СОЛТАН В.

ЗАНЯТИЕ САЛАТАВИИ В 1857 ГОДУ

I.

Прибытие на Кавказ главнокомандующего князя Барятинского. Очерк дел и местностей Дагестана. Объезд главнокомандующим левого крыла кавказской линии и рекогносцировка в ауховское общество. Решение занять Салатавию, с перенесением туда штаб-квартиры дагестанского пехотного полка. Взятие в плен подполковника Кобиева.

В половине октября 1856-го года, в глубокую ночь, прибыл на пароходе в г. Петровск, при блеске многочисленных огней, освещавших триумфальную арку, устроенную на пристани, новый главнокомандующий отдельным кавказским корпусом князь Барятинский. Через три года, с этой минуты, решена была окончательно и навсегда бесконечная война на восточном Кавказе.

Главнокомандующий был встречен командующим войсками в прикаспийском крае генерал-лейтенантом князем Орбелиани, командующим войсками левого крыла кавказской линии генерал-лейтенантом Евдокимовым и временно исправлявшим должность начальника штаба войск корпуса (до назначения свиты Его Величества генерал-майора Милютина) генерал-майором Индрениусом. Лица эти еще из Москвы были извещены письмами князя Александра Ивановича о времени его приезда на Кавказ и о желании порешить в Темир-Хан-Шуре некоторые вопросы, касавшиеся Дагестана и левого крыла.

Предстоявшая деятельность князя Барятинского была им выражена в кратком, но энергическом приказе, отданном в г. Петровске, следующего содержания:

«Войска Кавказа! Смотря на вас и дивясь вам, я взрос и возмужал. От вас и ради вас я осчастливлен назначением быть вашим вождем. Трудиться буду, чтобы оправдать великую милость, счастье и великую для меня честь. Да поможет нам Бог во всех предприятиях на славу Государя».

Князь Барятинский застал Дагестан в военно-административном делении в тех границах, в каких он находился в последний год начальствования краем князя Воронцова. Никаких новых завоеваний сделано не было, и военные действия разнообразились лишь перестрелками, более или менее значительными, на передовой линии, иной раз, набегами и редко пограничными столкновениями с большими неприятельскими скопищами, или сбором отрядов для подавления восстаний, возбуждаемых Шамилем в наших пределах, которые не раз были в Кайтаге и Табасарани. При такой вполне оборонительной системе, Шамиль имел возможность летом или спокойно отдыхать, после зимних экспедиций войск левого крыла кавказской линии, занимавшихся вырубкою леса в большой Чечне, или делать неожиданно, большими, массами, нападения, в роде тех, которые он сделал в 1853-м и 1854-м годах на лезгинскую линию. Поэтому, в описываемое время, на обязанности войск дагестанского отряда лежала служба чисто караульная, требовавшая зимою сторожевого расположения по холодным аулам на передовой линии, а летом — полугодовой стоянки на возвышенных пограничных местах, где нередко дожди и туманы одолевали войска по целым месяцам. Главнейшие эти пункты, занимаемые летом войсками, находились в среднем и нагорном Дагестане: возле сел. [337] Кумуха - шаргинские высоты; севернее, по течению реки казикумухского Койсу — гамашинские высоты и в том же направлении - гора Турчидаг, на которой легко помещался большой отряд, и обрывистые подъемы которой отделяли от нас многочисленное неприятельское население, малодоступное в каменных укрепленных аулах. Главнейшие из последних были Чох и Согратль. Далее, на Север, обрывы Турчидага возвышаются над долиной р. Кара-Койсу, за которою, по левому ее берегу, поражает взор громадный, неприступный Гуниб, омываемый внизу этою рекою, стесненною со стороны Турчидага отвесными его выступами — кегерскими высотами. На запад от Гуниба, на Заречных скатах, виднеется большой аул Ругджа, а с восточной стороны неприступного великана, пройдя теснину салтынского ущелья, где сжатое Скалами Кара-Койсу ревет в глубокой пропасти, раскинуты по ущелью новые Салты, поселившиеся после взятия в 1847-м году князем Воронцовым стараго аула того же имени, бывшего на восточной кегерской покатости, спускающейся пересеченными отрогами к стороне казикумухского Койсу, которое в то время составляло нашу пограничную линию, охраняемую укреплением при ауле Ходжал-Махи. Занимаемое гарнизоном из двух рот, с крепостными орудиями, оно находилось на правом берегу казикумухского Койсу, на котором был построен каменный мост, сторожило вход по хаджал-махинскому ущелью в Акушу и было продовольственным и боевым складом для наших отрядов, действовавших в этой местности.

Казикумухское Койсу протекаете вдоль казикумухского ханства, мимо аула Кумуха и восточных скатов Турчидага, омывает Цудахарское ущелье, находящееся выше ходжал-махинского укреплении, и оставляя ниже последнего на правом своем берегу сначала кутешинския высоты, [338] потом, в 10-ти верстах, выход аймякинского ущелья, замкнутого укреплением того же имени, проходит мимо Гергебиля; затем, приняв слева воды Кара-Койсу, возле неприятельской в то время крепости Уллу-Кале, и воды аварского Койсу в койсубулинской долине, направляется мимо аулов Гимры и Ахульго, где, сливаясь с андийским Койсу уже под названием Сулака, отделяет тогдашние наши пределы от гряды неприятельских гор, заселенных аварскими и гумботовскими аулами и тянущихся по левую сторону реки до салатавских высот, образующих в своей оконечности тупой уклон от северного направления Сулака и спускающихся лесистыми отрогами на кумыкскую плоскость и западнее — в Аух.

Дорога на салатавский подъем, ведущая через каменный мост на Сулаке, охранялась Евгениевским укреплением, расположенным на правом берегу реки и занятым кавказским линейным № 13-го батальоном.

Кроме вышеозначенных наблюдательных пунктов в казикумухском ханстве, занимаемых летом нашими войсками, главным образом для этого служили кутешинские высоты, а также ближайшая к Темир-Хан-Шуре гора Гаркас. С этих мест удобно было охранять наши пределы от неприятельских набегов — хотя мелкие партии все-таки пробирались мимо них и причиняли беспрестанные тревоги. К отвращению их, однако, много способствовал надзор в казикумухском ханстве, где управлявший им в то время Агалар-бек имел четыре сотни отборной постоянной милиции — две в белых и две в желтых черкесках, с серебряными украшениями. Эти сотни, по первой тревоге, передаваемой выстрелами из аулов, неслись, как орлы, по большей части во главе с самим Агалар-беком. В даргинском округе, управляемом подполковником Лазаревым, местопребывание которого было [339] в сел. Кутешах, хотя кордон тоже находился в отличном порядке, но чаще случались происшествия - вследствие удобств для неприятельских партий пробираться в наши пределы через обширные кутешинские высоты и бурундук-кальское ущелье (около Гаркаса), охранявшееся со стороны койсубулинской долины неприятельским укреплением. Такие набеги нередко сопровождались угоном жительского скота, причем бывали и более серьезные случаи, как, например, истребление команды, бывшей в прикрытии жительских работ возле селения Оглы, где погибло 43 человека с офицером. Неприятельские партии, преимущественно хищнические, иной раз пробирались и к взморью. Таким набегам подвергались и шамхальские владения со стороны Салатавии, через имеющиеся на Сулаке броды. Все это заставляло войска и жителей быть настороже как летом, так равно и зимою. Южный Дагестан менее подвергался набегам, в особенности после поражения неприятельских скопищ в 1848-м году при сел. Мискенджи; притом, там самая местность менее способствовала к этим вторжениям, потому что была отделена от ирибских горцев большим пространством и нашими укреплениями в Курахе, Лучеке и Ахты. Зато, в Кайтаге и Табасарани, составлявших северо-восточную окраину южного Дагестана, где в тесных трущобах войск не было, постоянно тлела готовность к восстаниям: они происходили сряду в 1854-м и 1855-м годах, но были быстро усмирены нашими отрядами, под начальством князя Орбелиани.

Князь Барятинский, пробыв несколько дней в Темир-Хан-Шуре, ограничился на этот раз указаниями генерал-лейтенанту Евдокимову насчет действий в предстоявшей зимней экспедиции в Чечне, а также решением вопроса о более удобном разграничении Дагестана с [340] левым крылом по Сулаку и временном размещении северского драгунского полка, вновь сформированного из 4-х эскадронов нижегородского и части новороссийского драгунских полков. Затем он уехал для осмотра края по направлению через Дешлагар, Дербент, Кусары, Шемаху и далее по лезгинской линии в Тифлис.

Внимание главнокомандующие в особенности было обращено на левое крыло кавказской линии, где он сам долго командовал войсками при князе Воронцове, и где тогда генерал-лейтенант Евдокимов продолжала расчистку доступов к шамильским твердыням.

Желая лично убедиться в результатах последних действий на кавказской линии и проверить на месте свои предположения на будущее время, князь Барятинский весною 1857-го года — именно 12-го апреля, выехал из Тифлиса по направленно через Владикавказ, по верхне-сунженской и передовой чеченской линиям, в крепость Грозную, а затем, через Куринское укрепление проехал в Чир-Юрт. Осмотрев по пути расположенные в отрядах войска и произведенные ими работы, главнокомандующий писал военному министру: «поездка эта убедила мена, что со стороны большой Чечни мы действительно достигли значительная успеха вырубкою просек, произведенных генерал-лейтенантом Евдокимовым в последнюю зиму. Плоскость большой Чечни, можно сказать, окончательно отторгнута от владений Шамиля, и движения войск в прямом направлении от Воздвиженского к Куринскому укреплению теперь возможны во всякое время».

Осмотрев в Чир-Юрте нижегородский и северский (в то время Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича) драгунские полки, главнокомандующий, под прикрытием 6-ти батальонов пехоты, 3-х дивизионов драгун и нескольких сотен казаков и милиции, при 10-ти [341] орудиях, 27-го апреля произвел рекогносцировку вглубь Ауха до границ Ичкерии. Об этой рекогносцировке он писал военному министру (от 1-го мая, из станицы Екатериноградской) следующее:

«Оттуда (из Ауха) открываются доступы — на восток в Салатавию и на запад — в дальние ичкеринские общества. Эта рекогносцировка удостоверила меня, что последние действия генерал-майора барона Николая в сторону Ауха, уничтожение гойтемировских ворот и вырубка здесь просеки имели весьма важный результат и доставили нам свободный доступ в ауховское общество».

Возвратившись с рекогносцировки прямо в Хасав-Юрт, главнокомандующий 28-го апреля выехал через Моздок в ст. Екатериноградскую, откуда, до объезда правого крыла кавказской линии, имевшегося в предположении, послал вышеозначенное сообщение от 1-го мая, в котором, между прочим, излагал свой взгляд и на дальнейшие действия следующим образом:

«Объезд большой Чечни и рекогносцировка в Аух указали мне систему предстоящих нам действий в этом крае для упрочения за нами чеченской плоскости и для окончательного успокоения кумыкских и шамхальских владений. Я убежден, что цель эта не иначе может быть достигнута, как занятием ближайших к нам предгорий андийского хребта. Перенесение сюда передовых укреплений, согласуясь с общепринятой нами системой действий на Кавказе, значительно сократить длину передовой линии и даст возможность с меньшим числом войск строже оберегать наши пределы. Те войска, которые впоследствии останутся свободными, можно будет располагать на задних линиях в станицах и селениях по квартирам, а со временем даже и уменьшить общее число войск в этом крае». [342]

«Желая сколь можно неотлагательно приступить к осуществлению означенного плана действий, я решил, по совещании с командующими войсками левого крыла и прикаспийского края, ныне же перенести штаб-квартиру дагестанского пехотного полка из укрепления Ишкарты в Салатавию, в окрестности аула Буртуная, и поручил генерал-лейтенанту князю Орбелиани сделать все нужные для этого распоряжения. Устройство новой штаб-квартиры может исполниться без ассигнования новых сумм, потому что, с перенесением вперед нашей линии, многие из существующих укреплений утратят настоящее свое значение и, следовательно, определенные в них работы остаются ныне излишними. На этом основании я, вместе с разрешением о перенесении штаб-квартиры дагестанского пехотного полка отменил работы в крепости Воздвиженской, в укреплении Хасав-Юрт и в других пунктах».

Все означенные распоряжения главнокомандующего, по докладу их Государю Императору, Высочайше были утверждены.

Итак, первый шаг к покорению восточного Кавказа приводился в исполнение. Того же 1-го мая из ст. Екатериноградской послано было сообщение князю Орбелиани (в отзыве начальника штаба), в котором, между прочим, было сказано, что 1) для усиления войск дагестанского отряда к предстоящему занятию Салатавии назначены два батальона из числа войск лезгинской линии; 2) для начертания плана предположенной штаб-квартиры дагестанского пехотного полка, равно как и для первоначальных распоряжений по устройству этой штаб-квартиры, признано полезным командировать в распоряжение князя Орбелиани генерал-майора Кеслера, как человека наиболее способного к успешному выполнению подобного поручения и притом знавшего тот край, и 3) на издержки, [343] какие требовались для первоначального водворения полка и устройств там укрепления, разрешено употребить заимообразно деньги из наличных сумм, состоявших в распоряжении командующего войсками. При этом, выражено было ожидание главнокомандующего, что князь Орбелиани, с помощью генерал-майора Кеслера, найдет средства исполнить означенное предприятие со всевозможною бережливостью в денежных расходах.

Того же 1-го мая последовали сообщения по этому предприятию и прочим лицам, в том числе генерал-майору Кеслеру и начальнику лезгинской линии генерал-лейтенанту Вревскому. Видно было, что главнокомандующий придавал занятию Салатавии значение первой важности, предусматривая, что оттуда, как от предгорья андийского хребта, удобно будет подавать, руку и войскам левого крыла, при предстоявших им подъемам в Ичкерию, к которой подступы уже были подготовлены зимними работами генерал-лейтенанта Евдокимова в большой Чечне и ауховском обществе. Предусмотренное значение, этого занятия выражалось во всех, полных заботливой настойчивости, распоряжениях князя Барятинского. Сотрудник его, свиты Его Величества генерал-майор Милютин, по этому поводу писал к генерал-лейтенанту Евдокимову следующее:

«Главнокомандующий поручил мне убедительнейше просить ваше превосходительство, согласно с теми указаниями, которые вы изволили получить лично от князя Александра Ивановича, иметь постоянно в виду: всеми зависящими от вас мерами содействовать князю Орбелиани, как наступательными движениями со стороны Чечни, так и отправлением подкрепления в самую Салатавию в тех особенных случаях, когда представится настоятельная в том надобность – хотя бы пришлось через это прервать на время строительные работы во вверенном вам крае». [344]

В заключение этого сообщения выражен был следующий знаменательный взгляд: «князь Александр Иванович вполне надеется, что ваше превосходительство пожертвует охотно всеми частными целями для общего дела, от успеха которого в настоящее время зависит будущность и левого крыла, и Дагестана».

Между тем, командующий войсками в прикаспийском крае, генерал-лейтенанта князь Орбелиани, сделал следующие распоряжения относительно распределения войск прикаспийского края к предстоявшим военным действиям дагестанского отряда:

1) Для охранения самурского округа и для работа на военно-ахтынской дороге — два батальона белевского пехотного полка (прибывшие в подкрепление с лезгинской линии), со взводом сапер и двумя сотнями конной мастной милиции.

2) В Кумух и на гамашинские высоты — три батальона ширванского пехотного полка, с дивизионом 4-ой горной батареи 21-ой артиллерийской бригады и 5-ю сотнями конной казикумухской милиции.

3) На кутешинские высоты и в сел. Оглы — два батальона самурского пехотного полка, со взводом 4-ой горной батареи 21-ой артиллерийской бригады и 5-ю сотнями даргинской конной милиции.

Начальство над войсками в самурском округе вверено было свиты Его Величества генерал-майору Агалар-беку, а на кутешинских высотах — командиру самурского пехотного полка полковнику Лисовскому. Каждому из них вменено было в обязанность — быть между собою в постоянных сношениях для взаимного содействия, в случае вторжения партий в наши пределы.

Для военных же действий в Салатавии назначен был отряд из 10-ти батальонов пехоты, взвода сапер, одной [345] роты мастеровых (собранных из полков 21-й пехотной дивизии), 10-ти орудий, 4-х эскадронов драгун и 14-ти сотен конно-иррегулярной кавалерии. Остающиеся затем войска в прикаспийском крае, в числе 6-ти батальонов, распределены были для занятия гарнизонов в штаб-квартирах полков и в передовых укреплениях. При этом князь Орбелиани доносил, что все продовольственные запасы направлены в Евгениевское укрепление, и что отряд сосредоточится там 15-го июня, с тем, чтобы на следующий день занять окрестности Буртуная и безотлагательно приступить к работам по устройству штаб-квартиры. В том же донесении излагались соображения относительно громадных трудов, предстоявших войскам по постройке укрепления и всех штаб-квартирных помещений в такой короткий срок, возможный для производства работа не далее половины октября, по случаю сурового и крайне холодного там климата, где, притом, кроме необходимого отделения рук по проведению просеки, расчистке сообщений и конвоированию колонн, с охраной некоторых по пути пунктов, рабочие средства еще более могли сократиться вторжением Шамиля со всеми его силами, в какую-нибудь местность обширной передовой линии прикаспийского края, вызвав этим отделение части войск из Салатавии в помощь другим пунктам. Тогда салатавский отряд, при вероятном повторении таких отвлечений, мог бы не выполнить с успехом цели, для которой он был предназначен.

Об этих затруднениях сообщал и генерал-майор Кеслер в письме из Темир-Хан-Шуры к начальнику штаба, свиты Его Величества генерал-майору Милютину, который, уведомляя о переданном на сей предмет распоряжении генерал-лейтенанту Евдокимову, между прочим писал: «князь Александр Иванович, увидев из письма [346] вашего, равно как из донесения командующего войсками в прикаспийском крае, что для исполнения предположенного занятия Салатавии предвидятся значительные затруднения, изволил выразить полную надежду на опытность, твердость и распорядительность генерал-лейтенанта князя Орбелиани, который, при содействии вашего превосходительства, преодолеет все затруднения».

Таким образом, пришлось довольствоваться имевшимися в наличности средствами. Горцы, между тем, как бы отвлекая нас от задуманного предприятия, начали учащенно тревожить наши границы небольшими партиями, прорывавшимися в глубь страны с целью хищничества, и такому случаю, к сожалению, подвергся командир стрелкового батальона подполковник Кобиев. 4-го июня он ехал из больших Казанищ (селение близь Темир-Хан-Шуры, где батальон квартировал) в Агач-кале, на хозяйственный батальонный хутор. С ним шла команда стрелков при офицере; но Кобиев, приближаясь к хутору, удалился вперед на версту и был окружен небольшой конной шайкой, выскочившей из кустов. Пока прибежали стрелки, Кобиев уже был увлечен горцами в бурундук-кальское ущелье, в аул Араканы. [347]

II.

Сбор отряда в укреплении Евгениевском. Сведение о неприятеле. Выступление отряда за Сулак и быстрое занятие авангардом завалов на Ибрагим-Дада и в теренгульском овраге. Сосредоточение отряда на Теренгуле. Рекогносцировка к новому Буртунаю. Приезд генерал-лейтенанта Евдокимова в отряд. Вновь произведенная рекогносцировка. Возвращение генерал-лейтенанта Евдокимова на линию и его письмо к генерал-майору Милютину. Работы в Теренгуле. Движение неприятеля к евгениевскому спуску. Распоряжение князя Орбелиани. Следование колонн — грузовой и лёгкой. Бой с неприятелем транспортного прикрытия. Поражение горцев. Стрельба из неприятельских орудий по нашему лагерю. Последующие небольшие стычки. Состояние работ.

15-го июня, войска, назначенные в состав отряда, стягивались через Темир-Хан-Шуру в укрепление Евгениевское. Тридцативерстная дорога вела туда по ровной, безводной плоскости, покрытой слева, к стороне Сулака, кое-где растущим небольшим кустарником, а с севера и востока — невысокими кряжами скалистых гребней. Жара была невыносимая, и хотя солдаты в Темир-Хан-Шуре набрали в манерки воду, но она, согревшись, мало утоляла жажду. В Евгениевское укрепление войска собрались к вечеру, и расположившись на тесном скалистом прибрежье, между укреплением и каменным мостом через Сулак, по обыкновенно, весело принялись за разбивку лагеря и варку пищи, знакомясь, между прочим, и с земляками кавказского линейного № 13-го батальона, занимавшего гарнизон. Тут, разумеется, началась продажа разных яств, вынесенных солдатскими женами, и выпивка с земляками и землячками, продолжавшаяся при звуках везде раздававшихся песен, не смотря на то, что на утро частям предстоял десятиверстный подъем навстречу к поджидавшему неприятелю. Общее оживление не прекращалось до глубокой [348] ночи, как это часто бывает по приходе отряда на бивак, то в ожидании ужина, то по случаю замедления в получении приказаний. На этот же раз, кроме того, время было занято и вознею с фалангами, которые начали показываться в освещенных палатках и бегали по парусине на своих косматых длинных ногах. То там, то сям слышались возгласы:

— Бей! Вот она! Свечку туши!.. Не тронь, впотьмах укусит!

Но боевой люд мало обращал внимания на опасности мирного времени и, не смотря на соседство этих гадов, лагерные жильцы, поуправившись во всем с дневными заботами, погрузились в глубокий сон. Бодрствовали только часовые.

С вечера, на горах видны были неприятельские пикеты, и по известиям, полученным через лазутчиков, Шамиль знал о нашем намерении и приказал жителям Салатавии отогнать свои стада в Гумбет и Мичик-кале, а для обороны страны прислал сборище из Гумбета и Ауха, под предводительством четырех наибов.

Наш отряд состоял из следующих частей: 3-го и 4-го батальонов апшеронского полка, 1-го, 2-го, 3-го и 4-го батальонов дагестанского, 1-го и 3-го батальонов самурского и одного сводного батальона ширванского пехотных полков, 21-го стрелкового батальона и взвода сапер кавказского саперного № 1-го батальона, с ротою мастеровых; дивизиона 6-й легкой батареи и 6-ти орудий 2-й горной батареи 20-й артиллерийской бригады; двух дивизионов северского драгунского полка, двух сотен донских казачьих №№ 41-го и 81-го полков, дагестанского конно-иррегулярного полка, с конно-ракетною командою, трех сотен шамхальской, двух сотен кюринской и одной cборной сотни конной милиции. Всего, десять батальонов [349] пехоты, взвод сапер, десять орудий, четыре эскадрона и четырнадцать сотен.

Отряд был настолько сильный, что не являлось сомнения в успехе; но, предвидя препятствия и желая непременно 10-го июня занять окрестность старого Буртуная, где предполагалось место для устройства штаб-квартиры, князь Орбелиани приказал авангарду (Из 4-х батальонов дагестанского пехотного полка, с горными орудиями, конно-иррегулярным полком и конною милицией.) под начальством генерал-майора Волкова, выступить в три часа утра, с тем, чтобы обойти лесистый и укрепленный завалами теренгульский овраг, прорезывающий вдоль всю Салатавию надвое, и этим подготовить главным силам беспрепятственное занятие его.

Рассвет 16-го июня обещал ненастье, и войска авангарда, пройдя каменный мост над бушующим в глубоком русле Сулаком и мостовое укрепление с крытым ходом, стали подниматься по скалистой дороге, ведущей прямо вверх, поодаль от боковых гребней слева, и возле густого леса с продольным оврагом с правой стороны. Холодный дождь и туман способствовали скрытности нашего движения, и авангард без сопротивления достал вершины подъема, где на крутом выступе горы, называемой Ибрагим-Дада, устроенный горцами завал немедленно был разрушен. Князь Орбелиани, бывший впереди, пользуясь оплошностью горцев, не ожидавших нас в такую ненастную погоду, приказал авангарду — вместо кружного по горам обхода, быстро занять теренгульский овраг, находившийся впереди у подошвы Ибрагим-Дада. Конно-иррегулярный полк, казаки и милиция пошли к Теренгулу на рысях, поддерживаемые батальонами дагестанского пехотного полка, с горной артиллерией, бегом поспешавшими за передовыми [350] частями. Последние, бросившись по крутому и испорченному спуску в темную глубину лесистого оврага, через полчаса завяли противоположные высоты и караульную башню, откуда бежали горцы, застигнутые врасплох. Неприятельские партии, расположенные в соседних аулах, узнав о появлении отряда, бросились со всех сторон к Теренгулу — но уже было поздно: знаменитая преграда к центру Салатавии была в наших руках, и войска в тот же день сосредоточились на Теренгуле, расположившись по обеим его сторонам. На Ибрагим-Дада оставлены были два батальона апшеронского пехотного полка, с взводом горных орудий и сотнею конной милиции, для охраны тыльного сообщения.

Теперь уже Теренгул, обставленный по обеим сторонам многочисленным лагерем, ярко белевшимся при блеснувшем, после дождя, вечернем солнце, потерял свое грозное значение, памятное для отрядов князя Воронцова в 1845-м году и князя Орбелиани в 1854-м году.

На другой день, 17-го июня, в Теренгуле застучали тысячи топоров, кирок и мотыг, разрабатывавших вновь трассированную дорогу через овраг и прорубавших вековой лес, густо поросший по всему дну оврага и его крутизнам. Нередко раздавался громкий возглас: «берегись!»; и солдаты весело его повторяли, любуясь, как тяжелые чинары с грохотом валились на землю, вдребезги сокрушая все, что попадалось им по пути.

В тот же день, для осмотра местности, сделана была усиленная рекогносцировка к стороне нового Буртуная. Горцы, собравшиеся там на высотах впереди аула, скоро были оттеснены нашей конницей, поддержанной двумя батальонами дагестанского пехотного полка, и, после небольшой перестрелки, скрылись в лесу. Рекогносцировка эта показала, что лучшее место для штаб-квартиры, как в военном, так и в хозяйственном отношениях, было на [351] возвышенной плоскости, примыкающей к разоренному старому Буртунаю. На этом основании, генерал-майор Кеслер (назначенный уже начальником; инженеров кавказского корпуса) составил общие соображения, определявшие пункты для штаб-квартиры и укреплений, в числе которых первым делом предположено было устроить постоянную охрану прохода через теренгульский овраг.

19-го июня приехал в отряд, через Евгениевское укрепление, сопровождаемый казачьим конвоем, генерал-лейтенант Евдокимов. Он с большим участием отнесся к предстоявшей задаче салатавского отряда, и вникнув во все подробности дела, обещал князю Орбелиани усилить его войска присылкою с левого крыла одного батальона кабардинского пехотного полка и одного дивизиона нижегородских драгун, с взводом конных орудий. Для ознакомления же генерал-лейтенанта Евдокимова с местностью, лежащею к стороне его действий, 21-го июня произведена была рекогносцировка окрестностей нового Буртуная и путей, ведущих к Ауху, Дылыму и Зандаку. Она обошлась небольшой перестрелкой около алмакских лесов. По окончании ее, генерал-лейтенант Евдокимов уехал обратно на линию. Оттуда, сообщая свиты Его Величества генерал-майору Милютину о своем посещении салатавского отряда и о назначении, к усилению этого отряда, некоторых вверенных ему частей войск, он, между прочим, написал следующее:

«Я вполне понимаю важность занятия Буртуная, готов содействовать успеху устройства там штаб-квартиры всеми зависящими от меня средствами и смею полагать, что никогда частные цели не отклоняли меня от общего дела». Эти последние слова были ответом на выражение, помещенное в упомянутом прежде письме начальника штаба о содействии салатавскому отряду. [352]

Сообщение генерал-лейтенанта Евдокимова оканчивалось так:

«Для развлечения сил неприятельских предприняты отсюда (с левого крыла) действия войск в большой Чечне — по мере средств, которые я мог собрать в настоящее время; если же неприятель обнаружит свои усилия в Дагестане или на буртунаевский отряд, то я, сообразно с тем, употреблю все силы, дабы предприятие на Буртунае достигло своей цели, хотя бы для сего потребовалось прервать на время постройку укрепления на Хоби-Шавдоне».

Солидарность начальников отрядов, при достижении общей цели, как видно, была сразу установлена с назначением главнокомандующим князя Барятинского.

Между тем, скопища горцев усиливались, и к 22-му июня их собралось, конных и пеших, до шести тысяч, с четырьмя орудиями; к этому времени прибыл в новый Буртунай и сам Шамиль. Сведения эти получены были через лазутчиков, которые, между прочим, сообщали, что собственно салатавцы, угрожаемы с одной стороны Шамилем, с другой нашими войсками, продолжали скрываться в лесах и выжидали, чем кончится наше предприятие. Они готовы были даже явиться с покорностью, если бы убедились в нашем намерении прочно здесь утвердиться и избегнули сильного надзора за ними самого Шамиля и салатавского наиба Айтемира. Другими словами: от успеха нашего оружия зависела их шаткая к нам покорность — что было известно и без этих условных заявлений.

Теренгул с каждым днем принимал вид более открытый. В нем по-прежнему слышались удары топоров и треск валившихся деревьев, и там же заготовлялись лесные материалы для укрепления, выжигалась известь, обтесывались камни, просеивался песок, и работы шли без устали, руководимые инженерами и поверенным князем [353] Орбелиани. Вместе с этим, ежедневно прибывали в отряд транспорты, на наемных жительских подводах и черводарских лошадях, с провиантом, железом и другими строительными материалами, частью взятыми из ближайших инженерных складов, а частью приобретенными покупкою в Астрахани. Вся дорога от Евгениевского до Теренгула, через Ибрагим-Дада, по целым дням оживлялась колоннами, сопровождавшими грузовые транспорты и обратно — порожние.

Шамиль все это знал, и не без того, чтобы но расчитывал, утешая себя воспоминаниями 1845-го года, достигнуть усиленным действием на наше сообщение результатов если не полных, то но крайней мере оттянуть наше предприятие до зимы, когда и так, по случаю холодов, пришлось бы прервать неоконченные работы. К выполнение этих замыслов, Шамиль, после своего прибытия в новый Буртунай, приступил немедленно: 23-го июня, из нашего лагеря замечено было большое движение неприятельских скопищ, пеших и конных, направлявшихся от нового Буртуная вниз по пересеченной кое-где лесистой местности к Зубуту. Посланная на Ибрагим-Дада конница, с штабс-капитаном генерального штаба Окольничим, для наблюдения за неприятелем, усмотрела, что большая часть конных направилась к старому Зубуту (по близости Сулака), а пешие, с остальными конными, вошли в лес, примыкающий к дороге, ведущей по спуску из отряда в Евгениевское укрепление. Высланный за конницей, на случай ее поддержки, четвертые стрелковые роты апшеронского полка и стрелкового батальона, спустившись с Ибрагим-Дада и настигнув неприятеля, успели завязать с ним перестрелку; но горцы уклонились от встречи и скрылись в лесу.

Цель неприятеля, обличенная усмотренным его [354] движением, подтвердилась также и лазутчиками, доставившими к вечеру сведение, что Шамиль, с большими силами, собирался на следующий день напасть на многочисленный наш транспорт, ожидавшийся из Евгениевского, и вместе с тем на 300 арб порожних, возвращавшихся в тот же день из отряда. Поэтому, назначенная в прикрытие арб колонна из семи рот апшеронского пехотного полка, двух горных орудий и одной сотни конной милиции, усилена была тремя стрелковыми ротами дагестанского и ширванского пехотных полков и грузинского линейного № 13-го батальона. Начальство над этой колонной поручено было подполковнику генерального штаба Краевскому, и кроме того, для обхода неприятеля с фланга и в тыл, в случае его нападения на колонну, предназначались 1-й и 3-й батальоны самурского пехотного полка, с двумя сотнями шамхальской конной милиции, под командой подполковника Горшкова. Общее же начальство над этими войсками вверено было начальнику штаба войск прикаспийского края подполковнику Радецкому. Для прибытия раньше к лесу, примыкающему на протяжении нескольких верст к дороге, по которой должен был взбираться транспорт с провиантом, при небольшом прикрытии, колонна с порожними арбами и два батальона самурцев с конными сотнями выступили из лагеря в пять часов утра.

День по-видимому предстоял жаркий, и наши войска, пораньше поднявшись на Ибрагим-Дада, разделились на два пути: колонна с арбами пошла быстро вниз, по дороге к Евгениевскому, а самурцы с милицией, при которых следовал подполковник Радецкий, направились влево и пошли через перелески, в стороне от дороги. Между тем, горцы, в числе до трех тысяч человек, большею частью пешие, устроив в течение ночи, на протяжении трех верст по спуску евгениевской дороги, во [355] многих местах завали, и скрываясь позади их в лесистых оврагах, ждали появления колонн. Здесь была значительная часть скопищ, пришедших с Шамилем из самых дальних мест Дагестана и Чечни, и им было приказано — уничтожить наш транспорта или положить свои головы.

Первая показалась колонна с провиантом, шедшая из Евгениевского под прикрытием одной роты кавказского линейного № 13-го батальона, которая, заметив впереди себя на подъеме присутствие горцев, в устроенных по опушке леса завалах, вовремя остановилась и открыла по неприятелю ружейный огонь. В это время спускалась с горы колонна с порожними арбами, впереди которых шли роты апшеронского пехотного полка и стрелки кавказского линейного № 13-го батальона, под общей командой капитана князя Крапоткина. Услыхав перестрелку у спуска, они поспешили вперед, и наткнувшись на крайние фланговые завалы укрепившихся вдоль дороги горцев, не смотря на их учащенную стрельбу предшествуемые рассыпанною цепью стрелков, в свою очередь открывших по неприятелю огонь, безостановочно пошли на «ура». Горцы не устояли и подались ниже, к следующим завалам, где были главные их силы. Тут завязался ожесточенный бой, в котором, при всех своих молодецких натисках, атакующие встречали упорное сопротивление. Подъехавшие к лесу горные орудия содействовали в атаке картечными выстрелами вдоль опушки по завалам, за которыми многочисленный неприятель, скрываясь отчасти за деревьями, продолжал упорно держаться.

В эту самую минуту послышалось в лесу неумолкаемое «ура» спешивших бегом самурцев, которые, охватывая двумя батальонами правый фланг и тыл противника, застигли с этой стороны горцев неожиданно, врасплох. Смятение их было ужасное: они бросились бежать в [356] разные стороны, но, встречаемые рассыпавшимися по лесу самурцами, гибли под ударами их штыков. Трудно было ожидать, чтобы эти воины, возбужденные против нас своим мюридизмом, готовые в других случаях бешено врываться в наши ряды, хватаясь руками за острия штыков, теперь так перетрусили, что достаточно было показаться одному солдату, чтобы десятки их, в полном вооружении и с обнаженными кинжалами, вмиг разбегались по лесу, как зайцы. Были случаи, что одиночные, безоружные горнисты одним звуком рожка поворачивали в другую сторону целые кучи ошеломленных горцев. Но те из них, которые частью остались за завалами в овраге, застигнутые на пути отступления самурцами, будучи в безвыходном положении и не видя для себя спасения, начали отстреливаться, скрываясь за деревьями. Это продолжалось до тех пор, пока, наконец, самурцы, апшеронцы и стрелки линейного батальона, ворвавшись в овраг, покончили дело штыками. Немногие горцы уцелели в этой кровавой свалке, куда вмешались и милиционеры, и где пропустил штык — там дорубали шашки, так что напоследок, когда все смолкло, на месте побоища насчитывали до четырехсот неприятельских тел; среди них был также и труп салатавского наиба Айтемира. Наша же потеря состояла из восьми нижних чинов убитыми и трех офицеров, 86-ти нижних чинов и пяти милиционеров ранеными.

По окончании боя, транспорты прошли по назначению, без всяких потерь, а утомленные войска, после некоторого отдыха, возвратились поздно вечером в лагерь.

В тот же день Шамиль стрелял из четырех орудий по лагерю, вероятно, для отвлечения наших войск от поддержки колонн с транспортами, которые, по его предположению, должны были подвергнуться истреблению; но к вечеру орудия эти, прекратив безвредную для нас стрельбу, [357] производившуюся гранатами на расстоянии более двух верст, были отвезены к Алмаку, в лес.

Князь Орбелиани, за нанесение такого громадного поражения неприятельскому скопищу, выразил войскам полную благодарность, и наиболее отличившихся представил к наградам. На следующий день, все офицеры, бывшие в деле, приглашены были к обеду командующего войсками, в его ставку. Тут каждый из участников имел случай рассказать те подробности, которыми князь Орбелиани так интересовался.

Шамиль, потеряв много людей и между ними некоторых влиятельных своих приверженцев, которыми дорожил, в течение двух дней оставался в бездействии. Но чтобы занять собранное в Салатавию столь значительное число горцев, и, быть может, в ожидании более благоприятного для себя случая к нанесению нам серьезного вреда, принялся отвлекать наши войска от работ, требовавших много рук, рядом беспрерывных тревог. Так, 27-го июня, в три часа пополудни, он вновь вывез свои орудия под прикрытием значительной партии, и стал обстреливать ядрами авангардный лагерь, расположенный по ту сторону теренгульского оврага. Выдвинутые вперед три медные мортиры несколькими гранатами заставили горцев убрать их орудия. В это время неприятельская конница, отделившись от партии, бросилась на сотню дагестанского конно-иррегулярного полка, бывшую на пикете; но всадники приняли неприятеля залпом и, в свою очередь, пошли в атаку, которая была поддержана остальными сотнями конно-иррегулярного полка, с ракетной командой и дивизионом северских драгун, славно завершивших это дело. Неприятельская конница скрылась в лесу.

На следующий день, 28-го июня, неприятель ночью сделал сильную пешую засаду около старого Буртуная, где [358] на небольшом кургане, по склону к ложбине, бывшей впереди, выставлялся с утра пикет от нашего авангардного лагеря. Когда взвод 4-й стрелковой роты дагестанского пехотного полка, после утренней зари, стал приближаться к кургану для занятия пикета, имея впереди патруль, который, не осмотрев задний склон кургана сбоку, прямо шел на него, в это время горцы, залегшие в траве по кургану полукругом, со стороны ложбины, и выждавшие приближения взвода, произвели залп и бросились на стрелков в шашки. Вначале озадаченные, стрелки однако не потерялись и, собравшись в кучку, начали отстреливаться и отбиваться штыками. В эту же минуту сотня конно-иррегулярного полка бросилась на выстрелы, и горцы, в свою очередь атакованные, отступили, унеся и своих раненых. В этой схватке, к сожалению, мы потеряли убитыми начальника пикета подпоручика Шульца и одиннадцать нижних чинов, а также девять человек ранеными.

29-е июня тоже не обошлось без тревоги, вызванной 30-ю конными горцами, гарцевавшими впереди пикета шамхальской милиции. Всадники эти желали завлечь шамхальцев на устроенную невдалеке засаду, но милиционеры не поддались на эту ловушку и довольствовались завязавшейся перестрелкой. Вскоре подоспела пехота и метким огнем заставила удалиться к лесу не только конных джигитов, но и сидевших позади их в балке пеших горцев. После этого, как бы для усыпления нашей предосторожности, производившиеся неприятелем тревоги на некоторое время прекратились, а между тем скопища Шамиля по-прежнему занимали леса в окрестностях Алмака и нового Буртуная. Шамиль придумывал план дальнейших действий, а пока приказал укрепить новый Буртунай искусственными препятствиями — хотя этот аул, окруженный с трех сторон глубокими лесистыми оврагами, был и без того [359] малодоступен. В то же время имам, не надеясь на преданность к себе салатанцев, старался всеми средствами убедить их переселиться в Андию и Гумбет и оставить свои аулы; но жители, под разными предлогами, не спешили исполнить его предложение и продолжали оставаться в лесах, а частью и в аулах.

Работы наши много подвинулись вперед, и теренгульский овраг, с проложенной удобной дорогой через его кручи, постепенно очищаемый от векового леса, теперь обеспечивался возводимым отличной постройки канониром, расположенным на боковой круче со стороны старого Буртуная и предназначенным для охранения через овраг дороги. Вскоре затем, имея уже возможность приступить к постройке самой штаб-квартиры, князь Орбелиани поручил генерал-майору Кеслеру, вместе с начальником штаба подполковником Радецким, определить очертание предполагаемого укрепления и, согласно этому, избрать место для размещения войск на новой позиции. На рекогносцировке, сделанной по этому поводу 6-го июля, неприятель показался в значительном числе, когда к стороне нового Буртуная выдвинуты были три батальона дагестанского пехотного полка и конно-иррегулярный полк; но, кроме перестрелки, ничего особенного не предпринял. У нас при этом ранены: дагестанского пехотного полка поручик Филиппов и два нижних чина. [360]

III.

Перемещение главных сил отряда к старому Буртунаю. Занятие впереди лежащих высот, для постройки там земляного укрепления. Кавалерийская схватка. Расположение войск на занятых позициях. Закладка фундамента новой штаб-квартиры. Приказ главнокомандующего. Часть неприятельского скопища размещается в лесу за новым Буртунаем. Возобновление незначительных неприяльтельских нападений на лагерь и во время фуражировок. Фуражировка 1-го августа. Сведение о двух славных отражениях неприятельских партий на пограничных пунктах Дагестана. Распущение большинства скопищ и отъезд Шамиля. Гумбетовский наиб Абакар-Дибир принимает начальство над оставшимся скопищем и действует на наше сообщение. Холера.

7-го июля, большинство войск салатавского отряда, находившееся доселе на южной стороне теренгульского оврага, с утра, вместе с отрядным штабом, перешло на новую позицию около старого Буртуная для дальнейших работ по постройке штаб-квартиры. С этой минуты необходимо было занять и командующие высоты, лежавшие на полторы версты впереди, по направлению к новому Буртунаю, иначе неприятель мог тревожить отряд огнем из орудий и замедлять работы. Князь Орбелиани в тот же день послал кавалерию в обход правого фланга неприятеля, занимавшего эти высоты конною партиею, а сам, с тремя батальонами пехоты, направился туда с фронта. Кавалерия понеслась на рысях, сбила неприятеля и отбросила на следующие высоты, лежания между новым Буртунаем и Алмаком. Вскоре, по распространившейся тревоге, туда начали собираться пешие толпы и выехало четыре орудия. Занесшиеся вперед конно-иррегулярные сотни и драгуны встречены были ядрами, и в то же время, в числе до 2000 всадников, спустившись по боковой ложбине с высот, начали угрожать обходом [361] передовым сотням конно-иррегулярного полка. Заметив это, князь Орбелиани послал в поддержку кавалерии 3-й батальон дагестанского пехотного полка, а командующий конно-иррегулярным полком майор князь Багратион, созвав по сигналу свои раскинувшиеся сотни, и выждав приближение массы неприятельской конницы, без выстрела пошел с полком в атаку, поддержанный северскими драгунами. Горцы бежали, с высот снова был открыт орудийный огонь; но всадники и драгуны, не обращая внимания на ядра, ложившиеся в их рядах, гнали неприятеля до самого леса, куда скрылись и пешие горцы с орудиями. На занятых высотах тотчас же приступлено было к постройке земляного укрепления на два батальона и четыре орудия. Оно предназначалось для охранения общего расположения наших войск и было окончено и занято в тот же день. День этот, по своим результатам, обошелся нам дешево: мы лишились одного офицера (конно-иррегулярного полка подпоручика Квинитадзе) и 7-ми всадников ранеными; неприятель же оставил на месте пятнадцать тел и один значок.

С занятием новой позиции, войска наши распределены были следующим образом: в построенном укреплении против нового Буртуная — 21-й стрелковый батальон и сводный батальон ширванского пехотного полка, при двух горных орудиях и двух полупудовых мортирах; в главном лагере около старого Буртуная: четыре батальона дагестанского пехотного полка, при четырех полевых орудиях и двух полупудовых мортирах, дивизион северских драгун, две сотни казаков, конно-иррегулярный полк с конно-ракетною командою и сборная сотня конной милиции; у теренгульского оврага, на северной его стороне — 3-й и 4-й батальоны апшеронского пехотного полка (пришедшие с Ибрагим-Дада), две полупудовые мортиры и две сотни [362] тамхальской конной милиции; на южной — 1-й и 3-й батальоны самурского пехотного полка, с двумя горными орудиями и двумя сотнями кюринской конной милиции; на Ибрагим-Дада, для охранения нашего сообщения с Евгениевским укреплением — 1-й батальон кабардинского пехотного полка (прибывший в Салатавию 5-го июля), другой дивизион северских драгун (перемещенный из главного отряда), взвод горных орудий и сотня шамхальской конной милиции; дивизион же нижегородского драгунского полка и взвод конных орудий, прибывшие с левого крыла, направлены были в окрестности Темир-Хан-Шуры, к селению Дженгутай.

На другой день после занятия буртунайской позиции, погода изменилась, пошел дождь с холодным ветром; но, не взирая на это, приступлено было к приготовительным земляным работам но возведению новой штаб-квартиры. Работы эти, под руководством генерала Кеслера, шли беспрепятственно, и неприятель не отвлекал от них войска, довольствуясь перестрелками с передовым укреплением и во время наших фуражировок, так что 14-го июля, в первый солнечный день, после общего молебна, произведена закладка фундамента под новую штаб-квартиру, а вместе с тем и закреплен первый шаг к предстоявшему покорению восточного Кавказа. Торжественная церемония, окончившаяся сто одним пушечным выстрелом, возвестила неприятелю о нашем водворении и поколебала его предположение о скором отступлении наших войск из Салатавии, которым, не смотря на работы в Теренгуле и на передвижение отряда к старому Буртунаю, горцы все еще были обнадежены.

Вскоре затем, по поводу действий салатавского отряда, последовал приказ главнокомандующего следующего содержания [363]:

«Изъявляю полную и искреннюю мою благодарность командующему войсками в прикаспийском крае князю Орбедиани за блистательное и успешное выполнение возложенного на него поручения занятием Буртуная для штаб-квартиры дагестанского пехотного полка. Также благодарю от всего сердца храбрый отряд его».

Эти выражения князя Барятинского свидетельствуют о неизменности его взглядов на занятие Салатавии, как на важное начало дальнейших предприятий, имевшихся у него в виду.

Шамиль усиленно занялся обороною нового Буртуная, чтобы впредь иметь и для себя в кругу наших действий свой опорный пункт. Он все еще надеялся на себя и на благополучный для него оборот обстоятельств и действовал самоуверенно — хотя времена, видимо, настали другие, и занятие нашими войсками одного из важнейших для него пунктов должно было вывести его из всякого очарования. Для большей свободы, вероятно, при производстве работ по укреплению нового Буртуная, имам перевел часть своего сборища в лес позади этого аула, а между тем, остальным горцам, расположенным на прежней позиции между новым Буртунаем и Алмаком, поручил тревожить наш лагерь и в особенности фуражировки. Вследствие этого, в ночь с 16-го на 17-е июля, партия около шестисот человек, спустившись с высот к лагерю дагестанская конно-иррегулярного полка, расположенная около старая Буртуная, открыла по нем частый ружейный огонь, который продолжался около полутора часа; но всадники не отвечали ни одним выстрелом на безвредную неприятельскую пальбу, а брошенные, наконец, две четверть-пудовые гранаты из горных единорогов заставили горцев удалиться. В ночь с 17-го на 18-е июля, партия в двести человек подкралась по балке, покрытой мелким [364] кустарником, к лагерю двух апшеронских батальонов у Теренгула (В кавказской войне секреты и охранительная цепь ставились недалеко от мест расположения войск, в отстранение случаев истребления сторожевых частей.), и завела перестрелку; но опять несколько гранат из полупудовых мортир заставили ее удалиться. В ночь с 20-го на 21-е июля, в праздник курбан-байрама, Шамиль вывез четыре орудия на высоты со стороны Алмака и сделал до 70-ти выстрелов по главному нашему лагерю без особенного вреда; но как только явились на тревогу назначенные части войск, с горными единорогами из передового укрепления, неприятельская артиллерия убралась с высот. В полночь на 22-е июля, Шамиль снова вывез свои орудия на лесистый курган, лежащий за оврагом, впереди фронта главного лагеря, и открыл по лагерю частый огонь ядрами и гранатами. Снаряды его, по отдаленности, большею частью не долетали, а наши горные единороги, благодаря довольно светлой ночи, заняли позицию поближе к неприятелю и очень скоро заставили его замолчать и увезти свои орудия.

Вообще, не проходило ни одной ночи без более или менее значительной перестрелки, если не в каком-нибудь из лагерей, то в самом теренгульском овраге, где одиночные горцы подкрадывались к заготовляемым разного рода лесным материалам, и натыкаясь на наши караулы, вызывали перестрелки. Все это отчасти занимало и развлекало усталые от работ войска, и нередко утром можно было слышать презабавные рассказы о солдатских уловках с подлезавшей татарвой. Однако, горцы не ограничивались одними ночными нападениями; они каждый раз беспокоили и наших фуражиров, причиняя незначительные потери в людях и лошадях. В особенности, они были назойливы 22-го июля, на фуражировке в окрестности передового [365] укрепления, когда их артиллерия, с соседних высот, открыла орудийный огонь по нашим фуражирам, а пешие партии, выдвинувшись между кустарниками, начали наседать с самого близкого расстояния на цепь, выставленную фуражирным прикрытием. Но тут они были встречены метким огнем наших штуцеров и нарезных ружей, а потом и гранатами взвода 6-й легкой батареи, выехавшей из передового укрепления. При таком хорошем отпоре они немедля отступили и уже держались в отдалении. То же самое повторилось и 27-го июля, во время следования наших фуражиров обратно в лагерь. В этот день неприятельские партии, пешие и конные, преследовали фуражиров почти до самого нашего лагеря, пока не были прогнаны сильным огнем наших полевых орудий высланных против них из лагеря. Потеря наша на этих фуражировках, благодаря случайности и мерам предосторожности; была самая незначительная: ранен один офицер (конно-иррегулярного полка сотник Богодур-Нуричев) и трое нижних чинов.

Между тем, работы составлявшие главную цель пребывания здесь отряда, шли успешно, не задерживаясь ни праздниками, ни дурной, ненастной погодой, которая все чаще и чаще повторялась и положительно одолевала войска, не давая времени обсохнуть солдатской одежде.

Чтобы отбить у горцев всякую охоту к беспрерывным нападениям на наших фуражиров, князь Орбелиани, назначив на 1-е августа еще одну фуражировку, к стороне нового Буртуная, под прикрытием 21-го стрелкового батальона, 3-го батальона дагестанского пехотного полка и двух сотен конно-иррегулярного полка, под общим начальством полковника Ракусы, приказал следующее: в числе фуражиров послать все остальные сотни конно-иррегулярного полка. В случае преследования горцев, стать скрытно, в лощине, на пути отступлений фуражиров [366] двум полевым орудиям, при двух ротах 1-го батальона кабардинского пехотного полка, занимавшего в это время передовое укрепление; дивизиону же драгун и двум сотням кюринской милиции находиться в стороне от дороги, за выдающимся, на волнистой местности, курганом. Полковнику Ракусе, по окончании фуражировки, быстро отступать на подготовленную засаду, а по приближении к ней неприятеля, в удобный момент произвести атаку, с участием всех сотен конно-иррегулярного полка, которые для этого должны были сбросить свои вьюки с травою.

Едва косцы приступили к работе, как неприятель, по обыкновению, открыл по ним огонь из четырех орудий, а отдельное большое скопище пеших горцев, рассыпавшись за буграми, завело перестрелку с прикрытием. Окончив работу, фуражиры стали отступать. Пешие горцы, как и в прежние дни, перебегая из одной балки в другую, стали наседать на прикрытие. Только перекатною цепью и беспрерывною штуцерною пальбою возможно было удерживать на почтительном расстоянии расхрабрившегося неприятеля, который, припадая к земле после быстрых перебежек, учащал стрельбу из своих длинных, заряжающихся горстью пороха, винтовок. Наконец, колонна прошла место засады, где находились две роты с орудиями. Пока неприятельские орудия продолжали издали обстреливать отступавших фуражиров, горцы, перебежав через глубокую балку и заняв выгодную для них, ближайшую к нам, возвышенность, еще более усилили ружейный огонь. В этот момент, по приказанию генерал-майора Волкова, начальствовавшего частями войск, расположенными в засаде, из лощины быстро выдвинулись две роты кабардинцев, тотчас же расступились и дали место орудиям, которые, неожиданно обдали толпы двумя картечными выстрелами. Не успели горцы опомниться, как северские [367] драгуны и кюринская милиция — с фланга, а конно-иррегулярный пол, сбросивший вьюки, с фронта, понеслись в атаку и неприятель бросился с занятой им возвышенности в глубокую балку, но большею пастью был настигнут и изрублен. Тем временем, и орудия вынеслись вскачь к этой балке и меткими гранатами поражали бегущих, которые, метнувшись в разные стороны, наконец, рассеялись и скрылись; исчезли с высоты также и неприятельские орудия. Дело продолжалось не более 15-ти минут, но изрублено было до ста человек горцев; кроме того, в наших руках осталось двадцать пленных и^: много оружия. Потеря наша состояла из одного убитого всадника конно-иррегулярного полка и 15-ти раненых нижних чинов разных частей.

Шамиль, сознав, что нельзя заставить нас отказаться от нашего предприятия в Салатавии, задумал перенести свои действия в другие части Дагестана и тем, если не вовсе отвлечь салатавский отряд, то, по крайней мере значительно его обессилить выделением части войск для охраны пограничных пунктов. С этою целью, в ночь на 30-е июля, он направил до 2,000 пеших и конных горцев, под начальством араканского наиба Ибрагима по бурундук-кальскому ущелью на гаркасские высоты. На рассвете, скопище это захватило пасшихся там баранов, принадлежавших жителям деревень мехтулинского ханства. По тревоге, дивизион нижегородского драгунского полка, стоявший у Дженгутая, и управляющий ханством флигель-адъютанта Ибрагим-хан, с сотнями мехтулинской милиции, бросились в погоню за неприятелем, а две роты ширванцев, находившиеся в селении Оглы, с быстро собравшимися жителями мехтулинских деревень, направились к урочищу Шеншереку, наперерез неприятелю. Настигнутые драгунами с милицией и встреченные [368] ширванцами и мехтулинскими жителями, горцы, после кровопролитного боя, частью спаслись бегством, а частью — легли на месте и были захвачены в плен. Пленных оказалось 70 человек; кроме того отбита у неприятеля 31-на лошадь и 500 штук разного оружия. Наша же потеря заключалась в 5-ти мехтулинцах убитыми и 26-ти человеках жителей и нижних чинов ранеными.

Почти в то же время, в южном Дагестане, именно в самурском округе, на рассвете 27-го июня, бывший султан элисуйский Даниельбек, с трехтысячной партией, спустился в ихрекский магал. Часть его партии, подвинувшись в шиназское ущелье, захватила 12000 баранов и до 1000 штук рогатого скота. Но жители успели настигнуть горцев и отбили обратно баранту и скот, а 2-й батальон белевского пехотного полка, с двумя сотнями самурской конной милиции, двинулись по тревоге, из Рутула в алахундагское ущелье, где главное скопище поджидало добычу. Здесь белевцы и милиция атаковали толпы и заставила их отступить. Едва они порешили с ними дело, как показалась партия, возвращавшаяся из Шиназа — конечно, уже, с пустыми руками. Увидев наши войска, она сообразила, что отрезана от своих главных сил и бросилась в разные стороны. Но милиционеры не допустили ей скрыться и, пустившись за нею, часть ее перебила, а часть взяли в плен. Трофеями этого дела были: один неприятельский значок и 44-е пленных. У нас же убито пять человек и ранено двенадцать. Шамиль, видя и на этом поприще бесплодность своих усилий, распустил большинство своего скопища и удалился в Дарго. Для защиты остальных мест Салатавии и укрепленных аулов он оставил гумбетовского наиба Абакар-Дибира, и с меньшим числом сборища, часть которого была тот час же направлена на наше сообщение, Она не замедлила занять [369] глубокие овраги по ручью Ах-су, впадающему в Сулак около разоренного аула Черкея, и здесь сторожила спуски в Евгениевское укрепление. Ожидать ей пришлось не долго: 20-го августа, воспользовавшись оплошностью возвращавшейся из отряда роты шамхальской конной милиции, которая, не дождавшись пехотной колонны, спешила в беспорядке в Евгениевокое, она, напала на нее и успела изрубить десять человек; при этом был взят в плен побочный сын шамхала Тарковского прапорщик Таймаз-хан. Конно-иррегулярная сотня и сводный батальон ширванского пехотного полка, с горными орудиями, поднимавшиеся в это время с транспортной колонной из Евгениевского, быстро двинулись к месту схватки. К сожалению, они опоздали: неприятель уже отступил и скрылся в трущобах.

С отъездом Шамиля из Салатавии, попытки неприятеля тревожить лагерь и фуражировки прекратились, и лишь кое-где проявлялись незначительные действия горцев малыми партиями. Зато другой, едва ли не более опасный враг появился в лагере - холера. Случаи заболевания начали проявляться еще в конце июля, но их приписывали простуде, вследствие постоянного пребывания людей в сырости и среди прочих невзгод. Но заболевание стало, наконец, разрешаться смертью и в половине августа уже умирало до двадцати шести человек в сутки. Невольное уныние омрачило лагерную жизнь, в особенности в пасмурные дни, когда мелкий неотвязчивый дождик, разгрязнял и без того уже раскисшую от ненастья землю, не давал возможности где-либо укрыться. Однако все эти беды не уменьшали и не охлаждали усердия к ежедневным работам в нашем солдате, закаленном в трудах и лишениях, хотя нередко бывали случаи, что холера моментально сражала его среди разгара деятельности. [370]

С половины августа погода просветлела, воздух стал лучше и теплее, а холера начала слабеть; в лазарете число больных уменьшилось до двухсот человек. В течение же всего этого времени противохолерные мероприятия состояли преимущественно в том, что солдатам были разрешены усиленные винные и мясные порции, которые производились по два раза в день, а из штаб-квартир была подвезена теплая одежда. При всей печальной обстановке лагерной жизни, очередные части войск, нет сомнения, с радостью шли в Евгениевское укрепление подышать теплым воздухом и осушиться на солнце. Там погода стояла хорошая, и холеры не было. Кроме того, не малую приманку для всех составляла и солдатская слободка, с ее свежим хлебом и пшеничными булками, и с самоварами, кипевшими сбитнем. Эта, ни с чем несравнимая мимолетная роскошь жизни, так и подбивала солдат вырваться из лагеря в штаб-квартиру, не смотря на то, что при сопровождении транспортов, в особенности обратно, им приходилось в ненастную холодную погоду стоять на Ибрагим-Дада по целым ночам в ожидании хвоста своей колонны.

Хотя эти транспортные колонны ходили почти ежедневно, но много еще предстояло трудов по перевозке в отряд строительных материалов, провианта и, наконец, крепостных орудий для вооружения новой штаб-квартиры. Работы же собственно солдатские шли успешно, так что некоторые казармы и башни вчерне уже были готовы и покрыты железом; встречавшиеся же замедления и затруднения происходили от того, что из Астрахани не было еще доставлено 1000 сосновых брусьев, 3000 досок, 3000 железных листов; сверх того, перевозочные средства для обеспечения на зиму гарнизона 6000 четвертей муки, с пропорцией круп, поставлялись подрядчиками весьма медленно и неуспешно. Они отговаривались трудною гористою [371] дорогою, несговорчивостью аробщиков и тому подобными препятствиями; но в сущности, всему причиною было их стремление к выгоде и наживе. Князь Орбелиани неоднократно сносился с интендантством о побуждении подрядчиков к более деятельному и энергичному исполнению их обязательств, но это плохо помогало делу.

Текст воспроизведен по изданию: Занятие Салатавии в 1857 году // Кавказский сборник, Том 8. 1884