ГЕЙНС К. К.

ПШЕХСКИЙ ОТРЯД

С ОКТЯБРЯ 1862 ПО НОЯБРЬ 1864 ГОДА

(С картою.)

I.

Краткий очерк последнего периода кавказской войны, с 1861 по 1863 год. — Колонизация. — Общий взгляд на успехи отрядов, действовавших к востоку от Пшекупса. — Сформирование пшехского и даховского отрядов. — Несколько слов от пишущего. — Отряды, действовавшие по Белой. — Сила пшехского отряда. — Пшехская станица. — Задача зимней экспедиции. — Мелкие действия отряда с 20-го октября по 4-е ноября. — Рекогносцировка вверх по Пшехе. — Дело тверских драгунов у Волгай-Обидова. — Занятие ущелья Шебжз. — Рекогносцировка дороги из Аммы в ущелье Курджипс. — Кавказские фуражировки. — Беспечность наших солдат. — Возвращение отряда в Пшехскую станицу. — Полковник Офрейн назначается начальником отряда.

С 1861 года начался новый и последний период кавказской войны.

Если по характеру своему он и не слишком резко отличался от предыдущих, то все-таки имел замечательные особенности, благодаря которым нам удалось блистательным образом окончить эту трудную и продолжительную войну.

Заселение вновь покоренных мест огромными массами охотников было одним из капитальных дел в последние четыре года.

В 1861 году наместник Кавказа, фельдмаршал князь Барятинский, приказал выселить за р. Лабу весь 1-й Хоперский казачий полк в полном составе и 771 семейство Ейского округа. Но так как распоряжение это, не достигнув желаемых результатов, повело к некоторым недоразумениям, [4] то признано было необходимым обратиться к жеребьевой системе и к вызову охотников, как из казаков, так и из регулярных войск Кавказа. Однако и этим способом устранить затруднения было невозможно, ибо Кавказ был не совсем богатым для сего источником. Оставалось одно — обратиться к России и вызывать желающих оттуда.

Между тем не было ни данных, которые могли бы объяснить переселенцам ожидавшую их будущность, ни твердого основания, на которое упирались бы расчеты людей, живущих далеко от Кавказа, а потому не было и охотников. Кто пойдет в отдаленный уголок ловить неизвестные ему выгоды? Кто променяет свое бедное хозяйство на темные надежды будущих благ?... Надо было осветить эту тму — и свет вылился из того же источника, который беспрерывно, в продолжение десяти лет, освещает неразъясненные вопросы нашего отечества.

Его Императорское Величество, рескриптом своим на имя графа Евдокимова, вполне разрешил этот вопрос, точно определив права, вспомоществования, даруемые переселенцам на подъем, и льготы в течение нескольких лет по водворении их на завоеванных землях.

После этого, земледельцы тех мест, где жить было тесновато, имея твердую опору в царском документе, могли заранее рассчитать выгоды и невыгоды предлагаемого переселения и яснее понять всё ожидавшее их впереди. И вот целые вереницы обозов потянулись из России, и уже к концу 1861 года явилось на Кавказе 1,763 семейства, сгруппировавшихся в одиннадцати вновь возведенных станицах.

Введение колонизации в обширных размерах имело в свою очередь благотворное влияние на ход военных действий. Заселение пространства, пройденного нашими войсками, изменило способ войны: тыл, защищаемый жителями и казаками на кордонах, давал возможность войскам не повторять задов, а беспрерывно двигаться вперед. Однако для предстоящего движения в горы одной 19-й пехотной дивизии было недостаточно, почему из Дагестана, из Терской области и из мест формирования резервов начали стягивать войска к западной части Кавказа.

1861 год был замечателен в военном отношении еще и тем, что с этого времени началась особенно энергическая [5] деятельность: несмотря ни на сильные летние жары, ни на суровые зимы, войска, в продолжение всех четырех лет, не сходили с боевых позиций и не знали других жилищ, кроме палаток, перенося их за собою всё далее и далее в глубь ущелий, ни на неделю не прекращая своих занятий, тогда как прежде отряды выступали для военных действий только на короткие периоды времени в так называемые экспедиции, по окончании которых расходились по своим штаб-квартирам, сменив или усилив предварительно все гарнизоны, стоявшие по укреплениям. С этого же года, вследствие местных и племенных условий еще непокоренной части Кавказа, военные действия разделились на два театра: один — к западу от р. Пшекупса, где главным отрядом был адагумский, действовавший между устьем Кубани и берегом Черного моря; другой — к востоку от этой реки, где было несколько значительных отрядов, направлявших свои наступательные действия от Лабы к главному хребту гор. Сильнейшим из них и действовавшим постоянно по главной операционной линии был пшехский отряд.

Так как круг военных действий этого отряда не выходил из района, лежащего к востоку от Пшекупса, то я брошу предварительно самый общий взгляд на всё происходившее здесь с 1861 до конца 1862 года, то есть до того времени, когда судьба сделала меня свидетелем славного конца долголетней кавказской войны.

Если б племена, живущие между Лабою и Белою, как-то: бесленеевцы, баракаевцы, махошевцы, егерухаевцы, темиргоевцы, и, в горных ущельях, абадзехи, были с нами в открытой вражде, то действия отрядов и в особенности колонизация шли бы очень медленно; но, благодаря предыдущим действиям генерала Филипсона, заключившего почти со всеми вышеупомянутыми племенами мирные договоры, успешность того и другого была более чем быстра.

Пользуясь этой предварительной подготовкой, частные начальники продолжали, по наружности, поддерживать мир, стараясь даже не замечать некоторых наглых выходок горцев, и, не теряя времени, успели трудами абадзехского отряда соединить Майкоп со станицею Лабинскою, посредством так называемой абадзехской линии, а в конце июня, трудами войск лабинского отряда, выстроить ограды для одиннадцати станиц. [6]

Прикрывшись таким образом лабинскою и мало-лабинскою кордонными линиями и заселив русскими переселенцами всё пространство между Лабою и Бедою с одной стороны, Урупом и Ходз с другой, мы так прочно установились между горскими племенами, что начальство наше нашло возможным прекратить прежнюю политику и, по окончании только что упомянутых работ, объявить всем туземцам, в занятом нами пространстве, о необходимости выселения их к известному сроку. Переселение началось. Большая часть горцев пошли за Белую, а остальная в Прикубанские степи. С абадзехами же мир не прекращался.

Обстоятельства, в которые поставлены были эти племена, показали им всю бесполезность сопротивления, вследствие чего они молча покорились своей судьбе, кроме многочисленного племени бесленеевцев, которое не трогалось с места. Чтобы не дать их протесту развиться до фанатизма и дабы избавиться от жертв с нашей стороны, утром 20-го июня 1861 года, аулы их были внезапно окружены и всё четырехтысячное племя выведено на правый берег Урупа, под сильным прикрытием наших войск. Впрочем, желавшим переселиться в Турцию дано было разрешение, вследствие которого всё племя изъявило намерение к этому переселению, исключая 110 семейств, оставшихся в наших владениях и водворенных в нижне-кубанском приставстве. Пример бесленеевцев подействовал на медливших выселением: вскоре вышли все беглые кабардинцы, которым отводились места по левому берегу Ходз, близ Лабинской станицы. Часть шах-гиреевцев, не успевших выселиться в Турцию, подалась вверх по ущельям, где провела зиму с 1861 на 1862 год; весною же часть из них вернулась и поселилась близ беглых кабардинцев.

По возведении станиц, около укрепления Хамкеты, 20-го июня был собран верхне-абадзехский отряд с целью занять всё течение Фарса и приготовить места для новых поселений. Усилиями этого отряда, осенью 1861 года, была окончена просека вниз по Фарсу до теперешней Нижне-Фарсской станицы и устроено прямое сообщение по Псефиру, между укреплением Хамкетами и абадзехскою кордонною линиею.

Дальнейшие зимние действия обоих абадзехских отрядов состояли в разработке дорог вверх по Белой, Фюнфту к [7] Хамкетам и другим пунктам, в постройке станиц и промежуточных постов, предположенных в этом крае.

Абадзехи, видя готовность нашу перенесть военные действия в горы, пришли в сильное волнение. Численно усиленные выходцами племен, передавших уже нам все свои земли до гор, они решились дать отпор и отмстить за изгнанных. Значительные партии убыхов и ачипсхойцев, прибывшие с берега, усердно поддерживали их воинственное настроение. Смотря на всё это, можно было предполагать, что абадзехи не ограничатся только обороною своих ущелий, но будут нападать и на наши новые поселения. Предположение это получило тем более вероятия, что пространство между реками Белой и Малой Лабой, со стороны Ходз, не было еще замкнуто укрепленною линиею, вследствие чего дорога к передовым пунктам 8-й и 7-й бригад была для них открыта. В то же время в ущельях Пшиша, Пшехи, Курджипса и других рек кишели огромные партии.

Еще с февраля 1862 года начались приготовления к предстоящей горной войне. Так из состава обоих абадзехских отрядов, средоточие которых было на Белой у Ханского брода (где теперь Ханская станица), сформирован был пшехский отряд, назначение которого состояло в действии по р. Пшехе; почему он должен был открыть предварительные работы для проложения просеки от Ханской на Пшеху. Это и было началом вторжения в горные места.

Заметив движение наше вперед, абадзехи, после бесполезных переговоров, решились наконец заявить враждебные к нам отношения уже не мелкими стычками, как прежде, а открытым восстанием в значительных массах. Первая попытка была 2-го марта. Апшеронский стрелковый батальон шел из Майкопа к устью Фюнфта по вновь разработанной дороге. При подъеме на так называемую Семиколенную гору, его встретила весьма сильная партия горцев. Загорелся страшно-неровный бой. Штык и шашка работали безостановочно в продолжение нескольких часов; неумолкаемая пальба заглушала воинственные вопли горцев, до двухсот раненых и убитых своею кровью обмывали скаты этой горы. Противник однако уступил горсти храбрецов, остатки которой пошли дальше, оставив убитых на поле битвы, не будучи в силах подобрать их. Через несколько времени был прислан [8] на это роковое место отряд войск, который и подобрал оставшиеся трупы, изувеченные горцами самым оскорбительным образом.

Этот случай вывел нас из неопределенного положения: известие, что между нападавшими были горцы из числа переселившихся по левую сторону Ходз, принудило наше начальство объявить всем туземцам, жившим между верховьями рек Лабы и Белой, требование о немедленном очищении занимаемых ими мест и о переселении на Кубань; в противном случае им угрожали силою. Ни верхние абадзехи, ни махошевцы, ни егерухаевцы, ни баракаевцы не послушались этой угрозы, почему приказано было очистить от населения всё вышеупомянутое пространство и уничтожить их жилища, хлеб и все запасы. С 8-го марта наши войска начали приводить этот приговор в исполнение, и к 27-му всё было кончено. Солдаты, которым памятен был вышеописанный случай 2-го марта, не знали усталости, преследуя горцев по сильно пересеченной местности. Разбежавшиеся жители частью ушли за Белую, частью подались к верховью её, в трущобы снеговых гор. Войска же, преследовавшие их, принялись за постройку постов и станиц, дабы окончательно отрезать эти места от гор и не давать возможности отдельным партиям возвращаться.

Оставалось нетронутым только одно даховское общество, да и подступы к нему не были еще подготовлены; почему решено было покорение его отложить до более удобного случая, а пока заняться подготовительными работами, т.е. прорубать туда просеки.

Таким образом, к апрелю месяцу в наши руки перешла значительная полоса земли между Малой Лабой и Белой, до самых снежных гор; вследствие того явилась необходимость отрядить часть войск для окончательного утверждения за нами этой территории. 25-го числа был сформирован даховский отряд, силою в 17 батальонов пехоты.

С весною огромные транспорты переселенцев начали прибывать из России, и к 1-му июля все вновь выстроенные станицы были уже ими заселены.

В мае 1862 года линия общего расположения наших войск определялась течением реки Белой от самых снежных высот до Ханского брода. Сила в 35 батальонов пехоты, 19 [9] эскадронов драгунов, 41 сотни казаков при 38 орудиях, отделив степное пространство от края северных отрогов главного хребта, угрожала теперь вторжением во все ущелья, тянущиеся к юго-западу от Белой (Из приведенного числа войск, 5 батальонов пехоты, 12 эскадронов драгунов, 32 сотни казаков, при 12 орудиях, были распределены по постам, на вновь возведенных кордонных линиях, для несения службы). В ожидании же сигнала к общему наступлению, войска занимались окончательною отделкою станиц 8-й бригады, разработкой дорог и окончанием постройки кордонных линий. По временам от этой массы войск отделялись значительные отряды для нападений на сборные пункты неприятельских партий, чтобы расстраивать их планы относительно покушений на наши станицы и заставлять их самих заботиться о собственной защите.

В первых числах июня, вышеозначенные работы, в районе 25-го и в некоторых пунктах 24-го полков, на столько подвинулись вперед, что окончание их можно было предоставить кордонной страже; действующим же войскам можно было начать наступление за Белую.

На долю пшехского отряда выпал жребий вторгнуться в ущелья раньше всех отрядов. Просека, веденная им с февраля, по направлению к Пшехе, была подвинута почти к посту Куаго.

10-го июня, в составе 13 1/2 батальонов пехоты, 8 эскадронов драгунов, 4 сотен казаков, при 18 орудиях (12 пеших, 4 конных и 2 горных), отряд выступил из Ханской, перешел на левый берег Белой по мосту, окончил расчистку просеки, а 16-го главная часть его находилась уже при впадении реки Пшекодз в Пшеху и занималась постройкою Пшехской станицы, которая на первое время могла служить отличным опорным пунктом для дальнейших действий вверх по Пшехе. Путь наших войск до Пшехи был ознаменован полным поражением громадной партии, решившейся сделать нападение на колонну среди совершенно открытой местности. Перекрестный картечный огонь из шести орудий, меткая пальба густой линии стрелков, поражая противника, понесшего огромные потери, не допустили его действовать холодным оружием. Это была первая блистательная наша победа в пределах абадзехских земель, после которой войска положили не отступать ни на шаг. [10]

Дальнейшие занятия отряда в течение второй половины июня, всего июля, августа и сентября состояли в возведении станичной ограды, в устройстве обеспеченного сообщения с Ханской, в заготовлении зимней пропорции сена, в рекогносцировках и набегах по долинам Пшехи и в обе стороны этой реки до рек Белой и Пшиша, у устья которой находился в то время шапсугский отряд.

В начале сентября заготовленное сено было свезено в склады, а во второй половине месяца, окончив главные работы, пшехский отряд был свободен. К этому времени и даховский отряд окончил возложенные на него работы в районе 24-го полка и обеспечил себя на зиму сеном. Таким образом, два главнейшие отряда, составлявшие почти все силы действующих войск к востоку от Пшекупса, были совершенно готовы приступить к наступательным действиям.

По общему распределению действий в горах, даховский отряд назначался для прочного занятия долины Курджипса, а пшехский долины Пшехи.

Огромные сборища горцев на Курджипсе могли помешать трудному предприятию занять вход в это ущелье; потому 21-го сентября предписано было пшехскому отряду, которому удалось уже ворваться в ущелье, сделать диверсию вверх по Пшехе, с целию привлечь на себя собравшиеся массы на Курджипсе и тем облегчить даховскому отряду занятие долины этой реки.

Выступив в назначенный день, пшехский отряд, рекогносцируя новые места, рубил между прочим просеки и вел беспрерывно перестрелку: так дошел он к 1-му октября до реки Яш (в 20 верстах от ст. Пшехской); 4-го вернулся в Пшехскую; 6-го главные силы его двинулись к Пшишу, заняли урочище Кошхо-Дечук, передвинулись к Шегуже-Хабль, соединились с войсками шапсугского отряда и занялись работами по устройству дорог и кордонной линии от поста Кошхо-Дечук до Кубани.

Появление пшехского отряда, как отдельной силы, было ознаменовано рядом блистательных дел: бой при занятии Пшехи, рекогносцировка вверх по реке во владение урочищем Кошхо-Дечук достойны занять лучшие места в ряду военных [11] подвигов. Но обстоятельства не допустили меня быть их участником, а брать на себя ответственность за рассказ того, чего не был свидетелем, я не решаюсь (Считаем нелишним упомянуть, что нам обещан полный обзор деятельности пшехского отряда, со времени его образования до октября 1862 года, т. е. до начала настоящего обзора, одним из ближайших участников славной деятельности отряда. — Ред.).

Смело можно надеяться, что кавказские товарищи не оставят этого пробела непополненным; сочувствуя тому, что только добросовестный свидетель и может сказать правдивое слово, и проникнутые желанием иметь полную историю славной кавказской войны, они, вероятно, поделятся с товарищами по оружию своими воспоминаниями, которые лучше моего рассказа ознакомят публику с различными фазами кавказской войны и дадут разнообразный материал для военных историков. Неужели официальные документы будут служить единственным источником, например, хоть для истории адагумского отряда, который, с 1856 по 1863 год, один очистил всё пространство к западу от Пшекупса? Неужели молодецкие дела даховского отряда не будут представлены в живых рассказах очевидцев? Ведь из историй значительных отрядов, действовавших в последнее время, почти независимо один от другого, составится полное повествование о славной борьбе.

Приступая к описанию боевой и бивуачной жизни пшехского отряда, я, конечно, не имею в виду писать его историю. Всем служащим известно, на сколько это возможно для строевого офицера.

Во время двухлетнего беспрерывного моего пребывания в отряде, я хорошо ознакомился с трудами и лишениями войск и, пристально всматриваясь в военные действия, успел уяснить себе общий план действий и частности исполнения, вследствие чего кажущиеся отрывочные действия сомкнулись в одно непрерывное целое в том виде, в каком я предлагаю его на суд публики.

Личное мое присутствие почти во всех походах, сведения, полученные от крайне добросовестных свидетелей о том, чего я по своему отсутствию видеть не мог, и журнал военных действий пшехского отряда — вот источники, которыми я пользовался.

Эпизоды, рождавшиеся при столкновениях между своими и [12] горцами, списаны с натуры и введены больше для того, чтобы этими явлениями объяснить дух наших войск при различных обстоятельствах боевой жизни. Может быть, незнакомым с полевою жизнью кавказских войск эпизоды эти не покажутся лишними.

В тот период времени, с которого начинается мой рассказ, кроме даховского и пшехского отрядов, к востоку от реки Псекупса, действовали еще:

1) На самом левом фланге линии общего расположения войск, в Шан-Гиреевском ущелье, небольшой мало-лабинский отряд, который, замыкая выходы из ущелий снежных гор, прикрывал собою всё течение реки Лабы. Сформированный 3-го октября 1861 года, он почти всё время стоял лагерем выше укрепления Псебай, а силою редко превосходил три батальона пехоты, одну сотню казаков и два горных орудия.

2) Хамышейский отряд, сформированный, 25-го мая 1862 года, из частей мало-лабинского и даховского отрядов. 17 рот, сотня казаков и два горных орудия, составлявшие его, работали капитальную дорогу вверх по Белой до Хамышейской долины. В начале июня он был усилен еще 12 ротами.

3) Шапсугский отряд, первый раз сформированный весною 1861 года, на реке Супс, для проложения удобного сообщения между укреплением Григорьевским и Екатеринодаром. По окончании работ, он был распущен. 10-го января 1862 года вновь сформирован был отряд под именем шапсугского, для проложения дороги от этого поста к Пшишу. Отряд открыл свои действия в составе 11 рот пехоты, двух сотен казаков и двух орудий. К середине февраля, предполагаемая дорога от Кубани до протока Флюк была кончена, а к 20-му числу отряд двинулся вверх по Пшишу, как для рекогносцировки, так и для отвлечения сил противника от войск у Ханского брода. 24-го февраля отряд возвратился на Кубань и до октября занимался поправкою дороги. В октябре он опять явился на Пшиш и вошел в состав пшехского отряда.

Пшехский же отряд в это время был на Пшехе, но не весь: часть его, около трех батальонов пехоты, четырех [13] орудий и одной сотни казаков, находилась у поста Кошко-Дечук (на Пшише), занимаясь расчисткой на ружейный выстрел оврага, окружающего этот пункт. В скором времени эта часть, соединившись с расформированным шапсугским отрядом, примкнула к войскам пшехского отряда, сосредоточенным в Пшехской станице, оставив на постах по Пшишу небольшие гарнизоны (По расформировании шапсугского отряда, начальнику пшехского отряда подчинилась пшишская линия, состоящая из постов; Кошко-Дечук, Шегуже-Хабль, Пшечетын, Тетер-Хабль, Пшишский и Флюк. Ему же предписывалось, с прибытием шестых резервных батальонов Кабардинского, Ширванского и Самурского полков, вместе с пешим казачьим батальоном, занять посты следующим образом: на посту Кошко-Дечук — 3 роты; на Шегуже-Хабль — 1 1/2 батальона; на Вабакуевском редуте, где находились склады артиллерийский, винный и экстерного сена — 3 роты; на посту Флюкском — 3 роты; по этим же редутам были расположены 6 легких орудий), в ожидании скорого прибытия нескольких резервных батальонов, долженствовавших усилить пшишскую линию.

Пшехский отряд к концу октября имел следующий состав: Пехота: апшеронский, ширванский, самурский, 19-й, кавказский гренадерский, сводно-линейный № 1-го и две роты сводно-линейного № 4-го — стрелковые батальоны, 1-й и 5-й батальоны Кубанского, 3-й, 4-й и 5-й батальоны Ставропольского, 5-й резервный батальон Куринского пехотных полков, линейный № 6-го батальон и казачий пеший № 13-го батальон. Артиллерия: артиллерийские взводы: два — батарейной № 3-го батареи, три — облегченной № 3-го батареи (которые еще имели легкие орудия), один — облегченной № 4-го батареи, один — горной батареи 19-й артиллерийской бригады и один — конно-казачьей № 13-го батареи. Кавалерия: дивизион Переяславского и дивизион Тверского драгунских полков и три сотни казаков. Всего 14 1/2 батальонов, 10 орудий, 4 эскадрона драгунов и 3 сотни казаков (В кавказской войне вычисление войск, считающихся в отрядах, не составляет большой важности и может служить только указанием, как велик был источник сил, из которых отделялись подвижные и рабочие колонны; здесь же интерес экспедиций принадлежал всегда тем его частям, которые предпринимали их. Смотря на точность вычисления всего отряда с этой точки зрения, я в течение всего рассказа не часто буду высчитывать полный состав войск, за то всегда, по возможности, точно буду упоминать про те батальоны, артиллерийские взводы и эскадроны, которые непосредственно принимали участие в каких-либо предприятиях. Говорить про частую замену одних батальонов другими, приходящими из штаб-квартир, считаю и трудным, и бесполезным занятием). [14]

Начальником пшехского отряда в то время был командир батарейной № 3-го батареи, полковник Шестаков; но так как при этом же отряде находился постоянно начальник войск, за Лабою расположенных, генерал-майор Преображенский, то и все действия отряда производились по его личному распоряжению.

Пшишская же линия, составлявшая как бы отдельный кордонный отряд, находилась под ведением старшего штаб-офицера, из расположенных там войск.

Пшехская станица расположена на левом берегу реки Пшехи, в небольшом расстоянии от впадения её в Белую.

В октябре 1862 года она представляла характер чисто военного лагеря; ничто не намекало на присутствие мирных поселенцев, бывших в то время в очень незначительном количестве.

Подъезжавшему к станице, с правой стороны реки, еще издали виднелся возвышенный левый берег, покрытый землянками различных величин, расположенных амфитеатром; из-за вала, окаймляющего изгибы возвышенного берега, показывались белые ряды палаток, шатры походного госпиталя и высокие бунты провианта и овса (Таков был вид всякой строящейся, стало быть и всякой передовой станицы. До прибытия переселенцев, станичная ограда служила прикрытием главных складов войск, действовавших где-нибудь вблизи). Саженях в трехстах выше станицы, на узкой долине, образованной отодвинувшимся высоким берегом от низменного, толпились группы солдат, занимавшихся постройкою пшехского моста; над этим муравейником покровительственно выглядывал с высоты небольшой фас отдельного маленького укрепления, вмещавшего в себе пороховой погребок.

Внутреннее пространство станицы, огороженное для 250 семейств, было довольно обширно. Леса же, окружавшие станицу, не были еще очищены от неприятельского населения, вследствие чего небольшие конные партии горцев и одиночные всадники постоянно разъезжали около неё, наблюдая за нами и пользуясь всякой оплошностью с нашей стороны.

Сообщения Пшехской с ближайшими, уже населенными станицами производились по двум дорогам: одною с ст. Белореченской, находящейся не далее девяти верст, и другою [15] с Ханской, верстах в восемнадцати, где был постоянный мост, чрез который, во время полноводия, переправлялись и все желавшие попасть в ст. Белореченскую, так как в то время против этой последней моста еще не было.

Движение по этим дорогам производилось не иначе, как под прикрытием войск: не менее батальона пехоты и одного или двух орудий артиллерии.

Военные действия пшехского отряда, по естественному ходу дел, должны были открыться по всем направлениям от Пшехской станицы, как от центра, с целью очищения окрестностей от абадзехов; но цель эта, при густом населении абадзехов, расселившихся среди плодородных полей, требовала немало времени, почему командующий войсками Кубанской области, на всю зимнюю экспедицию, то есть с 1-го ноября 1862 г. до 1-го апреля 1863 г., предположил окончить только следующие задачи:

1) Очистить, до весны, всё пространство между Белой и Пшехой до самых гор, уничтожая аулы, запасы и захватывая как пленных, так и имущества враждебных горцев.

2) Уничтожить все преграды, устроенные горцами для воспрепятствования движению наших войск и очистить те из перелесков, под прикрытием которых горцы могли бы маскировать свои сборы и делать неожиданные нападения.

3) Употребить все усилия к скорейшему окончанию моста через Пшеху и ледорезов у моста в ст. Ханской.

4) Окончить просеку, для прямого сообщения, между станицами Пшехской и Ханской (От начальника же войск, расположенных за Лабою, начальнику пшишской линии были предложены следующие занятия: 1) заготовить хворост и колья для предполагаемых станиц близ Шегуже-Хабль (Бжедуховской) и Габукай (Габукаевской); 2) заготовить каюки для устройства подвижного моста; 3) затем шли еще некоторые хозяйственные распоряжения).

Вследствие этих предположений, Пшехская станица была избрана главным сосредоточием отряда; из неё высылались подвижные колонны для разных предприятий, и сюда же возвращались войска по исполнении возложенных на них поручений.

Первый шаг к выполнению инструкции был сделан в конце октября. Предполагая открыть действия сначала вверх по Пшехе, генерал Преображенский счел необходимым предварительно обеспечить станицу от нечаянных нападений значительных партий с северной стороны. 20-го октября отряд [16] двинулся из станицы вниз по левому берегу Пшехи и, остановившись в восьми верстах, приступил к постройке пшехского поста; небольшой гарнизон, оставленный в опустелой станице (1 батальон пехоты, при двух орудиях, 2 эскадрона драгунов и 2 сотни казаков), занялся с следующего же дня небольшими рекогносцировками, для открытия прямых сообщений с ст. Ханскою и постом Кошко-Дечук. Как ни мелки, казалось, были эти предприятия, но и для них такого числа войск было недостаточно; почему состав гарнизона увеличили еще двумя батальонами, присланными из отряда. Воспользовавшись этим подкреплением, заведывающий войсками в Пшехской станице решился сделать набег по реке Неподах.

Войска, назначенные для этого, в полночь были уже под ружьем, а к рассвету, в совершенной тишине, обошли аулы и начали уже подходить к ним, как горцы, случайно вышедшие из сакель, заметив наш отряд, подняли тревогу. Но не для боя просыпались они. С первым криком, возвестившим тревогу, большая часть кинулась спасать самих себя, свои семейства и пожитки. Несколько выстрелов, пущенных на авось, были единственным сопротивлением. Когда же наши подошли к аулам, то они были уже пусты и дженгеты, населявшие их, успели скрыться. Захватив годную часть брошенного имущества, в особенности медную посуду, и зажегши сакли, отряд отступил в станицу.

После этого движения, гарнизон не предпринимал больше ни одной рекогносцировки и занимался окончанием станичного вала.

29-го октября, около одиннадцати часов утра, несколько хоров песенников, под аккомпанемент пискливых кларнетов, дружно отхватывавших молодецкие песни, послышались около станицы, и вслед затем батальон за батальоном начали вступать в станицу, окончив постройку Пшехского поста. Верховые и пешие офицеры запестрели по станице; базар наполнился солдатами, стало быть и шумом; переселенцы и переселенки, одевшись почище, вылезли из своих землянок... Безжизненная станица закипела.

Не тяжелы были, для такого большего отряда, прошедшие труды, почему генерал Преображенский не счел нужным давать войскам отдых, тем более, что всё уже было подготовлено [17] для начатия разработки дороги по прямому направлению в Ханскую. Рекогносцировки, исполненные пшехским гарнизоном, и расспросы достаточно ознакомили нас с местностью, лежащею по этому направлению. 30-го октября назначалось выступление войск двумя колоннами: одна — из 3-х батальонов пехоты, при 2-х орудиях, под начальством командира Апшеронского стрелкового батальона, должна была направиться на редут Мишоко, другая же — из 4 1/2 батальонов пехоты, 4-х эскадронов драгунов, одной сотни казаков, при 6-ти орудиях, подчиненная командиру 5-го батальона Кубанского пехотного полка, должна была двинуться прямо от Пшехской станицы, на высоты, лежащие по правой стороне реки Пшехи, к аулу Айтак-Балатукова, отстоящего от станицы верстах в шести. Небольшое расстояние дало возможность быстро и неожиданно подойти к аулу. Жители бежали в лес, а оставленное имущество перешло в собственность солдат. Войска расположились по саклям, и на другой же день, с двух противоположных сторон, от редута Мишоко и от аула Айтак-Балатукова, началась рубка просеки. Позиция у занятого аула была до того бедна водой, что большую часть лошадей принуждены были отослать в станицу, оставленных же при войсках водили на водопой к Пшехе. Оставив аул в наших руках, неприятель не пытался более появляться, и рубка шла беспрепятственно до 3-го ноября.

В станице в это время работа моста, через Пшеху подвигалась довольно успешно.

Войска же, стоявшие на реке Пшише, занимались: постройкой на постах платформ для установки крепостных орудий, устройством дамбы и постройкой моста через проток Хорго.

Заниматься исключительно работами и оттягивать время для наступательных движений было невозможно, тем более, что величина отряда позволяла внутренние работы производить одновременно с наступлением, не отнимая необходимых сил от подвижных колонн; почему генерал Преображенский, оставив на рубке для продолжения работ незначительную часть войск, с остальными, 3-го ноября, воротился в ст. Пшехскую, а 4-го, рано утром, собравшиеся за станицею 8 1/2 батальонов пехоты, 4 эскадрона драгунов, 2 сотни казаков и 8 орудий потянулись вверх по левому берегу Пшехи.

Пройдя две неглубокие балки, в виду станицы, колонна [18] дошла до ровного и довольно широкого места, окаймленного с правой стороны редким невысоким лесом, а с левой крупным обрывом к низменности, по которой течет извилистая Пшеха. Местность эта не благоприятствовала горцам, потому что не маскировала их малочисленности, если бы им вздумалось выйти из леса; оставаясь же в лесу, они не могли нам наносить вреда своими выстрелами. Так как для движения нашей кавалерии не представлялось ни малейшего препятствия, то означенное пространство было пройдено без выстрелов. Но далее местность заметно изменялась: чистая роща, с правой стороны, обращалась мало-помалу в молодой лес, заглушенный густым кустарником, который всё ближе и ближе подходил к обрыву. Горцы, укрывшись в лесу, начали постепенно учащать огонь. Правая цепь наша, заняв опушку, отвечала, по обыкновению, очень усердно. Таким образом мы подвигались вперед. На шестой версте, отряд наш наткнулся на аул Пшипи-Хабль, из которого жители, с имуществом, успели уже выбраться. Вскоре запылавший аул остался назади. беспрерывный огонь горцев много замедлял наше движение, так что на возвышенность Волгай-Обидова (где впоследствии поставлен пост Тубинский, отстоящий от станицы верст на восемь) мы прибыли в четыре часа пополудни. Здесь горцы особенно усилили свой огонь, намереваясь, вероятно, помешать спуску обоза с горы; но правая цепь наша, усиленная резервами, кинулась на них так дружно, что абадзехи подались в кусты далее ружейного выстрела от дороги, где и были удерживаемы до тех пор, пока весь отряд не спустился в довольно обширную, безлесную равнину, продолжая движение вверх по левому берегу реки и оставляя высоты с правой стороны. По отступлении с горы последней цепи, гребень высот немедленно был занят горцами, откуда они провожали нас более салютационными, нежели боевыми выстрелами, так как пули едва долетали до колонны. Вскоре отряд дошел до места, где в настоящее время расположена станица Кубанская, разбил лагерь, поужинал и расположился для отдыха. Вскоре залп, раздавшийся с высот, разбудил всех, но тревоги общей не было; только цепь, выдвинувшись немного вперед, приняла на себя обязанность обмениваться выстрелами с противником, который не мог угомониться до самого рассвета. [19]

Потеря прошедшего дня состояла из одного убитого и семи раненых нижних чинов; ночь же прошла без жертв.

На другое утро, пообедав до рассвета, наполнив патронташи патронами, надев ранцы и навьючившись всякого рода торбочками, войска двинулись дальше. Снова визгливые пули начали обычный концерт и провожали колонну весь восемнадцативерстный переход до большего аула Исаак-Шуулухова. В этот день к прежним семи носилкам присоединились еще четыре: одни с убитым и трое с раненными.

Общее показание лазутчиков, что далее дорога будет гораздо хуже пройденной, и неуменье их объяснить, на сколько она удобна для движения колесного обоза, принудили генерала Преображенского произвести несколько рекогносцировок.

Для этого, 6-го ноября, были назначены две колонны: одна — из четырех батальонов пехоты, дивизиона драгунов и четырех орудий, под начальством подполковника Шестакова, двинулась вверх по реке; другая же, небольшая колонна, под начальством подполковника Краузе, перешла на правый берег реки.

Дорога, предстоявшая первой колонне, сохраняла тот же характер: справа тянулся лес, то приближаясь, то удаляясь от дороги, слева — обрывистый берег. Перестреливаясь с довольно сильным неприятелем, засевшим в лесу, колонне часто приходилось останавливаться, то для истребления встречавшихся на пути аулов, то для обделки спусков через промоины. Поздно вечером прибыла она в аул Исаак-Туулухова, с десятью ранеными.

Второй колонне выпала более счастливая доля: с приближением её к аулам, последние были очищаемы без сопротивления. Истребив беспрепятственно значительное количество аулов и набрав в изобилии фуража, колонна эта вернулась на место раньше первой.

Убедившись посредством произведенной рекогносцировки, что дорога дальше не так дурна, как говорили, генерал решился, с большею частью отряда, двинуться далее того места, до которого доходил рекогносцировочной отряд. 5 батальонов пехоты при 4 орудиях, 2 дивизиона драгунов и сотня казаков выступили под личным его начальством. Пройдя верст десять и найдя удобный брод, колонна перешла на правый берег, по которому тянулась беспрерывная цепь аулов. [20]

Уничтожить эти аулы безотлагательно было необходимо: расположенные большею частью на полугоре высокого правого берега, они командовали дорогой, идущей по более низменному левому берегу, и если бы эти аулы были оставлены, то при движении отряда, во время полноводия, когда доступ к ним делался невозможным, пришлось бы дорого заплатить за такой промах. Однако, к удивлению отряда, все аулы были уже брошены даже огромный аул эфендия Багова, укрепленный завалами, почти не оказывал никакого сопротивления. Генерал Преображенский, задавшись намерением осмотреть дорогу как можно дальше и истребить по возможности больше аулов, быстро двигался вперед, не завязывая серьезного дела с горцами, упорно продолжавшими перестрелку из леса.

Пройдя версты две за реку Тыжжи, впадающую в Пшеху с правой стороны, отряд повернул назад. Заметив, что войска наши имеют намерение возвратиться на свою прежнюю позицию, горцы по обыкновению усилили огонь. Так как близ реки Тыжжи кусты с левой стороны дороги отступали от неё далее ружейного выстрела, образуя полукруглую поляну, то части войск, подходившие к этому месту, выходили из-под выстрелов. Горцы, видя это, бросились опушкой обегать поляну, спеша занять то место у реки, где кустарник опять близко подходил к дороге, чтобы оттуда сильным огнем встретить нашу колонну; но сюрприз, готовившийся для нас, обратился на их же голову. Дивизион переяславских драгунов на рысях пошел вперед по дороге и, подойдя раньше горцев к тому месту, куда они стремились, перешел реку Тыжжи, повернул правым плечом, вошел в кусты, потом, сделав второй заезд правым плечом, двинулся по кустам в тыл неприятеля, уже засевшего там. Увидев себя обойденными, горцы кинулись бежать; но драгуны их преследовали не без успеха: кусты были очищены, четверо раненых, шесть трупов и куча оружия остались в наших руках (Среди самых жарких дел, никто не видел, чтобы горцы не подбирали трупов своих товарищей. Оставить убитого в руках неприятеля считалось у них великим бесчестьем. Убитый в бою есть их знамя. Поэтому добыча убитыми выражает то, что неприятель бежал вполне пораженный). После этого горцы не тревожили больше колонны, и она, хотя и поздно, успела прийти на позицию. Остававшиеся там войска тоже не сидели без дела: перейдя на правую сторону Пшехи, они продолжали истреблять аулы, из которых [21] один только Худако-Хабль попытался было оказать что: то в роде сопротивления. Убыль этого дня состояла из двух убитых и тринадцати раненых, в том числе один обер-офицер (Переяславского драгунского полка поручик Савицкий).

8-го ноября была назначена, под начальством майора Экельна, последняя рекогносцировка по реке Даго, кончившаяся совершенно благополучно.

Действиями нашего отряда, с 4-го по 9-е ноября, всё пространство от Пшехской до теперешней Апшеронской станицы было очищено, по прямому направлению, от множества аулов. 9-го числа, уничтожив и аул Исаак-Шуулухова, отряд тронулся обратно в ст. Пшехскую. Ранцы, облегченные от сухарей, и повозки без провианта и фуража дали возможность сделать большой переход. Противник снова принялся за свое дело: лес и высоты, скрывавшиеся в густом тумане, были уже заняты горцами. С приближением же отряда к Волгай-Обидову надо было серьезнее подумать об обеспечении подъема войск и обоза, который, под выстрелами, мог бы нам стоить дорого; поэтому дивизион Тверского драгунского полка, под командою майора Суринова, был поведен полковником Шестаковым вперед. Взойдя на высоту, драгуны двинулись прямо в кусты, но, не встретив там противника, повернули налево и, пользуясь густым туманом, решились обойти горцев. Тихо и смело пробирались тверцы разными прогалинами, среди кустов. Обходное движение их удалось. Заняв гребень высот, горцы беспечно продолжали пускать пули в черневшую, сквозь туман, полосу колонны... Но вдруг сзади их грохнули знакомые им выстрелы... Дрогнули храбрые абадзехи и кинулись назад; но было уже поздно: драгуны, заняв все тропинки, с шашками наголо встретили спасавшихся. Горцы с отчаяния кидались под лошадей; но и там пуля или шашка находили их: более двадцати пяти неприятельских тел остались неподобранными; много оружие, как на убитых, так и брошенного во время поспешного бегства, досталось победителям. Мы потеряли выбывшими из строя только четырех, израненных шашками.

Не доходя пяти верст до ст. Пшехской, отряд наш должен был остановиться на ночлег, потому что мост через балку Хошеруково был горцами разобран и бревнами его [22] завалены спуск и подъем. 10-го ноября балка расчищена, мост построен, и войска, рано утром, вступили в станицу.

Пошла в ней обычная хлопотня: повезли в Майкоп раненых и больных, полетели в штаб отряда кипы требований на провиант, рационы, патроны, артиллерийские заряды и проч. Штабные писаря снова, не разгибаясь, заскрипели перьями. Станица опять оживилась: песни раздавались во всех её концах; духаны обставились группами солдат, клянущихся друг другу в дружбе или сквозь слезы рассказывающих об убитых товарищах, а вечером, в тусклых, одиночных окнах землянок, виднелись, около зеленых столов, кружки офицеров с карточными веерами в одной и со стаканами глинтвейна в другой руке, бойко восклицавших: «куплю!...» «вист!...»

Так кончилось движение вверх по Пшехе. В продолжении этого времени не было ни одного ясного дня: сырой туман и пронизывавший сквозь платье холод не сменялись. Движение это было чисто рекогносцировкой неизвестной местности, а не предвестником скорого её занятия, так как для этого еще не было сделано подготовительных распоряжений, т.е. не были выбраны места для станиц и постов, из аулов были истребляемы только находившиеся недалеко от дороги, значительное же количество их, по сторонам, оставались нетронутыми.

Рекогносцировка как будто имела целью: осмотреть границу участка, примыкавшего противоположною стороною к Курджипсу, третьей — к Белой, а четвертою — к горцам, следовательно того пространства, которое следовало очистить от враждебного населения к концу зимы. Времени оставалось немного, самая местность была мало известна, а потому нужно было торопиться.

После трехдневного отдыха, колонна из 7 1/2 батальонов пехоты, двух дивизионов драгунов, двух сотен линейных и одной сотни донских казаков, с 8-ю орудиями, под начальством генерала Преображенского, 13-го ноября тронулась по направлению к реке Шебжз.

Выступив из станицы очень рано, войска пошли по знакомой им дороге, левым берегом Пшехи. Тихо шел отряд, держась подалее от леса. Может быть, этой осторожности мы обязаны были, что во всё время движения до возвышенности [23] Волгай-Обидова не было ни одного выстрела. Спустившись с высоты, войска быстро перешли ширину долины до Пшехи и, переправившись в брод на правый берег её, на минуту приостановились, чтобы сомкнуться для дальнейшего движения. С того места до Шебжзского ущелья оставалось не более шести верст, почему, для занятия его, было сделано следующее распоряжение: дивизион драгунов, под начальством полковника Шестакова, отделившись от отряда, пошел прямо ко входу в ущелье, а все остальные войска, под начальством генерала Преображенского, приняли влево, огибая лес перед ущельем. Пройдя на столько, что, по соображению, ущелье приходилось немного далее четырех верст, колонна сделала привал. Два батальона пехоты и два горных орудия были посланы вперед, чтобы захватить побольше аулов, раньше чем покажется отряд; сам же генерал, оставаясь с остальными войскам в резерве, прислушивался, не будет ли где-нибудь слышно пальбы; но кругом было совершенно тихо, и только столбы дыма, на протяжении двух верст, показали, что наши отдельные части уже принялись за работу. Наконец поднялись и остальные войска отряда. Осторожно втянувшись в лес, по арбяной дороге, отряд прошел несколько полян и перелесков благополучно; когда же, повернув направо, войска начали дебушировать из последней опушки, то ясно послышалась самая частая пальба в той стороне, куда были посланы драгуны. Колонна, почти бегом, кинулась на выручку. Вскоре поляна расширилась, и нам представилась такая картина: тверцы, заняв высокий завал, разъезжали за ним, ведя жаркую перестрелку с горцами, засевшими за другим завалом; трое раненых лежали уже в стороне. Не доходя полуверсты, конно-казачий артиллерийский взвод отделился от головы колонны, карьером подъехал к драгунам и, заняв место на фланге завала, двумя анфиладными картечными выстрелами заставил горцев отказаться от перестрелки и отойти в лес, находившийся за их завалом. Тем дело и кончилось. Около этого места была выбрана лагерная позиция, совершенно замыкавшая вход в ущелье. Сожженный при входе в него аул Базыр-Бей передал свое имя и занятой позиции. Вскоре затем прибыли отделенные прежде два батальона пехоты с двумя горными орудиями. [24]

Горцы, оставив завал, рассыпались вокруг нашего расположения и, постреливая со всех сторон, решились, по видимому, не позволять нам покойно разбивать лагеря. Впрочем, не обошлось без жертвы: один рядовой был убит. Смерть его служила новым доказательством, что у солдат, свыкшихся со всеми опасностями, является часто и дурная сторона — крайняя беспечность и неосторожность. Вот что случилось: около одного из фасов позиции, уцелела новая сакля; солдаты кинулись было для овладения такими отличными дровами, но несколько отчаянных абадзехов, засев с противоположной стороны её, открыли огонь по приближающимся. Один из солдат, менее терпеливый, воспользовавшись мертвым углом, подбежал к сакле, влез на крышу и начал срывать доски: он, вероятно, рассчитывал, что горцы не посмеют выйти из засады под опасением попасть под пули его товарищей; однако один из них, услыхав возню на крыше, поступил иначе: быстро выскочил из-за стены, в одно мгновение приставил винтовку к животу смельчака и выстрелом препроводил несчастного в чистую.

14-го ноября больные и раненые были перевезены в ст. Пшехскую, а на другой день предпринята первая рекогносцировка в Шебжзское ущелье до реки Бзефиш, впадающей в Шебжз с левой стороны. Ущелье Шебжз представляет чисто-горный характер: с обеих сторон узкая долина Шебжза сжималась высотами, хотя не имевшими вида диких гор, но уже значительно поднятыми, особенно с правой стороны; с левой же — высоты являли как будто ряд сплоченных высоких холмов с отлогими скатами, поросшими местами редким лесом, по опушке которого мелькали там и сям маленькие аулы.

Однообразные аулы горцев походили более на наши бедные хутора, чем на деревни. Всякий из них состоял из сакли владельца, лучше других выстроенной, из двора, занятого хозяйственными заведениями, т.е. из построек в роде амбаров, поставленных на четырех столбах вышиною аршина два; круглой, обмазанной и крытой плетушки, где часто встречались ручные мельницы; небольшой сакли в одну каморку (кунакская), а иногда чего-то в роде сарая. Вокруг двора теснилось еще несколько таких же, только с гораздо беднейшими [25] постройками, принадлежащими крепостным; большие же аулы состояли из ряда подобных хуторов.

При появлении нашем в ущельи, аулы оказались пустыми, хотя, по оставленным вещам, по большому количеству домашней птицы и изобильным запасам зерна, заметно было, что хозяева покинули свои жилища второпях и очень недавно.

Смотря на это богатое ущелье, скаты и низ которого были покрыты множеством маленьких аулов, а промежуточные поля сплошь запаханы, мы удивлялись, что горцы не отстаивали своих жилищ.

Огонь уже начал уничтожать осиротевшие аулы, как показалась сзади рекогносцировочной колонны другая, вышедшая позже на фуражировку. Часам к одиннадцати обе колонны кончили свое дело. Более тысячи лошадей, навьюченных сеном, зерном, котелками, ручными мельницами, вязками живых и убитых куриц, сапетками меда, кукурузой и другим добром, потянулись в лагерь.

На позиции Басыр-Бей отряд наш простоял довольно долго, так как обилие фуража обеспечивало наше пребывание на значительное время; отличная погода ускоряла рубку просеки к Волгай-Обидова, оконченной 18-го числа, после чего назначено было движение вперед.

Прибывший в наш отряд, на время, начальник штаба резервной дивизии, подполковник Ц*, еще до рассвета 19-го ноября, взяв часть кавалерии, двинулся для рекогносцировки ущелья. За кавалерией, рано утром, выступили остальные войска и в полдень пришли на новую позицию, где река Амма принимает слева небольшую речонку. Часам к трем возвратился отряд подполковника Ц*, не встретив неприятеля.

Быстрое исчезновение горцев из своих сакель с семействами и имуществом, действительно, было явлением замечательным, удивлявшим даже старых кавказцев, которым подобные сцены были не новы. Иногда колонна, назначенная для сожжения аулов, по-видимому, неожиданно появлялась в другом месте, и что же? никого не заставала в аулах. Приближение такой колонны, как бы тихо она ни шла, непременно встречалась пронзительным перекрикиванием бдительных горских пикетов. Это «гю!», передаваемое визгливой фистулой, было так резко, что мало чем уступало сигнальному рожку. «Ишь заиграли горнисты нехрещеные!» говаривали [26] обыкновенно при этом солдаты, а через четверть часа после сигнала, на расстоянии по крайней мере пяти верст, сакли оказывались уже пустыми и жители их готовыми к бою. Иногда только издали можно было заметить уходящие семейства горцев.

На другой день, по прибытии на позицию, предпринята была рекогносцировка в ущелье Курджипс.

Еще на позиции Басыр-Бей лазутчики сообщили генералу Преображенскому, что из ущелья Аммы в ущелье Курджипса есть прямая арбяная дорога. Один из горцев обещался провести туда отряд, уверяя, что войска в тот же день могут сходить туда и вернуться, и что вообще дорога хорошая. Открытием этим генерал остался доволен и решился исследовать дорогу.

С рассветом, 20-го ноября, колонна из трех стрелковых батальонов, четырех орудий, двух дивизионов драгунов и двух сотен казаков, была уже готова к выступлению. Начальник этой колонны, подполковник Ц*, взяв с собою всю кавалерию, отправился вперед, а пехота, под начальством подполковника Полторацкого, поплелась одна, взяв сухарей только на один день, в ожидании скорого возвращения.

Пройдя вверх по Амме версты три, мы повернули налево, на аул Куано-Хабль, откуда, подъемом градусов в 35, начиналась обещанная хорошая дорога; потом, сделав два крупных поворота направо и налево, дорога пошла дальше по глубокой и крутой промоине. С первых шагов вера в достоинство дороги сильно поколебалась: взвод легких орудий, под прикрытием роты, должен был вернуться. Далее дорога становилась всё хуже и хуже. Узкая вначале, она впоследствии еще более сжималась густым лесом, беспрерывно подымаясь всё выше и выше; местами проходила по узким гребням гор, имея по бокам глубокие пропасти, поросшие сплошными старыми лесами. При такой обстановке, изгибаясь с одного кургана на другой, дорожка обращалась наконец в тропинку, по которой можно было идти не иначе, как поодиночке. Растянувшись на огромное пространство, колонна подвергалась большой опасности. Счастье наше, что горцы не знали об этом движении, а то, перегородив тропинку прочным завалом из поваленных деревьев, на что было нужно минут пять времени, [27] человек сорок могли бы не только нанести нам много вреда, но, может быть, заставить вернуться, в избежание необходимости ежеминутно штурмовать завалы. На самом же деле мы не встречали горцев и, покрякивая, продолжали взбираться с одного бугра на другой, и только поздно вечером спустились к Курджипскому ущелью, недалеко от расположения даховского отряда. Радушный прием, сделанный даховским отрядом пришедшим боевым братьям, заставил нас позабыть усталость.

Движение это не обошлось однако без происшествий. В одном из глухих мест, когда кавалерия только и могла идти в один конь, снизу, из глубины щели, раздался, за весь переход, один только выстрел, и казак как сноп упал с коня. Рассказывали также, что, кончая тяжелое странствование, драгуны встретили едущую навстречу арбу. Старик, сидевший в ней, увидав так неожиданно перед собою русских, быстро скрылся в лесу, а молодой горец, ведший быков, остался на месте, выжидая приближения драгунов. Когда они подошли на хороший ружейный выстрел, он, в каком-то безумном исступлении, выхватил из-за плеч винтовку и единственной рукой выстрелил, но дал промах; затем, подпустив драгунов еще ближе, безрукий горец дал из пистолета другой промах, но сдаваться не хотел и пал, как фанатик, под ударами драгунских шашек.

Открытие дороги, пройденной нашими войсками, по мнению большинства, ни в каком случае не могло иметь особенных результатов, потому что она не соединяла важных сообщений; вся польза её могла заключаться в том, что путь этот сокращал расстояние, между средними течениями Курджипса и Пшехи, однако почти неудобопроходимость её лишала дорогу и этого значения. Генерал Преображенский, узнав о вновь открытой дороге, ни в каком случае не мог оставить ее без внимания: если она была неудобна для наших сообщений, то можно было надеяться с помощью её проникнуть в новые места, заселенные горцами, а следовательно иметь возможность точнее выполнить очищение края от населения. Движением этим, конечно, мы не могли произвести на горцев значительного впечатления: если их и удивило неожиданное появление наших войск в столь диких [28] местах, то, вероятно, каждый из них пожалел только о том, что не знал о нём раньше, и дал слово быть готовым иначе нас встретить и проводить, если бы мы захотели вторично появиться в этих трущобах. Как опасно было для нас повторять движение по такой дороге, видно было из того, что общее мнение решительно его не допускало. О горских же лазутчиках можно сказать, между прочим, что они всегда отличались неспособностью определять удобство дороги для движения наших войск: по их мнению, если арба, запряженная парою волов, может хоть кое-как пробраться по какому-нибудь месту, то оно уже делалось доступным и для наших войск. Не принимая в расчет тяжести, которую носит на себе солдат, и зависимости движения солдата от этой ноши по крутизнам, не имея никакого понятия о степени подвижности нашей артиллерии и не соображая опасности дороги в военном отношении, лазутчики нередко путали предположения наших начальников. Если б, в вышеприведенном случае, горцы описали эту дорогу точнее, то разве мог последовать приказ о взятии выступающими войсками провианта на один день и об оставлении палаток на позиции?...

Переночевав в лагере даховского отряда, колонна наша тронулась в обратный путь, круговою дорогой, через Майкоп, Ханскую и Пшехскую. В течение четырех суток она прошла не очень большое расстояние, не более ста верст; но если взять в расчет утомление первого дня от частых крутых подъемов, потом две ночи, проведенные без палаток и теплой пищи в сильный холод, отчего солдаты, вместо отдыха, еще более утомлялись, то выйдет, что движение это стоило войскам больших усилий.

Первый ночлег, после проведенного в даховском отряде, был сделан не доходя семи верст до Майкопа. Конечно, войска устали; но смею предполагать, что если бы заставили их преодолеть усталость и пройти остальные семь верст, то ночлег около самого укрепления, если не в ограде его, был бы удобнее: ротные командиры, по крайней мере, нашли бы возможность достать спирт и всё необходимое для варки пищи; согретые и подкрепленные, войска могли бы без заметного утомления пройти еще два перехода на сухарях и спирте. Благодаря же сделанному распоряжению, голодная, прозябшая [29] и утомленная колонна должна была только нравственно подкрепляться словами подполковника Ц*, который постоянно произносил: «Спасибо, братцы: молодцами идете!»

Невольно с каким-то умилением смотришь на кавказского солдата: непонятною сносливостью и непобедимостью духа он напоминает сказочных героев. Как часто ни испытывали его в этом свойстве и природа, и люди, однако он всегда оставался несокрушимым.

Долго стояли мы на позиции при впадении Аммы в Шебжз. С прибытием на нее, дни становились холоднее; потом выпал снег, ударили морозы, сковались льдом наши маленькие речонки и улеглась отличная зима.

Ущелья Аммы и Шебжза были для нас неистощимыми источниками всякого рода фуража.

Чтобы судить, какое огромное количество аулов было истреблено за это время, стоит только вспомнить, что с 15-го до 28-го ноября, почти ежедневно, около половины отряда назначалось для сожжения их, которое производилось без всякого препятствия со стороны горцев, стало быть и без потери времени на овладение ими. Посылаемые войска по целым дням только и делали, что подкладывали пучки горящей соломы под крыши сакель. В ясные дни нередко скрывалось солнце от бесчисленных пожаров.

Нередко упоминая о произведенных нами фуражировках, считаем нелишним сказать несколько подробнее о том, как они производились.

Рано утром, колонна, назначенная для прикрытия фуражиров, собиралась перед лагерем; но прежде чем показывались первые роты этой колонны, уже всё пространство у сборного пункта покрывалось кавалериею, состоящею из фурштатских рядовых, на казенно-подъемных лошадях, оседланных вьючными седлами. Прибытие каждой части колонны непременно сопровождалось покрикиванием на них из рядов: «Эй, вы, хвараоново войско, расступись! дай место!» Пока собиралась колонна, толпа фуражиров продолжала увеличиваться, и затем выступали все вместе. Прикрытие во время фуражировок редко превышало два батальона пехоты, сотню казаков и взвод артиллерии; зато редко отправлялось и меньше, потому что в пшехском отряде не бывало никогда менее тысячи фуражирных лошадей. Почти каждому из батальонных [30] командиров приходилось водить такие колонны, но ни один из них не изобрел еще средства удерживать фуражиров в порядке. Возня с ними открывалась с первого шага: желание каждого быть впереди своих товарищей, чтобы скорее захватить лучший стог сена, делало то, что задние незаметно начинали протискиваться вперед, а передние, чтобы избегнуть опасности очутиться сзади, прибавляли шаг, и всё это кончалось тем, что на второй версте похода все промежутки между батальонами и орудиями наполнялись «архаровцами», как тоже называли фуражиров. Покрикивания офицеров и даже солдат, которых начинали они стеснять, заставляли их убираться назад, где слышались всегда споры за места, и чрез несколько времени опять повторялось то же самое. Среди таких приливов и отливов нетерпеливых фуражиров, колонна подходила наконец к месту фуражировки. Не было начальника, который бы не составлял хитрые планы для удержания запальчивости «фараонова войска», но лишь приходили на место, не мог удерживать их даже за цепью.

Порядком доставалось подчас фуражирам за подобные беспорядки; да это ни к чему не вело: ими овладевала во время фуражировки какая-то запальчивость, которая мешала им даже рассуждать: о каком бы то ни было препятствии, при виде хорошего стожка сена, они не хотели и знать. Один, на скаку зацепив своими вьючками за ногу офицера, несмотря на крики последнего, продолжал скакать во всю прыть, и офицер по необходимости должен был нестись за ним; не останавливаясь ни на секунду, фурштат тащил его дальше, до тех пор, пока, выведенный из терпения офицер, воспользовавшись превосходством своей лошади, не догнал его и ударами нагайки не заставил безжалостного льянероса освободить свою йогу от беспокойного лассо.

Что же происходило при расхватывании сена, отгадывал каждый, заметив у некоторых, после фуражировки, завязанные разными тряпицами глаза.

Гораздо труднее было сохранить порядок, если фуражировка происходила около аулов, только что брошенных жителями: тогда уже все старались ворваться в сакли. Через несколько времени можно было заметить бродящие партии, из которых одни, постукивая прикладами о землю, отыскивали ямы, [31] в которых горцы зарывают на зиму зерно; другие копались уже в разбитых амбарах; третьи бродили в окрестностях аула, отыскивая в кустах спрятанные пожитки бежавших жителей; четвертые всеотпирающим ключом — прикладом, открывали найденные сундуки, и т. д. Замечательнее других искателей абадзехского добра, по своей энергии, были так называемые «курятники», специально занимавшиеся ловлею кур. Случалось, что, в опасных местах, начальник, раскинув цепь, успокаивался совершенно, видя, что даже фурштаты не решаются переходить за нее, и потом бывал неожиданно встревожен криком кур в окрестных аулах, за которыми из сакли в саклю перебегали солдаты. Не всегда даром обходилась им такая дерзость. Рассказывали, что однажды команда, назначенная для того, чтоб прогнать солдат, прорвавшихся за цепь, услышала в одном ауле крик, призывающий на помощь, кинулась в тот аул, откуда он раздавался, и наткнулась на сцену странного содержания: горец, делая разные усилия, вытаскивал из амбара за ноги заблудшего сына кавказской армии. При появлении помощи, конечно, горец убежал; но обстановка этой, чуть-чуть не кончившейся плохо, драмы произвела всеобщий смех.

Как-то странно воспитала нашего солдата кавказская война. Опасность понимал он только тогда, когда она была перед носом, но думать о ней предварительно он никогда не пытался.

Один офицер на Шебжзе предложил своему денщику сходить вместе с колонной на фуражировку и если будет иметь возможность, то принести ему меду. Денщик охотно согласился. Часа через два он вернулся, таща с собой мед, несколько кур и мешок зерна.

— Как, — спросил его офицер, — разве колонна уже вернулась?

— Никак нет, — отвечал денщик.

— Так как же ты возвратился один без прикрытия?

— Я пришел не один, а с пятью человеками солдат.

— Да как же тебя выпустили из колонны?

— Кабы я ходил с колонной, так пришел бы только вечером и наверно с пустыми руками. [32]

— Где же ты ходил без колонны? — спросил, встревожившись, офицер.

— Вышел-то я с колонной, да как заметил, что проку из эвтого не будет, сговорился с молодцами, да и обдул колонну: она пошла, значит, в правую щель, а мы засели в кусты, пропустили их, да сами и пошли в щель, что идет прямо.

Хоть эти молодцы и проходили лишний раз не в очередь на работу, а все-таки плохо поняли свою вину и все-таки остались при своем убеждении, что колонна ими была обманута. Об опасности же, которой могли подвергнуться, они не допускали мысли ни раньше, ни после.

В таких занятиях проходило время до 28-го ноября, когда отряд вернулся в Пшехскую станицу.

Из всего времени последующих походов это было самое лучшее: работы для людей были не тяжелы — прочистка дороги к Пшехской станице и сожжение аулов не утомляли солдат; отличная зима, с немногими дурными днями и без слякоти, не наводила уныния, а изобилие фуража было причиной, что за позицией этой осталось название «богатой»; лошади справляли свою последнюю масленицу, не подозревая, конечно, что через год, в это время, они будут падать от голодной смерти.

В Пшехской станице мы были встречены известием, что начальник отряда, генерал-майор Преображенский, вследствие упразднения места начальника войск, за Лабою расположенных, оставляет нас и что вместо его остается не полковник Шестаков, а полковник Офрейн, потому что велено было принять отряд старшему штаб-офицеру. Частая смена начальников Пшехского отряда настроила и отряд так, что при этом известии задавались уже вопросы: «а кто будет после полковника Офрейна?...»

Как бы то ни было, только 3-го декабря уехали генерал-майор Преображенский в одну, а полковник Шестаков в другую сторону, и в тот же день в вечернем приказании было сказано, что на 4-е число назначается движение туда, где были недавно, и с тою же целью... [33]

II.

Движение для истребления аулов. — Завал горцев на реке Четук. — Чем увенчался этот поход. — Разлив Пшехи и снесение моста. — Фуражировки по Даргаю, к северу от Пшехской станицы, 22-го и 24-го декабря. — Движение к реке Пшишь: первая позиция на реке Урус-Нако; вторая позиция на той же реке. —Фуражировка 30-го декабря. — Бой 31-го декабря. — Дальнейшая стоянка на той же позиции. — Возвращение в Пшехскую станицу. — Начало просеки к Пшишу. — Фуражировка 16-го января. — Окончание просеки. — Начало постройки Бжедуховской станицы. — Экспедиция по реке Пшехе для выбора мест под станицы и посты. — Набег по реке Амбошь. — Возвращение. — Начало постройки Кубанской станицы — Ожидание нового наместника — Его Императорского Высочества.

Истребление аулов между Пшехою и Белою было далеко не кончено: еще оставалось много населенных ущелий. Для выполнения данной инструкции, на зимний период, отряд наш снова открыл действия для очищения страны от враждебного населения и для истребления запасов неприятеля.

Первое движение, которое совершили мы под командою нового начальника, было вверх по реке Шекоц.

Отряд, назначенный для этих предприятий, состоял из 7 батальонов пехоты, 5 эскадронов драгунов, 2 сотен казаков и 5 орудий, и был разделен на две колонны: одна, большая, поступила под начальство полковника Офрейна, другая, меньшая, под начальство на время прибывшего к отряду подполковника Новоселова (Первая колонна состояла: из стрелковых батальонов: апшеронского, самурского, сводно-линейного № 1-го, сводно-ширванского (из двух рот ширванского стрелкового и одной роты сводно-линейного №1-го батальонов), сводно-линейного № 4-го полубатальона, 1, 2 и 4-го эскадронов Тверского драгунского полка; Надеждинской и Михайловской казачьих сотен; взвода облегченной № 3-го, взвода конно-казачьей № 13-го и одного горного орудия, горной батареи.

Вторая колонна состояла: из гренадерского стрелкового батальона, 5-го резервного батальона Куринского пехотного полка, двух рот 6-го резервного батальона Ставропольского пехотного полка; 1-го и 2-го эскадронов Переяславского драгунского полка).

Рано утром 4-го декабря, первая из них выступила сначала к реке Шекоц, потом поднялась вверх по реке Четук, впадающей в Шекоц с левой стороны. 5-го числа вторая колонна двинулась к реке Фене и, остановившись в семи верстах от устья её, направилась на встречу отряда полковника Офрейна.

Отсутствие всяких военных действий и забавных эпизодов, могущих веселить походных людей, исчезновение жителей, разбегавшихся по лесам, однообразная местность, состоящая [34] из холмов, поросших кустарником и мелким лесом, всё это, в соединении с дурною погодой, стоявшей во время похода, делало его каким-то бесцветным и особенно скучным.

Для последовательности рассказа не буду пропускать и этих движений.

Первый день нашего похода не был, впрочем, лишен некоторого интереса: там, где ущелье реки Четук суживается, стоял крепкий завал, перегораживавший его и упиравшийся своими концами в обе лесистые высоты; почти прямолинейная фигура завала ограждалась спереди, вместо рва, рекою Четук, делающею в этом месте поворот от одной высоты к другой, почти перпендикулярно к направлению ущелья; густые леса по краям его могли служить отличными прикрытиями для фланкирующих стрелков, а будучи укреплены засеками, не позволили бы иначе овладеть ими, как посредством значительного обхода через верх гор, причём необходимо было бы оставить тяжести внизу. Завал был устроен из ряда вбитых в землю брусьев, скрепленных между собою плетнем, и из таковой же задней стенки; промежуток между стенками был завален землею и каменьями; вдобавок, фронт завала был усилен рядом засек или деревьев, прикрепленных толстыми комлями к брусьям передней стенки. Разобрать подобные стенки под выстрелами нельзя было и помышлять. Все эти приготовления кончились однако ничем: завал явился перед нами таким же сиротой, каким стоявший за ним аул, принадлежавший, вероятно, строителю этой фортификации.

Привольно, должно быть, когда-то жил этот хозяин: аул его, где остановился отряд лагерем, расположен был среди фруктовой рощи; сакля его была хорошо выстроена и разукрашена резьбою и разными вычурами.

На другой день начались обычные занятия. Часть отряда, назначенная на фуражировку, не без удивления встретила незнакомого, только что приехавшего нового колонного начальника, подполковника Г*. Войска в первый раз увидели выглядывавшее из-под башлыка, которым он был закрыт, его доброе, красивое лицо, незагорелое еще ни от солнца, ни от ветров. Обменявшись обычным приветствием, колонна двинулась, по его команде, к реке Четук. [35]

Пройдя возвышенности, покрытые кустарником и терновником, колонна наша опять вступила в обширную долину, покрытую брошенными аулами с оставшимися стогами соломы: сена почти не было. Сделав тут фуражировку, два с половиною батальона пехоты, при двух легких орудиях, возвратились в лагерь, а три эскадрона драгунов и одна сотня казаков, с подполковником Г*, отправились дальше отыскивать себе добычи и только в пять часов пополудни прибыли на позицию.

Весь следующий день оба отряда занимались истреблением аулов и фуражировками.

7-го декабря отряд наш оставил реку Четук и перешел на позицию к реке Шекоц, отстоящей от Пшехской станицы верст на тринадцать.

Несмотря на то, что увидеть горца в этих местах было для нас большою редкостью, однако глушь и неизвестность этих мест заставляли отделять для рекогносцировок довольно значительные колонны. Ничто не развлекало нас и на этой позиции; даже встречавшиеся аулы имели скучный вид: брошенные своими хозяевами, сакли были настежь отворены и занесены снегом. Только раз как-то нам едва не удалось накрыть жилой аул. Это было 9-го числа.

Отправив в Пшехскую станицу обоз всего отряда, под прикрытием шести рот пехоты и четырех орудий, полковник Офрейн, с остальными войсками и горным орудием, двинулся в глушь, по-прежнему истребляя брошенные аулы. Углубляясь дальше, отряд услышал наконец сигнальный выстрел, который скоро передался по горам. Минут через десять мы подошли к огромному аулу Мартуко-Хабль, но жителей там уже не застали. Огни в саклях, разбросанные вещи, рассыпанные сушеные груши и яблоки, изобилие домашней птицы, всё это говорило, что жители только что успели выбраться. Редко когда встречались нам такие огромные аулы, как Мартуко-Хабль: он походил более на обширное село, чем на горский аул. Здесь войска переночевали, а на другой день прямою дорогой пошли на Пшехскую станицу. Колонна же подполковника Новоселова, не встретив ни одного горца, отступила к редуту Мишоко.

Походы с 4-го ноября по 11-е декабря имели целью уничтожение всех аулов между Белой и Пшехой. Во всё это [36] время, переходя из одного ущелья в другое, не теряя времени на изгнание неприятеля силой, не производя никаких работ, войска только и занимались истреблением жилищ горцев. Спрашивается: окончена ли была эта экспедиция по инструкции? Истреблены ли все аулы, и истребление их произвело ли на горцев такое впечатление, за которым следует почти поголовное переселение?

Если бы наши последние походы сопровождались стычками с неприятелем, то мы могли бы хотя приблизительно догадываться о степени нашего успеха; но так как отряды ходили ощупью и прекратили экспедицию больше потому, что надо же было когда-нибудь кончить ее и обратиться к другим предприятиям, то точные ответы на эти вопросы дать очень трудно. В кавказской войне сплошь и рядом приходилось узнавать о результатах предприятий спустя долгое время.

Что аулы были истреблены далеко не все, за это может ручаться сильно пересеченная местность, где, вдоль каждого ручейка, на значительное протяжение тянулись горские поселения. Истребить все аулы значило буквально осмотреть все уголки, что невозможно было сделать даже в полгода, действуя отрядом в полном составе; дробить же в таких местах войска могло быть не всегда безопасно. Относительно впечатления, произведенного нами на горцев, можно сказать, что, по сведениям, полученным из частных разговоров с абадзехами, они в ту зиму далеко не все выходили на переселение к другим племенам; на это же заключение наводит, впрочем, и самый характер экспедиции: как ни грустили горцы о потере крова в позднее время года, но это не было еще такое чувство, которое заставляло бы бояться нашего присутствия; страх же мог быть им внушен только хорошим поражением, в роде того, какое они испытали при занятии Пшехи, а случай к этому, вследствие принятой горцами системы действий, встретиться не мог. Оставляя нам свои аулы на сожжение, ясно, что горцы заранее условились принесть подобную жертву; отдавая нам свои жилища, они выигрывали в том отношении, что, не представляя нам никаких преград, держали нас в полном заблуждении о их сборах и новых убежищах, основательно рассчитывая в то же время на скорейшее наше удаление; а благодаря умеренной зиме, они могли кое-как перебиваться в лесах. [37]

Вследствие всего этого оставалось предполагать, что значительное число горцев, после нашего ухода, снова поселилось на прежних же местах.

Прошло месяцев пять, и догадка подтвердилась: в течение лета 1863 года, именно в этих местах собирались значительные партии, которые около Ханской станицы отбивали целые транспорты. Конечно, всё это не имело значительного влияния на успех наших действий, почему вновь посылать туда войска, отрывая их от успешных наступательных действий, было бы крайне нерасчетливо, тем более, что горцы, населявшие эти места, движениями войск вверх по Пшехе и по Курджипсу были отрезаны от жителей главного хребта и береговых поселений.

Пока происходили движения по рекам Шекоц, Четуку и Фене, в Пшехскую станицу прибыли резервные батальоны Кабардинского, Самурского и Ширванского полков, откуда отправлены были на Пшишь для постройки станиц, близ, урочищ Шегуже-Хабль и Габукай.

В Пшехской станице, между тем, происходили всё те же работы. Мост через Пшеху был уже наполовину готов, как вдруг, 12-го декабря, река до того уничтожила все труды, что не осталось ничего напоминавшего о его существовании. Несколько дней до этого времени стояла отвратительная погода: сплошные тучи, закрывавшие горы, разрежались беспрерывным дождем; холодный, сырой и пронзительный юго-восточный ветер дул постоянно; вскоре затем непогода вдруг разразилась страшным ливнем в горах, а вместе с ним и разливом рек.

Как часто удивляют вновь приезжающих на Кавказ внезапные перемены в течении прихотливых горных речек! За минуту своего разлива, Пшеха не представляла ничего особенного: вода стала мутнее и поднялась немного в берегах; затем, без всякого перехода, с верховой стороны показалась быстро приближавшаяся волна, высота которой означала новый уровень воды, и в одно мгновение всё изменилось: мостовые сваи, вбитые, по словам саперов, на сажень в землю, были вырваны, как негодные щепки; отлогий правый берег далеко покрылся водою, и самая река представляла одну кипящую грязь с желтою пеной, от цвета снесенной горной глины. [38]

Зрители, окаймившие берег, потешались только, смотря на переполох жителей прибрежных землянок; смеялись, как застигнутые врасплох в кухнях, пекарнях, банях, выскакивали из них одетыми и нагими, с недоумением посматривая на бешенство реки над хлопотавшими о спасении своего имущества, над бесследно пропавшим мостом, над какими-то вещицами, быстро несущимися по течению и беспрерывно ныряющими в грязных волнах, и над появившимися островами с землянками, которые за несколько минут до того стояли далеко от берега.

Страшно было бы такое наводнение в местах населенных; но среди безлюдья и среди семьи, которая почти всю жизнь не имела понятия о прочной собственности, готовой при одном слове начальника «вперед» отдать и последнее свое имущество — жизнь, это было лишь небольшим представлением бушующей природы.

Снеся мост, Пшеха наделала еще и другие беды: отделила Пшехскую станицу от Белореченской и от Ханской. Колонны, отправленные туда еще до 12-го числа, не могли попасть в станицу обратно и столпились на правом берегу бивуаком.

К счастью, вслед за разлитием настали сильные морозы. На третий день после разлива беспокойная река сковалась льдом и в одном месте образовался удобный переход.

15-го декабря опять послана была колонна в священный лес (На левом берегу реки Белой, против станицы Белореченской, был прежде прекрасный чистый лес, теперь почти совершенно вырубленный, состоявший из прямых высоких чинаров, белолисток, карагучей и проч. Лес этот был святыней для горцев, которые рассказывают о нем следующую легенду:

«Около урочища, при реке Белой, известного у нас под именем Каменного моста, жил некогда очень богатый и влиятельный старик, князь, имевший единственную дочь, Сшхагуаше. Красота её была известна далеко по Кавказу. Как только стала она невестой, по возрасту, старик кликнул клич по всей окрестности, сзывая всю молодежь на трехдневный пир, который он давал с целью найти для своей дочери приличного жениха. Сошлись. Пир начался. Открыли джигитовки; на них молодежь наперерыв выказывала свою удаль. Внимательно осматривая публику, Сшхагуаше заметила одного бедного пастуха, поразительной красоты, пришедшего, вероятно, из любопытства. Впечатление было сильное. К концу дня ее не занимали уже молодецкие забавы желавших получить её руку: молодой красавец-пастух отвел её глаза от всего. Прошел день, и отец полюбопытствовал узнать о её выборе, но не получил удовлетворительного ответа. Прошел другой день пира, и когда отец начал расспрашивать дочь более настоятельно, она поняла, чем могло кончиться её признание, и залилась слезами. Не нашла влюбленная красавица подобного своему избранному и в последний день пира. Со страхом ожидала она приближения вечера, в который должна была окончательно назвать того, кого избирает своим женихом. Снова явился к ней отец с тем же вопросом; бедняжка не скрыла в этот раз своего выбора. Гнев отца был страшен: в припадке бешенства, он приказал принесть бурдюк и, зашив в него пастуха с своею дочерью, бросил его в реку. Поплыли влюбленные по Белой; но, к счастью, оригинальное судно это было прибито водою к левому берегу реки, против теперешней Белореченской станицы. Освободившись кое-как из бурдюка, молодые люди вышли на берег и поселились недалеко от этого места, среди необитаемого леса, вдали от людей, которые считали их погибшими.

Прошло после того много лет; отец Сшхагуаше сильно заболел. Лучшие знахари советовали ему пить оленье молоко, как единственное средство для выздоровления; для отыскания его были разосланы нарочные во все концы; некоторые из них за?хали в лес, обитаемый только молодыми отшельниками и их детьми. Встр?тивъ тут людей, они обратились к ним с просьбою о том, нельзя ли достать оленьего молока, объясняя, что князь их болен и что единственное спасение его — в этом напитке.

По имени князя, Сшхагуаше узнала, что дело идет об е ё отце. Подоив самку ручного оленя и наполнив сосуд, она завязала его платком, подаренным ей отцом во время последнего пира. Посланные вернулись к своему господину, обрадовав его находкой. Взглянув на привезенный сосуд, старик узнал платок своей дочери; по расспросам убедился, что приславшая ему молоко была действительно его Сшхагуаше. Сильно заговорило сердце старика. Выздоровевши, он отправился в тот же необитаемый лес, где жила любимая его дочь, и решился продолжать свою жизнь в её семье.

В счастливом спасении молодых людей, в трудно-допускаемой возможности жить среди такого безлюдья и в самой спокойной жизни этого семейства, куда переселился уважаемый всеми старик, видели горцы вмешательство Провидения; поэтому и лес, где ясно для них была выказана благодать Аллаха, назван священным, а реке передано имя Сшхагуаше), приготовить бревна для нового моста и для постройки временного на козлах; но майор Беляев, начальник колонны, [39] встреченный неожиданным залпом из леса, вернулся в станицу.

В пять часов, после полудня, прибыла из набега колонна, едва передвигавшая ноги от усталости. Набег, как говорили, был произведен вследствие полученного известия о том, будто некоторые из изгнанных горцев, во время последнего движения, поселились опять в уцелевшем ауле Масако-Хабль. Для сожжения его была назначена колонна из четырех батальонов пехоты, четырех эскадронов драгунов и одной сотни казаков, при трех орудиях, которая выступила в ночь с 14-го на 15-е число, под начальством подполковника Новоселова. Хорошо ли досталось горцам, разбежавшимся при появлении наших войск, неизвестно:, но нашим выпало на долю опять испытывать свое геройское [40] терпение: с полуночи и до пяти часов пополудни солдаты бродили по глубокой грязи и размокшему снегу, тщетно отыскивая горцев. Небольшое количество отбитой скотины, как трофей, пригнали в станицу. Это был последний поход подполковника Новоселова.

Мирные занятия, тем временем, шли своим чередом; по временам делались фуражировки по всем направлениям; две из них останутся надолго в памяти нашего отряда.

Пшехская станица, благодаря частым движениям вверх по Пшехе и её притокам, освободилась от неприятного соседства горцев с южной и восточной стороны; но оставались еще аулы на близком расстоянии с северной и западной, что и вызвало необходимость посылать туда колонны. С этою целью, 22-го декабря, командиру Ширванского стрелкового батальона была поручена колонна из семи стрелковых рот, трех эскадронов драгунов и двух сотен казаков (3 роты 19-го и 4 роты ширванского стрелковых батальонов; 3 эскадрона Тверского драгунского полка, Михайловская и Надеждинская казачьи сотни). С зарею 22-го декабря колонна двинулась к северу от станицы и направилась к реке Даргай, где стоял аул Басырь-Бей-Хабль. Чтобы добраться до этого аула, необходимо было пройти лес, а потом довольно обширную поляну, на которой находился завал. Неприятель не предвидел нашего движения: лес был пуст, завал не занят и колонна, быстро пройдя всё это пространство, приступила к фуражировке. Вскоре вьюки были наполнены и потянулись обратно, под прикрытием спешенных драгунов и казаков. Начавшие собираться к этому времени горцы открыли, местами, слабый огонь. В преследовании вьюков горцы действовали нерешительно, опасаясь оставшейся на позиции пехоты; когда же, поджегши соседние аулы, начали отступать и последние части, именно две роты ширванцев и рота 19-го стрелкового батальона, тогда скопившаяся масса горцев уже решительно начала наседать на цепь, подбегая по временам к ней шагов на пятьдесят. Самое отчаянное гикание, которым они ободряли друи друга, не умолкало во всё время, и пальба участилась до того, что походила на барабанную дробь. Отступать быстро было невозможно: поминутное подымание раненых и густой кустарник замедляли наше движение, а горцы наседали всё сильнее. Два раза сам подполковник Полторацкий [41] кидался с цепью «на ура!», один раз чтобы заставить противника немного осадить назад, другой раз — чтобы отбить раненого, упавшего между кустами, о котором узнали, отойдя уже шагов пятьдесят. В это время было отдано приказание драгунам и казакам занять завал, находившийся на поляне; арьергардные роты, между тем, продолжая отвечать на огонь, наводили неприятеля прямо на него. Не доходя двухсот шагов, они начали поспешно открывать место для действия из-за завала; горцы же, приняв ускоренное движение нашей цепи за робость, в натиске превзошли себя: горячка была полная; но прохладительный залп из-за завала и учащенная пальба рот, остановившихся по флангам его, оказали свое действие: вдруг ослабел гик абадзехов, пальба их почти прекратилась, и вскоре они совершенно отказались от преследования, не выражая даже желания воспользоваться и тем удобным случаем, который им представлялся при отступлении нашем от завала по поляне.

Расплата за полдневную перестрелку заключалась в трех убитых и четырнадцати раненых нижних чинах.

Рассказывают, что горцы, на прощанье, махали нам папахами и приглашали приходить снова. Узнавши, во время этого движения, что еще есть гостеприимные аулы, которых не истребил пожар и которые расположены в очень близком расстоянии от Пшехского поста, мы должны были ответить на их приглашение.

24-го декабря, вторично, под начальством подполковника Полторацкого, была составлена колонна из трех стрелковых батальонов, двух взводов артиллерии, дивизиона драгунов и двух сотен казаков (Самурский, Ширванский, 3 роты 19-го — стрелковые батальоны, и стрелковая рота кавказского линейного № 1-го батальона; взводы: батарейной № 3-го батареи и облегченной № 3-го батареи; дивизион Тверского драгунского полка; Михайловская и Надеждинская казачьи сотни).

Движение вперед пришлось делать по той же дороге; но горцы были менее беспечны, чем в прошлый раз: несколько выстрелов из передовых пикетов показали нам, что мы не нечаянные гости. Пройдя около версты за сожженный аул Басырь-Бей-Хабль, пехота остановилась на Даргае и начала фуражировку, а кавалерия была отправлена вперед для осмотра местности около аула Шазано-Хабль, находившегося [42] немного впереди того места, где фуражировала пехота, и недалеко от Пшехского поста. Подполковник Полторацкий имел мысль, для избежания потери, по истреблении всех аулов, выйти к посту, а оттуда по дороге двинуться в станицу, имея неприятеля только с правой стороны.

Драгуны, дойдя до назначенного аула, вытеснили оттуда горцев, зажгли аул и тронулись дальше. Вскоре они должны были вернуться к начальнику колонны с известием, что топкие балки и густые перелески, непроходимые для кавалерии, затруднят движение пехоте, почему путь этот может сделаться опаснее пройденного. Тогда подполковник Полторацкий, принужденный отступить по той же дороге, повторил в главных чертах распоряжения 22-го декабря. Пользуясь большим числом войск в сравнении с прошлым разом, он назначил две роты ширванцев и два орудия занять завал и затем начал общее отступление.

С первого шага пули в изобилии посыпались на нашу цепь. По всему видно было, что горцев собралось гораздо больше, чем два дня тому назад. Кроме арьергарда, и вся правая цепь имела перед собою значительные партии. Горцы в этот день не кидались в атаку с прежним азартом, зато пальба их усиливалась с каждою минутой. Наши орудия и цепь кое-как отгрызались в лесу, медленно отступая на завал. Вскоре против левой цепи арьергарда появилась вновь прибывшая сильная партия: это обстоятельство, опять не вовремя, ободрило горцев, и они, в запальчивом своем наступлении, снова забыли про завал, и снова ружейный и картечный огонь из-за него напомнил им прошлую фуражировку. Действие этого огня было однако не совсем удачно, потому что цепь не так скоро очистила место и удобный момент был пропущен. По этой причине горцы не отказались от дальнейшего преследования, как прошлый раз, а, подавшись на время назад в лес, снова окружили нашу колонну, когда она отступила от засеки, и, не ослабляя огня, продолжали провожать частым огнем арьергард через всю поляну и ближайшие перелески. Но по мере нашего приближения к станице пальба, их становилась всё реже и наконец умолкла чуть-ли не около станичной ограды. Во всём этом движении, выбывших из строя было: два убитых и восемь раненых нижних чинов. [43]

Результат действий был очень хорош: изгнанное небольшое население, находившееся до сих пор в таком близком соседстве со станицей, конечно, не могло уже сделать вторичной попытки поселиться между ею и постом; вследствие этого и окрестности Пшехской станицы освободились от неприязненного населения с трех сторон.

Дела 22-го и 24-го декабря были очень похожи друг на друга, и если была разница, то от введения в бой артиллерии 24-го числа.

Приходилось иногда слышать мнение некоторых офицеров, что в кавказской войне артиллерия не нужна. Мнение это, конечно, неосновательно: случалось часто, что во время боя и отчаянного натиска горцев сами распространители этой мысли требовали к себе орудия и даже, при редкой пальбе, просили учащать ее. Причина тому была обыкновенная: кавказские артиллеристы, бывавшие долго в походах, так наловчались метко стрелять из своих орудий, что совершенно неожиданно поражали горцев там, где они считали себя в безопасности. Всякий наблюдательный кавказец скажет, что горцы питали уважение к артиллерии, и, где только заклубится белая масса дыма, там они всегда отступали на почтительное расстояние. То же самое случилось и 24-го декабря: пальба в этот день производилась гораздо сильнейшим противником; наших войск, то есть цели неприятелю было больше; преследование его продолжительнее, чем 22-го числа; наконец, и орудия действовали картечью очень слабо, вследствие того, что неприятель держался всё время на расстоянии плохого разлета её и за прикрытием. Но, несмотря на всё это, потеря наша была гораздо меньше той, которую понесли мы 22-го числа, потому что горцы не смели так близко подходить к нашей цепи, как прошлый раз.

Итак, после этих двух движений оставалось очистить пространство к западу от станицы и устроить прямое сообщение с Пшишем.

Во всё время пребывания отряда в станице погода стояла сырая: мокрый снег слегка прикрывал глубокую грязь; редкий день обходился без туманов. Солдаты, как сурки, сидели в своих землянках, занимаясь починкою обуви и платья, вылезая из них либо на службу, либо на свидание с землячком, назначенное в духане. [44]

Наступило 27-е декабря. 7 батальонов пехоты, 4 эскадрона драгунов, 2 сотни казаков и 8 орудий (Стрелковые батальоны: апшеронский, ширванский, самурский, 19-й и кавказский гренадерский; 5-й батальон Кубанского, 5-й резервный батальон Куринского пехотных полков; два эскадрона Тверского и два эскадрона Переяславского драгунских полков; Михайловская и Надеждинская казачьи сотни; артиллерийские взводы: батарейной № 3-й, облегченной № 3-й, конно-казачей № 14-й батарей и горной), снова, с примкнутыми штыками и заряженными ружьями, выступили из станицы, под начальством полковника Офрейна, и двинулись прямо к урочищу, называемому Анапской переправой (Анапскою переправой называлось это урочище потому, что находившиеся на Пшехе броды лежали на дороге, называемой анапскою. Рассказывают, что, современно генуэзским колониям на кавказском берегу, сообщение живших на месте нынешней Кабарды с берегом производилось по Кубани. Когда же, впоследствии времени, русские, укрепив Кубань как военную границу, сделали ее неудобною для путешествий враждебных племен, тогда горцами была проложена другая дорога, направление которой определяется теперь оконечностями северо-восточных отрогов: так через Пшеху она проходит около Пшехской станицы, чрез Пшиш — у нынешней Пшишской (Анапская переправа); далее близ укрепления Георгиевского, откуда дорога идет на укрепление Ильское; еще далее, через Азыпс, на урочище Абин; по Серебряковской просеке в Неберджаевское ущелье; потом чрез Константиновский перевал, по ущелью Семес, дорога подходит к форту Раевского, а оттуда идет в Анапу.

Прежде шла эта дорога немного иначе: начиная от Неберджаевского ущелья, она доходила только до впадения реки Бойан в Адагум, а оттуда по Боканскому ущелью направлялась тоже к форту Раевского и Анапе).

Не пройдя и двух верст от станицы, колонна вошла в невысокий лес, заглушенный густым кустарником. Пробираясь с одной поляны на другую, едва заметными дорожками, пробитыми горскими арбами, мы добрались наконец до балки, образованной р. Урус-Нако.

Во время движения горцы не беспокоили нас выстрелами, а только партиями следили за нами в некотором отдалении; беспрепятственно дали они нам занять аулы на р. Урус-Нако, где расположился отряд, сжегши те из хуторов, которые выходили за черту лагерного расположения. Неизвестно однако, какими судьбами уцелел довольно большой аул, отстоявший от южного фаса нашего расположения не далее 200 сажен. Целую ночь скрипели там арбы, лаяли собаки и кричали куры. Ясно было, что жители выбирали всё до последней нитки. Ночь была лунная и морозная; но абадзехи не умели или боялись сделать ночное нападение. После дел, происходивших при занятии Майкопа, никто не помнил подобных нападений; а потому, если офицеры и напоминали [45] тогда часовым на пикетах, чтобы были как можно осторожнее, то сами все-таки не предполагали нападения горцев. Ночь прошла благополучно. На другой день было произведено два поиска: один утром, который сделал полковник Офрейн версты на четыре вверх по реке Урус-Нако, истребляя по дороге всё могущее быть полезным для неприятеля; другой поиск был произведен после обеда полковником Виборгом, вниз по течению той же реки, при чём было уничтожено всё попадавшееся как по этой реке, так и по некоторым из её притоков с правой стороны. В этот день был только один раненый, который и умер к вечеру.

Заря 29-го числа уже не застала нас на той же позиции, и рано утром мы были на краю высокого берега, окаймляющего низкую и болотистую долину Пшиша с его многочисленными притоками. Под ногами нашими протекал один из них, известный у горцев под именем «Этерток»; для осмотра его спущена была кавалерия с небольшою частью пехоты.

Прекрасен вид на долину реки Пшиш с высоты правого берега. Охватывая глазом сразу обширное пространство, невольно любуешься им, как картиною, снятой a vol d’oiseau: бесчисленные рощи и поляны, обвитые самыми прихотливыми извилинами реки и её притоков, рисуясь, в миниатюре представляют причудливо-узорчатый ковер, оканчивающийся вдали темною бахромой лесов.

Дождавшись возврата посланной вниз колонны, отряд наш двинулся вдоль высокого правого берега по течению р. Пшиш. Небольшие конные партии без выстрела продолжали следить за нами на довольно близком расстоянии. Некоторые из них рысью обгоняли колонну, огибая ее с правой стороны; но как только стали спускаться в ущелье р. Урус-Нако, горцы открыли небольшую перестрелку, кончившуюся одним раненым с нашей стороны. Не доходя версты четыре до поста Кошко-Дечук, отряд вторично расположился лагерем на этой реке. На другой день назначена была фуражировка, под прикрытием девяти рот пехоты, дивизиона драгунов и двух сотен казаков.

Командир апшеронского стрелкового батальона, подполковник Сидоров, которому вверена была колонна, поднялся с нею на высоту левого берега р. Урус-Нако по лощине, [46] впадающей в это ущелье и заросшей густым кустарником; потом, пройдя плоскую возвышенность, отделяющую р. Пшиш от р. Урус-Нако, спустился в долину Пшиша к протоку Этерток и у аула Шегухако-Хабль начал фуражировку. Большая часть прикрытия была размещена по гребню высокого берега, откуда лучше можно было наблюдать за неприятелем; когда же вьюки начали вытягиваться на гору, а горцы, по обыкновению, наседать на хвост колонны, подполковник Сидоров, предоставив вьюки покровительству рабочих и двух рот, спустил вниз семь рот и всю кавалерию, которая, сбросив с лошадей вьюки сена, угрожала неприятелю атакой за всякое покушение их на отступающих; когда же цуг вьюков отошел на значительное расстояние от гребня высоты, он тоже поднялся с прикрытием наверх и шаг за шагом отступил в лагерь. Результатом этих распоряжений был только один раненый, которого нужно было взять на носилки. Не то случилось на другой день.

Хотя корм для лошадей, добытый фуражировкою, и был в достаточном количестве, но, имея в виду предстоящий праздник, надлежало обеспечить войска на большее время, почему 31-го декабря назначена была фуражировка.

Вся кавалерия, два с половиною батальона пехоты и два горных орудия (Дивизион Переяславского драгунского полка, Надеждинская и Михайловская казачьи сотни, 3 роты 19-го, 2 роты апшеронского стрелковых батальонов, 3 роты 6-го резервного батальона Кубанского и 2 роты 5-го резервного батальона Куринского пехотных полков, взвод горной батареи), под начальством подполковника Адлера, выступили по той же дороге к Пшишу; только при подъеме из ущелья Урус-Нако обойдена была, заросшая кустами, промоина, затруднявшая накануне подъем на гору. Когда водораздельная плоская возвышенность была пройдена, то часть войск, из шести рот пехоты и одного орудия, оставлена была на гребне высоты; остальные же войска — вся кавалерия, четыре стрелковые роты и одно орудие — спустились вниз к аулу Шегухано-Хабль и начали фуражировку на полуверстном пространстве между этим аулом и Эдико-Хабль, при чём, конечно, оба аула запылали по примеру прочих. Дым пожара дал знать бжедухам и абадзехам, что мы уже открыли серьезные действия и на берегах Пшиша. Дружно приняли они наш вызов: на соседних горах раздался гик и [47] загремели призывные выстрелы, а в ауле Эдико-Хабль загорелись сигнальные столбы; по этим знакам со всех сторон показались конные и пешие горцы. В особенности значительные партии вышли из укрепленного аула, находившегося против станицы Бжедуховской и заключавшего в себе постоянно наготове человек до двухсот отборных хаджиретов. Собравшиеся горцы направлялись на зажженные нами аулы, как на маяки.

Не сильна была перестрелка во время фуражировки; но все мы чувствовали, что противник, собравшийся в значительном количестве, может не позволить вернуться в лагерь без значительной потери.

Отступление началось часов в десять утра. Открытая местность при подъеме на гору не позволяла горцам начать атаки, почему они, обойдя скрытно арьергард, взошли на высоту и заняли все кусты. Не обнаруживая себя, они пропустили хвост вьюков и затем самым сильным огнем встретили четыре арьергардные роты; в ответ им, пули и картечи посыпались в кусты, и завязалась самая жаркая перестрелка. Бой начинался. В это время получено было приказание отступать не прежнею дорогой, а другою, пролегающею по более открытой местности. Пока роты могли развернуть значительный фронт, до тех пор и горцы в открытых местах держали себя на расстоянии хорошего ружейного выстрела, но, к несчастью, с каждым шагом назад местность становилась неблагоприятнее для наших стрелков: поле действий постепенно суживалось и оканчивалось тропинкой, сжатой непроходимым кустарником, по которой нужно было отступать всей колонне и арьергарду. Не доходя до этого места, апшеронская стрелковая рота была расположена в балке, поросшей кустами и тянущейся с правой стороны параллельно нашего отступления. Если бы противник успел ее занять прежде нас, то мог бы сильно поражать войска наши во фланг.

По мере уменьшения нашего фронта, горцы, ободряемые ежеминутно прибывавшими подкреплениями, становились более и более дерзкими. Гиканье, которым они поддерживали свое остервенение при атаках, раздавалось кругом нас. Пальба арьергарда сначала была еще достаточно сильна. Медленно подходя к дефиле, чтобы дать возможность свободно пройти вьюкам, арьергард начал в свою очередь убирать цепь с [48] флангов; наконец, и последняя рота, 6-го резервного батальона Кубанского пехотного полка, находившаяся при орудиях, тоже начала отступать, но, подойдя ближе к дефиле, увидела, что оно было битком набито стеснившимися там войсками. Несколько ошибок, сделанных при распоряжении, отозвались в этот момент на последних ротах. Главнейшая ошибка состояла в том, что о существовании крепкого завала, перегораживающего дефиле, арьергард не имел ни малейшего сведения в то время, как уже около получаса две роты 19-го стрелкового батальона употребляли отчаянные усилия, чтобы, развалив хоть один край его, сделать проход сколько-нибудь возможным. Не укрылось от горцев это замешательство: распалившись предварительно собственным криком, они воспользовались ослаблением нашего огня и начали заметно наседать всё сильнее и сильнее; когда же и последняя рота повернула назад, горцы, выхватив шашки, с воплем кинулись на артиллерию. Уже близко были горцы от орудий, уже видны были их оскаленные зубы и вытаращенные от ярости глаза; еще минута и... но молодецкий горный взвод, несмотря на близость противника, остановился, быстро дослал картечь — при чём как на ученье был сменен другим, чуть не в упор убитый, нумер с банником — и двумя картечными выстрелами, повалив передних, остановил натиск остальных и тем дал возможность кубанской роте опять занять свои места.

Пока происходила эта свалка, усилием роты 13-го стрелкового батальона, проход у завала был несколько расширен и войска успели кое-как протащиться. Очищенное таким образом пространство перед завалом дало возможность свободно отступить и остальным войскам.

Видя ускользнувшими из рук орудия, горцы насели на апшеронскую роту, занимавшую балку. Ротный командир, поручик Грасман, со своими молодцами не сдавал своего поста до тех пор, пока проходили мимо его войска; но когда арьергард начал втягиваться в дефиле, он счел бесполезным оставаться в балке и немедля начал готовиться для выхода оттуда, чтобы не быть отрезанным от арьергарда. Имея в виду, что в роте было не более 50 человек, а площадь, по которой приходилось отступать, занята несравненно сильнейшим неприятелем, поручик Грасман решился озадачить [49] горцев сначала залпом, а потом, воспользовавшись замешательством противника, бегом миновать опасное место. Задумано — сделано. Раздался залп, и рота выскочила из кустов; но пробежать было не так легко: разбросанные толпы горцев с разных сторон кинулись на стрелков, и закипела рукопашная схватка... Стрелки взяли свое, пробились сквозь толпу, вынеся с собою одиннадцать человек убитых и раненых, что можно считать тоже подвигом немаловажным (Если предположить восемь человек таких раненых, которых нужно было нести на носилках, то, полагая по четыре человека к носилке, выйдет из строя 32, а 28 человек останется только для прикрытия их). Увязавшись за войсками, горцы нарвались также на завал и были сильно озадачены огнем с фронта и, почти с тыла, подоспевшим из лагеря кавказским гренадерским стрелковом батальоном. Горцы отступили с значительною потерею.

В это время, на высотах Кошко-Дечук показалась колонна, следовавшая из Пшехской станицы с провиантом, спиртом и другими продуктами. Заметив ее, горцы задумали на ней выместить свою неудачу, почему подались не назад, а налево, и, скрывшись в лесу и в кустах, начали прокрадываться к берегу ущелья реки Урус-Нако. Это движение объяснило нам их намерение, почему наши войска тоже подвинулись вправо или, точнее, вниз по ущелью, где, соединившись с прикрытием колонны, приготовились к отпору. Действительно, как только началась по колонне пальба, тучи пуль и картечь из трех орудий снова засыпали кусты и сразу отбили у горцев охоту надоедать нам.

Небо было безоблачно, и загорелые лица вернувшихся молодцов были покрыты потом. Не героями ли показали себя в этот день взвод горной батареи и рота апшеронского стрелкового батальона? Да и горцы дрались с редким ожесточением: кидаясь то на одно, то на другое место нашей колонны, они невольно открывали наши ошибки и пользовались ими, как умели. Слабый арьергард ободрял их больше всего, а отсутствие кавалерии, которая, навьючившись сеном, шла с обозными вьюками, сделало то, что конные партии противника подскакивали к пехоте нашей шагов на пятьдесят, спешивались перед её носом и кидались в шашки.

Распоряжения подполковника Сидорова, 30-го числа, оставившего в арьергарде всю кавалерию, можно было применить [50] и к делу 31-го декабря. Кроме отсутствия кавалерии в арьергарде и неизвестности о существовании завала, была еще одна ошибка, именно та, что арьергард, состоявший из трех рот различных батальонов, не имел при себе в это время общего начальника, вследствие чего каждый из ротных командиров действовал по своему соображению.

Конечно, не мало из нападавших горцев отправились на седьмое небо, но и мы потеряли в продолжение нескольких часов 4 убитыми и 21 ранеными, из которых многие не встретили нового года.

Замечательнейшие из убитых у неприятеля были: один почетный старшина, который часто приезжал в наш лагерь для разного рода переговоров; другой, из фамилии Алло-Цсемуковых, имевший огромное значение между абадзехами. Великолепное платье, бинокль, часы, оружие и другие вещицы, найденные при нём, указывали на его богатство.

Так кончился 1862 год для пшехского отряда.

Прежде описания событий следующего года, необходимо заметить, что переселение абадзехов в закубанские степи уже началось в 1862 году, с того времени, когда нашим правительством было объявлено, что все холопы, вышедшие из гор, делаются свободными и будут поселяемы на удобных местах. К концу года многие из них уже служили в наших войсках милиционерами, хотя всё это было далеко не в той степени развития, в какой проявилось в следующем году.

После рождественских праздников, по прежнему, продолжались фуражировки, и преимущественно по правой стороне р. Урус-Нако. Перестрелки были очень редки и ничтожны. Хотя горцы и показывались на окрестных высотах большими массами, угрожая нападением, но слышанный нами скрип ароб, не умолкавший по целым ночам, высказывал другую их деятельность и другое намерение. Впрочем, в ночь с 5-го на 6-е января, совершенно неожиданно мелькнули с соседней горы яркие огоньки, раздался залп и кто-то заохал в передовых постах. Неприятелю, должно быть, так понравилась эта штука, что и на следующую ночь повторилось то же; но солдаты даже не отходили от костров, не прерывали песен и вообще выказали полное пренебрежение к огню горцев.

Неделя, проведенная нами, с 1-го января, на этой позиции, [51] тянулась как-то невесело. Невольно, бывало, сходишь посмотреть, как драгун, устроив кукольный театр, показывал своих невзрачных марионеток и вывизгивал что-то, спрятавшись за плетушку, заменявшую ширму.

7-го января мы поднялись с позиции и в один переход прибыли в Пшехскую станицу, провожаемые издали конвоем горцев, следивших за каждым нашим шагом. В станице кипели всё те же работы.

11-го января послана была помощь к рабочим отрядам: на Пшиш четыре роты, для предстоящей постройки Бжедуховской станицы, и полтора батальона для скорейшего окончания прямой дороги в Ханскую и поста Кудокурт.

Движением от Пшехи к Пшишу и истреблением по дороге аулов отряд наш далеко не обеспечил сообщения между этими двумя реками. Высокий и густой кустарник, местами переходящий в лес, мог всегда поставить нас в невыгодное положение от скрытых действий противника; почему, 11-го числа, пять батальонов пехоты с двумя сотнями казаков, при двух орудиях, приступили к вырубке по этому направлению широкой просеки.

Что в лесах постоянно скрывались партии, выжидавшие удобных случаев для нападений и грабежей, может служить доказательством первый день рубки: лишь только казаки въехали в лес, как наткнулись на партию человек в тридцать.

С этого дня рубка просеки, на которую выходило приблизительно вышеупомянутое количество войск, шла безостановочно; только 16-го числа отряд был разделен на две части: одна отправилась в священный лес за сваями для моста, другая на фуражировку.

К этому времени фуражировки стали затруднительны: по близости станицы не находили более сена и надлежало ходить за ним уже далеко, отыскивая запрятанное по лесам. Редко кто сумел так хорошо спрятать сено в большом количестве, как горцы. Война чему не выучит! Иногда по нескольку раз случалось нам миновать одно и то же место, не замечая сложенных там стогов сена; случалось видеть стожки в таких местах, куда мог проникнуть только пеший человек, но куда ни в каком случае было нельзя провести вьючную лошадь.

Фуражировка 16-го января была особенно богата нечаянными [52] встречами. При начале движения тверские драгуны, заметив свежие колеи повозочных колес, усилили шаг. Не теряя из вида следов, они вошли в лес и там действительно заметили две воловьи русские повозки. «Марш, марш!» и повозки достались в руки драгунов, а перепуганные горцы едва успели скрыться в трущобе леса. В том же роде была и другая встреча. Видно было по всему, что мы очутились тут совершенно неожиданно для местных жителей; озадаченные, они даже не собрались с духом, чтобы сделать нам обычные проводы.

17-го января следовало опять приняться за продолжение просеки, которая была уже доведена верст на пять от Пшехской; но так как приходилось теперь ежедневно водить войска довольно далеко, теряя время на переход в ущерб работе, то сделано было другое распоряжение: часть пшехского отряда (2 роты кавказского гренадерского, 3 роты 19-го, апшеронский, самурский, 3 роты сводно-резервного № 2-го, 2 роты сводно-резервного № 3-го стрелковых батальонов и команда пластунов; артиллерийские взводы: конно-казачьей № 13-го и горной батарей, дивизион Переяславского драгунского полка, Михайловская и Надеждинская казачьи сотни) должна была выступить в этот день по направлению просеки и, остановившись на позиции между Пшехою и Пшишем, оставаться там до конца рубки и делать по временам набеги в разные стороны для истребления аулов и для фуражировок.

Назначенный отряд дошел до реки Даргай и остановился. Расположив части войск на позиции и дав им трехчасовой отдых, начальник отряда велел всей кавалерии, семи стрелковым ротам и двум горным орудиям подняться на фуражировку.

Было уже два часа по полудни. Пехота выстроилась перед южным фасом и тронулась по поляне, окруженной с трех сторон густым лесом. Не прошла она и версты, как кавалерия небольшою рысью обогнала ее и проследовала дальше, торопясь, быстрым появлением перед неприятелем, не позволить ему уничтожить свои запасы; но пламя за лесом показалось раньше, чем кавалерия успела пройти поляну. Ускоренною рысью кинулась она через лес на пожар.

По отданному раньше приказанию, три роты стрелков и взвод артиллерии должны были следовать за кавалерией; но орудия почему-то были задержаны и оставлены на позиции с [53] остальною пехотою у аула Батырь-Хабль, на перешейке между лесом и оврагом, которым соединялась пройденная поляна со следующей. Кавалерия, между тем, пройдя это узкое пространство и впереди лежащую поляну, успела переправиться через Даргай и кинуться на загон, где зимовала баранта окрестных аулов. Видя быстрое приближение нашей кавалерии, горцы начали поспешно собираться, чтобы не дать завладеть стадом, но, атакованные с одной стороны драгунскими наездниками, под командою прапорщика Хубова, с другой казаками, под начальством штабс-ротмистра Далгиева, принуждены были, не дождавшись удара, отойти в лес; только некоторые из них, решившись померяться силами, погибли под шашками.

Окружив баранту, кавалерия начала отступление; горцы же, рассыпавшись по опушке, окружавшей ту поляну, где находилась кавалерия, открыли пальбу со всех сторон. С переходом кавалерии на другую поляну, горцы продолжали преследовать ее сосредоточенным огнем; но так как некоторые поляны соединялись с соседними только арбяными дорогами, проложенными среди леса, где горцы могли бы останавливать наше отступление и вынуждать на серьезные стычки, то трех рот оказалось недостаточно, почему послано было за орудиями и двумя стрелковыми ротами. До тех пор горцы не пропускали посланного хорунжего Штригеля к аулу Батырь-Хабль, пока он не обеспечился приличным конвоем. Приказание было передано, и подкрепление, присоединившись к ротам 19-го стрелкового батальона, настолько усилило прикрытие, что оно могло обстреливать все опушки, обеспечивая совершенно переход кавалерии с одной прогалины на другую.

Выйдя наконец на предпоследнюю поляну перед лагерем, пехота с артиллерией должны были приостановится, потому что из леса, с правой стороны, выходили фуражиры с вьюками. Заметив нашу остановку, горцы начали снова собираться и, при дальнейшем отступлении, не отставали от нас до самой позиции; быстро перебегая балки и залегая на возвышениях, они от времени до времени выводили из строя людей на перевязочный пункт. В лагерь пришли мы уже в половине шестого. Легко раненых было достаточное количество, на носилках же только трое.

Два следующих дня совершенно мирно шли фуражировки [54] и рубка леса. К 20-му числу очищенного пространства, в обе стороны от лагеря, считалось версты на три. Полковник Офрейн, взяв в этот день сотню казаков, отправился осматривать работы по реке Данжу. Отъехав от лагеря не более версты, начальник отряда заметил до ста человек горцев, рассыпавшихся по балке и, как видно, имевших намерение сделать на него нападение. Вероятно, подозревая, что в лесах скрывается гораздо большая партия, полковник Офрейн не атаковал, а послал в лагерь приказание о присылке ему двух стрелковых рот и одного горного орудия. Через полчаса подоспело и подкрепление. По первому орудийному выстрелу горцы подались назад, а от прикрытия у просеки отделились еще две роты со взводом конных орудий. Прапорщик Столбовский, оставив прикрытие, карьером подскакал к позиции горного орудия и пустил по горцам еще несколько гранат.

21-го января дорога между Пшехскою станицей и Анапскою переправой была кончена и войска возвратились домой, в свои землянки.

В этот период времени, именно 17-го числа, началась постройка Бжедуховской станицы, на правом берегу реки Пшиш, в пяти верстах ниже поста Кошко-Дечук, на отличном местоположении. Назначенный для этого отряд состоял из десяти рот.

Приближалась весна, а с нею началось и появление переселенцев. Между тем, очищенное нами пространство по Пшехе было еще не занято войсками и не были отведены места под станицы и посты; потому, пользуясь свободным временем, 24-го января была наряжена для этой цели экспедиция из 6 1/2 стрелковых батальонов, команды пластунов, шести орудий, двух сотен казаков и дивизиона драгунов (2 роты кавказского гренадерского, 3 роты 19-го, апшеронский, ширванский, самурский, сводно-резервные №№ 2-го и 3-го стрелковые батальоны, стрелковая рота линейного № 6-го батальона, артиллерийские взводы: конно-казачьей № 13-го батарейной № 3-го и горной батарей, казачьи сотни Михайловская и Надеждинская, дивизион Переяславского драгунского полка).

Известная местность по левому берегу Пшехи уже сама за себя говорила, откуда неприятель мог стрелять по колонне, и горцы не упускали удобного случая, чтобы хотя сколько-нибудь повредить нам; но перестрелка была ведена не местными [55] жителями, а пришедшими верст за десять, чтобы отвести сердце около пепла своих саклей. Потому и стрелявших было немного. Даже у Волгай-Обидова пальба была крайне ничтожна, и войска спустились с неё благополучно. Здесь назначено было построить пост Тубинский, а место ночлега, близ реки Нахако, было выбрано под станицу Кубанскую. На другой день перестрелка была ведена оживленнее и заметно усиливалась по мере движения нашего вперед. По дороге определены были места под посты: Эчепчокский и Яшский. Часам к пяти колонна остановилась по правой стороне Тхухи. В эти два дня было раненых два казака и два стрелка.

Большая перемена замечена была нами в этой долине: уцелевшие от последнего движения аулы были заброшены совершенно; леса не сторожились, как прежде, бдительными жителями; на соседних горах не виднелись их пикеты, и толпы молодецких наездников не гарцевали более в виду колонны. Казалось, что не следовало бы жечь аулов, а оставить их новым переселенцам, как отличный материал для постройки домов; но на самом деле оставлять их было крайне опасно. Если горцы и бросили свои аулы, то потому, что ожидали скорого их истребления; но если бы они заметили, что мы не уничтожаем аулов и что колонны наши часто ходят по этой дороге, то, пользуясь возможностью скрывать людей от непогод, выбрали бы один из аулов своим постоянным сборным пунктом, откуда легко могли бы следить за действиями наших отрядов и, в случае оплошности с нашей стороны, мгновенно воспользоваться ею, имея для того готовых людей. Вот почему истребление аулов было мерою необходимою. Во время этих занятий, до прибытия на позицию близ устья реки Тхухи, получено было известие, что по реке Амбошь находится очень много нетронутых аулов, из которых жители еще не выселялись и между которыми замечательнее других был Нахако-Хабль, как сборный пункт вооруженных партий. Цель сборов, как говорили, состояла в том, чтобы прикрыть от наших внезапных нападений всю долину и множество скота, зимующего в ней.

Незачем было откладывать рекогносцировку долины Амбошь в долгий ящик. На другой день, по прибытии на позицию, за час до рассвета, 10 стрелковых рот, 2 орудия, [56] дивизион драгунов и 2 сотни казаков (3 роты 19-го стрелкового, 3 роты сводно-стрелкового резервного № 3-го, апшеронский стрелковый и одна рота линейного № 6-го батальонов, взвод батарейной № 3-го батареи и вся кавалерия), под командою начальника отряда, отправились на ревизию оберегаемой горцами долины. Как ни тихо шла наша колонна, но на третьей версте от лагеря была замечена, и ряд сигнальных выстрелов огласил долину. Рассвело. Пехота прибавила шагу, а чтобы не дать противнику собраться и приготовиться к встрече, кавалерия пошла на рысях. Успех был полный: горцы, захваченные врасплох, из передних аулов бежали в следующие, оставив около ста штук рогатого скота. Кавалерия, не довольствуясь этим, пошла дальше и, по пятам бегущих, явилась перед аулом, в котором собрались отступившие горцы. Здесь, как видно, они хотели дать более сильный отпор, но плохо поправили первую неудачу: не выдержали дружной атаки драгунов и, потеряв несколько человек, отступили к следующим аулам. Кавалерия опять захватила порядочное количество рогатого скота.

Увлекшись легкостью движения вперед, кавалерия как будто упустила из вида, что вся суть наших дел заключалась в отступлении; когда же она опомнилась, то тотчас начала подвигаться назад. Горцы встрепенулись: с необыкновенною поспешностью обложили они окрестные перелески и открыли беглый огонь. Кавалерия должна была теперь без пехоты отступать шаг за шагом и перейти через высоту из балки Залуко в другую балку — реки Амбошь. Видя, что нашей пехоты еще нет, противник, вероятно, хотел воспользоваться этим и, выдвинув из леса много конных и пеших партий, начал угрожать атакой. К счастью, скоро появилась наша пехота. Не теряя времени, пять стрелковых рот, с горным орудием, двинулись против партий, которые не замедлили показать свое благоразумие, скрывшись в лес.

Отступая далее, колонна должна была постепенно втягиваться в узкое лесное дефиле. Три роты, оставленные в арьергарде, заняв опушку леса, едва могли удерживать натиск горцев, которых собралось уже достаточное количество; по временам они так шибко налезали на арьергард, что вынуждали его несколько раз кидаться в штыки; когда же арьергард отступил из кустов на поляну, то тут присоединились к нему [57] еще две роты и два батарейных орудия. Не хорошо почувствовали себя горцы, набежав на этот огонь, и сочли за лучшее прекратить преследование до первого удобного случая. Следующие затем попытки их были уничтожаемы самым чувствительным образом.

К полудню колонна возвратилась в лагерь с шестью пленными и большим стадом рогатого скота. Потеря с нашей стороны состояла в раненых: одном штаб, одном обер-офицерах и 30 рядовых (Подполковник Адлер был ранен легко в руку, и командовавший наездниками Переяславского драгунского полка прапорщик Никошидзе).

Послеобеденная фуражировка увеличила нашу потерю еще одним убитым стрелком.

Выбрав место нашей стоянки под станицу Апшеронскую, отряд двинулся в обратный путь 27-го января.

Неприятель ожидал нашего общего отступления и был в сборе. С первого шага перестрелка закипела с трех сторон. Преследуя значительными силами с тыла и со стороны леса, горцы заняли еще высоты правого берега и стрельбой оттуда не позволяли колонне отодвинуться далеко от леса. Впрочем, по расстоянию, на котором они держались от цепей, видно было, что не потеряли еще уважения к нашему нарезному оружию: ему только мы и были обязаны незначительною потерею в сравнении с потерями пятидесятых годов. Продолжая усердствовать в перестрелке, горцы густо занимали все исходящие углы леса. Всякий раз, как только замечали остановку арьергарда, задерживаемого обозом, они немедленно приближались на хороший ружейный выстрел, залегая за все возможные закрытия. Желание их кинуться на арьергард было слишком заметно; но едва они пробовали выходить из-за закрытий, как опытом убеждались, что дорого может обойтись такая дерзость. Однако раз таки пришлось цепи нашей кинуться в одну из опушек, откуда стрельба была особенно сильна. Новых шесть человек раненых были принесены на позицию близ нынешней станицы Кубанской, где остановились войска для возведения её ограды. 28-го числа, все раненые и больные препровождены были в Пшехскую станицу с колонною, назначенною за провиантом.

В это время, отброшенный далеко неприятель не беспокоил [58] нас нападениями больших партий; мелкие же тревоги касались только тех частей войск, близ которых они производились. Благодаря этому обстоятельству, все вновь предпринятые работы шли быстро: не по дням, а по часам подымались ограды Кубанской и Бжедуховской станиц.

Около этого времени распространились слухи о скором приезде Его Императорского Высочества Великого Князя Михаила Николаевича. Никто в отряде не сомневался, что до приезда в Тифлис он пожелает посмотреть результат кровавых подвигов и трудового пота той части войск, которая поканчивала почти вековую борьбу. Вследствие этого улучшались дороги, Пшехская станица украшалась новыми мостиками, вновь строящиеся посты и станицы обеспечивались поставленными на барбетах полевыми орудиями, в ожидании подвозки чугунных.

Среди таких хлопотливых мирных занятий, забота отряда заключалась еще и в добывании фуража. Обеднели окрестности запасами сена, да и экстренный склад казенного сена в Пшехской станице уже истощался. Положение частных и казенных лошадей делалось понемногу хуже и дошло наконец до того, что принуждены были отослать дивизион Переяславского драгунского полка в штаб-квартиру на поправку, а взамен его вызвать тверцов. Рыская в окрестностях, чуть не по целым дням, драгуны по временам отыскивали уцелевшие сенные склады горцев. Отдаленные же фуражировки, производимые значительными частями войск, как, например, 3-го, 8-го и 9-го февраля, приносили своего рода пользу: захватывание фуража, скота и даже пленных, в районе горских поселений, не только не позволяло горцам собирать партии для нападений на наши кордонные посты, но заставляло их заботиться о собственной безопасности и даже выселяться в более отдаленные места.

В таких занятиях провели мы февраль месяц, до 26-го числа.

К. ГЕЙНС.

(Продолжение будет.)

Текст воспроизведен по изданию: Материалы для истории покорения западного Кавказа. Пшехский отряд, с октября 1862 по ноябрь 1864 года // Военный сборник, № 1. 1866