СТАЛЬ К. Ф.

ЭТНОГРАФИЧЕСКИЙ ОЧЕРК ЧЕРКЕССКОГО НАРОДА

Нравы и обычаи черкес.

Кавказские горцы в физиологическом отношении принадлежат к прекраснейшей из пород белого или так называемого кавказского поколения. Но из всех горских народов, черкесы отличаются самым благороднейшим обликом лица и физическою красотою. Много народов прошло через Дарьяльское ущелье, много завоевателей промелькнуло на Кавказе, но до появления здесь русских, ни один народ не сделал настойчивой попытки завоевать горы, ни один народ не утвердился в горах и потому горские народы остались чисты от всякой примеси. Здесь в кавказских горах вы может изучать первообраз белого поколения в самом его самородке. Не быв никогда завоеванными, горцы сохранили свои первобытные нравы и тысячелетия проходили, оставляя общество горское в одном и том же неизменном положении. Христианство, занесенное из Вязантии и Грузии, не имело никакого влияния на улучшение нравов и даже в настоящее время язычники в кавказских горах имеют нравы ничуть не хуже, чем у черкесских христиан. Христианство явилось в горах только как [99] новый обряд; оно действовало Богослужением на чувства и на воображение горцев, не переработывая проповедями, не касаясь их нравственных понятий. В пятом столетии (Явная описка: известно что арабы появились на Кавказе в VIII веке) нашей эры аравитяне, проникнув на Кавказ, покорили арабскому калифу часть плоскости и гор, прилежащих Kacпийскому морю и распространили здесь исламизм. Арабы учредили три наместничества: 1) шамхальство тарковское, 2) ханство казикумухское и 3) ханство аварское. Наместники аравийского калифата вскоре сделались самостоятельными государями в Дагестане, под их покровительством исламизм постепенно проник в горы, разлился на плоскости между татарскими племенами и в 17-м столетии проник даже в Кабарду. Но горцы, приняв магометанство, остались теми же что и прежде, магометанство также как и христсанство не имело никакого влияния на нравы горцев и так продолжалось до конца 16-го столетия.

В начале этого столетия появляется из Пepcии новое учение, новое толкование корана, под названием тариката, которому суждено было взволновать весь восток и иметь положительное влияние на кавказских горцев. Учение это, появившись в Персии, потрясло ее до основания, через него в 1828 году (Здесь в рукописи явная описка: должно читать 1528 г. Необходимо заметить, что последующие строки об истории развития мюридизма на совсем ясна. Е. В.) старая династия была свергнута, и новая династия мюршидов (Софи), проникнутая духом мюридизма, появилась на престоле. Но в то время как в Персии, с воцарением новой династии Софи, стихли волнения и учение мюридизма ослабло, учение это, проникнув в Дагестан, хранилось там и укоренялось постепенно. Дагестан остался страною ученного мыслящего исламизма и в настоящее время в Дагестане много есть мыслящих и ученых алинов, преследующих исламизм, как рациональное учение. Как бы то [100] ни было,а одно магометанство нового толкование в состоянии было несколько видоизменить горские нравы, налагая особенную печать на народы, доселе самобытные в своих обычаях и учреждениях. Но магометанство, укоренившись в Дагестане и проникая постепенно в горы, не везде еще усвоилось до такой степени, чтобы исказить или уничтожить следы прежней жизни. И потому, в настоящее время, в особенности у черкес, куда еще новое учение не совсем проникло, возможно изучить горца в его первобытном состоянии, в его нравах, тысячелетиями выработанных, без всякого постороннего влияния.

Черкесы, как и прочие горские племена, народ земледельческий. Земледелие, скотоводство и пчеловодство суть главные занятия черкеса. Все это в первобытном, младенческом состоянии; понятие о праве собственности хотя и существует и в народе, но оно имеет особенный характер от быта горского, в котором все подчинено одной мысли развить в народе отвагу и воинственность. Черкес готов жизнь отдать за свою собственность, но к чужой собственности не имеет никакого уважения и с опасностью жизни, где может, готов себе присвоить чужое. Воровство и хищничество, последствие этого неуважения к праву собственности, считаются занятиями почетными, они уважаются горцами, потому что питают воинственный дух народа и развивают в нем все качества, необходимые для того, чтобы сохранить его независимость. На все увещания не хищничить, горцы отвечают, "а что же станется с нами, когда перестанем хищничать? Мы сделаемся пастухами". Так как хищничество занимает важное место в жизни горца, то оно будет рассмотрено более подробно ниже.

Общежительность, основанная на хищничестве и на кровомщении, которую мы встречаем ныне у горцев, существовала в полной силе у древних эллинов во весь первый [101] героический период их истории до начала троянской войны и, постепенно ослабевая, продолжала существовать до основания первых государств древней Греции.

Древняя общежительность эллинов этого периода известна нам только из Илиады и Одиссеи, двух величайших памятников первобытной поэзии человечества. Там вы видите пелазгов, разделенными на маленькие независимые царства, основанные героями и полубогами; вы находите хищничество, угоны стад и табунов, плен людей и перепродажу их в другиe народы, находите гостеприимство, жертвоприношения, кровомщение. Все эти черты древнего быта эллинов, описанный обстоятельно Гомером, вы найдете в настоящее время существующими, живыми в быте кавказских горцев. Одиссея, прочитанная на Кавказе, лицом к лицу с горскими народами, делается вполне понятною, и вы, изучая быт черкес, поймете быт древних пелазгов, сохранившейся в ущельях Кавказа неизменным в течении тысячелетий.

Настоящее умственное и гражданское развитие горцев в младенческом состоянии. Тоже разделение на маленькие общества, управляемая старшинами или князьями, повсеместная власть мирской сходки и судебное разбирательство по обычаям. Горец отлично владеет оружием, умеет выездить боевого коня, ловок на хищничестве, умеет во время уйти от погони и неожиданно напасть на своего неприятеля. Вот его главная наука, все его воспитание. Горцы с трудом перенимают все постороннее. В беспрерывном столкновении с нами, они не понимают, что такое Россия, ее силы, пространство и военные средства. Они видят русского солдата, казака, русские орудия, русские деньги, а внутреннего быта нашего, нашей цивилизации они не понимают. Одна пленная горская женщина наивно спрашивала у солдата нашего, кто он такой. Родился ли он от матери или так произошел на свет? Горцы не понимают нашей иерархии, [102] нашей общей системы действий. Случалось часто, что горские старшины, увлеченные личным расположением к одному из наших частных начальников, заключали с ним мирный договор, но хищничали в пределах другого начальника. Не понимая связи наших начальств, они считали начальника, которому покорились, самостоятельным князем, чем то в роде их горских князей и полагали возможным хищничать в пределах другого русского князя. Это невежество есть одна из причин их непокорности. Горцы, служившие в Петербурге, вернувшись назад, рассказывают своим родичам в горах о нашем богатстве, огромности наших городов, о нашей силе. Этого никак горцы понять не хотят. Они считают своих соотечественников, служивших у нас, подкупленными нами, чтобы им расказывать "небывалые басни о могуществе нашем". Старшины, частью от невежества, частью с умыслом, заставляют рассказчиков молчать, обыкновенно когда расскажешь им о могуществе Poccии, о пространстве ее земель, они качают недоверчиво головою и говоряте "странно! зачем же русским нуждаться в наших горах и маленькой земле. Нет, верно у них негде жить", и тем разговор кончается.

Сам Шамиль ничего не знает о Poccии, о европейских державах, их силе и отношениях. Он знае только о турецком султане и персидском шахе, о ближайших русских начальниках, о князе сардаре, старшем над всеми ему известными генералами, а больше ничего. Черкесы знают о существовании французов (франки), англичанах (инглис), о немцах (немце) и полагают, что их государства (краля), нечто в роде их маленьких горских обществ. О султане турецком, об Аравии и Египте они знают несколько положительнее, потому что их богомольцы бывали в Турции, Египте и Аравии, но ни границ, ни средств этих государств они не знают. [103]

Наконец, горцы не знали тоже положительно о смежных кавказских народах. Знают, например, черкесы, что есть Чечня, лезгины, осетины, Грузия, но ни величины их, ни числа народонаселения их не знают. Вести о Шамиле и его "магометанских войсках" доходят до них в чудовищных, баснословных размерах. Горец дальше своих соседних обществ ничего не знает и знать нехочет; мило ему его родное ущелье, его горы, дальше их все ему чужое, все ему враждебно, и только хищничество, или вызов на войну против неверных заставляет его выехать из-за р. Белой на Лабу или Кубань. Дальние абадзехи никогда еще с нами не были в столкповении и только по слухам знают, что есть pyccкиe; от мира с нами отказываются; воевать с нами не хотят. Пограничные с нами абадзехи вызывают дальних абадзехов к единодушной войне против нас; но дальние абадзехи совершенно равнодушны к этим вызовам, как будто бы Лаба и наши войска за тридевять земель от их лесов и ущелий. Очень вероятно, что если бы было возможно объяснить горцам с каким огромным государством они ведут войну, то им показалось бы смешным затевать эту войну, и они от испуга и стыда положили бы оружие.

Внутренняя жизнь горцев всегда тревожная взволнованная, всегда есть какой-нибудь вопрос, глубоко потрясающий cпокойствиe общины или народа. То вдруг народное собрание подымет на ноги весь народ, то разбирательство, то какая-нибудь ложная преувеличенная весть, то сбор партии, то набег, то вторжение наших войск куда-нибудь в их земли, то, наконец, появление где-то в горах шейха (святого), проповедующего покаяние. В последнем случае народ весь вдруг в припадке набожности начинает с воплем каяться, резать черных баранов на жертву, молится Богу, налагает на себя пост. Прошло два-три дня, самое большое [104] неделя - и все забыто, опять другой вопрос занял всех. Одним словом, нельзя указать ни одного момента, чтобы эти народы сидели тихо (исключая ненастных дней и бурь, когда каждый сидит дома у огня), всегда есть какое-нибудь чувство, мгновенно обнимающее общество и преувеличенною вестью, обегающее весь край. Трудно объяснить причину переменчивости и неспокойности духа. Лежит ли она в горном климате, суровом и переменчивом, поддерживающим, вызывающим деятельность духа, и недопускающим человека впасть в негу и бездействие, или в гражданском устройстве, основанном на самобытности общин и их беспрерывной усобице. Странно, что с покон века, до нашего появления, ни один завоеватель, ни одна местная княжеская фямилия не стремилась подчинить, завоевать хотя несколько горских общин (Исключая Большую Кабарду, которая покорила Дигорию. Арабы во имя веры покоряли Дагестан, учредили трех наместников, которые вскоре сделались не зависимыми. Е. В.). Общества горские беспрерывно боролись одно против другого и никогда не могли ни одолеть одно другое, ни подчиниться одно другому.

Крымские ханы, некогда повелевавшие ногайцами и обнимавшие горы своими владениями, постоянно стремились утвердить свое влияние в горах. Они отдавали своих сыновей в аталыки (на воспитание) к черкесам, посылали взрослых своих сыновей жить и следить за черкесами. И что же вышло? Ханские дети (хануко) поселились между горскими народами, очеркесились, были черкесами уважаемы за происхождение. Но не смотря на связи с Крымом, не смотря на родство с черкесскими князьями, ни один из этих хануко не составил себе малейшего владения, не получил нигде (кроме как личными качествами) влияния на судьбу общества в котором он жил. Везде местный черкесский князь больше значил, чем хануко. [105]

Но то, чего не могла сделать сила оружия, то силою убеждения и проповеди сделало магометанство. Оно переработало понятия, ослабило веру в старые обычаи, помирило вражды, соединило народы. Явилось, если не единство, то, по крайней мере, предчувствие морального единства. На долго ли это? Во всяком случае это событие важно для горского общества. Чему же приписать распространение исламизма и повсеместную симпатию горцев к этой религии? Мы сказали выше, что общество горское живет в беспрерывном волнении и легкомысленно переходит от одного предмета волнения к другому. Почему же горцы так твердо держатся исламизма? Почему так трудно распространять христианство в горах? Почему оно исчезает даже там, где прежде существовало? Откуда в исламизме явилось столько энергии и силы? Ответ на это не труден. Горец больше всего любит независимость. Магометанство, проповедуя войну против неверных, согласно с главною мыслью горца. Вот вся тайна успехов магометанства, вот тайна симпатии к исламизму в тех даже горских народах, которые, считая себя магометанами, не исповедуют в сущности никакой религии, кроме грубых жертвопрпношений.

Горцы боятся покорности, потому что они не понимают, что такое в политическом смысле есть покорность одного народа другому. Они считают, что вместе с покорностью они все превратятся в военнопленных, каких они у себя имеют в горах; что завоеватель имеет над покорным народом право жизни и смерти, подобно тому как горец над своим военнопленным. Напрасно им указывать в пример мирные народы, живущие на плоскости, которые, покорившись нам, сохранили свои все права и не несут никаких обязанностей.

Горец видит все это; но ничто не в состояние искоренить у него понятия, что наше доброе обхождение с мирными временно, что едва только покорятся [106] горскиe народы, мы не преминем наложить на них рекрутскую повинность или выведем их в Россию; а рекрутства и вывода в Россию страшно боятся горцы.

Покорные нам народы тоже боятся набора, и переселения и потому, тайно сочувствуя непокорным, желают им успеха, дабы продолжить свое настоящее положение и не нести никаких повинностей. И так в грубых, преувеличенных понятиях о покорности, сопряженной с невольничеством, рекрутским набором и выводом в Poccию, кроется моральная сила сопротивления горцев и причина негодования при одной мысли о покорности нам. Уступая необходимости, горец мирится, но сохраняет оружие и задушевную мысль бежать при первой возможности в горы. Всякое учреждение для него стеснительно; всякая мера правительства порождает недоверие и нелепые толки. Вот некоторые из бесконечных трудностей, ветречаемых нами при завоевании этой страны и одно время в состоянии их переработать.

Рассмотрим теперь состав черкесского общества в его подробностях и его главных двигателях, рассмотрим, каким образом проявляется в горском обществе любовь к родине, религия и общежитие.

Любовь к родине. Двояко проявляется любовь к отечеству в человеке или как любовь к общине, где мы родились, или как любовь к моральным целям государства, в котором мы живем.

В первом случае, мы любим тот небольшой клочек земли, где мы родились, где первые наши впечатления и привычки, где покоится прах предков: это чувство врожденное, невольное, ограниченное, как ограничен и тесен кругозор общины, назовем его любовью к родине.

Во втором случае, мы любим целое государство, его пространство, его народонаселение, его местные особенности; мы разделяем его вражды и симпатии к соседям, мы [107] понимаем моральную цель жизни нашего отечества, и мы планомерно сочувствуем этой цели. Высокое это чувство, сознанное, оправданное разумом, есть любовь к отечеству.

У полудикого горца любовь к родине проявляется бессознательною привязанностью к месту рождения, к обычаям, которые он считает лучшими в мире. Насильственно отделенный от родины, он тоскует. Мне показывали абрека, изгнанного из общества по кровомщению и немогшего являться без явной опасности на родину: он ночью приезжал на знакомые ему урочища, просиживал целые ночи вблизи аула, где провел молодость и с рассветом уезжал прочь. Сосланный в дальнюю Poccию, горец старается выучиться русскому языку, с тем чтобы облегчить себе побег. Не одного мне случилось встретить, который, был сослан в Финляндию или в Вологду, бежал оттуда на Кавказ. Все иноплеменное, иностранное горец ненавидит, но удивляется и готов подражать, если растолковать ему цель и пользу нашего нововведения. Для горцев, раздробленных на маленькие независимые общины, их маленькая родина кажется большою, она независима и сильна, она воюет и заключает мир с такими жe маленькими cocедями, как она сама. Горец гордится своею родиною, потому что в этом микроскопическом государстве он не последний человек, он играет более или менее важную роль, как князь, или старшина, или наездник, или язык народа , (оратор). Если его спросить откуда он родом, он отвечает, что он, например, бесленеевец или махошевец, с такою серьезною важностью, как будто бы он был вельможа какого нибудь огромного известного всему миру государства.

Князья, старшины и дворяне держат себя очень достойно; лица их серьезны и задумчивы. Все это не мешает одному из этих гордых горцев отправиться за несколько рублей лазутчиком, или служить нам вожаком под деревню [108] cвоего единоплеменного соседа, в особенности если имеет против него вражду. Лазутчик и в особенности вожак находит даже в этом свое честолюбиe. Он воображает себя чем то в роде начальника войск, который он ведет и гордится успехом отряда, который он вел. Впрочем, древниe эллины, в лучший период своей политической жизни, тоже были не чужды подобного рода поступкам. Во время войны с пepcaми, когда эллины должны были отстаивать свою независимость, персидские цари Дарий и Ксеркс имели всегда отличных вожаков и проводников из партии эллинских олигархов, преданных персам.

Любовь к отечеству, как мы ее понимаем, сознательная, высокая, не существует у горцев раздробленных на маленькие самостоятельные общества. У них нет общего отечества, преследующего какую нибудь высокую, сознанную цель. Исламизм в настоящее время пытается дать горцам эту общую цель. Во имя исламизма чеченцы и лезгины, с большим или меньшим единодушием, где могли там и соединились и забыли свои вековые вражды. Черкесы еще не так проникнуты этой идеей. Черкесские народы, исключая минутные вспышки религиозного восторга в 1840, 1842 и 1850 годах, не обнаружили особенной ревности к единодушной войне. Князья поддерживают раздельность обществ, частью из корыстного расположения к нам, частью из личных династических видов, чтобы в религиозном союзе не потерять своего значения; и потому то мюридизм преследует князей и владетельное дворянство. Очевидно, что идеи мюридизма, проповедующие священную войну против гяуров, должны льстить грубым чувствам народа и развить его вражду против нас. Но время и постоянные сильные удары, наносимые горцам нашими войсками, неутомимое стремление наше в преследовании одной и той же цели, могут современем , утомить горцев и заставить их [109] оглянуться на свои потери и напрасные пожертвования. Но для этого нужно время, настойчивость и терпение.

Вера. Кабарда и большая часть черкес исповедывали христианство, которое было занесено в эти народы византийскими греками. Грузия, в период ее могущества на Кавказе, была вместе с тем и распространительницей христианства в горах. Великая Тамара и дочь ее Русудан (1206 — 1227) приняли титул подпоры Мессии (загир Аль-мессиях), как свидетельствуют арабские надписи на деньгах времен этих двух цариц. Любопытно было бы проследить как широко простиралось христианство на северном склоне Кавказа. Из оставшихся памятников и развалин церквей можно, по всей вероятности, заключить, что гopскиe народы, живущие на пространстве, ограниченном с востока р. Аргуном, с запада р. Лабою, а также и по восточному берегу Черного моря, все исповедывали христианство. Восточнее

р. Аргуна и западнее р. Лабы не встречается доселе никаких следов христианства на северной покатости Кавказа. На пространстве между верхнею Кубанью и Лабою находится шесть известных нам развалин церквей.

1) В вершинах Теберды. В церкви этой сохранились даже следы живописи (Против бывшего Хумаринского укрепления, при впадении в Кубань р. Большой Шоаны. Е. В.).

2) На хумаринской горе на левом берегу Кубани. Церковь (На левом берегу р. Теберды, против аула Сенты. Ныне при этой церкви учреждена женская обитель. Е. В.) эта прекрасно сохранилась.

3) На р. Малом Зеленчуке. Церковь в развалинах. Ногайцы называюсь ее Ак-белек.

4) На р. Большом Зеленчуке в вершинах. Церковь большая, хорошо сохранившаяся. Жители называюсь ее Ца-цум-хара (Ныне при этой церкви учрежден мужской монастырь.Е. В.). [110]

5) В вершинах Кефара, 6-ти верстах выше бывшего аула Сидова.

6) Против бывшего аула Сидова. Церковь в развалинах, греческие надписи и развалины большой каменной колонии и крепости. Любопытно было бы исследовать не греческая ли это была колония.

Кроме того, на пространстве между верхнею Кубанью и верхнею Лабою, находится много памятников, крестов, с греческими надписями и статуй (Статуи должно, конечно выделить из этого перечня,тaк как oни не могут служить доказательством бывшего в Черкессии христианства. Нахождение их указывает, напротив, на дохристианское время. Е. В), свидетельствующих, что христианство здесь было очень развито, и что народонаселение было значительнее чем ныне. За Лабою памятники христианства не встречаются, а напротив того следы язычества более видны. Еще не забыты народом имена некоторых богов, песни в их честь, жертвоприношения и обряды. Первая причина постепенного упадка христианства на северном склоне Кавказа есть падение Грузии и завоевание ее мусульманами. Переходя, поочереди, в руки персиян и туров претерпевая грабеж и притеснения, Грузия не имела ни времени, ни случая посылать в горы священников. По недостатку пастырей народ сам молился в церквях, но мало по малу молитвы забывались, предание слабело, а проникнутый в Черкессию исламизм начал постепенно вытеснять ослабленные предания христианства. Под конец 18-го столетия в редких местах оставались еще священники, и церкви постепенно пустели.

Магометанские проповедники начали обращать народ в свою веру. Фанатическая проповедь их сильно действовала на умы и, поджигая войну против Poccии, льстила грубым чувствам независимости и хищничество. Что мог сделать священник (шоуген) грузин, иноплеменный и [111] проповедующий мир и смирение! Очевидно, он должен был уступить место фанатику, который, проповедуя учение, ходил на войну, на разбои, волновал народные собрания, судил по шариату. Сначала магометанство проникло в Кабарду и с 1818 года особенно усилилось за Кубанью. Следствием распространения магометанства был упадок власти князей и дворянства, упадок древних адатов, воцарение шариата, стремление черкес слиться в одно целое, усиление влияния духовенства. Вместе с тем усилилась вражда к нам, непокорность и отчуждение. Замечательно в настоящее время cлияниe духовенства с народом. Эфендий и мулла разделяют с наездником его труды и опасности, бойко сражаются и вместе с тем играют важную роль на народных собраниях и разбирательствах. Духовенство магометанское всеми мерами возбуждает вражду к нам, преследует народные предания, песни и древние обычаи. Христианство можно почитать совершенно исчезнувшим у черкес — слово шоуген, обозначающее христианского священника, переменило свое значeниe. Оно теперь означает медика, знающего свойство трав и умеющего лечить, вероятно потому что прежние священники, отправляемые из Грузии в горы, обучались медицине.

Между абадзехами и прочими черкесскими народами, живущими за Лабою, можно отыскать еще много следов язычества. Тхашхуа был великий бог, Шибле-бог грома. По понятиям народа старшинство этих двух богов было сомнительно. Это выражалось изречением, "что если бог Шибле рассердится, то вряд ли Тхашхуа найдет себе место куда укрыться". Мезитха была богиней охоты. Отправляясь на охоту и во время ночлегов и доныне у абадзехов поются песни в честь ее. Есть за Лабою рощи и леса, посвященные богам, рощи эти и в настоящее время остаются священными. Джемтлохский лес был посвящен богу изобилия (тхагалегг) и ежегодно приносилась в этом лесу [112] абадзехами белая телица на жертву. Когда генеал Засс (Известный наездник и партизан Григорий Христофорович Засс был начальником правого фланга кавказской линии. Среди горцев, называвших Засса шайтаном, т.е. чертом, ходило про него множество легендарных рассказов, которые он охотно поддерживал. Славился своими неожиданными и смелыми набегами в черкесские землм. Е. В.) в 1841 году сделал набег между рр. Белой и Пшехом, где находится джемлохский лес, то он имел там жаркое дело и сам был ранен. Черкесы говорили, что бог наказал Засса за то, что он ходил с отрядом через святую рощу. В 1848 году генерал-майор Ковалевский (Генерал-майор Петр Петрович Ковалевский в 1845 г. был назначен начальником правого фланга кавказской линии. Умер 21 сентября 1855 г. от раны, полученой при штурме Карса. Младший брат бывшего министра народного просвещения графа Евграфа Петровича Ковалевского. Е. В.) также сделал набег на это урочище; набег был удачен и потеря незначительна. Абадзехи удивлялись счастливому исходу этого дела и говорили, что верно Ковалевский есть шейх (святой), что он так счастливо вышел из этого дела.

Тлебш был богом железа и оружия. Абадзехи и шапсуги доныне клянутся этим богом. Когда черкес ранен, то в сакле его к потолку привешивается железная полоса и каждый, посещающий раненого, должен ударить молотком в эту полосу — этим средством отклоняются злые духи, заклинается бог войны и унимает жар в ране черкеса. Каждая речка имеет свою богиню (гуаше). Абадзехи клянутся богом Тлебш и богом Ахыхн; значение последнего бога и его атрибутов сами абадзехи не знают.

Кроме богов (тха) и богинь (гуаша), абадзехи и шапсуги верят в ведьм и чародеев (удды). Удды может быть мужчиной или женщиной. Он в сношении с злыми духами и может наслать болезнь и несчастие на человека. В земле шапсугов есть курган Сабер-оагиха, где будто бы удды обоих полов собираются по ночам и отдают отчет духам в своих действиях. Чтобы снять болезнь, насланную ведьмой, призывают знахаря (цеш-фе), который излечит [113] болезнь не прежде, как отыщет ведьму, и очищением снимет с нее свойства быть ведьмой и насылать болезни людям. Но вот затруднения: как отыскать эту удды? Общее мнение укажет на какую нибудь бедную старуху и ее допрашивают. Разумеется старуха отказывается. Ее сажают раздетую между расположенными близко один от другого двумя или тремя кострами и парят у огня пока не сознается, что она удды (Еще недавно, именно в 1874 г., несколько жителей Натырбовского аула Майкопского уезда, в том числе и аульный старшина Бахты-Гирей-Натырбов, были осуждены екатеринодарским окружным судом за попытку сжечь на костре женщин и мужчин, подозреваемых в колдовстве. Отчет об этом любопытном деле был напечатан в газетах "Кавказ" и "Тифлиский Вестник" за 1878 год). Когда огонь допечет, старуха во всем сознается, тогда знахарь (цеш-фе) очищает ведьму следующим образом: он убивает собаку или волка, вынимает из него утробу и, заткнув ее на ветку терновника, насильно вводит в рот мнимой ведьме, и не смотря на крик жертвы от боли, тернием и волчьей утробой прочищает ей горло. Тогда ведьма считается очищенною, она перестает быть удды и лишается силы вредить людям. После этого больной должен непременно выздороветь. Могуществом веры это иногда и сбывается.

Не смотря на верования в духов и в удды, черкесы не боятся видений и духов, и когда дело идет, чтобы отправиться на воровство и хищничество, то никакая темнота, никакая удды не удерживают удальцов. Магометанство еще не так сильно распространено у абадзехов и шапсугов, чтобы уничтожить совсем эти старые остатки язычества. Черкес, как южный человек, верит пламенно и страстно, из самолюбия готов на самые фанатические пожертвования для веры; но если ему не напоминать о вере и не дразнить его задушевных религиозных понятий, то он делается довольно равнодушным, а нередко даже и скептиком. Лучшее средство против религиозного фанатизма, в [114] руках завоевателя, есть религиозный индифферентизм. Но приняв на себя эту роль, нужно быть логическим и последовательным в своих действиях, что и исполняется нами. Конечно, доселе мы не сделали прозелитов, но по крайней меря сколько можно было парализироволи между мирными народами вредные для нас проявления религиознои ненависти.

Язык. На всем пространстве от Малой Кабарды до Черного моря господствует язык черкесский (адыге). Он разделяется на три наречия, удобопонятный один для другого: 1) кабардинское, 2) бесленеевское и 3) общее адыгское. У убыхов в простонародьи есть еще свой язык, но он день ото дня исчезает. Абазинцы и ногайцы закубанские, кроме своего языка, говорят все черкесским языком. По мнению знатоков, адыгский язык очень богат, выразителен и замечателен по грамматическому устройству. Ныне абадзехский уроженец Омар Бepсеев трудится, чтобы сделать этот язык доступным для письма и издать грамматику. Арабский алфавит добавлен несколькими буквами, необходимыми, чтобы выразить звуки черкесского языка и теперь можно писать по черкесски.

Черкесский язык преподается в ставропольской гимназии, так что мы современем будем иметь переводчиков из русских, что чрезвычайно важно. Ныне часто случается, что переводчик из туземцев, передавая нам по русски слова черкеса, из личных видов или вражды переиначивает смысл речи и через что неизбежны частые недоразумения.

Аталычество. Воинственный черкес, избегая всего того что может изнежить его душу воспитывает своих детей у себя дома, а отдает их на воспитание своим ближайшим друзьям. Вскоре после рождения дитяти у князя или именитого дворянина (уорк) являются многиe [115] охотники, желающие взять новорожденное дитя и быть его воспитателем или аталыком. Воспитатель или аталык обязан вскормить ребенка, выучить его наездничеству, стрельбе в цель, безропотному перенесению бессонницы, голода, труда, опасностей, водить его или посылать с надежными людьми на хищничество, сначала на легкое, а после на более значительное и опасное; кроме того аталык должен ознакомить своего воспитанника с верою и народными обычаями, водить его на народные собрания и разбирательства. Совершив воспитание молодого князя, аталык должен вооружить его, одеть прилично, подарить ему коня и привести в отцовский дом. С этого времени аталык считает свою обязанность оконченною; но воспитанник часто так привязывается к аталыку, что любит его больше чем своего отца. Бывали случаи, что в ссорах отца с аталыком, воспитанник принимал сторону аталыка против родного своего отца. Связь по аталычеству почитается у черкес священною. Все семейство аталыка есть родное своему воспитаннику.

Чем значительнее князь или дворянин, тем более находит охотников породниться с ним и желающих принять на воспитание его сына. Иногда между желающими возникают споры, и князь должен допустить, чтобы его дитя, пробыв несколько лет у одного аталыка, переходил к другому, а после к третьему. Так, Аслан-бек, сын Джембулата Болотокова, темиргоевского князя, имел трех аталыков. Первым был Куденетов, кабардинец и приближенный друг Джембулата; после, по добровольному согласию князя и Куденетова, абадзехский старшина Аджи-Аджимоков, из народа джангет-хабль, взял Аслан-бека к себе. Хаджи-Берзек, шапсугский дворянин (бывший аталык Джембулата) пожелал быть аталыком его сына, украл у Аджимокова молодого Аслан-бека и воспитывал его у себя. Через это произошла кровавая вражда между Аджимоковым [116] и Берзеком; наконец обе стороны предались на суд народный, сделано было разбирательство, на котором сказано было много речей. Молодой Аслан-бек был отнят У Берзека и возвращен Аджимокову, чтобы через несколько лет быть возвращенным опять Берзеку, у которого Аслан-бек Болотоков и окончил свое воспитание.

В течение нахождения сына у аталыка, отец не должен позволять себе малейшей нежности, малейшей ласки своему дитяти и при свидании не должен даже подать виду, что узнает его. Всякое публичное выражение нежности к детям, до полного их совершеннолетия, считается в высшей степени неприличным. Когда аталык считает воспитание молодого князя оконченным, то собирает родных своих и делает большой пир. Когда абадзехский старшина Магомет Касай окончил воспитание Шеретлука Болотокова и возвращал его отцу, то по случаю этому задал пир на весь закубанский край. Созвали за две недели молодежь и девиц со всего края, составился огромный общий круг из молодежи и девиц, и в то время, как танцовали этот круг, князья и наездники в середине круга делали джигитовку. При этом в течении 10-ти дней аталык кормил всех прибывших гостей. После возвращения сына из аталыков, князь должен вознаградить воспитателя за его труды и расходы. Богатство князя и его щедрость определяют величину вознаграждения. Обыкновенно князь дает аталыку два или три семейства крестьян, что составляет за Кубанью значительную сумму. Замечательно, что князь может отдать свое дитя на воспитание узденю, но сам не может воспитывать у себя иначе, как княжеское дитя.

Дворяне, так же как и князья, отдают своих детей в аталыки. Таким образом, черкесское семейство всегда воспитывает у себя чужих детей, а своих собственных отдает на воспитание в чужие семейства. Этот странный [117] обычай родился, как мне кажется, из самого народного быта черкес. Не имея государственного устройства, раздираемые беспрерывной войной, враждою княжеских домов и кровомщениями, черкесы искали себе в аталычестве средства дать каждому семейству опору, связи и обширное родство. Аталычество тесно связало семейства и роды между собою, а связь семейств и родов повела естественно к соединению между собою союзами маленьких враждующих народов.

Кроме аталычества, которое связывает семейство воспитателя с семейством воспитанника, есть еще другого рода связь, не менее священная: это усыновление. Лицо чужого народа или чужого общества, переселившись в один из черкесских народов и желая остаться там навсегда, желает быть усыновленным одним из семейств того аула, в котором поселилось. Глава семейства, призвав к ceбе приемыша, в присутствии всех обнажает жене своей грудь я приемыш устами дотрагивается до груди. Этим символом, глава семейства дает знать присутствующим что приемыш был вскормлен грудью его жены и считается отныне сыном в семействе. Усыновление делается очень редко, оно считается священною связью и налагает на приемыша те же обязанности, какие имеет сын к отцу.

Кровомщение (зе-пии). Кровомщение есть злая необходимость каждого полудикого общества, не имеющего никакой принудительной силы для обуздания сильного, который, не боясь никого, готов обижать и притеснять слабого. У черкес, как и во всяком горском обществе, где своеволие лица не имеет никаких пределов, где столько средств безнаказанно совершить преступление — кровомщение есть единственная узда, которая хотя в некоторой степени сдерживает дикие страсти удальца, готового на все. Еще в недавнее время кровомщение существовало во всей силе у черкес. За одного убитого мстил род роду, аул аулу. Раз совершенное [118] преcтупление вело за собою ряд кровомщений, тянувшихся несколько поколений, даже несколько веков.

Иногда враждующие стороны, утомленные своими потерями, прекращали взаимные убийства, но после утихшее кровомщение вдруг разгоралось с новой силою. Ныне, при существовании народных судов, обиженному есть средство получить удовлетворение, и этот дикий обычай начинает ослабевать. Немало содействует правительство наше к уничтожению кровомщения между мирными народами. Шамиль тоже с своей стороны старается уничтожить кровомщение в непокорных нам народах. Таким образом, этот дикий обычай медленно и постепенно исчезает.

В течении 1846, 1847 и 1848 годов за Кубанью было всего три случая кровомщения. Жертвами их пали кабардинский князь Атажукин и ногайскиe князья Карамурзин и Довлитсеев.

В 1846 году весною бесленеевский князь Адильгирей Каноков, вследствие давно существовавшего кровомщения, убил кабардинского князя Магомета Атажукина. Враждовавшие князья, окруженные своими узденями, встретились случайно на р. Урупе. Завязалась перестрелка, в которой с обеих сторон пало 14 человек, в том числе Магомет Атажукин. Получив об этом весть, оба народа, бесленеевский и кабардинский, вооружились, и война готова была начаться. Кабардинцы, как обиженные, хотели открыть войну отбитием бесленеевского табуна, но бесленеевцы успели спасти свой табун. Так как оба враждующие народа покорны нам, то правительство наше не допустило до кровопролития, и дело кончилось разбирательством, платою за кровь и примирением обоих народов. В 1847 году Тазартуков, бесленеевский дворянин, претерпев кровавую обиду от ногайского князя Карамурзина, подстерег его на р. Урупе и убил. Совершив убийство, Тазартуков с семейством бежал к кабардинцам. Ногайские князья, получив об этом весть, [119] тотчас поскакали в аул Тазартукова и, не застав его дома, сожгли его сакли и хлеба. Правительство наше и здесь приняло участие и вызвало оба народа на разбирательство, которое продолжалось полгода и кончилось платою за кровь и миром.

Ногайский князь Довлитсеев был убит в 1848 году каким-то простым ногайцем. Поводом к этому было yбиениe ногайской крестьянки. В непродолжительном времени, за первую убитую жертву пало 8 душ. Обычай (адат) определяет в точности цену крови князя, дворянина и простолюдина. Был случай, что лошадь ударила ногою дитя; отец дитяти тотчас потребовал у хозяина лошади плату за кровь и тот не смел отказаться, потому что, отказавшись, он подвергнулся бы кровомщению отца раненого дитяти. При совершении кровомщения нет ничего рыцарского, откровенного. Кровоместник (зе-пии) убивает из засады, сжигает хлеба и сено враждебного ему семейства, поджигает ночью сакли, крадет детей. Все это он делает скрытно, воровски, сам избегая опасности. Предприимчивый кровоместник в непродолжительном времени столько наделает вреда, что обидившее его семейство принуждено просить через посредников мира и заплатить обиженному условленную обычаем плату за кровь. Чаще всего случается ныне, что при договорах виновный платит половину установленной обычаем платы за кровь и берет из обиженого семейства дитя к себя на воспитание. Этим уничтожается всякая вражда: так Джембулат Болотоков убил в деле Керкенова, гатукаевского князя, а при примирении взял к себе на воспитание его сына Темиргоя Керкенова.

Плата за кровь (тле-уас) столь значительна, что одно лицо не в состоянии заплатить за кровь. В таком случае целый род (тляку) виновного складывается и единовременно или по частям выплачивает цену крови. [120] Некоторые черкесские семейства или целые роды связаны между собою присягою (тхар-ог) и в случае совершения преступления лицом одной из фамилии, связанных присягой, все в совокупности складываются для платы за кровь, отвечает кровью за кровь только семейство убийцы. Иногда случается, что род, которому принадлежит убийца, отказывается от платежа за кровь, предоставляя обиженным самим отомстить убийце. Тогда убийце остается только бежать из общины в абреки и скитаться бездомным, пока он не будет убит мстителями, или не найдет средства помириться и заплатить за кровь.

Плата за кровь по шариату: за убийство крестьянина 200 коров, за дворянина 400 коров. Цена крови князя разнится по фамилиям. Некоторые княжеские фамилии, например Болотоковы, учредили для себя цену за кровь невозможную к выплате, например известное число панцырей самых лучших в крае, луки с колчанами и opyжиe первое в крае, кони самых высоких статей, пару черных борзых без всяких отметин и прочее; так что уплата за кровь невозможна, и уже от произвола фамилии Болотоковых зависит принять какую нибудь плату и помириться с виновным. Плата за кровь прочих княжеских фамилий также высока.

Самые жестокие кровомщения бывали за женщин. Вот один недавний пример. Черкес, полюбив девушку и получив ее согласие, увез ее и женился на ней. Через несколько времени брат увезенной девушки, недовольный этим браком, собрав своих друзей, напал, в отсутствие своего зятя, на его саклю, схватил свою сестру и, посадив ее насильно на круп лошади, увез домой. Муж приезжает и, не застав жены, кидается в погоню, один нагоняет [121] партию, врезается в ее середину и убивает наповал брата своей жены. Преследованный всей партией, он избегнул погони и укрылся в соседнем народе. С этого времени начался ряд неистовых мщений мужа над семейством его жены. Скрываясь тайно, он сжигал сено и хлеба, поджигал сакли, похищал детей, и не было никакого средства розыскать и убить его. Одна смерть положила конец его мщениям. Положение жены было горестно: она была первой причиной кровомщения, ей нельзя было жить с убийцей ее брата, и, не смотря на красоту свою, она не могла выйти замуж — никто не смел бы жениться на оставленной жене абрека, потому что немедленно подвергся бы смерти от руки первого ее мужа.

К чести характера народного черкес надо заметить, что при вражде и кровомщении лица, имеющие вражду, встретясь неожиданно в чужом доме, не показывают друг к другу притворного внимания и вежливостей, а напротив показывают, что не замечают друга друга и держатся один от другого по дальше. Все это делается натурально, без натяжки и аффектации. Кровомщение господствовало у древних эллинов от троянской войны до основания первых благоустроенных обществ. Кера была богиней кровомщения. Гомер в Одиссее называет ее "жестокой" и "неутомимой", доказательство, что древние пелазги были также жестоки в кровомщении, как и нынешние кавказские горцы.

Воровство и хищничество играют важную роль в жизни горца. В этом отношении обычаи современных горцев схожи с обычаями древних эллинских пелазгов, у коих слово арете (добродетель) означало дикую отвагу в хищничестве и войне. Греческий герой, также как и современный черкесский наездник, угонял у враждебного народа "быстромчащиеся" табуны и стада быков "криворогих и громкомычащих", похищал людей в неволю, перепродавал их [122] в другой отдаленный народ. Современный черкес хочет подражать громким подвигам своих народных нартов (гигант) и тле-хупхов (рыцарей) о хищничестве которых гласите ему народное предание и народные песни. Наконец, для современного черкеса хищничество поныне (выражаясь по европейски) есть единственное средство сделать себе состояние, вес и доброе имя. Воспитываясь у аталыка, черкес с детства приучается к оружию и лошади, с 16-ти лет начинает вместе с аталыком ездить на воровство и как младший в партии он должен ночью караулить лошадей, заботиться о их продовольствии и услуживать хищникам, которые с аффектацией стараются показать ему свое неуважение, как к мальчишке, недоказавшему еще ни храбрости, ни хищнических способностей. Многократное участие в хищничествах и храбрость в отстаивании похищенного, мало по малу, снискивают молодому горцу вес и уважение, его начинают приглашать на все хищнические предприятия; отличившийся в набегах начинает сам собирать партии и количество собранных участников есть вывеска его достоинства. Посвящаясь на эту жизнь, он похищенных быков, лошадей и баранов раздает знакомым, потому что наездник должен иметь щедрую руку. Одного только он не можеть подарить - это заветного (махлуфе) оружия и лошади, подаренных ему друзьями. Он ходит оборванным, питается по знакомым и так проходит его молодость в тревогах и набегах.

При осторожности жителей, хищничество не всегда удается, часто случается за украденного коня или быка поплатиться жизнью или увечьем. Но в трудности состоит вся слава хищничества. Впрочем хищник не всегда далеко ищет добычи. Когда отряд строил одно укрепление за Кубанью в 1848 году, князь одного из ближайших кабардинских аулов постоянно снабжал отряд порционным [123] скотом за очень умеренную цену. После оказалось, что он с товарищами без церемоний угонял скотину у своих подвластных, и подвластные терпели это и никогда не жаловались, потому что дело делалось ловко.

Черкес, влюбившись, чтобы избавиться от издержек и тягостных церемоний правильного сватовства, подговаривает любимую им девушку к побегу, увозит ее под покровительство родных или близких знакомых, которые, принимая его и невесту его под свою сень, могут тем самим подвергнуться мщению всех родных похищенной невесты. Подарками и посредничеством родные невесты умилостивлены, калым им весь выплачен или уплата его разложена на сроки, и спокойный с этой стороны черкес продолжает свою хищническую жизнь, пока или не падет в бою, или не сделает себе громкого имени в горах. А чтобы себе сделать громкое имя в горах, ему нужно много трудиться. Так проходят средние лета его жизни. Усталый и израненый он наконец перестает хищничать. Тогда он посылает по знакомым, чтобы ему подарили что нибудь на обзаведение. Все его друзья, которые получали от него подарки, обязаны ему прислать на обзаведение лошадей, баранов, быков и прочего. С этого времени он делается хозяином и только от скуки, по временам, ездит на хищничество. Снискав себе имя и вес, он является на народных собраниях, ищет популярности в своем народе, сообразно способностям своим играет роль более или менее важную на народных вечах и разбирательствах. Здесь он может добиться до высшего предела честолюбия,

т. е. сделаться языком народа (тлегубзыгъ). Эхо название дается черкесами храбрейшему в бою, красноречивейшему на вече, разумнейшему на разбирательствах и судебной расправе. Этим поэтическим названием - язык народа черкес обозначает человека, который есть выражене всех [124] высоких качеств своего народа, и один умеет высказать ясно, чего и целый народ желает и что он чувствует. Голос языка народа на вечах и при всех предприятиях решителен, увлекает весь народ и ворочает им по мвоей воле. Все смиряются перед его умственным могуществом. Кто не хищничает, тот не уважаем в народе, молодежь его преследует, насмешками, он на старости будет без веса и уважения, женщины его презирают. Черкешенки любят славу и доблесть: молодость мужчины, его красота и богатство ничто не значат в глазах черкешенки, если ищущий ее руки не имеет храбрости, красноречия и громкого имени. Черкешенка при выборе жениха всегда предпочитает седого удальца юноше богатому и красивому. Я считаю излишним писать какое влияние имеет эта любовь женщины к славе на характер народа и дух юношества. Если бесславие и неуважение есть удел дворянина, чуждающегося войны и хищничества, зато громкая слава сопутствует смелому наезднику. Сочиняются песни про его подвиги, имя его в горах громко известно. Все нынешние старшины закубанского края были хаджиретами. В последнее 20-тилетие никто не пользовался такой славой как Джембулат Болотоков, князь темиргоевский, Магомет-Аш Атажукин (Не менее Магомет-Аша славился в горах и его белый конь Трамовского завода. Е. В.), князь кабардинский, убитый недалеко от Ставрополя в 1846 году; Айтек Кануков, князь бесленеевский, убитый под укр. Зассовским в 1845 году и Али-Харцизов (В 1836 г. Али-Хырсыз или Харцизов, собрав партию абадзехов и убыхов в 1500 челов., перешел Кубань у поста Черноморского, пробрался мимо Тохтамышевского аула к станице Бекешевской и оттуда бросился на Кисловодск. Большая часть хищников была о дву-конь. Убив в Кисловодске несколько человек и захватив в плен 6 казаков, партия пустилась обратно за Кубань, но была встречена генералом Зассом и рассеяна. При отступлении от Кисловодска Али-Хырсыз получил рану и умер на пути. См. Филипсона, Воспоминания, стр. 102 и 109. Е. В.), убитый на Фарсе в 1841 году. Этот [125] последний, менее знаменитый по происхождению, чем Джембулат Болотоков, был глубоко уважаем черкесами за необыкновенную храбрость и рыцарские чувства. В нынешнее время громкою славою пользуются Канамат Тлаходуков, Генартук Шогенов, Ахло Ахлов и султан Ериг Казильбеков.

Страсть к хищничеству у черкес повсеместна. Ловким и дерзким воровством отличаются убыхи. Перейдя мелкими партиями, по два и по три человека, через главный хребет, в самую жестокую зиму, они обворовывают махошевцев и верхних абадзехов, которые тоже ловки в воровстве. Терпение, настойчивость, смелость, самоотвержение в хищничестве изумительны. Трудно пересказать все трудности, преодолеваемые убыхами. Сколько прекрасных качеств духа человеческого, истраченных на такое низкое назначение! С 1835 года хищники приняли название хаджиретов (Выражение это неточно. Хаджиретами назывались приверженцы учения, проповедывавшего за веру. У черкесов война эта выразилась в усилении их хищнических набегов в наши пределы. Е. В.). Воровство приняло религиозный характер. Хищничество и набеги в наши пределы считаются делом душеспасительным, а смерть, понесенная на хищничестве в русских пределах, дает падшему венец шагида или мученика.

Духовной деятельности и честолюбию человека нужен исход и проявление. Не имея на своей родине ни наук, ни искусств, ни литературы, горцы не знают другого средства сделаться известными как посредством хищничества. И это будет продолжаться, пока христианство не переработает понятий и не даст другого направления умам и кипящей деятельности, которая ищет своего обнаружения. И потому одним из важнейших вопросов для нас, как завоевателей есть то, чтобы дать черкесу поприще для его честолюбия и тем отвратить молодого человека от хищничества. [126] По необразованности горца он в настоящее ремя может быть полезным только в военной службе; но, постепенно воспитывая детей горцев в гражданских учебных заведениях, можно направить их умы к более мирным целям. Черкессы, как и все наши кавказские горцы, чрезвычайно честолюбивы: те, которые служат в милиции и ходит с нами в набеги против непокорных, храбры в бою и стараются отличить себя. Офицерский чин, медали и ордена составляют предмет их стремлений. Для получения их они готовы на все. Тонкость ума, весьма шаткая мораль, при тщеславии и честолюбии, нередко делает их искателями и интриганами. И надо им отдать полную справедливость, что в искательстве и интриге они мастера и не имеют себе равных.

Семейная жизнь. Черкесская женщина. Черкесская княжна или дворянка также отдается в аталыки, где и остается до 12-ти или 13-ти лет, а иногда и до замужества. Обыкновенно княжна отдается на воспитание жене богатого дворянина (тляхо-тлаж), имющего свой аул вблизи княжеского аула. С 6-ти лет надевается на девушку сафьянный корсет, надевается с тем, чтобы дать девушке стройность и тонкость стана, и в этом корсете она остается до замужества. Тесный корсет стесняет все движения девушки, и грудь у нее не растет совсем. Выходя замуж девушка снимает корсет и грудь в две недели вырастает.

Вообще замечаюсь, что у женщин, носивших корсет, эти органы лишены красоты. У абадзехов и некоторых шапсугских фамилий девушки корсетов не носят.

Аталычка девушку учит женским работам, объясняет ей будущее ее положение и обязанности. Как низшая по происхождению, аталычка своей воспитаннице — княжне отдает первое место, наблюдает строжайший этикет. Обращение черкесских девушек скромно и исполнено [127] достоинства. Красота их известна всему свету: правильные черты лица, стройный стан, маленькие руки и ноги, в поступи и движении есть что-то монументальное, гордое, достойное. Все, которые могли присмотреться к черкесским девицам и женщинам, говорят, что между ними есть такие красавицы, при виде коих невольно останавливаешься пораженный изумлением. Девушек грамоте никогда не учат.

Возвратившись из воспитания в отеческий дом, девушка остается до замужества при матери. Здесь на аульных свадьбах она может видеть молодых князей, танцевать с ними, здесь молодой князь может дать заметить княжне свою любовь взглядом и выстрелами в ее честь, когда она танцует кафеныр (танец в роде лезгинки). Разговор и обяснение с девушкой не допускаются. Жених, через друзей и доверенных женщин, должен узнать чувства девушки, и тогда он сватается или уговаривает девушку к побегу. Если девушка согласна на побег, то в назначенный день, одевшись прилично, ожидает его ночью вблизи аула. Жених является с друзьями, схватывает девушку на лошадь и скачет быстро, стараясь избегнуть погони. Брак посредством похищения считается благороднее брака по сватовству и избавляет жениха и сватов от многих неприятных церемоний; свадьбы пируются шумно, а на свадьбах князей и богатых дворян бывают, под шумок, неумышленные убийства, которые не сопровождаются кровомщениями.

После брака тотчас наступают переговоры о калыме. За дворянку платится 1200 рублей серебром, за крестьянку 600 руб. сер.; величина же калыма за княжну зависит от того, из какого дома берется невеста. Во всяком случае не менее 2-х тыс. руб. сер. Часть калыма нужно уплатить тотчас после свадьбы, деньгами или скотом, лошадьми и прочее. Другая часть калыма остается в семействе, как [128] собтвенность жены и почти никогда не выплачивается. Обхождение мужа с женою скромно и деликатно. Молодой муж не позволяет себе видеть жену днем, а непременно ночью и то украдкой. Видеть жену днем, входить к ней в саклю и разговаривать с нею в присутствии других может себе позволить только пожилой простолюдин, а князь и дворянине никогда. Днем княгиня занимается шитьем, тканьем галунов, сакля ее наполнена женщинами и девушками ее аула, работающими под ее руководством. Она может принимать у себя в сакле родных обоего пола и почетных гостей. Сакля мужа и кунацкая, где принимают гостей, составляют особые строения. В присутствии княгини наблюдается всеми присутствующими женщинами строгий этикет; за неприличное слово, даже за движение строго взыскивается. Жена одного из конвойных князя позволила себе в присутствии княгини темиргоевской, жены Джембулата Айтекова, какое-то незначительное неприличие. Княгиня, не сказав ей ни слова, тотчас велела вооруженным прислужникам идти на выгон и взять пару быков, принадлежащих этой женщине. Быки были приведены на княжеский двор, убиты и отданы на съедение княжескому двору и прислуге.

Женщины черкесские очень горды своим происхождением; княгини и дворянки отлично знают старшинство родов княжеских и дворянских, важность каждого рода; все это изустно передается из поколения в поколение: истинно аристократическая черта. Нравственность черкесских жен довольно строга; но примеры неверности нередки, особенно у шапсугов, где женщины необыкновенно хороши и кокетливы. Там, при ревности мужей, больше всегда случается неверности жен, кровавых историй и убийств за женщин. Не менее того любят шапсуги волокитство (пе-тхапсеныр). В прежнее время нравы были свободнее, и каждая женщина должна была иметь своего любовника (ч-ас); это была [129] вывеска достоинства женщины. Мужья гордились тем, что жены их любимы другими мужчинами. Теперь не то, любовь считается чувством неприличным и надо скрывать ее в тайне.

Хотя многоженство дозволяется обычаем, но немногие черкесы имеют более одной жены. Причина этому есть дороговизна содержания лишней жены, а главное ревность жен и ненависть их между собою. В случае, если у черкеса нисколько жен, то каждая жена имеет особую саклю (в одной сакле не уживутся) и особую прислугу. Но и это не всегда помогает. Жены, не смотря на отдаленные жилища, не в состоянии поладить между собою, и старшая жена при малейшем предпочтении, оказанном второй жене, например, при неравномерной покупке нарядов, делает много нeпpиятностей и беспорядка в доме. Считая себя обиженной, первая жена призывает на помощь своих родных. Начинается разбирательство, и иногда дело доходит до того, что муж или разведется с первою женою или должен отослать вторую жену домой. Черкешенки не в таком глубоком рабстве, как на востоке. Обиженная мужем женщина терпит долго из самолюбия и скрывает свое положение; но в крайнем случае, она тотчас обращается к родным, которые потребуют удовлетворения от мужа.

Все сословия женятся на равных себе. Княжеские дети, происшедшие от неравного брака, называются тумаками или джанками и считаются не более как дворянами 2-го разряда. С крестьянскими девушками княгини обходятся ласково обучают их работать. Когда крестьянка выходит замуж за крестьянина другого владельца, то князь получает от этого владельца калым наличными деньгами 600 рублей серебром, из которых часть дает отцу девушки. Разводы допускаются; муж, если считает свою жену преступною, отсылает ее в дом ее отца, потребовав возврата [130] данного за нее калыма. Отсылка жены есть кровавая обида и подвергает мужа большим неприятностям, а иногда и кровомщению со стороны братьев и семейства жены. Черкесские женщины, как и везде, имеют большое влияние на мужей, поджигая их честолюбие и вражду.

Если мужем овладела лень, то жена обязана возбудить деятельность мужа и выгонять из дому, чтобы он не засиживался, а привозил домой добычу.

Наследство после смерти отца сыновья делят между собою поровну. Старший сын имеет преимущество сверх своей части выбрать себе из каждого рода вещей по одной лучшей, например одну лошадь, одного быка, одну шашку и прочая. Младший сын сверх своей части получает одну какую нибудь вещь, например лошадь или шашку. Средний сын получает только свою часть. Дочери, по адату, ничего не получают в наследство; по шариатy же дочь получает 1/6 часть тереке, т. е. такого имущества, которое досталось отцу ее по наследству от умерших родственников.

Право поземельной собственности. По понятиям черкес земля принадлежит не лицу, но целому обществу. Вода и лес принадлежит всем без исключения. В случае, если соседнее общество займет под посев или пастьбу участок, ему непринадлежащий, то возникают споры между обществами. Рубка же лесу на топливо и постройки в чужом обществе не воспрещаются. Каждое семейство берет себе земли сколько ему нужно для запашки. О продаже земли, передаче ее в наследство, уступке за калым не было никогда речи, и мы первые познакомили черкес с мыслью, что землю можно превратить в деньги. Постройка аулов самая простая. Дома (уна) у князей, также как и у простолюдинов турлучные, чисто обмазанные глиной, крыши камышевые, внутри сакли очаг с полукруглой обширной трубой. Впереди дома князя или зажиточного дворянина построена [131] кунацкая сакля (хачеш) для приема гостей, опрятно содержанная. На очаге постоянно горит огонь; кругом стены вешалки для оружия гостей. В углу сакли свалены ковры и подушки, которые раскладываются по мере надобности. Позади кунацкой сакли расположены сакли князя, его жены и его прислуги, навесы для лошадей и баз для скота. Все это обнесено забором. Поблизости княжеского жилья расположен аул князя (пшеуна-хабль), там живут его крестьяне и вольноотпущенники. Их специальное занятие есть земледелие и пастьба скота. Половина их труда принадлежит князю. Несколько подальше расположены сакли пше-уна-огг, вольных жителей и дворян, составляющих, так называемый, дом князя. В случае поездок князя, пше-уна-огг составляет свиту князя, ходит с ним на войну. В случае приезда к князю гостей, почетные гости располагаются в кунацкой сакле князя, а свита гостей располагается на квартирах в саклях пше-уна-огга, где и получает все, что нужно для продовольствия своего и своих лошадей.

Деревня (куодже) дворянина (тляко-тляжа) также составлена, как и деревня князя; кроме того в ауле дворянина живут дворяне (уорки) 2-го и 3-го разрядов, причисленные к фамилии тляко-тляжа. Это все люди вольного происхождения, отличные наездники, голы как соколы, а потому хищничество есть для них единственное средство пропитания. Тляхо-тляж такой же хозяин в своем собственном ауле, как князь в своем.

Князь с подвластных не берет никакой дани за землю также точно и тляко-тляж со своих подвластных ничего не берет. О подати черкесы понятия не имеют, а каждый владелец живет тем, что для него сделают его крестьяне. Обязанности подвластных к князю незначительны. В Большой Кабарде князь получает с подвластных ясак медом, дровами и барантою. Это есть право завоевателя, а за [132] Кубанью оно неизвестно. По обширности земель, прежде занимаемых черкесами, они никакой цены земле не приписывали, но теперь уже начинают чувствовать стеснение. Переселение аулов с места на место очень часты; аул, истощив кругом себя землю, переходит на другое место. Земли им для земледелия нужно немного. Садоводством и огородами черкесы не занимаются. По мере нашего утверждения в крае, те черкесские народы, которые не хотят нам покориться, отступают подальше в леса и трущобы за реку Белую. Аулы, переселяясь, выбирают себе крепкие места и стараются иметь вблизи себя лес, куда бы можно было убежать в случае нападения. Безопасность убежища предпочитается в таком случае приволью житья на равнине. Искуство укреплять аулы еще неизвестно черкесам.

Качества и пороки народа. Жизнь, проводимая в опасности, развивает присутствие духа, быстроту соображения, телесную красоту, гибкость и силу. Если когда нибудь этот народ воспримет христианскую нашу цивилизацию, то в науках и искуствах он может сделать огромные успехи.

Ныне все способности устремлены на хищничество и войну. Черкес также легко охлаждается, как легко увлекается влиянием настоящего мгновения. В обращении с соотечественниками он вежлив и приличен, почтителен к старшим; откровенен, говорит смело и резко, что думает. Манера развязная и ловкая, простая и вместе с тем достойная. Князья и дворяне отличаются особенною вежливостью и исполнением, так называемого, дворянского обычая (уорк-хабзе). Ко всему иноплеменному черкес питает закоснелую вражду. Гордится своим черкесским происхождением, ногайцами пренебрегает и считает их ниже себя, но в уважение того, что ногайцы магометане ставят их выше армян и евреев. О военных подвигах своих черкес никогда не говорит, это считается в высшей степени [133] неприличным; хвастовство не в моде. В обращении с нами, русскими, немирный черкес как будто каменеет, холоден и натянут; видно желание обмануть и oпасениe не быть обманутым нами. О жизни и обычаях своих говорит с нами неохотно. Легкомыслен на обещания, но о скором исполнении обещанного черкес мало думает. Страх на него действует сильно и мгновенно, но он скоро оправляется и продолжает прежнее, как бы дорого за это не поплатился. С чрезвычайною гибкостью переходит от пирушки к деятельности, от молитвы к воровству, от благочестия к злодеянию. Религия есть единственная его твердая опора; но когда он не боится наблюдения соотечественников, то легко уклоняется от исполнения религиозных правил. Также точно и в бою. Когда черкес в составе большой партии и принужден сражаться в присутствии своих сородичей, то из самолюбия готов совершить подвиги самоотвержения; он знает, что его подвиг видят все, и что он будет вознагражден общею молвою. Но на одиночных хищничествах, где нет свидетелей его поведения, он не всегда хлопочет о блеске подвига а старается поскорее убить, обобрать, украсть что попало и убраться, избегая погони. К деньгам жаден; за деньги готов на убийство, на измену; но, получив деньги, он готов раздать их кому попадется с щедростью и легкомыслием. Примеры скупости редки. Да и нельзя ему быть скупым и привязываться к чему нибудь, когда по первому слову, по первому намеку черкес должен немедленно подарить вещь нуждающемуся. Стоит только похвалить чекмень, лошадь или другую вещь, черкес тотчас вам ее дарит. Не менее того, когда пойдет дело на самолюбие, то черкес готов 20 лет тягаться за какого нибудь украденного у него теленка. Тогда спорам и разбирательствам нет конца. В одном и том же человеке вы найдете странным образом соединенными и любовь к приобретению, дошедшую [134] до сутяжничества и щедрость, доведенную до неуважения, или лучше сказать до отрицания права на свою собственность. Характер энергический и многосторонний, в котором, не смотря на видимое легкомыслие, кроется твердая настойчивость и верa. Присмирев при виде явной опасности, черкес, по миновании ее, опять враждебен нам. Наущаемый своим духовенством, во имя веры он почитает войну с неверными делом священным и душеспасительным и не перестает враждовать, пока подвинувшееся укрепление или станица наша не убедит его в возможности скорого и неизбежного наказания. Как только линия наша подвинется вперед и черкес убедится в невозможности продолжать войну, то он уходит дальше в горы или превращается в мирного. Но на мирную жизнь черкес решается не прежде, пока необходимость ясно его не убедить, что борьба бесполезна.

В аулах, во время очистки кукурузы, на свадьбах любят танцовать. Есть два рода танцев: угг, где вся молодежь попарно образует круг и ходит с большой или меньшей быстротою; музыканты в середине круга. Кафеныр род лезгинки, танцуется соло девушкой или мужчиной; присутствующие плещут в ладоши, молодежь в честь хорошеньких танцовщиц стреляет из пистолетов и винтовок. Чем больше выстрелов, тем больше чести. При всех увесилениях и танцах наблюдается большое приличие и скромность относительно девиц. Черкесы умеренны в пище, терпеливо переносят голод, в особенности во время воровства; но в гостях любят наедаться и напиваться аракою и балбузою (марвазия) без меры. Пища приготовляется весьма опрятно и очень недурно. Богатые классы живут довольно опрятно, но бедные не отличаются этою добродетелью; ходить оборванным не составляет малейшего стыда как для богатых, так и для бедных. Пренебрежение к щегольству обозначает даже настоящего наездника. [135]

Гостеприимство есть одна из важнейших добродетелей черкеса. Гость приезжает со свитою к какому нибудь князю или тляко-тляжу и живет у него неделю или две, или сколько ему заблагорассудится; выезжая, приговорится к подарку и получает его. Хозяин обязан отъезжающего гостя проводить до границы своих земель. Тягости гостеприимства уравновешиваются взаимностью, потому что двери всякого открыты для всех. Беднейшие сословия также гостеприимны, как и высшие, и бедный человек, даже крестьянин, угостит чем может и накормит лошадей, а чего не имеет сам, то займет у других. У черкес негостеприимство считается большим пороком, и есть пословица —  "ты ешь один (не делясь), как ногайский князь". Бесленеевскиe крестьяне слывут у черкес скупцами и негостеприимными, а у прикубанских ногайцев нет даже кунацких, исключая князей.

Князь или тляхо-тляж, которого богатство известно, несет большие обязанности. Кроме исполнения обязанностей гостеприимства, он должен быть щедр и делиться своим добром. К нему, например, приежает так называемый гость с просьбой (хаче-уако) и, пожив у него сколько ему заблагорассудилось, просит князя подарить ему десять лошадей, да двадцать быков, да сотню другую овец, или крестьянина, и князь обязан удовлетворить просителя. Эта обязанность дарить гостей напоминает обычай древних эллинов. Улисс, во время своего путешествия, везде брал подарки и воротился домой в Итаку, собрав подарками значительное сокровище.

Текст воспроизведен по изданию: Этнографический очерк черкесского народа. Составил генерального штаба подполковник барон Сталь в 1852 году // Кавказский сборник, Том 21. 1900