, оставшиеся на ногах, бродили как тени, ожидая своей очереди. Не больше 20 человек в роте могли действовать оружием; гарнизоны же двух ближайших в редуту постов имели: один пять, а другой — семь человек, способных стоять под ружьем; некому было даже конвоировать колонну за провиантом, потому что необходимое прикрытое потребовало бы всех способных еще действовать, оставив посты на попечение больных, да некому было и распоряжаться: воинский начальник и почти все офицеры в Хакучинском редуте лежали больными. К этому времени и командующий отрядом, полковник Габаев, уехал в штаб для встречи инспектора, барона фон-Врангеля.

Горцы, между тем, угрожали сожжением Хакучинской засеки. Выполнить это обещание было крайне легко: деревья, составлявшие ее, были до того сухи, что могли вспыхну как порох от малейшей искры. Темная ночь, смельчак-горец — и угроза приведена в исполнение. Противодействие наше могло состоять только в бдительности часовых и в бодрости гарнизона, который, при первой тревоге, был бы готов наведать дерзких. Что же мог сделать гарнизон, состоявший из трех четвертей больных? Некрасиво было его положение: стоя среда кладбища, занимавшего вдвое большее пространство, чем укрепление, солдаты ежедневно прибавляли по одной, а иногда и по нескольку свежих могил [35]

Полковник Иванов, разузнав обо всем этом, принял на себя обязанность помочь им и, по сношению с полковником Мерхилевичем, 25-го сентября направил в Хакучинский редут сводно-стрелковый баталион Кубанской области, сменный 1-м баталионом Дербентского пехотного полка. Только с прибытием стрелкового баталиона хакучинский гарнизон получил возможность отправить колонну в Лазаревское укрепление за провиянтом и оберегать редут. (8 октября колонна, ходившая за провиянтом, возвратилась из Лазаревкого укрепления. Сводно-стрелковый баталион Кубанской области, 9-го числа, оставил Хакучинский редут, снова прибыл в перевальную засеку, дождался своих и подъемных лошадей и ушел в Тубу)

Редко встречается такое оригинальное явление: войска, конвоирующие свой обоз, требуют прикрытия и для себя, а часть другого отряда спешит на помощь к своим собратам, перенося на руках котлы и всю провизию, так как посылать за лошадьми было крайне далеко.

По ходотайству подполковника Иванова, полковник Мерхилевич разрешил даже хакучинскому гарнизону получать провиянт из Тубинской засеки, хотя там запасы приходили к концу.

Это невыгодное положение войск в Хакучинской засеке было ничто в сравнении с тем, которое постигло его впоследствии. Бедствуя от лихорадок и не имея возможности сходить за провиянтом в Лазаревское укрепление, солдаты все таки нашли сочувствие в начальниках пшехского отряда; волошские орехи и сухари кое-как пропитывали еще несчастных. Но стало другое время: проливные дожди, шедшие очень долго, до того наполнили все балки и углубления, что едва заметные прежде ручьи обратились в непроходимые потоки, а нижние течения больших рек произвели страшное опустошение, какого не помнили старики: жилища, нестоявшие на значительной высоте, были уничтожены и места эти покрылись водою. Ценные мельницы, прикоепленные цепями и расположенные в боковых протоколах, были разбиты в щепы; почти все мосты по Лабе, Белой, Кубани и по другим рекам либо совершенно снесено, либо до того испорчены, что были негодны для проездов. А бедному Хакучинскому редуту выпала еще худшая доля: разливом он был отрезан совершенно от Лазаревского укрепления и если мог еще [36] сообщаться с пшехским отрядом, то по самым труднейшим и опаснейшим дорогам. В это время и наш отряд не мог не только помочь товарищам, но и сам находился накануне голода: к 3-му октября в тубинском провиянтском складе оставалось только 16 четвертей, а обоз, подвезший провиянт, стоял где-то далеко, за Пшехой, не будучи в силах переехать реку.

Артиллерийское начальство, вняв жалобам офицера, под командою которого находился горный взвод, страдавший в Хакучинской засеке, просило спустить его. Генерал Гейман ответил, что между 10-м и 20-м числами октября хакучинская кордонная линия будет снята, что около этого времени 15 стрелковых рот, по распоряжению атамана, должны будут от Адлера, горною полосою, подойти к Хакучинскому редуту, к которому двинутся одновременно с ними и отряды как с туабсинской лини, так и из Тубы, и что после этого движения все войска будут спущены.

В упомянутый срок началась последняя облава. Выступив с Адлера, генерал-майор Гейман едва-едва одолевал преграды, представляемые природой: разлившиеся реки беспрерывно перегораживали путь; войска выбивались из сил. Наконец он остановился и повернул отряд на Белореченский перевал. Гора Псегашко в это время была недоступна; поэтому и предполагаемое последнее, всеобщее наступление в Хакучи было приведено в исполнение несравненно позже, а с первого ноября все войска были уже по своим квартирам, оставив ненавистные Хакучи.

Никто, конечно, не поручится за то, что там не осталось жителей, хотя колонны наши исходили эти места по всем направлениям; но могли ли он перебывать во всех ущельях и заглянуть во все бесчисленные промоины? Наконец, пройдя по всем уголкам этой страны, можно было и не встретиться со скитающимся противником, так как он постоянно скрывался при нашем приближении. Остались ли еще не истребленными аулы и посевы, определить было трудно по той же причине....

Кончилась кавказская война, кончились и сопряженные с ней тяжелые труды; только болезни, как последствия недавних, чуть не сверхъестественных усилий, еще продолжали [37] вырывать молодцов из наших рядов. Живые рассказы и ярко рисующиеся в воображении случаи связывали нас с недавним прошедшим, а кавказский офицер, видя, что кончилась его боевая карьера, с какою-то любовно отзывается о прошедшим: им живет он еще на яву и во сне.

Спить, и представляется ему походная землянка, в которой беспечно сидит он с товарищами за зеленым столиком. Вдруг раздается тревога. — ”После доиграем!" говорит, бросая карты.... хватает шашку и бежит среди толпы, издающей крики, между которыми слышнее других слова: ”татары!... татары!..." Вот подбежали к какой-то высокой горе и начали подыматься по страшной тропинке.... вот раздался внезапно отчаянный крик, и один несчастный полетел в кручу, за ним — другой, там — третий....

Иному грезится, будто он сидит перед кучею насыпанных угольев в палатке, которую страшно теребит зимняя вьюга, и, при слабом мерцании свечи, ждет обычного известия о распоряжениях на завтрашний день. Но вот дунул ветер со снегом из распахнувшейся полы палатки, и вошел фельдфебель.

— Что за приказание? спрашивает офицер.

— Завтра, ваше благородие, из отряда назначаются две колонны....

— А мы назначены?

— Назначены, ваше благородие.

— Куда?

— Не ва касировку дороги, а так себе (Трасировка дорога на солдатское наречие переводилось словами: ”касировка дороги"; рекогносцировка же — "касировка не дороги, а так себе")....

— А где идем?

— В заднем аленгарде, ваше благородие (Слова передний аленгард означали авангард; задний аленгард — ариергард).

— Апшеронцы с нами?

— Никак нет, ваше благородие: они назначены в колонну, которая пойдет с планщиками, а потом пойдут на касировку дороги.

— А как рано?

— С рассветом, ваше благородие.

Фельдфебель ушел, и вот офицер начинает ворочаться [38] на постели; его тревожит мысль о возможности проспать время выступления, и, наконец, действительно, просыпается... Как-то странно осматривается он кругом... начинается понемногу сознавать непривычную ему обстановку деревянной хаты; потом, улыбнувшись, с некоторым удовольствием произносит: "не пойдем мы завтра ни на касировку дороги, ни так себе, а будем спать", и с приятным впечатлением снова засыпает в завоеванной и усмиренной стране, где провел он много тревожных дней, где нередко изнывал от потери сил, где тысячу раз видел перед собою смерть и смело шел на встречу, ведя за собою таких же молодцов, как сам. Прошло все... не повторится прошедшее! Но кавказцы во всю жизнь не забудут пройденных им военных уроков и, пока живы, будут представлять собою незаменимый источник для добывания отличных партизанских начальников.

Впрочем, так или иначе, а кавказской войне больше не повториться....

Как ни крута была система обезлюживания края, принята для окончательного покорения Кавказа, но, согласуя ее с характером полудиких жителей, нельзя не признать громадную ее выгоду относительно спокойствия России.

Остановить горцев на прежних местах, поддерживая с ними мир разными договорами, значило вечно воевать: долголетие опыты показали, как хранить они данное ими слово, на что указывает до сих пор положение Терской области, где горцы оставлены и где поэтому от времени до времени раздаются выстрелы и находят убитых.

Употребив же другой способ — поселять между ними русских — можно ли было ручаться за безопасность новых жителей? Можно ли было не держать страну, еще Бог знает сколько времени, на военном положении, тратясь на содержать лишних войск? Наконец и таким способом можно ли было удержать от разных беспорядков покоренные племена, фанатически враждебный к пришельцами?

Просьба горцев о дозволении им выселиться к своим единоверцам в Турцию дала возможность нашему правительству разрешить этот вопрос и, выполняя их желание, исполнить также свое: именно, очистив страну от горских поселений, заменить их русскими переселенцами. С 1861 года идея эта в крупных размерах была приведена в [39] исполнение, так что к концу года прибыло уже 1,763 семейства и заселено одиннадцать станиц, из которых двумя станицами закончили кубанскую линию, тремя — лабинскую, а остальные шесть разместили за Лабою.

Весною и летом 1662 года, между Белой и Лабой, было выстроено пятнадцать станиц; из числа их одна была возведена в Пшехском ущельи. В это же время, между Адагумом и Черным морем поднято новых станиц двенадцать, и во всех двадцати-семи было водворено 4,186 семейств с пособиями от правительства и 202 охотника (ст. Гиагинская), поселившихся в районе 1-й бригады, без подобия от казны, только с трехлетним увольнением от несения службы. Из поселенных в 1802 году образовались три полка: 24-й, 25-й и Адагумский.

В 1863 году, на очищенных от туземцев пространствах, за Белой и Лабой было возведено тринадцать станиц и доселена Пшехская, а между Адагумом и Илом и в Натухайском округе было выстроено восемь. Переселявшихся же семейств — 3,433. По примеру Гиагинской станицы возведена была ст. Келермесская в 188 семейств, без пособия от казны. Из поселенцев, прибывших в 1863 году, вновь сформировано два полка: 26-й — в семисотенном составе, и Абинский — в пятисотенном.

В 1864 году колонизация быстро подвинулась вперед с прибытием 4,417 семейств. Появление такого огромного числа новых поселенцев вполне гармонировалось с необходимости скорее заселить не только северный склон, но и полосу земли по берегу моря. Быстро воздвигнуты были пятьдесят-две станицы с тремя поселками. Из этого числа, в состав Абинского полка вошли четыре станицы, могущие выставить шесть сотен; две станицы усилили 24-й полк; из девятнадцати сформировался 27-й, а из пятнадцати — Пшекупский, каждый в шестисотенном составе; затем двенадцать станиц вошли в район расположения Шапсугскаво берегового полка.

В течение последних четырех лет кавказской войны, в Закубанском крае возведено сто-одиннадцать станиц с тремя поселками, в которых водворены были 14,396 семейств (Для интересующихся предлагаю таблицу переселенцев по сословиям:

Слава правительству за принятую систему войны! Результаты ее особенно резко высказались весною 1864 г.: нельзя было не любоваться, как русское племя, заняв уже все ущелья по северной стороне главного хребта, спокойно бороздило плугами землю, тогда как полгода тому назад нельзя было показаться из станицы, чтоб не наткнуться на горцев, рыскавших кругом. Уже начинали забывать, что значит ходить с прикрытием, а так называемые шалости горцев остались только в рассказах солдат и первых переселенцев. Не слышно стало роковых выстрелов: их заменил тихий колокольный звон, раздающийся в горах и призывающий христиан на молитву в убогие, временные станичные церкви.

Теперь, беспечно пасущиеся стада, ночные костры, по степям и ущельям, среди мирных чумацких вагенбургов, громкие песни запоздалых гуляк, одиночные невооруженные прохожие, встречающиеся по дорогам и днем, и ночью, звонкие, заунывные трели валдайских колокольчиков, заливающаяся то в той, то в другой стороне, говорит только одно, что

Здесь русский дух, здесь Русью пахнет!

Гейнс К.

Текст воспроизведен по изданию: Материалы для истории покорения западного Кавказа. Пшехский отряд, с октября 1862 по ноябрь 1864 года // Военный сборник, № 5. 1866