ГЕЙНС К. К.

ПШЕХСКИЙ ОТРЯД

С ОКТЯБРЯ 1862 ПО НОЯБРЬ 1864 ГОДА

(С картою.)

(Продолжение.).

(См. «Карту района действий Пшехского отряда», приложенную при № 1 «Военного Сборника» за 1866 год)

III.

Выступление отряда для встречи Его Императорского Высочества. — Отыскивание бродов на Псекупсе. — Движение 1, 2 и 3-го марта. — Два главных сбора войск. — Работы в каждом из них по 27-е апреля. — Рекогносцировка дороги от Апшеронской до Самурской станиц. — Бой у Магомет-Аминевского аула. — Отступление отряда. — Результаты рекогносцировки. — Приезд генерал-майора Зотова. — Приезд графа Евдокимова. — Рубка дороги от Апшеронской станицы на Хадыжи. — Дела 20 и 26-го мая. — Переход отряда на Пшиш. — Движение из Хадыжей в Пшишскую станицу. — Оставление укрепления 8-го июня. — Работы отряда. — Переход войск вверх по Пшишу к бывшему аулу Шауш-Хабль, для устройства дороги.

Ожидания сбылись. Его Высочество наместник, прибыв в Ставрополь, немедленно направился в район действий адагумского отряда, а оттуда намеревался побывать во всех отрядах. Чтобы принять Его Высочество и проводить по своему району, войска пшехского отряда 26-го февраля оставили Пшехскую станицу и направились к реке Псекупс. 28-го числа отряд, переночевав на позиции при реке Пчас, выступил на другой день, рано утром, без палаток и лишних [208] тяжестей, оставленных на позиции под прикрытием 4 батальонов и 2 орудий (Сводно-стрелковый № 1-го, сводно-стрелковый резервный № 2-го батальоны, 3-й батальон Кубанского пехотного полка, 5-й резервный батальон Ширванского пехотного полка; взвод облегченной № 4-го батареи. Колонна же состояла: Пехоты: 3 роты 19-го, ширванский, апшеронский, самурский, кавказский гренадерский, 3 роты сводно-резервного № 3-го стрелковые батальоны; 4-я рота 2-го кавказского саперного батальона и команда пластунов. Кавалерии: туземной милиции, части конно-лабинского иррегулярного эскадрона; конных №№ 7 и 9-го полков Кубанского казачьего войска, дивизион Тверского, дивизион Переяславского драгунских полков; 1 и 2-я сотни Кубанского казачьего полка. Артиллерия: 3 ракетных станка конно-ракетной батареи, взвод конно-казачьей № 13-го, взвод горной, взвод облегченной № 3-го).

Часу в десятом войска прибыли к правому берегу Псекупса, против того места, где ожидали найти брод; но его там не было: сильные проливные дожди, шедшие перед тем в горах, подняли реки. Отыскать брод было необходимо; поэтому отряд начал подниматься выше по течению реки, измеряя по временам глубину её. Отряд приближался к аулу Хасай-Хабль, где знавшие эти места хотели указать несколько бродов, почти никогда не уничтожающихся, как вдруг неприятель, отгадавший нашу нужду, самым сильным огнем встретил войска с противоположного берега, чем и определил места бродов. Чтобы поверить эту находку, необходимо было выгнать горцев из кустов занимаемого ими берега; а для этого, в свою очередь, приходилось занять правый берег значительным числом наших войск и в несколько раз сильнейшим огнем заставить их уступить нам и левый берег. Подполковник генерального штаба С*, желая скорее привести это решение в исполнение, приказал милиции, шедшей во главе авангарда, быстро подскакать к берегу и открыть по неприятелю живой огонь. С гиком понеслись наши горцы к берегу, но, встреченные залпами, повернули назад; еще несколько раз повторяли они свои атаки, но всякий раз не выдерживали сильного огня противника. Тогда подполковник С*, крикнув одной из подошедших сотен: «вперед!» сам поскакал к гребню берега и остановился в виду всех, буквально осыпаемый пулями. Конечно, сотня, побуждаемая и собственным самолюбием и боязнью бесчестия — оставить одного начальника в таком положении, быстро рассыпалась по берегу и открыла пальбу. Недолго после этого кусты оставались убежищем горцев. Вскоре казаки [209] подкреплены были стрелками, которые, приняв на себя завязавшуюся перестрелку, не удовольствовались тем, что горцы очистили берег, но продолжали поддерживать ее с противником, подавшимся уже выше этого места, и с своей стороны не подпускали их на ружейный выстрел к бродам. Пока цепь вела перестрелку, отряд успел расположиться на правом берегу бивуаком.

Часа в два пополудни за Псекупсом послышалась отдаленная, горячая орудийная пальба, объяснившая нам, почему, вместо того, чтобы увидеть Его Императорское Высочество в десять часов утра, как ожидали все, пришлось встретить его гораздо позже. Звуки выстрелов, между тем, становились всё громче, наконец раздались за ближайшими высотами левого берега; в четыре часа показались войска адагумского отряда, которые расположились лагерем на противоположном берегу, окружив ставку наместника.

На нашей же стороне обстояло не всё благополучно: захотели построить мост, и целый вечер, чуть не целую ночь, бились над этою выдумкой, и чего-чего только не происходило в борьбе с необыкновенно-быстрым течением: то срывало каюки при постановке, то лопался канат, то кто-нибудь обмакивался в студеной водице, в которой окунулся и сам саперный офицер, и всё это кончилось тем, что на другой день Его Высочество переехал на правый берег в брод, который стал доступнее, благодаря прояснившейся в горах погоде.

С зарею следующего дня, отряд был выстроен для встречи Великого Князя в следующем порядке: пехота в линиях ротных колонн; на левом фланге её два взвода артиллерии, левее её дивизион Тверского драгунского полка, а под прямым углом к этой линии дивизион Переяславского драгунского полка, затем взвод конной артиллерии, три ракетных станка, наконец две сотни казаков и милиция, при чём артиллерия находилась во взводных колоннах, а кавалерия во взводных колоннах из середины. По объезде наместником всей линии, войска тронулись обратно к Пшишу (Порядок следования был: авангард, под начальством командира Тверского драгунского полка, полковника Барковского, состоял: из туземной милиции, части лабинского конно-иррегулярного эскадрона, двух сотен казаков, трех ракетных станков, дивизиона Тверского драгунского полка, взвода конно-казачьей № 13-го батареи, трех рот 19-го стрелкового батальона, саперной роты и всех пластунов. Правая цепь (с более опасной стороны), под командою командира апшеронского стрелкового батальона, майора Скворцова, состояла: из апшеронского стрелкового, трех рот сводно-резервного № 3-го стрелкового батальонов и взвода горных орудий. Левая цепь, под начальством командира самурского стрелкового батальона, полковника Солтана, состояла из этого же батальона. Арьергард, под командою командира Переяславского драгунского полка, полковника Джемарджидзе, состоял: из дивизиона Переяславского драгунского полка, кавказского гренадерского стрелкового батальона и взвода облегченной № 3-го батареи). [210]

Местность от реки Псекупса к реке Пшиш идет почти совершенно ровная, покрытая во многих местах кустарником и небольшими лесами с обширными промежуточными полянами, перерезанными неглубокими балками; в некоторых же местах она переходит в незначительные возвышенности., служащие водоразделами реки Псекупса от реки Пчас, этой последней от Марте, Марте от Цыце и Цыце от Пшиша.

Не отошли еще наши и двух верст от Псекупса, как на совершенно открытом пространстве, которое тянется до первых высот, замечена была авангардом значительная конная партия, выжидавшая нашего приближения. Полковник Крым-Гирей-Гусаров, начальник Бжедуховского округа, принял на себя обязанность прогнать горцев. Присоединив казаков, с шестилинейными винтовками, к милиции, он начал подвигаться вперед, открыв перестрелку; дальность полета наших пуль заставила неприятеля подаваться назад. Заметив нестойкость горцев, Крым-Гирей-Гусаров гикнул на них с милициею; но, следя за движениями неприятеля, он не заметил впереди себя небольшого ровика, в котором несколько человек горцев выжидали приближения увлекшегося начальника, скакавшего далеко впереди своей команды: шагах в полутораста от него раздался залп, и Крым-Гирей-Гусаров, пробитый двумя пулями, упал с коня.

Этот неожиданный залп и несколько упавших раненых милиционеров как-то особенно дурно подействовали на дух атакующих, и они повернули назад. Две сотни казаков, дивизион драгунов, с двумя конными орудиями и тремя ракетными станками, полетели к ним на выручку. Труп полковника, раздетый уже горцами, был отбит в одно мгновение; неприятель, не выждав атаки, подался в лес, лежавший [211] с правой стороны нашего пути. Затем кавалерия опять заняла свое место в авангарде. Но недолго шла она спокойно: проходя около того места, где лес выдавался мысом, почти к самой дороге, снова послышался залп, данный по войскам авангарда; кавалерия пронеслась карьером чрез опасное пространство, предоставляя очищение его от неприятеля следовавшей за нею пехоте. Дойдя до обширной поляны, кавалерия совершенно неожиданно встретилась опять с конною партией. Передние части завязали с горцами перестрелку, казаки немедленно спешились, потому что густой кустарник мешал действиям в конном строю; ракетные станки и конные орудия открыли огонь. В это же время, к вышепомянутой выдающейся части леса подошла авангардная пехота: три роты 19-го стрелкового батальона, Ширванский стрелковый батальон, к которым присоединился артиллерийский горный взвод с правой цепи, и завязала перестрелку со скрывавшеюся пешею партией. В скором времени как кавалерия, так и пехота осадили своих противников в глубь леса, и двинулись дальше.

Как часто бывает, что самые незначительные случаи в делах с неприятелем имеют сильное влияние на состояние духа войск! Кто из находившихся в бою начальников не радовался, заметив улыбку на лицах солдат, только что за минуту перед тем мрачно посматривавших на кровь своих товарищей, и кто с искреннею веселостью не передавал подобных случаев в своих воспоминаниях?

Один такой случай встретился нам во время описанной перестрелки. Конные партии, прогнанные, после смерти Крым-Гирей-Гусарова, в лес, услышав перестрелку впереди, решились идти к своим на помощь. Лес был густой, непроходимый для кавалерии; но такие отчаянные головы, как горцы, решились проскакать по опушке, мимо огня нашей пехоты, и, действительно, один за другим начали проноситься во весь дух в пятистах шагах перед нашего цепью. Артельные собаки, гонявшиеся до этого за пулями, не могли вынести такой дерзости горцев: подзадориваемые быстро несущимися всадниками, они начали кидаться на лошадей, хватая их за хвосты. В скором времени солдаты увидели перед собою уже не людей, грозящих смертью, а каких-то акробатов, за которыми на хвостах лошадей неслись [212] по воздуху по одной и по две собаки. В цепи послышались смех и ускоренная пальба по наездникам, которым собаки не давали полного хода. Тяжелое впечатление от только что понесенных потерь как будто поизгладилось.

Горцы в этот день больше уже не делали попыток подстерегать нас, хотя встречалось много очень удобных к тому позиций, как, например, берега речки Шатуко.

Вагенбург, оставленный на реке Пчас, и прикрывавшие его войска присоединились к отряду (Таким образом, сводно-стрелковый линейный № 1-го батальон и взвод облегченной № 4-го батареи назначены были для усиления авангарда; правая цепь усилена была сводно-стрелковым резервным № 2-го батальоном; арьергард увеличился присоединением 3-го батальона Кубанского пехотного полка; 5-й же резервный батальон Ширванского пехотного полка был назначен для следования при обозе и занятии караулов у ставки командующего войсками кавказской армии и лиц, сопровождавших Его Императорское Высочество). Затем колонна совершенно благополучно дошла до реки Марте, на правом берегу которой разбила лагерь и ночевала.

Потеря 1-го марта у милиционеров состояла из убитых: одного штаб-офицера, одного обер-офицера, двух всадников и раненых четырех; в остальных войсках выбыло из строя ранеными: обер-офицер один (Апшеронского стрелкового батальона прапорщик Колендо) и казак один. Остальные не оставляли строя.

Предстоявший 23-верстный переход, от Марте до реки Пшиша, совершался в таком же порядке; только части войск были перемещены (Авангард составляли: та же милиция, те же две сотни казаков, три ракетных станка, дивизион Переяславского драгунского полка, взвод конно-казачьей № 13-го батареи; стрелковые батальоны: кавказский гренадерский, апшеронский, 3 роты сводно-резервного № 3-го батальона; взвод облегченной № 3-го батареи, рота саперов и команда пластунов, под начальством полковника Джемарджидзе. Правая цепь состояла: из трех рот 19-го, самурского, ширванского стрелковых батальонов, при двух горных орудиях, под начальством полковника Полторацкого. Левая цепь состояла: из одного только 5-го резервного батальона Ширванского пехотного полка, под начальством командира того же батальона. Арьергард составляли: дивизион Тверского драгунского полка, сводно-стрелковый резервный № 2-го батальон, сводно-стрелковый линейный № 1-го батальон, при двух орудиях облегченной № 4-го батареи).

Удобнейший путь для перехода колонны сначала имел направление почти перпендикулярное к реке Пшиш, по линии, упиравшейся верст на восемь ниже Бжедуховской станицы. Местность до поворота к этой станице была решительно повторением пройденного пространства от Псекупса, только [213] местами перерезывалась топкими балками; но от поворота дорога ухудшалась на много: левый низменный берег весь состоит из топей, от частых разливов реки, и покрыт густейшим кустарником, едва доступным проходу пехоты в рассыпную. Всё это затрудняло движение особенно кавалерии, артилерии и обоза; между тем, такая дорога тянулась на расстоянии трех верст.

Во время движения отряда от реки Марте до поворота дороги к переправе через Пшишь, неприятель ограничивал свои действия только одними наблюдениями, держась далее действительного ружейного выстрела; с приближением же к переправе оказалось, что неприятель находился по всей опушке леса с правой стороны. В особенности сильно были им заняты кусты, тянувшиеся паралельно дамбе. Здесь, для усиления своей позиции, горцы устроили даже завал, упиравшийся в две соседние опушки леса.

По приближении наших войск, противник открыл огонь, с целью не пустить войска через дамбу. Наши стрелки ответили, и завязалось дело. Сам командующий войсками Кубанской области принял на себя непосредственное распоряжение: чтобы вытеснить неприятеля, он приказал кавказскому гренадерскому, трем ротам 19-го и самурскому стрелковым батальонам и взводу облегченной № 3-го батареи ударить на него с фронта, поручив эту атаку полковнику Виборгу; с левой стороны, под начальством майора Скворцова, были посланы: апшеронский, три роты сводно-резервного № 3-го стрелковые батальоны, дивизион Переяславского драгунского полка и взвод конно-казачьей № 13-го батареи. Абадзехи решились защищаться упорно: засев крепко в этой трудно проходимой местности и за завалом, они усилили огонь по наступавшим войскам.

Войска, посланные с фронта, быстро охватили завал из трех сторон. Гренадеры кинулись в опушку, против левой стороны завала, стараясь атаковать сидевшего за ним неприятеля с фланга; 19-й и самурский стрелковые батальоны, под начальством подполковника Экельна, подались немного вправо и охватили завал с фронта и фланга. Недолго сидели за ним горцы: с первым появлением обходных батальонов, они бросили завалы, не успев подобрать девяти убитых, с находившимся на них оружием. Затем помянуты [214] три батальона соединились сзади завала. Три роты 19-го, самурский и ширванский стрелковые батальоны двинулись прямо в лес, а левее их, вместе с кавказским гренадерским стрелковым батальоном, пошли пластуны и образовали там одну большую цепь, параллельную дамбе.

По изгнании неприятеля из леса и занятии, сплошного цепью из нескольких батальонов, противоположной опушки леса, немедленно открылось движение остальных частей войск и обоза по двум дорогам к дамбе и мосту. Когда часть обоза переправилась через мост, Его Императорское Высочество, под прикрытием двух сотен казаков, двух рот сводно-стрелкового линейного № 1-го батальона, при двух горных орудиях, кратчайшею дорогой отправился через лес к дамбе и благополучно прибыл в станицу Бжедуховскую, около шести часов пополудни.

Оставшиеся на позиции войска продолжали перестреливаться с горцами, которые всё еще думали как-нибудь прорваться и наделать кутерьму на переправе, но, видя бесполезность своих усилий, прекратили огонь. Войска наши вслед за обозом двинулись через мост. Последние батальоны прибыли на место расположения отряда часов в восемь.

Потеря этого дня состояла из одного убитого и 24 раненых нижних чинов.

Войска расположились, для ночлега, внутри ограды Бжедуховской станицы, исключая казаков, дивизиона драгунов, кавказского гренадерского стрелкового батальона, двух горных орудий и пластунов, которые остались на низменном правом берегу, чтобы удобнее можно было следить за горцами, если бы они задумали сделать ночное нападение.

Ночь прошла спокойно, и наступило 3-е марта.

В таком же порядке (Описанный порядок при движении 1 и 2-го марта дает понятие о строе, в котором находились войска 3-го марта, а так как числительность авангарда, арьергарда и боковых цепей не изменилась, то и характер размещения войск остался без изменения), войска, с рассветом, выступили из Бжедуховской станицы и направились к Пшехской.

Пройдя овраг под самою станицей и небольшой лес, который тянулся потом только с правой стороны, отряд заметил партию горцев, довольно долго державшуюся далее ружейного выстрела; но когда правая цепь начала спускаться [215] в балку, где протекала речонка Даргай, тогда около ста конных и пеших абадзехов открыли огонь по нашим стрелкам. Чтобы не изменить хорошей кавказской тактике — не оставлять опушку в распоряжении неприятеля, подполковник Евдокимов, командовавший правою цепью, кинулся с нею в лес, занял опушку и, отогнав противника далее, заставил его прекратить пальбу.

Около речки Хостак, другая партия, по уверению начальника авангарда в несколько сот человек, заняв балку, хотела задержать движение наших войск, но была выбита одними драгунскими наездниками и казаками, которых, в случае нужды, могла поддержать вся кавалерия авангарда. Драгуны преследовали их довольно долго. Три изрубленных тела остались в наших руках. Затем, при дальнейшем движении, продолжалась легкая перестрелка с правой, лесистой стороны.

Часа в четыре пополудни, салютационные выстрелы из шести орудий Пшехской станицы приветствовали нового наместника Кавказа. Войска же прибывшего отряда обошли станицу и расположились в версте выше её, по дороге в Кубанскую, куда предполагалось дальнейшее движение.

Так прошел и этот день, принеся свои жертвы: убитым одного драгуна и ранеными одного обер-офицера и пять нижних чинов.

Горцы, которым не удалось до сих пор нанести нам значительного вреда и которым приходилось только терпеть одни неудачи, узнав, что Его Высочество желает продолжать движение вверх по Пшехе, начали собираться по дороге в Кубанскую станицу. Лица, находившиеся на Тубинском посту, передавали, что за несколько дней до того они замечали в соседних лесах сбор огромных партий и что 4-го числа горцы начали с утра появляться перед постом, а к полудню густые массы их были растянуты от Волгай-Обидова до балки Хошерукова; при этом они так близко подошли к посту, что гарнизон его вынужден был сделать выстрела два картечью, чтобы заставить осадить горцев в лес. Заведывающий войсками в Пшехской станице также доносил рапортом о значительных сборах неприятеля.

Вообще, по собранным тогда сведениям, можно было предсказать с некоторою достоверностью, что если бы мы [216] пошли вверх по Пшехе, то недостало бы даже носилок для раненых, потому что сильно пересеченная местность могла дать горцам отличное закрытие и препятствовать действию нашей кавалерии, а местами и сосредоточению артиллерии; но Его Императорское Высочество изменил свой маршрут. Согласно этому изменению маршрута, сначала предполагалось подняться вверх по Пшехе, а потом перейти на Курджипс к даховскому отряду; однако 4-го числа было объявлено, что наместник переезжает в Майкоп, а оттуда уже отправляется по другим отрядам. Этим распоряжением было спасено много людей, горцы же с стесненным сердцем, даром прождали опасного противника.

В семь часов утра колонна, назначенная для сопровождения Его Высочества в Майкоп, была уже выстроена и вскоре потянулась по, так называемой, прямой дороге в Ханскую.

Вечером Майкоп осветился иллюминацией, а на соседней горе заблестела гигантская буква М, сложенная по всему скату из огромных костров. Проводив наместника, отряд наш собрался в Пшехскую станицу, где был дан ему отдых до 9-го марта.

____________________________________

Военные операции зимней экспедиции были уже кончены; оставалось только сильнее закрепить за нами очищенные места постройками станиц, к чему и было приступлено 10-го марта. Уничтожив накануне пост Куаго, одна часть войск, более значительная, была послана на пшишскую линию для окончания Бжедуховской станицы; остальные же войска: восемь с половиною батальонов пехоты, одна рота саперов, шесть орудий, две сотни казаков, двинулись 11-го числа в Апшеронскую станицу. Вследствие этого образовалось два главных средоточия войск: пшишское и апшеронское; остальные войска занимали станицы Кубанскую, Пшехскую и посты. В каждой из названных частей закипели работы, перемежавшиеся стычками с неприятелем.

Работы по пшишской кордонной линии. С прибытием присланных войск, именно с 11-го марта, в Бжедуховскую станицу, приступлено было к рубке леса по правому берегу Пшиша, чтобы отдалить от станицы то естественное прикрытие, которое давало возможность горцам близко подходить к [217] работающим и потом делать нападения так быстро, что войска едва успевали разбирать ружья. Абадзехи решились было в первый же день помешать этой рубке, но тотчас же исчезли, выбив у нас из строя двух нижних чинов.

Рубка продолжалась пять дней; 16-го же числа войска занимались очисткою внутреннего пространства станицы. На следующий день, сводно-линейный № 13-го, две роты сводно-линейного № 3-го стрелковых батальонов и три роты кабардинского резервного батальона, под начальством подполковника Ильинича, передвинулись к месту, назначенному для постройки станицы Габукаевской; в Бжедуховской же станице остались две роты самурского резервного батальона, одна рота кабардинского резервного и одна рота сводно-стрелкового линейного № 3-го батальонов. 18-го марта начали заготовлять колья и лес для ограды Габукаевской станицы. Работа шла успешно, и неприятель не делал нападений. Ко 2-му апреля Габукаевская станица была уже обнесена оградою.

Работы войск в Апшеронской станице. Войска, выступившие 11-го числа, в один день успели прибыть на позицию около предполагаемой Апшеронской станицы. На другой день, 12-го марта, отправлена была колонна для конвоирования обоза всего отряда в Пшехскую, чтобы дать возможность лошадям находиться ближе к запасам сена. Значительная неприятельская партия долго шла за арьергардом, но, удерживаемая артиллерийскими выстрелами, продолжала следить на значительном отдалении. Пули её едва долетали до цепи, почему и было у нас только два человека раненых.

В этот же день случилось несчастье и в лагере, на позиции близ Апшеронской. Несколько человек горцев залегли в промоину на значительной высоте правого берега реки Пшехи и открыли пальбу из нарезных ружей, подвезенных, вероятно, услужливыми иностранными эмиссарами. Сначала они стреляли по солдатам-рыболовам, унизавшим весь берег; когда же, видя беспечность импровизированных рыболовов, офицеры разогнали их, тогда горцы направили выстрелы против линии палаток. Одна из первых пуль впилась в грудь офицера, беспечно пившего чай; затем были ранены еще два солдата. Несколько, удачно посланных, картечных гранат нашли, кажется, виновного, потому что пальба прекратилась. К вечеру пластуны переправились на правый берег, поселились в одном [218] из сожженных аулов, и затем охотников стрелять по лагерю более уже не встречалось.

13-го марта началась постройка Апшеронской станицы, а вместе с тем и рубка леса по направлению к станице Кубанской. К 25-му числу вал был поднят до грудной высоты: к концу же месяца ограда была кончена.

Нельзя не заметить быстроту в действиях пшехского отряда. С июня 1862 и по апрель 1863 года, войска этого отряда успели выстроить: Пшехскую, Кубанскую, Бжедуховскую, Габукаевскую и Апшеронскую станицы, и всё это обширное пространство окружить постами и очистить от горского населения! Не смотря на значительное развитие работ, они были ведены без утомления солдат вдобавок, работы были не только хороши, но даже щеголеваты, как, например, ограда Апшеронской станицы.

К началу апреля все вновь предполагаемые станицы были уже обнесены валом. Но работа не прекращалась: насыпались барбеты, апшеронский вал обкладывался дерном, строились платформы, ворота и мосты. В течение этого времени происходили иногда и стычки с неприятелем: горцы нападали то на небольшие команды, то на оплошных одиночных людей. Конечно, не обходилось без убитых и раненых; но всё это проявлялось в виде военных мелочей. Работы подвигались уже к окончанию, как, в средних числах апреля, получено было приказание от командующего войсками Кубанской области: начать постройку дороги вверх по Пшехе на Аминовский аул, а оттуда открыть сообщение с даховским отрядом, который находился в это время вблизи Самурской станицы.

Чтобы привести в исполнение приказание графа Евдокимова, все работы были прекращены, и 27-го числа назначена рекогносцировка, долженствовавшая предшествовать дальнейшей разработке дороги.

В назначенный день, пять батальонов пехоты, дивизион драгунов, две сотни казаков, команда пластунов и саперы, при двух конных орудиях, двух облегченных и двух горных орудиях, выступили, в шесть часов утра, из станицы Апшеронской (Кавказский гренадерский, 19-й и ширванский стрелковые батальоны; 3-й и 4-й батальоны Кубанского пехотного полка, 2-й дивизион Тверского драгунского полка, Некрасовская и Петропавловская казачьи сотни; артиллерийские взводы: конно-казачьей № 13-го батареи, взвод горной и взвод облегченной № 4-го батарей). [219]

По прибытии на равнину Хиач, лежащую в десяти верстах от станицы, вся кавалерия, со взводом конных орудий, 19-й и ширванский стрелковые батальоны, под начальством подполковника Полторацкого, направлены были вверх по реке Дынь-Шекодз, для разорения аулов, которые виднелись среди лесов, на отлогих высотах, замыкающих эту равнину.

Дынь-Шекодз течет в узкой долине, между пологими покатостями, покрытыми кустарниками, которые далее переходили в густой лес. По левому берегу её, на расстоянии двух верст от окраины равнины Хиач, расположены были четыре аула. Казаки, посланные по левой стороне этой речонки, скоро доскакали до крайнего аула, называвшегося Ночумко-Хабль. Внезапное появление казаков увенчалось полным успехом: несколько абадзехов были захвачены в плен, отбито много скота и выбрано из аулов всё более ценное имущество. Озадаченные горцы поспешно удалились в лес. Сначала горцы не выказывали даже намерения отстаивать свое добро; но лишь только казаки, зажегши аул, начали отходить от леса, как из него посыпались пули; завязалась перестрелка. В это время драгуны, посланные по правой стороне реки Дынь-Шекодз, не встретив ничего, поскакали на выстрелы казаков; спешившись, они примкнули к спешенным казакам и образовали общую цепь. Вслед за тем к правому флангу казаков примкнула цепь подоспевшего 19-го стрелкового батальона, который, подходя балкою, захватил скрывавшихся в ней нескольких человек горцев и рогатый скот. Горцы, вторично не выдержав огня, подались в лес. Воспользовавшись этим случаем, кавалерия начала отступление, под прикрытием стрелков, рассыпавшихся по обеим сторонам реки. Когда же снялась с позиции последняя цепь, то горцы опять открыли огонь, провожая стрелков версты две. Один из лучших наездников наших, есаул Лабада, и одиннадцать человек нижних чинов своею кровью заплатили за этот славный набег, в который было сожжено много аулов, взято около двадцати трех человек пленными, шестьдесят восемь штук рогатого скота и сто шестьдесят штук мелкого скота. [220]

Отдохнув немного на равнине Хиач, отряд наш должен был продолжать свое движение, при чём необходимо было переправиться сначала через Дынь-Шекодз, отделяющий равнинную часть левого берега от другого, покрытого курганами, заканчивающими ветвь лесистого хребта, который тянется по левому берегу Пшехи. Тревога, поднятая нашими войсками, заставила горцев сбежаться в огромном количестве, и когда голова колонны приблизилась на ружейный выстрел к гористому берегу Дынь-Шекодз, то из-за курганов раздался залп; подполковник Экельн крикнул «ура!» и его 19-й стрелковый батальон, составлявший с ширванцами авангард, дружно подхватил эту кавказскую песню. Подбежав к подошве крутого ската горного отрога, образовавшего мертвое пространство, солдаты немного перевели дух и с тем же криком начали карабкаться на высоту. Ширванцы же, находившиеся в правой цепи, поднявшись на гору гораздо правее головы колонны, ударили на неприятеля с фланга в то время, как он занимался перестрелкою с появлявшимися перед ним стрелками 19-го батальона. Боясь быть сброшенными в реку, горцы подались по гребню отрога на хребет, преследуемые ширванцами, которые отогнали их далеко от берега. Так кончилось второе славное дело авангарда.

Мало-помалу авангард стянулся к Магомет-Аминевскому аулу, стоявшему на краю обрывистого берега. В то время, как, отдыхая после дела, он поджидал остальные части колонны, горцы рассчитывались с арьергардом колонны за понесенные убытки. Та часть долины Хиач, где находился в то время арьергард, представляла ровную долину, ограниченную с правой стороны хребтом, тянущимся параллельно реке, а слева рекою. Горцы, воспользовавшись устроенным природою ложементом на полугоре, засели там в значительном количестве и засыпали арьергард пулями с самого близкого расстояния. Идти далее под метким огнем горцев было невозможно, а потому закипело самое жаркое дело. Артиллерия затруднялась даже прибирать снаряды для поражения высоко сидевшего противника и скрывавшегося в ложементе, из которого виднелись только папахи и винтовки. Лишь картечные гранаты могли нанести им вред, и то только в случае удачного разрыва. Здесь показали себя особенно храбрецами чины 3-й стрелковой роты Кубанского [221] полка, находившейся в правой цепи и прикрывавшей орудия облегченной № 4-го батареи: они стояли под страшным огнем, поддерживая живую перестрелку. Горцы, которым, вероятно, тяжело стало от их огня, не вытерпели и бросились в атаку; молодецки приняла рота этот вызов и заставила горцев опять осадить назад. В этот горячий уголок были посланы на помощь к кубанским стрелкам две роты кавказского гренадерского стрелкового батальона. Долго не подавались горцы: усиленною пальбой и постоянными атаками они не позволяли арьергарду двинуться вперед. Ряды наши начали редеть; наконец, 3-я стрелковая рота Кубанского полка была выведена из строя: двадцать девять человек выбыло у ней из рядов, что составило половину всего наличного числа людей. Перестрелка продолжалась на расстоянии двадцати шагов. Поручик граф Менгден был убит в упор с солдатским ружьем в руках. Все дрались от офицера до солдата. Наконец наше упорство одолело бешеные натиски горцев, и они мало-помалу начали отступать в лес, а арьергард наш мог тронуться вперед и взобраться беспрепятственно на аминевские курганы. Это дело обошлось нам далеко недешево: за весь день было убитых — один обер-офицер и десять рядовых, ранено — два обер-офицера и шестьдесят три нижних чина (Убит был гренадерского стрелкового батальона поручик граф Менгден; ранены: 6-й бригады Кубанского казачьего войска есаул Лабада и 4-го батальона Кубанского пехотного полка поручик Коробка).

После этого отряд стянулся и тронулся дальше. Уже начало темнеть, когда стал он лагерем при реке Феэбчу, отстоящей от Апшеронской верст на восемнадцать.

На следующий день мы выступили очень рано, по направлению к Самурской станице, но, пройдя немного, были остановлены глубоким, узким и лесистым оврагом. Начальник отряда опасался идти далее, чтобы избегнуть повторения прошедшего. Тогда заведывавший штабом пшехского отряда, подполковник Скобельцын, имея в виду исполнить в точности предписание командующего войсками Кубанской области, которым приказывалось открыть сообщение с даховским отрядом, взял, с согласия начальника отряда, всю кавалерию, перебрался кое-как чрез глубокий овраг, вышел на открытое место и, переправившись на правую сторону Пшехи, [222] достигнул до места, где должна была быть возведена Самурская станица. Разузнав всё что было нужно, он послал к начальнику отряда казаков с известием, что броды через Пшеху очень глубоки, что на месте Самурской станицы стоит пока небольшой редут с соответствующим гарнизоном, а что остальная часть даховского отряда находится верстах в двенадцати выше, у Маратуковского поста, и занимается рубкою леса. Получив это известие, начальник отряда велел поспешно собираться в обратный путь, а к подполковнику Скобельцыну послал приказание присоединиться к отряду.

Кавалерия, вернувшись, уже не застала отряда на позиции. Спасаемая от бед одним Богом, она на рысях миновала стоявшую в стороне значительную партию и затем, не встретив более препятствий, догнала колонну.

Уже второй день лил дождь, и отряд шел тихо по скользкой дороге. Горцы в этот день не сделали ни одного выстрела.

Несмотря на то, что пшехский отряд не испытывал еще такой потери, какую понес 27-го числа, большинство было уверено, что мы могли потерять несравненно больше, если б не явились к нам на помощь: дождь, который всегда служил большим препятствием для производства стрельбы из кремневых ружей горцев, и упадок духа нашего противника. Если мы, как победители, могли сказать «хотя рожа в крови, да наша взяла», то какое же впечатление вынес неприятель после вчерашней закуски? Можно было думать, что не очень скоро явится у него желание взяться опять за оружие. Приходившие лазутчики сообщали нам, что в одном Аминевском ауле насчитывалось до сорока человек убитыми, между которыми были лица весьма почетные (Илиас-эфенди (из аула Гиммоев), Нагай-Мукаев-эфенди (из аула Чингой-Хабль), Надок-эфенди (из аула Баушь) и др.). Всех же разоренных аулов было более десяти.

Рекогносцировка эта показала, что лес начинается в полуверсте от станицы Апшеронской и тянется по ровной местности более чем на девять верст до равнины Хиач, перемежаясь небольшими полянами; далее от реки Дынь-Шекодз местность принимает уже гористый характер и от Магомет-Аминевского аула изрезана глубокими балками и покрыта густыми лесами на значительном пространстве, а потому [223] могут представиться большие затруднения при разработке дороги по левому берегу реки Пшехи.

После этого движения снова настал длинный период мирных занятий: войска отряда, разбросанные по станицам, как ни в чём не бывало, продолжали прежние занятия.

В конце апреля весь отряд ждал приезда нового начальника отряда, о котором говорили уже более месяца. Генерал-майора Зотова давно знали многие. Те из офицеров, которые еще кадетами слушали у него тактику, с уважением вспоминали о нём, как об умном и добром учителе бывавшие с ним в Чечне говорили, как о внимательном к своим подчиненным и даровитом начальнике. Одним словом, сложившееся в отряде мнение об ожидаемом начальнике внушало полное доверие и уважение к нему. 2-го мая прибыл генерал Зотов и в самое короткое время успел показать всем, что репутация знавших его прежде не была еще полною оценкою его прекрасных качеств.

По приезде своем, генерал-майор Зотов застал дела в следующем виде: по занятии течения реки Пшехи до Самурской станицы, пшехский отряд окончил свои труды по этой линии; возведением Бжедуховской и Габукаевской станиц было упрочено за нами обладание низовьями реки Пшиша, и прямое сообщение с Кубанью сделалось безопасным. Ясно, что поприще действий нашего отряда должно было быть перенесено на реку Пшишь, которая с этих пор сделалась главною операционною линией на восточной стороне театра военных действий и главною дорогою через горы к ущелью Туапсе и к морю.

Приняв дела и, как говорится, поосмотревшись, генерал Зотов собрал в станицу Пшехскую: 8 батальонов пехоты, 2 дивизиона драгунов, 4 сотни казаков, 2 батарейных, 4 горных и 2 конных орудия (Кавказский гренадерский, 19-й, самурский, апшеронский, ширванский, сводный № 3-и стрелковые батальоны; 3-й и 4-й батальоны Кубанского пехотного полка; дивизионы Тверского и Переяславского драгунских полков; четыре сотни казаков, вновь пришедших из разных полков Терской области; взводы артиллерии: батарейной № 3-го батареи, конно-казачьей № 13-го батареи, горной батареи 19-й артиллерийской бригады и горный взвод 20-й артиллерийской бригады, пришедший, вместе с казаками, из Терской области), и 9-го мая выступил с ними к анапской переправе.

Знакомая уже просека была нашею дорогой, и отряд довольно [224] скоро пришел к краю высокого берега Пшиша. Чтобы обеспечить позицию от нечаянных нападений, приказано было занять как броды через реку, так и подходящие к скату леса: почему тотчас же, по прибытии отряда на место, кавказский гренадерский стрелковый батальон, две сотни казаков и дивизион драгунов были спущены вниз; из них батальон и одна сотня были даже переведены на левую сторону реки. Всё было исполнено при незначительной перестрелке, и отряд спокойно разбил свои палатки на месте теперешней Пшишской станицы.

Прочное занятие этого места открывало нам всю долину реки Пшиша, потому что, с окончанием Бжедуховской станицы, мы могли только сторожить долину этой реки не выше поста Кошко-Дечук. Далее Пшишь удалялся от нас, маскируясь ущельем реки Урус-Нако, которое, как передовой пункт неприятеля, могло служить для него постоянным сборным местом, а при случае и хорошею позицией. С выбором нашей позиции под Пшишскую станицу, ущелье Урус-Нако должно было остаться в тылу нашего поселения.

На другой день по прибытии войск на позицию, сделана была начальником отряда рекогносцировка вниз по Пшишу до поста Кошко-Дечук и вверх верст на шесть.

11-го числа два стрелковых батальона, дивизион драгунов, две сотни казаков и взвод конно-казачьей № 13-го батареи выдвинуты были опять к посту Кошко-Дечук, для встречи и препровождения в отряд графа Евдокимова. Осмотрев место, предполагаемое под станицу, граф одобрил выбор начальника отряда и в тот же день предпринял дальнейшую поездку в даховский отряд. Оставив необходимое число войск для постройки станицы, именно: четыре батальона пехоты, два дивизиона драгунов, две сотни казаков, два батарейных и два конных орудия (Батальоны пехоты были следующие: кавказский гренадерский, самурский, 3-й сводно-стрелковый и 3-й батальон Кубанского пехотного полка), генерал-майор Зотов приказал остальным отправиться для конвоирования командующего войсками Кубанской области. 12-го числа прибыли они в Апшеронскую станицу, а 13-го встретившись с даховским отрядом, в семи верстах выше станицы, вернулись назад.

Всем известно, что вторжение войск в горные страны [225] возможно только по ущельям рек, как единственным удобным путям сообщения. Постепенное завладение этими ущельями может заставить жителей, обитающих между соседними реками, находящимися в руках наступающего неприятеля, оставить свои места; поэтому стратегические дороги в диких горах суть долины рек. Но если между реками, занятыми неприятелем, будут хорошие источники, отличные леса и сильно пересеченная местность, способствующая держаться слабейшему, то в таких местах воинственные племена, как наши горцы, могли бы удерживаться довольно долго; почему, при этих условиях, подвигаясь по ущельям рек отдельными линиями, не имеющими между собою сообщения, покорение страны может производиться иногда медленнее желаемого, а отсюда, как следствие, выходит, что, при необходимости скорейшего достижения результатов, нужно было отклониться от общего способа и изыскать другой, удобнейший. Один из таковых был употреблен нашим начальником отряда.

Зная о тех интригах, посредством которых действовала Турция против России, возбуждая горцев посредством эмиссаров и имея в виду, что берег еще далек, генерал-майор Зотов решился сразу шагнуть верст на сорок, перерезав поперек пространство между Пшехою и Пшишем. Воспользовавшись тем, что значительная часть отряда была в сборе, у станицы Апшеронской, он присоединил к нему находившиеся там еще три батальона и выступил 15-го мая вверх по Тхухе с смелым планом — прочною дорогою прорубиться на Пшишь и, став там твердою ногою, окружить горское население, жившее ниже проложенной дороги между Пшехою и Пшишем, цепью постов и станиц.

Отряд из семи батальонов пехоты, команды саперов, двух сотен казаков и четырех горных орудий, расположившись лагерем в шести верстах от станицы, при ауле Цей-Хабль, в тот же день начал рубку леса. До 20-го числа рубка производилась от лагеря к станице совершенно спокойно; когда же оконченную просеку в одну сторону начали с 20-го числа продолжать по направлению к реке Яш, горцы сделали решительное нападение. К счастью, лазутчики, находившиеся при начальнике отряда, узнали об их намерении и заблаговременно сообщили об этом генералу. Для прикрытия рубки в этот день, с фронта — откуда ожидалось [226] нападение — поставлена была уже не простая цепь с резервом, а шесть стрелковых рот, при четырех горных орудиях, под начальством подполковника Экельна (Четыре роты 19-го и две роты апшеронского стрелкового батальонов).

Часов в десять уже заметили местами подкрадывавшихся горцев; но залегшие роты в глубоком молчании поджидали минуты, когда они обнаружат свое намерение. Не прошло и часу, как весь лес огласился пронзительными криками и несколько сот горцев кинулись на передовую цепь; на их огонь ответили лучшим огнем: из трехсот нарезных ружей и картечным из четырех орудий. Как видно, горцы не ждали подобной сдачи, потому что первая их атака была вместе с тем и последнею. Однако у нас выбывших из строя было: убитых четыре стрелка, раненых один обер-офицер и 15 нижних чинов.

Стоя на этой позиции до 28-го числа, войска прорубали просеку от Тхухи на Яш и от Яш на Дагуа (Даго). Ходить на рубку было уже порядочно далеко, и каждое движение на работу и с работы сопровождалось перестрелкой с горцами; на большее они не отваживались. Когда же генерал-майор Зотов, воспользовавшись праздником, 26-го числа, взамен работ, отправил колонны для сожжения аулов, лежавших по обоим берегам реки Тхухи, то при этом у нас было 15 человек раненых, а у неприятеля отбито до 120 штук рогатого скота и сожжены в окрестностях все аулы.

27-го числа были сделаны приготовления к дальнейшему движению: раненые и больные, а равно весь колесный обоз были отправлены в Апшеронскую, а оттуда прибыли в состав отряда сводно-стрелковый № 4-й полубатальон, самурский стрелковый батальон, дивизион Переяславского драгунского полка, две сотни казаков и два горных орудия (Отряд, с которым генерал-майор Зотов двинулся из Пшехи на Пшишь, состоял из 8 1/2 батальонов пехоты, а именно: 19-й, апшеронский, ширванский, 2-й сводный, самурский, сводный № 4-й полубатальон – стрелковых батальонов, 4-й батальон Кубанского пехотного полка, ставропольский и куринский резервные батальоны; дивизион Переяславского драгунского полка; две сотни казаков Терской области, взвод горных орудий 19-й и два взвода 20-й артиллерийских бригад).

На другой день отряд поднялся и в один день перешел на Пшишь. Высоты обоих берегов покрылись любопытными [227] горцами, смотревшими на появление нашего лагеря при реке Хадыжи.

30-го числа мы показали здесь себя хозяевами. Рекогносцировочный отряд, из 4 1/2 батальонов пехоты, всей кавалерии и двух горных орудий (4-й батальон Кубанского пехотного полка, 5-й резервный батальон Куринского пехотного полка, сводно-стрелковый № 2-й батальон и сводно-стрелковый № 4-й полубатальон; горные орудия 20-й артиллерийской бригады), пошел осматривать новые наши владения по обоим берегам реки, вверх по течению верст на шесть до того места, где ущелье суживается и принимает горный характер. Окрестные аулы на плоскости и по скатам, ожидавшие подвергнуться горькой участи, может быть, еще месяца через два, запылали преждевременно. Раздраженные обитатели погибших жилищ не оставляли отряда в покое: во время рекогносцировки, два раза они кидались в атаку и оба раза поспешно отбегали назад, при чём наша потеря состояла из двух убитых и 16 раненых нижних чинов. В этот же день было выбрано место около позиции под укрепление Хадыжи и произведена разбивка его.

Оставив, для устройства укрепления, 3 1/2 батальона пехоты, при четырех горных орудиях (Стрелковые батальоны: апшеронский, ширванский, сводный № 2-й и сводный № 4-й полубатальон), генерал-майор Зотов предположил перейти с остальною частью отряда к анапской переправе. Часа за четыре до зари, назначенные к выступлению войска поднялись без шума и, прикрывшись темнотою, обманули бдительность противника. Выступить позже значило дорого покупать каждый шаг. Хотя горцы и узнали о нашем отступлении, но было поздно: колонна уже скрылась. Пройдя верст шестнадцать, войска остановились для привала. Пока люди обедали и отдыхали, на что дано было пять часов, горцы понемногу начали собираться. Нас преследовали до привала крайне слабо; теперь же нужно было ожидать чего-нибудь посерьезнее.

Отряд поднялся и тронулся далее, придерживаясь всё время к подошве высокого правого берега. Через четверть часа пути, с обоих берегов реки и сзади раздались выстрелы. Левая цепь, двигаясь по совершенно ровному и открытому месту, могла, пользуясь большею досягаемостью своих пуль, держать противника в отдалении по левую сторону [228] реки; но гораздо труднее приходилось бороться с горцами правой цепи, состоявшей из ширванского и апшеронского стрелковых батальонов. Идя по полугоре, изрытой промоинами, балками и заросшей кустами, правая цепь едва удерживала напор противника, который, усиливаясь постоянно прибывающими толпами, приходил всё более и более в воинственный азарт, наконец не выдержал и рванулся на арьергард; но ружейный огонь и картечь из орудий осязательно убедили горцев, что это самый слабый пункт. Противник еще раз попытал счастье: поднявшись на гору, он подкрепил нападавших на правую нашу цепь и повторил то же нападение; но и теперь горцы достигли одинакового результата, благодаря испытанной стойкости ширванского и апшеронского батальонов. Жители этих мест, вероятно, не любили далеко отходить от своих домов, потому что значительная часть их вернулась после неудач и преследование почти прекратилось.

Не доходя шести верст до станицы Пшишской, крутой правый берег реки Пшиша приближается почти к самой реке, оставляя промежуток не более десяти сажен. Здесь горцы, ожидая нас, перегородили дорогу завалом и встретили крайне неудачным залпом. Подполковник Экельн, шедший в авангарде с 13-м стрелковым батальоном, немедленно и почти бегом направил две роты на высоту и, обогнув таким образом завал с правой стороны, приказал кинуться на него одновременно с фронта и фланга. Горцы бежали. После этой атаки, колонна без выстрела прошла оставшееся расстояние до Пшишской станицы. Потеря этого дня была опять значительна: два раненых обер-офицера, один убитый и 29 раненых нижних чинов.

Вообще же вся наша потеря, со дня движения от реки Тхухи, через Хадыжи, до анапской переправы, то есть с 20-го по 31-е мая, состояла: из трех раненых обер-офицеров, семи убитых и 87 раненых нижних чинов. Сама по себе эта цифра значительна; но если взять в расчет важность движения, частые стычки и сравнить с делом 27-го апреля, где потеря была почти такая же, то выйдет, что убыль в течение десяти дней была крайне незначительна.

Движение из Апшеронской станицы на Хадыжи сильно озадачило горцев. Они не ожидали так скоро русских в своих пределах, и всё виденное нами показывало, что горцы [229] не были готовы для хорошей боевой встречи: пространство от Апшеронской до Хадыжей было вспахано; пересеченная местность не была укреплена засеками; жители окрестных аулов далеко не были вооружены все, а потому во время каждой перестрелки можно было замечать на соседних высотах безоружных зрителей. Военные границы наши так быстро подвинулись вперед, что новые соседи не успели пропитаться таким же воинственным духом, как прежние, у которых не было ни одного невооруженного человека.

Вера горцев в то, что где начали мы рубить просеку, там уже им нельзя жить, получила особенную силу между жителями, занимавшими земли от Апшеронской до Хадыжей, и они так скоро очистили эти места, что во время движения полковника. Виборга, 5-го июня, не было видно по пути ни одного горца.

Но, может быть, некоторые заметят, что войска, долженствовавшие находиться в Хадыжах, по отдаленности своей от Пшишской станицы и по неудовлетворительности сообщения с Апшеронской, могли быть отрезаны и подавлены силой раньше, чем подоспеет помощь, а по временам могли сидеть без провианта. В ответ на это можно сказать, что снабжение провиантом оставленного в укреплении малочисленного гарнизона было бы незатруднительно даже на 15 дней, после которых свежий гарнизон, сменяя прежний, мог без затруднения привозить с собою всю полумесячную пропорцию. Частое движение наше между Пшехою и Пшишем вызвало бы необходимость улучшить эту дорогу, на что потребовалось бы мало времени, потому что расстояние от Апшеронской станицы до Хадыжей не превышает 16 верст.

Опасность, угрожавшая войскам, была тоже мнимая: если партии, бродившие вокруг только что начавшегося строиться укрепления, не осмелились кинуться на гарнизон, неприкрытый валом, то что они могли бы сделать с укреплением, обороняемым тремя с половиною батальонами пехоты и четырьмя орудиями, при известной неспособности горцев к операциям такого рода? Подкрепление же с нашей стороны могло явиться не позже четырех часов после первого орудийного выстрела.

Из всего приведенного видно, что сообщение с Апшеронскою станицей было обеспечено. [230]

Мнение, что Хадыжи отстояли далеко от главного сбора войск, занимавшихся постройкою Пшишской станицы, тоже неосновательно.

В октябре месяце, когда войска, выступив из Хадыжей, заняли всю сорокаверстную длину ущелья реки Пшиша до Гойтх, было сделано следующее распоряжение: из опасения оставлять в тылу такое большое пространство незанятым, отряд был разделен на пять частей и растянут по всему ущелью. Такая же мера могла быть применена и к этому случаю, именно: разделить весь отряд на пять отдельных колонн, расположить их между Пшишскою станицей и Хадыжами на десятиверстных интервалах, назначить им участки для разработки той дороги, которую необходимо было проводить впоследствии, а вместе с тем поручить попечению их транспортирование обозов, которые могли бы двигаться во всякое время, исключая ночи.

Но важнее всего то, что, имея в виду дальнейшее движение, можно было с раннего лета начать подвозку провианта и всевозможных запасов. Войска принялись бы охотно за дело, по случаю отличной, сухой дороги; по этой же причине перевозочная цена провианта и всякая хлопотня с подрядчиками и фурщиками сильно уменьшились, да и на Гойтхе были бы мы несравненно раньше.

Впрочем, высказывая здесь наше предположение, мы основываемся на данных, так сказать, очевидных, не принимая в расчет неизвестных нам соображений. Быть не может, чтобы командующий войсками Кубанской области не имел постоянно в виду вышеприведенных обстоятельств; но, вероятно, планы, неизвестные нам, побудили графа Евдокимова приказать вывести войска из Хадыжинского укрепления.

Согласно этого приказания была наряжена колонна из четырех батальонов пехоты, двух сотен казаков (Кавказский гренадерский, сводно-резервный № 3-й, апшеронский и сводно-линейный № 1-й стрелковые батальоны и две сотни казаков Терской области), под командою полковника Виборга, которая, сосредоточившись в Пшехской станице, выступила и 4-го июня прибыла в станицу Апшеронскую. Усилившись там 13-м пешим казачьим батальоном, она прошла 5-го числа до Хадыжей без выстрела. Здесь застала она гарнизон, занятый толками об ожидаемом нападении, потому что вокруг укрепления появлялись значительные [231] партии горцев, а лазутчики сообщали о их непременном намерении сделать нападение. Конечно, это была одна угроза противника, не умевшего брать укрепления.

7-го июня, полковник Виборг, взяв с собою весь гарнизон со всеми тяжестями, бросил укрепление и направился вниз по Пшишу к Анапской переправе, как было приказано генерал-майором Зотовым. Путь этот был избран с тою целью, чтобы, остановясь около аула Абидо-Хабль (места, избранного для устройства нынешней Тверской станицы), произвесть подробную съемку этой местности и исследовать, нет ли от этого аула удобного подъема на высоты правого берега Пшиша. Колонна, выступившая из Хадыжей, шла в таком порядке: авангард составляли казаки, два батальона пехоты, при двух горных орудиях облегченной № 7-го батареи; арьергард — два стрелковых батальона, при взводе горных орудий легкой № 8-го батареи; правая цепь (как самая важная) — два батальона; левая — один батальон пехоты; полубатальон был назначен для прикрытия обоза.

Часов до семи утра неприятель не беспокоил колонны; но с этого времени подошедшая партия завязала перестрелку одновременно с арьергардом и с правою цепью. Отступая залогами и перекатною цепью, мы удерживали противника всё время на расстоянии ружейного выстрела. Так прошла колонна около 22 верст. У Абидо-Хабль сделан был привал и велено готовить обед. Едва котлы начали закипать, как мы увидели огромные партии, тянувшиеся вниз по левому берегу реки в обход нам. Догадываясь, что горцы намеревались занять все находившиеся на пути нашего следования балки, полковник Виборг приказал вывернуть котлы и поспешно двинулся вперед, чтобы не позволить неприятелю привести в исполнение свой план, который мог стоить нам больших жертв. Заметив наше движение, горцы кинулись на колонну и завязали жаркую перестрелку. Начальник колонны, выбрав удобный момент и местность для кавалерийского дела, приказал казакам отбросить наседавшего неприятеля. Две сотни ударили на преследовавших, осадили их и погнали за реку. После этой атаки горцы преследовали колонну только слабою перестрелкою до самой Пшишской станицы.

Во время этого дела мы потеряли: раненых обер-офицер [232] один, контуженных три; нижних чинов убитых пять и раненых 48.

Занятие Хадыжей и отступление отсюда были последние боевые действия, после которых, за исключением дела 2-го ноября, не происходило ни одного серьезного столкновения с горцами до хакучинского похода. Впрочем, отряду предстояли теперь другие занятия: подвозка провианта, покос, постройка Пшишской станицы и проложение дороги до поста Кошко-Дечук.

Предвидя дальнейшие движения, генерал-майор Зотов приказал, чтобы все части войск подготовили для себя провиант в Пшишской станице на месячную пропорцию, и тем приблизил к войскам часть провиантского склада.

В конце мая уже расцвел буркун и «трава плакала по рабочим». Заведывающий делами штаба пшехского отряда, которому поручено было отвести покосные места, решительно не находил места для такого огромного количества лошадей, которое считалось в отряде; наконец, после многих розысков, отведено было всё пространство между линией, соединяющей Пшехскую и Пшишскую станицы, реками Пшехою, Пшишем и Белою. Зазвенели косы на всём этом пространстве, и вереницы повозок потянулись сначала в пшехский сенник, а потом в отрядный, на реке Белой, западнее устья Пшехи.

Жары становились сильные: они доходили до 30°. Лихорадка с большим ожесточением пошла выдергивать солдат из рядов и наполнять ими лазареты. У частных начальников не хватало хины для подавания первоначальной помощи.

В это время громадные вереницы воловьих повозок с полотняными будками и без будок подвозили переселенцев из России на вновь отгороженные места. В Кубанской, Апшеронской, Бжедуховской и Габукаевской станицах начали подыматься остовы домиков и временных землянок. Но надо сказать, что первое горе, которое встречало у нас переселенцев, была лихорадка. От непривычки, многие из них не выносили её, и к новым местам их поселения тотчас же присоединялось кладбище. Заболевших было до того много, что иногда трудно бывало встретить лицо, неискаженное худобою и бледностью. Через год новые жители осваивались с климатом, а теперь они ничем не отличаются от жителей старой линии. [233]

Войска же отряда, замещая выбывших косцов, в свою очередь развозили лихорадочных по всем госпиталям. Горцы не тревожили нас. Они начали съезжаться на сатовки, а начальников отряда осаждали разными переговорами.

К 22-му июня окончена была станица Пшишская на столько, что в ней оставалось сделать только дополнения и поправки, которые могли быть исполнены меньшим числом рабочих. Дорога от этой станицы до поста Кошко-Дечук была тоже к этому времени совершенно готова. Стало быть, держать здесь войска было уже бесполезно; почему, оставив в гарнизоне Пшишской станицы стрелковые батальоны кавказский гренадерский, самурский, и дивизион Тверского драгунского полка, с двумя конными орудиями, с восемью батальонами пехоты, двумя сотнями казаков и двумя горными орудиями (19-й, апшеронский, ширванский, сводно-линейный № 1-й, сводно-резервные №№ 2 и 3-й стрелковые батальоны; 3 и 4-й батальоны Кубанского пехотного полка; сотня лабинской бригады и сотня Терской области; взводы горных орудий 20-й артиллерийской бригады), генерал-майор Зотов 22-го июня перешел на позицию к бывшему аулу Шаушь-Хабль, с целью рубить просеки и разрабатывать дорогу вверх по правому берегу Пшиша к будущей Тверской станице. Неприятель не препятствовал нашему движению. Лишь изредка, вдали, раздавались одиночные выстрелы.

IV.

Тревоги по пшехской, белореченской и абадзехской кордонным линиям. — Кавалерийское дело под Майкопом 30-го мая. — Дело 16-го июня. — Странная тревога в одной из станиц. — Работы в промежуток времени между 22-м июня и 6-м августа. — Перемена начальника отряда. — Период мирных переговоров. — Первый съезд абадзехских старшин. — Ответ графа Евдокимова. — Съезд комиcсии в Ширванскую станицу и начало переговоров. — Волнения на сходке абадзехов. — Одиночная беседа Шецеюка. — Обоюдно-принятые пункты условия о переселении и обнародование их. — Несколько слов в заключение.

Одновременно с последними действиями отрядов, во всех пунктах кордонных линий, пшехской, абадзехской и белореченской, горцы с полным успехом производили почти ежедневные тревоги, что видно из нижеприведенного краткого очерка.

9-го мая, вагенбург чумаков остановился на ночлег около станицы Белореченской; к нему, по обыкновению, был выслан [234] секрет. В самую глухую полночь секрет услышал отдаленный вопль, похожий на крик погибающих; затем несколько выстрелов. Не долго думая, он сделал сигнальный залп. Минут через десять воинский начальник с казаками был уже около секрета. Узнав, что выстрелы были слышны со стороны станицы Келермесской, он поскакал туда и на речонке Келермесс встретил чумацкие возы с провиантом, около которых раздавались крик, плач и стоны; но помочь горю было поздно: 16 волов были уведены горцами и один из крестьян сильно изранен шашками. К утру были найдены пять быков и возвращены хозяевам, а остальные пропали безвозвратно. Хотя след горцев, ускакавших с добычею, и был открыт, но их самих догнать было трудно.

Уже было далеко за полночь на 13-е мая, когда казак Иван Болтенко стоял часовым на вышке одного из постов абадзехской линии. Кругом всё тихо; ни малейший шорох не нарушал спокойствия. Вдруг мелькнули огоньки, раздалось несколько выстрелов, и Болтенко упал от боли в правой руке, пробитой в кисти. Гул орудия с поста поднял по линии тревогу. Вскоре, на призыв, из станицы Нижне-Фарской прискакал с казаками офицер, заведывавший первым участком абадзехской линии; но все поиски его остались тщетными. Неприятель, пользуясь темнотою, успел скрыться.

В ту же ночь, перед рассветом, около станицы Белореченской, в секрете у провиантского вагенбурга, раздался залп. Выскочили казаки и узнали, что горцы только что подкрадывались к вагенбургу и теперь побежали к Белой. Рассчитывая почти наверное их поймать, казаки бросились к реке, зная, что Белая в это время сильно поднялась от дождей и, следовательно, бродов не существовало. Каково же было их удивление, когда они, при начинавшемся рассвете, заметили горцев, переправляющихся на другой берег вплавь на пузырях.

14-го мая. Ночь. На вышке Белореченского поста стоял казак темижбекской сотни Полянский. Было еще не так поздно, когда он услышал шорох. Вслушиваясь внимательнее, он удостоверился, что кто-то разбирал плетень поста. Полянский, быстро схватив винтовку, выстрелил и закричал, по [235] обыкновению: «татары!» Не успели казаки выскочить, как горцы сделали залп и Полянскому пробили руку, а казака Попова, находившегося тут же в карауле, ранили в бок. Преследование и розыски подоспевших на тревогу казаков опять остались безуспешны. Неприятель скрылся безнаказанно.

21-го мая. Из Пшехской станицы в Ханскую потянулся порожний обоз чумаков, привозивших провиант, под прикрытием эскадрона Переяславского драгунского полка. Благополучно прошел он всё расстояние до блокгауза, уже спустился к Белой и вытянулся, по левому берегу, против ст. Ханской, расположенной по другой стороне; уже голова обоза с полуэскадроном драгунов взошла на мост, как громадная партия, около восьмисот человек, гикнула справа с высот. Полуэскадрону, перешедшему мост, вернуться было нельзя, так как мост был заставлен подводами. А что могли сделать остальные драгуны?... Семьдесят семь пар быков были уже в руках горцев, как оставшаяся горсть драгунов бросилась на неприятеля и успела отбить восемнадцать пар. Из людей, находившихся при обозе, два чумака были ранены и три мальчика схвачены и уведены в плен. Из драгунов убит один. Близость леса и огромный перевес неприятеля в числе не позволили драгунам преследовать его. Орудийные выстрелы по линии созвали казаков с разных сторон на помощь; но опять было поздно.

Вскоре затем, почему-то горцам показалось возможным взять Эчепцокский пост (на реке Пшехе), и вот, среди глубокой ночи, на 23-е мая, раздались вокруг него гик и залпы. Выскочившие казаки ответили выстрелами, и так удачно, что горцы попятились и прилегли. Думая, что они удалились, казаки принялись за толки. Через несколько времени повторилось то же самое. Неспавшие в это время казаки, гораздо лучшим залпом из ружей и несколькими картечными выстрелами, заставили их отступить окончательно. Утром, при осмотре местности вокруг поста, были найдены несколько газырей, бешмет и местами следы крови.

Много еще было подобных нападений, и, большею частью, неприятель, заранее выбиравший путь отступления, места закрытия и время для нападений, очень удобно успевал скрываться до прибытия подкреплений. Но не всегда он праздновал удачу: приходилось ему иногда дорого платиться за нападения.... [236]

Начальник кордонной линии подполковник Есаков заранее был извещен, что в лесах по левой стороне Белой, недалеко от Майкопа, между реками Лукок и Фэнэ, скрывается партия горцев, около 800 конных и 400 пеших, готовых каждую минуту напасть на Майкоп и выжидавших только удобное для того время. В конце мая Майкоп опустел: нижегородские драгуны находились в отряде; из казаков и пехоты осталось только необходимое число для содержания караулов; остальные же войска все были на покое. И это-то время выбрали горцы для выполнения своего замысла. Но видно, что сведения, получаемые ими, были не достаточно верны, потому что, соблазнясь таким состоянием Майкопа, они не имели ни малейшего понятия об его изменившемся положении в последние дни. 29-го мая, вечером, прибыл в Майкоп дивизион нижегородских драгунов, направляемый на курджипскую линию. Как бы то ни было, но 30-го мая, в шесть часов пополудни, майкопская публика была встревожена пальбой из орудий; ряд выстрелов показал, что Майкоп в опасности. Как из земли выросший, дивизион тверских драгунов пронесся по улицам (1-й дивизион Тверского драгунского полка только что вступил в Майкоп, следуя из Прусской станицы в пшехский отряд. Новое непредвиденное обстоятельство для горцев). Не заставили себя ждать и нижегородцы: соединившись с полутора сотнею казаков 2-й бригады, составлявшими майкопский гарнизон, они поскакали вместе на неприятеля, который, переправив свою кавалерию — до 800 человек — в трех верстах от Майкопа, разделился на три партии: одну, в 100 человек, послал против фуражиров, косивших по Белой верстах в пяти от укрепления, другую, в 100 человек, в степь, по направлению к круглому лесу, с целью захватить пасшийся там скот; а остальные, оставшись на месте, служили резервом, готовым поддержать каждую из них. Фуражиры, предуведомленные выстрелами из орудий, составили из повозок каре, поместились внутри его и приготовились к защите; но две повозки, хотевшие уйти, попались в руки неприятелю, при чём были убиты денщик и рядовой Кубанского пехотного полка, а его шестилетний сын и жена были схвачены вместе с шестеркою лошадей. Стоявшие же за повозками встретили горцев выстрелами. [237]

Партия, бросившаяся на скот, отбила до 300 чумацких быков и около 100 штук скота проходивших переселенцев, при чём были убиты два пастуха и взяты в плен три мальчика.

Едва масса горцев, стоявших в резерве, заметила приближение нашей кавалерии, как тронулась на встречу, с намерением, начав с нами дело, дать возможность остальным партиям окончить свои предприятия. Мысль эта не осталась незамеченною. Подполковник Есаков, желая скорее покончить с этою партией, чтобы не дать времени уйти другим, скомандовал: «шашки вон!», и, несмотря на залп, которым встретили горцы (При этом были убиты несколько лошадей, из коих одна под командующим дивизионом Тверского драгунского полка капитаном Джамбековым, и ранены два драгуна), кавалерия перешла в карьер. Неприятель не выдержал атаки и бросился назад к переправе через Белую; но там горцы, задержанные проходом чрез реку, были настигнуты драгунами. Они смешались, толкали друг друга, бросались вплавь; но все хлопоты остались напрасными: наскочившие драгуны рубили их без пощады, часть же, спешившись, стреляла покидавшимся вплавь. Много неприятельских трупов поплыло по течению; 8 тел, 15 лошадей и куча оружия остались в наших руках. В это время, на той стороне реки, для поддержания переправившихся частей разбитой кавалерии, выступила из лесу пехота; но преследовать разбитых далее было некогда: следовало подумать о фуражирах и об отбитой скотине.

Подполковник Есаков, взяв с собою казаков и всех наездников обоих дивизионов, поскакал вниз по течению, с целью отхватить все броды и лишить возможности угнать отбитый скот. Драгуны же, под начальством Нижегородского драгунского полка полковника Макарова, остались наблюдать за разбитыми остатками. Отскакав версты полторы, команда подполковника Есакова заметила, что обе прежде отделившиеся партии гнали вместе два больших стада и подвигались к реке очень плавно; но, заметив, что наша кавалерия спешит захватить переправы, горцы бросили отбитый скот и во весь опор пустились к берегу, чтобы предупредить казаков. Первые всадники, действительно, успели проскользнуть, но остальным путь был перегорожен: сбитые с этого места, они [230] начали, в отчаянии, кидаться с высоты крутого берега. Здесь повторилась та же история: их рубили и топили как пуганных зайцев. Немало тел отправилось в Кубань; 6 же из них и 10 лошадей остались в руках казаков.

К этому времени подоспели с разных сторон подкрепления: из Ханской прискакал, с местною сотнею, начальник 2-го участка белореченской линии и эскадрон драгунов Переяславского полка; из станицы Егерухаевской, с сотнею 2-й бригады, начальник 3-го участка той же линии. С такою силою можно бы было преследовать неприятеля и по левой стороне Белой; но приближение ночи — было уже восемь часов — густой лес, куда скрылся разбитый неприятель, удержали нас от дальнейших действий; почему, выждав сумерки и расставив бекеты, остальные войска отправились в Майкоп. По сведениям, полученным от лазутчиков, горцы потеряли до 40 человек одними убитыми. С нашей же стороны убит был один милиционер, ранены четыре драгуна и один милиционер. В этом деле горцы честно расплатились за разные проказы и ночные нападения, продолжавшиеся, впрочем в небольших размерах, и после мая. Безнаказанность при мелочных нападениях подбодряла их иногда до того, что они пускались и на более серьезные предприятия.

Так, 16-го июня, на низменном левом берегу реки Пшишь, против станицы Пшишской, где расположен был отряд, начала собираться партия горцев в ближайших перелесках, числом около 600 человек, с намерением напасть на табун отрядных лошадей, пасшихся под прикрытием эскадрона тверских драгунов. Вскоре часть этой партии, переправясь через реку, завязала перестрелку с войсками, находившимися в передовых караулах; другая же заняла лес, прилегающий к реке, и, вероятно, намеревалась внезапно гикнуть на табун, но их заметили и ударили тревогу. Другой эскадрон тверских драгунов, находившийся с лошадьми в лагере, и сборная сотня терских казаков, состоявшая в дежурстве, быстро спустились вниз. Горцы, заметив, что намерение и число их открыты, начали переправляться на левый берег. В это время соединившиеся эскадроны кинулись преследовать их через переправу прямо, а терская сотня направилась на другой брод, где была встречена [239] ружейным залпом, но, несмотря на него, перешла реку, сделала обходное движение и бросилась в шашки на фланг отступающих. Горцы не выдержали атаки и быстро подались в лес, оставив на месте несколько тел. Вслед за тем был послан кавказский гренадерский стрелковый батальон, который, пройдя по следам драгунов до самых аулов, залег в закрытом месте, чтобы, в случае отступления кавалерии, поддержать ее. Но драгуны, увязавшись в преследование горцев с шашками наголо, выбили противника из целого ряда позиций и заставили его отступить в лес, находившийся за аулами. В это время драгунские наездники успели зажечь некоторые из аулов. Когда же кавалерия начала отступать, то, против ожидания, преследование горцев было крайне ничтожно. Потеря в этот день была: убитыми один драгун, ранеными Тверского драгунского полка прапорщик Безгин и восемь нижних чинов.

Вообще следует сказать, что, какова бы ни была тревога на передовых линиях, казаки всегда со всех сторон неслись на призывной сигнал. Не от их вины иногда проходили безнаказанно шалости горцев. Войска передовой линии имели право положительно сказать, что несчастья больших размеров случаться не могли, как вследствие достаточной бдительности казаков, так и по причине быстрого появления помощи.

Нельзя однако скрыть, что на тех линиях, где неприятель почти не тревожил жителей, войска, по отдаленности от театра военных действий, бывали иногда крайне беспечны. Горцы знали это и сильно поживились бы, если бы не опасались отступления по пространству, занятому нашими войсками.

Примером такой беспечности может служить тревога, бывшая в одной из станиц.

В конце апреля, ночью, с субботы на воскресенье, вся станица была разбужена тревогой. Долго бил тревогу какой-то барабанщик, пока не подхватили, в разных концах обширной, но еще пустой станицы, другие. Минуты две спустя начади просыпаться казаки. Полусонный трубач их прогремел какие-то отрывочные звуки; чей-то голос, должно быть старшего урядника, прокричал: «тревога!... вставай!» Вслед за тем фырканье лошадей и покрикиванья, крепкими словечками, [240] адресованные к встревоженным животным, свидетельствовали, что шло спешное седлание. Ночь была безлунная: едва можно было различать ближайшие предметы. Огни поминутно увеличивались; собаки, раздраженные беспрерывно пробегавшими солдатами, лаяли с остервенением. Во всё время тревоги не раздавалось ни одного выстрела. Наконец, в северо-западном углу станицы, блеснул яркий огонь, и орудийный выстрел подтвердил, что тревога не фальшивая. Однако отсутствие ружейных выстрелов показывало, что она была либо последствием уже совершившегося несчастья, либо предупреждением. Вдали, где-то, за станицею раздался сигнал: «стой, стой! стой, стой!» и, конечно, всё успокоилось.

На другой день получено было подробное известие: пользуясь темнотою ночи, с необыкновенным искусством, не производя никакого шума, горцы обделали ров и вал для удобного всхода и спуска, и один из смельчаков, перейдя по импровизованной дороге, под прикрытием темноты, подкрался к артиллерийской коновязи и отвязал двух лошадей; часовой у коновязи не струсил и употребил в дело единственное оружие артиллерийского солдата, то есть стал реветь вовсе гордо: «татары! татары!... тревога!... татары!...» Сначала никто не обращал внимания, думая, что кричит какой-нибудь пьяный; ближайшие товарищи начали из палаток его унимать, полагая тоже, что он хлебнул не в меру. Между тем, взводный командир проснулся, справился в чём дело и пошел докладывать о случившемся заведывающему войсками в станице; тот в свою очередь, одевшись, приказал бить тревогу и сделать один выстрел из орудия. Конечно, горец не ждал окончания этой процедуры и увел-таки одну лошадь.

Этот случай, во-первых, ясно показывает полное недоверие к опасности и, во-вторых, невольно обращает внимание на вооружение артиллерийского солдата, неупотребляемое им в дело даже в самую критическую минуту. Будь у него, на этот случай, пистолет, разве вышла бы такая забавная тревога по складам, дающая только смелость горцам на подобные выходки? Выстрел был бы не только быстрым сигналом к тревоге, но мог бы дать возможность, подчас, и наказать смельчака за дерзость.

Горец, пустившийся на такую штуку, должно быть, отлично [241] знал, что лучшая пожива — на задних линиях. Всех удивило только одно: как не удалось ему увести и другую лошадь и как он оставил в наших руках такой паршивенький трофей, как его общипанная папаха.

____________________________________

По занятии, 22-го июня, лагерной позиции на правом берегу Пшиша, при ауле Шаушь-Хабль, войска приступили к устройству дороги между Пшишской и предполагаемой Тверской станицами.

Дорога эта, по окончании работ, имела следующее направление: сначала верст на семь шла по возвышенному, ровному плато правого берега; затем, по той же возвышенности, вступала в лес и шла версты три по просеке, после чего спускалась с крутой возвышенности, тремя, красиво изогнутыми, большими, разделанными коленами и подходила к станице Тверской по ровному, низменному месту. Жаль только, что колена этой дороги, выкопанные в глинистом грунте, во время дождей делались невылазными; дорога же по просеке, от торчащих на каждом шагу пеньков, также не представляла больших удобств. Впрочем, этому горю помогли фурштаты, открыв нижнюю дорогу, которая, от Пшишской станицы, шла верст пять по возвышенности, а потом спускалась по татарской дороге, довольно отлогой, за исключением самого верхнего колена.

По окончании дороги, приступлено было к постройке Тверской станицы.

Перемирие с горцами тянулось с 18-го июня. Несмотря на сатовки, бывшие в самом разгаре, всех одолевала страшная скука. В это время отряд был пробужден известием, что любимый начальник наш сдает свой отряд полковнику Граббе. Это сильно огорчило всех: хотя нашему отряду и не ново было провожать и встречать начальников, но предстоящая разлука была особенно чувствительна. Счастлив был даховский отряд! Его, в обыкновенных разговорах, называли отрядом Геймана. Как ни просто и, может быть, странно покажется на первый раз это выражение, но внутренний смысл его многозначителен. Находясь в таком отряде, действуешь как-то сознательнее, а начальник, чувствуя себя прочным, свободнее распоряжается, зная, что предположений его никто не изменит, да и вера в его предположения как-то сильнее. [242]

Пшехский отряд опытом узнал, как не здоровится войскам при частых переменах начальников.

Несмотря на успешную постройку Тверской станицы, новые поселенцы успели, своим приездом, предупредить её окончание и должны были расположиться на время бивуаками на площади станицы Пшишской.

Покосы, между тем, мало-помалу прекращались. Экстренное сено уже было накошено к 21-му июня, и два батальона, косившие его, переведены к посту Кошхо-Дечук, для проведения дороги к Пшишской станице. 22-го числа две роты апшеронского стрелкового батальона отправлены в прикрытие сенника, а самурский резервный батальон из сенника послан на пост Кошхо-Дечук.

23-го числа кавказский гренадерский стрелковый батальон расположен был в шести или в семи верстах выше станицы Пшишской для постройки поста. 28-го числа самурский резервный батальон передвинут, для устройства поста Этердонского, между Пшишскою станицею и постом Кошхо-Дечук.

Представляя себе эту перестановку батальонов, делается ясным, что всё течение реки Пшишь, от Тверской станицы до Кубани, обеспечивалось непрерывною цепью постов и станиц.

Эти громадные работы шли одновременно с постройкою Тверской станицы до 6-го августа, после чего войска передвинулись выше по течению реки Пшишь.

Здесь приходится прервать рассказ об обыденных занятиях пшехского отряда и дать место описанию занимательного события, совершившегося одновременно с последне-описанными действиями.

Около последних чисел апреля окончательно проявился результат неослабных трудов наших в течение многих лет, принявших особенное развитие в последнее время. Так, например, пшехский отряд прочно занял пространство около 1.500 квадратных верст, застроил его станицами, заселенными жителями, угрожая вторгнуться далее в горные ущелья и в пределы последней и единственной, оставшейся в руках горцев, удобной для заселения полосы земли между Пшишем и Пшекупсом.

После внезапного появления пшехского отряда, 27-го апреля, [240] среди труднопроходимой местности у Аминевского аула и решительных действий, абадзехи сознали себя не в состоянии остановить наше движение и в первый раз прислали серьезно просить о начатии мирных переговоров. Когда же генерал-майор Зотов занял, 28-го мая, Хадыжи, просьба эта повторилась самым настойчивым образом. «Если вы взяли хорошее, то берите и худое!» говорили впоследствии абадзехи, ведя переговоры. Они понимали свою будущность: изгнанные из хлебородных мест и лишенные возможности собрать сеянное весной, они могли ждать впереди только голод. Потеряв надежду иметь свой кров, они с ужасом смотрели на предстоявшую зиму. Так или иначе, но им надо было разрешить этот вопрос, хотя приблизительно: поставить себя в более определенное отношение к русским и выйти из положения неизвестности будущего, чтобы яснее понять, как лучше употребить еще оставшиеся у них средства.

В начале июня они являлись постоянно к начальникам обоих отрядов с просьбами о начатии переговоров.

Генерал Зотов, по неизвестной нам причине, не соглашался на предложения абадзехов. Многие рассказывали, что он предугадывал бесплодное окончание этих затейно полковник Гейман решился приступить к переговорам.

В разговорах с горцами, полковник Гейман старался сначала выразить нерасположение к переговорам в виду блестящих успехов наших войск, но потом, как будто уступая их мольбе, назначил 18-го июля трехдневный срок для того, чтобы от всех племен, просящих вступить в переговоры, прибыли уполномоченные для окончательного выражения их желаний.

Переговоры хотя и были ведены полковником Гейманом, но, по смыслу своему, должны принадлежать к истории пшехского отряда, как следствие к причине.

21-го числа, по условию, сошлись абадзехские старшины: от верхних абадзехов прибыл хаджи-Измаил, от махошеевцев — Багарсуков и Дауров, от нижних абадзехов — Хозь-хаджи-бей, Шецеюк и Джембулат.

В этот съезд, от имени всех абадзехов, они высказали следующее решение: доведенные действиями русских войск до крайности, они не в силах держаться более с оружием в руках и должны уступить нашему требованию — [244] очистить страну от населения; но, чтобы приступить к этому, просили разрешения начать переговоры об условиях для желающих выселяться как в наши пределы, так и в Турцию, через посредников, по их выбору, при чём назвали: полковников Мамат-Гирея-Лова, Адиль-Гирея-Капланова-Ничева и Фиц-Абдеррахманова. Для успешного же ведения переговоров они обещались прекратить враждебные действия, прося и нас ничего не предпринимать до окончательного решения вопроса. В последней просьбе слышалась выговоренная ими для себя выгода в отсрочке времени военных действий, которая могла для них во многих случаях быть полезною. На это полковник Гейман объявил, что если военные действия и будут остановлены, то работы все-таки не прекратятся, что он с этого же дня со своим отрядом не будет переходить Пшехи до получения ответа от графа Евдокимова, и будет просить генерал-майора Зотова заключить перемирие хотя на шесть дней. Абадзехи, со своей стороны, обещались: не пропускать убыхов чрез свои земли, слагая с себя, впрочем, всякую ответственность за тех, которые будут пробираться землею шапсугов, и в течение шести дней послать к мезтаевцам, догуоховцам и хамышеевцам, как к абадзехским племенам, известие о своем решении, прибавляя, что если они не согласятся, то судьба их будет передана в наше распоряжение.

Весть об этом желании абадзехов полетела в Ставрополь. В ожидании ответа, генерал-майор Зотов и полковник Гейман прекратили военные действия, не останавливая работ, и абадзехи показали чистосердечно, что они желали переговоров более, чем можно было ожидать.

Положение этого племени становилось, действительно, невыносимым; абадзехи еще до начала переговоров просили помощи у убыхов и получили согласие. Уже значительный отряд двинулся к перевалу под начальством хаджи-Догомукова, как абадзехи, узнав о начатых переговорах, просили их вернуться немедленно назад, угрожая, в случае неисполнения их предложения, заставить к тому силою. Убыхи вернулись, но не назад, а направились к верховью реки Шахе и, разделившись там на мелкие партии, начали, в отмщение, грабить соседние абадзехские аулы. После нескольких схваток, абадзехи устроили наблюдательные посты, служившие продолжением постов, занимаемых 27-м полком. [245]

Однако большинство убыхов было очень довольно начатыми переговорами и даже прислало к абадзехам старшину с пожеланием счастливого окончания, обещая вслед за ними немедленно приступить к переговорам с русскими.

В период времени ожидания ответа от графа Евдокимова у нас случилось с абадзехами неприятное столкновение: около станицы Егерухаевской абадзехи отбили до тридцати лошадей, пасшихся, конечно, под слабейшим присмотром, по случаю перемирия. Полковник Гейман собрал в тот же день старшин и начал укорять их в несоблюдении условий перемирия, грозя немедленно открыть военные действия. Старшины извинялись, обещая нарядить одного из своих товарищей для розыскания воров и принять меры к предупреждению подобных случаев. Вторичное доказательство, как дорого они ценили наше согласие на переговоры. Впрочем, вскоре дело объяснилось в пользу абадзехов. Перед начатием переговоров, подполковник Пистолькорс, во время набега, отбил около трехсот штук баранты. Двадцать семь хозяев этого стада дали клятву отмстить нам нападением на какой-нибудь из оплошных пунктов; появление их перед некоторыми постами заставило наших быть осторожными. Не встречая долго удобного случая к выполнению своего намерения, они спустились по Белой и там, около станицы Егерухаевской, удовлетворили своему мщению.

Наконец прибыл ответ, ожидаемый от графа Евдокимова, в котором было сказано:

«Что просимые абадзехами посредники прибудут, и что из них, под председательством полковника Геймана, составлена будет комиссия для окончательного разрешения вопроса о выселении абадзехов, при чём предлагалось объявить им, что желающие остаться в наших пределах будут водворены на Лабе, на одних основаниях с кабардинцами, и посоветовать им переселяться как можно скорее, чтобы они могли, пока есть еще полевые работы в станицах и в находящихся там аулах, заработками приобресть средства к существованию на зиму.

Чтобы переходящие к нам владельцы и не думали о возвращении им тех из холопов, которые перешли к нам раньше их, и что крепостное право будет иметь место только в тех случаях, когда владелец добровольно перейдет [246] к нам со всем своим семейством, холопами и имуществом.

На мезмаевцев, догуокаевцев и хамышеевцев, если только они не прислали старшин в течение назначенных ими шести дней, не надо обращать внимания, а только объявить, что если они не последуют примеру абадзехов, то будут лишены права получать места на Лабе, и желающих потом переселяться будут водворять на тех местах Прикубанских степей, где будет указано.

Абадзехи, желающие выселяться в Турцию, должны предварительно собираться таборами в тех местах, где будет указано полковником Гейманом.

Военные действия прекращаются на всё время переговоров, но предположенные работы будут продолжаться, почему генерал-майор Зотов, по окончании постройки Тверской станицы, подымется выше по Пшишу и приступит к постройке новой станицы близ Хадыжей».

После этого ответа перемирие продолжалось в ожидании сбора всех чинов комиссии.

4-го июля полковник Гейман, из укрепления Майкопа, послал к абадзехским старшинам письмо, в котором извещал их, что просимые ими у графа Евдокимова посредники прибыли и что он вместе с ними на другой день переедет в Ширванскую станицу; о времени прибытия туда комиссии будет извещено пушечным выстрелом.

Обещанный сигнал, 5-го числа, раздался в горах, и через час несколько абадзехов явились в Ширванскую станицу. Очевидно, что они хотели поверить, действительно ли прибыли ожидаемые лица; между прочим прибывшие горцы сообщили о вчерашнем распоряжении старшин: разослать извещение о начатии переговоров к нижним абадзехам, шапсугам и убыхам. В этот же день полковник Гейман узнал, что на днях получено ими письмо от Магомет-Аминя (Ему теперь более 50 лет; в настоящее время он находится в Турции. В первый раз он явился за Кубань в 1847 году эмиссаром от Шамиля. Проповедывая мюридизм, равенство и войну с Россией, он ответил тем настроению духа абадзехов, которые незадолго перед этим изгнали всех своих князей и дворян, почему естественно получил над ними влияние. Женившись на сестре знаменитейшего князя западного Кавказа, Карабека Болотокова, он подчинил своему влиянию темиргоевцев, егерукаевцев и махошеевцев. Первые военные столкновения его с русскими были крайне неудачны, в особенности в 1851 г. В 1855 г. он с трехтысячной партией сделал поход с целью завладеть карачаевцами и, открыв сообщение с Кабардою, восстановить её против нас, но, разбитый наголову, 26-го августа, успел бежать через едва проходимую местность за Кубань. В 1856 г., когда, при генерал-майоре Филипсоне, 2.000 абадзехских и баракаевских старшин изъявили свою покорность, первым из них присягнул Магомет-Аминь), который, не воспрещая им мириться с нами, [247] просит остаться на своих местах, в ожидании скорого приезда его с французскими и английскими офицерами, для какого-то размежевания земель.

На другой день, часов в шесть пополудни, к полковнику Гейману съехалось человек двадцать абадзехов, в числе коих были Хось-хаджи и Сулейман-хаджи-Муков. Они подтвердили сказанное накануне, что старшинами, действительно, послано известие о начатии переговоров, и если они не явились еще, то причиной тому ожидание полного собрания, чему препятствуют нижние абадзехи, не присылающие до сих пор ни одного выборного. При этом горцы, не доверяя, что, во время ведения переговоров с начальником даховского отряда, пшехский отряд будет согласоваться с ним в своих действиях, просили полковника Геймана известить полковника Граббе о начатии переговоров и прекращении военных действий, на что он дал им обещание. Затем остальная часть вечера была проведена в неофициальном разговоре. Полковник Гейман касался более предметов, соприкосновенных предстоящим переговорам: так он заговорил о Магомет-Амине, спрашивал о его здоровье, говорил о его более полезном отношении к русским, чем к абадзехам; упомянул, что знает о письме его к ним с просьбою оставаться на своих местах, и прибавил, что русские войска все-таки будут очищать эту страну и пойдут вперед. На это Хось-хаджи ответил: «Если бы русские и не пошли вперед и не тревожили более абадзехов, то и тогда им необходимо было бы выселяться, по причине страшного стеснения и лишения необходимых средств к жизни». А на выражение: «что мы пойдем вперед», Хось-хаджи хладнокровно произнес: «Когда вы уже взяли хорошее, то берите худое!» Затем, уезжая, старшины объявили, что завтра или, много, послезавтра они явятся в полном собрании, для начатия переговоров.

Через час после их отъезда, Сулейманъ-хаджи-Муков [248] и еще один абадзех вернулись с повторительною просьбою: написать к полковнику Граббе, чтоб он не предпринимал военных действий, по крайней мере, в течение трех дней и передать ему же привезенную ими бумагу, с тою же просьбою, от имени всех абадзехов.

Полковник Гейман согласился на это и просил начальника пшехского отряда не производить наступательных движений в продолжение 7-го, 8-го и 9-го чисел.

7-го июля, полковник Гейман, получив донесение от начальника курджипской линии, что в ущелье Бонин, залпом из четырех ружей, абадзехи ранили у нас двух человек, немедленно послал ему в ответ: «не щадить горцев, которые будут встречаться в этом ущелье, и с 8-го числа не позволять никому из абадзехов убирать хлеба на правой стороне Пшехи». Это решение, с объяснением причин, было разослано начальником даховского отряда старшинам, при чём он укорял их в вероломстве, прибавляя, «что народ, не держащий слова, недостоин никакой пощады». Спустя немного времени после этого, как и следовало ожидать, приехали несколько старшин, между которыми был и Дауров. Они извинялись в происшедшем, объясняя, что между ними есть люди с дурными намерениями, за которыми трудно усмотреть. Чтобы яснее показать старшинам, что он не намерен отменять отданного приказания, и чтобы не допустить их до упрашиваний об отмене открытия неприязненных действий против жителей правой стороны Пшехи, полковник Гейман почти не отвечал на их рассуждения, почему, помявшись еще немного, они не решились просить его и удалились огорченные.

Перед вечером опять приехали старшины, в числе которых находился теперь Хатук-хаджи. Его появление можно было назвать редкостью. Первый раз он явился в июне месяце, во время первого четырехдневного перемирия, и второй раз — теперь. Этот почтенный хаджи был, как казалось, самый влиятельный между старшинами верхних абадзехов. Он отличался большею сдержанностью против других, а речь его отличалась большею правдивостью, точностью и даже смелостью. Так, не стесняясь обществом старшин, он открыто выразил свое сомнение, чтобы абадзехи могли решиться на что-нибудь единодушно; с небрежностью отзывался о старшинах, которые [249] ездят к полковнику Гейману рассказывать то, чего сами не знают, и обещать — чего не могут сделать. Перед прощаньем, он стал просить повременить несколько дней открытием неприязненных действий, чтобы не помешать совещаниям абадзехов, которые, как он говорил, имеют теперь характер небывалого единодушия и редкого общего желания поскорее покончить с нами дела. Сначала полковник Гейман не сдавался на просьбы Хатук-хаджи и говорил с ним тоном укорительным, наконец, как будто снисходя к просьбам посредников и из уважения к нему самому, согласился на то, чтобы абадзехи в течение некоторого времени могли еще убирать хлеба на правой стороне, и прекратить неприязненные действия, если сами абадзехи не вызовут на отмену этого решения.

Согласиться на это полковнику Гейману было легко потому, что, до приезда Хатука-хаджи, он получил подробное сведение о вчерашнем происшествии, а именно: что наши уже отплатили за залп, сделанный абадзехами, убив одного из них, ранив двоих и заарестовав в станице Курджипской несколько человек с арбами. Кроме того, имея в виду, с одной стороны, то обстоятельство, что ни одна проказа горцев не останется без наказания, а с другой, что бедные арестованные холопы, собиравшие руками по полям падалицы, не могли вредить нам, а скорее, будучи приласканы, сами станут на нашей стороне, как распространители приглашения всем холопам оставлять своих господ и выходить к нам, чтоб сделаться вольными, — начальник нагорного военного округа не только объявил согласие на просьбу Хатука-хаджи, но, желая еще более показать свое великодушие, приказал отпустить всех арестованных в станице Курджипской. После чего хаджи, прощаясь, сказал, «что приедет только тогда, когда сам убедится в единодушном и твердом намерении старшин и народа»; старшины же, при прощании, обещались сойтись 1-го числа.

На другой день, несмотря на дождь, ливший с полудня до самого вечера, старшины заезжали в Ширванскую станицу. В этот же день приезжал и Хось-хаджи, передавший, что в собрании низших абадзехов господствует волнение по поводу начатия переговоров. Соблазнительная надежда [250] на лучшее, проглядывавшее в обещании Магомет-Аминя, более всего удерживала их от решительного ответа.

Утром 9-го числа получено было известие, что на фуражировке близ Самурской станицы ранен офицер. (Достоверно, что он был ранен беглым кабардинцем.)

Перед вечером прибыли человек до 30 абадзехов; в числе других были: от верхних Хось-хаджи и от нижних Шецеюк. Некоторых из влиятельных старшин не было потому, что они отправились разбирать случившуюся в этот день ссору на сходке, где были Хатук-хаджи и хаджи-Иземолле-Османов. Хаджи-Измаил приехал поздно, к концу беседы. Ясно, что подобный съезд был не для начатия переговоров о выселении, хотя старшины и обещались начать его с 9-го числа. Полковник Гейман встретил их опять неласково и, вслед за укоризнами о случившемся, начал выговаривать за пустую проволочку времени; говорил, что принужден будет приказать не давать никому из горцев пощады на правой стороне Пшехи; потом прибавил: «кажется, придется совсем покончить ни к чему не ведущие переговоры». Шецеюк, обладающий замечательным красноречием, начал изливаться в извинениях в роде таких: «что в семье не без урода», что у них есть негодяи и недоброжелатели, за которыми трудно усмотреть народу, не имевшему полицейских учреждений. Понемногу Шецеюк добрался-таки до главного и стал просить, чтобы трехдневное перемирие, заключенное с пшехским отрядом, было продолжено.

Полковник Гейман как прежнее письмо к начальнику пшехского отряда о трехдневном перемирии, так и в ответ на теперешнюю просьбу абадзехов писал только для утешения горцев, потому что знал хорошо о занятиях пшехского отряда и о предполагаемых работах, не позволявших ему двинуться вперед раньше августа. Но чтобы хорошенько припугнуть старшин, с целью поторопить их к сбору для разрешения вопроса о выселении, он решительно отказал в последней просьбе Шецеюка и объявил, что пшехский отряд пойдет туда, куда уже ходил, и намекал об общем наступлении обоих отрядов, но вместе с тем отчасти успокоил их, сказав, что враждебные действия не будут начаты, и если они не подадут к тому повода, то им нечего опасаться за свои жилища, имущества и семейства. [251]

Старшины, видя неподатливость председателя комиссии, просили, для успокоения народа, написать в пшехский отряд, чтобы тот при движении не начинал, без особенной причины, военных действий. Полковник Гейман согласился.

На другой день старшины обещались собраться выслушать наши условия.

«Вообще — замечает полковник Гейман, в журнале переговоров — из разговоров старшин я совершено убедился, что если нет действительного, единодушного желания на выселение всею массою, то все-таки дух народа поколеблен и лишен всякой энергии; если и не последует немедленного общего выселения, то оно тотчас же начнется само собою по частям, что, разумеется, приведет к тому же результату».

Угрозы для народа, и без того напуганного, хотя считаются мерою крутою, но, тем не менее, в деле переговоров приносят иногда пользу.

10-го июля, в четыре часа пополудни, степенные старшины, большею частью на отличных конях, окруженные наездниками, запестрели цветами своих черкесок в воротах Ширванской станицы; между ними особенно резко выдавалось значительное количество белых чалм, означающих хаджей.

Их пригласили в редюит, где и открылись совещания. Главными из старшин были: от верхних абадзехов — хаджи-Измаил, а от нижних — Шецеюк. Не отступая от восточного обычая и желая как-нибудь загладить проволочку времени до 10-го числа, они начали извиняться в том, что, ожидая приезда старшин от убыхов и шапсугов, невольно замедлили появлением в полном сборе, и что даже сегодня нет многих из них. После некоторого колебания, кому начать говорить, Шецеюк заговорил первым; в голосе его далеко не видно было прежней уверенности. С самого начала рассыпался он многословием, произнося всю речь тоном нерешительным, как будто был чем-нибудь сконфужен. Первая мысль, которую он высказал, были вопросы: «почему именно хотят выселения абадзехов? почему не могут позволить им, при условии спокойной жизни, оставаться на своих местах?» При этом говорили и другие абадзехи; но инициатива оставалась за Шецеюком. Многоречие растягивало мысль. Передавая ее даже вкратце, невольно [252] останавливаешься перед бесполезностью вступления. Вот главная мысль всего сказанного:

«До тех пор, пока государственная граница шла по реке Кубани, горцы, вторгаясь в русские пределы, производили сильное беспокойство, вследствие чего мы должны были, для обеспечения своих границ, держать значительное число войск. Затем Отоманская Порта, по адрианопольскому трактату, засвидетельствованному уполномоченными всех европейских держав, признала за Россиею все земли между рекою Кубанью и Черным морем. Все старания русского правительства были тогда — обеспечить пределы государства умиротворением этого края. И вот наконец, видя безуспешность этих мер, Россия начала действовать войною, поселять по границам казаков, а вытесненных горцев водворять на задних линиях, предоставляя им все возможные удобства к жизни. Эта мера относительно части горского населения уже приведена в исполнение», и т. д.

Эти исторические данные, бесполезно введенные, начали понемногу переходить к настоящему вопросу, который, всё остальное время, развивал очень обширно хаджи-Измаил, вертясь преимущественно около мысли, что они, принужденные силою оружия, хотя и сознают необходимость выселения на Лабу или ухода в Турцию, но что очень жестоко принуждать их к тому, не дав необходимого для того времени. Выразив сомнение, чтобы государь и высшее правительство знали меры, употребляемые против их народа, прямо и намеками говорили, что в их судьбу, после последней войны, вмешались даже европейские государства.

На всё это полковник Гейман, отвечал: «что сами они, постоянно волоча время, не решаясь ни на что положительное, вынудили правительство прибегнуть к таким крутым мерам, что теперь им только и остается одно — как можно скорее выселяться, чтобы бедные люди могли до наступления холодов как-нибудь устроиться на новых местах; что есть еще достаточно времени для выселения в Турцию; оставаясь же на местах, всё население подвергнет себя неизбежной гибели; наконец, что нелепо и смешно предполагать, будто государь и правительство не желают предпринимаемых мер». Что же касается до вмешательства в судьбу их посторонних государств, то полковник [253] Гейман просил хаджи-Измаила, как бывшего в Турции и прошлый год ездившего в Англию, определительно объяснить, в чём именно выразилось это вмешательство. Но старшины снова заговорили о том, как трудно подняться в короткое время такому многочисленному народу, даже выразили сомнение, есть ли у русских столько земли, чтоб водворить их. На это ответили, что численность их народа нам известна не хуже их и что земли хватит на всех. Видя, что разговор переходит в полное пустословие, и желая положить конец скучным монологам, полковник Гейман объявил, что сам выведет их из затруднения и покажет, как начать дело; затем, попросив у старшин внимания выслушать условия о переселении, которое поручил командующий войсками Кубанской области передать им, начал читать следующее:

«1) Добровольно выселяющиеся абадзехи водворяются на Лабе, Нижнем Фарсе, Чахрахе и Белой, по указанию полковника Фиц-Абдеррахманова, на одних условиях с кабардинцами.

2) Выселение, по воле господина командующего войсками Кубанской области, должно быть начато и кончено в две недели. (Я беру на себя ответственность назначить для того трехнедельный срок.)

3) Желающие переселиться в Турцию должны в этот срок, если пожелают, распродать свое имущество и скот, делая это или на местах, или на линии, для чего, получив пропускной билет, отправляются туда без оружия и потом, возвратясь, берут билеты на отправление и уезжают, всё в тот же вышеозначенный срок. До окончания продажи скота и отправления, каждый оставляет у меня сына.

4) Те, которые хотят переселиться в Турцию спустя более продолжительное время, должны также в означенный срок выселиться на указанные места, где могут оставаться сколько угодно времени.

5) Вышедшие в срок с холопами сохраняют на них прежние права.

6) Все долговые и другие обязательства, если нельзя кончить их теперь же, до окончания срока, покончены будут на новых местах, по обычаям или по шариату.

7) Кто в означенный срок не выселится, не получит места где сказано, а водворен будет на Кубани. [254]

8) Холопы, вышедшие раньше срока или принужденные к выселению силою оружия, приобретают свободу и водворяются на одних условиях с их прежними господами.

9) Если нежелающие выселяться в предложенный срок отнимут что-либо из имущества выходящих теперь добровольно или будут препятствовать им выселяться угрозами и силою, то, по указанию последних, в то время, когда будут принуждены и остальные к выселению силою оружия (а это будет через несколько месяцев), должны будут из своего имущества возвратить всё отнятое и сами, кроме того, подвергнутся взысканиям по русским законам.

10) Те, которые находятся по сю сторону Пшехи (по правому берегу), должны выселиться в трехдневный срок, по истечении которого против них откроются неприязненные действия» (Приведенные здесь пункты условия для переселения не есть копия с подлинной бумаги, хотя изменения сделаны слишком незначительные).

Шецеюк и хаджи-Измаил, выслушав условия, опять заговорили о том, что все эти строгости хороши были, когда они еще не мирились, что теперь они прекращают войну; затем последовали просьбы, надежды на ходатайство, милосердие; наконец, видя, что всё это не приносит желаемых результатов, старшины стали угрожать, что ежели условий изменить нельзя, то им всё равно погибать.

Эта неприличная выходка сделала то, что полковник Гейман, прервав их, сказал: “Вы выслушали от меня всё, что мне было приказано вам сообщить; после этого я не скажу ни слова».

Тогда, видя смущение поверенных старшин, полковник Магомет-Гирей-Лов, желая их успокоить, обстоятельно объяснил старшинам, что всё им сказанное не есть произвол полковника Геймана или графа Евдокимова, а есть непременная воля государя, и потому ни в чём существенно изменена быть не может. Потом полковник Лов очень ловко объяснил им, как неосновательна одна из главных просьб — о дозволении увеличения срока для переселения. Он сказал абадзехам, что они, обманывая нас, обманывают и себя; пусть начнут только безостаночное выселение большими массами, тогда правительство, конечно, не затруднится увеличить срок, видя, что все единодушно выходят. [255]

Желая подтвердить свою догадку, что абадзехи обманывают нас, он представил им то обстоятельство, что они выселялись же при наступлении наших войск минут в десять и не находили этого невозможным; почему же не могут выселиться в течение трех недель, не подвергая себя опасности опять выбираться из жилищ, при появлении наших войск, в четверть часа и скрываться с имуществом по лесам. Этот разговор принес свою пользу, и старшины, кажется, сознали, что решение изменено быть не может и что нужно привести его в исполнение, по возможности, скорее.

Они спросили еще раз, на каких условиях позволено им будет продавать скот; уезжая же сказали, что завтра дадут решительный ответ.

Вслед за тем, полковник Гейман получил сведение, что утром на сборе абадзехов происходили сильные споры между верхними и нижними: первые — стояли за немедленное выселение, а вторые были далеко не все согласны на это предложение. Представитель же верхних абадзехов, хаджи-Измаил, был совершенно одного мнения со своими земляками, а если и говорил на совещании другое, так больше для очищения своей совести.

На этой сходке абадзехов едва не был убит Хось-хаджи, за то, что, тайно от других, один приезжал к русским; однако, имея многочисленных приверженцев, он с самоуверенностью говорил, что убить его не посмеют, а что касается до того, что он ездил один к русским, то этого он и не думал скрывать, потому что не выдавать своих и не сообщать вредных для них сведений ездил он к начальнику Нагорного военного округа, но за тем, что, будучи уверен в бесполезности всех их совещаний, хочет сам, помимо их, устроить судьбу как свою, так и своих приверженцев, и, наконец, если его считают человеком вредным для общественных интересов, то ни он и никто из его единомышленников не пойдут на переговоры.

Эти волнения, во время совещаний абадзехов, и были причинами того, что на переговорах в Ширванской станице не присутствовали ни Осман-Хатуков, ни Хось-хаджи.

Надо заметить, что полковник Гейман конфиденциально получил сведение, что абадзехи ежели и тянули время, то вследствие письма Магомет-Аминя, уже полученного, и другого, [256] ожидаемого, где он советовал им, по возможности, не предпринимать против нас военных действий, а употреблять все усилия остаться на своих местах, намекая, что участь их переменится к лучшему, после ожидаемых политических переворотов.

11-го числа опять явились старшины, в числе которых были Хатук-хаджи и Шецеюк.

Приезд Хатук-хаджи всегда обещал более точные сведения, и теперь он привез следующую весть: что абадзехи, желая определительнее и скорее покончить свои дела, решили разделиться по фамилиям: каждая из них должна выбрать себе старшину, в роде наиба, и присягнуть ему в полном повиновении; что эти выборы произойдут у них сегодня же, вечером, а завтра, по окончательном между собою совещании, выборные явятся и с окончательным ответом. Шецеюк же начал опять свою песню, что все-таки они твердо рассчитывают на изменение условий, особенно касательно срока.

Вести переговоры энергически, с угрозою, начать наступления, во время идущих покосов и проложения дорог, было нельзя, а потому нам самим выгодно было продолжать предначертанные работы, обеспечивая их перемирием; почему полковник Гейман начал показывать вид, будто поддается на обман горцев и верит их доводам о необходимости увеличить срок для выселения; потом, как бы сочувствуя этим просьбам, обещал ходатайствовать о деле и, так как ему самому необходимо было съездить в Ставрополь по своим делам, то он воспользовался этим случаем, обещая лично отправиться в Ставрополь, к командующему войсками Кубанской области. Таким образом, замаскировав истинную причину для просрочки нужного нам времени, полковник Гейман прекратил на время переговоры, с намерением открыть их при начале наступательных движений.

На следующий день съезд был полнее: между старшинами были Шецеюк, и Хось-хаджи, и Хатук-хаджи. Этот съезд объявил от имени всех выборных, которым присягнули выбравшие их семейства, что все они, имея в виду выселение большинства семейств в Турцию, решаются просить ходатайства об увеличении срока на выселение. Принимая эти слова за интриги старшин, желавших задержать абадзехов [257] на одном месте, полковник Гейман сказал им; что невозможно допустить, чтобы большинство отправилось в Турцию, потому что на это нужны хорошие средства, что это не более, как отговорка старшин, чтоб задержать на местах народ, который за то жестоко поплатится, что же касается до ходатайства об увеличении срока, то может согласиться на это тогда только, когда заметит какой-нибудь успех из всех переговоров, потому что до сих пор, кроме пустой проволочки времени, ничего не видно. Слова эти были подробно развиты полковниками Адиль-Гирим-Каплановым-Ничевым и Магомет-Гиреем-Ловым. Хатук-хаджи отвечал, что они не намерены задерживать желающих немедленно, выселиться к нам и что готовы сделать всё что мы хотим, лишь бы заставить нас поверить единодушному искреннему желанию прекратить войну и выселиться или в Турцию, или на указанные нами места. Старшины предлагали комиссии, чтобы она сейчас же послала от себя доверенного человека вызвать глашатого, который бы с дерева прокричал всему обществу: «кто хочет, пусть немедленно выходит на Лабу или переселяется в Турцию!», но что все-таки —прибавляли они — для этого необходим продолжительнейший срок, на время которого, если таковой будет дан, они согласны выдать аманатов сколько и кого мы пожелаем, чтоб те отвечали за всё, что случится. В последних предложениях не слышалась, как прежде, задняя лукавая мысль; просьба звучала теперь чистосердечно. Затем начался горячий разговор старшин с посредниками, по окончании которого каждый из них начал передавать председателю комиcсии то; что узнал, из этого разговора. Соображая всё сказанное, полковник Гейман пришел к заключению, что трудно объяснять просьбу горцев одним желанием тянуть время; и еще такое, которое служит самым удобным для их действий, и что скорее можно поверить, в небывалое единодушное желание народа, прекратить с нами войну и начать исподволь выселение. Имея в виду, наконец, и ту и выгоду; какую приобретали наши войска на мирных работах от продолжения перемирия, он объявил старшинам, чтобы они, как только возвратятся, тотчас же прокричали перед собранием следующее:

1) Кто хочет, пусть выходит немедленно к нам, или переселяется в Турцию. [258]

2) На выселение и переселение дается трехнедельный срок.

3) О продолжении срока ходатайствуется.

4) В продолжение трехнедельного срока не производить неприязненных действий.

5) Русские войска в это время будут мирно двигаться, производя назначенные им высшими властями работы.

6) Когда будет разрешен довольно продолжительный срок, то все семейства должны дать русским, по их назначению, аманатов, которые будут отвечать за всё случившееся.

Старшины, видимо обрадованные такими условиями, немедленно уехали, чтоб объявить об этот народу, и обещались сегодня или завтра придти с окончательным ответом.

Скоро успели справиться с объявлением вышеприведенных пунктов, и вечером того же дня возвратились в Ширванскую станицу Осман, Хатук и Шецеюк. Этот последний, в разговоре наедине, убеждал полковника Геймана поверить вполне единодушному желанию абадзехов мириться с нами и просил его об исходатайствовании им более продолжительного срока на выселение, прибавляя, что все живущие по близости расположения отряда выселятся в течение трехнедельного срока; что же касается до живущих по верховьям рек, то они, посеяв кукурузу, которая поспевает поздней осенью, не будут иметь для сбора её достаточного времени. Когда же уберут хлеба, то начнут переселение, чтобы весною быть на новых местах. В удостоверение того, что к ранней весне не останется ни одного абадзеха на прежних местах, они согласны дать аманатов, по нашему выбору, которые будут отвечать за всякий вероломный поступок.

Ловкий Шецеюк очень искусно развил пред полковником Гейманом, что для него понятна и наша нужда в продолжительном мире, что сам он видел, как наши работы шли несравненно успешнее, не встречая никаких препятствий, и, как самое сильное доказательство единодушного желания помириться с нами, Шецеюк привел то обстоятельство, что старшины ведут переговоры в самое лучшее время для военных действий и по уговору не предпринимают ничего враждебного.

Полковник Гейман, выслушав мысли посредников, которые вывели они из разговоров с абадзехами, и, поверив их с тем, что было высказано и ему самому горцами [259] вообще, а потом Шецеюком, пришел к убеждению, что согласие на просьбу абадзехов может принести нам только одну пользу: при продолжении перемирия, летние работы пойдут успешнее; если же часть абадзехов, оставшаяся на зиму, не будет оказывать нам препятствия, то всё пространство до самого перевала будет занято без выстрела. Затем, став в середине населения горцев, имея уже разработанные сообщения, нам нетрудно будет силою оружия принудить их к выселению, если бы они вздумали нарушить свои обещания.

Поэтому, 13-го июля, после непродолжительных разговоров со старшинами, комиссия условилась с ними в следующем:

1) Начиная с завтрашнего числа, дается трехнедельный срок, в продолжение которого кто хочет пусть беспрепятственно выходит к нам или в Турцию.

2) В продолжение трехнедельного срока, во время движения и производства работ, наши войска не будут начинать неприязненных действий, если не подадут к тому повода абадзехи.

3) Если в продолжение трехнедельного срока горцы, живущие между реками Пшехою и Белою, не выселятся или к нам, или за Пшеху, то им не дозволено будет пользоваться ходатайствуемым для них разрешением убирать хлеба.

4) Абадзехи немедленно посылают к мезмаевцам и хамышеевцам известие, что комиссия не хочет иметь с ними никакого дела за их вероломство.

Но старшины начали убедительно просить об исходатайствовании и им тех же прав. Имея в виду, что их, живущих в неприступных трущобах, выселять силою будет много хлопот, полковник Гейман и комиссия согласились на просьбы старшин; почему сделано предложение: в трехнедельный срок выселиться или к нам, или за Пшеху, объяснив, что только в этом случае будет им предоставлено пользоваться ходатайствуемым временем для уборки хлеба.

5) В случае несогласия хамышеевцев и мезмаевцев теперь же немедленно прислать аманатов, неприязненные действия против них прекращаться не будут.

6) Затем, посылая донесение командующему войсками Кубанской области обо всех веденных переговорах, полковник Гейман сам, когда увидит, что дело принимает [260] серьезный вид, поедет ходатайствовать у графа Евдокимова о нижеследующем:

Всем абхазцам, не успевшим выселиться в трехнедельный срок, дозволить оставаться до ранней весны, на таких условиях:

а) Живущие, между Пшехою и Пшишем, к которым принадлежат и все вышедшие из пространства между Пшехою и Белою, располагаются в двух местах большими таборами, под наблюдением и, ответственностью выбранных и нами утвержденных старшин.

б) Живущие между Пшишем и Псекупсом остаются как есть. Старшины их тоже отвечают за всё случившееся.

в) Раннею весною все абадзехи должны выселиться или на указанные нами места, или в Турцию.

г) Мы производим движения и работы когда и где нам угодно, не прибегая только к неприязненным действиям, если абадзехи не подадут к тому повода; в противному случае мы принуждена будем действовать силою оружия, не считая обязательным всего то, что будет исходатайствовано для народа.

д) Абадзехи, в случае получения разрешения на всё, о чём теперь ходатайствуется, выдают аманатами сколько и кого нам угодно, которые отвечали бы за всё случившееся в тех семействах, в поручительство которых аманат выдан, и эти аманаты остаются до окончательного выселения раннею весною.

е) Все выговоренные условия должны быть обнародованы старшинами.

Спустя несколько часов, старшины вернулись, и объявили, что все условия, заключенные между ними и старшинами, обнародованы, и представили, тут же, от восьми обществ выборных в аманаты.

Приведенный здесь ход переговоров был неважен по своим результатам и, кажется, был предпринят рано.

Как ни плохо было положение абадзехов, но они не были доведены до крайности: у них оставались еще места, между Пшишем и Псекупсом и по ущельям, куда они не ожидали русских осенью, да куда мы, может быть, и не пошли бы, если б нас не понудили к скорейшему окончанию войны усиленные интриги эмиссаров, поддерживаемых Турцией. [261]

Оказалось, что нижние абадзехи фактически покорились, когда пшехский отряд прошел по всему пространству между Пшишем и Пшехой, а верхние абадзехи — когда отряды наши появились в трущобах, и заключили мир на позиции Мальюшеп.

Но нельзя не обратить внимания на ловкость ведения переговоров и на хорошее знание приезжавшими старшинами нашего положения.

Один, Хатук-хаджи, пользуясь своею положительностью, почтенными летами и уважением к нему всех, выпрашивает то, чего не удается другим. Другой, Шецеюк, сказав с первого раза, что главная цель их просьбы заключается в отсрочке времени для переселения, стоит на этой мысли всё время с уверенностью, что исполнят эту просьбу, и затем блестящим образом поддерживает свою уверенность. Он знал о нашей невозможности привести угрозы в исполнение по случаю покосов и постройки дорог. Узнав, что начальникам нашим известно о письме, где Магомет-Аминь упрашивает их оттягивать время, до крайности усиленными доказательствами, направленными в противоположную сторону, он старается уничтожить прежнее настроение и расположить в пользу новых данных, служивших основанием этой просьбе. Наконец, первое слово у него становится последним и так для него выгодно-решенным, как только он мог ожидать.

Окончательные же условия, выговоренные, по-видимому, крайне выгодно для нас, связывали горцев только в одном случае — когда будет выпрошена у графа Евдокимова такая отсрочка для выселения, какая им желательна. Во всех других случаях ни один из пунктов не имел значения.

Все искусство Шецеюка, как видно, заключалось в отличном понимании дела и в сознании, что наши интересы во многом сходились с интересами абадзехов.

(Продолжение будет.)

Текст воспроизведен по изданию: Материалы для истории покорения западного Кавказа. Пшехский отряд, с октября 1862 по ноябрь 1864 года // Военный сборник, № 2. 1866