ДЕ СЕН-ТОМА В.

СУД ОТЦА

В глухом Ш-м ущельи, на покатости горы расположен Лезгинский аул. Высокие деревья и квадратные башни, его окружающие, придают ему вид приятного сада и вместе с тем грозной крепости. Начинающийся за протоком лес, покрывая половину противоположной горы, простирается по долине и исчезает вдали, синея и как будто соединясь с небосклоном.

В ущельи извивается тропинка, то теряясь между скалами, то исчезая в быстрых протоках, и оканчивается у опушки леса, или, лучше сказать, дикого наростника. Наростник этот — самое верное убежище для всякого удальца, не терпящего власти и скрывающегося от преследований и законного наказания. Разного рода деревья, скалы, кусты, терновники так густо и тесно сплелись между собою, что насилу, и то с топором в руке, найдешь место, куда поставить ногу, и даже дикой козе туда не забраться.

Лезгин, ограбив ли жителя аула, или кинжалом заставив молчать его навеки, переселяется в наростник и скрывается в нем с винтовкою и кинжалом. Запоздалые пастухи угостят его и молоком, и чуреком, и ему нечего бояться ни Русского солдата, ни родственников убитого им, или ограбленного, — если только голод не заставит его заглянуть в аул, для новых грабежей.

На расстоянии полумили от этого лабиринта расположен был дом Сафара. Между Горцами слыл он человеком довольно богатым; жил как честный Лезгин, т. е. ничего не делал, и пользовался данью многочисленных своих стад, которые паслись на соседних горах, вверенные пастухам, составляющим [11] у Горцев что-то среднее между жителями кочующими и оседлыми.

Искусство его в стрельбе почиталось необыкновенным, даже и в той стране, где столько отличных стрелков. С такими важными достоинствами не удивительно, что Сафар пользовался между Горцами уважением. Его считали столько же надежным другом, сколько и опасным врагом; впрочем, добродушный и услужливый, жил в ладу не только со всеми жителями аула, но и его соседними обществами.

Женившись весьма рано, как это водится у всех Горцев, прижил сначала трех дочерей, что было ему больно не по сердцу; но наконец, Аллах даровал ему сына, и Сафар, в радости, единственного наследника своего знаменитого рода назвал громким именем Джафар-Кули. Дочерей удачно повыдавал замуж, и в случае нужды, мог смело надеяться на три лишние кинжала и винтовки.

Едва утренняя заря начинала загораться по ту сторону гор, а все жители аула уже стремились на главную площадь и рассказывали друг другу, как ночью, несколько разбойников, ворвавшись в лучший дом, всех перерезали и скрылись с добычею. Несколько самых отважных наездников отправилось на поиск хищников, а с ними и Сафар.

Последний уже был далеко от аула, а сын его, Джафар, спокойно лежал перед дверьми сакли, греясь на солнышке, любуясь вершинами синеватых гор, мечтал о близком празднике, о предстоящих веселостях, как вдруг сладостные его мечтания прервал внезапно вблизи грянувший выстрел. Мальчик вскочил на ноги и стал прислушиваться.

Выстрел за выстрелом следовали в неравных промежутках времени и все ближе и ближе; наконец, но тропинке, ведущей из долины к дому Сафара, показался человек, с огромною папахой на голове, в [12] лохмотьях, и с трудом переступая, опирался на изломанное ружье; из ноги его кровь текла ручьем.

Это был один из обитателей наростника. Он поспешно, сколько позволяла ему раненая нога, подошел к Джафару.

«Ты сын Сафара?

— Да.

«A я Наки-Оглы. Меня преследуют Русские; укрой меня. Я далее идти не могу; укрой, и Аллах тебя наградит.

— А что скажет отец, когда узнает, что я спас того, кого он ищет и которого следует наказать?

«Скажет, что ты хорошо сделал.

— А почему знать?

»Hy J скорее, дай куда-нибудь спрятаться, а там скажет, что захочет! Разве не слышишь, что они идут?

— Погоди, придет отец.....

«Проклятый! они приближаются, укрой меня, или я тебя застрелю!

Джафар отвечал с величайшим хладнокровием:

— Да ружье-то твое изломано.

«A кинжал? — И он выхватил его из ножен.

— Догони! и одним прыжком был уже вне опасности.

«Так ты не сын Сафара! Неужели Христиане меня поймают пред твоим домом, и брат не спасет брата?

Мальчик, казалось, сжалился.

— А что дашь, если я тебя укрою?

Паки опустил руку за пояс и вынул несколько патронов в разноцветных бумажках. Джафар улыбнулся при виде этих красивеньких патронов, схватил их с детским любопытством, и сказал Наки: «не бойся!» [13]

В то же мгновение приподнял часть лежащего возле дома сена; Наки лег на остальное, и мальчик прикрыл его так, чтобы нельзя было догадаться, а для большего отвода всякого подозрения, принес из сакли кошку с котятами, и положил ее сверху на сено. Потом, заметив на тропинке следы крови, засыпал их песком, и попрежнему преспокойно растянулся на солнышке, у дверей сакли.

Несколько минут спустя, шесть рядовых с унтер-офицером приблизились к нему. Унтер-офицер давно служа в Дагестане, говорил по-Татарски и был знаком с Сафаром; его звали Ручкиным-молодцом из молодцов всего полка; он не раз ходил на смертельную охоту и не раз ломал штык свой о ребра Горцев.

— Здравствуй, Джафар! сказал он, подходя к последнему: смотри пожалуй, как вырос, скоро будет выше меня! А что, не проходил ли здесь кто-нибудь?

«О! еще не скоро сравняться мне с тобой, отвечал Джафар, качая головою и притворяясь, будто не дослушал вопроса.

— Потерпи, голубчик, — всему свое время.... А видел ли....

«Что?

— Видел ли человека в изодранной куртке, который....

«Человека в изодранной куртке?

— Ну да! говори скорее и не повторяй моих вопросов!

«Сегодня утром приходил сюда пастух и разговаривал с отцем, а потом, с ним и с другими, уехал; а Ханум оставила меня здесь одного, и сама пошла к.... Ах, нет! — пред этим еще.....

— Что ты дурачить меня хочешь, что ли? Нечего тут болтать, плутишка! Отвечай скорее — по какой дороге пошел Наки: его-то мы ищем, я знаю, что он здесь прошел. [14]

«A кто его знает!

— Кто знает? Да я знаю, что ты его сейчас видел.

«Как же мне было его видеть, когда я спал?

— Ты не спал, обманщик! ружейные выстрелы тебя бы разбудили....

«Великое дело ваши ружейные выстрелы! Вот как отец начнет стрелять, так по всем горам слышно.

— Чтоб тебе провалиться, чертенок! Я знаю, ты видел Наки! Быть может, он и здесь где-нибудь прячется. Ну, ребята, поищете-ка! Разбойник хромал и конечно не успел добраться до наростника, так куда же ему деться? и следов крови более не видно.

«A что скажет отец, возразил Джафар, лукаво улыбаясь: когда узнает, что без его спросу входили в дом?

— Вот я тебя! вскричал унтер-офицер, схватив его за ухо: знаешь ли, что если отсчитаю тебе десятка два хороших Русских пощечин, то ты у меня заговоришь!

Мальчик не переставал улыбаться.

«Я сын Сафара, сказал он наконец с гордостию.

— Если не скажешь, где Наки, то я тебя, коли захочу, отправлю в лагерь, а там тебя, знаешь?.... Мальчик снова улыбнулся и повторил: я сын Сафара!

— Данилыч, сказал на ухо Ручкину один из егерей: лучше не ссорьтесь с Азией, это к добру не поведет.

Ручкин, в явном затруднении, не знал на что решиться.

Он шептался с своими солдатами, которые уже пересмотрели весь дом — дело впрочем не трудное, потому что сакля Лезгина одна квадратная комната. Мебель самого богатого — ковер, род тахты, сундуки и [15] несколько посуды, украшения стен — оружие. Между тем Джафар гладил кошку и, казалось, наслаждался приятным для него замешательством солдат; один из них подошел к сену, ударил штыком в копну, как бы нехотя, на авось, и отошел, делая рукою знак, что труд напрасен и ни к чему не поведет. Ничто в сене не пошевельнулось и лице мальчика не выразило ни малейшего смущения.

Солдаты, потеряв всякую надежду поймать беглеца, хотели уже было воротиться; но Ручкин, видя, что угрозы не действуют, решился употребить противное.

— Зачем, друг мой, так упрямиться? Право не хорошо! Лучше говорить правду. Ведь ты знаешь, что от меня зависит взять тебя с собою; но я этого не сделаю, только из уважения к Сафару. Если же, когда он воротится, я ему расскажу обо всем случившемся, то за ложь он тебя строго накажет.

Вместо ответа, Джафар усмехнулся.

— Смейся!.... Вот увидишь!.... А послушай: если б ты был добрым мальчиком, то я бы что-нибудь подарил тебе.

«A я скажу тебе, что если долее будешь медлить, то Наки успеет добраться до наростника, — тогда уже не вам его поймать.

Ручкин вынул из кармана только-что полученный им в жалованье новенький полтинник.

— Джафар! какова игрушечка, а? посмотри-ка, не мешало-бы иметь.... У мальчика запрыгали глазки, заискрились, и он невольно вздохнул.

— Хочешь, подарю?

Джафар походил на кошку, которой показывают целого цыпленка: чувствуя, что над нею смеются, она не смеет до него прикоснуться и, облизываясь, отворачивается. [16]

Ручкин попрежнему держал перед ним светлую монету, Джафар не протянул к ней руки, но с горькою улыбкою сказал:

«Охота вам смеяться надо мною!

— Богом тебе клянусь, не шучу! Только скажи, где Наки, и монета твоя.

Джафар, в недоверчивости, пристально смотрел солдату в глаза и силился прочесть в них истину.

— Чтоб галуны с меня спороли, если не сдержу слова! вскричал Ручкин. Вы все свидетели, присовокупил он, обращаясь к товарищам: будь я не Ручкин, если обману!

И он все держал монету пред глазами мальчика, так близко, что она почти касалась его бледной щеки. На лице Джафара ясно выражалось борение души между алчным желанием и чувством совести и долгом гостеприимства. Сердце его билось сильно, грудь высоко подымалась, он почти задыхался, монета не переставала блестеть под лучами солнца, мало-по-малу рука приблизилась, пальцы слегка до нее дотронулись.... Искушение было слишком велико, он судорожно протянул указательный палец по направлению к сену, и полтинник упал ему в руку. Ручкин понял, егеря тотчас взялись за работу, сено зашевелилось, и показался из него человек весь в крови, с обнаженным в руке кинжалом; он силился встать на ноги, но, от излишней потери крови, не мог подняться и упал. Ручкин бросился на него и вырвал из рук кинжал; в то же мгновение его крепко связали, не смотря на сопротивления.

Наки, лежа на земли, связанный, как дитя в пеленках, обратил голову к Джафару.

— Сын ....а! сказал он ему, более с презрением, чем с гневом.

Мальчик бросил патроны, от него полученные, как будто чувствуя, что их более не заслуживает; [17] но Наки на это не обратил внимания. Он хладнокровно сказал Ручкину: «ходить я не могу, и вы принуждены будете нести меня». — А давича-то небось ты бежал, словно олень; ну, да нечего делать — понесем! Добро, что попался, а остальное уладим. Сделаем тебе и носилочки и все, что угодно.

— Хорошо, сказал пленный: так подложите же сена, чтобы лежать мягче было.

Пока одни егеря рубили ореховые сучья, чтобы сделать для Наки род носилок, а другие перевязывали ему раны, у поворота тропинки, ведущей к наростнику, показался Сафар с одним ружьем в руках, а другим за плечом.

Увидя солдат, он вообразил, что они пришли его арестовать. Но за что? Разве Сафар был в разладе с правосудием, разве впутан был в какие-нибудь предосудительные дела? Нет, его безукоризненное поведение было всем известно. Он был, как называли его, честнейший Лезгин; но все-таки был Лезгин и притом Горец, а нет Горца, который, тщательно рассматривая и поверяя все свои поступки, не нашел бы в них какого-нибудь грешка — ружейного выстрела, удара кинжалом или шашкой, или другой шуточки. Хотя Сафар и более другого имел совесть чистую, потому что уже более десяти лет, как его пули перестали иметь сношения с людьми, однако все-таки не мешало быть осторожным, и он стал в такую позицию, чтобы можно было, в случае нужды, дать отчаянный отпор.

Для этого он взвел курок ружья, которое держал в руке, и начал осторожно приближаться к дому, не отходя от деревьев, возле которых вилась тропинка, готовясь, при первом движении егерей, спрятаться за дуб и начать стрельбу.

С другой стороны, унтер-офицеру весьма неприятно было видеть Сафара приближающегося к нему с [18] таким враждебным видом. Если случится, думал он, что Наки родственник, или по крайней мере друг Сафару, и этому вздумается защитить моего пленника, то две пули, как раз, достанутся двоим из наших; а быть может, не смотря на знакомство, и в меня прицелится ....

При столь затруднительном положении, Ручкин решился на поступок весьма опасный и смелый — подойти к Сафару и по-приятельски рассказать ему обо всем случившемся.

— Здорово, Сафар! Эй, не узнал меня, что-ли? Это я, Ручкин: мы с тобой давнишние знакомые.

Сафар, не отвечая, остановился, держа ствол ружья прямо против унтер-офицера; но по мере того, как тот говорил, он медленно опускал приклад.

— Здравствуй, молодец, продолжал унтер-офицер, протягивая к нему руку: давно я тебя не видал.

«Здравствуй.

— Я зашел по дороге, повидаться с тобою. Мы сегодня много ходили и порядочно устали, ног не пожалели, да за то и дело сделали: поймали Наки!

«Ну, слава Богу! вскричал с радостию Сафар: ведь и мы за ним целый день бегаем; я воротился, а других оставил в лесу поджидать разбойника. Он и его товарищи прошлую ночь и нас обокрали.

Слова эти обрадовали Ручкина.

«Впрочем, надо правду сказать, он бедный с голода умирал....

— Мошенник как лев защищался, прервал несколько смутившийся Ручкин: застрелил на повал самого лучшего моего солдатика, да мало того, переломил руку вон у того; а в добавок, так запрятался, что сам чорт бы его не отъискал; если б не Джафар — поминай как звали!

«Джафар! вскричал Лезгин. [19]

— Джафар? повторила прибежавшая к Сафару жена его, Ханум.

— Да, Наки было залез в эту кучу сена, а дружек Джафар и указал; за то как донесу командиру, то молодец твой за труд получит награду!

«Горе мне! сказал в полголоса Сафар, и они подошли к Наки, уже лежавшему на носилках. Увидев Сафара вместе с унтер-офицером, он странным образом улыбнулся, и обратившись к двери дома, плюнул на порог и сказал: «дом изменника!»

Один только человек, решившийся умереть, осмелился бы назвать Сафара изменником. Удар кинжала отплатил бы обиду. Но на этот раз Сафар ничего другого не сделал, как только поднес руку ко лбу, как человек отягощенный несчастьем.

Джафар, увидев отца, поспешно вошел в саклю, но скоро воротился с чашкою айрана, и с смущением поднес ее Наки.

— Удались от меня, презренный! вскричал громовым голосом пленник. Потом, обратясь к одному из солдат, сказал: товарищ, дай напиться! Солдат подал разбойнику манерку, Наки выпил воду, подаваемую ему человеком, с которым за час пред тем менялся пулями. Наконец Ручкин, простившись с Сафаром и его сыном, отправился в лагерь, а за ним понесли пленника на носилках.

Минут десять Лезгин стоял неподвижно, опершись на ружье, и с возрастающим гневом смотрел на сына, более и более бледневшего.

— Что ты сделал? сказал наконец Сафар голосом хотя спокойным и твердым, но ужасающим его.

«Батюшка! со слезами простонал Джафар, сбираясь броситься к его ногам.

— Не подходи ко мне! вскричал Сафар, и мальчик, рыдая, остановился шагах в четырех от отца [20]

Ханум подошла к Джафару. Она услышала у него в карман звон монеты.

— Откуда у тебя деньги? спросила она строгим голосом.

«От Русского.

Сафар схватил монету и с силою бросил ее в проток.

— Никогда в роде моем не было изменников, и ты первый запятнал наше имя!

Мальчик еще более зарыдал. Наконец, раздраженный отец ударил ружьем о землю, и пошел в глубину ущелья, приказав сыну следовать за собою.

Ханум побежала за Сафаром и схватила его за руку.

«Ведь он твой сын! произнесла она дрожащим, умоляющим голосом, устремив на мужа беспокойный взор, стараясь разгадать, что происходило в его душе.

— Оставь меня! Я его отец! грозно воскликнул Сафар. Мать обняла сына и с рыданьями вошла в саклю.

Долго шел Сафар, и наконец остановился почти у самого наростника.

— Джафар! ступай к тому большому камню. Мальчик повиновался беспрекословно.

— Стань на колени и молись!

— «Отец, сжалься, не убивай.

— Молись! повторил Сафар ужасным голосом: молись Аллаху и исповедуй грехи свои Пророку.

Джафар, дрожа всем телом, начал молиться постепенно ослабевающим голосом; наконец, безмолвно взглянул на отца.

— Ну, кончил ли ты? [21]

«Отец мой, прости! Я до-тех-пор буду просить Русских, пока они не отпустят Наки…..

Сафар взвел курок ружья и прицелился. — Аллах простит! — Мальчик сделал последнее усилие, чтобы встать и обнять колени отца, но выстрел грянул, и дитя покатилось за камень.

Не взглянув даже на труп его, Сафар громким голосом позвал Ханум; мать, рыдая, прибежала с распущенными волосами.

«Что ты сделал! вскричала она.

— Суд правый!

«Где-же он?

— Там за камнем. Не плачь, жена, а лучше молись за него, да простит ему Аллах!

(Кавказ.)

Текст воспроизведен по изданию: Суд отца // Москвитянин, № 11-12. 1846