ГЕЙНС К. К.

ПШЕХСКИЙ ОТРЯД

II

Движения для истребления аулов. — Завал горцев на реке Четук. — Чем увенчался этот поход. — Разлив Пшехи и снесение моста. — Фуражировки по Даргаю, к северу от Пшехской станицы, 22-го и 24-го декабря. — Движение к реке Пшиш: первая позиция на реке Урус-Нако; вторая позиция на той же реке. — Фуражировка 30-го декабря. — Бой 31-го декабря. — Дальнейшая стоянка на той же позиции. — Возвращение в Пшехскую станицу. — Начало просеки к Пшишу. — Фуражировка 16-го января. — Окончание просеки. — Начало постройки Бжедуховской станицы. — Экспедиция по pеке Пшехе для выбора мест под станицы и посты. — Набег по реке Амбошь. — Возвращение. — Начало постройки Кубанской станицы. — Ожидание нового наместника - Его Императорского Высочества.

Истребление аулов между Пшехою и Белою было далеко не кончено: еще оставалось много населенных ущелий. Для выполнения данной инструкции, на зимний период, отряд наш снова открыл действия для очищения страны от враждебного населения и для истребления запасов неприятеля.

Первое движение, которое совершили мы под командою нового начальника, было вверх по реке Шекоц. Отряд, назначенный для этих предприятий, состоял из семи батальонов пехоты, пяти эскадронов драгун, двух сотен казаков и пяти орудий, и был разделен на две колонны: одна, большая, поступила под начальство полковника Офрейна, другая, меньшая, под начальство навремя прибывшего к отряду подполковника Новоселова. (Первая колонна состояла: из стрелковых батальонов — апшеронского, самурского, сводно-линейного № 1-го, сводно-ширванского ( из двух рот ширванского стрелкового и одной роты сводно-линейного № 1-го батальонов ), сводно-линейного № 4-го полубатальона, 1-го 2-го и 4-го эскадронов тверского драгунского полка; надеждинской и михайловской казачьих сотен; взвода облегченной № 3-го, взвода конно-казачьей № 13-го и одного горного орудия горной батареи. Вторая колонна состояла: из гренадерского стрелкового батальона, 5-го резервного батальона куринского пехотного полка, двух рот 6-го резервного батальона ставропольского пехотного полка, 1-го и 2-го эскадронов переяславского драгунского полка.) [438]

Рано утром, 4-го декабря, первая из них выступила сначала к реке Шекоц, потом поднялась вверх по реке Четук, впадающей в Шекоц с левой стороны. 5-го числа вторая колонна двинулась к реке Фене и, остановившись в семи верстах от устья ее, направилась навстречу отряда полковника Офрейна.

Отсутствие всяких военных действий и забавных эпизодов, могущих веселить походных людей, исчезновение жителей, разбегавшихся по лесам, однообразная местность, состоящая из холмов, поросших кустарником и мелким лесом - все это, в соединении с дурною погодой, стоявшей во время похода, делало его каким-то безцветным и особенно скучным. Для последовательности рассказа не буду пропускать и этих движений.

Первый день нашего похода - не был, впрочем, лишен некоторого интереса: там, где ущелье реки Четук суживается, стоял крепкий завал, перегораживавший его и упиравшийся своими концами в обе лесистые высоты; почти прямолинейная фигура завала ограждалась спереди, вместо рва, рекою Четук, делающею в этом месте поворот от главной высоты к другой, почти перпендикулярно к направлению ущелья; густые леса по краям его могли служить отличными прикрытиями для фланкирующих стрелков, а будучи укреплены засеками, не позволяли бы иначе овладеть ими, как посредством значительного обхода через верх гор, причем необходимо было бы оставить тяжести внизу. Завал был устроен из ряда вбитых в землю брусьев, скрепленных между собою плетнем, и из таковой же задней стенки; промежуток между [439] стенками был завален землею и каменьями; вдобавок, фронт завала быль усилен рядом засек или деревьев, прикрепленных толстыми комьями к брусьям передней стенки. Разобрать подобный стенки под выстрелами нельзя было и помышлять. Bсe эти приготовления кончились однако, ничем: завал явился перед нами таким же сиротой, каким стоявший за ним аул, принадлежавший, вероятно, строителю этой фортификации. Привольно, должно быть, когда-то жил этот хозяин: аул его, где остановился отряд лагерем, расположен былсреди фруктовой рощи; сакля его была хорошо выстроена и разукрашена резьбою и разными вычурами.

На другой день начались обычные занятия. Часть отряда, назначенная на фуражировку, не без удивления встретила незнакомого, только-что приехавшего нового колонного начальника, подполковника Г*. Войска в первый раз увидели; выглядывавшее из под башлыка, которым он был закрыт его доброе, красивое лицо, незагорелое еще ни от солнца, ни от ветров. Обменявшись обычным приветствием, колонна двинулась, по его команде, к реке Четук.

Пройдя возвышенности, покрытые кустарником и терновником, колонна наша опять вступила в обширную долину, покрытую брошенными аулами, с оставшимися стогами соломы; сена почти не было. Сделав тут фуражировку, два с половиною батальона пехоты, при двух легких орудиях, возвратились в лагерь, а три эскадрона драгун и одна сотня казаков, с подполковником Г*, отправились дальше отыскивать себе добычи, и только в пять часов пополудни прибыли на позицию.

Весь следующий день оба отряда занимались истреблением аулов и фуражировками.

7-го декабря отряд наш оставил реку Четук и [440] перешел на позицию к реке Шекоц, отстоящей от Пшехской станицы верст на тридцать.

Не смотря на то, что увидеть горца в этих местах было для нас большою редкостью, однако глушь и неизвестность этих мест заставляли отделять для рекогносцировок довольно значительные колонны. Ничто не развлекало нас и на этой позиции; даже встречавшиеся аулы имели скучный вид: брошенные своими хозяевами, сакли были настежь отворены и занесены снегом. Только раз как-то нам едва не удалось накрыть жилой аул. Это было 9-го числа.

Отправив в Пшехскую станицу обоз всего отряда, под прикрытием шести рот пехоты и четырех орудий, полковник Офрейн, с остальными войсками и горным орудием, двинулся в глушь, попрежнему истребляя брошенные аулы. Углубляясь дальше, отряд услышал наконец сигнальный выстрел, который скоро передался по горам. Минут через десять мы подошли к огромному аулу Мартуко-Хабль, но жителей там уже не застали. Огни в саклях, разбросанные вещи, разсыпанные сушеные груши и яблоки, изобилие домашней птицы, все это говорило, что жители только-что успели выбраться. Редко когда встречались нам такие огромные аулы, как Мартуко-Хабль: он походил более на обширное село, чем на горский аул. Здесь войска переночевали, а на другой день прямою дорогою пошли на Пшехскую станицу. Колонна же подполковника Новоселова, не встретив ни одного горца, отступила к редуту Мишоко.

Походы с 4-го ноября по 11-е декабря имели целью уничтожение всех аулов между Белой и Пшехой. Во все это время, переходя из одного ущелья в другое, не теряя времени на изгнание неприятеля силой, не производя никаких работ, войска только и занимались истреблением [441] жилищ горцев. Спрашивается: окончена ли была эта экспедиция по инструкции? Истреблены ли все аулы, и истребление их произвело ли на горцев такое впечатление, за которым следует почти поголовное переселение?

Еслибы наши последние походы сопровождались стычками с неприятелем, то мы могли бы хотя приблизительно догадываться о степени нашего успеха; но так как отряды ходили ощупью и прекратили экспедицию больше потому, что надо же было когда нибудь кончить ее и обратиться к другим предприятиям, то точные ответы на эти вопросы дать очень трудно. В кавказской войне сплошь и рядом приходилось узнавать о результатах предприятий спустя долгое время.

Что аулы, были истреблены далеко не все, за это могла ручаться сильно пересеченная местность, где вдоль каждого ручейка, на значительное протяжение, тянулись горские поселения. Истребить все аулы - значило буквально осмотреть все уголки, что невозможно было сделать даже в полгода, действуя отрядом в полном составе; дробить же в таких местах войска могло быть не всегда безопасно. Относительно впечатления, произведенного нами на горцев, можно сказать, что, по сведениям, полученным из частных разговоров с абадзехами, они в ту зиму далеко не все выходили на переселение к другим племенам; на это же заключение наводит, впрочем и самый характер экспедициии: как ни грустили горцы о потере крова в позднее время года, но это не было еще такое чувство, которое заставляло бы бояться нашего присутствия; страх же мог быть им внушен только хорошим поражением, в роде того, какое они испытали при занятии Пшехи, а случай к этому, вследствие принятой горцами системы действий, встретиться не мог. Оставляя нам свои аулы на сожжение, ясно, что горцы заранее условились принесть подобную жертву; [442] отдавая нам свои жилища, они выигрывали в том отношении, что, не представляя нам никаких преград, держали нас в полном заблуждении о их сборах и новых убежищах, основательно расчитывая в то же время на скорейшее наше удаление; а блогодаря умеренной зиме, они могли кое-как перебиваться в лесах. Вследствие всего этого, оставалось предполагать, что значительное число горцев, после нашего ухода, снова поселилось на прежних же местах.

Прошло месяцев пять, и догадка подтвердилась: в течение лета 1863-го года, именно в этих местах собирались значительные партии, которые около Ханской станицы отбивали целые транспорты. Конечно, все это не имело значительного вляния на успех наших действий, почему вновь посылать туда войска, отрывая их от успешных наступательных действий, было бы крайне нерасчетливо, тем более, что горцы, населявшие эти места, движениями войск вверх по Пшехе и по Курджипсу были отрезаны от жителей главного хребта и береговых поселений.

Пока происходили движения по рекам Шекоц, Четуку и Фене, в Пшехскую станицу прибыли резервные батальоны кабардинского, самурского и ширванского полков, откуда отправлены были на Пшиш для постройки станиц, близь урочищ Шегужо-Хабль и Габукай.

В Пшехской станице, между тем, происходили все те же работы. Мост через Пшеху был уже наполовину готов, как вдруг, 12-го декабря, река до того уничтожила все труды, что не осталось ничего напоминавшего о его существовании. Несколько дней до этого времени стояла отвратительная погода: сплошные тучи, закрывавшие горы, разрежались беспрерывным дождем; холодный, сырой и пронзительный юго-восточный ветер дул постоянно; вскоре [443] затем, непогода вдруг разразилась страшным ливнем в горах, а вместе с ним и разливом рек.

Как часто удивляют вновь приезжающих на Кавказ внезапные перемены в течении прихотливых горных речек? За минуту своего разлива, Пшеха не представляла ничего особенного: вода стала мутнее и поднялась немного в берегах; затем, без всякого перехода, с верховой стороны показалась быстро приближавшаяся волна, высота которой означала новый уровень воды, и в одно мгновение все изменилось: мостовые сваи, вбитые, по словам сапер, на сажень в землю, были вырваны, как негодные щепки; отлоги правый берег далеко покрылся водою, и самая река представляла одну кипящую грязь с желтою пеною, от цвета снесенной горной глины.

Зрители, окоймившие берег, потешались только, смотря на переполох жителей прибрежных землянок; смеялись, как застигнутые врасплох в кухнях, пекарнях, банях выскакивали из них одетыми и нагими, с недоумением посматривая на бешенство реки; над хлопотавшими о спасении своего имущества, над беследно пропавшим мостом, над какими-то вещицами, быстро несущимися по течении и безпрерывно ныряющими в грязных волнах, и над появившимися островками с землянками, которые за нисколько минут до того стояли далеко от берега.

Страшно было бы такое наводнение в местах населенных; но среди безлюдья и среди семьи, которая почти всю жизнь не имела понятая о прочной собственности, готовой при одном слове начальника "вперед" отдать и последнее свое имущество - жизнь, это было лишь небольшим представлением бушующей природы.

Снеся мост, Пшеха наделала еще и другие беды: отделила Пшехскую станицу от Белореченской и от Ханской. Колонны, отправленные туда еще до 12-го числа, не [444] могли попасть в станицу обратно и столпились на правом берегу биваком.

К счастью, вслед за разлитием настали сильные морозы. На третий день после разлива, беспокойная река сковалась льдом, и в одном месте образовался удобный переход.

15-го декабря опять послана была колонна в священный лес (На левом берегу реки Белой, против станицы Белореченской, был прежде прекрасный чистый лес, теперь почти совершенно вырубленный, состоявший из прямых высоких чинар, белолисток, карагучей и проч. Лес тот был святыней для горцев, которые рассказывают о нем следующую легенду:

В счастливом спасении молодых людей, в трудно-допускаемой возможности жить среди такого безлюдья и в самой спокойной жизни этого семейства, куда переселился уважаемый всеми старик, видели горцы вмешательство провидения; поэтому, и лес, где ясно для них была выказана благодать аллаха, назван священным, а реке передано имя Сшхагуаше.)  приготовить бревна для нового моста и для [445] постройки временного на козлах; но майор Беляев, начальник колонны, встреченный неожиданным залпом из леса, вернулся в станицу.

В пять часов, после полудня, прибыла из набега колонна, едва передвигавшая ноги от усталости. Набег, как говорили, был произведен вследствие полученного известия о том, будто некоторые из изгнаных горцев, во время последнего движения, поселились опять в уцелевшем ауле Масако-Хабль. Для сожжения его была назначена колонна из четырех эскадронов драгун и одной сотни казаков, при трех орудиях, которая выступила в ночь с 14-го на 15-е число, под начальством подполковника Новоселова. Хорошо ли досталось горцам, разбежавшимся при появлении наших войск, неизвестно; но нашим выпало на долю опять испытывать свое геройское терпение: с полуночи и до пяти часов пополудни солдаты бродили по глубокой грязи и размокшему снегу, тщетно отыскивая горцев. Небольшое количество отбитой скотины, [446] как трофей пригнали в станицу. Это был последний поход подполковника Новоселова.

Мирные занятия,тем временем, шли своим чередом; повременам делались фуражировки но всем направлениям; две из них останутся надолго в памяти нашего отряда.

Пшехская станица, блогодаря частым движениям вверх по Пшехе и ее притокам, освободилась от непиятноro соседства горцев с южной и восточной стороны; но оставались еще аулы на близком расстоянии с северной и западной — что и вызвало необходимость посылать туда колонны. С этою целью, 22-го декабря, командиру ширванского стрелкового батальона была поручена колонна из семи стрелковых рот, трех эскадронов драгун и двух сотен казаков (Три роты 19-го и четыре роты ширванского стртлковых батальонов ; три эскадрона тверского драгунского полка, михайловская и надеждинская казачьи сотни) . С зарею, 22-го декабря, колонна двинулась к сверу от станицы и направилась к реке Даргай, где стоял аул Басыр-бей-Хабль. Чтобы добраться до этого аула, необходимо было пройти лес, а потом довольно обширную поляну, на которой находился завал. Неприятель не предвидел нашего движения : лес был пуст, завал не занят, и колонна, быстро пройдя все это пространство, приступила к фуражировке. Вскоре вьюки были наполнены и потянулись обратно, под прикрытием спешенных драгун и казаков. Начавшие собираться к этому времени горцы открыли, местами, слабый огонь. В преследовании вьюков горцы действовали нерешительно, опасаясь оставшейся на позиции пехоты; когда же, поджегши соседние аулы, начали отступать и последние части, именно две роты ширванцев и рота 19-го стрелкового батальона, тогда скопившаяся масса горцев уже решительно начала [447] наседать на цепь, подбегая повременам к ней шагов на пятьдесят. Самое отчаянное гиканье, которым они ободряли друг друга, не умолкало во все время, и пальба участилась до того, что походила на барабанную дробь. Отступать быстро было невозможно: поминутное подымание раненых; и густой кустарник замедляли наше движение, а горцы наседали все сильнее. Два раза сам подполковник Полторацкий кидался с цепью на "ура", один раз, чтобы заставить противника немного осадить назад, другой раз — чтобы отбить раненого, упавшего между кустами, о котором узнали отойдя уже шагов пятьдесят. В это время было отдано приказание драгунам и казакам занять завал, находившийся на поляне; арриергардные роты, между тем, продолжая отвечать на огонь, наводили неприятеля прямо на него. Не доходя двухсот шагов, они начали поспешно открывать место для действия из-за завала; горцы-же, приняв ускоренное движение нашей цепи за робость, в натиске превзошли себя: горячка была полная; но - прохладительный залп из-за завала и учащенная пальба рот, остановившихся по флангам его, оказали свое действие: вдруг, ослабел гик абадзехов, пальба их почти прекратилась, и вскоре они совершенно отказалась от преследования, не выражая даже желания воспользоваться и тем удобным случаем, который им представлялся при отступлении нашем от завала по поляне. Расплата за полдневную перестрелку заключалась в трех убитых и четырнадцати раненых нижних чинах. Рассказывают что горцы, на прощанье, махали нам папахами и приглашали приходить снова. Узнавши, во время этого движения, что еще есть гостеприимные аулы, которых не истребил пожар, и которые расположены в очень близком расстоянии от пшехского поста, мы должны были ответить на их приглашение. 24-го декабря, вторично, под начальством [448] подполковника Полторацкого, была составлена колонна из трех стрелковых батальонов, двух взводов артилерии, дивизиона драгун и двух сотен казаков. (Самурский, ширванский, 3 роты 19-го — стрелковые батальоны и стрелковая рота кавказского линейного № 1-го батальона; взводы: батарейной № 3-го батареи и облегченной № 3-го батареи; дивизион тверского драгунского полка, михайловская и надеждинская казачьи сотни). Движение вперед пришлось делать по той же дороге; но горцы были менее-безпечны, чем в прошлый раз: несколько выстрелов из передовых пикетов показали нам, что мы не нечаянные гости. Пройдя около версты за сожженный аул Басыр-бей-Хабль, пехота остановилась на Даргае и начала фуражировку, а кавалерия была отправлена вперед для осмотра местности около аула Шазано-Хабль, находившегося немного впереди того места, где фуражировала пехота, и недалеко от пшехского поста. Подполковник Полторацкий имел мысль, для избежания потери, по истреблении всех аулов, выйти к посту, а оттуда по дороге двинуться в станицу, имея неприятеля только с правой стороны.

Драгуны, дойдя до назначенного аула, вытеснили оттуда горцев, зажгли аул и тронулись дальше. Вскоре они должны были вернуться к начальнику колонны с известием, что топкие балки и густые перелески, непроходимые для кавалерии, затруднять движение пехоте, почему путь этот может сделаться опаснее пройденного. Тогда подполковник Полторацкий, принужденный отступить по той же дороге, повторил в главных чертах pacпopяжeниe 22-го декабря. Пользуясь большим числом войск в сравнении с прошлым разом, он назначил две роты ширванцев и два орудия занять завал, и затем начал общее отступление.

С первого шага, пули визобилии посыпались на нашу [449] цепь. По всему видно было, что горцев собралось гораздо больше, чем два дня тому назад. Кроме арриергарда, и вся правая цепь имела перед собою значительные партии. Горцы в этот день не кидались в атаку с прежним азартом, за то пальба их усиливалась с каждою минутой. Наши орудия и цепь кое-как отгрызались в леcy, медленно отступая на завал. Вскоре против левой цепи appиepгарда появилась вновь прибывшая сильная партия. Это обстоятельство; опять не вовремя ободрило горцев, и они, в запальчивом своем наступлении, снова забыли про завал, и снова ружейный и картечный огонь из-за него напомнил им прошлую фуражировку. Действие этого огня было однако не совсем удачно, потому что цепь не так скоро очистила место, и удобный момент был пропущен. По этой причине горцы не отказались от дальнейшего преследования, как прошлый раз, а подавшись навремя назад, в лес, снова окружила нашу колонну, когда она отступала от засеки, и, не ослабляя огня продолжали провожать частым огнем арриергард через всю поляну и ближайшие перелески. Но по мере нашего приближения к станице, пальба их становилась все реже и наконец умолкла чуть-ли не около станичной ограды. Во всем этом движении выбывших из строя было: два убитых, и восемь раненых нижних чинов.

Результат действий был очень хорош: изгнанное небольшое население, находившееся до сих пор в таком близком соседстве со станицей, конечно не могло уже сделать вторичной попытки поселиться между ею и постом; вслдствие этого, и окрестности Пшехской станицы освободились от неприязненного населения с трех сторон.

Дела 22-го и 24-го декабря были очень похожи друг на друга, и если была разница, то от введения в бой артилерии 24-го числа. [450]

Приходилось иногда слышать мнение некоторых офицеров, что в кавказской войне артилерия не нужна. Мнение это, конечно, неосновательно: случалось часто, что во время боя и отчаянного натиска горцев сами распространители этой мысли требовали к себе орудия и даже, при редкой пальбе, просили учащать ее. Причина тому была обыкновенная: кавказские артилеристы, бывавшие долго в походах, так наловчались метко стрелять из своих орудий, что совершенно неожиданно поражали горцев там, где они считали себя в безопасности. Всякий наблюдательный кавказец скажет, что горцы питали уважение к артилерии, и где только заклубится белая масса дыма — там они всегда отступали на почтительное расстояние. То же самое случилось и 24-го декабря: пальба в этот день производилась гораздо сильнейшим противником; наших войск, то есть цели, неприятелю было больше; преследование его продолжительнее, чем 22-го числа; наконец, и орудия действовали картечью очень слабо, вследствие того, что неприятель держался все время на расстоянии плохого разлета ее и за прикрытием. Но, не смотря на все это, потеря наша была гораздо меньше той, которую понесли мы 22-го числа, потому что горцы не смели так близко подходить к нашей цепи, как прошлый раз.

Итак, после этих двух движений, оставалось очистить пространство к западу от станицы и устроить прямое сообщение с Пшишем.

Во все время пребывания отряда в станице погода стояла сырая: мокрый снег слегка прикрывал глубокую грязь; редий день обходился без туманов. Солдаты, как сурки, сидели в своих землянках, занимаясь починкою обуви и платья, вылезая из них либо на службу, либо на свидание с землячком, назначенное в духане.

Наступило 27-е декабря. 7 батальонов пехоты, [451] 4 эскадрона драгун, 2 сотни казаков и 8 орудий (Стрелковые батальоны: апшеронский, ширванский, самурский, 19-й и кавказский гренадерский; 6-й батальон кубанского, 5-й резервпый батальон куринского пехотных полков; два эскадрона тверского и два эскадрона перяславского драгунских полков; михайловская и надеждинская казачьи сотни; артилерийские взводы: батарейной № 3-го, облегченной № 3-го, конно-казачьей № 14-гo батарей и горной) , снова, с примкнутыми штыками и заряженными ружьями, выступили из станицы под начальством полковника Офрейна, и двинулись прямо к урочищу, называемому анапской переправой (Анапскою переправою называлось это урочище потому, что находившиеся на Пшехе броды лежали на дороге, называемой анапскою. Рассказывают, что, современно генуэзским колониям на кавказском берегу, сообщение живших на месте нынешней Кабарды с берегом производилось по Кубани. Когда же впоследствии времени, русские, укрепив Кубань, как военную границу, сделали ее неудобною для путешествий враждебных племен, тогда горцами была проложена другая дорога, направление которой определяется теперь оконечностями северо-восточных отрогов: так, через Пшеху она проходит около Пшехской станицы, через Пшиш — у нынешней Пшишской (анапская переправа); далее, близь укрепления Георгиевского, откуда дорога на укрепление Ильское; еще далее, через Азипс, на урочище Абин; по серебряковской просеке в неберджайское ущелье; потом, через константиновский перевал, по ущелью Цемес, дорога подходит в форту Раевскому, а оттуда идет в Анапу.

Прежде шла эта дорога немного иначе: начиная от неберджайского ущелья, она доходила только до впадения реки Гюйан в Адагум, а оттуда по баканскому ущелью направлялась тоже к форту Раевскому и Анапе). Не пройдя и двух верст от станицы, колонна вошла в невысокий лес, заглушённый густым кустарником. Пробираясь с одной поляны на другую, едва заметными дорожками, пробитыми горскими арбами, мы добрались, наконец, до балки, образованной рекою Урус-Нако. Во время движения горцы не беспокоили нас выстрелами, а только партиями следили за нами в некотором отдалешнии; беспрепятственно дали они нам занять аулы на р. Урус-Нако, где расположился отряд, сожегши те из хуторов, которые выходили за черту лагерного расподожения. [452]

Неизвестно однако, какими судьбами уцелел довольно большой аул, отстоящий от южного фаса нашего расположения не далее 200 саженей. Целую ночь скрипели там арбы; лаяли собаки и кричали куры. Ясно было, что жители выбирали все до последней нитки. Ночь была лунная и морозная; но абадзехи не умели или боялись сделать ночное нападение. После дел, происходивших при занятии Майкопа, никто не помнил подобных нападений; а потому, если офицеры и напоминали тогда часовым на пикетах, чтобы были как можно осторожнее, то сами все-таки не предполагали нападения горцев. Ночь прошла благополучно. На другой день было произведено два поиска: один утром, который сделал полковник Офрейн версты на четыре вверх по реке Урус-Нако, истребляя по дороге вce могущее быть полезным для неприятеля; другой поиск был произведен после обеда -полковником Вибергом, вниз по течению той же реки, причем было уничтожено все попадавшееся как по этой реке, таки по некоторым из ее притоков с правой стороны. В этот день был только один раненый, который и умер к вечеру.

Заря 20-го числа уже не застала нас на той же позиции, и рано утром мы были на краю высокого берега, окаймляющего низкую и болотистую долину Пшиша, с его многочисленными притоками. Под ногами нашими протекал один из них, известный у горцев под йменем "Этерток"; для осмотра его спущена была кавалерия с небольшою частью пехоты.

Прекрасен вид на долину реки Пшиш с высоты правого берега. Охватывая глазом сразу обширное пространство, невольно любуешься им, как картиною, снятою a vol d'oisean: бесчисленные рощи и поляны, обвитые самыми прихотливыми извилинами реки и ее притоков, рисуясь в миниатюре, представляют [453] причудливо-узорчатый ковер, оканчивающиеся вдали темною бахромою лесов.

Дождавшись возврата посланной вниз колонны, отряд наш двинулся вдоль высокого правого берега по течению р. Пшиш небольшие конные партии без выстрела продолжали следить за нами на довольно близком расстоянии. Некоторые из них рысью обгоняли колонну, огибая ее с правой стороны; но как только стали спускаться в ущелье р. Урус-Нако, горцы открыли небольшую персстрелку, кончившуюся одним раненым с нашей стороны. Не доходя версты четыре до поста Кошко-Дечук, отряд вторично расположился лагерем на этой реке. На другой день назначена была фуражировка, под прикрытием девяти рот пехоты, дивизиона драгун и двух сотен казаков.

Командир апшеронского стрелкового батальона, подполковник Сидоров, которому вверена была колонна, поднялся с нею на высоту левого берега р. Урус-Нако по лощине, впадающей в это ущелье и заросшей густым кустарником; потом, пройдя плоскую возвышенность, отделяющую р. Пшиш отр. Урус-Нако, спустился в долину Пшиша к притоку Этертоки у аула Шегухако-Хабль начал фуражировку. Большая часть прикрытия была размещена по гребню высокого берега, откуда лучше можно было наблюдать за неприятелем; когда же вьюки начали вытягиваться на гору, а горцы, по обыкновению, наседать на хвост колонны, подполковник Сидоров, предоставив вьюки покровительству рабочих и двух рот, спустил вниз семь рот и всю кавалерию, которая, сбросив с лошадей вьюки сена, угрожала неприятелю атакой за всякое покушение его на отступающих; когда же цуг вьюков отошел на значительное расстояние от гребня высоты, он тоже поднялся с прикрытием наверх, и, шаг за [454] шагом, отступил в лагерь. Результатом этих распоряжений был только один раненый, которого нужно было взять на носилки. Не то случилось на другой день.

Хотя корм для лошадей, добытый фуражировкою, и был в достаточном количестве, но, имея в виду предстоящий праздник, надлежало обеспечить войска на большее время, почему 31-го декабря назначена была фуражировка.

Вся кавалерия, два с половиною батальона пехоты и два горных орудия ( Дивизион переяславского драгунского полка, надеждинская и михайловская казачьи сотни, три роты 19-го, две роты апшеронского стрелковых батальонов, три роты 6-гo резервного батальона кубанского и две роты 5-го резервная батальона куринского пехотных полков, взвод горной батарей) , под начальством подполковника Адлера, выступили по той же дороге к Пшишу; только при подъеме из ущелья Урус-Нако обойдена была, заросшая кустами, промоина, затруднявшая накануне подъем на гору. Когда водораздельная плоская возвышенность была пройдена, то часть войск, из шести рот пехоты и одного орудия, оставлена была на гребне высоты; остальные же войска - вся кавалерия, четыре стрелковых роты и одно орудие — спустились вниз к аулу Шегухако-Хабль и начали фуражировку на полуверстном пространстве между этим аулом и Эдико-Хабль, причем, конечно, оба аула запылали по примеру прочих. Дым пожара дал знать бжедухам и абадзехам, что мы уже открыли серьезные действия и на берегах Пшиша. Дружно приняли они наш вызов: на соседних горах раздался гик, и загремели призывные выстрелы, а в ауле Эдико-Хабль загорелись сигнальные столбы; по этим знакам со всех стороне показались конные и пешиe горцы. В особенности, значительные партии вышли из укрепленного аула, находившегося против станицы Бжедуховской и заключавшего в себе постоянно ноготове [455] человек до двухсот отборных хаджиретов. Собравшиеся горцы направлялись на зажженные нами аулы, как на маяки.

Не сильна была перестрелка во время фуражировки; но все мы чувствовали, что противник, собравшийся в значительном количестве, может не позволить вернуться в лагерь, без значительной потери.

Отступление началось часов в десять утра. Открытая местность при подъеме на гору не позволяла горцам начать атаки, почему они, обойдя скрытно арриергард , взошли на высоту и заняли все кусты. Не обнаруживая себя, они пропустили хвост вьюков и затем, самым сильным огнем встретили четыре арриергардные роты; в ответ им, пули и картечь посыпались в кусты — и завязалась самая жаркая перестрелка. Бой начинался. В это время получено, было приказание — отступать не прежней дорогой, а другою, пролегающей по более открытой местности. Пока роты могли развернуть значительный фронт, до тех пор и горцы в открытых местах держали себя на расстоянии хорошего ружейного выстрела; но, к несчастью, с каждым шагом назад местность становилась неблагоприятнее для наших стрелков; поле действий постепенно суживалось и оканчивалось тропинкой, сжатой непроходимым кустарником, по которой нужно было отступать всей колонне и арpиeprapдy. Не доходя до этого места, апшеронская стрелковая рота была расположена в балке, поросшей кустами и тянущейся с правой стороны параллельно нашего отступления. Еслибы противник успел ее занять прежде нас, то мог бы сильно поражать войска наши во фланг.

По мере уменьшения нашего фронта, горцы, ободряемые ежеминутно прибывавшими подкреплениями, становились более и более дерзкими. Гиканье, которым они поддерживали свое ожесточение при атаках, раздавалось кругом нас. Пальба арриергарда сначала была еще достаточно [456] сильна. Медленно подходя к дефиле, чтобы дать возможность свободно пройти войскам, арриергард начал, в свою очередь, убирать цепь с флангов; наконец, и последняя рота 6-го резервного батальона кубанского пехотного полка, находившаяся при орудиях, тоже начала отступать, но, подойдя ближе к дефиле, увидела, что оно было битком набито стеснившимися там войсками. Несколько ошибок, сделанных при распоряжении, отозвались в этот момент на последних ротах. Главнейшая ошибка состояла в том, что о существовании крепкого завала, преграждавшего дефиле, арриергард не имел ни малейшего сведения в то время, как уже около получаса две роты 19-го стрелкового батальона употребляли отчаянные усилия, чтобы, развалив хоть один край его, сделать проход сколько нибудь возможным. Не укрылось от горцеве это замешательство: распалившись предварительно собственным криком, они воспользовались ослаблением нашего огня и начали заметно наседать все сильнее и сильнее; когда же и последняя рота повернула назад, горцы, выхватив шашки, с воплем кинулись на артилерию. Уже близко были они от орудий, уже видны были их оскаленные зубы и вытаращенные от ярости глаза; еще минута — и... Но молодецкий горный взвод, не смотря на близость противника, остановился, быстро дослал картечь — причем, как на ученьи, был сменен другиме чуть не в упор убитый, нумер с банником - и двумя картечными выстрелами, повалив передних, остановил натиск остальных и тем дал возможность кубанской роте опять занять свои места. Но войска, столпившиеся при подъеме на гору, не давая свободный ход арриергарду, ставили его в очень опасное положение; роте кубанцев и горному взводу не под силу становилось удерживать натиск многочисленной толпы разъяренных горцев. Пока происходила эта свалка, усилием роты 19-го [457] стрелкового батальона проход у завала был несколько расширен и войска начали понемногу протискиваться. В это время поручик Грасман, находясь с ротою в одной балочке проходящих на флангу отступления нашего appиepгарда и прикрытой кустарником, увидя, как ожесточенно насели горцы на отступающих и даже схватывались по местам в рукопашную, крикнул своим молодцам:

— Неужели мы, апшеронцы, потерпим, чтобы на наших глазах могли пропадать другие? Такого срама мы не наберемся! крикнули одни.

— Ведите, ваше благородие! отзывались с разных сторон.

— Хоть всe пропадем, а имя честное оставим, нервным криком разносилось по роте.

Начались подготовительные распоряжения — и все притихло.

Поручик Грасман избрал лучший исход: он решился озадачить горцев сначала залпом, а потом, воспользовавшись замешательством противника, бегом миновать опасное место. Задумано — сделано. Раздался залп — и рота выскочила из кустов; но пробежать было не так легко: разбросанные толпы горцев с разных сторон кинулись на стрелков — и закипела рукопашная схватка. Стрелки взяли свое, пробились сквозь толпу вынеся с собою одиннадцать человек убитых и раненых — что можно считать тоже подвигом немаловажным (Если предположить восемь человек таких раненых, которых нужно было нести на носилках, то, полагая по четыре человека к носилкам, выйдет из строя 32, а 28 человек останется только для прикрытия). Увязавшись за войсками, горцы нарвались также на завал и были сильно озадачены огнем с фронта и почти с тыла подоспевшего из лагеря кавказского гренадерского стрелкового батальона. Горцы отступили с значительною потерею. [458]

К концу боя, на высотах Кошко-Дечук показалась колонна, следовавшая из Пшехской станицы с провиантом, спиртом и другими продуктами. Заметив ее, горцы задумали на ней выместить свою неудачу, почему подались не назад, а налево, и, скрывшись в лесу и в кустах, начали прокрадываться к берегу ущелья реки Урус-Нако. Это движение объяснило нам их намерение, почему наши войска тоже подвинулись вправо или, точнее, вниз по ущелью, где, соединившись с прикрытием колонны, приготовились к отпору. Действительно, как только началась по колонне пальба, тучи пуль и картечь из трех орудий снова засыпали кусты и сразу отбили у горцев охоту надоедать нам.

Небо было безоблачно, и зогорелые лица вернувшихся молодцов были покрыты потом. Не героями ли показали себя в этот день взвод горной батареи и рота апшеронского стрелкового батальона? Да и горцы дрались с редким ожесточением: кидаясь то на одно, то на другое место нашей колонны, они невольно открывали наши ошибки и пользовались ими, как умели. Слабый арриергард ободрял их больше всего, а отсутствие кавалерии, которая, навьючившись сеном, шла с обозными вьюками, сделало то, что конные партии противника подскакивали к пехоте нашей шагов на пятьдесять, спешившись перед ее носом, и кидались в шашки.

Распоряжения подполковника Сидорова, 30-го числа, оставившего в арриергарде всю кавалерию, можно было применить и к делу 31-го декабря. Кроме отсутствия кавалерии в арриергарде и неизвестности о существовании завала, была еще одна ошибка, именно та, что арриергард, состоявший из трех рот различных батальонов , не имел при себе в это время общего начальника, вследствии чего каждый из ротных командиров действовал по своему [459] соображению. Конечно, не мало из нападавших горцев отправились на седьмое небо, но и мы потеряли в продолжении нескольких часов четырех убитыми и двадцать одного ранеными, из которых многие не встретили нового года. Замечательнейшие из убитых у неприятеля были: один почетный старшина, который часто приезжал в наш лагерь для разного рода переговоров; другой, из фамилии Алло-Цсемуковых, имевший огромное значение между абадзехами. Великолепное платье, бинокль,часы, оружие и другие вещицы найденные при нем, указывали на его богатство. Так кончился 1862 год для пшехского отряда.

__________________________________

Прежде описания событий следующего года, необходимо заметить, что переселение абадзехов в закубанские степи уже началось в 1862 году, с того времени, когда нашим правительством было объявлено, что все холопы, вышедшие из гор, делаются свободными и будут поселяемы на удобных местах. К концу года многие из них, уже служили в наших войсках милиционерами, хотя все это было далеко не в той степени развития, в какой проявилось в следующем году.

После рождественских праздников, попрежнему продолжались фуражировки, и преимущественно по правой стороне р. Урус-Нако. Перестрелки были очень редки и ничтожны. Хотя горцы и показывались на окрестных высотах большими массами, угрожая нападением, но слышанный нами скрип арб, неумолкавший по целым ночам, высказывал другую их деятельность и другое намерение. Впрочем, в ночь с 5-го на 6-е января, совершенно неожиданно мелькнули с соседней горы яркие огоньки, [460] раздался залп, и кто-то заохал в передовых постах. Неприятелю, должно быть, так понравилась эта штука, что и на следующую ночь повторилось то же; но солдаты даже не отходили от костров, не прерывали песен и вообще, выказали полное пренебрежение к огню горцев.

Неделя, проведенная нами, с 1-го января на этой позиции, тянулась как-то невесело. Невольно, бывало, сходишь посмотреть, как драгун, устроив кукольный театр, показывал своих невзрачных марионеток и вывизгивал что-то спрятавшись за плетушку, заменявшую ширму.

7-го января мы поднялись с позиции и в один nepeход прибыли в Пшехскую станицу, провожаемые издали конвоем горцев, следивших за каждым нашим шагом. В станице кипели все те же работы. 11-го января послана была помощь к рабочим отрядам: на Пшише — четыре роты, для предстоящей постройки Бжедуховской станицы, и полтора батальона для скорейшого окончания прямой дороги в Ханскую и поста Кудокурт.

Движением от Пшехи к Пшишу и истреблением по дороге аулов, отряд наш далеко не обеспечил сообщение между этими двумя реками. Высокий и густой кустарник, местами переходящий в лес, мог всегда поставить нас в невыгодное положение от скрытных действий противника; почему, 11-го числа, пять батальонов пехоты, с двумя сотнями казакове, при двух орудиях, приступили к вырубке по этому направлению широкой просеки. Что в лесах постоянно скрывались партии, выжидавшие удобных случаев для нападений и грабежей, может служить доказательством первый день рубки: лишь только казаки въехали в лес, как наткнулись на партию человек в тридцать.

С этого дня рубка просеки, на которую выходило приблизительно вышеупомянутое количество войск, шла [461] безостановочно; только 16-го числа отряд был раздtлен на две части: одна отправилась в священный лtс за сваями для моста, другая-на фуражировку. К этому времени фуражировки стали затруднительны: по близости станицы не находили более сена, и надлежало ходить за ним уже далеко, отыскивая запрятанное по лесам. Редко кто сумел так хорошо спрятать сено в большом количестве, как горцы. Война чему не выучит! Иногда несколько раз случалось нам миновать одно и тоже место, не замечая, сложенных там стогов сена; случалось видеть стожки в таких местах, куда мог проникнуть,только пеший человек, но куда ни в каком случае было нельзя провести -вьючную лошадь.

Фуражировка 16-го января была особенно богата нечаянными встречами. При начале движения тверские драгуны, заметив свежие колеи повозочных колес, усилили шаг. Не теряя из вида следов, они вошли в лес, и там, действительно, заметили две воловьи русские повозки. "Марш-маршй"- и повозки достались в руки драгун, а перепуганные горцы едва успели скрыться в трущобе леса. В том же роде была и другая встреча. Видно было по всему, что мы очутились тут совершенно неожиданно для местных жителей; озадаченные, они даже не собрались с духом, чтобы, сделать нам обычные проводы. 17-го января следовало опять приняться за продолжение просеки, которая была уже доведена верст на пять от Пшехской; но так как приходилось теперь ежедневно водить войска довольно далеко, теряя время, на переход в ущерб работе, то сделано было другое распоряжение: часть пшехского отряда (2 роты кавказского гренадерского, 3 роты 19-го, апшеронский, самурский, 3 роты сводно-резервного № 2-го, 2 роты сводно-резервного № 3-го cтрелковых батальонов и команда пластунов, артилерийские взводы: конно-казачьей № 13-го и горной батарей, дивизион переяславского драгунского полка, михайловская и надеждинская казачья сотни) должна была выступить в этот день [462] по направленно просеки и, остановившись на позиции между Пшехою и Пшишем, оставаться там до конца рубки и делать повременам набеги в разные стороны для истребления аулов и для фуражировок.

Назначенный отряд дошел до реки Даргай и остановился. Расположив части войск на позиции и дав им трехчасовой отдых, начальник отряда велел всей кавалерии, семи стрелковым ротам и двум горным орудиям подняться на фуражировку. Было уже два часа пополудни. Пехота выстроилась перед южным фасом и тронулась по поляне, окруженной с трех сторон густым лесом. Не прошла она и версты, как кавалерия небольшою рысью обогнала ее и проследовала дальше, торопясь, быстрым появлением перед неприятелем, не позволить ему уничтожить свои запасы; но пламя за лесом показалось раньше, чем: кавалерия успела пройти поляну. Ускоренною рысью кинулась она через лес на пожар.

По отданному раньше приказанию, три роты стрелков и взвод артилерии должны были следовать за кавалерией; но орудия почему-то были задержаны и оставлены на позиции с остальною пехотою у аула Батыр-Хабль, на перешеек между лесом и оврогом, которым соединялась пройденная поляна со следующей кавалерией, между тем, пройдя это узкое пространство и впереди лежащую поляну, успела переправиться через Даргай и кинуться на загон, где зимовала баранта окрестных аулов. Видя быстрое приближение нашей кавалерии, горцы начали поспешно собираться, чтобы не дать завладеть стадом; но, атакованные с одной стороны драгунскими наездниками, под командою прапорщика Хубова, с другой — казаками, под начальством штабс-ротмистра Далгиева, принуждены были, не [463] дождавшись удара, отойти в лес; только некоторые из них, решившись помериться силами, погибли под шашками.

Окружив баранту, кавалерия начала отступление; горцы же, рассыпавшись по опушке, окружавшей ту поляну, где находилась кавалерия, открыли пальбу со всех сторон. С переходом кавалерии на другую поляну, горцы продолжали преследовать ее сосредоточенным огнем; но так как некоторые поляны соединялись с соседними, только арбяными дорогами, проложенными среди леса, где горцы, могли бы останавливать наше отступление и вынуждать на серьезные стычки, то трех рот оказалось недостаточно, почему послано было за орудиями и двумя стрелковыми ротами. До тех пор горцы не пропускали посланного хорунжего Штригеля к аулу Батыр-Хабль, пока он не обеспечился приличным конвоем. Приказание было передано, и подкрепление, присоединившись к ротам 19-го стрелкового батальона, настолько усилило прикрытие, что оно могло обстреливать все опушки, обеспечивая совершенно переход кавалерии с одной прогалины на другую.

Выйдя, наконец, на предпоследнюю поляну перед лагерем, пехота с артилерией должны были приостановиться, потому что из леса, с правой стороны, выходили фуражиры с вьюками. Заметив нашу остановку, горцы начали снова собираться, и, при дальнейшем отступлении, не отставали от нас до самой позиции; быстро перебегая балки и залегая на возвышениях, они, от времени до времени, выводили из строя людей на перевязочный пункте. В лагерь пришли мы уже в половине шестого. Легко раненых было достаточное количество, на носилках же только трое.

Два следующих дня совершенно мирно шли фуражировки и рубка леса. К 20-му числу очищенного пространства, в обе стороны от лагеря, считалось версты на три. Полковник Офрейн, взяв в этот день сотню казаков, [464] отправился осматривать работы по реке Данжу. Отъехав от лагеря не более версты, начальник отряда заметил до ста человек горцев, рассыпавшихся по балке и, как видно, имевших намерение сделать на него нападение. Вероятно, подозревая, что в лесах скрывается гораздо большая партия, полковник Офрейн не атаковал, а послал в лагерь приказание о присылке ему двух стрелковых рот и одного горного орудия. Через полчаса подоспело и подкрепление. По первому орудийному выстрелу, горцы подались назад, а от прикрытия у просеки отделились еще две роты со взводом конных орудий. Прапорщик Столбовский, оставив прикрытие, карьером подскакал к позиции горного орудия и пустил по горцам еще несколько гранат.

21-го января дорога между Пшехскою станицею и анапскою переправою была кончена, и войска возвратились домой, в свои землянки. В этот период времени, именно 17-го числа, началась постройка Бжедуховской станицы, на правом берегу реки Пшиш, в пяти верстах ниже поста Кошко-Дечук, на отличном местоположении. Назначенный для этого отряд состоял из десяти рот.

Приближалась весна, а с нею началось и появление переселенцев. Между тем, очищенное нами пространство по Пшехе было еще не занято войсками, и не были отведены места под станицы и посты, потому, пользуясь свободным временем, 24-го января была наряжена для этой цели экспедиция из 6,5 стрелковых батальонов , команды пластунов, шести орудий, двух сотен казаков и дивизиона драгун. (Две роты кавказского гренадерского, три роты 19-го, апшеронский, ширванский, самурский, сводно-резервные №№ 2-го и 3-го стрелковые батальоны, стрелковая рота линейного № 6-го батальона, артилерийские взводы: конно-казачьей № 13-го, батарейной № 3-го и горной батарей, казачьи сотни михайловская и надеждинская, дивизион переяславского драгунского полка) . [465]

Известная местность по левому берегу Пшехи уже сама за себя говорила, откуда неприятель мог стрелять по колонне и горцы не упускали удобного случая, чтобы хотя сколько нибудь повредить нам; но перестрелка была ведена не местными жителями, а пришедшими верст за десять, чтобы отвести сердце около пепла своих саклей. Потому и стрелявших было немного. Даже у Волгай-Обидова пальба была крайне ничтожна, и войска спустились с него благополучно. Здесь назначено, было построить пост Тубинский, а место ночлега, близ реки Нахако, было выбрано под станицу Кубанскую. На другой день перестрелка была ведена оживленнее и заметно усиливалась но мере движения нашего вперед. По дороге определены были места под посты! Эчепчокский и Яшский. Часам к пяти колонна остановилась по правой стороне Тхухи. В эти два дня было раненых два казака и два стрелка.

Большая перемена замечена была нами; в этой долине: уцелевшие от последнего движения аулы были заброшены совершенно; леса не сторожились, как прежде, бдительными жителями; на соседних горах не виднелись их пикеты, и толпы молодецких наездников не гарцевали более в виду колонны. Казалось, что не следовало было жечь аулов, а оставить их новым переселенцам, как отличный материал для постройки домов, но на самом деле оставлять их было крайне опасно. Если горцы и бросили свои аулы, то потому, что ожидали скорого их истребления; но если бы они заметили, что мы не уничтожаем жилища их, и что колонны наши часто ходят по этой дороге, то, пользуясь возможностью скрывать людей от непогод, выбрали бы один из аулов своим постоянным сборным пунктом, откуда легко могли бы следить за действиями наших отрядов и, в случае оплошности с нашей стороны, мгновенно воспользоваться ею, имея для того [466] готовых людей. Вот почему истребление аулов было мерою необходимою. Во время этих занятий, до прибытия на позицию близь устья реки Тхухи, получено было известие, что по реке Амбошь находится очень много нетронутых аулов, из которых жители еще не выселялись, и между которыми замечательнее других был Нахако-Хабль, как сборный пункт вооруженных партий. Цель сборов, как говорили, состояла в том, чтобы прикрыть от наших внезапных нападений всю долину и множество скота, зимующего в ней.

Не зачем было откладывать рекогносцировку долины Амбошь в долгий ящик. На другой день по прибытии на позицию, за час до рассвета, 10-ть стрелковых рот, два орудия,, дивизион драгун и две сотни казаков (Три роты 19-го стрелкового, три роты сводно-стрелкового резервного № 3-го, апшеронский стрелковый и одна рота линейного № 6-го батальонов , взвод батарейной № 3-го батареи и вся кавалерия) , под командою начальника отряда, отправились на ревизию оберегаемой горцами долины. Как ни осторожно шла наша колонна, но на третьей версте от лагеря была замечена, и ряд сигнальных выстрелов, огласил долину. Рассвело. Пехота прибавила шагу, а чтобы не дать противнику собраться и приготовиться к встрече, кавалерия пошла на рысях. Успех был полный: горцы, захваченные врасплох, из передних аулов бежали в следующие, оставив около ста штук рогатого скота. Кавалерия, не довольствуясь этим, пошла дальше и, по пятам бегущих, явилась перед аулом, в котором собрались отступившие горцы. Здесь, как видно, они хотели дать более сильный отпор, но плохо поправили первую неудачу: не выдержали дружной атаки драгун и, потеряв несколько человек, отступили к следующим аулам. Кавалерия опять захватила порядочное количество рогатого скота. [467]

Увлекшись леностью движения вперед, кавалерия как будто упустила из вида, что вся суть наших дел заключалась в отступлении; когда же она опомнилась, то тот-час начала подвигаться назад. Горцы встрепенулись: с необыкновенною поспешностью обложили они окрестные перелески и открыли беглый огонь. Кавалерия должна была теперь без пехоты отступать шаг за шагом и перейти через высоту из балки Залуко в другую балку — реки Амбошь. Видя, что нашей пехоты еще нет, противник, вероятно, хотел воспользоваться этим и, выдвинув из леса много конных и пеших партий, начал угрожать атакой. К счастью, скоро появилась наша пехота. Не теряя времени, пять стрелковых рот, с горным орудием, двинулись против партий, которые не замедлили показать свое блогоразумие, скрывшись в лесе.

Отступая далее, колонна должна была постепенно втягиваться в узкое лесное дефиле. Три роты, оставленные в арриергарде, заняв опушку леса, едва могли удерживать натиск горцев, которых собралось уже достаточное количество; повременам они так шибко налезали на appиepгард, что вынуждали его несколько раз кидаться в штыки; когда же арриергард отступил из кустов на поляну, то тут присоединились к нему еще две роты и два батарейных орудия. Не хорошо почувствовали себя горцы, набежав на этот огонь, и сочли за лучшее прекратить преследование до первого удобного случая Следующие затем попытки их были уничтожаемы самым чувствительным образом.

К полудню колонна возвратилась в лагерь с шестью пленными и большим стадом рогатого скота. Потеря с нашей стороны состояла в раненых: одном штаб, одном обер-офицерах и 80-ти рядовых. (Подполковник Адлер был ранен легко в руку, и командовавший наездниками переяславского драгунского полка прапорщик Никошидзе). Послеобеденная [468] фуранжировка увеличила нашу потерю еще одним убитым стрелком.

Выбрав место нашей стоянки под станицу Апшеронскую отряд двинулся в обратный путь 27-го января. Неприятель ожидал нашего общего отступления и был в сборе. С первого шага перестрелка закипела с трех сторон. Преследуя значительными силами с тыла ; и со стороны леса, горцы заняли еще высоты правого берега и стрельбой оттуда не позволяли колонне отодвинуться далеко от леса. Впрочем, по расстоянию, нa котором они держались от цепей, видно было, что но потеряли еще уважения к нашему нарезному оружию: ему только мы и были обязаны незначительною потерею в сравнении с потерями пятидесятых годов. Продолжая усердствовать в перестрелке, горцы густо занимали все исходящие углы леса. Всякий раз, как только замечали остановку appиepгардa, задерживаемого обозом, они немедленно приближались на хороший ружейный выстрел, залегая за все возможные закрытия. Желание их кинуться на арриергард было слишком заметно; но едва они пробовали выходить из-за закрытий, как опытом убеждались, что дорого может обойтись такая дерзость. Однако, раз-таки пришлось цепи нашей кинуться в одну из опушек, откуда стрельба была особенно сильна. Новых шесть человек раненых были принесены на позицию близь нынешней станицы Кубанской, где остановились войска для возведения ее ограды. 28-го числа, все раненые препровождены были в Пшехскую станицу, с колонною, назначенною за провиантом.

В это время, отброшенный далеко, неприятель не беспокоил нас нападениями больших партий; мелкие же тревоги касались только тех частей войск, близь которых они производились. Блогодаря этому обстоятельству, все вновь предпринятые работы шли быстро: не по дням, а [469] по часам подымались ограды Кубанской и Бжедуховской станиц.

Около этого времени распространились слухи о скором приезде Его Импегаторского Высочества Великого Князя Михаила Николаевича. Никто в отряде не сомневался, что до приезда в Тифлис Главнокомандующий пожелает посмотреть результат кровавых подвигов и трудового пота той части войск, которая поканчивала почти вековую борьбу. Вслдедствиe этого, улучшались дороги, Пшехская станица украшалась новыми мостиками, вновь строющиеся посты и станицы обеспечивались поставленными на барбетах полевыми орудиями, в ожидании подвозки чугунных.

Среди таких хлопотливых занятий, забота отряда заключалась еще и в добывании фуража. Обеднели окрестности запасами сена, да и экстренный склад казенного сена в Пшехской станице уже истощался. Положение частных и казенных лошадей делалось понемногу хуже и дошло наконец до того, что принуждены были отослать дивизион переяславского драгунского полка в штаб-квартиру на поправку, а взамен его вызвать тверцов. Рыская в окрестностях чуть не по целым дням, драгуны повременам отыскивали уцелевшие сенные склады горцев. Отдаленные же фуражировки, производимые значительными частями войск, как напримр, 3-го, 8-го и 9-го февраля, приносили своего рода пользу: захватывание фуража, скота и даже пленных, в районе горских поселений, не только не позволяло горцам собирать партии для нападений на наши кордонные посты, но заставляло их заботиться о собственной безопасности и даже выселяться в более отдаленные места.

В таких занятиях провели мы февраль месяц, до 26-го числа.

Текст воспроизведен по изданию Пшехский отряд // Кавказский сборник, Том 8. 1884