в 1861 году.

До чего все помышления покойного царя-освободителя были проникнуты благими преднамерениями о повсеместном и окончательном устройстве быта крестьян во всей дорогой дня его сердца — России, служит примером поездка его величества, в сентябре месяце 1861 года, сначала в Кубанскую область, для осмотра сосредоточенных там войск для покорения западного Кавказа, а затем прибытие через Новороссийск, Сухум и Поти в Кутаис.

В этом последнем город были собраны все почти представители закавказского дворянства, и покойный император взял на себя труд лично передать им свой взгляд и свои предположения о готовящемся в то время освобождении крестьян во всем Закавказье. Не доказывает ли эта поездка, до чего наш великий преобразователь заботился о благе дворянства и крестьян и в такой далекой окраин России — как Закавказье? И вот эта поездка принесла самые полезные результаты. Дело освобождения крестьян в Закавказье совершилось так же мирно и спокойно, как и во всей России. Дворянство христианских: Грузии, Имеретии, Мингрелии и Гурии и магометанских провинций края, услышав из уст своего обожаемого монарха о необходимости подчиниться Им уже совершенной реформе в России, беспрекословно и с полною готовностию приступило к делу освобождения крестьян.

А Бог ведает — была ли бы эта реформа так скоро окончена в мусульманских провинциях — не приезжай сюда сам покойный император!

Цель настоящих воспоминаний моих не есть описание совершившегося освобождения крестьян в Закавказье и его подробность, — это дело будущего историка. Я хочу коснуться только, как [382] очевидец, собственно путешествия государя императора Александра II из Новороссийска в Кутаис и обратно в Крым. Хочу воскресить в памяти современников обожаемого монарха тот ангельский характер, то всех очаровывавшее обаяние, которым всегда отличался покойный государь.

Назначенный, за несколько месяцев до приезда его величества в Кутаис, тамошним генерал-губернатором генерал Н. П. Колюбакин, (при котором я состоял адъютантом), окончив экспедицию для покорения возмутившегося общества Псху, 10-го сентября вышел из Сухума на военной шкуне Келасуры в Новороссийск для встречи государя императора. 13-го числа его величество прибыл туда вечером, и на другое утро взошел на палубу императорской яхты «Ливадия», и в сопровождении двух военных шкун: Келасуры и Казбек, составлявших в то время едва-ли не весь военный флот ваш в Черном море, направился к Сухуму.

Еще до прибытия в Сухум, на яхте «Ливадия», государь император изволил утвердить, по представлению генерал-губернатора, награды более отличившимся за экспедицию в Псху. В числе награжденных удостоился производством в генерал-маиоры бывший в то время начальником Сухумского военного отдела полковник Шатилов ¹. Генерал Колюбакин, передавая мне копию с высочайшего приказа, строго на строго приказал, по прибытии в Сухум, не говорить полковнику Шатилову о монаршей милости, так как его в—во пожелал лично поздравить его в Сухуме, что конечно и было мною исполнено. Ровно в 12 часов дня яхта «Ливадия» вошла в Сухумский рейд. Государь пересел на гребный катер и направился к пристани. Но к ужасу всех начальствующих на устроенной на берегу деревянной пристани не было видно никого из представителей военной и гражданской администрации г. Сухума. Спросят: почему же это случилось, когда знали едва-ли не о час прибытия государя в Сухум? А вот причина. Сухумский комендант, зная заранее, что императорскую яхту сопровождают две военные шкуны, устроил на мысу, севернее Сухума, наблюдательный пост из нескольких донских казаков, снабдив их ракетами, с таким подробным наставлением: при появлении на высоте мыса первого парохода, как передового, дать знать одной ракетой, при появлении второго, на котором должен присутствовать государь, должны взвиться две ракеты и по ним уже войска, [383] расположенные в Сухуме, строятся шпалерами от пристани к дому начальника отдела, где приготовлена была квартира для августейшего путешественника, а все начальствующие собираются у пристани для встречи его величества. Распоряжение, как казалось коменданту — мудрое, но о котором не знал ничего государь. Еще не доезжая нескольких миль до Сухума, императорская яхта, обогнав, действительно следующую впереди шхуну Казбек, первая показалась на высоте мыса, и сторожившие казачки пустили одну ракету, затем когда показался второй пароход и взвились две ракеты, яхта «Ливадия» стала уже на якорь в Сухумском рейде. Полковник Шатилов, когда ему дали знать, что в рейд вошел не передовой пароход, а яхта «Ливадия» под императорским флагом, едва успел во-время прибыть на пристань и встретить государя, войска же строились тогда уже, когда его величество шел к квартире.

Прибыв в дом начальника отдела, государь император изволил принимать почетных князей и дворян Абхазии и начальствующих лиц в Сухуме. После завтрака, предложенного полковником Шатиловым, его в—во отправился осматривать Сухум. Посетил госпиталь, казармы нижних чинов, милостиво распрашивал офицеров и солдат о их житье, благодарил за службу и в особенности за храбрость и труды, понесенные в последнюю экспедицию, возложив тут же на некоторых из нижних чинов георгиевские кресты.

В 5 часов прибыв на пристань и сев уже в катер, обратился к стоявшему на платформе полковнику Шатилову, с следующими милостивыми словами: «прощайте, генерал, благодарю вас за службу и за тот порядок, какой я нашел в Сухуме». Восторженное ура! нового генерала и всей толпы, собравшейся на пристани, провожало обожаемого монарха до тех пор, покуда он не взошел на палубу Ливадии. Тут и я не преминул передать генералу Шатилову приказ о его производстве, и от души поздравить с этою милостию.

Ровно в 6 часов по полудни яхта Ливадия, во время самого обеда его в—ва, вышла из Сухумского рейда с таким расчетом, чтобы минута в минуту, в 12 часов ночи, стать на Потийском рейде, где заранее высланный речной пароход должен был принять государя императора и высадить в Поти. Надо сказать, что еще за несколько часов до отплытия Ливадии из Сухума, военная шкуна, «Еазбек» или «Ееласуры», теперь не вспомню, была отправлена в Поти с известием о прибытии туда его в—ва к 12 часам ночи, и с приказанием выслать к этому времени речной [384] пароход. Но все эти распоряжения разбились о неаккуратность старого морского капитана над Потийским портом. Прибыв в назначенный час на Потийский рейс, мы увидели только военную шкуну, разукрашенную по реям флагами и огнями, — о речном пароходе ни слуху, ни духу. Спросили в рупор капитана шкуны: дано ли знать в Поти о высылке парохода? отвечают: есть! Ночь темная, безлунная: вдали едва виднеются черный лес и погруженный в какую то темную мглу г. Поти. А парохода все нет да нет. Проходит час, проходит два, — не ползет и не показывается несчастный пароход. А этот царь — обладатель стомиллионного народа — облокотись о борт яхты, всматривается в темную даль; иногда подзовет к себе кого-либо из приближенных и что-то скажет, или спросит. Ни ропота, ни гнева не видно в этом ангельском взоре, — он, августейший труженник, давно бы должен быть на берегу и отдохнуть от морского путешествия. Бьет на яхте и три часа, а парохода нет.

В Новороссийск встретил государя бывший в то время командир черноморского флота, вице-адмирал, генерал-адъютант Глазенап, которому приказано было сопровождать его в—во до Кутаиса и обратно в Крым. Тут же находился в свите царя и контр-адмирал ген.-адъют. Сколков, всегда сопутствовавший государя в его путешествиях. Два эти лица, конечно, более всех были возмущены неаккуратности по невысылке парохода, и более всех чувствовали себя как бы виновниками в том мучительном ожидании, которое испытывал обожаемый ими Царь. И вот, когда пробило и три часа ночи, а парохода нет, адмирал Сколков подходит к Глазенапу, стоявшему в толпе лиц, сопровождавших Государя, и обращаясь к нему, указывая на Его В—во, облокотящегося на борт яхты и все всматривающего в темный берег, говорит: «А что, ваше п—во, что бы было с нами, если бы, вон там у борта, теперь стоял покойный император Николай?» — «Что бы было, отвечает тот, да то, что мы с вами давно бы были за бортом».

Наконец, около четырех часов ночи, несчастный пароход подошел. Море было не совсем спокойно и он с трудом пристал к яхте. Капитан над портом в Поти, Китаев, старичек около 60 лет, взошел на палубу «Ливадии», и что-то, вероятно по морскому уставу, отрапортовал Его В—ву и подал рапорт. Ни одного слова неудовольствия не произнесли царственные уста. Но за то ж досталось же этому, быть может и хорошему старому моряку черноморского флота, от его начальника. Как только капитан Китаев [385] окончил свой рапорт, адмирал Глазенап начал делать ему знаки идти за ним, и когда взял его в толпу, которая скрыла их от Государя, — схватил виновника за одну из пуговиц мундира и, потрясая перепуганного капитана, начал грозно допрашивать: почему до сих пор он не прибыл с пароходом? Бедный старец с приложенною, трепещущею, к шляпе рукою, отвечает, что опоздал потому, что на пароход не были разведены пары. Надо было видеть в это время адмирала-моряка. «Как, г. капитан, восклицает Глазенап, — да вы знали еще 14-го сентября 1860 года, что Государь Император 14-го сентября 1861 г. в 12 часов ночи будет на Потийском рейде, вы должны были бы распорядиться, чтобы ваш несчастный пароход стоял целый год под парами, ожидая Его Величество — и это оправдание моряка».

К 5 часам Государь и все, сопровождавшие его, были уже на речном пароход и он направился к берегу. Отъехав на некоторое расстояние от «Ливадии», его немного начало качать. Стоявший на обычном капитанском месте Китаев, приложив все еще трепещущую руку к шляпе, провозглашает — «бар, Ваше Императорское Величество». Государь, сидя, взглянул на капитана своим спокойным взором и не сказал ни слова. Проходит 10—15 минут, качка на пароход чувствуется сильнее, и по обеим сторонам его виднеются два азовских барказа, матросы стоят с поднятыми веслами и раздаются возгласы: «бар, бар». Государь поднял глава в сторону капитана и спросил его: «давно, капитан, вы в Поти»? — «Пять лет, Ваше Императорское Величество». — «Пять лет, повторяет Государь, и не знает где бар!» Вот и весь укор царя человеку, который по оплошности своей заставил его почти всю ночь пробыть без сна на палубе. Стало уже светать, когда мы вышли на берег у Поти.

Около 9-ти часов утра я явился к генерал-адъютанту графу А. В. Адлербергу (начальнику главной квартиры Его Величества), и, получив окончательное приказание о час выезда из Поти Государя и его дальнейшем следовании, передал все это генерал-губернатору. Не могу не сказать здесь, что личность графа Александра Владимировича занимала меня более всех, сопровождавших Государя. Я встречал графа еще молодым флигель-адъютантом в Чечне, в экспедицию 1841 года, когда два отряда: один под начальством корпусного командира, генерала Головина, а другой командующего войсками на Кавказской линии, генерала Граббе, сошлись на Хубарских высотах, по занятии первым отрядом укрепленного аула на р. Сулаке. Как теперь вижу его в сером [386] коротком пальто, какие носили в то время, стройним красивым молодым человеком. И вот встречаю его сановником, облеченным особым доверием царя, серьезным, сосредоточенным и вместе с тем самым приветливым. Прошло слишком двадцать лет с 1861 г., но мне и теперь представляется он расхаживающим с костылем в руке по палуб «Ливадии» и следящим за каждым движением обожаемого им монарха, чтобы угадать и предупредить малейшее его желание.

По заранее составленной программе, Государь Император, переночевав в Поти, должен был, на другой день, в 10 часов утра, отправиться на речном пароход вверх по Риону и остановиться в верстах 15-ти около с. Челодиды, где приготовлена была Его Величеству охота. Распоряжаться этой охотой поручено было управлявшему в то время Мингрелиею, действительному статскому советнику М. Е. Чиляеву. По окончании охоты Государь и все сопровождавшие Его Величество следуют, в выставленных тут же экипажах, по берегу Риона в м. Марань, где собраны были для представления Государю князья и дворяне Мингрелии.

В пол-верст от берега Риона, где остановился пароход, перед небольшою прогалиной, было устроено помещение для Государя, составлявшее что-то в роде беседки, открытой к стороне леса, с дерновыми скамейками. Все принимавшие участие в этой охоте разместились также на указанных им местах. Его Величество вошел в беседку, а я, желая лично полюбоваться на царственного охотника, (приютился тут же за кустами, но так, чтобы меня не было видно. Государь сел на одну из скамеек и закурил сигару. Прошло 10—15 минут, — послышался шум людей, составлявших облаву, лай гончих собак. Государь встал со скамейки, взял одно из ружей, находящихся в беседке, и, положив его на присошку, стал ожидать. Шум и крики начали приближаться ближе и ближе; наконец послышался какой-то треск, вероятно произведенный бегущим зверем. Я взглянул на Царя-Охотника и вижу как оживилось его лицо и заблестели глава, он приложился и готов был уже спустить курок. Но, чудо, что же я вяжу? Государь преспокойно снимает с присошки ружье, кладет его на скамейку и выходит из беседки. Сам недоумевая, что все это значит, я оставляю мою засаду и иду за Государем, и вот глазам моим представляется следующая картина: на лужайке противу беседки стоит великолепный рослый олень и щиплет траву. Государь с улыбкою подходит к нему и начинает гладить его по спине. Картина, действительно, умилительная для зрителя [387] постороннего, — как меня, но вероятно не весьма приятная для охотника. Обернувшись и увидев не вдалеке меня, Государь произносит: «Вели подать коляску и скажи князю Григорию Дмитриевичу ², что он едет со мною». Конечно, все расставленные вблизи Государя охотники бросились узнать, что произошло? Как теперь вижу: подходит к графу Адлербергу, если не ошибаюсь, князь Долгорукий и спрашивает: «в чем дело», а тот отвечает — «охота кончена и взят в плен олень». Коляску подали, Государь сел с кн. Орбелиани и выехал по направлению к Марани. Много было толков, впоследствии, каким образом попал в облаву ручной олень. Что к этому не был причастен М. Е. Чиляев, я в этом убежден; тут поусердствовал один из мингрельских князей, а именно — Микадзе, у которого оленя этого я сам видел во двор еще за год до происшедшего.

Государь скрылся, и я приступил к отправлению десяти карет, доставленных из Тифлиса и только что прибывших туда из Варшавы, для учреждаемого почтового сообщения по военно-грузинской дороге, в которых должны были следовать все лица, сопровождавшие Его Величество. Кареты выстроены у дороги, и я со списком в руке, по заранее сделанному росписанию, указываю каждому № кареты, и они следуют одна за другою. Подходит очередь, не помню 6 или 7 кареты — я подхожу и вижу, что в ней сидят уже двое: начальник главного штаба Кавказской армии, генерал-адъютант Карцев, и одно из лиц, сопровождавших Государя, с немецкою фамилиею, а возле кареты стоит генерал-адъютант Сколков, который и обращается ко мне, указывая на росписание: «в карете № 7 предназначено место мне и генералу Карцеву, а в ней сидит уже» (такой-то, произнося фамилию). С почтительным видом, я обращаюсь к нарушителю порядка и предлагаю пересесть в назначенную для него карету, но тот и слышать не хочет, объясняя, что раз он занял место и пересаживаться не намерен. Все эти объяснения продолжаются несколько минут и последующие кареты не двигаются. Вижу, что мой генерал-губернатор что-то подергивает плечами, и громко спрашивает меня: «в чем дело и почему карета не отъезжает?» Я объясняю, что такой-то занял место в карете, не ему предназначенное, а генералу Сколкову, но не хочет его уступать. И вот раздается [388] громовой голос Колюбакина: «Тащи из кареты этого немца». Генерал Карцев, чтобы избежать последствий такого энергического распоряжения грозного генерал-губернатора, поспешно выскакивает из кареты, садится впереди на место кондуктора, а свое уступает генералу Сколкову; карета двигается, а вслед за нею и следующие; мой грозный начальник успокаивается, но все-таки распекает меня отчего я не вытащил немца.

Не могу не сказать здесь несколько слов о Н. П. Колюбакине, этом замечательном деятеле, в свое время, на Кавказе. Судьба и случай благоволили ко мне — я три раза поступал к нему адъютантом, когда он занимал должности: Кутаисского и Эриванского военных губернаторов и, наконец, Кутаисского генерал-губернатора. Воспитанник царскосельского лицея, образованный, глубоко начитанный, рыцарь честности и беспристрастия, он мог бы сделаться одним из государственных людей, но этому мешал его своеобразный характер. Встречал я его очень давно, еще в 1834—1835 годах, бывши тогда гимназистом 13—14 лет, в г. Ставропол (Кавказском), когда он носил еще серую солдатскую шинель. Он был разжалован в рядовые из поручиков лейб-гвардии Гродненского гусарского полка, за историю с командиром оного. В Ставрополе моя мать имела дом, в котором жили в 1834—1835 годах такие личности: декабристы Палицын (тогда уже поручик Тенгинского полка), доктор Мейер, рядовой или, кажется, унтер-офицер Александр Бестужев, носивший синюю со шнурами венгерку; незабвенный поэт наш Лермонтов, и между ними красивый, бравый Н. П. Колюбакин в толстой солдатской шинели. Можно представить, что вынес этот всегда восприимчивый человек из этой группы людей — науки, поэзии и политических убеждений!

По прибытии в Марань, Его Величество принял представляющихся ему князей и дворян Мингрелии, милостиво расспрашивал многих из них о их положении, благодарил за преданность и службу во время прошедшей турецкой войны, приняв устроенный ими завтрак. Завтрак этот состоял весь из блюд только одной туземной кухни. Государь удивлялся более всего на шашлык-монстр. Представьте: четыре рослых мингрельца подносят царю зажаренного на вертел цельного быка, — разрезывая его, вынимают из внутри теленка, из теленка барашка, из этого индейку, из индейки — цыпленка, а из него дрозда, и все это приготовлено артистически вкусно. Из серебрянной азарпеши (ковш с длинною ручкою) Государь выпил за благоденствие и процветание Мингрелии [389] и азарпешь эта заходила между присутствующими. Как теперь вижу, как эту азарпешь, вмещавшую в себе чуть не цельную бутылку вина, один из князей поднес почтенному лейб-медику Карелину, он отпил из нее немного и хотел было передать соседу, но угощающий восстал против этого, уверяя, что установленный веками обычай не допускает передачу азарпеши, если в ней осталась хотя капля вина. И вот степенный доктор, волей-неволей, с величайшим трудом осушает азарпешь и все аплодируют ему.

В Кутаис Государь прибыл в тот же день вечером и остановился в дом генерал-губернатора, который заранее был обновлен для принятия высокого гостя. Предположено было, что Государь пробудет в Кутаисе два дня, а на третий последует обратно в Поти. В первый день должен был состояться прием прибывших в Кутаис начальствующих лиц и дворянства всего Закавказья, осмотр госпиталя, учебных заведений и обед Его В—ва, а на другой день обед и бал, для которого собрались в Кутаис все красавицы Имеретии, Миигрелии и Гурии. Бал этот должен был состояться в устроенном за городом, в одной из живописных местностей, роскошном павилионе, стоящем по своему убранству десятки тысяч, но все это рухнулось. В ночь приезда Государя в Еутаис полил такой дождь, который бывает только в этой стране, и лил как из ведра два дня и две ночи, не переставая ни на час. Конечно о бале нечего было и думать, а потому Государь пожелал, чтобы в этот вечер были приглашены дамы в дом генерал-губернатора и столько, сколько можно было поместить их там, преимущественно из туземок. И вот начались хлопоты — кого пригласить и кого нет. Устроенный павилион вместил бы конечно всех прибывших в Кутаис, а тут надо было ограничиться какими нибудь 20—30-ю дамами. Пригласить одну только дамскую аристократию края, наберешь пожалуй одних только старух, пригласить одних красавиц, разобидишь до-нельзя первых; надо было избрать среднее, — пригласили частию и тех, и других. Танцы в этот вечер ограничились одной только лезгинкой. Но что это была за лезгинка! Я, старый кавказец, ни прежде ни после не видел такого сборища красавиц, таких искусных танцорок. Государь был необыкновенно оживлен, хлопал, как и другие, в такт лезгинки, приветливо разговаривал со многими из дам, а на другой день большинству из них послал весьма ценные подарки. Желая ознаменовать свой приезд особыми милостями, приказал генерал-губернатору представить к наградам достойнейших из князей и дворян всего генерал-губернаторства и в вечер бала [390] утвердил это представление, а на другой день граф Адлерберг передал этот список генералу Колюбакину; всего удостоились наград около 300 человек.

В числе лиц, прибывших в Кутаис с разными просьбами, явилась и княгиня Дадишкилиани — жена казненного князя Михаила Дадишкилиани, бывшего владельца малой княжеской Сванетии и убившего в 1857 году кутаисского генерал-губернатора, князя Гагарина, с просьбою об оказании ей с детьми пособия, так как до того времени не были еще окончательно разъяснены права ее на наследство и вознаграждение за отошедшую в казенное управление княжескую Сванетию. Генерал Колюбакин не взял на себя докладывать об этой просьбе Его В—ву и поручил мне отвести кн. Дадишкилиани к графу Адлербергу, который объяснил просительнице, что подобные просьбы не разрешаются во время самого путешествия Государя, а она получит ответ на эту просьбу из Петербурга. Так как кн. Дадишкилиани в прошении своем упомянула, что она находится в такой крайней нужде, что даже не может устроить поминки по своем муже, то этот мотив и был принят за основание к разрешению прошения, а потому и последовал отвыв министра финансов к кавказскому наместнику, что Государь Император Высочайше повелеть изволил выдать кн. Дадишкилиани на поминки мужа ее единовременно 6,000 руб. Когда генерал Колюбакин из главного управления наместника получил уведомление в этом же роде, то, не долго думая, признал себя в праве вынуть остатки казненного из могилы с обычною церковною церемониею и передал их кн. Дадишкилиани для погребения. Когда из Тифлиса было донесено об этом находящемуся по болезни за границей генерал-фельдмаршалу князю Барятинскому, тот, разумеется, возмутился таким поступком генерал-губернатора, превышавшим его власть, и это было причиною, что генерал Колюбакин назначен был сенатором в Москву.

На третий день Государь Император Александр II, около 10-ти часов утра, выехал из Кутаиса, по той же дороге в Поти, а оттуда отправился в Крым.

А. Щербаков.

М. Боржом.
10 августа 1883 г.

Комментарии

1. В настоящее время генерал-от-инфантерии, командир корпуса, один из отличившихся генералов в прошлую кампанию в азиатской Турции, кавалер св. Георгия 3-й степени.

2. Князь Г. Д. Орбелиани, за отсутствием князя Барятинского, исправлял в то время должность наместника, встретил Государя в Кубанской области и сопровождал Его Величество до Кутаиса.

Текст воспроизведен по изданию: Император Александр II на Кавказе в 1861 году // Русская старина, № 11. 1881