ЕПИСКОП ГАВРИИЛ

ПРАВОСЛАВИЕ НА КАВКАЗЕ

Обозрение Сванетских приходов

(Из записок преосвященного Гавриила, епископа имеретинского.)

Самым лучшим временем для поездки в Сванетию считается самое жаркое время года, когда снега растают на высоких горах и переезд чрез них делается возможным, а потому я решился выехать из Кутаиса, после необходимых приготовлений, 6 числа июля по направлению к рачинскому уезду. Едущие в Сванетию избирают один из двух путей: или чрез Мингрелию, на село Джвари, а потом по ущелью реки Ингура; или же чрез рачинский уезд. Дорога по ущелью реки Ингура, хотя и была разработана еще при бывшем кутаисском генерал-губернаторе, князе Эристове, но, по верным слухам, в настоящем году она была испорчена разливами реки; по этому я решился избрать другой путь, именно чрез рачинский уезд. После некоторых задержек по делам епархии, мы прибыли в крайнее рачинское село, Садмели, 10 числа июня. Это село расположено на одном из уступов многочисленных горных цепей, отделяющих Сванетию от Рачи и [31] тянущихся параллельно главному кавказскому хребту, от запада к востоку. По дороге к Садмели к нам присоединился и сванетский о. благочинный, Вацадзе, ожидавший нашего прибытия, с несколькими опытными в горных путешествиях проводниками. 11 числа, в воскресенье, сделав в Садмели окончательные приготовления на дорогу, наняв вьючных лошадей с проводниками, запасшись необходимыми припасами на дорогу и помолившись в приходской церкви о благополучном путешествии, вы решились, для сокращения длиннейшего перевала следующего два, проехать небольшое ущелье и перевалиться чрез первую крутую гору.

Проведши ночь на 12 число в деревянном срубе, устроенном садмельскими жителями в кукурузнике, мы поднялись на другой день рано утром и в 5 часов были уже на ногах, или вернее, одни на конях, другие на катерах, более способных к горным дорогам, нежели лошади. Дорога до самого полудня шла прямо к северу, густыми лесами. Она то поднималась на гору, то опускалась в узкое ущелье, образуемое каким-нибудь горным протоком. Когда она достигала вершины какого-либо хребта, нашим взорам открывались самые величественные виды, какие только могут встречаться в кавказских горах. Справа и слева по горам и ущельям волнообразно тянулись вековые, не тронутые человеком леса. Вдали, прямо противу нас, виднелись безлесные горы, покрытые только зеленою травой, а еще далее из-за них выглядывали седые вершины главного кавказского хребта. В то время о. благочинный и другие проводники, указывая рукою на дальние горы, объясняли, по каким из них придется нам перебираться и где расположены главные общества сванетские. Но дорога опять спускалась в глубокое ущелье и тогда, сквозь чащу вековых деревьев, виднелась лишь узкая полоса голубого неба, а оглушительный рев горной речки не давал расслышать слов соседа. [32]

К полудню вы очутились уже на такой высоте, где прекращается лес и начинаются горы, покрытые травою. Лошади и люди были утомлены и требовали отдыха. Мы остановились у опушки последнего леса и пустив животных на роскошную траву, расположились подкрепить себя пищею. Думаю, что редко кому удается в жизни пообедать среди такой величественной обстановки и на таком чистом воздухе.

К сожалению, нельзя было здесь долго медлить. Путь лежал еще далекий и трудный. В два часа пополудни, мы потянулись по узкой тропинке. Горы все делались выше и дорога уже и круче. Едешь по тропинке, столь узкой, что нога лошади едва только повещается на ней и видишь нависшую над головою громаду горы, думаешь: вот, только бы добраться до вершины, а там верно уже начнется спуск; лошади напрягают последние силы и кое-как дотащились до самой вершины, и что же? над нею видишь другую, еще более высокую; добрались и до этой; видишь третью, еще более высокую; но наконец о. благочинный утешает нас, указав недалеко скалистую вершину и говоря, что она есть последняя. Подъехав к ней, мы сочли за необходимое дать вздохнуть лошадям хотя на полчаса, да и сами подкрепили свои силы по стакану рачинского вина из запасных бурдючков.

Снег там и сям лежавший на восточной стороне скалы, обращенной к нам, указывал, что вершина эта действительно есть высочайшая из всех, оставшихся позади нас. Но когда мы добрались до нее, то увидели, что весь северный ее склон был покрыт толстым слоем довольно твердого снега. Все мы и даже, казалось, самые животные с недоумением глядели, не зная, каким образом нужно спускаться по этому снегу; но о. благочинный и проводники показали нам пример. Они слезли с лошадей, сняли бурки и сложив их в четверо, положили на снег, сели на них, протянув ноги вперед, в виде дышла, и на [33] таких замысловатых санях пустились вниз по снегу и в одно мгновение были уже у подошвы. Смелейшие из вас последовали их примеру, но будучи неопытны и плохо действуя ногами, многие увязли в снегу, растеряли бурки и возбуждали громкий смех оставшихся на верху и тех, кои глядели снизу. Я предпочел спуститься пешком, хотя рыхлый снег не везде мог удерживать ноги и приходилось увязать в нем по колено. Лошадей спустили с трудом по тропинке.

Отсюда до самого ночлега дорога шла все вниз. Она была очень крута и грязна от тающих снегов; приходилось часто идти пешком, так что до ночлега мы добрались поздно вечером изможденные от более чем 15-часового пути.

Село Лашхети, куда мы прибыли на ночлег, лежит почти у истока реви Цхенис-Цкали, течение которого с самого начала образует довольно красивое ущелье, в коем помещается передняя, или Дадиановская Сванетия. Она разделяется на три главных общества, составляющие до 600 д. жит., давно принадлежавших к мингрельскому владению. Все жители ее давнишние христиане и принадлежат к мингрельской епархии. Здесь была только половина нашего пути.

Все 13-е число мы принуждены были отдыхать от сильного утомления почти до вечера, а вечером решились проехать часть этого ущелья и остановиться у самого предгория, от которого на другой день должны были снова пуститься в горы. Здесь при переправе чрез реку Цхенис-Цкали, быструю и бешеную, как только бывают реки на Кавказе, с нами чуть было не случилось несчастия, от которого избавил Бог — иначе пришлось бы вернуться назад. Мосты здесь устраиваются на двух длинных бревнах, перекинутых с одного берега на другой и концами упирающихся в каменные насыпи. Когда по ним перебирается даже одинокий пешеход, то весь мост трясется, как в лихорадке. По неопытности своей проводники [34] пустили по такому мосту лошадь, навьюченную чемоданами, платьем, бельем и бумагами, не сняв предварительно вьюка, как это делается обыкновенно. Мост наклонился на бок, лошадь, потеряв равновесие, рухнулась в самую средину грязной воды и была увлечена течением. К счастию, она окунулась спиною, а вьюк был крепко к ней привязан. Она кое-как выкарабкалась на берег, при всеобщем крике и смущении присутствовавших. Только незначительная часть поклажи была унесена водою, а белье и платье слегка промокло.

14 числа, поднявшись рано, вступили в горы. Вместо сосновых, еловых и дубовых лесов, которые встречались в прошедшие дни, теперь показывались, сначала реже, потом целыми рощами, северные березы, которых многие из моих спутников не встречали никогда в жизни, а я не видал уже с самого приезда из России. Но леса скоро кончились и дорога пошла переваливаться по открытым горам, а иногда по совершенно голым скалистым вершинам. Часто попадались лощины, в коих лежал снег, не тающий в них никогда; перевалившись снова чрез одну снеговую вершину, перед вечером увидели, почти у ног, длинное, узкое ущелье и по нем разбросанные домы обществ Кальского и Ушкульского, самых крайних населений сванетских, на северо-восточной стороне.

Вид сванетских населений издали представляет довольно оригинальное зрелище. Деревня кажется маленьким средневековым местечком, с башнями и стенами крепости. Дома каменные, четырехугольные, в несколько этажей; над каждым домом возвышается высокая четырехугольная башня, и собрание множества таких башен в селе придает ему своеобразный вид.

Мы спустились в деревню общества Кала, лежавшего противу нас, под самыми ногами. Выгодное впечатление, какое издали производит сванетская деревня, совершенно изменяется, когда въедешь в нее. Дома скучены и прижаты [35] друг к другу; между ними кучи гниющих, зловонных нечистот. Внутри домов, чуть ли не в одних и тех же комнатах, помещаются и люди и животные. Дома крыты аспидными досками, плохо удерживающими дождь. Это невыгодное впечатление еще более усилилось в нас не совсем дружеским приемом, сделанным нам жителями общества Кала. Долго мы не могли отыскать помещения, где бы переночевать; и когда нашли, то хозяин заранее же потребовал платы. Переночевали кое-как. На другой день хотели собрать народ, чтобы преподать ему наставление, но нельзя было никого дождаться; притом же оказалось, что жители не хотели ни продать ни даром доставить нам съестных припасов. Нечего было делать! Около полудня о. благочинный посоветовал ехать в следующее общество, Ушкули, где народ гораздо гостеприимнее и мягче. Отправились и ехали не в очень веселом расположении духа, хотя о. благочинный утешал нас, говоря, что село Кала действительно самое худшее во всей Сванетии, как по бедности, так и по дикому, негостеприимному нраву жителей, которые недавно еще окрещены и не имеют пока священника, который бы несколько смягчил их нравы.

За неимением лучших утешений, довольствовались этими, но все-таки нас брало сильное раздумье: что, если и везде нас так будут принимать? К счастию, часа через три доехали до ближайшей деревни общества Ушкульского, жители которой, имея в главе приходского священника, встретили нас с детьми и женщинами и, приветливо подходя, принимали благословение. Это окончательно нас ободрило.

Проехав эту и следующую деревню, жители которой также встретили нас приветливо, мы остановились в крайней, с восточной стороны, деревне, в помещении священника, который нанимает комнату в башне одного жителя.

Вечером того же, 15-го числа, я осмотрел приходскую церковь, лежащую довольно далеко от домов. Она хотя и уважается во всей Сванетии и имеет иного древних икон, [36] но крайне тесна, с одной дверью в иконостасе, с олтарем, в котором два человека едва могут повернуться. Нечего было и думать в ней служить, а потому на другой день, чтобы видеть побольше народу вместе и побеседовать с ним, я велел по средине деревни, на площадке, поставить столик, приготовить все к водоосвящению и собрать жителей деревни. Собралось довольно много мущин и женщин и детей; многие смотрели с балконов, окон и дверей близко стоявших домов. Облачившись, мы совершили молебен с водосвятием и окропили предстоящих. После того я обратился к ним с наставлением. Слова мои передавал народу по-сванетски о. иеромонах Феофан, родом сванет, один из полезнейших деятелей для просвещения своих земляков. После краткого разъяснения сущности веры христианской, я начал говорить им о самых близких и нужнейших, по их образу жизни и нравственным недостаткам, предметах. Сванеты, за несколько веков, бывшие полными христианами, в последствии утратили лучшие части христианского учения и сохранили только некоторые обряды, особенно соблюдение праздников, постов и проч. В тот же день было воспоминание Св. Козьмы и Демьяна. Сванеты, по сему случаю, целых три дня проводят в праздности и пьют неумеренно арак, делаемый ими из ячменя. Я объяснил им, что праздники учреждены не для праздности и лени, что человек должен трудиться, что настоящие дни не считаются праздниками по установлению церкви и что набожные христиане не только трех дней, но и одного дня не теряют без пользы и проч. По окончании учения народ подошел ко кресту и был окроплен св. водою. Новость ли зрелища или слова наставления, казалось, производили на этих простых детей природы заметное впечатление.

Таким же порядком были собраны жители, совершено водоосвящение и преподано наставление и в двух других деревнях сего общества. После чего я приступил к [37] осмотру старинных церквей, коих в этом обществе, как и во всех других сванетских селах, множество. Все они, к сожалению, очень тесны и малы, хотя имеют внутри много икон и разных жертвованных серебряных вещей. Как приходская церковь очень далеко от жителей сего общества, то необходимо было одну из них, более центральную, назначить к освящению. Указав о. благочинному на одну из них, как на более удобную, при благоприятных обстоятельствах, для освящения, мы возвратились во временное свое помещение и как было ухе поздно, решились остаться здесь же до другого дня.

К вечеру, на площадке близь помещения, где мы остановились, собралась большая часть жителей. Замечательна та совершенная свобода и непринужденность, с какою здесь держат себя женщины. Они нисколько не прячутся от мущин, участвуют с ними во всех собраниях и увеселениях. И в настоящем случае мущины и женщины составили хор и пели разные песни; пение их не было лишено своего рода приятности. Я расспрашивал о содержании слов песней. Оказалось, что у сванетов все народные песни полудуховного содержания. В них воспевают разных святых мужей, часто попадаются и имена исторических лиц напр. царицы Тамары и какого-то архиепископа, к епархии коего, вероятно, принадлежала некогда Сванетия. Пение жителей тем более удивило нас, что судя по местоположению ущелья, в котором они живут, казалось бы им не до песней. В самом деле, ничего не может быть суровее и скучнее здешней местности. Это чистая Лапландия! В июне месяце было холодно, так, что мы прибегали к шубам. Едва дозревает здесь ячмень, и то не всегда. При таком суровом климате нет в близости и лесов. Сажень хворосту стоит здешнему священнику до 30 р. сер. Не видно, чтобы умели делать и употреблять кизяк, по примеру других местностей, лишенных лесов. Воображаю, какова должна быть здесь зима! Говорили, что в [38] продолжении полугода солнце едва на два или на три часа покажется из-за громадных гор, да и то не во всех домах. Но в при этой обстановке, как видно, живут люди довольно здоровые, которые по временам умеют и веселиться.

17-го числа утром выехали из Ушкуль по направлению к северо-западу, вдоль главного кавказского хребта, мимо снеговых вершин, у подошвы коих расположены все почти общества сванетские. Чрез два часа езды, мы проехали мимо деревни, носящей странное название «Халдея», но к сожалению за неимением времени не решились заехать в нее, тем более, что нужно было перейти чрез мост, перекинутый по такой страшной пропасти, что голова кружилась смотря с него вниз. Этот мостик был так страшен, что мои спутники прозвали его чертовым мостом. Чрез 6-ть часов езды прибыли в село Адиши, в коем живет до 14 семей. Здесь мы решились отдохнуть и пообедать, совершив предварительно водоосвящение и преподав собравшимся жителям наставление. Когда мы закусывали под навесом, то все почти жители — мущины, женщины, дети расположились впереди нас на траве, и смотрели с любопытством дикарей на нас и на все ваши вещи и движения. Увидев соль, которая в Сванетии чрезвычайно дорога, старухи стали просить ее. Мы роздали некоторым по горсти соли, а детям по маленькому куску сахару, что возбудило в них неописанное удовольствие. В благодарность за это многие начади приносить нам арак и съестные припасы. В толпе женщин, одна, лучше других одетая, вдруг заговорила с нами по-грузински. Оказалось, что она из Лечхумы, дворянка; еще семилетнюю се купил у родных настоящий ее муж, снапет, за двадцать коров. После обеда я осмотрел старинную церковь, которую показывал нам старый пап или сванетский священник и которая, подобно всем другим церквам, содержится невообразимо грязно. У этого папа висел на шее старинный, посеребренный, наперстный крест. Эту церковь [39] необходимо освятить, дабы приходский священник иногда в ней служил, ибо деревня эта находится очень далеко от всех приходских церквей. Проехав еще часа три, мы прибыли в село Цвирима, в котором священствует о. иер. Феофан. У него в первый раз по отъезде из Садмели мы нашли порядочное помещение,— комнату с полом, потолком и камином, которые он сделал чуть ли не собственными руками. На другой день 18 числа было воскресенье. Поелику церковь в сем селе довольно пространная и иконостас имеет кроме царской и боковую дверь, то я решился служить в ней. Впрочем, народу собралось не очень много. За обеднею, по прочтении Евангелия, о. Феофан передал молящимся кратко содержание Евангелия по-сванетски. Кроме того, я заставил его, как здесь, так и при других служениях, переводить по-сванетски главнейшие из возношений, напр. Призри с небесе Боже, и: благодать Господа нашего Иисуса Хряста, и проч. Это, казалось, очень нравилось предстоявшим. По окончании обедни, собравшимся было сказано поучение. В этом селе с нами случилось одно происшествие, которое заслуживает быть упомянутым, потому что оно ярко обрисовывает нравы, обычаи, недостатки и достоинства сванетских жителей. По окончании обедни, иподиаконы неосторожно оставили в незапертой церкви ризы и утвари церковные. Когда же пред отъездом стали их укладывать, то в ящике не оказалось архиерейской мантии, одного стихаря и трех поручей. Очевидно было, что они кем-то были украдены. Мы удивились только тому, что церковное серебряное блюдо и кувшин для омовения, которые были завернуты в мантию, оставлены нетронутыми, а такие по-видимому бесполезные для частного лица вещи, как мантия и поручи, были украдены; но о. Феофан, которого огорчение по сему случаю было слишком велико, объяснил нам, что вор, без сомнения, принял блюдо и кувшин за иконы или священные сосуды, а сванет, даже вор, никогда не осмелится даже [40] дотронуться до таких вещей, питая к ним благоговение, а прочие украденные вещи ему показались простыми принадлежностями частной одежды, иначе их не решились бы никогда украсть. Жители седа, узнав о покраже, пришли в величайшее негодование. Сначала они не хотели верить тому, чтобы у них в селе пропали вещи, но потом уверившись, стали кричать и браниться между собою. О. Феофан и все собравшиеся жители уверяли, что вещи непременно будут отысканы. Прощаясь, пред отъездом, с взволнованною толпою, я велел передать ей, что дурной поступок одного человека не может бесчестить всех жителей села, что они должны только постараться отыскать вора и снять с себя стыд и что впрочем беспокойство и ропот, который они обнаружили, почти радуют меня за этот случай, показывая, что они вообще честные люди и стыдятся худого дела. С тем мы и уехали в другое общество.

Чрез три, или четыре дня вещи действительно отыскали посланные помощником заседателя опытные люди. Вор оказался один из жителей седа Цвиримы. Он был наказан самими его земляками, которые отняли у него несколько коров, семь руб. деньгами, обременяли жестокими упреками и грозили конечным разорением, так, что наконец я принужден был сам заступиться за него пред жителями и просить, чтобы они ограничились тем наказанием, какое постигло его и оставили его за тем в покое, а о. Феофана, огорченного до невероятности, что такое печальное происшествие случилось именно в его приходе, тогда как, день и ночь наставляя своих прихожан, он надеялся, что они окажутся лучше других, я успокоил тою мыслью, что он на этот случай должен смотреть как на побуждение к смирению и к более неустанному труду над образованием своих земляков, не надеясь только на свои силы, а от Бога ожидая успехов.

Из Цвиримы мы поворотили снова к северо-востоку и переправились в другое ущелье, в коем расположено [41] общество Мужальское. В селе Мужали есть священник, но, к сожалению, нет еще освященной церкви. В стороне от села, на холме стоит древняя церковь, довольно просторная и совершенно прочная, но внутри вся покрыта копотью и сажею. Эту церковь нужно поправить и сделать приходскою. Побеседовав довольно пространно с собравшимся народом около церкви, при чем я почел необходимым коснуться значения женщины и матери в христианском обществе, ибо местные папы, считая их за нечистые существа, запрещают им входить в церковь,— мы спустились в дом, занимаемый священником Месхи. Этот священник отлично выучился по-сванетски и, как заметно, очень сблизился с своими прихожанами.

Это селение замечательно тем, что большая часть его жителей имеют зоб. Справедливее говоря, во всей почти Сванетии у жителей большое расположение к этой безобразной болезни, но нигде нет столько зобастых и с такими большими зобами, как в Мужали. Впрочем, кроме безобразия, эта болезнь не имеет никаких неприятных последствий. Кроме того в этом месте есть несколько семейств, которые считают себя дворянами, и носят фамилии сходные с имеретинскими дворянскими фамилиями, например, Девдаряни, Джапаридзе, Чарквиани и проч. Они говорят, что имеретинские их однофамильцы вышли из Сванетии и происходят от одних с ними предков; не наоборот ли?

К селу Мужали приписана приходом маленькая деревня, населенная вышеупомянутыми дворянскими фамилиями с их крестьянами. В ней нужно будет построить маленькую церковь, ибо она находится за рекою и жители ее не будут иметь удобного сообщения с главною приходскою церковью.

Приготовившись к служению литургии с вечера, мы на другой день утром поехали в следующий приход Мушкиери. Церковь этого прихода построена при предместнике [42] настоящего священника Ахвледиани. Она хотя не очень обширна, но хорошо приспособлена к служению, ибо имеет иконостас с тремя дверьми и престол по средине олтаря. Народу собралось довольно. Дневное чтение из Евангелия, в коем говорятся о любви к детям, подало мне случай коснуться в проповеди страшного обычая, остатки коего, к несчастию, и ныне существуют в некоторых местах Сванетии, а именно, прекращать жизнь при самом рождении детей женского пола. Я старался внушить слушателям весь ужас сего обычая и возбудить в них отвращение к нему. После обедни они уверяли, что теперь этого нет между ними. Но ниже увидим некоторые доказательства противного. Церковь эта стоит не в главном селении общества, а в маленькой деревне. По дороге к ней, мы осмотрели в главном, более многолюдном селении древнюю церковь, которая довольно обширна и сохранилась лучше и чище других. Ее-то необходимо освятить и сделать приходскою.

В тот же день отправились мы далее на запад и вскоре переехали в новое ущелье — Местийское. Чем далее мы подвигались на запад, тем ущелья становились шире, местность удобнее для житья и плодороднее. Везде встречались леса, а травы на лугах были столь роскошны, что наши лошади и катера, не смотря на длинные переезды по горам, не только не похудели, а напротив заметно поправлялись. Еще одно замечательное явление. В каждом почти селении встречаются превкусные кислые воды, которые почти заменяли нам недостаток вина. По стакану, или по два холодной кислой воды сейчас же производили заметное оживление во всем организме. Двое из наших провожатых однажды заболели, кажется, лихорадкою, с вечера у них был сильный жар, но в продолжение ночи они, утоляя жажду кислою водой, к утру совершенно поправились.

Не доезжая до Местии, нас встретил князь Тенгиз Дадишкелиани с братом своим, с несколькими казаками и с большим числом провожавших сванетов, потомок [43] владетельных князей западной Сванетии. Он чрезвычайно красивый и статный мущина, а по характеру в высшей степени скромный и даже застенчивый. За отсутствием сванетского пристава, г. Мамацева, он тогда управлял Сванетиею. В сопровождении его, мы въехали в общество Местия и остановились в деревянном доме, о двух комнатах, построенном священником Сохадзе и приобретенном христианским обществом. Дом этот довольно прочен и удобен.

В этом большом и центральном сванетском обществе, к сожалению, нет еще освященной церкви. На утро, по приезде сюда, мы осмотрели старинную, довольно просторную церковь, которую нужно освятить для прихода и которая требует значительных поправок. Тут же около церкви, под деревом, было собрано значительное количество жителей. По обычном освящении воды, я обратился к ним с поучением. Обстоятельства и нужды сего места требовали более пространного наставления. Местный священник Сохадзе доказывал, что здесь еще существует обычай прекращать жизнь новорожденных детей женского пола, ибо по его словам, он нарочно наблюдал в приходе за беременными женщинами и когда узнавал об их разрешении, то, являясь в их дом, находил несколько раз мертвых детей женского иола. Родители уверяли, что они родились мертвыми, но трудно было этому верить, ибо этого не случалось, когда дети были мужского иола. Кроме этого ужасного обычая, в этом же селе местные папы очень многочисленны и влиятельны, и поддерживают, сколько могут, недоверие жителей к правильно постановленным священникам. Это обстоятельство также требовало наставления. Итак указывая рукою на древнюю церковь, стоявшую пред нами и напоминая им о множестве других древних церквей, существующих в Сванетии и о множестве хранящихся в них икон и утварей, к коим они питают такое благоговение, я объяснил им, что это доказывает, что у них [44] с древних времен была вера православная и были такие же правильные священники и правильное богослужение, как и в других, образованных странах; потом объяснил причины упадка между ними веры, показал, почему незаконно и вредно служение папов; затем перешел к ужасному обычаю умерщвления детей, старался внушить им, чтоб они теперь, когда Бог призрел на них и посредством великого русского Царя, хочет просветить и осчастливить их, они воспользовались бы этим случаем и слушали бы законно-постановленных священников и проч.

Между тем, как я беседовал с народом, местные папы, как я узнал после, по случаю праздника св. пророка Илии отправляли в вышеупомянутой церкви свою странную обедню, или лучше, безобразную карикатуру литургии, при которой присутствовали некоторые из моей свиты и после с ужасом рассказывали об их безобразном служении. По окончании поучения, я просил князя Тенгиза привести ко мне главных папов, чтобы переговорить с ними; по явке пяти или шести папов, я старался растолковать им, что пока не было между ними законных священников, их служение, пожалуй, не только не было слишком предосудительно, но даже полезно в том отношении, что они, папы, по крайней вере сохранили, как умели, христианство, особенно же не допустили в Сванетию магометанства, но теперь отправление ими обедни и других служб есть страшный грех; на это старейший вежду ними сказал мне ответ, который был замечателен в том отношении, что показывает, как всякий, даже вовсе не образованный человек имеет в голове некоторую теорию, приноровленную к оправданию его дел и жизни, и еще потому, что из него я увидел, что эти папы не чужды чисто языческих представлений. Вот сущность ответа: «На земле много разных племен и народов; все они имеют свои собственные нравы и обычаи. Сванетия также. Обычая и нравы народные произошли от Бога. Бог сванетский [45] выше всех богов, ибо Сванетия выше всех стран света», и проч. Они не согласились перестать служить обедни, объявляя, что этим они кормятся, но что впрочем никаких других треб они не совершают, исключая похороны умерших.

Следующий приход Ленжальмы проехали в тот же день. Народу к нам собралось не очень много, и я не долго беседовал с ними. В этом селе нет также освященной церкви. Из нескольких старых церквей, находящихся в нем, я выбрал и назначил одну к освящению, когда будут даны средства к тому. Священник, определенный сюда недавно, по фамилии Бакрадзе, в своем роде человек замечательный. Он от природы имеет дар и страсть к рисованию и самоучкой любит рисовать в миниатюрном роде, на подобие рисунков в старинных священных книгах, и все свободное время посвящает сему занятию. Кроме того, отличается скромностию до застенчивости; говорили мне, что когда прихожане его огорчают непослушанием и обращением к папам, он запирается в своей комнате и плачет.

К вечеру 20-го приехали в общество Латальское, одно из многочисленнейших и значительнейших во всей Сванетии. В нем есть довольно благоустроенная и просторная церковь, недавно освященная, и в ней удобно было бы служить на другой день, но мы рассчитали, что в этот вечер, по случаю праздника св. пророка Илии, все жители были дома и можно было их собрать в церковь, тогда как, на другой день, с рассветом, они все поспешат на полевые работы, а удерживать их было бы убыточно для них. По сему решились собрать в церковь в тот жо вечер прихожан. Когда собралось довольно народу обоего пола, я прибыл в церковь и, по отслужении вечерни, долго беседовал к народу о предметах нужных по их нравственному состоянию, между прочим вкратце рассказал жизнь св. Илии, выводя из нее нравственные наставления. Многие [46] женщины смотрели из-за дверей и ни за что не хотели войти внутрь церкви, но князь Тенгиз за руку привел некоторых и поставил впереди. Священник недавно определенный сюда, по фамилии Ардишвили, отличается самостоятельным и твердым характером и умел внушить уважение папам, которых здесь, говорят, до 30 человек. На другой день, распростившись на время с князем Дадишкелиани, отправлявшимся в свой дом, мы направились к северу в ущелье Бечойское, в общество того же имени, и прибыли туда к полудню. По своему местоположению это ущелье оригинальнее всех других. Оно лежит в глубокой котловине, окружено со всех сторон, кроме узкого прохода, по которому пролегает дорога, отвесными, высочайшими скалами в виде стен, образующих как бы амфитеатр, вокруг него. На северо-восточной стороне возвышается двумя верандами огромнейшая и безобразнейшая громада горы, которая виднеется со всех пунктов Сванетии и даже начиная от рачинского уезда; это, без всякого сомнения, та самая гора, которая в географии носит название Безыменной и считается, вслед за Элборусом и Казбеком, одною из высочайших гор Кавказа. Туземцы называют ее Уш-ба, — название, которое в большом употреблении у сванетов. Им обзывают они все дикое, безобразное и ужасное. Бывший за несколько лет в Сванетии, какой-то ученый будто бы говорил, что эта гора едва ли не выше самого Элборуса.

В сем приходе хотя и существует издавна церковь, но по тесноте ее не предстояло возможности в ней отслужить, поэтому собрали народ около церкви и, по примеру других приходов, отслужив водосвятие, я обратился к народу с наставлением. На этот раз слушателям я объяснил заповеди Спасителя о девяти блаженствах, приноровительно к их нуждам.

Кроме оригинального местоположения, это ущелье отличается, вероятно, весьма нездоровым климатом. У большей [47] части предстоявших цвет лица был болезненный, зобастых было не менее, чем в Мужали.

Наконец еще одно замечание, которое необходимо сделать об этом приходе, то, что покойный отец настоящего владетеля сего ущелия, князь Бекор-Дадишкелиани, изменник православной веры, женился на магометанке и силою успел совратить до 20 или 25 душ своих подвластных сванетов в магометанство. Сии 20 или 25 душ магометан — единственные доселе во всей Сванетии магометане. Нужно приписать особенному промыслу Божию, что магометанство не успело вкорениться в Сванетии, иначе, при фанатизме магометанского духовенства, которое часто обращается в орудие и для политических целей врагов православия и русской державы, нельзя было бы надеяться на обращение сванетов в христианство. Настоящий владетель, человек молодой и на вид довольно истощенный, также, к сожалению, магометанин и женат на магометанке, но довольно равнодушен ко всякой вере. За то мать его, жена вышеупомянутого отступника, говорят, отличается необыкновенным фанатизмом, так что заставляет выбрасывать из своей комнаты стулья, на которых сидел христианин.

Князя Бекора-Дадишкелиани я наедине долго убеждал возвратиться к вере Христовой В ответе своем он ссылался на то, что жена его и мать магометанки, и если он примет православие, в семье произойдет раздор, но как сказано выше и как заметно было из разговора, он равнодушен ко всякой вере. Слышал я также, что он ведет невоздержную жизнь, и без сомнения, это есть одна из важнейших причин, которая помимо всех других обстоятельств, мешает магометанину принять веру христианскую. Тяжело ему отказаться от чувственных удовольствий и подчиниться целомудренной вере Христовой. Впрочем он обещал еще подумать и приехать ко мне в Кутаис.

К вечеру поехали отсюда опять по направлению к [48] юго-западу, переехали в главное ущелье сванетское и прибыли в селение Ецери, местожительство князя Тенгиза Дадишкелиани. Дом его напоминает средневековое жилище какого-нибудь барона; оно похоже на крепость. В средине возвышается башня, самая высокая во всей Сванетии. Судьба и семейная хроника князей Дадишкелиановых, владетелей этой части Сванетии, во всем напоминает рассказы о жизни и похождениях средневековых баронов. В этом доме и в этой башне почти при каждом поколении их жильцов происходили ужасающие семейные драмы. Удивительно, что настоящий потомок таких князей, из которых каждый ознаменовал себя кровавыми подвигами, отличается таким кротким и стыдливым характером!

Князь Тенгиз просил отслужить в церкви его прихода после при обратном проезде чрез него, а потому 22 числа мы отправились далее в село Пари, местопребывание пристава, который, как сказано выше, в это время был в отлучке, и сванетского благочинного.

Прибыв в это село, мы остановились во вновь отстроенном для школы, на счет христианского общества, деревянном, оштукатуренном доме. Церковь в этом селе очень не приличная; это не церковь, а сарай, на половину каменная, на половину деревянная, с земляным полом и плоским потолком. Необходимо здесь выстроить приличную и красивую церковь, ибо сюда из всех обществ, по собственным делам, часто приезжают сванеты. 23 числа служил обедню, и по окончании ее объяснял народу дневное Евангелие, приноровительно к их нуждам. По выходе из церкви, я был удивлен тем, что все жителя обратились ко мне с странною просьбой. Они говорили, что сванеты нуждаются в строгом присмотре и страхе от начальства, что они, будучи грубы и необразованы, совершают много грехов друг против друга, каковы напр. убийства, мщение, похищение жен и воровство и что, хотя многие из них сознают, что это противно Евангелию, что нужно любить [40] друг друга, как сегодня же слышали от меня в объяснении Евангелия, но что по грубости своей они не могут воспротивиться своим дурным привычкам,— но если начальство будет строго наказывать и устрашать преступников, они по неволе исправятся и будут хорошими христианами.» На эту просьбу, которая меня отчасти обрадовала, показывая, что слова поучения дошли до души их, я им передал чрез переводчика, что потому именно, что они еще слишком мало образованы и грубы, не знают законов и незнакомы с хорошими обычаями, начальство и не может с них так строго взыскивать за проступки и так строго обращаться с ними, как с более образованными народами, что они еще похожи на детей, но что в свое время и у них будут действовать строгие законы, а теперь они сами, сознавая свои дурные привычки, должны и стараться исправить их, не выводить из терпения начальства, — что Богу угоднее, когда сам человек, без страха наказаний, исправляется и живет сообразно Его заповедям и проч. Вечером того же дня отправились в последнее, с западной стороны, сванетское поселение Таврары, и по приезде туда остановились в деревянной пристройке, около церкви. На другой день за обеднею собралось очень много жителей. К счастию, церковь довольно вместительна и удобна для служения. За обеднею я объяснял предстоявшим содержание дневного Евангелия. По выходе из церкви, жители просили меня почти о том же и в тех же словах, как и жители Пари, и получили тот же ответ, но когда я в доказательство их искреннего желания жить по-христиански, потребовал от них, чтоб они сейчас же пошли и отобрали у одного их односельца похищенную последним и спрятанную у него законную жену парского жителя, то я,— принужден в том сознаться, -- смутился увидавши, как они ловко этот случай выставили в доказательство необходимости строгих мер противу нарушителей законов; ибо, говорили они, если мы силою отнимем [50] теперь у похитителя женщину, то он будет мстить и пожалуй убьет многих из нас, а после отделается от наказания, заплатив положенный за убийство штраф, а это для него, как для состоятельного человека, ничего не значит. Но если бы сей похититель был уверен, что проступок его не останется без строгого наказания, а за убийство человека он заплатит своею головой, то он побоялся бы похищать чужих жен и убивать человека.

К селу Таврары приписана одна деревня Лахамула. Хотя спуск к ней, как говорили, чрезвычайно был труден, но жители ее так резко отличаются, в свою пользу, от прочих сванетов и притом некоторые из них, бывшие в Тавраре за обеднею, так усердно просили не оставить их без посещения, что я решился ехать к ним. Эта деревня, имеющая до 45 д. жителей, расположена в узкой лощине у самого берега реки Ингура, который, приняв все речки и притоки со всех сванетских ущелий, становится здесь очень глубоким и многоводным, хотя и не имеет большой ширины. И в этой деревне, по середине ее, на небольшой площадке, которая есть вместе и кладбище, ибо при малой, бедной их церкви за деревнею нет места для кладбища, совершив по обыкновению водосвятие, довольно долго беседовал я с слушателями, собравшимися со всех домов. Они показались мне гораздо развитее, чем жители других деревень. Они занимаются одни из всех сванетов торговлею, за что их прочие сванеты, по невежеству своему, презирают, так что не отдают им замуж своих дочерей, называя их жидами.

В тот же день к вечеру вернулись по самой трудной и страшной дороге в село Пари и, приготовившись к служению обедни, утром поехали в село Ецери, служить в имения князя Дадишкелиани. Так как народу за обеднею собралось очень много, но за теснотою церкви почти все собравшиеся стояли вне ее, то по окончании службы я вышел в мантии к народу, пригласил его стать в тени [51] под деревом, около церкви, и тут довольно долго поучал их, объясняя молитву Господню, принаровительно к их нуждам; между слушателями стояла и старая княгиня мать князя Тенгиза и молодая сестра последнего, недавно выданная замуж за одного значительного жителя какого-то черкесского аула, находящегося за Бечойским перевалом по ту сторону кавказского хребта. По случаю своей женитьбы, этот человек принял крещение. Супруга и дети князя Тенгиза в это время жили в другом селе, а именно Цхомарети, куда мы отправились в тот же день, в сопровождении князя Дадишкелиани.

В Цхомарети служили 25 июля; народу также, как в селе Ецери, набралось много, особенно потому, что было воскресенье. Вышедши из церкви по окончании обедни, я пригласил всех под навес, устроенный из древесных ветвей на столбах, около дома князя, и долго поучал их, объясняя дневное Евангелие и Апостол. После того посетил больного приходского священника, который страдает более месяца лихорадкою, передав ему некоторые лекарства, взятые мною на дорогу на всякий случай.

Семейство князей Дадишкелиановых издавна отличалось привязанностию к православию и сохраняло веру христианскую в чистоте в своих владениях, даже и тогда, когда в остальной Сванетии не было уже законных священников. Теми же качествами отличается и теперь семейство кн. Тенгиза, а супруга его из Абхазского княжеского рода, отличается большою набожностию и необыкновенною строгостию и чистотою нравов, в чем вообще абхазки заслужили славу на Кавказе. Не смотря на свою молодость, они имеют четверых сыновей, из коих старшему более 10 лет; все они чрезвычайно красивые и привлекательные мальчики, отличающиеся живостию и природным умом; родители крайне озабочены необходимостию дать им образование, но не имея возможности воспитывать их дома, они затрудняются также на свой счет содержать их в [52] Кутаисе, в гимназии. Говорили, что два старшие записаны кандидатами для приема в пансион гимназии на казенный счет, по неизвестно, когда на их долю выпадет счастливый жребий; между тем они быстро подрастают и жаль, если они огрубеют среди невежественных слуг и напитаются заранее ужасными семейными преданиями дома Дадишкелиановых.

Добрые супруги приняли нас с величайшею любовию и не звали, чем только угодить и угостить. По трогательному обычаю древнего гостеприимства, сам князь Тенгиз с братом своим во время обеда стояли на ногах и прислуживали нам. Впрочем ему не дешево обходится древность и важность его фамилии. Обычай, в странах, подобных Сванетии, действующий тиранически, обязывает его поддерживать свою важность, принимая толпы гостей, угощая их по несколько недель и потом отпуская с подарками. Говорят, что каждый почти день гости его съедают по целой корове и по нескольку баранов, не считая других живностей. От того, несмотря на множество крестьян и большое имение, князя Тенгиза можно назвать бедным помещиком, ибо кроме обильного количества съестных припасов, у него почти нет ничего.

Вечером того же дня выехали из Цхомарети и ночевали в одной из деревень князя.

26-го числа распростившись с князем Дадишкелиани, направились к востоку по ущелью Ингура и проехав чрез Латави, вечером прибыли в маленькую деревеньку Ело, приписанную к приходу о. Феофана, т.-е. к Цвирими.

В этой деревне иеромонах Феофан своими средствами очистил и приготовил к освящению старинную церковь, ибо расстояние между ею и приходскою церковью такое большое, что жителя ее никогда не могут бывать в приходской церкви.

27-го числа освятив эту маленькую церковь в присутствии десятка полтора жителей, мы пустились далее; к [53] вечеру прибыли в общество села Ипари — последнее, которое осталось нам осмотреть. К сожалению, время было такое благоприятное для полевых работ, что все жители были на своих полях; нельзя было надеяться собрать их и на другой день, а потому здесь ограничились осмотром старинной церкви, которую нужно освятить для прихода, не имеющего еще ни церкви, ни священника. Поговорив не долго с несколькими из жителей, которые к счастию сами просили скорее прислать им хорошего священника, мы предались отдыху и на другой день, поднявшись рано, начали собираться в дорогу.

Нужно было доехать до Кала, т.-е. до того самого села, куда мы спустились в первый раз в Сванетию и откуда отправились странствовать по ней. Желая избрать кратчайший путь, мы решились ехать прямо по берегу реки Ингура, по узкой тропе сквозь чащу лесов, но ошиблись и жестоко раскаивались всю дорогу. Приходилось часто прорубать топором лес и на себе тащить вьюки, так что этот переезд едва ли не был труднейший из всех, доселе совершенных.

Пред вечером мы кое-как приблизились к селению Кала; как ни был я утомлен, но нельзя было оставить без осмотра церковь св. Квирика, которая построена за Ингуром на высокой горе и считается самою замечательною из всех церквей в Сванетии и в которой находятся самые древние, богатые иконы и утвари. Оставив свиту на берегу реки, я с о. благочинным и иеромонахом Феофаном по крутой тропе, сквозь величественную чащу леса, которого рука жителей не смеет коснуться, не смотря на страшную дороговизну дров в сем месте, считая его принадлежащим св. Квирике, мы поднялись на конусообразную гору. Церковь очень мала и до того заставлена иконами, старинным оружием, стрелами, луками и разными жертвованными вещами, что в ней мало света и негде повернуться. Охранение этой церкви поручено нескольким [54] дымам жителей, которые с трудом дозволяют вход в нее посторонним. Самая драгоценная, золотая икона хранится в сундуке, который не отперли и для меня, отзываясь, что забыли взять ключ снизу.

Спустившись в деревню, ночевали под навесом, сделанным около гумна. Погода, доселе постоянно нам благоприятствовавшая, ночью изменилась. Пошел страшный дождь с молниею и громом. Дождь начал лить на нас не только сверху, сквозь плохую крышу навеса, но и с боков. Вскочив с постелей, в полночь, поспешно оделись и завернулись в бурки, собрав постели и вещи в углу в более безопасном месте от дождя, и так просидели до утра по разным углам на корточках. Нас не столько беспокоил настоящий дождь, сколько мысль, как нам пуститься в такую погоду в горы. Остаться же на день или более в таком негостеприимном селе было не утешительно. Решились, не смотря ни на что, пуститься о рассветом в дорогу. К счастию, погода к утру, как бы желая ободрить нас и выманить на дорогу, прояснилась. Не теряя дорогого времени, рано 30-го июля выехали из села, но только что поднялись на первую вершину, вдруг сделалось темно, полил сильный дождь; завернулись поплотнее в спасительные бурки и надев башлыки, мы осторожно подвигались вперед. Скоро рассеялась и эта туча и проглянуло солнце, но только на минуту. Новые тучи быстро заволокли небо и полились новые потоки дождя; так продолжалось почти целый день, доколе к вечеру спустились в ущелье передней Сванетии.

Но здесь ждало нас новое, более важное препятствие. Небольшая речка, которая протекает пред первым просеком сего ущелья и которую мы едва заметили при проезде в Сванетию, от продолжительных дождей до того разлилась, что страшно было смотреть, как она, ломая деревья, передвигая огромные каменья, размывая берега, катила с ревом и пеною свои мутные, как чернила, волны. Мостик, [55] перекинутый чрез нее, наполовину изломанный, был под водою. Ночевать в лесу под дождем было бы не весело, да и лошади, целую ночь не имея корма, могли совсем истощится. Не зная, что делать, целый час стояли на берегу и смотрели на бешеные скачки реки. В это время мы заметили, что она с неимоверною быстротою переменяла направление; то бросалась вся к одному берегу, то к другому; то разбивалась на несколько мелких ручьев, то вся сливалась в одну сплошную массу. Дождавшись одной из тех минут, когда она разбилась на десятки мелких ручьев, оставивших между собою небольшие свободные пространства, мы быстро въехали в нее и как можно поспешнее переехали каждый ручей отдельно. Вообще вся эта переправа так была оригинальна, что если бы какой-нибудь искусный живописец передал ее на картине,— вышла бы одна из чисто кавказских типических сцен.

В эту ночь принял и успокоил нас гостеприимный князь Годабхадзе, живущий в Лашхети, за что мы его от души благословляли и благодарили. 31-го июля, под вечер, мы спустились как будто с облаков в одно из селений рачинского уезда.

В заключение считаю необходимым сказать несколько слов о сванетах, о настоящем религиозном их состоянии и об их нуждах в будущем.

Сваны, или сванеты, очень небольшое, но во многих отношениях очень замечательное кавказское племя. Они занимают центральное положение в западном Кавказе, до такой степени уединенное и трудно доступное, что, как будто, живут на каком-то уединенном острове, среди океана гор. Эта уединенность и малодоступность, очевидно, сильно повлияли на характер и нравы и настоящее состояние сванетов.

Хотя язык, коим они говорят, теперь совершенно не понятен грузинам и имеретинам, но нет сомнения, что сваны принадлежат к одному с ними племени. [56] Доказательством этому служат — множество грузинских слов, кои у них употребляются, или без всяких изменений, или в искаженном виде,— общие с имеретинами имена и фамилии лиц, сходство с ними в костюмах и во многих обычаях, как-то погребальных и проч. Кроме того, все почти дворянские фамилии, существующие в Сванетии, встречаются в Имеретии. Всего замечательнее религиозное состояние сванетов.

Выше было замечено, что в каждом почти селении встречается по 5 или 6, и более церквей. Было также сказано, что все они малы и тесны. Внутреннее их устройство представляет некоторые особенности, стоящие описания. При входе в церковь прежде всего поражает зрителя огромный деревянный крест, утвержденный на самой средине церкви, противу царских дверей, на каменном пьедестале. Он всегда в серебряном окладе, почерневшем от времени, на котором с обеих сторон изображены святые и события из св. истории. Но кроме этого креста, всегда почти возвышающегося до свода, в каждой церкви, около иконостаса, стоят еще несколько столь же огромных крестов, непременно в окладах. Как видно, почтение и поклонение кресту было особенно сильно распространено в древней Сванетии.

Олтарь везде отделяется от церкви каменным, с арками, иконостасом, уставленным множеством икон с окладами. Икон без окладов не видно почти нигде. В иконостасе бывает везде одна только дверь посредине. Олтари чрезвычайно малые, с малым же престолом, пристроенным к стене. Странно, что во многих церквах нельзя заметить, где было место жертвенника.

Церкви внутри везде расписаны. Иконы и кресты украшены каменьями и жемчугом. Везде в церквах находятся разные серебряные вещи, наприм. кувшины, пояса, цепочки и т. п. вещи, жертвованные разными лицами. К замечательным древностям, которые попадаются в сих [57] церквах, нужно отнести также церковные книги на грузинском языке, писанные на пергамене. Древность их иногда восходит к 8, 9 и 10 векам. Выше уже было замечено, что внутри церквей ужасная нечистота. Она увеличивается от того, что каждый сванет считает за долг принести рога убитого им тура и повесить в церкви. Грудами этих рогов завалены и внутренности церкви и дворы ее. Кроме того в храмовые и праздничные дни, в преддверии церкви разводят огни, пекут хлебы, режут баранов и отправляют свой праздник. От того все церкви закопчены и загрязнены.

Нельзя не изумляться тому, как строго и верно сванеты хранят и оберегают все, что находится внутри их церквей, особенно иконы и утвари. По невежеству и бедности сванеты вообще склонны к воровству, но не было примера, чтобы сванет взял что-нибудь из церкви. Не странно ли, что в Грузии и Имеретии церкви беспрестанно обворовываются, а в Сванетии сам народ, без содействия какой-либо власти, охраняет свои церкви, так что никогда из них ничего не пропадает?

Видя множество богатых икон и утварей в церквах, мы невольно спрашивали себя — откуда они? Сами сванеты, при своей бедности и отдаленности от всех других народов, едва ли могли так украсить и обогатить их. Поэтому всего вероятнее становится то предположение, что Сванетия некогда служила для Грузии и Имеретии убежищем в род цитадели, куда скрывались из сих стран и прятали более дорогие вещи во время опустошительных набегов неприятелей. И на самом деле, никакой неприятель не мог бы отыскать дороги в эту страну, если б даже и подозревал существование ее.

Происхождение папов, или мнимых священников, которые прежде служили, да и теперь во многих местах служат свои мнимые обедни, не трудно объяснить,—это потомки тех законных священников, кои были поставляемы в [58] Сванетии епископами, доколе Сванетия была в соединении с Имеретиею и подчинялась своему епископу. Когда же несколько веков пред сим наступили смутные времена и связь Сванетии с Имеретиею прекратилась, то законных священников некому было поставлять, и старые священники стали мало-помалу вымирать; тогда дети их, приготовлявшиеся занять по обыкновению отцовские места, иногда отправлялись в Имеретию и получали посвящение, иногда же не имея средств преодолеть трудностей дороги и вовсе будучи лишены возможности по смутному времени съездить в нее, стали мало-помалу совершать и без посвящения все священные обряды. И теперь рассказывают за достоверное, что в Лечхуме, ближайшей к Сванетии части Мингрелии, еще недавно жил один протоиерей, который, продержав у себя какого-либо сванета несколько времени и выучив его кое-как читать церковные книги, отправил его в Сванетию, а сей последний, прибыв туда, уверял всех, что получил рукоположение и в какой-нибудь заброшенной церкви открывал свое странное богослужение. Рассказывают еще, что некоторые из сих мнимых священников, побывав в рачинском уезде, или Мингрелии, приносили оттуда частицы освященных будто бы даров и небольшое количество масла, уверяя, что первые суть действительно освященные частицы тела Христова, а последнее — св. миро, и что они приобрели их за дорогую цену.

В настоящее время папов в Сванетии множество в каждом обществе. Некоторые из них умеют кое-как читать и такие считаются учеными, а другие не умеют вовсе грамоте, а только знают некоторые молитвы, или лучше отрывки из молитв и псалмов наизусть. Но никто из них не в состоянии совершить ни одного священнодействия в целости; они собираются в церкви, чтобы отслужить обедню, большею частию по усопшим; вместо риз надевают какой-нибудь грязный кусок ситца на голову или на плечо,— вместо вина, которого петь в Сванетии, [59] наливают в чашу арак, потом начинают громким голосом читать кое-какие отрывки молитв, псалмов, Евангелия, поют диким голосом отрывки церковных песней, при чем бывает все перемешано и перепутано, начало в конце, конец в средине, молитвы из утрени, из чина погребального и пр., а наконец приобщаются из своей чаши араком. Прежде я ошибочно думал, что они, быть может, сохранили самое существенное действие высшего таинства веры — троекратное погружение в воду во имя Святыя Троицы, но теперь узнал, что они, считая нечистыми, по Ветхому Завету, женщину и новорожденного младенца, не подходят близко к ним, а издали концом длинной палки окропляют их водою и будто мажут каким-то маслом, а иногда посылают других для этой операция, не произнося при этом ничего!

Наконец, как замечено выше, они не чужды языческих верований и понятий.

Не смотря на все это, не смотря еще на то, что теперь они имеют вредное влияние на народ, останавливая полное сближение его с православием, нужно в одном отдать ин справедливость, а именно, что они успели сохранить Сванетию от нашествия исламизма и поддержали в сванетах уверенность что они, сванеты, суть православные христиане. Эта-то уверенность их в той мысли, что они никогда не переставали быть истинными христианами, и облегчила крещение всех сванетов, я говорю всех, ибо в настоящее время не окрещенных сванетов насчитывается только до 300 душ, да и эти согласны креститься и готовятся к тому.

По нравственному характеру сванеты отличаются некоторыми пороками, как-то: леностию, склонностью к воровству, кровомщению и проч.; кроме того по чрезвычайной бедности жадны к подаркам, как дикари, но за то довольно искренны, откровенны, любят независимость и гордятся своею свободою. Всего же замечательнее то, что все они [60] имеют о самих себе низкое понятие, все сознаются, что они невежественны, склонны ко многим порокам,— но, странное дело, сами же говорят, что у них нет решимости и силы воли исправить себя. В настоящее время во всех обществах уже определены священники, но во многих из них, как видно из предыдущего очерка, нет еще освященных церквей и не открыто богослужение. Итак, первая безотлагательная забота должна быть — как можно скорее дать средства благочинному освятить указанные выше церкви и открыть в них богослужение.

Важное дело народного образования чрез открытие школ имеет остановку за тем, что еще нет помещений для школ, исключая в Пари, и учебных пособий. Кроме того, в Сванетии необходимо нужно будет учителям народных школ дать на первый раз средства к тому, чтобы они ежедневно могли каждому учащемуся мальчику давать от себя по куску хлеба и сыру, иначе сванеты, как сами говорят, не будут отдавать в шкоду своих детей. Если при этом вспомнить, что когда в Тифлисе в первый раз открыли народное училище, то, чтобы навербовать мальчиков в него, принуждены были некоторым из родителей давать подарки за то, чтобы они дозволили своим детям ходить в школу, а между тем в настоящее время от множества желающих учить детей нет места в гимназиях и училищах, — то ничего не может быть странного, если на первый раз и в Сванетии нужно будет прибегнуть к упомянутой приманке, чтобы заохотить родителей отдавать детей в народные училища. Из настоящих священно-церковнослужителей, служащих в Сванетии, три священника и четверо причетников могут быть учителями в народных шкодах, поелику они обучались в уездном училище.

Вообще же сванетские приходы в настоящее время имеют следующие нужды: 1) В селениях Кала, Адиши, Ипари, Местия, Мужали, Халдея и Ушкули нужно исправить, очистить и освятить старые церкви; в селе [61] Пари построить новую, в Ухмарети или совершенно перестроить старую, которая сильно растрескалась в сводах, или построить новую. 2) Для церквей Мужальского, Местийского, Ленжарского обществ нужны утвари, ризы и церковные книги. 3) Нужны облачения напрестольные для всех церквей, исключая Латальской и Цвиримской.

Текст воспроизведен по изданию: Православие на Кавказе Обозрение Сванетских приходов (Из записок преосвященного Гавриила, епископа имеретинского) // Православное обозрение, Том XXII. 1867