ОБОРОНА НИЗОВОГО УКРЕПЛЕНИЯ В МИНУВШЕМ 1843 ГОДУ.

Военный Министр Г. Генерал-Адъютант Князь Чернышев, отношением от 21 минувшего февраля за № 1660, уведомил Его Императорское Высочество Главного Начальника Военно-Учебных Заведений, что находящийся ныне в С. Петербурге, Куринского Егерского полка маиор Болотников, составил записку об обстоятельствах, сопровождавших защиту Низового укрепления с 12 по 19 ноября 1843 года.

По всеподданнейшему докладу этой записки, Государь Император, усматривая из оной новый опыт отличной храбрости, непоколебимой твердости духа и примерного самоотвержения всех чинов, бывших в гарнизоне означенного укрепления, а в особенности офицеров, Высочайше [207] повелеть соизволил: копию с этой записки препроводить к Его Высочеству, для прочтения описанных в ней подвигов во всех Военно-Учебных Заведениях, подведомственных Его Высочеству.

Г. Генерал-Адъютант Князь Чернышев, сообщив сию Высочайшую волю, довел вместе с тем до сведения Его Высочества, что немедленно по получении первого донесения о мужественной защите гарнизона Низового укрепления, Его Величество Всемилостивейше соизволил пожаловать следующие награды:

1) Избранным общим советом офицеров начальниками для обороны укрепления штабс-капитанам: Пехотного Генерал-фельдмаршала Князя Варшавского Графа Паскевича Эриванского полка Бабанову и Куринского Егерского полка Болотникову чины маиоров, повелев при том собрать Кавалерственную Думу для рассмотрения, по статуту, прав этих штаб-офицеров на получение, за совершенные ими подвиги, ордена Св. Георгия 4 класса.

2) Всем прочим офицерам гарнизона Низового укрепления следующие чины, с дозволением [208] сверх сего представить офицеров сих к орденам.

3) Для возложения на нижних чинов, наиболее отличившихся, пожалованы 50 знаков военного ордена и сверх того по три рубли серебром на каждого человека, бывшего во время обороны укрепления в составе гарнизона оного.

Для исполнения Высочайшей воли, касательно прочтения во всех Военно-Учебных Заведениях составленной маиором Болотниковым записки, Его Императорское Высочество Главный Начальник повелеть соизволил — записку эту напечатать в сем журнале, с тем, чтобы она была прочтена в каждой роте подведомственных Его Высочеству Военно-Учебных Заведений.

_______________________________

Вашему Сиятельству благоугодно было приказать мне, составить краткую записку о всех обстоятельствах, сопровождавших защиту Визового укрепления от 12-го но 19-е ноября прошлого 1843 года. Считаю необходимым, для большей ясности, изложить в кратце и те обстоятельства, которые предшествовали обложению [209] укрепления Горцами, начиная рассказ со дня вступления моего в Низовое т., е., с 8-го ноября.

По прибытии моем с транспортом в укрепление, гарнизон его состоял из одной роты Грузинского линейного № 12-го баталиона, но в тоже время пришла рота Князя Варшавского полка, под командою штабс-капитана Бабанова, а на другой день команда из 60 человек Кабардинского егерского полка; так что в укреплении, гарнизон усилился до 364-х человек, в том числе и 40 человек подвижного транспорта.

9-го ноября по утру, значительная партия Тарковских жителей, спустилась на рейд, истребила караул из 15-ти чел. линейной № 4-го роты, овладела всеми находящимися там купеческими товарами; но, вероятно, не считая себя довольно сильною и ожидая подкрепления, не сделала никакого покушения завладеть крепостию. Если бы врожденная в этом народе алчность к грабежу, не заставила бы их заняться единственно перевозкою в аулы заграбленных товаров, а смелым приступом немедленно завладели бы они крепостью, то едва ли горсть людей, составлявшая тогда ее гарнизон и застигнутая почти в расплох, могла бы что либо предпринять для своей защиты; — мы, конечно, были бы вырезаны до последнего.

Уловя минуту, в которую шайки находились в разброде, я вызвал охотников и [210] неожиданно ударил на них из укрепления. Но вскоре убедился, что попытка моя не может иметь желанного успеха. На крик хищников, посыпались от Тарков новые толпы Горцев; они легко могли отрезать мне возвратный путь, а для нас каждая капля крови солдата, становилась уже слишком драгоценною! Я отретировался в крепость.

На другой день, 10-го ноября, неприятель продолжал грабить рейд, но уже заметно было, что он что-то замышляет против крепости. Толпы его сгущались и подходили все ближе к укреплению.

Разделяя на равне угрожающую нам опасность, мы, казалось, все слились в одну душу; все были проникнуты одною мыслию: держаться до последней капли крови! Не знаю даже кем из нас было сделано распоряжение об очищении форштата, в котором по малочисленности нашей, нельзя было и думать держаться, но гарнизон, составленный из разных команд, имеющий разных начальников, как бы инстинктом понял, что защита может ограничиться только лишь обороною окопа цитадели.

Весь последующий день, был употреблен на перевозку из форштата в цитадель, всего что могли забрать. Между тем, неприятель продолжал грабить рейд и зажег рыбные ватаги.

12-го ноября, на рассвете, был послан от [211] нас, Куринского егерского полка подпоручик Янышев, с донесением к командующему войсками в Дагестане, о возмущении Тарковцев и о нашем затруднительном положении. Этот офицер, с свойственною русскому солдату отважностию и самоотвержением, беспрекословно принял на себя столь опасное поручение; ему удалось благополучно пробраться сквозь враждующее племя и достигнуть до главной квартиры в сопровождении только двух Татар.

Тогож дня в 4-м часу прибыл к нам парламентер от кадия Акушинского с требованием сдачи укрепления. Он объявил нам, что в Тарках собрались уже значительные силы, простирающиеся до 6 т. чел., что они имеют с собою орудия и что упрямство наше повлечет за собою неминуемую гибель всего гарнизона; когда же сдадим крепость добровольно, то обещал пощады. В это время, поле покрылось густыми толпами неприятельскими, которые быстро приближались к крепости. Парламентера посадили под караул, сами заперлись в цитадель, оставя в форштате скот и лошадей, которых за теснотою в цитадели не было возможности туда поместить; ближайшие к окопу деревянные дома зажгли и свист пущенного ядра был ответом на дерзкое предложение мятежного скопища. Чрез час форштат был занят неприятелем; пушечная и ружейная пальба продолжалась во всю ночь. [212]

Земляная насыпь едва в полтора аршина вышиною, окопанная узким и мелким рвом, служила нам слишком ничтожною зашитою в столь критическом положении. Пользуясь мраком ночи, мы обложили крону бруствера двумя рядами кулей, сверх бывшей на оной прежде колючки.

13-го числа, неприятель начал строить завалы из фашин и бревен. В этот день мы выдержали сильный приступ. Неприятель бросился на укрепление с криком ура, но был мужественно отражен, а я легко ранен в правую руку выше локтя.

Положение наше становилось час от часу затруднительнее; мы все были одушевлены равным мужеством, но от этого самого каждый из офицеров делал распоряжения по внушению своего усердия и не было того единства в действиях, которое одно может оградить воинскую команду от беспорядков и даже совершенной гибели в столь критических обстоятельствах. На следующий день, мы единогласно решили составить совет из всех офицеров, с тем чтобы вверить главное начальство тому из нас, который будет выбран большинством голосов. Этот выбор пал на меня. Не стану описывать чувств, коими я был проникнут при столь лестном доверии товарищей. К чему слова, когда всякий воин найдет в душе своей отголосок, [213] который лучше моего выскажет ему, что я чувствовал!

Понимая, сколь велика была возложенная на меня ответственность, я рассудил, что штабс-капитан Бабанов, имея при себе роту, привыкшую слепо повиноваться его приказаниям и что к тому ж он имел надо мною значительное преимущество в знании способностей и духа каждого из своих солдат, составляющих почти половину гарнизона, ему по моей просьбе предоставлено было, управление крепостию, с тем, чтобы все распоряжения по обороне и содержанию внутреннего порядка, принимаемы были с общего моего с ним на то согласия. Вместе с тем, защиту фасов разделили мы на две половины: одною заведывал Бабанов, а другою, где находился пороховой погреб, заведывал я. Тут мы условились защищаться до последней капли крови, а когда лишены будем этой возможности, то взорвем укрепление на воздух. 45-ть бочек пороха, хранящихся в погребе, были нам верною порукою за славную, достойную русского солдата, смерть!

Уверенный в мужестве гарнизона и готовности каждого состяжать себе венец бессмертия славною кончиною, надлежало подумать об употреблении в пользу всех средств к обороне, какие только имели мы под рукою. В укреплении находилось 5-ть чугунных орудий, из коих [214] только два на лафетах и уже в действии, а остальные валялись на земле без употребления. Кое-как удалось подделать под них твердые станки на брусьях для отката, прорезали амбразуры и неприятель вскоре познакомился с новыми пришлецами; сложенные в кучи ядра, калибром были менее наших орудий; этот недостаток старались по возможности отвратить, заряжая орудия двойным зарядом с двумя ядрами вдруг; картечи также не жалели, а когда готовых зарядов нестало, то заставляли женщин шить мешки, которые потом набивались порохом. Людей, пришедших с транспортом и которые, по этому, не имели при себе оружия, я обратил в артиллерискую прислугу; но вскоре они заменили самих артиллеристов, которые почти все были изранены. Внутри цитадели, устроен был для женщин и детей, род ретраншамента, из разного оставшегося нам обоза. Находившиеся, случайно, в Низовом, Малаканы, также с пользою были употреблены для защиты крепости и показали себя достойными стоять в рядах русских.

Огонь не умолкал ни днем ни ночью в продолжении 7-ми дней. Вред, причиняемый нам двумя неприятельскими орудиями, из коих одно поставлено было внутри церкви в форштате и действовало сквозь пробитую в стене амбразуру, а другое со стороны поля, исправляли новыми [215] насыпями и кульями, под самыми выстрелами неприятеля. Горцы почти ежедневно пытались брать укрепление приступом, но всегда с уроном были опрокидываемы. Видя, что ничтожная насыпь служит нам твердым оплотом против всех их покушений, они несколько раз пытались зажигать колючки, но и тут твердость духа солдата отвращала угрожающее нам ужасное бедствие. В этих случаях, особенно отличался линейного № 12-го баталиона поручик Копцев. Он с необычайною храбростию и присутствием духа, несколько раз перелезал на наружную сторону окопа, под самым убийственным огнем неприятеля, чтобы потушить горевшие колючки. Дабы вполне представить себе ужас, который ожидал нас, еслибы неприятелю удалось зажечь колючки, — достаточно вспомнить, что тут же лежали кулья в два ряда, а внутри тесного укрепления 10 т. кулей с провиантом.

Но, казалось, само Провидение охраняло нас в столь бедственном положении твердость духа; солдат не поколебалась во все продолжение осады. Распустившийся как-то слух о взятии Горцами Шуры, казалось, навел на них уныние, но это впечатление было только мгновенным; новые возрождающиеся опасности и несколько ободрительных слов, быстро изгладили в них тягостное чувство безнадежности на всякую помощь.

Таким образом проходил день за день, люди [216] от усталости едва стояли на ногах, число убитых и раненых увеличивалось ежедневно, помощи же им, за неимением врачей, подавать не было никакой возможности, женщины и дети изнемогали; время привести в действие наше намерение, быстро подходило; еще один день может быть, и искра фитиля, коснувшись порохового погреба, поглотила бы в себе последнее наше ура за Царя и отечество!

Наступило 19-е число; вдруг что-то блеснуло вдали; вскоре солнечный лучь весело заиграл на знакомых нам штыках, и вот мы в объятиях избавителей. Забыто все.... но имя русского солдата сладко отзывается в душе.

Верно: Директор, Свиты Его Императорского Величества

Генерал-Маиор Анненков 3-й.

Текст воспроизведен по изданию: Оборона Низового укрепления в минувшем 1843 году // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 47. № 186. 1844