СОЛТАН В.

ЗАНЯТИЕ САЛАТАВИИ В 1857 ГОДУ

IV.

Усиление салатавского отряда двумя батальонами самурского пехотного полка. Отправление 2-го. дивизиона северских драгун на плоскость для охраны шамкальских владений. Содействие наше к выселению жителей из аула Чортау. Зима. Выступление кавалерии из отряда на шамхальскую плоскость. Возобновление незначительных тревог на нашем сообщении. Сведение о новом неприятельском сборе. Занятие нашими войсками нового Буртуная. Расположение прибывшего сборища в окрестностях Буртуная. Незначительные нападения и орудийная стрельба по занятому нами новому Буртунаю. Окончание постройки штаб-квартиры.

Спешные и обширные работы, предстоявшие салатавскому отряду по постройке штаб-квартиры полка, укреплений и отдельных башен на соседних высотах, а также рубка просек, конвоирование транспортов и заготовление на зиму для гарнизона дров и сена, побудили князя Орбелиани просить главнокомандующего (в рапорте от 26-го июля) об усилении салатавского отряда двумя батальонами пехоты. В случае же неимения для этого свободных батальонов, командущий войсками находил возможным прекратить пока разработку военно-ахтынской дороги и передвинуть два батальона белевского пехотного полка из самурского округа в Кази-Кумух, а два батальона ширванцев, там находившиеся, направить в Салатавію. Это [372] представление было уважено, но князь Орбелиани счел более удобным перевести ширванцев из Кумуха на кутешинские высоты, а бывшие там 2-й и 4-й батальоны самурского пехотного полка, с полковым командиром, полковником Лисовским, призвать в отряд к Буртунаю. Это подспорье тем более было необходимо, что болезненность еще не прекратилась и отнимала много рабочих рук; кроме того, усиление отряда пехотными частями, составляя главное средство к достижению предположенной цели, в то же время давало возможность князю Орбелиани позаботиться о мерах к большей безопасности нашей пограничной линии, в особенности со стороны бурундук-кальского ущелья, откуда горцы могли являться неожиданно к селениям мехтулинского и шамхальского владений. В виду последнего обстоятельства и в предотвращении его, в особенности с удалением из Салатавии шамильских скопищ, направлен был в шамхальское селение большое Казанище 2-й дивизион северского драгунского полка, находившийся на Ибрагим-Дада. Первый дивизион остался на этой холодной горе, прозванной солдатами «Ибрагим-беда». Грязь, растоптанная перемещавшимися коновязями была невыносимая, и хотя место стоянки было окопано, но все же не было обеспечено от нападения неприятеля из окрестных балок, вследствие чего приходилось выставлять много постов, в особенности ночью, и по направлению к хубарским высотам, откуда пролегала к лагерю волнистая покатость, доступная для движения кавалерии. Прозябая на неприветливой «Ибрагим-беде», драгуны транспортов не сопровождали, но были летучей охраной окрестной местности. Для предоставления же им свободы действий в полном их составе и для содержания караулов во время очередного ухода ширванцев с колонною в Евгениевское укрепление, из теренгульского[373] лагеря приходили две роты самурцев (2-я и 11-я), офицеры которых не раз пользовались гостеприимством драгун, в особенности капитана Ковако и командира дивизиона подполковника Петрова, героя Кюрюк-Дара (Ныне командир 8-го армейского корпуса.). В одно из таких пребываний самурцев на Ибрагим-Дада, где они размещались в палатках отсутствовавших ширванцев, с раннего утра, когда только что на дальнем горизонте показалось солнце, послышались выстрелы часовых. Самурцы и драгуны увидели возле самого лагеря, со стороны Хубара, человек до двухсот конных горцев, которые, гарцуя на бойких лошадях, постреливали по лагерю. Что за причина была этого и дерзкого наезда — неизвестно, если только они не поджидали движения на водопой, происходившего обыкновенно в эту сторону. Впрочем, они джигитовали недолго, и лишь только заметили выбежавших из палаток солдат, как тотчас же ускакали но направленно к хубарским высотам. Драгуны бросились к лошадям, которые были оседланы только в дежурной части, и понеслись врассыпную, целым дивизионом, большею частью без седел и на одних уздечках. Вторая рота поспешила вслед за драгунами — для поддержки их в случае засады; но драгуны занеслись версты за четыре, не настигнув горцев, успевших скрыться в лесу.

Такие тревоги на Ибрагим-Дада были не редки, и они отчасти развлекали однообразность стоянки.

Между тем, с отсутствием Шамиля, салатавские жители разделились на две партии: одни оставались преданными Шамилю, другие предпочитали подчиниться новому порядку. В числе последних, самыми деятельными сторонниками были жители селения Чортау, переселившиеся из разоренного Черкея; но, опасаясь мщения Шамиля, [374] подозревавшего их в сношениях с нами и поручившего гумбетовцам наблюдать за ними, они обратились к князю Орбелиани с просьбою дозволить им выйти с семействами в отряд к Буртунаю. Желая содействовать полезному для нас во всех отношениях началу, князь Орбелиани, для поддержания выходцев, назначил колонну из двух батальонов пехоты (3-го апшеронского и 3-го дагестанского), при двух горных орудиях, с конно-иррегулярным полком. Колонна эта, под начальством генерал-майора Волкова, в ночь на 30-е августа, выступила по весьма лесистой местности к селению Чортау, находившемуся в стороне и впереди нового Буртуная. В окрестности последнего, для связи с выступившей колонной, поставлен был 1-й батальон кабардинского пехотного полка, с двумя легкими орудиями.

Движение производилось в тишине, чтобы не возбудить тревоги в окольных аулах; но когда стали приближаться к Чортау — послышались ружейные выстрелы в том же направлении, где аул. Там уже шла перестрелка выходцев с гумбетовцами и дылымовцами, которые, следя за действиями жителей селения Чортау, заметили их сборы и хотели им воспрепятствовать. Генерал-майор Волков, став на позиции, послал на выручку жителей две роты дагестанского пехотного полка и конно-иррегулярный полк, в сопровождении которых, для руководства ими, поехал начальник штаба подполковник Радецкий.

Оставалось около двух верст до селения, где шла перестрелка, и конно-иррегулярные всадники понеслись вперед. Одно появление их черного полкового знамени, хорошо знакомого в горах, произвело переполох среди горцев, окружавших селение. Они бросились врассыпную в лес, настигаемые и поражаемые ударами шашек, и только там опомнились и начали стрелять. Рассвело. [375] Жители торопливо выходили из селения со своими пожитками, женщинами и детьми, сопровождаемые всадниками, часть которых, между тем, спешившись, начала выбивать горцев из леса, по указанию подполковника Радецкого, находившегося с бывшим при нем старшим адъютантом штаба войск, поручиком Наливайко, не далее ста шагов от опушки леса. В это время оттуда, послышался голос: «бу, генерал!» и тотчас же Наливайко быль тяжело ранен в надбровную кость, где пуля и засела. Он был на серой лошади (масть в то время предпочитавшаяся начальствовавшими лицами) и потому был принят за генерала. Сверх этой, к сожалению, потери, у нас еще было пять человек убитых и пятнадцать раненых конно-иррегулярного полка, а также ранен один казак.

Все выходцы доставлены были благополучно в отряд. Их оказалось сорок семейств, состоявших из 110-ти душ; между ними находился бывший черкеевский старшина известный Джамал. Старик этот, с выкрашенной в красный цвет бородою и в красной же одежде, заметно выделялся из числа остальных выходцев, между которыми было несколько его сыновей.

Пример жителей Чортау сильно подействовал на все население Салатавии, и вслед за тем, многие семейства из Зубута и других мелких деревень начали выходить к отряду, пользуясь каждым удобным случаем, дававшим возможность скрыться от надзора и преследования строгого исполнителя шамильской воли — гумбетовского наиба Абакар-Дибира.

Погода, между тем, из туманной, по временам дождливой, превратилась в совершенно зимнюю, со снегом и порывистым ветром, при морозе, доходившем до пяти градусов. Это много препятствовало каменным работам, а также движению транспортов по евгениевскому подъему, [376] где грузовые арбы, в особенности с крепостными орудиями в 90 пудов, взбирались по снегу с большими трудами и задержками.

Преждевременные зимние холода в Салатавии, начавшиеся в первой половине сентября, хотя причинили большие задержки в работах, в особенности каменных, и в доставке закупленных материалов, но, в отношении гигиеническом, они были полезны тем, что вымораживали грязь, не просыхавшую целые месяцы, и тем способствовали прекращению эпидемии. Теперь оказалось вполне необходимым, и даже более чем когда-нибудь удобным, хоть временно спустить кавалерию на шамхальскую плоскость и избавить от стужи лошадей, которые, при своей многочисленности и при прекращении травяного довольствия, затрудняли продовольствие артиллерийских и подъемных лошадей. Последние и без того с трудом добывали корм по северному склону хубарских высот, где, к стороне Дылыма и Зубута, отыскивалось местами заготовленное неприятелем сено.

В то же время спущен был с Ибрагим-Дада и 1-й дивизион северцев, который расположился на плоскости в шамхальском селении малом Казанище, невдалеке от спуска в бурундук-кальекое ущелье. Теперь горцы считали себя более безопасными в своих действиях, не будучи угрожаемы налетом драгун или конно-иррегулярных всадников. В конце сентября они предприняли ряд незначительных нападений на наши колонны, а также на маркитантский скот, пасшийся на обнаженных от снега площадках, но каждый раз с уроном были отбиваемы подоспевавшими вовремя пехотными частями. Вскоре эти бесплодные затеи вовсе прекратились. Лазутчики же сообщили, что Шамиль, потеряв уверенность в успехе дальнейшей обороны своих владений, составлял в Андии и Гумбете новые сборища, которые, под начальством сына его [377] Кази-Магомы, должны были на днях прибыть в Салатавию в Аух, для противодействия дагестанскому и чеченскому отрядам. В виду этого, князь Орбелиани, пользуясь успешным производством работ, которые, с потеплевшей погодой, много подвинулись вперед, решился отвлечь некоторое число войск от рабочих нарядов и предупредить неприятеля занятием нового Буртуная, откуда предстояла отряду рубка просеки к Дылыму.

С этою целью, в ночь на 5-е октября, колонна из четырех батальонов (21-го стрелкового, 1-го кабардинского, 3-го и 4-го апшеронских), с ротою сапер и двумя горными орудиями, под личным начальством князя Орбелиани, двинулась по большой гумбетовской дороге к новому Буртунаю, а полковник Ракуса, с 1-м и 4-м батальонами, командуемого им дагестанского полка, направлен был по весьма лесистой и пересеченной местности в обход главных буртунайских укреплений. Вслед за первой колонной шли в резерве 2-й самурский и 2-й дагестанский батальоны, с двумя легкими орудиями. Новый Буртунай, как уже сказано, был чрезвычайно сильно укреплен во время пребывания здесь шамильских скопищ. Он окружен был высоким бруствером, увенчанным турами, поставленными один на другой в три ряда. В местах доступных, перед бруствером вырыт был ров, глубиною в две сажени, а со стороны глубоких и лесистых оврагов, окружавших большею частью аул, верхние крутизны их были срыты почти отвесно. Шамиль, имея в виду сделать новый Буртунай точкою опоры для своих противодействий, в особенности дагестанскому отряду, приложил много трудов к укреплению этого пункта, и охрану его поручил гумбетовскому наибу Абакар-Дибиру, с двумя стами гумбетовцев.

Войска колонны шли в полной тишине, не встречая [378] по пути неприятельских караулов, а подойдя ближе, заметили, по огням в селении и по движению там людей, что неприятель находился настороже. Головная часть колонны приостановилась на время, чтобы задние люди могли стянуться, но так как на небе уже забелел рассвет, то, не теряя времени и соблюдая ту же тишину, войска начали подвигаться ближе к стенам селения. Неприятель безмолвствовал, и, казалось, что можно будет застать его врасплох; но неприятельский секрет, бывший впереди селения, на кладбище, открыл ружейный огонь и поднял тревогу. Тогда таиться было не для чего более: саперы, стрелки и кабардинцы бросились к селению, спустились в ров, в одно мгновение овладели бруствером и, сорвав туры, кинулись внутрь. В то же время дагестанцы ворвались в селение о другой стороны — и в несколько минут новый Буртунай был в наших руках. Неприятель вначале хотя и открыл огонь, но, поражаемый со всех сторон, остановил перестрелку и бежал. Потеря наша заключалась в 16-ти нижних чинах и одном черкеевском выходце раненым.

Скопища Шамиля, о которых сообщали лазутчики в то же утро показались из Гумбете. Они спокойно направлялись к новому Буртунаю; но, увидев, что селение нами зянято, и получив навстречу несколько снарядов из легких орудий, быстро повернули к Алмаку. В новом Буртунае оставлены были три батальона с четырьмя орудиями; с остальными войсками князь Орбелиани в тот же день возвратился в главный лагерь, для окончания работ.

Теперь снова наш отряд имел перед собою значительные неприятельские силы, возбуждавшие воинственное настроение в войсках, предававшихся труду; но сын Шамиля Кази-Магома, расположив свои скопища в Алмаке, Чортау и частью в лесах между новым Буртунаем и [379] Дылымом, довольствовался стрельбой из орудий по новому Буртунаю и время от времени посылал мелкие партии на наши сообщения и вокруг лагерей. Но и эти незначительные операции неприятеля были остановлены сильною стужею, доходившею до десяти градусов, и только по прошествии нескольких дней полного бездействия, именно 15-го октября, когда холод немного смягчился, горцы ожили, и партия до 200 человек, при следовании колонны из Евгениевского укрепления, напала на транспорт, у подъема на Ибрагим-Дада, но цепь ширванцев и прискакавшая из авангарда сотня конно-иррегулярного полка, сопровождавшая, вместе с ширванцами, колонну, ударив на неприятеля, отбросили его в овраг. У горцев было двое убитых и несколько раненых.

В тот же день, в одиннадцать часов утра, Кази-Магома, выдвинув три орудия с пешей партией на высоты при выходе из мичик-кальского ущелья, открыл огонь по новому Буртунаю и по колонне, следовавшей оттуда в главный лагерь. Наши легкие орудия не замедлили ответом из буртунаевской батареи и передового укрепления, заставляя неприятельское прикрытие разбегаться в стороны после каждого снаряда; в то же время четыре роты стрелков и кабардинцев, направившись из передового укрепления во фланг неприятелю, заставили его поспешно отступить и увезти свои орудия.

19-го октября опять повторилась орудийная стрельба по новому Буртунаю. Лишь только она была открыта — из леса, пересеченного оврагами, показалась значительная партия. Но ее заметили с шанцев селения и встретили огнем. После оживленной с обеих сторон перестрелки и нескольких наших удачных выстрелов из легких орудий и полупудовой мортиры, горцы прекратили пальбу и скрылись в чаще окружавшего леса. Они, по всей [380] вероятности, не знали о численности гарнизона и покушались неожиданным нападением возвратить утраченный пункт, столь тщательно ими укрепленный и так легко потерянный.

Между тем, работы по постройке штаб-квартиры, с прекращением свирепствовавшей в первой половине октября стужи, сменившейся рядом ясных дней, шли успешно, и, за исключением внутренней отделки казарм, к 20-му октября были окончены. По отслужении в тот день литургии и благодарственного молебна, последовало освящение новой штаб-квартиры, при громе, с ее каменных стен, крепостных орудий, возвестивших Салатавии о начале нового периода ее существования.

V.

Местность предстоявших работ по проложению просеки. Занятие путевого неприятельского редута. Возобновление неприятельских нападений на наше сообщение. Поиск к Зубуту и Хубару. Состояние работ на просеке. Покушение Кази-Магомы воспрепятствовать нашим лесным работам. Поражение неприятеля и бегство Кази-Магомы. Подкрепления, присланные Кази-Магоме, и прибытие Шамиля в Бейляр-Курган. Усиление работ на просеке 1-м и 3-м батальонами самурского пехотного полка. Штурм неприятельского редута 13-го ноября и поражение скопища горцев. Движение войск к Дылыму. Сожжение окрестных неприятельских селений. Роспуск отряда. Ночлег в Евгениевском укреплении. Дневка. Четыре батальона самурцев застигнуты на пути метелью. Приказ главнокомандующего.

С окончанием штаб-квартирной постройки и к предстоявшим зимним действиям чеченского отряда, были спущены в свои штаб-квартиры 1-й батальон кабардинского пехотного полка и дивизион нижегородского драгунского полка, с взводом конных орудий. Вместо [381] нижегородцев, составлявших охрану мехтулинского ханства, перешел в Дженгутай 1-й дивизион северского полка. Остальные войска салатавского отряда, свободные от охраны занимаемых пунктов и сопровождения колонн, были назначены для проложения просеки, на 8-ми-верстном пространстве, от нового Буртуная к Дылыму.

Лесистая местность, по которой предстояли работы, пересеченная значительной высоты обрывистым кряжем, постепенно понижающимся в прямом направлении от Мичик-Кале к Дылыму, и изрытая глубокими лощинами и балками, круто выделяющими склоны этих отрогов, покрытых вековым лесом чинара и дуба, причиняла горцам надежный оплот. Там они сильно укрепились. Доступ к этой местности, крепкой по природе, был преграждаем в версте от нового Буртуная бревенчатыми завалами и редутом из прочно связанных туров, венчавших малодоступную возвышенность, которую охранял богуляльский наиб с сотнею горцев. Единственная дорога из Буртуная в Дылым проходила через эту местность по гребню и весьма удачно защищалась из редута и завалов.

Князю Орбелиани предстояло содействовать движению генерала Евдокимова в Аух, которое, по взаимному между ними соглашению, должно было начаться 1-го ноября. Но, для отвлечения на себя скопищ Кази-Магомы и облегчения войск левого крыла при занятии Зандака, командующий войсками открыл наступательные действия днем раньше условленного времени.

31-го октября, перед рассветом, в бурную и снежную погоду, по распоряжению генерал-майора Волкова, 3-й и 4-й батальоны апшеронского пехотного полка и саперы тронулись из нового Буртуная. Через час весьма осторожного, заглушаемого ветром, движения, они подошли к [382] подошве горы, на которой расположен был редут. 4-й батальон, бывший впереди, под командою капитана князя Крапоткина, стал взбираться на гору. Часовой в редуте, заметивший это движение, поднял тревогу. Всполошившиеся горцы бросились к турам и открыли огонь по штурмовой колонне, но храбрые апшеронцы, с криком «ура», все стремились вперед, прикрываемые полумраком рассвета, а 4-я стрелковая рота обошла редут по гласису справа. Горцы, предвидя неизбежную гибель, большею частью бросились по земляной осыпи в кручу; те же, которые решились защищаться, были перебиты или взяты в плен. Первых оказалось 19-ть, а вторых три человека. С нашей же стороны, при этом молодецком штурме, было только четыре раненых.

Пока князь Крапоткин штурмовал редут, командир 3-го батальона апшеронского пехотного полка подполковник Тергукасов, с своим батальоном и саперами, быстро двинулся вперед и занял лежащую в версте от редута лесистую высоту, командующую всею окрестной местностью. Таким образом, сразу было занято пространство, предназначенное для первой вырубки, и через полчаса, 1-й дагестанский и 2-й самурский батальоны, назначенные на рубку просеки, разобрав свои участки, приступили к делу. Работа производилась очередными частями, под прикрытием других, сменявшихся ежедневно с первыми по наряду, а особая колонна, из семи батальонов, с горными орудиями, под начальством генерал-майора Волкова, располагалась обыкновенно впереди, на просеке, биваком. При кострах, среди густого леса, войска не чувствовали ни снега, ни мороза, и бивак, после дневных трудов и незначительных перестрелок, оживлялся веселым говором и треском ярко пылавших гигантов.

Мелкие неприятельские партии, не имея возможности [383] чем-нибудь поживиться в районе главных действий отряда, направились на наше сообщение. 31-го октября, при следовании транспорта из Евгениевского укрепления в отряд, под прикрытием 1-го батальона самурского пехотного полка, партия пеших горцев свыше двухсот человек, пользуясь туманной погодой, и отвлекая по пути арьергард колонны одиночными людьми, преследовавшими его ружейными выстрелами, пробовала напасть на транспорт с фланга, у подъема на Ибрагим-Дада. Но боковая цепь стрелков ее заметила и открыла огонь, а взвод, направленный из арьергарда, ударил на нее же с фланга. Быстро подобрав своих раненых, горцы скрылись среди наступавших сумерек. 2-го ноября опять они пробовали причинить нам какой-нибудь вред: при подъеме транспорта на Ибрагим-Дада, партия конных, пользуясь растянутостью колонны, бросилась на транспорт, но встреченная почти в упор ружейным огнем боковой цепи ширванцев, сопровождавших колонну, и налетевшей сотни конно-иррегулярного полка, следовавшей в отряд с колонной, была опрокинута. Всадники ее преследовали до соседнего ущелья, в начале которого находились балаганы, служившие убежищем для горцев. Конечно, все они были сожжены всадниками, захватившими притом несколько штук оружия и бурок. Неприятель оставил на месте два тела и имел несколько раненых. У нас ранены два всадника и один рядовой.

Эти нападения, по сообщению лазутчиков, в последнее время производились неприятельскими партиями, расположившимися в зубутских хуторах, которые препятствовали при этом выселяться жителям окрестных деревень. Чтобы вытеснить их оттуда, князь Орбелиани поручил командиру самурского пехотного полка, полковнику Лисовскому, сделать поиск к стороне Зубута. Для этого он вверил его распоряжению колонну из 2 1/2 батальонов [384] командуемого им полка, двух горных орудий, прибывшего опять в отряд конно-иррегулярного полка и сотни донского казачьего № 81-го полка. Войска эти выступили в ночь на 3-е ноября, и пройдя в темноте хубарские высоты, знакомые им по случаю частых там фуражировок, на рассвете подступили к хуторам. Всполошившиеся по тревоге горцы бросились в близлежащие перелески, торопливо отстреливаясь от наседавших всадников; но, вытесненные и оттуда подоспевшей пехотой, бежали к Дылыму. В этом набеге у нас ранены трое рядовых и один всадник; найденное в хуторах сено частью было сожжено, а частью разобрано конно-иррегулярными сотнями.

К 6-му ноября пространство между новым Буртунаем и высотой, занятой 31-го октября третьим батальоном апшеронского пехотного полка, было расчищено так, что явилась возможность подвинуться войскам вперед по дылымовской дороге. Для этой цели, 6-го ноября на рассвете, подполковник Моллер, с командуемым им четвертым батальоном самурского пехотного полка и с стрелковым батальоном, при двух горных орудиях, бросился на завал, невдалеке устроенный горцами, выбил их оттуда и, проводив картечью, занял позицию на версту впереди оконченной просеки. Новое пространство векового леса тотчас же огласилось ударами тысячи топоров, при обычных возгласах солдат и тяжелом грохоте валившихся деревьев. Потеря наша в тот день состояла из одного убитого и 12-ти раненых нижних чинов.

На следующий день, Кази-Магома вышел с трехтысячным скопищем на высоту со стороны Алмака и открыл орудийную пальбу но новому Буртунаю. Незначительная отдаленность высоты, самонадеянно занятой неприятелем, дала возможность атаковать его. Князь Орбелиани, с первыми неприятельскими выстрелами, двинул против [385] Кази-Магомы 1-й и 4-й батальоны дагестанского пехотного полка, под начальством полковника Ракусы, и конно-иррегулярный полк. Командующий этим полком, князь Багратион, уже подполковник, быстро выдвинулся вперед и, поддерживаемый дагестанцами и направленными из нового Буртуная 2-мя ротами ширванцев, переведенными с Ибрагим-Дада, понесся в атаку, не обращая внимания на орудийные снаряды и ружейную пальбу горцев. Видя бурный налет всадников, неприятель поспешно отправил свои орудия назад, и сам стал отступать к Алмаку. Но он был настигнут летевшими в карьер сотнями, которые, врезавшись в его толпы, рубили их и гнали до леса. Сам Кази-Магома едва успел ускакать, оставив в наших руках секиру, подаренную ему Шамилем, как символ власти. Между тем, пехота, пробежав полутора верстное пространство, ворвалась в лес и опрокинула засевших там горцев, преследуя их сколько было возможно. Неприятель потерял более 50-ти человек убитыми и ранеными; в числе их был убит хорунжим Гайдар-беком один пятисотенный наиб. Нам досталось много оружия и одежды, один наибский знак отличия и трое пленных. У нас в пехоте ранено шесть нижних чинов и в конно-иррегулярном полку один офицер (есаул Баладур-Нуричев) и двенадцать всадников.

Не смотря на неудачи, испытанные горцами в борьбе за оборону Салатавии, Шамиль все-таки не покидал надежды на успешное противодействие нашим войскам при предстоявших новых местных преградах, и чтобы усилить средства, данные своему сыну Кази-Магоме, призвал большие подкрепления из лезгинских обществ, где в то время экспедиция наша была уже кончена. Сам же, с собранными им чеченцами, прибыл в окрестности Бейляр-Кургана, и здесь расположился. [386]

С усилением Кази-Магомы, неприятель в течение нескольких дней не тревожил работ на просеке и, видимо, готовился к более серьезному предприятию. Его многочисленный партии расположились преимущественно впереди у нас, в лесу, по дылымской дороге, и там начали производиться оборонительные работы; они были отчетливо слышны с возвышенной позиции, занятой 6-го ноября подполковником Моллером, где теперь авангардная колонна генерал-майора Волкова стояла биваком. Стук неприятельских топоров глухо раздавался в чаще леса, как бы эхо, повторявшее звуки нашей рубки; но что там у горцев происходило — трудно было разведать, по случаю их оберегательных караулов; притом, и наша просека недостаточно еще была подвинута вперед. Князь Орбелиани знал о сделанной горцами новой преграде, и поэтому приказал усилить передовые войска первым и третьим батальонами самурцев.

Зима была в полном разгаре — с морозом и глубоким снегом, мешавшим горцам свободно бродить по окрестностям, и потому, охрана лагерей на Ибрагим-Дада и Теренгуле достаточно обеспечивалась оставленными там небольшими частями пехоты. Первый же и третий батальоны самурцев, находившиеся все время после дела 24-го июля в тыльном расположены для работ, сопровождения колонн и фуражировок, теперь, при известии о больших сборах неприятеля, весело спешили к передовой линии. Путь их лежал мимо новой штаб-квартиры дагестанского пехотного полка, потом мимо нового Буртуная, и далее на три версты вперед по проделанной просеке. К вечеру они прибыли на позицию передовых войск, расположенных среди леса, на обогретой бивачными огнями возвышенности, где уже работы не обходились без перестрелок, по случаю близкого расположения неприятеля. [387]

Горцы находились не далее полуверсты от нашей позиции, в сплошном лесу, на крутом гребне, пересекающем вершину мичик-кальского кряжа, по которому шла дорога к Дылыму, и теперь прорубалась просека. Этот гребень, разветвляющийся в стороны почти отвесными отрогами, образующими глубокие балки, был укреплен бревенчатым редутом с прорубленными бойницами, а боковые отроги гребня, склоняющиеся в тыл редута, защищались по обе его стороны завалами. Оборона этой крепкой позиции была вверена богуляльскому наибу Шамхалу, в распоряжении которого состояло 12-ть других наибов, с скопищем до 3000 человек.

Поверхностный осмотр неприятельской позиции производился при удобном случае урывками, со стороны наших цепей, прикрывавших рубку леса, и только 12-го ноября представилась возможность ближе всмотреться в неприятельские укрепления. Это было во время работ, когда стрелковый батальон и роты 1-го батальона самурского пехотного полка, под командою подполковника Долгово-Сабурова, рубили лес в правой круче, со стороны дороги, где на небольшой прогалине, примыкающей к высокому горному выступу главного кряжа, на котором немного далее находился неприятельский редут, рабочие подверглись ружейному обстрелу с вершины этого выступа, занятого вышедшими из редута горцами. Подполковник Долгово-Сабуров приказал ближайшей 2-й линейной роте самурского полка бросить топоры и занять высоту выступа. Рота кинулась но извилистой тропе вверх, во главе со своим командиром капитаном Солтаном, и, несмотря на учащенный огонь горцев, открытый с вершины горы из-за деревьев — впрочем, безвредный по случаю крутизны подъема, прикрытого густым кустарником, не переводя духа, заняла высоту с фланга. Горцы, озадаченные смелым [388] появлением солдат, ставших с ними лицом к лицу, бросились без оглядки в редут, преследуемые нашими выстрелами. Этот редут виднелся между деревьями в двухстах шагах на кругом гребне мичик-кальского кряжа.

Вторая рота самурцев осталась на занятой высоте до окончания работ, и из-за деревьев перестреливалась с горцами, спускавшимися из редута к подошве гребня. К вечеру рабочие части, окончив рубку, возвращались на свой бивак через занятую 2-й ротой высоту, проходя по кряжу в виду редута. Из него, вдогонку войскам, летели неприятельские пули, которые, впрочем, большею частью заседали в стволах объемистых чинар.

На следующий день, 13-го ноября, назначен был штурм неприятельской позиции.

По данной с вечера диспозиции, 1-й и 3-й батальоны самурского пехотного полка, под начальством подполковника Горшкова, по обстреле неприятеля из двух легких и двух горных орудий, должны были атаковать редут и завалы с фронта, а стрелковый батальон — идти в обход, по две роты с каждой стороны; 3-й и 4-й батальоны апшеронского пехотного полка — в резерве. Вечером же того дня последовало особое приказание, чтобы 2-я рота самурского пехотного полка оставалась для охраны бивака, но потом, вероятно вследствие доклада подполковника Долгово-Сабурова о происшествиях дня, дано ей приказание — следовать во время штурма в головной части войск.

Длинная ночь проходила тихо. Солдаты группами скучились около огней и вполголоса беседовали между собою, не беспокоясь ни о завтрашнем дне, ни о чем другом: такая уж была их уверенность в себе, усвоенная продолжительною боевою жизнью и в особенности этою экспедициею, где все начинания кончались так благополучно.

За полчаса до рассвета, роты начали становиться к [389] расчету; ночные караулы сменились; офицеры, напившись чаю, спешили к своим частям, и по команде, поданной вполголоса батальонными командирами — темные колонны начали строиться впереди леса, спускавшегося по склону кряжа к неприятельской позиции. Там голос муллы возвещал уже обычною молитвою приближение утра. Правоверные были уверены в недоступности их позиции, охраняемой многочисленным сборищем, под начальством опытных боевых наибов.

По диспозиции следовало сначала обстрелять укрепившегося неприятеля орудийными снарядами. Для этого два полевых и два горных орудия стали на позицию впереди бивака, откуда, поверх деревьев, углубленных в лощине, можно было удобно поражать данный пункт.

Наконец, забелел рассвет, выделяя из ночного мрака снежную поверхность местности и безлиственный лес, через который оставалось пройти не более четырехсот шагов до неприятельского расположения. Войска заняли места по диспозиции: самурцы впереди в ротных колоннах, батальон за батальоном, стрелковый батальон — по две роты на флангах, а апшеронцы в резерве. По данному приказанию, загремели одно за другим орудия, и громовым их раскатам вторили разрывавшиеся вдали гранаты, с треском разбивая деревья. После кратковременной орудийной стрельбы, войска тронулись вперед. Командовавший колонною самурцев, желая с налета взять редут, лишь только углубился в лес — тотчас же крикнул «ура», которое мгновенно охватило всю колонну. Роты бегом бросились в атаку. Хотя расстояние оставалось еще довольно значительное, и люди оказались утомленными именно в тот момент, когда нужно было взбираться на укрепленный гребень, загоревшийся уже непрерывным ружейным огнем; но, несмотря на это, солдаты, моментально [390] переведя дух у подошвы гребня, без выстрела полезли на скользкую крутизну, которую горцы с умыслом обледенили. Целые шеренги взбиравшихся солдат падали и скользили книзу, снова подымаясь вверх, а неприятель, за дымом своей учащенной пальбы, производимой из редута и завалов несколькими тысячами винтовок, не мог прицельно поражать войска. Он только одушевлял себя криком и громом выстрелов, наполняя окружавшее пространство свистящими во все стороны пулями.

В это время спустившиеся с кряжа роты стрелкового батальона шли стройно по откосам горы: справа — под командою подполковника Долгово-Сабурова, и слева — во главе с капитаном Якубовским. Следуя под перекрестным неприятельским огнем с флангов редута и завалов, они понесли преимущественную потерю; но за то, их молодецкое обходное движение, угрожавшее неприятелю с тыла, заставило защитников, при первом появлении самурцев на стенах редута, отхлынуть назад и в беспорядке броситься всею массою в балку. Тут они были настигнуты наступавшими войсками и отрезаны стрелковыми ротами. Закипел отчаянный рукопашный бой; штыки немилосердно работали, скрещаясь и звеня об острия длинных кинжалов. Падая под нашими ударами, теснимые с обоих выходов балки, горцы большею частью бросились на боковую крутизну, карабкались по ней и скользили по снегу, но и здесь не избегали штыковых ударов, так что многие из них бросали даже свое оружие. Скоро, в паническом страхе, они разбежались во все стороны.

Поражение было полное. Когда бой утих, вся балка оказалась заваленною неприятельскими телами. Их было до трехсот пятидесяти. Предводитель скопища, богуляльский наиб Шамхал и четыре других подведомственных ему наибов остались на месте. Трофеями нашими в этом [391] деле были пять значков и огромное количество оружия. Потеря наша следующая: ранено два офицера (стрелкового батальона капитан Якубовский и штабс-капитан Венюков); убито 9-ть нижних чинов и ранено 66. Из числа последних большая половина припала на долю стрелков.

Пользуясь совершенным поражением неприятеля, князь Орбелиани, присоединив к передовым войскам ширванский батальон, сапер и конно-иррегулярных всадников в тот же день к вечеру занял Дылым и предал его пламени. Там отряд расположился на ночлег, а конно-иррегулярные сотни, разносившие ужас по окрестным деревням, из которых жители, после утреннего погрома, спешили уходить в нагорные леса, сожгли эти деревни, с находившимися в них запасами хлеба и фуража. К ночи, вся дылымская котловина иллюминовалась пожарищем.

Войска расположились на биваке с удобством — чему много способствовало обилие сена для подстилки и сухой лес для костров. Закипела обычная в таких случаях жизнь кавказских солдат, варились и жарились всевозможные съестные припасы, добытые из неприятельских жилищ, и над оживленным биваком заискрилось на всю ночь яркое зарево, возвещавшее окрестностям присутствие победоносных войск. Однако, при всей безопасности со стороны разбитого наголову противника, военная предосторожность, по обыкновению, не умалялась никакими обстоятельствами, и с наступлением ночи передовые караулы и охранительная цепь часовых, охватываемые стужей, в безмолвной тишине следили за окрестностями, глухими повсюду, в противоположность позади освещенному биваку. Впрочем, на этот раз бдительность наша была лишнею, потому что неприятель слишком был расстроен, и думал только о своем спасении.

На следующий день отряд снялся с позиции и обошел [392] все окрестные Дылыму места, лежащие с северо-западной стороны теренгульского оврага, выжигая по пути то, что еще уцелело. Нигде не раздалось ни одного выстрела. Только немногие горцы издали следили за нашим движением с вершин снежных гребней, поросших редким лесом. К вечеру войска возвратились в свои лагери — на Теренгул и возле Буртуная. В тот же день полковник Лисовский, направленный с 2-м и 4-м батальонами самурского пехотного полка для истребления неприятельских оседлостей по правую (юго-восточную) сторону Теренгула, сжег новые селения: Гуни, Зубут, Миатлы и другие мелкие хутора. Вместе с тем, полковник Ракуса, с тремя батальонами дагестанского пехотного полка, разрушил и сжег селение новый Буртунай и редуты на просеке. Вся Салатавия была в огне. Нигде не раздавалось даже горского возгласа; неприятель бежал за Акташ, а частью через Мичик-Кале, увозя и унося в аулы своих раненых.

«Цель салатавского отряда была достигнута», писал князь Орбелиани главнокомандующему: «труды и усилия его увенчаны полным успехом; укрепление на Буртунае окончено; Салатавия разорена и выжжена, так что жители ее должны будут селиться на местах прежних салатавских аулов по Сулаку; просека от Буртуная к Дылыму приведена в такое положение, что войска могут двигаться по этому пространству безопасно».

«Суровость зимы—далее было сказано в донесении — и приведет к желаемому концу цели, возложенной на салатавский отряд, побудили меня возвратить войска, находившееся в его составе, в свои штаб-квартиры для отдыха, который им совершенно необходим после пятимесячных тяжелых трудов».

16-го ноября отряд был распущен. Во вновь достроенной на Буртунае штаб-квартире остались только [393] дагестанский пехотный полк и один взвод 6-й легкой батареи 20-й артиллерийской бригады. Выступавшие войска собирались недолго: ударили «по возам», навьючили — и батальон за батальоном, перевалившись чрез бедовую Ибрагим-Дада, начали спускаться к Евгениевскому укреплению, на бесснежную плоскость.

За салатавскую экспедицию командующей войсками в прикаспийском крае генерал-лейтенант князь Орбелиани удостоен быль звания генерал-адъютанта; вслед за тем по кавказским войскам был отдан приказ главнокомандующего следующего содержания:

«Сердечно благодарю командующего войсками в прикаспийском крае, генерал-адъютанта князя Орбелиани, за искусные и успешные его действия, довершившие занятие Салатавии. Везде открывая себе путь чрез сильно укрепленные завалами и упорно обороняемые неприятелем позиции, он заключил ряд блестящих действий в этом крае славным делом 18-го ноября, в котором неприятель, разбитый наголо оставил на месте 350 тел, в том числе пяти наибов. Благодарю также всех генералов, штаб и обер-офицеров и нижних чинов, участвовавших в военных действиях пятимесячного похода, решившего судьбу Салатавии».

Только человек, испытавший все трудности походной жизни, может вполне понять то удовольствие, которое является при благополучном возвращении домой. И хотя есть сознание, что завтра же обстоятельства могут снова возвратить к прежним невзгодам, но в таких случаях о будущем не думают, потому что живут только настоящим. [394]

На следующий день, после ночлега, войска потянулись отдельными частями по просторной, обогретой осенним солнцем, равнине. К вечеру, после тридцативерстного перехода, они вступили в Темир-Хан-Шуру, где апшеронцы и стрелки расположились в казармах, а самурцы и прочие — на площадках, в районе казарменного расположения, и на городской площади. На не вымощенных улицах грязь была невылазная, напоминавшая, что эта оседлость — не более как штаб-квартирный военный пункт, не раз угрожаемый неприятельскими набегами и еще не имевший удобного времени к самоустройству, которое явилось потом, с умиротворением края. Но при всем этом, горожане, всегда любезные к войскам и гостеприимные, приготовили угощение солдатам и офицерам. На другой день при ярком солнце, солдаты осушили место своего лагеря, и когда немного оправились, то воспользовались даровою банею. Вообще, по кавказскому обыкновению, они были приняты с полным участием со стороны войск, составлявших гарнизон.

Дальнейший путь в штаб-квартиру предстоял частям порознь. Самурцы, выступившие из Темир-Хан-Шуры 19-го ноября, должны были пройти к себе домой, до Дешлагара, семьдесят верст. Погода благоприятствовала движению, и четыре батальона самурцев без утомления подвигались по ровным, смежным с морем, местам, кое-где пересеченным горными отрогами и оживленным аулами, с каменными постройками и высокими минаретами, видневшимися издали среди обширных садов. На третьем переходе, при приближении к ночлежному пункту против аула Губденя, погода начала изменяться: сперва похолодало, а потом к вечеру пошел снег, нагоняемый усилившимся ветром, так что скоро поднялась настоящая метель со стужей, морозившей лицо и руки. Не [395] было возможности ничего видеть; глаза залепляло снегом, и люди медленно подвигались вперед. До ночлега оставалось около трех верст. Между тем, настали сумерки, нужно было беречь людей, которые потерялись в снежном мраке; об остановке на открытом поле нечего было и думать. Пришлось повернуть, с дороги в Губдень, который был верстах в двух в стороне, - но через который не лежал маршрутный путь.

Батальонные командиры посоветовались между собою, и 1-й батальон, шедший впереди, повернут был направо, в аул. Люди 1-го батальона уже были знакомы с этим аулом, в котором весною того года стояли на экзекуции по случаю возмущения жителей против шамхала Тарковского и, как знавшие аульное расположение и сакли, в которых стояли, без удержу бросились бегом, при замиравшем, в порывах ветра, голосе сдерживаемой команды. Впускать четыре батальона в аул — дело рискованное, в особенности ночью, так как губденцы не отличались миролюбием; но метель была дурным советчиком, и люди спешили одни вслед за другими, чтобы поскорее спастись от леденившей их стужи. Татары же, предваренные о случившемся посланными вперед адъютантами, выказали и в этот раз всегдашнее свое гостеприимство: они быстро разместили обмороженных снегом солдат в многочисленных саклях своего огромного аула. 1-й батальон, не дожидаясь приказания, расположился в том участке, который занимал прежде, по несколько человек на саклю. При ярком освещении разложенных в каминах огней, входившие солдаты приветствовали знакомых хозяев обще заученными фразами: «хош-гельды, кунак!.. Матушка якши?.. Баранчук якши?.. Куюн да укуз якши».

— Cay, cay! следовали ответы, — и солдаты, [396] разоблачившись от намерзлой амуниции, садились около весело пылавших огней, охотно сообщая сведения на задаваемые запросы домовладельцев.

— На-хабар, кунак?

— Хабар якши! Шамиль гамусом пропал. Душман (ругательное прозвание мюридов) кашты; Кази-Магома кашты; ут (огонь) аул кушай! Урус тупенька много-много чечен уруби!.. Всякие подобные сообщения передавались на полу-русском и полу-татарском языке, дополняя менее понятные фразы жестами.

— У-у! Джигит салдус! подхватывали сдержанные слушатели, хотя, как те, так и другие, не чувствовали друг к другу ни малейшего расположения.

— Хвали, хвали, татарская лопатка!—поддакивали гости. Может, ты и сам там был, да стрелял по нашим?..

— Салдус яман! вторилось в мыслях последних: шалтай-балтай коп! И сплевывая как-то особенно, со звуком «цык», трубочную гарь, слушали дальше, пока, наконец, усталые солдаты, закусив размоченными в воде сухарями, улеглись спать на чисто вымазанном глиняном полу.

Утром представились взорам глыбы снега, за ночь везде наваленного метелью, и солдаты, поев горячей пищи, поспевшей только к рассвету, по случаю ночной стужи, и дождавшись из Дешлагара (15-ть верст от Губденя) полковых лошадей, для подмоги обозу, побатальонно тронулись в штаб-квартиру, где их встретило население маршем полковой музыки «путь на родину». Тут уже солдатам пошло трехдневное раздолье, предоставляемое им вообще после трудных походов, пока они не нагулялись досыта и не отдохнули к предстоящим хозяйственным и строевым занятиям, а также к очередному движению в пограничные [397] горные аулы, на смену других частей войск. Так, 10-го декабря, 2-й и 4-й батальоны самурцев выступили в Ходжал-Махи и Кутеши на смену ширванцев, которых только один батальон остался на зиму в Кумухе, а белевцы были раньше спущены с гор в Темир-Хан-Шуру, откуда 2-й их батальон и 1-й батальон апшеронского пехотного полка были направлены: первый в Чир-Юрт, а последний — в Хасав-Юрт, на усиление чеченского отряда во время зимней экспедиции.

При таком кратковременном пребывании полковых частей в своих штаб-квартирах, общественная их жизнь разнообразилась рядом увеселений, составлявшихся в офицерских клубах, где балы, вечера и спектакли очередовались оживленно, увлекая полковых дам к желанию блеснуть нарядом и покружиться до изнеможения в вихре легких танцев.

В. Солтан.

Текст воспроизведен по изданию: Занятие Салатавии в 1857 году // Кавказский сборник, Том 8. 1884