ДЕ-САЖЕ

ШТУРМ КАРСА 17-го СЕНТЯБРЯ 1855 г.

(Из записок очевидца полковника де-Саже).

По возвращении из Крыма артиллерии капитана Доливо-Добровольского, посланного туда главнокомандующим на Кавказе, H. H. Муравьевым, под Карсом стало известно, что, несмотря на отбитый штурм 6-го июня, союзники, после успеха на р. Черной, повели атаку с новою энергией. Потери наши от непрерывных бомбардирований становились все более и более чувствительны. Севастополь пел свою лебединую песню. Надо было ожидать, что, в случае скорого падения Севастополя, враги наши направят свои усилия для выручки Анатолийского корпуса, запертого нами в Карсе. И хотя наступила уже осень, но оставалось впереди три месяца для похода, который мог отвлечь часть наших сил от Карса, если бы неприятель высадился в значительных силах в Батуми или Редут-Калэ.

Блокада наша, между тем, наступила на горло турецкой армии. У стен Карса, за ретраншментами, искусно возведенными английским инженером, полковником Леком, держались турецкие войска, повинуясь энергической воле генерала Вильямса. Бедственное положение продовольственных средств в Карсе скрывалось от войск и жителей с такою загадочною тайною, что, несмотря на старания наших лазутчиков, главнокомандующий получал из крепости крайне сбивчивые сведения.

Испытанные в боях кавказцы смотрели на карские укрепления с напряженным вниманием. С утра до вечера собирались кружки [93] солдата на возвышенности впереди правого фланга лагеря и рассуждали, как штурмовать турецкие табии (табиэ по-турецки называется укрепление, редут.). Взоры всюду обращены были, большею частью, на главное укрепление Чохмахских высота — Вели-Паша-Табиэ, прозванное солдатами “Шапкой”, потому что, по виду своей сильной профили, она покрывала вершину Чохмаха. Передовые укрепления Шорахских гор были менее видны из лагеря нашего у деревни Чевтликая, так как мы занимали позицию, почти по продолжению их оборонительного фронта; поэтому они казались на вид слабыми и в общем мнении отряда удободоступными.

После блистательного набега на с. Пеняк, где генерал-лейтенант Ковалевский разбил отряд Али-паши и взял его в плен, наша лагерная жизнь проходила в обыкновенных служебных занятиях. Открывшаяся в войсках холера, благодаря попечениям главнокомандующего, искусству и опытности главного доктора Годзиевского и здоровому климату благословенной Анатолии, была прекращена довольно скоро. Скудость нашего фуражного довольствия мы также скоро устранили пограничными средствами около креп. Александрополя. Достаток во всем, прекрасные осенние дни, поддерживали веселый дух главного Александропольского отряда, только и занятого тем, как бы завладеть скорее Карсом.

11-го сентября, утром, вслед за густыми клубами дыма, раздались пушечные выстрелы со всех карских укреплений. Правильная, последовательная пальба давала знать, что турки салютуют какому-то радостному событию. Мрачное предчувствие подсказывало нашим войскам, что неприятель празднует победу в Севастополе. Предчувствие это вскоре оправдалось. 12-го сентября “Русский Инвалид” известил, что доблестные защитники Севастополя, после 336 дневной борьбы, небывалой в истории самых кровавых войн, — отступили с южной на северную сторону. Слух о высадке Омер-паши с сильным корпусом в Батуми сделался предметом лагерных разговоров. Утверждали даже, что Омер-паша предпринял движение чрез Аджарский хребет к Ардагану, но возвратился, сделав два перехода.

Страстное желание скорее вознаградить потерю Севастополя взятием Карса и уничтожением всего Анатолийского корпуса порадовать государя и Россию — сделалось общим в нашем лагере. Никто не рассчитывал на препятствия смелому предприятию. В гордом воспоминании дней Баш-Кадык-Лара и Курюк-Дара, с полным доверием к главнокомандующему и видя неподвижное состояние войск Вильямса, войска верили в несомненность успеха. [94]

14-го сентября, главнокомандующий отдал приказ: чтобы войска были готовы к выступлению во всякое время, в особенности ночью, так как движение может последовать неожиданно, потому что от генерала Бакланова (во время блокады генерал Бакланов занимал отдельным летучим отрядом северную часть блокадной линии, против Карадагских высот и по Ардаганской дороге.) получены были сведения о намерении неприятеля прорваться из Карса.

Приказ этот готовил войска к штурму. Очевидно было, что истощенный неприятель не мог рисковать отчаянным ударом проложить себе отступление чрез Саганлуг до Эрзерума. Это был единственный путь, по которому он мог бы соединиться с Велипашей; но без продовольственных запасов в местах, нами разоренных, имея до Эрзерума пять сильных переходов, он подвергся бы конечному истреблению. Доказательством тому уже служил разгром высланной им кавалерии из Карса, в ночь с 22 на 23 августа, отрядами полковников князя Дондукова-Корсакова, барона Унгерн-Штернберга и Шульца. Отряды эти наблюдали за дорогами на Пеняк, Эрзерум и Ардаган.

Не было сомнения, что дело шло к штурму. Генералам, начальствовавшим главными частями: 13-й дивизией — Ковалевскому, 18-й дивизией — князю Гагарину и начальнику кавказской гренадерской бригады — барону Майделю, поручено было ознакомиться с местностью впереди Шорахских высот. Чтобы не привлечь внимания неприятеля, рекогносцировки эти были произведены с незначительными конвоями, без участия частных начальников, сведения которых о местности ограничивались общим понятием о начертаниях неприятельских укреплений, вынесенным из рекогносцировки, произведенной самим главнокомандующим 1-го июля из лагеря при с. Тикмэ с обсервационной горы (узкий скалистый хребет, лежащий от Шорахских гор на запад в расстоянии 800 сажен, назван обсервационной горою с 1-го июля, т. е. со дня рекогносцировки главнокомандующего.).

16-го сентября, главнокомандующий созвал военный совет. Генералам сообщен составленный полковником фон-Кауфманом (Константин Петрович, впоследствии туркестанский генерал-губернатор.) проект диспозиции к бою, с основанием которой все остались согласны.

Вечером того же дня, командующий корпусом, генерал-лейтенант Бриммер, пригласил полковника де-Саже к себе и объявил ему о штурме, поздравив с почетным местом, которое 1-я легкая батарея должна была занять в боевом расположении войск. Позиция была назначена на горе “Муха” (гора эта отдалена на 300 сажен от крайнего левого крыла Шорахских укреплений на юго-запад. Она составляет отдельную крутую высоту, неприступную с берега реки Карс-Чая.), возвышающейся [95] против левого фланга неприятельских укреплений. Действия батареи должны были прикрывать и облегчать наступление штурмующих колонн. Э. В. Бриммер с непоколебимою верою в победу, неизменно испытанною им в течение долговременной и славной боевой службы, надеялся на успех отважного предприятия.

От него де-Саже явился к генералу барону Майделю для получения подробных приказаний. Они состояли в следующем: батарея должна стать на сборное место в 10 часов вечера, впереди егерской бригады 18-й пехотной дивизии и в общей походной колонне находиться между батальонами лейб-карабинерного Эриванского Его Величества полка. Привал назначен у горы “Стол” (гора Стол составляет отдельную, весьма значительную высоту, сажен на 800 южнее обсервационной горы и отдалена от Шорахских укреплений на две версты. Отсюда удобно были видны начертания неприятельских линий.). От привала приказано было двинуться кратчайшим путем, если местность позволить, на гору Муха, под прикрытием двух рот стрелков кавказского стрелкового батальона полковника Лузанова и роты Кавказского саперного батальона капитана Кокорева. Утвердившись на позиции, батарее следовало открыть огонь до рассвета. С занятием нашей пехотой неприятельских укреплений, сборный казачий полк войскового старшины Добрынина должен был пронестись на Шорахские высоты и преследовать отступающего неприятеля. Вслед затем, когда все укрепления будут уже заняты, поручено было де-Саже двинуть батарею туда же, а дальнейшее действие предоставлялось его усмотрению, сообразно местности и обстоятельствам боя.

В исполнение этих приказаний, де-Саже включил в батарею единорожный и пушечный дивизионы и назначил первый головным, в том расчете, что, открывая огонь до рассвета, удобнее, по горению гранатных трубок, следить за верностью полета снаряда в начале боя. Разрывное действие гранат де-Саже считал более действительным при том беспорядке, который неизбежен в неприятельском лагере при ночной тревоге. Для большей подвижности, головной дивизион оставил зарядные ящики при пушечном и запасся в передках и сумах одними гранатами. Этой мерою де-Саже считал возможным, несмотря на гористую, весьма пересеченную местность, беспрепятственно и скоро занять позицию и начать дело, хотя бы 4-мя орудиями. Пушечный дивизион должен был следовать за головным по пятам. Головной поручен был поручику Семчевскому 2-му, второй же капитану Зыбину. Взводами командовали подпоручик Гасфорт и Дмитровский, прапорщик Сафонов и князь Гагарин. При дивизионах состояли: прапорщик Лесли в единорожном, Оленин в пушечном. Де-Саже был уверен в своих помощниках. Семчевский, Зыбин, [96] Гасфорт и Дмитровский были не новичками в огне и приобрели уже прочную репутацию боевых офицеров в походах 53 и 54 годов, а остальные, по словам де-Саже, “с благородным рвением одушевлены были к предстоящему им славному бою. Надежный был также состав нижних чинов этой отличной батареи. Каждое сражение прошедших походов закрепляло в них сознание своего мужества и уверенность в своих боевых достоинствах (2-го ноября 1853 года в сражении под Баяндуром 1-я легкая батарея участвовала на правом фланге боевой линии. Оставаясь некоторое время без прикрытия, она картечью отразила атаку курдов. 19-го ноября под Баш-Кадык-Ларом батарея действовала картечью в центре против пехоты, засевшей в овраге. При атаке турками грузинских батальонов, отбивших неприятельские орудия, — два орудия, под командою поручика Семчевского, с двумя ротами эриванцев поручика Каптурова, смяли неприятеля в нескольких стах шагах от командовавшего корпусом князя Бебутова. За эти дела батарее пожалованы золотые петлицы. Под Курюк-Дара, 20 июня 1854 года, батарея заставила отступить 12 батарейных орудий, 5 батальонов пехоты и один полк Сувари. За это славное дело и штурм Карса высочайше пожалованы батарее Георгиевские трубы.).

В 10 часов отряд стал на указанное сборное место, куда, при ярком лунном свете, в тишине и порядке, стягивались пехотные колонны. Грозные и густые массы двинулись скоро по направлению к горе Стол. Пройдя около 4,5 верст, войска остановились около полуночи для привала, саженях в 400 от горы.

Приступая к изложению эпизода этого кровавого дня, в котором де-Саже принял участие, командуя батареей, он, для пояснения общего хода боя, следующим образом описывает окружающую Карс местность, начертание неприятельских укреплений и общее распределение войск наших к штурму.

“Крутые и скалистые высоты прилегают к крепости Карс с трех сторон. К северо-востоку — Карадагские, к северу и северо-западу — Чохмахские и Шорахские. Карадагские и Чохмахские значительно командуют над крепостью, городом и всею южною местностью, представляющею волнистую долину верст на десять в окружности. Река Карс-Чай, изменяя у города, близ армянского форштадта, направление свое к северо-востоку, течет оттуда прямо на север, рассекая глубокой трещиной Карадагские от Чохмахских гор, и образует отвесные скалистые берега по всей северной части цитадели. Крепость и цитадель окружены были древнею каменной стеною с бойницами для ружейной обороны и с тур-бастионами для орудий. С южной стороны город укреплен был частью земляным валом, частью остатками древней стены. Городские заставы укреплены двумя сильными батареями: Юсуф-Паши Табиэ и Меднилис-Табиэ. [97]

“В кампанию эту значение Карса заключалось не в древних стенах его, но в оборонительных линиях обширного укрепленного лагеря, в котором Анатолийская армия решилась отстаивать судьбу свою. Край, доверенный защите ее, уже находился во власти нашей на север до крепости Ардагана; на юг — за хребтом АграДагом от крепости Баязета до Керпи-Кеви; на запад — за Саганлугским хребтом, от города Бордуса до Зевина и Гассан-Калэ. Пользуясь всеми выгодами гористой местности, английский инженер, полковник Лек, укрепил Карадагские высоты тремя отдельными редутами: Араб-Табиэ, Карадаг-Табиэ и Зиарат-Табиэ, связанные между собою стенкою для ружейной обороны. С этой стороны, турецкая армия была успокоена в начале кампании, и мы при рекогносцировке 4-го июня из лагеря при Агджи-Калэ нашли оборонительные средства неприятеля совершенно оконченными. На южной стороне, в 400-х саженях от города, было поставлено шесть редутов: главные два, весьма сильной профили: Хабрис-Табиэ на левом фланге и Сувари-Табиэ на правом, имели на протяжении 4-х верст оборонительной линии еще промежуточные редуты Ени-Орта-Табиэ, Физи-Бей-Табиэ, Канлы-Табиэ и Канлы-Табиэ. Все эти редуты связаны были между собою бруствером для ружейной обороны и вооружены частью полевою и частью осадной артиллерией. Значительной глубины ров и волчьи ямы в три ряда окружали всю оборонительную линию, начиная от подножия Карадага до реки Карс-Чая. Общее начертание этой линии имело вид прямоугольника, основание которого составляли батареи города, крепости и Зиарат-Табиэ на Карадаге. Восточная сторона от подножья Карадага или от батареи Колтух-Табиэ до Хафис-Табиэ составляла левый фас этого прямоугольника; передний же или южный заключался линией редутов от Хафис до Канлы-Табиэ. Последний образовывал исходящий угол бастиона, фланги которого фланкировали как южную, так и западную линии. Между редутами Канлы и Сувари был правый или западный фас обороны. Две дороги из Эрзерума, пересекавшие близ редута Сувари куртину, были обороняемы траверсами. Редут Сувари фланкировал не только подступ к западному фасу, но обстреливал долину Карс-Чая и левый его берег до укрепления Чим-Табиэ, назначенного для обороны армянского форштадта”.

“Вся эта линия, включая Карадаг, имела около 7-ми верст в окружности. При рекогносцировке главнокомандующего, 15-го июня, из лагеря при Магараджи, она была занята всею неприятельскою армией, готовою принять бой. Невыгоды атаки против столь сильного фронта, когда неприятель, кроме того, прикрывал себя батареями города, вероятно, вошли тогда в соображения главнокомандующего. При том, как бы удачен штурм ни был с южной стороны, [98] все же отступление оставалось свободным. А для того, чтобы окончательно поставить анатолийский корпус в безвыходное положение, главнокомандующий совершил 16-го июня блестящее стратегическое движение от сел. Магараджи к Кени-Хев. Став на сообщении неприятеля с Эрзерумом, мы, вместе с тем, открывали связь чрез г. Кагызман с баязетским отрядом. Движение за Саганлуг 17-го июня против Вели-паши предоставило нам все продовольственные и боевые запаса (по приказанию главнокомандующего, в летучий отряд генерала Бакланова, был назначен подполковник фон-Кауфман (Михаил Петрович), в качестве заведывающего штабом отряда. По занятию Бардуса, подполковник фон-Кауфман был оставлен в нем с колонной Бакланова (вернувшегося лично с казаками в главный отряд) временным комендантом, впредь до очищения Бардуса от всех неприятельских запасов. В г. Бардусе были уничтожены все артиллерийские запасы и более двух тысяч четвертей ячменя. Взято генералом Баклановым 150 арб с рисом. В Хани-Хеве и Караургане генерал Бриммер завладел для корпуса 30 тысячами четвертями разного хлеба. Сено и часть провианта, который невозможно было поднять, сожгли. Одни сухари составили 8-ми-дневный запас для войск.) неприятельской армии, которой оставалось только одно средство: выжидать судьбу свою за оборонительными линиями. Генерал Вильямс, сообразив, что с потерею операционной линии высоты Шорахские и Чохмахские становились позициями первостепенной важности, перевел туда лучшие свои арабистанские войска, и полковник Лек с изумительною деятельностью занялся с этой стороны устройством обороны. Господствующая высота Чохмахских гор была укреплена большим редутом Вели-Паши-Табиэ с блокгаузом в горже и вооружена осадными орудиями. Укрепление это обстреливало ущелье между горами Чохмахскими и Шорахскими и дороги, идущие из дер. Чазыра и дер. Лайналы в Карс. Кроме того, под выстрелами его находилась вся местность впереди редута Чим-Табиэ, защищавшего кладбище, на котором в 1828 году полковник Миклашевский завязал дело, окончившееся взятием Карса. Вся позиция от редута Вели-Паши до берега реки Карс-Чая к северу укреплена была цепью редутов Зараб-Табиэ, Томсон-Табиэ и Тиздель-Табиэ, оборонявших дороги из дер. Лайналы и дер. Калабакилисса. Протяжение этого сильного фронта от Карс-Чая до Вели-Паши-Табиэ равнялась 600 саженям. Оборона его поручена была редифам.

“Гребень Шорахских гор отдален от Карса почти на три версты и от Чохмахских укреплений на две. Фронтальное протяжение этого гребня 2,5 версты. На северной стороне его возвышается на версту в длину и около 200 сажен в ширину отдельная, совершенно неприступная гора, названная Башибузукской (со дня прихода нашего под Карс, гора эта была поручена защите лазам и башибузукам, лагерь которых был разбит на ней, вследствие чего она и названа была Башибузукской.). [99]

Поэтому длина атакованного нами фронта 17-го сентября была 1,5 версты. От Башибузукской горы гребень понижается и образует небольшой, сначала, выступ, на котором построена была батарея Ренисон-Табиэ. От этой батареи гребень принимает конфигурацию вогнутой куртины в 250 сажен, на южной оконечности которой выдается другой выступ с редутом Тэпэ-Юксен-Табиэ и двумя батареями Гюрджи-Табиэ и Кая-Ярым-Табиэ. С обоих выступов батареи обстреливали куртину перекрестным огнем. Дорога из деревни Сойгунли и деревни Шораха прорезывала куртину, выход которой защищался траверсом. Ре-дут Тэпэ-Юксен обстреливал долину между Шорахскими и впереди лежащими горами, и вторую дорогу из Шораха в Карс, мимо левого фланга неприятельских укреплений. Эту же цель имела и батарея Кая-Ярым. От нее гребень спускается прямо на юг, по направлению к Карс-Чаю и в 200 саженях закругляется довольно отлогим скатом, составляя небольшое ущелье между Шорахом и прибрежными к Карс-Чаю скалистыми горами. На левом фланге полковник Лек отодвинул линию обороны от гребня сажен на двести, конечно, с тем, чтобы, избегнув образуемое крутостью горы мертвое пространство, дать картечной обороне более силы и, кроме того, чтобы южный фас центрального редута Тэпэ-Юксен мог фланкировать фронт этой линии. Главным укреплением левого фланга был редут Тохмас-Табиэ, от которого был выдвинуть кремальерный бруствер для обороны крайнего левого фланга, где устроены были барбеты на три орудия. Редут Тохмас обстреливал не только местность с фронта, но фланкировал также батарею Кая-Ярым и редут Тэпэ-Юксен и, можно утвердительно сказать, составлял ключ позиции на Шорахе”.

“Так были укреплены неприятельские позиции, против которых направлены были усилия наши 17-го сентября. Но, сверх того, батареи нижнего лагеря: Сувари, Чим и Юсуф, своими осадными орудиями фланкировали левый или обходный фланг Шорахских линий. На отдельной же скале, у берега Карс-Чая, прямо по продолжению бруствера от Тохмас-Табиэ, стояло полевое орудие, действовавшее до штурма против удальцов милиции полковника Лорис-Меликова, исключительно потешавшихся ночными тревогами. Вся турецкая артиллерия состояла из 128 орудий, из которых 23 осадных размещены были на Карадаге, Чохмахе, в редутах: Хавис, Сувари, Юсуф и Чим-Табиэ”.

“Защита Шорахских укреплений поручена была лучшим арабистанским войскам, под командою дивизионного генерала Керим-Паши. Они состояли из 6 батальонов арабистанских, 2-х батальонов редифа, одного гвардейского и одного арабистанского стрелковых батальонов, 200 лазов и 18 полевых орудий. Войска эти были вооружены французскими гладкоствольными [100] ружьями (впоследствии ружья эти поступили в лейб-гренадерский эриванский его величества полк.); стрелки же — венсенскими карабинами. Всего под ружьем считалось до 6-ти тысяч”.

“Местность, на которой развертывались наши боевые силы для штурма, представляла возвышенную долину в глубину почти на две версты от правого фланга шорахских укреплений. Северо-западный край этой долины окаймлен узким, скалистым хребтом Обсервационной горы. У подножья ее лежит деревня Шорах, чрез которую проходили вышеупомянутые две дороги, одна к правому, другая к левому флангу неприятельской позиции и оттуда в Карс, мимо редута Чим-Табиэ. На этой местности, против северной оконечности Обсервационной горы, строилась колонна генерала Ковалевского; на южной, против деревни Шораха — колонна генерал-лейтенанта князя Гагарина. Между левым флангом турецких укреплений и горою Стол долина упирается в высоты, которым образуют плоскую возвышенность около 2,5 верст в окружности. Она оканчивается у берегов Карс-Чая скалистыми вершинами, между которыми гора Муха удалена на 300 сажен от крайнего левого фланга неприятеля. К западу, между этой возвышенностью и горою Стол, протекает по ущелью ручей, образуемый родниками у дер. Шораха.

“Войска наши для штурма разделены были на несколько колонн.

“Первая, генерал-лейтенанта Ковалевского — 6 батальонов пехоты при 8-ми батарейных орудиях (три батальона виленского егерского полка, под командою полковника Шликевича; три батальона Белевского егерского — под командою полковника Неелова, 2-я батарейная батарея — под командою капитана Краковского.). На привале у деревни Татладжи к ней должен был присоединиться отряд полковника князя Дондукова-Корсакова из нижегородского драгунского полка, 5-ти сотен линейных казаков конной донской № 7 батареи и 8 станков ракет. Колонна генерала Ковалевского должна была начать атаку до рассвета, вслед за второю колонною генерала Майделя, с тем, чтобы овладеть оконечностью правого фланга, т. е. батареей Ренисон-Табиэ.

“Вторая колонна генерал-майора барона Майделя: 11,5 батальонов пехоты, 8 — батарейных, 8 — легких, 4 горных орудий и сотни казаков (три батальона лейб-эриванского карабинерного полка — под командою полковника Моллера. Три батальона грузинского гренадерского ого высочества в. к. Константина Николаевича полка — под командою полковника князя Тархан-Моуравова 2. Два батальона мингрельского егерского полка — под командою полковника Серебрякова. Два батальона ряжского пехотного полка полковника Гонецкого. Один батальон сапер 3-х-ротнаго состава — под командою капитана князя Бектабокова. Две роты кавказского стрелкового батальона полковника Лузанова. Батарейная № 1 батарея кавказской гренадерской бригады полковника Брискорна, 1-я легкая батарея той же бригады. Дивизион горной — под командою штабс-капитана Броневского. Сборный полк казаков — под командою войскового старшины Добрынина.). Этой колонне назначен был штурм [101] левого крыла неприятельской позиции. Бой следовало начать до рассвета в 4 часа утра и занять укрепление Тохмас.

“Промежуточная колонна генерал-лейтенанта князя Гагарина состояла из 4,5 батальонов при 4-х батарейных орудиях (один батальон ряжского полка; три батальона тульского егерского полка, одна рота сапер; одна рота кавказского стрелкового батальона и 4 орудия батарейной батареи 18 артиллерийской бригады.). Колонне этой следовало атаковать, вслед за генералом Ковалевским, центр неприятельской позиции, т. е. редуты Гюрджи и Кая-Ярым-Табиэ.

“Все три колонны строились в боевом порядке в три линии: первая в ротных колоннах, вторая и третья — в колоннах к атаке.

“По этому распределению войск, фронт неприятельских укреплений в 1,5 версты протяжения должен был встретить 22 батальона, 36 полевых и 4 горных орудий, 8 станков боевых ракет и 19 эскадронов кавалерии.

“Колонна генерал-майора Базена, в соединении с отрядом генерала Бакланова, состояла из 4-х батальонов пехоты, 4 батарейных орудий, драгунского Его Высочества в. к. Николая Николаевича полка, 4-х сотен линейных казаков, 35 донского полка, 2-х сотен горской милиции и 8 конных орудий 6-й донской батареи. Назначение ее было атаковать и взять чохмахские укрепления.

“Третья колонна генерал-майора графа Нирода, силою в три батальона пехоты, 8 эскадронов драгун князя Варшавского полка, 12 батарейных, одну пудовую и одну 18-фунтовую пушку 6 конных орудий казачьей № 13 батареи с милицией полковника Лорис-Меликова. Цель этой колонны состояла в отвлечении неприятеля от пункта главной атаки на Шорахские и Чохмахские высоты. Для этого она строилась против укрепления нижнего лагеря в развернутой линии, имея артиллерию на широких интервалах в середине, батальоны развернутые по флангам. Драгунский полк, имея 13-ю конную батарею в середине, строился по флангам в развернутом фронте, образуя при том относительно пехоты уступ. В четыре часа утра граф Нирод должен был занять указанную ему позицию против редута Сувари в расстоянии двух верст.

“Резервная колонна под начальством командующего корпусом генерал-лейтенанта Бриммера (один батальон лейб-карабинерного эриванского его величества полка, два батальона грузинского гренадерского его высочества в. к. Константина Николаевича полка, три батальона рязанского полка, два батальона ряжского полка, два батальона белевского егерского полка, одна рота стрелков, дивизион легкой № 6 батареи, легкие № 7 и 8 батареи 18 бригады, донской № 4 полк и одна сотня грузинской дворянской дружины.): 10,25 [102] батальона, 20 легких орудий и 5 сотен кавалерии. Войска эти должны были занять позицию впереди разоренной деревни Кюмбет и, по обстоятельствам боя, подкреплять колонну генерала барона Майделя или колонну графа Hирода.

“Генерал-майору Шонерту был поручен лагерь и вагенбург, для охранения которого оставлен один батальон рязанского полка и дивизион 6 легкой батареи 18 артиллерийской бригады.

“По дороге к Саганлугу оставлен был в деревне Нижние Катанлы полковник Едигаров с конно-мусульманским полком для наблюдения со стороны Эрзерума.

Ночь с 16-го на 17-е сентября была холодная; сквозь легкую дымку, покрывавшую гору, проникал лунный свет, отражаясь матовым блеском по густой щетине штыков наших. До неприятеля оставалось 2,5 версты; час отважной встречи был близок; какая-то двойная тишина — тишина ночи и двух враждебных армий, — предвещала грозу с ее таинственным исходом. В половине 3-го построились войска в боевой порядок и двинулись к Шорахским укреплениям. От главнокомандующего, в это время, прибыл к войскам полковник фон-Кауфман (Константин Петрович), командир саперного кавказского батальона, совершенно знакомый с местностью и составивший, по указаниям главнокомандующего, диспозицию к бою. Он повел артиллерию под прикрытием двух мингрельских батальонов, двух рот стрелков и роты сапер, в обход по ущелью у горы Стол, по направлению к Обсервационной горе. Всю остальную пехоту генерал Майдель направил вправо на высоты, лежащие впереди левого крыла турецкой позиции. 1-я легкая батарея в походной колонне полковника фон-Кауфмана шла впереди. Выйдя из ущелья в долину, отряд этот заметил влево, у подножья Обсервационной горы, колонны генерала Ковалевского и генерала князя Гагарина; вправо же открылся Шорахский гребень с темной полосой турецких укреплений. Под прикрытием двух рот стрелков полковника Лузанова и роты сапер штабс-капитана Кокорева, 1-я легкая батарея, повернув направо, поднялась на высоты по направлению к горе Муха. Отряд шел быстро вдоль неприятельского фронта, за которым глубоким сном покоились турецкие войска. Полковник де-Саже выехал вперед для отыскания удобной позиции и нашел, против крайнего правого фланга неприятеля, довольно возвышенный гребень, который, по его соображению, удален был не более 300 сажен от неприятеля. Приняв его за гору Муху (впоследствии оказалось, что гора Муха была сажен 100 правее, и что подъем на нее артиллерии был невозможен по причине крутых скалистых обрывов), де-Саже поставил головные [103] орудия подпоручика Дмитровского, и вслед затем поручик Семчевский снялся с передков с остальными единорогами. Едва успели отъехать передки, как неприятель дал по нас картечный выстрел и, вместе с тем, поднялась общая тревога в турецком лагере. Дело оживилось; на огонь наш, весьма успешный, турки отвечали беглым огнем ядрами и штуцерами. Капитан Зыбин пристроился с пушками к левому флангу, и вся батарея громила безостановочно неприятеля и его укрепления. Пехота, в это время, подошла слева на высоту батареи, и генерал Майдель двинулся с нею и горным дивизионом капитана Броневского на неприятеля. На одной высоте с 1-й легкой построилась влево батарейная батарея под прикрытием двух ряжских батальонов полковника Гонецкого (ныне член государственного совета. — прим. Ред.).

Доблестные батальоны наши наступали в две линии: первая в ротных колоннах из трех эриванских, и левее их двух мингрельских батальонов полковника Серебрякова; вторая из трех батальонов грузинского гренадерского полковника князя Тархан-Моуравова. Неприятель осыпал их картечью и пулями. Батальоны усиливали шаг, и, дойдя на расстояние 200 сажен, поражаемые огнем картечным и батальным, терпели огромную убыль; но отважно шли вперед. Турки становились на бруствер, спускались в ров и ямы для стрелков, чтобы вернее вредить эриванцам (на Керим-пашу, командовавшего арабистанцами, движение эриванцев в этот день и 20 июля в сражении под Курюк-Дара произвело сильное впечатление. Находясь, во время плена своего, в Тифлисе, он однажды спросил коменданта генерал-майора Рота: “какой у вас полк, весь черный, против которого я под Курюк-Дара и Карсом открывал сперва пушечный огонь, но черный полк шел вперед; потом картечный огонь — полк продолжал идти; батальный огонь также его не останавливал, и наконец нам не оставалось ничего более, как уходить”. Этот полк был эриванский.) и мингрельцам. Общее “ура” и выстрелы из рядов несколько замедляли движение колонны, несмотря на то, что она все более сближалась с неприятелем. В свою очередь, храбрые защитники, обессиленные меткими выстрелами 1-й легкой батареи и картечью горного дивизиона, видимо колебались.

Утренняя заря едва началась, когда кровавое это зрелище осветилось ярким пламенем пушечного и ружейного огня. Наконец, 4-й батальон эриванский, с майором Визировым, бросился в обход левого фланга укрепления. Де-Саже должен был прекратить огонь, так как войска наши подошли уже почти ко рву бруствера; только огненная полоса разделяла эриванцев и мингрельцев от турок. Раздалось снова дружное “ура” во всей массе наших доблестных кавказцев; штыки засверкали, и турки уступили нам кровью облитое укрепление. Замолкла на время пальба, и слышны были только отдаленные крики. [104]

Было б часов, когда с рассветом сборный казачий полк войскового старшины Добрынина поскакал по дороге на Шорахские высоты. Несколько времени спустя, двинулись туда два ряжских батальона, прикрывавшие 1-ю батарейную батарею. Скоро ружейный огонь влево от нас в редуте Тохмас-Табиэ возобновился с значительною силою. Спустя несколько времени, казаки сборного полка возвратились, встретясь с ряжцами, которые уже поднялись и остановились, чтобы пропустить казаков. Полагая, что пехота наша нуждается в содействии артиллерии, де-Саже взял батарею на передки; подполковник Брискорн сделал то же, и обе батареи поскакали рядом к неприятельским укреплениям. Колонна, в которой батарейная батарея шла слева, а 1-я легкая справа, догнала ряжцев и, под прикрытием их, взошла на гору за ретраншменты. Стрелки и саперы с полковником Лузановым и штабс-капитаном Кокоревым бросились к редуту. Встретив тяжело раненного командира Мингрельского егерского полка полковника Серебрякова, де-Саже узнал от него, что Тохмас-Табиэ не занят нами. Длинная цепь раненых спускалась к перевязочному месту; значительная потеря свидетельствовала, что турки защищаются упорно. Подполковник Брискорн повернул батарею против редута и начал обсыпать картечью, а де-Саже построил батарею фронтом к Карсу и укреплениям нижнего лагеря Сувари и Чим, против которых открыл огонь ядрами и гранатами. В короткое время обе батареи понесли значительный урон в людях и лошадях от ружейного и картечного огня из редута Тохмас. В 1-й батарейной убит командир дивизиона штабс-капитан Дударов, смертельно ранен прапорщик Мензенкампф; в 1-й легкой тяжело ранены подпоручик Гасфорт и князь Гагарин. Было уже совершенно светло, когда неприятель с батарей Сувари, Чим и Юсуф-Паши открыл по нас огонь из осадных орудий и во фланг из одного полевого орудия, стоявшего, как уже упомянуто, на скале у берега Карс-Чая. Орудие это было скоро сбито единорогами подпоручика Дмитровского.

Бой разгорался все более и более; заметно было, что к неприятелю подходили подкрепления. На мосту, против редута Сувари, спешили из нижнего лагеря несколько батальонов; пройдя реку, они стали подниматься к позиции 1-й легкой батареи, но встреченные ядрами и гранатами семи орудий и одного батарейного взвода поручика Густавсона, которое подполковник Брискорн поставил на одной высоте и влево от 1-й легкой, эти батальоны свернули к Чохмахским укреплением и скрылись.

Отличный горный дивизион, потеряв ранеными своего храброго командира штабс-капитана Броневского, взводного командира и убитыми и ранеными 14 человек, половину лошадей, одно подбитое орудие, выпустив все заряды, должен был оставить позицию. [105]

Еще в начале 7 часа узнал де-Саже от капитана генерального штаба Романовского, бывшего при колонном начальнике во время штурма, что генерал Майдель тяжело ранен, и что войска наши, занявшие сперва турецкий лагерь, обратились оттуда на редут, в котором неприятель сильно держится. О положении этого дела капитан Доливо-Добровольский (артиллерии капитан Доливо-Добровольский послан был генерал-лейтенантом Бриммером для узнания положения боя; встретясь на поле сражения с капитаном Романовским, он получил от него подробные сведения, так как капитан Романовский находился при генерале Майделе, когда он был ранен, видел все потери наши и трудность занять редут без подкрепления.) доложил главнокомандующему, вследствие чего прибыл на место генерала Майделя генерал-майор Броневский, и стали подходить подкрепления. Все усилия напряжены были на окончательное завладение редутом прибывшими двумя грузинскими батальонами, но неприятель неослабным батальным и картечным огнем отстаивал Тохмас-Табиэ. К несчастию, генерал Броневский вскоре был тяжело ранен. Заехавший на батарею ординарец генерала князя Гагарина сообщил, что обе колонны Ковалевского и Гагарина отбиты с чувствительною потерей, и оба генерала ранены.

Не было сомнений, что неприятель все войска свои сосредоточил против нас и намерен был держаться до последней крайности. Полковник Гонецкий, оставшийся старшим, взял прибывшие на подкрепление два батальона своего полка и повел их на редут. Батальоны пошли превосходно; ружейный огонь, казалось, стал ослабевать, и общий крик “ура” раздавался уже у самого бруствера редута. Но и этот штурм был отбить. Полковник Гонецкий ранен; заступивший его место полковник Москалев (командир кавказской гренадерской бригады.) убит. Все усилия командира грузинского полка князя Тархан-Моуравова устроить, под градом пуль и картечи, расстроенные войска были тщетны. Дело продолжалось перестрелкой, и редут, видимо, уже был для нас потерян. В это время к месту боя подошел с батальоном рязанского полка подполковник Михаил фон-Кауфман (Михаил Петрович, ныне член государственного совета. — прим. Ред.). Обойдя редут с горжи, он бросился с охотниками на редут. Отброшенный при первой атаке, он штурмовал укрепление вторично, но на этот раз был совершенно отрезан от отряда и погиб бы до последнего человека, если бы попытался пробраться назад. Но Кауфман, убедившись в невозможности отступления, нашелся в эту отчаянную минуту и ринулся на пролом в глубь турецкого лагеря. Пройдя всю линию турецких укреплений с развернутым знаменем и подобрав всех раненых, он впоследствии присоединился к отряду, в котором уже считался потерянным. [106]

Этот замечательный эпизод передается Богдановичем в его истории Восточной войны 1853 — 1856 г. (т. IV, стр. 330 и далее) следующим образом:

“В половине 9-го (15 сентября) батальон, построенный в полувзводную колонну из средины, двинулся вдоль левого берега реки Карс-чая и, отойдя с четверть версты от моста, перешел через овраг и стал подниматься по косогору, правее отдельной скалы (лоз-тепе), где находилась подбитая турецкая пушка, под прикрытием нескольких штуцерных, которые тотчас же открыли огонь по нашей колонне. Как рязанцы при входе на гору несколько растянулись, то Кауфман остановил головную часть, собрал остальных людей и построил их в колонну к атаке Появление стройного батальона на правом фланге войск нашей. 2-й колонны, обращенной, несмотря на усилия оставшегося старшим полковника Гонецкого, в беспорядочную толпу, было своевременно. Русская пехота стояла под неприятельскою картечью, не подавалась ни вперед, ни назад, но мы удерживались на занятой нами позиции, благодаря огню наших батарей. Таково было положение дел, когда Кауфман, подъехав к толпе, вызвал, с согласия Гонецкого, охотников идти вперед вместе с рязанцами. Мгновенно вышло до 120 человек, в числе коих 5 офицеров. Разделив эту сборную команду на две части и прикрыв ими фланги рязанского батальона, Кауфман повел его на штурм Тохмас-Табии, но при этом движении подвергся сильному перекрестному огню двух небольших редугов, сооруженных из камня внутри укрепленного лагеря. Рязанцы, вместе с охотниками, обратились вправо против этих редутов и овладели сперва одним, а потом и другим, переколов до 150 турок. Но там войска наши попали под сильную канонаду Тохмас и Вели-Паши-Табиэ. В это время, по отправлении раненых в с. Шорах, в отряде Кауфмана оставалось только 500 человек рязанского батальона и до 100 охотников прочих полков. Несмотря однако же на то, неустрашимый Кауфман снова решился штурмовать Тохмас-Табию, а находившемуся при отряде гвардии ротмистру Баш-макову поручил встретить шедший от с. Шораха 4-й тульский батальон и направить его с другой стороны на турецкий редут. Но едва лишь Башмаков вместе с полковником Корсаковым и коллежским асессором Папаригопуло успел под турецкими пулями проехать на шорахскую дорогу, как неприятель совершенно отрезал рязанцев от прочих войск. Подполковнику Кауфману оставалось на выбор: пробиваться назад к войскам 2-й колонны или идти вперед и проложить себе путь на соединение с Базиным, об успешной атаке коего имел сведения еще при выступлении своем из резерва. Слыша пальбу на севере Карса в отряде Базина, Кауфман решился идти ему на встречу. [107]

Окружив свою небольшую колонну цепью стрелков, он повел ее со внутренней стороны ретраншмента, еще раз покушался овладеть Тохмас-Табией и, не успев в том, отвел пораженных с нескольких сторон и расстроенных боем своих людей в лощину, где, снова устроив их, хотел опять атаковать турецкий редут, но, убедясь в огромном превосходстве неприятельских сил, двинулся далее и послал находившегося при нем, уже ра-ненаго, урядника Орехова с известием о положении своего батальона к генералу Бакланову. Между тем, около половины десятого утра, Базин получил от высланных Баклановым разъездов известие о неудаче левой и промежуточной колонн. Это известие вместе с большою потерею артиллерии в людях и лошадях заставило Базина начать отступление. Выведя свою артиллерию из укреплений, Базин поставил ее за рвами, а пехотою занял ТисдельТабию и Томпсон-Табию и ров ретраншмента, соединявшего эти укрепления. Артиллерия же была расположена вне турецких выстрелов. В 10 часов Базин, получив достоверное сведение о безуспешном нападении правой колонны на Шорахские высоты, приказал пехоте отступать. Отойдя версты две и узнав от Бакланова об опасном положении рязанского батальона, Базин остановил свои войска и выслал Бакланова в помощь Кауфману. Во время этих действий, рязанцы, громимые с нескольких сторон из неприятельских укреплений и окруженные турками, показали себя достойными славы своих однополчан, которые некогда пробивались в бою под Реймсом сквозь густые массы французских войск. Подобно тому, рязанцы пролагали себе путь штыками, унося своих раненых. Получив на Шорахских высотах сведение о взятии Базином “английских” линий, подполковник Кауфман, под градом ружейных пуль и картечи, шел на пролом к редуту Зораб-Табиэ, надеясь найти там своих, но вместо того, подойдя к укреплению, был встречен оттуда выстрелами. Поражаемый тогда же из редута Вели-Паши-Табии и из батареи Тетек-Табии, рязанский батальон терпел урон на каждом шагу. Чтобы скрыть, но возможности, людей от неприятельской канонады, подполковник Кауфман спустился с батальоном в крутой овраг и занял края его стрелками. Неприятель бросил в овраг несколько гранат, но не успел нанести ими вреда рязанцам, которые оставались в таком положении около получаса; когда же раздались выстрелы влево от оврага, Кауфман, справедливо полагая, что ему подана помощь, двинулся по оврагу к селу Чохмаху и, пройдя влево от него, в село Татлиджу, направился к лагерю у Чифтликая, и прибыл туда в 7 ч. вечера. Урон рязанского батальона состоял убитыми из 67 нижних чинов; ранеными из 2 офицеров и 72 нижних чинов; кроме того, из охотников разных полков, состоявших [108] при батальоне, убиты один офицер и 70 нижних чинов; ранены 32 нижних чина, всего же из 750 чел. выбыло: 3 офицера и 240 нижн. чин. — менее 1/3 наличного числа людей. Принимая во внимание обстоятельства, в которые был поставлен батальон, нельзя не признать причинами такого умеренного урона личные качества самого Кауфмана; его присутствие духа, быстроту соображений, находчивость и соблюдение порядка в своей части”. За этот подвиг подполковник Михаил фон-Кауфман был награжден орденом св. Георгия 4-й степени.

В продолжение этого упорного боя, 1-я легкая батарея понесла большой урон. Не имея возможности, по местности и ходу сражения, переменить позицию, она охраняла правый фланг против наступления неприятеля из города, и, давая отпор неприятельской артиллерии нижнего лагеря, батарея должна была оставаться на месте во все время сражения. Потери ранеными двух офицеров, 43 убитых и раненых нижних чинов и 58 лошадей исключительно от ружейного огня поставили ее в положение весьма затруднительное. Хотя из лагеря приведены были 25 подъемных лошадей, вторые ящики спущены в резерв, но людей и зарядов оставалось так мало, что действия наши к концу сражения ослабели, а приготовленная во всех сумах картечь назначена была для отпора неприятеля, в случае его решительного удара на войска наши.

В этом положении застал батарею прибывший на поле сражения командующий корпусом генерал-лейтенант Бриммер. По докладу де-Саже о состоянии батареи, он приказал начать отступление, имея в виду отвести также и прочие войска. Де-Саже снялся с позиции и, спускаясь с Шорахских высот, занялся уборкою раненых по обеим сторонам спуска. В полгоры батарея стала под выстрелы батареи Кая-Ярым-Табиэ, которая открыла огонь во фланг. Стрельба была вяла и недействительна, и артиллеристы, обложив лафеты, передки и ящики ранеными, вытащили два подбитых ящика (от 18-й бригады были посланы 4 ящика на пополнение зарядов в 1-й легкой батарее. Эти ящики не могли дойти по назначению, они были подбиты неприятелем из батареи Кая-Ярым-Табиэ. Два из них были при отступлении взяты 1-й легкой батареей, остальные два-остались на месте.) 18 артиллерийской бригады и спустились к перевязочному месту.

Общее отступление генерал-лейтенант Бриммер повел в таком порядке, что турки должны были отстать с чувствительным уроном.

В 4-м часу войска возвратились в лагерь. С бою было взято одно турецкое орудие (орудие это было взято поручиком грузинского гренадерского полка Пиллар-фон-Пильхау.) и несколько знамен. [109]

“Изложив только то, чему был очевидцем, — пишет в заключение своего повествования де-Саже, — могу утвердительно сказать, что войска наши в этот день поддержали славу своего испытанного мужества. Выдержав от 4-х часов до 12-ти столь упорный бой, они отошли, вследствие полученного приказания об общем отступлении. Потеря 4-х колонных начальников, более половины батальонных и ротных командиров, конечно, имела влияние на единство действия, которое при постоянных потерях от непрерывного пушечного и ружейного огня восстановить было трудно. Исполнение ночных атак принадлежит вообще к самым опасным предприятиям, потому что легко потерять направление и ошибиться в выборе пункта атаки, что и случилось с генералом Ковалевским. Вместо того, чтобы обойти правый фланг неприятельских укреплений, он повел колонну в центр вогнутой куртины, и войска его были отбиты перекрестным огнем. На правом фланге войска наши, заняв левое крыло укреплений, преследовали турок в их лагерь, вместо того, чтобы броситься влево на Тохмас-Табиэ до прихода подкреплений. Генерал Майдель в это время был ранен, и ошибку без главного начальника исправить было впоследствии не только трудно, но и невозможно. Не будь этих двух несчастных случаев, то есть: займи генерал Ковалевский правый, а генерал Майдель левый фланг и Тохмас-Табиэ, в то время, когда во власти генерала Базена находился весь фронт неприятельских укреплений до Вели-Паши-Табиэ, то, конечно, лучшие арабистанские войска на Шорахе были бы совершенно разбиты, и мы, утвердившись на Чохмахских и Шорахских высотах, могли бы, если не в этот день, то на следующий, завладеть Карсом. Артиллерии для этого у нас было достаточно (у нас было 1 пуд. единорог, одна 18 фунтовая пушка и 32 батарейных орудия в отряде, которые могли с Чохмахских высот громить Карс, заваленный в различных местах пороховыми складами и боевыми припасами.) и, в случае надобности, легко было доставить из Александрополя осадные орудия”.

“Упоминая эти обстоятельства, я должен прибавить, что впоследствии, будучи при сдаче Карса комендантом, я от турецких офицеров и медиков слышал, что редут Тохмас-Табиэ был спасен генералом Кенети (Измаил-пашею), тогда как Керим-паша, истощив все усилия свои, намеревался оставить его. Кенети, отбив колонны Ковалевского и князя Гагарина, обратился со всеми силами на помощь Керим-паше. Следовательно, возможность завладеть редутом была для нас весьма близка, и недоставало в этот день боевого счастья дней Кадык-Лара и Курюк-Дара. Без этого счастья, лучшие соображения полководцев всегда оставались не исполнимы, о чем достаточно говорит военная история”.

“Дух войск после отбитого штурма был непоколебим. Легко [110] раненые оставались при частях, из числа поступивших в госпиталь многие возвратились в ряды не более как чрез две недели. Неприятель, не преследовавший нас при отступлении, не предпринимал ничего решительного. Главнокомандующий, продолжая блокаду, снова предвещал Анатолийской армии безвыходное ее положение. Настали свежие дни, и войска наши, снабженные теплой одеждой, хорошей пищей, бодро принялись за устройство зимних бараков. Скоро целый город домиков, бараков и конюшен заменил наши палатки, и Вильямс уже не мог сомневаться в предстоящей сдаче Карса и плене Анатолийской армии”.

П. Ф. К.

Текст воспроизведен по изданию: Штурм Карса 17-го сентября 1855 г. (Из записок очевидца полковника де-Саже) // Исторический вестник, № 7. 1898