ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ВЕТЕРАНА

...Это было давно, очень давно, когда многих из вас, может быть, не было еще и на свете, а если иные и были, то в том возрасте, когда вся жизнь кажется в розовом цвете, и когда старческие немощи далеки от здорового и бодрого духом и телом организма...

Хорошее это было время! Я служил тогда в военной службе. Трудно было служить, а подчас даже очень трудно, но молодые силы все преодолевали. Теперь, даже при одном воспоминании, что приходилось иной раз переносить — становится жутко, а в то время все было в порядке вещей, все было нипочем.

Прощай, молодость!... Тебе уж более не вернуться к отжившему свой век, хилому человеку... Но спасибо и за то, что хоть изредка не забываешь старика и являешься ему в образе дорогих и милых душе и сердцу воспоминаний.

А вспомнить есть о чем... Много было всего... Вот я вам поведаю, из старой, боевой службы, один случай.

В нем нет ничего необыкновенного, но для меня [106] он остался памятными на всю жизнь. Не будь его, я не потерял бы одного из лучших своих товарищей, да к тому же рана, которая часто теперь мне причиняет неприятности и страдания, была мною получена именно тогда.

Как теперь помню, это было в мае месяце. Наш отряд стоял лагерем. Никаких серьезных дел давно уже не было. Горцы шныряли вокруг небольшими партиями и лишь перестреливались с нашими сторожевыми постами на левом фланге отряда. Выстрелы там не умолкали ни днем, ни вечером, а то иногда слышались и ночью. Многие шальные пули залетали даже в лагерь и поранили двух или трех солдат.

Стали говорить о том, что надо сделать маленькую вылазку и прогнать горцев подальше. Эти вылазки, или, как их называли, “рекогносцировочки”, у нас были в большом ходу, я их очень любил и был всегда в них, так сказать, “запевалой”.

Немедленно собралась небольшая партия охотников, человек в тридцать, при двух офицерах, в числе коих были ваш покорный слуга и прапорщик В., прозванный нами “душкой”.

В. был нашим общим любимцем. Год тому назад выпущенный офицером, он попал на Кавказ благодаря своему отцу, служившему под начальством Ермолова и Паскевича и захотевшему, чтобы сын понюхал “настоящего кавказского пороха”. Еще совсем молодой, с только что начавшими пробиваться усиками, с розовым личиком, всегда скромный, почти ничего не пьющий, он представлял большой контраст с нами, уже “забубенными кавказцами”, испытавшими, несмотря на сравнительно молодые годы, всякие житейские невзгоды.

Попал он в охотничью партию благодаря своей [107] настойчивости, совершенно неожиданно проявившейся в нем на этот раз. О нем никто и не думал, но он вызвался сам и объявил, что непременно пойдет на рекогносцировку. Его пробовали отговорить, но он ничего и слышать не хотел. Даже когда объявили об этом толстому майору M., принимавшему в В. самое отеческое участие, и просили, чтобы он употребил свое влияние, и когда тот без церемонии сказал В.:

— Что ты дурака валяешь, сиди лучше дома, —

В. ответил:

— Нет, я решил и пойду во чтобы то ни стало!..

— Ну, иди! согласился почему-то и майор, в другое время ни за что не отпустивший бы В. без себя. — Только смотри в оба, а то горцы подстрелят тебя как курицу, добавил он.

Слова майора оказались пророческими, и он более не видел в живых прапорщика В.

Итак, мы, охотники, взяв с собою проводника из преданных нам горцев, собрались и тронулись вперед. Выйдя из лагеря, наш крохотный отрядик стал тихо подвигаться по скалистому берегу небольшой и грязной речонки Гайты, протекавшей в нескольких верстах от укрепления Воздвиженского.

Мы вышли поздним вечером. Казалось, сама природа способствовала успеху предприятия. Было совершенно темно, как говорится, “хоть глаз выколи”, на небе ни звездочки; оно было покрыто облаками, предвещавшими дождь. Временами налетал порывистый ветер.

Мы тихо, почти ощупью, шли вперед за опытным проводником. Всякие разговоры и курение табаку были строжайше запрещены, дабы нас не заметил опытный глаз и не услышало чуткое ухо чеченцев.

Впереди был лес. Недалеко от него мы [108] остановились и решили разделить охотников на три части. Мне казалось, что будет удобнее идти вперед не всем вместе, а частями. Тогда мы могли охватить всю опушку леса и сразу увидеть, где засели горцы. Разделив охотников, я предупредил, чтобы все три части шли не слишком отдаляясь одна от другой, и чтобы каждая часть, при первом же призыве, спешила на помощь к соседней. Затем все три части пошли вперед параллельно одна другой на расстоянии нескольких десятков шагов.

Я с десятью рядовыми и унтер-офицером пошел с правой стороны. Мы шли по пересеченной местности, изрытой канавами, которые трудно было различать в темноте. Поэтому то и дело кто-нибудь из нас проваливался, при чем у солдат невольно вырывалось крепкое словцо по адресу чеченцев. Пройдя шагов триста, мы увидели впереди, на опушке леса, небольшой костер, около которого мелькали человеческие тени. Удвоив предосторожность и еле подвигаясь, мы высматривали местоположение, откуда было бы удобнее напасть врасплох на чеченцев, по-видимому, беспечно расположившихся около костра погреться от холода.

Несомненно, что захватить их можно было бы весьма легко, так как мы могли подойти к ним незамеченными, почти вплотную, но простой случай испортил все дело.

При выступлении из лагеря за нами увязалась собачонка, которую сначала никто и не заметил. Тут, на самом интересном месте, увидев впереди незнакомых людей, она с громким лаем бросилась вперед. Тени около костра мгновенно замерли, послышался говор, затем один из чеченцев быстро бросился в нашу сторону, и, разумеется, его привычный глаз легко различил солдат. Он закричал что-то [109] своим, и через несколько секунд около костра уже никого не было.

Таким образом, все дело было испорчено, идти далее было бы весьма рискованно, и нам не оставалось ничего более, как повернуть налево, чтобы соединиться с средней частью партии. Но ранее мы все-таки попробовали послать вперед нашего проводника посмотреть, много ли там горцев. С ним вместе пошел унтер-офицер; не прошло десяти минут, как они вернулись назад и сказали, что видели в лесу партию чеченцев приблизительно человек в тридцать или сорок. Тогда мы повернули налево и пошли, чтоб соединится с средней частью охотников.

Но не успели мы ступить нескольких шагов, как невдалеке послышались выстрелы, и затем мы чуть грудь с грудью не столкнулись с несколькими солдатами, быстро отступавшими в нашу сторону.

Оказалось, что это были охотники из средней партии. Тут же был и В. “Проклятые!” сказал он: “ничего невозможно было сделать, такая была их масса!”

Они натолкнулись на большую и хорошо вооруженную партию чеченцев, начавших их преследовать. Тогда мы стали отступать, стреляя наугад в темноту. Вскоре вблизи нас послышались крики чеченцев, быстро приближавшиеся к нам, и не прошло нескольких минут, как мы, по-видимому, были окружены ими со всех сторон.

Выстрелы участились... Мы находились в это время на небольшой поляне, окруженной большими деревьями. Все преимущества в местности были на стороне горцев, прятавшихся от наших выстрелов за деревьями. Некоторые же смельчаки выбегали вперед и с кинжалами бросались, как шальные, на солдат. Но они обыкновенно дорого платились за свою смелость. [110]

Солдаты моментально подхватывали их на штыки. Так продолжалось некоторое время. Положение наше становилось весьма опасным. Вдруг меня точно что-то кольнуло в бок, и я почувствовал, что теряю сознание. Что было дальше, я ничего не помню.

Очнуться мне пришлось в укреплении, в лазарете. Оказалось, что я был ранен довольно серьезно пулей в бок.

Потом мне пришлось услыхать грустные вести.

Охотники средней части партии, во главе с В., отделившись от нас, пошли вперед совершенно наобум. Их вел унтер-офицер Васильченко, хотя и большой пройдоха в поимке чеченцев, но в данном случае, по причине темноты, ничего не видевший перед собою. Он шел осторожно вперед. Таким образом, они прошли шагов сто, не встретив никого. Тишина была полная. Недалеко от леса впереди, как будто бы, промелькнули человеческие тени... Васильченко бросился но направлению их, но не нашел никого. Затем, когда подходили к лесу, на опушке его неожиданно поднялся лежавший на земле чеченец и сделал выстрел в охотников, никого, впрочем, не ранивший. Несколько человек бросилось за ним, но его и след простыл. Войдя в лес, они наткнулись на, видимо, недавно оставленный, костерь, в котором еще имелись головешки. Охотники собрались вокруг него в кучу. Вдруг около них что-то зашуршало, и раньше, чем они могли опомниться, на них набросились чеченцы. Быстро дав залп из ружей и остановив этим горцев на некотором расстоянии, охотники стали отступать направо и соединились с моею частью партии.

В это время выстрелы были услышаны в лагере. Там на них сначала не обратили внимания, так как [111] были вполне убеждены, что “рекогносцировочка” удалась, и охотники этими выстрелами прогоняют горцев. Но, затем, когда выстрелы участились, майор М. сказал, что надо послать на подмогу, “на всякий случай”, взвод солдат. В лагере никто и не предполагал, что мы наткнулись чуть ли не на целое скопище чеченцев. Взвод был немедленно снаряжен и отправлен по нашим следам.

В. делал чудеса храбрости; его голос, призывавшей солдат, был слышен впереди, но потом он вдруг замолк.

Наконец, соединенными силами охотников, с прибежавшими из лагеря солдатами и подоспевшими сюда же охотниками из третьей части партии, чеченцы были прогнаны с большим уроном.

Меня в это время уже несли раненого в лагерь, так как солдаты видели, когда я упал, но В. среди охотников не оказалось. Никто не знал, куда он девался. Последний раз его видели, когда он, стоя около дерева, отмахивался шашкой от двух чеченцев, наседавших на него с кинжалами в руках. Васильченко, увидав В. в таком, опасном положении, подоспел к нему на выручку и выстрелом, почти в упор, положил одного чеченца на месте. С другим справился сам В.; потом видели, как он бросился на кучку горцев, столпившихся у опушки леса, и призывать солдат на помощь. Затем он исчез. Встревоженные солдаты стали его искать, и скоро нашли, но уже бездыханного, покрытого страшными кинжальными ранами.

В эту злополучную схватку с нашей стороны был убит один и ранено трое. Чеченцы же понесли большой урон. Не считая тел, которые они, по [112] обычаю, успели захватить с собой, остались еще налицо более 20 трупов.

Вот вам история моего первого и последнего поранения. Я долго не мог оправиться от этой раны, да и теперь, ох, как она отзывается, особенно при ненастье.

На похороны В. собрались чуть ли не все жители укрепления. Всем было жаль молодую жизнь, столь безвременно покинувшую наш суетный мир.

Ветеран.