ШАМИЛЬ И ЧЕЧНЯ

(Статья эта «Шамиль и Чечня», написана в мае месяце сего года, имеет интерес прошлого и касается собственно бывшего значения Шамиля и Чечни, принявшей подданство России. Что же касается последних событий, относящихся к покорению края от Каспийского моря до Военно — Грузинской дороги, взятия Гуниба и плена Шамиля, отправленного в С.-Петербурге, то редакция не приминет ознакомить своих читателей в самом непродолжительном времени. Ред.))

Первые столкновения России с дикими и воинственными обитателями восточной части Кавказского края произошли в царствование Иоанна Грозного, одновременно с построением Терского городка, на р. Тереке, в 1509 году. Но в первое время, все усилия были устремлены на утверждение русского владычества в Кумыкских и Шамхальских владениях, и первоначально имели полный успех. Впоследствии же, когда на основании трактата, заключенного Россиею с персидским шахом Надиром, в 1734 году, пограничною чертою была принята р. Терек, — русское правительство обратило особенное внимание на устройство пограничной линии и на обеспечение границ от набегов и грабежей воинственных и независимых соседей. Заложенная в 1736 году кр. Кизляр, на р. Тереке, послужила первым звеном нынешней Кавказской линии, а поселенные здесь козаки, под названием Кизлярского войска, а также размещенное в станицах по р. Тереку Терское семейное войско — было основанием нынешнего Кизлярского линейного козачьего полка, получившего это название в 1833 году. Но еще прежде образования кизлярского войска, в [122] юго-западных проделах Кумыкского владения, в окрестностях деревни Андреевой (где ныне кр. Внезапная), поселились беглые козаки с Волги и из Терского городка, которые образовали Гребенское козачье войско, вероятно получив это название от гребней гор, на которых они жили. Гребенские козаки были ближайшими соседями Чеченцев, с которыми находились, попеременно, то в дружественных, то во враждебных отношениях. Впоследствии времени, теснимые Чеченцами и Кумыками, Гребенцы переселились к устьям р. Сунжи и заняли места на правом берегу р. Терека, где оставалось до начала прошлого столетия. Петр Великий, узнав, что они служат притоном беглецам и разбойникам, приказал переселить их на левый берег р. Терека. Но кроме Кизлярского и Гребенского козачьих войск, в 1771 году, для связи кр. Моздока со станицами гребенских козаков, и для прикрытия этой части границы, были поселены вверх по Тереку волжские козаки, образовавшие Моздокское козачье войско.

Таким образом, посредством устройства упомянутой линии были постепенно прикрыты границы России по р. Тереку, к югу от которого, в восточной половине обитали Кумыки, издавна приязненные Русском, и после похода Петра Великого в Персию вступившие в подданство России, — и Чеченцы, населявшие пространство между Тереком и Андийским хребтом. Эти-то Чеченцы, составляющие предмет нашей статьи, и были постоянными врагами линии и самыми беспокойными соседями. Для усмирения Чеченцев, неоднократно были предпринимаемы, еще со времен Петра Великого, экспедиции, из которых в особенности замечательны походы донских козаков, в 1718 и 1722 годах, на Сунжу и Аргун, а также экспедиция 1758 года отряда регулярных войск и действия в 1770 генерала де-Медема. Но все эти экспедиции имели лишь временное значение и большею частию касались ближайших соседей линии. Весьма естественно, что русская власть прочнее утверждалась на плоскостях и равнинах, не представлявших выгодных условий для обороны и продолжительного, упорного сопротивления. Вот почему, чеченское население, жившее по правому берегу Терека и в долине р. Сунжи, под названием Надтеречных и Сунженских Чеченцев, признало власть России, платило установленные подати и исполняло возложенные на него повинности; ближайшее же к русским пределам чеченское [123] население, сознавая всю опасность открытой вражды с Русскими и ценя выгоды своего положения, старались, по-видимому, сохранять мир; они весьма хорошо понимали, что плодородная плоскость, удовлетворявшая их потребностями несмотря на густые, почти непроходимый леса, ее покрывавшие, в зимнее время вполне доступна вторжениям русских войск; они ясно видели, что не по силам для них бороться с могущественным соседом, а потому опасались открыто нарушать мирные отношения, и даже носили название мирных. Но это отнюдь не мешало им прорываться чрез линию небольшими партиями, грабить транспорты, отгонять скот, захватывать пленных и проч. и быстро возвратившись во свояси, слагать всю вину происшедшего на абреков и отдаленные, непокорные племена и общества. В особенности этим занимались жители более отдаленных от русских границ аулов, привилегированные разбойники — абреки, селившиеся преимущественно в ущельях Малой Чечни. Они беспрерывно производили набеги на линию, после чего удалялись в горы, обеспеченые в своей безопасности; между тем, так называемые мирные Чеченцы, не только не препятствовали грабежам и набегам своих соплеменников, но даже содействовали и покровительствовали им, отчасти из сочувствия, частию же опасаясь их мести. Что же касается населения, отдаленного от русских границ, то оно не признавало никакой власти, и под прикрытием первобытных дебрей и лесов, покрывавших плоскость и отроги горных хребтов, смело отстаивало свою независимость.

При подобном порядке дел, русское правительство не могло оставаться праздным свидетелем беспорядков и грабежей; предпринимание одних только экспедиций было весьма недостаточно, и при том, отдаленнейшие из них были сопряжены с огромными пожертвованиями и страшными трудностями и препятствиями. Между тем было необходимо озаботиться о более прочном прикрытии собственных границ и об разъединении покорного населения от беспокойных дикарей, и об ограждении их от грабежей и насилий.

С этою целию, в 1817 году, была построена крепость Грозная, на реке Сунже, а в 1819 году крепость Внезапная, при главном Кумыкском селении Андрееве (Эндрэ), для прикрытия почти беззащитного Кумыкского владения. Обе эти крепости были соединены с Кавказскою линиею и между собою линиями [124] укреплений и постов, которые впоследствии времени, вместе с успехами русского оружия, образовали Сунженскую и передовую Кумыкскую лиши, оцепившие Чечню со стороны русских пределов. Кроме того, успешные действия генерала Ермолова в 1818 году привели большую часть Чечни, по-видимому, в полную покорность, так что после этого, только частные беспорядки и грабежи изредка нарушали наружное спокойствие.

Но когда мюридизм, возникший в недрах Дагестана, успел проникнуть в пределы Чечни, дела приняли совершенно иной оборот.

До сих пор Чеченцы жили совершенно независимыми друг от друга, отдельными обществами. Вследствие всеобщего равенства, Чеченцы не знали над собой никакой угнетающей, власти. Русское влияние было весьма слабо и касалось лишь крайних пределов Чечни, пролегавшим к русским границам. А потому и неудивительно, что у Чеченцев не могло явиться общего единодушия и взаимного соглашения, и если бывали когда либо подобные явления, то лишь вследствие каких-нибудь случайных обстоятельств. Каждое небольшое общество (токум — дворов около 200) управлялось отдельно, из среды себя, без всякого вмешательства соседних обществ. Дела, касавшиеся общественных интересов, обсуждались и решались на мирских сходках, где толковали без всякого порядка, и где имел голос всякий присутствовавший, что вследствие дикости нравов весьма часто производило бесконечные споры, нередко оканчивавшиеся дракой и даже убийствами. Таким образом мирские сходки и суд по народным обычаям (адату), составляли единственные основания гражданского быта Чеченцев. Весьма естественно, что при подобных условиях не могло явиться общего движения и единодушие, все носило на себе характер разъединения, совершенного разномыслия и полной неурядицы; не по силам было дикарям благотворное самоуправление.

Со времени же развития мюридизма в горах Дагестана, отголоски его постепенно начали проникать и в Чечню. Деятельные и фанатические мюриды всеми силами старались привлечь Чеченцев на свою сторону; эмиссары имамов красноречиво и вдохновенно проповедывали казават. Горная Чечня волновалась, грабежи и набеги усилились. Абреки, пользуясь благоприятными случаями, предавались полному разгулу и еще более усиливали волнение и беспорядки. [125]

Между тем, вследствие возраставшего влияния Шамиля, превозгласившего себя после смерти Гамзат-бека главою мюридизма, русское правительство давно уже помышляло предпринять против него решительные меры и нанести ему сильный удар. Но стечение разного рода неблагоприятных обстоятельств не дозволяло употребить сообразных с целию средств. Шамиль же, в свою очередь, пользуясь этими всеми мерами раздражал легковерные умы дикого населения, уверяя народ, что России ничего не может предпринять против него и что настало время торжества для исламизма. В тоже время он старался поднять всю Чечню и привлечь ее на свою сторону, в чем отчасти и успел. Абрек Ташав-Ходжи, имевшей сильное влияние на Чеченцев, был склонен на сторону имама и, утвердившись в Ичкерии, обещал предпринять вторжение в Кумыкскую плоскость с значительными силами. В таком положении находились дела, когда была предпринята экспедиция генерала Граббе против Ташав-Ходжи и Шамиля, а главнокомандующий Кавказским корпусом генерал Головин выступил против волнующейся Малой Чечни. Военные действия, открытые русскими войсками, имели блестящие успехи: Малая Чечня усмирена и заплатила за свои неприязненные действия раззорением многих аулов, Ташав-Ходжи разбит и изгнан из Ичкерии, почти уничтоженный Шамиль заперся в Ахульго. Достопамятная осада и взятие Ахульго (См. «Описание военных действий 1839 года в Северном Дагестане. Составлено полковником Милютиным. 1850 года; с картою, планами и чертежами) нанесли решительный удар могуществу имама. Он потерял здесь лучших своих приверженцев, принужден был выдать заложником старшего сына Джемаль-Эддина и только с величайшим трудом и опасностию успел избежать плена, и пробрался с своим семейством и несколькими мюридами в глубь гор. Казалось, все было кончено для властолюбивого имама, но судьба видимо покровительствовала предприимчивого и энергического Шамиля. Едва укрощенные, Чеченцы снова восстали в зиму с 1839 на 1840 год. Шамиль, зорко следивший за действиями своих эмиссаров, узнав о всеобщем восстании Чечни, легко воспользовался благоприятным случаем восстановить свое значение в горах и поддержать падавший [126] мюридизм, быстро бросился с небольшим числом мюридов в Чечню, и разжигая ненависть Чеченцев к Русским, и угрожая им местью русского правительства, успел убедить жителей переселиться с плоскости в глубь гор. Успех превзошел ожидания. Отуманенные Чеченцы, напуганные предшествовавшими событиями и испуганные угрозами Шамиля, бросили свои дома и плодородный поля, и толпами устремились в горы и ущелья; испытав перед тем строгость принятых мер, они не надеялись на прощение. Надтеречные и Сунженские Чеченцы, ближайшие соседи линии, признававшие вполне власть России, еще колебались, но и тех в 1840 году, с 26-го на 27 июля, Шамиль успел увести, за исключением весьма немногих, в горы, в случае сопротивления угрожая им своею неумолимою местью. Таким образом, Чечня открыто объявила себя врагом России, и признав над собою власть Шамиля, подпала под тяжкое иго мюридизма.

Поднявши Чечню против России, Шамиль устремил все усилия для водворения в ней своей безграничной власти. А потому, поселившись в Ичкерии, сначала в ауле Дарго, а после раззорения его в 1845 году князем Воронцовым — в Ведени, Шамиль озаботился об устройстве наивыгоднейшей для своего личного могущества системы управления дикими и разъединенными племенами, главным образом основав ее на феократических началах. Но прежде, нежели обратимся к очерку системы управления Шамиля, скажем несколько слов о личности замечательного имама.

____________________________

Шамиль, третий имам мюридизма, родился в селении Гимрах, Койсубулинского общества, в Нагорном Дагестане, и происходил от беднейшего семейства, из низшего сословия народа. По словам одного Аварца (Газета «Кавказа» 1847 г., «Рассказ Аварца»), видевшего Шамиля в детстве, он был по ремеслу народным плясуном, добывавшим насущный хлеб уменьем необыкновенно ловко отплясывать лезгинку. Впоследствии, Шамиль приобрел обычное у [127] мусульман религиозное образование, научившись у приходского муллы первоначальным основаниям религии и чтению корана. Обладая блестящими способностями, проницательным и изворотливым умом, необыкновенно твердыми характером и непоколебимою волею, при редком уменьи пользоваться благоприятными обстоятельствами, Шамиль постепенно приобрел известность и значение, и из низшего класса парода успел возвыситься до степени одного из приближенных лиц первого имама Кази-Муллы, чему весьма способствовала искусно носимая им маска фанатика-мюрида. Говорим — маска, потому что известны обстоятельства, сопровождавшие смерть Кази-муллы. Когда имам, убежденный в чистоте верований и преданности своего приближенная мюрида Шамиля, всегда твердившего ему о желании принести жизнь свою в жертву исламизма, предложил ему, при взятии селения Гимр русскими войсками, исполнить ревностное желание, то Шамиль отвечал ему на это упреками и даже бранью. Мы вовсе не упрекаем Шамиля в том, что он не пожертвовал без всякой пользы своею жизнию, но уверены, что еслиб он был действительно фанатик, то вероятно исполнил бы предложение своего, при этом погибшего впоследствии, имама. Шамиль хорошо понимал силу религиозного фанатизма и влияние его на легковерные умы дикого парода, и действительно воспользовался им с необыкновенною ловкостию.

В настоящее время Шамиль имеет около 60-ти лет и, сколько можно судить по словам лиц, видевших имама, отличается стройною и благородною осанкою, и имеет весьма выразительную и умную физиономию. Лицо его бледно и покрыто легкими рябинами и веснушками; черты лица весьма пропорциональны и правильны; взгляд выражает глубокую, внушающую уважение задумчивость, спокойствие и доброту. Он часто прищуривает глаза и как будто старается проникнуть взглядом в глубину души человека, на которого смотрит. Шамиль весьма ласков со всеми, но недоверчив и подозрителен; при этом он с необыкновенным искусством умеет скрывать внутреннее волнение и в высшей степени владеет собою; даже в минуты сильного гнева, лицо его выражает спокойствие и притворное добродушие. Шамиль отличается решительным и твердым характером, весьма настойчив и в высшей степени властолюбив; хотя он иногда, в особенности по [128] необходимости, прибегает к советам своих приближенных, но это большею частию только для вида, сам же действует почти всегда по собственному усмотрению. Впрочем, при этом он весьма осторожен, осмотрителен, а иногда даже медлителен; весьма основательно обдумывает каждый шаг свой и каждое предприятие, стараясь удостовериться, по возможности, в их непогрешительности и предугадать их последствия; раз же решившись, он действует и стремится к цели безотлагательно, быстро и даже с дерзкою отвагой. Некоторые упрекают Шамиля в трусости, но это едва ли справедливо; напротив, сколько известно, он обладает необыкновенным присутствием духа и редким хладнокровием, что неоднократно доказал в критические минуты своей жизни. Скорее можно сказать, что его действиями руководят благоразумная осторожность и глубокое понимание характера подвластных ему народов; при этом он весьма хорошо помнить судьбу первых имамов, из которых один, Кази-мулла, погиб хотя со славою, но без пользы, и которого Шамиль упрекает в том, что он работал более руками, чем головой: в другом же, Гамзат-беке, он видит жертву легкомыслия и непростительной беспечности и неосторожности. Кроме того, при всем сознании своей силы и власти, Шамиль очень хорошо понимает шаткость своего положения. Он ясно видит, что и сам отчасти находится под надзором приближенных и преданных ему из личных интересов людей, которые зорко следят за поведением имама; малейшей неверный шаг, и но всей вероятности гибель Шамиля неизбежна. Конечно, простой народ видел в нем что-то сверхъестественное и вместе с тем, будучи сжат в клещах мюридизма, трепетал его, но и эта вера, и этот страх сильно поколебались в последнее время, несмотря на всевозможный старания Шамиля поддержать свое духовное влияние развитием в народе религиозного фанатизма. Для этого он нередко прибегал даже к шарлатанству, распространяя в народе слухи о своих непосредственных связях с Магометом, будто бы являющимся к нему в виде голубя и других различных видах. Суеверный народ, при старании духовенства, отчасти верит этим сказками и считает Шамиля даже почти святым, так что в Ведени существовал обычай клясться именем имама; но все это слишком шаткие основания для привязанности народа, в чем [129] мы и убедились настоящими событиями в Чечне. Вообще Шамиль старается казаться в глазах народа чрезвычайно религиозным и фанатически преданным мюридизму. Большую часть дня и даже ночи он проводить в молитве и посвящает чтению священных книг; кроме того, каждую пятницу, а также и в другие установленные исламизмом праздники, он посещает мечеть, что сопровождается особенною церемониею. Когда Шамиль жил в Ведени, то обыкновенно каждую пятницу назначал торжественный выход в мечеть. Для этого, в определенный час, отряд вооруженных мюридов, при пении священ ного гимна: ля-илляхи-иль-Алла (нет Бога, кроме единого Бога), приближался к жилищу имама и разместившись, в виде шпалеры, по обеим сторонам пути от дома Шамиля к мечети, ожидал его выхода. Шамиль, одевшись с некоторою пышностию во все белое, зеленое или синее, исключая чалмы, которую он всегда делал из дорогой белой шали, окруженный приближенными лицами и старшинами, и сопровождаемый конвойными мюридами, которые предшествуют и заключают торжественный выход, при пении обычного гимна, шел в мечеть. При входе Шамиля, народ, собравшийся в мечети, встает с своих месть и молча приветствует своего имама. После этого начиналось богослужение, которое совершал один из старших мулл, а иногда и сам Шамиль. По окончании же всех церемоний, отличающихся большими странностями, чуждыми церковных уставов настоящего исламизма, почетные из присутствовавших лиц подходили к Шамилю с поздравлениями с праздником (пятница у магометан есть еженедельный праздник), при чем целовали ему руки или лицо, смотря по званию поздравляющих, на что имам отвечал ласковою улыбкою или пожатием руки. Наконец Шамиль подавал знак к выходу из мечети, который совершался точно в таком же порядке, как и шествие в мечеть. В праздник байрама, имам лично совершал установленные обряды и собственноручно закалывал барана, назначенного для подаяния бедным; церемония эта происходила в Ведени на внешнем дворе жилища Шамиля, при многочисленном стечении народа, и отличалась всегда страшным истреблением баранов, назначенных для установленная пиршества и раздачи мяса бедным, а также пленным. В важнейших же случаях, требующих особенных мер для [130] поддержания и усиления духовного влияния имама, он прибегал к так называемому хальвату: уединялся на продолжительный срок времени, постился, по-видимому, до совершенного истощения, после чего, собрав отовсюду духовенство, мулл и кадиев, объявлял им, что к нему являлся сам Магомет в каком-нибудь приличном обстоятельствам виде, и завещав деятельно подвизаться на поприще распространения шариата, объявил важное откровение (конечно, вполне согласное с видами изобретательного имама), или благословил на известное предприятие. Затем Шамиль выходил к толпе народа, с нетерпением ожидавшей разрешения таинственных деяний своего имама, и напрямик объявлял волю Магомета. В крайних же случаях, для большей силы убеждения, выводился на сцену какой-то отшельник, что-то в роде дервиша, пользующийся особенным уважением за свою святую (?) жизнь, который по указанию Шамиля проповедовал народу о суете мирской, о наслаждениях, ожидающих правоверных в рае Магомета, о гуриях и прочих предметах, действующих на чувственность и распаляющих фанатизм легковерного народа. Подготовя таким образом народ, Шамиль объявлял свои намерения и при содействии страха наказаний всегда достигал своих целей.

Что касается собственно учености Шамиля, как духовного лица, то мнения относительно этого предмета весьма различны; некоторые утверждают, что он далеко не наследовал те вопросы магометанской религии, другие же, напротив, полагают, что имам весьма силен в книжной мудрости. Но во всяком случае, по своему уму и уменью действовать на фанатизм народа, необыкновенному искусству красноречиво и своеобразно истолковывать различные религиозные вопросы и учения корана, необъясняемые другими мусульманскими учеными, — Шамиль успел приобрести славу ученейшего имама.

Основав свою власть на феократических началах и применив учение корана к личным своим взглядами и выгодам, Шамиль с редким искусством сумел ввести и поддержать учение шариата между подвластными ему народами; так что в настоящее время, век основы внутреннего и гражданская быта горцев представляют смесь народных обычаев (адата), установившихся веками и выражающих степень народного [131] развития, и постановлений шариата этого, так сказать, кодекса нравственных и гражданских правил, кодекса весьма гибкого и восприимчивого в руках хитрого и умного имама.

Сказав о шариате и его значении между горскими народами, считаем не лишним упомянуть вкратце об его происхождении и несколько коснуться самого мюридизма. Известно, что учение исламизма состоит из шариата, тариката и хакикята. Шариат есть речь, ученее или слова пророка Магомета и заключает в себе, правила, которыми следует руководствоваться в жизни. Исполнители шариата называются улемами, кадиями, муфтиями и муллами; они обязаны проповедывать магометанам о добродетелях, решать возникающие споры и тяжбы, отклонять взаимные неудовольствия и вражду между правоверными, судить за противозаконные поступки и определять наказания за преступления; кроме того, в отношении богослужения и исполнения религиозных постановлений, они должны отправлять но пятницам и в определенные праздничные дни установленные молебствия, совершать разного рода обряды, и проч. Тарикат есть поступки пророка и его дела, и служит как бы указанием нравственного пути. Исполнители этого учения по-арабски называются шейхами, софиями, мюридами, а также арифан-билах салит, мюрид, а по персидски: иманами (имамами) и пирами. Они вовсе не должны вмешиваться в светские дела, обязаны день и ночь проводить в молитвах и отличаться восторженною любовью к Богу, избрать уединенную жизнь, нисколько не заботиться о суетах мирских и отнюдь не употреблять оружия. Наконец, хакикят есть видение (верование) пророка или также его качества. Шарриату обязаны повиноваться все без исключения мусульмане, иначе они не имеют права носит название правоверных, и в будущей жизни их ожидают не гурии и гильманы, а страшные муки в неугасаемом адском огне. Тарикат же есть учение для избранных и желающих. Если правоверный не довольствуется роскошными обещаниями райских блаженств, и действиями его руководят не страх и желания, а одно только глубокое убеждение в величии Бога, в ничтожестве бренной оболочки и земной жизни, тогда он, приготовившись посредством молитвы и изучения шарриата, может приступить к исполнению великой решимости — отречься от мира и посвятить себя созерцанию [132] Бога. Для этого он должен обратиться к мюршиду (Слово мюршид означает по-арабски пошел по дороге или показал дорогу), ученому и опытному в делах веры наставнику, который ему может сообщить все таинства и условия для достижения высшего нравственного совершенства; подобные ученики называются мюридами (Название мюрид происходит от арабского захотел, пожелал).

Мюрида, приходящего к учителю, говорит г. Ханыков (См. газета «Кавказ» 1847 года: «О мюридах и мюридизме» г. Ханыкова), спрашивают только о знании закона и о решимости его отречься от грехов, и далее он возвышается единственно по мере развития его нравственных совершенств: следовательно, ни ум, в светском значении этого слова, ни богатство, ни рождение не имеют никакого значения у последователей тариката, так что простолюдин, очистивший сердце свое постом и молитвою, и достигший последних степеней нравственного образования, стоит несравненно выше одаренного всеми благами вельможи, который, признав их ничтожество, прибегает к мюршиду с просьбою о наставлении в тарикате. Но еще более важно коренное правило мюридизма — слепая привязанность их к своему учителю, которая должна быть так сильна, что мюриды обязаны не только исполнять волю мюршида, но даже стараться предупреждать его желания, прежде, чем он их выскажет, угадывая искренно любящим сердцем самые затаенные помыслы его. Таким образом, в основании мюридизма лежать два важные правила: одно чисто демократическое, дозволяющее людям хитрым и ловким, и весьма часто руководимым единственно лишь своекорыстными видами, возвышаться до важных, степеней силы и значения; другое же, дает средство умным и властолюбивым мюршидам руководить массою своих учеников-мюридов, направляя их действия к достижение своих личных целей и стремлений.

Появление мюридизма на Кавказе первоначально было связано с стремлением распространить между дикими и воинственными его обитателями правила шарриата и поддержать искаженный и падавший исламизм. Но весьма естественно, что при мусульманском фанатизме и нетерпимости, мюридизм [133] повлек за собою казават — священную войну против гяуров и стремление свергнуть власть России, а также уничтожение аристократических начал. Шамиль вполне воспользовался обстоятельствами, и объявив себя поборником шарриата и вместе с тем главою мюридизма — мюршидом, или, как его называют, имамом, основал на своем духовном значении светскую власть. Достигнув полного могущества, он в сущности из мюршида превратился в деспота, и стремлением его было уже не нравственное совершенствование своих мюридов и народа, а усилия отстаивать свою самостоятельность от владычества России и держать в слепом повиновении подвластные народы. Мюриды, его ученики и приверженцы, вместо созерцания величия Бога и пренебрежения к земным благам, послужили главным зерном власти имама, его опорою и силою; это не ученики духовного наставника, а преданная ему из личных интересов преторианская гвардия, его клевреты и шпионы, наблюдающие за духом и умами народа и членов административного управления Шамиля. Народ же, подвластный Шамилю, есть не более, как источник его материальных средств.

Что же касается самого шарриата, то Шамиль сумел ловко применить его к своим целям, и в случае надобности без церемонии перетолковывал и объяснял его статьи и положения по личному своему усмотрению, не опасаясь критики и ценсуры народа. Знающие духовные лица хотя, может быть, и очень хорошо понимали проделки своего наставника и повелителя, но помалчивали и даже поддакивали ему, в видах личных интересов или из опасения навлечь на себя гнев мстительного имама. В любопытной записке одного ученого мусульманского духовного лица, Сулеймана-эфендия (См. «Описание поступков Шамиля, противных мусульманскому шарриату» и пр. Перевод с арабского. Газета «Кавказ» 1847 г.), находим весьма интересные сведения о том произволе, с которым обращался Шамиль с шарриатом. Сулейман-эфендий несколько времени находился при имаме, и изучив характер его действий как духовного наставника народа, говорить, что Шамиль-эфендий весьма часто поступает против священного шарриата и намеренно искажает его на свой лад, при чем не терпит никаких противоречий и опровержений со стороны [134] своего духовенства. Так, например, он говорит, что Шамиль вообще весьма мало наблюдает за исполнением народом настоящих религиозных постановлений шарриата между тем в коране сказано, что: всякий пастырь должен отвечать за свое стадо. В то же время, выдавая себя за последователя тариката, нарушает главное постановление его не сопровождать свои действия силою оружия. Кроме того, без всякого суда, основания и исследования истины, а только веря клевете, приказывает своим палачам лишать жизни мусульман, обвиняемых в мнимых преступлениях; при чем главную роль играет желание внушить страх другим, и тем упрочить светскую власть свою. Между тем, в коране сказано: если кто-нибудь с умыслом убьет кого либо из правоверных невинно, то его ожидает вечное адское мучение. Также, в случае бегства преступника, имам подвергает взысканию и наказанию оставшихся родственников его, что противно шарриату, потому что в коране сказано: никто не отвечает за вину другого. В случае же смерти кого либо из поставленных Шамилем наибов, имам конфискует в пользу своей казны имущество покойного и тем лишает оставшееся семейство средств к содержанию, между тем в коране сказано: не похищайте и не присваивайте себе сиротских имуществ, потому что похитителя оных ожидает огнь и вечная мука. В наказание за изъявление покорности и повиновения Русским, Шамиль нападает на мусульман, умерщвляет мужчин, берет в плен женщин и детей, грабит жилища и имущества правоверных; коран запрещает лишать жизни мусульманина и отнимать у него имущество: не похищайте друг у друга собственности по преступным страстям своим, сказано в коране, и кроме того пророк сказал; кто произнесешь ля-илляхи-иль-Алла, тот есть правоверный, кровь и собственность его неприкосновенны; только единый Бог будет судить его в деяниях. Кроме всего приведенного, ученый мусульманин упрекает Шамиля в своекорыстных видах, с которыми он предпринимает различные враждебные действия. В первые времена, говорить он, Шамиль действовал проповедями и наставлениями, а теперь угрозами и внушением страха; и успев подчинить себе дикие племена, вооружает их против Русских, несмотря на данные ими клятвы в покорности, и тем подвергает их всем бедствиям войны; между тем в коране сказано: не нарушайте [135] своих клятв и обетов, однажды вами данных (Когда Шамиль, во время веденской экспедиции требовал от подвластных ему чеченских обществ присяги на верность, то Чеченцы отвечали, что они присягнут, но что и Шатоевцы (одно из чеченских племен, изъявивших покорность России в 1858 г.) присягали Шамилю, но это по помешало им изъявить покорность России), а также: не подвершите себя собственными руками опасности и гибели.

Из этих немногих сведений можно видеть, что Шамиль далеко не придерживается учению настоящего шарриата. Да оно иначе и быть не может: Шамили, по преимуществу, есть светский властитель, а не духовный наставник, и очень хорошо понимает меры, необходимый для обуздания непривыкшего к власти народа и для утверждения своего личного могущества. Но с другой стороны и народ начинает разгадывать своего имама. Чеченцы доказали уже желание избавиться от опеки мюридизма; вероятно их примеру последуют и Лезгины.

Достигнув власти и основав ее на феократических началах, Шамиль первоначально всеми мерами старался привлечь на свою сторону простой народ, чтобы легче достигнуть полного и неограниченного владычества. Окружив себя бедными и простыми горцами, испытанной преданности, Шамиль весьма хорошо понимал, что подобным лицам нечего терять, и что, облагодетельствовавши их и выведя из толпы, он приобретает в них сильную опору, так что большая часть его наибов и мюридов происходят из нисшего класса народа. Таким образом, путем демократическим, Шамиль постепенно захватил в свои руки безграничную власть деспота, и подчинив всю страну преданным себе наибам, он в то же время зорко смотрел за их поведением и верностию посредством шпионов и многочисленных мюридов, рассеянных в различных частях подвластного ему края. При малейшем подозрении в возникавшей силе и значении наиба, или сомнительности в его преданности, Шамиль тотчас же искал случая, что называется, придраться к нему. Случай всегда был готов, и притом самый выгодный и удобный для имама, в нравственном и материальном отношениях. Все наибы были страшными грабителями вверенных им населений, почему успевали наживать весьма значительные состояния. Что может быть лучше придирки: наиб осуждается за несправедливость, притеснения и грабительство подчиненных; его казнят, награбленное [136] имущество поступаете в казну бескорыстного имама, а народ ликует и восхваляет беспристрастие и заботливость Шамиля, и вместе с тем трепещет пред его правосудием. Вообще внушение страха наказаний и опасение внезапной гибели, играют весьма важную роль в дуге управления Шамиля. Малейшее неповиновение, возникающее в какой либо части подвластного ему края, наказывается с непомерною жестокостию; при этом Шамиль действует с большим рассчетом, посылая для наказания возмутившихся обществ или аулов, преданных себе мюридов или враждебные возмутившимся племена и общества, которые, в надежде на добычу или в видах удовлетворения мести, усердно исполняют волю имама и страшно неистовствуют над провинившимися.

Администрация Шамиля, при всей ее простоте, представляет большую обдуманность и служить доказательством стремления Шамиля к прочному водворению своей власти. Для решения важнейших дел, относящихся к главному управлению страною, Шамиль учредил в 1841 году верховный совет (диван-хан), состояний из лиц, пользующихся его доверенностью, из заслуженных наибов и старших лиц духовного звания. Кроме того, в чрезвычайных случаях, требующих особенно внимательного обсуждения и тесно связанных с общими интересами страны, Шамиль сзывает собрания, куда приглашаются, кроме упомянутых лиц, разного рода депутаты от народа; но это делается большею частию только для вида, потому что имам почти всегда действует самостоятельно и произвольно, или успевает склонить на свою сторону лица, не вполне согласный с его мнениями, при чем играют роль и сила убеждений умного имама, а также и страх, при случае поплатиться за свое противоречие (Из приближенных советников Шамиля замечательны: сын его Кази-Магома, Даниель-султан, Кер-Эфендий Кази-Кумыкский, полуслепой старик и неразлучный спутник имама, Джемал-Эддин, мулла, тесть Шамиля, пользующийся особенным уважением народа и другие).

Впрочем, бывают случаи, что Шамиль, несмотря на стремление действовать с настойчивостию, бывает принужден соображаться с желаниями окружающих его и народа. Он хорошо понимает, что отчасти находится сам под опекою [137] мюридов, и что имеет против себя много врагов и мстителей, а потому случается, что осторожный имам внимательно прислушивается к народному говору, в особенности к мнениям лиц влиятельных и пользующихся особенною любовию народа, и сообразуется с ними в своих действиях.

В определенные дни (субботу, воскресенье и понедельник) Шамиль творит суд и расправу: разбирает спорный дела, выслушивает свидетелей и соображает свои приговоры с статьями шарриата. Лица, подвергающиеся суду имама, молча выслушивают безапелляционные приговоры его, которые, впрочем, несмотря на строгость Шамиля, иногда не приводятся в исполнение, при малейшей возможности скрыть от него последствия; и здесь-то играют огромную роль взятки и подкупы, неизбежные спутники деспотического образа правления.

Для привлечения к себе людей полезных и для наказания строптивых и непокорных, а также разного рода преступников, Шамиль установил различные награды и наказания, которыми распоряжается по собственному усмотрению. Людей особенно преданных ему, отличающихся умом, храбростью, военными способностями и приверженностью к мюридизму, Шамиль назначает наибами, возводя их на высшую степень гражданской и военной власти; кроме того, жалует различными чинами и орденами. К числу чинов принадлежать пятисотники, сотники, десятники и пр. Ордена же установлены различных степеней (Ордена, установленные Шамилем, сделаны из серебра и украшены чернетью и различными надписями; они имеют форму треугольника с усеченными углами, или круга в виде выпуклой пуговицы, или изображают полумесяц с помещенною над ним саблею и проч. На орденах делаются надписи из корана, или прописываются имя и подвиги награжденного. Серебряные знаки, найденные в сакле наиба Дубы (в 1847 г.) и полученные им за военные подвиги, отличаются следующими надписями: на одном написано — «Имам Шамиль этого храброго наиба награждает первоклассным орденом и молит Бога, да поможет он ему идти по истинному пути». А на другом — «Это герой искусный в войне, и бросающийся на неприятеля как лев»). Сверх этого, Шамиль награждает отличившихся разного рода подарками: почетным оружием, платьем, лошадьми, баранами, деньгами и пр.

Наказаниями же служат: лишение почетного звания, изгнание из аула, денежные пени, лишение свободы на различные сроки, [138] с заключением в ямы (Ямы заменяют у горцев тюрьмы; они обыкновенно довольно глубоки и сверху накрыты накатником, в котором делается отверстие. Ямы отличаются чрезвычайною нечистотою, духотою и теснотою. В подобные тюрьмы, обыкновенно, заключают пленников, большая часть которых гибнет от болезней и жестокости дикарей), причем отпускается весьма скудная пища, телесное наказание и наконец смертная казнь (Смертная казнь допускается шарриатом только в крайних случаях, как исключение; между тем Шамиль употребляет ее довольно часто. Большею частию она состоит в отсечении головы, для чего употребляется особенная секира, котирую, как символ власти имама, возят за ним почти повсюду. Исполнителями казни бывают мюриды, которые весьма охотно берут на себя роль палача, получая за это право собственности на одежду казненного преступника). Смертная казнь положена: за измену и побег к неприятелю, за шпионство и сношения с Русскими, и за открытое неповиновение; кроме того, за убийства но случаю кровомщения, запрещенного имамом, за обольщение женщин и пр.

В отношении же правительственных распоряжений Шамиля, главные усилия его обращены на устройство финансовых и военных средств.

Финансовые средства, под именем шарриатской или общественной казны, образуются из постоянных и случайных доходов, и состоят из денежных средств и из разного рода хлебных и других запасов.

Один из главнейших источников доходов, установленных еще Кази-муллою, есть хамус — пятая часть со всей добычи, достающейся в разного рода случаях и в частных набегах партии; сюда же относятся деньги, вырученные от выкупа пленных, который иногда составляют весьма значительные для горцев суммы (Обыкновенно добыча, захваченная какою либо партиею, разделяется следующим образом: пятая часть ее поступает в казну, значительная часть дается предводителю партии, а остальное делится на равные части по числу участвовавших лиц, которые получают их или натурою, или по оценке, деньгами). Кроме того, источниками доходов служат:

Разного рода штрафы и денежные пени за проступки виновных и взимаемые с их ответчиков. Последнее установлено Шамилем, который, разделив мужское население на десятки, в роде артелей, постановил: чтобы каждая артель отвечала [139] за проступок своего члена и была обязана следить друг за другом. Так что, кроме ответственности виновного, а также в случае его бегства, с десятка, к которому он принадлежал, взыскивается положенный штраф, который и поступает в общественную казну. Мера эта доставляет Шамилю денежный средства и вместе с тем ручается в наблюдении жителей друг за другом и в взаимном шпионстве, что чрезвычайно вредно действует в нравственном отношении и нарушает общественное доверие. Имущество после казненных, бежавших, а также умерших лиц высших званий, поступает в общественную казну. Наконец, один из важнейших источников доходов составляет десятина (зякат), с доходов имений частных лиц и с хлебных произведение. Последний доход служит для образования хлебных запасов на случай общественных и военных потребностей. Денежные сборы поступают в особую казну, находящуюся при доме Шамиля и которою заведует особенный казначей; все расходы производятся имамом с чрезвычайною акуратностью и бережливостью, при чем он для вида дает отчет своему избранному совету в израсходованных суммах. Хлебные же запасы хранятся в наибствах и служат для раздачи муллам, вдовам и семействам убитых на войне, бедным, калекам и проч.

Что же касается военной системы, то хотя Шамиль и установил у себя в этом отношении некоторую правильность и придал ей более определенный характер, но в основании она представляет поголовное вооружение всего населения. Народы, признающие власть Шамиля, составляют военное сословие, обязанное нести военную службу, но не в виде набора для постоянного войска, хотя таковое и существует у Шамиля, а в виде частных или общих ополчений, которые сзываются смотря но требованию обстоятельств. Сообразно с предположениями имама, сбор ополчений назначается в известных наибствах, при чем определяются сборные пункты и прочие необходимые условия. Каждое семейство обязано выставить одного вооруженного конного или пешего воина, снабдив его провиантом на определенное число дней; при этом каждый должен иметь свое оружие, состоящее из винтовки, пистолета, шашки или кинжала. Шамиль в особенности заботится об образовании кавалерии, способной к быстрым передвижениям [140] и действию в бою, как в конном, так и в пешем строе. Кроме того, он имеет весьма порядочную артиллерию, сформированною на образец нашей козачьей артиллерии. Порох же приготовляется в некоторых аулах Нагорного Дагестана, жители которых исключительно занимаются этим предметом, и избавлены от всех других повинностей (Здесь следует заметить, что предметы, входящие в состав пороха, а также металлы и соль, считаются общественною собственностью).

Обыкновенно, в случае надобности, Шамиль рассылает своих мюридов с письменными (Все письменные приказания Шамиля пишутся на небольших кусочках бумаги, к которым прикладывается печать имама) или словесными приказаниями к наибам сбирать войска. По получении повелений имама, всем объявляется его воля, при чем назначается пункт сбора и время выступления в поход, и напоминается, что ослушники приказания будут строго наказаны (За неявку на службу виновных заключают в ямы, а иногда подвергают телесному наказание и разного рода штрафам; нередко случалось, что у ослушников сжигали сакли). Собранные воины разделяются на десятки, сотни, пятисотни и состоят в ведении наибов и других воинских начальников. В случае продолжительных походов, войска продовольствуются на счет жителей, что чрезвычайно обременительно для бедных горцев, едва имеющих средства для личного пропитания; по этой причине, большая часть значительных предприятий совершаются осенью, когда хлебные запасы еще довольно обильны.

Главным же ядром военной силы Шамиля, его охранною стражею, надежным резервом и слепым орудием его воли — служат мюриды. Мы уже упомянули выше о значении и происхождении мюридов вообще, теперь скажем несколько слов о Шамилевских мюридах. Мюриды избираются из лиц испытанной преданности имаму, ревностных его поборников и известных по своей храбрости. Первоначально число мюридов было весьма ограниченное, но впоследствии оно возросло до значительной цифры. Большая часть мюридов из Тавлинцев, потому что они пользуются особенною доверенностью имама. Мюриды образуют личную охранную стражу Шамиля, содержащую при нем постоянный караул и сопровождающую [141] его во всех поездках по его владениям и в походах (Во всех поездках Шамиля его сопровождает обыкновенно около 200 избранных мюридов. Все они отличаются особою одеждою, хорошим вооружением и принадлежат к числу отличных наездников. Они имеют особый значек, и кроме того вонять с собою знамя имама, черпаю цвета с серебрянными надписями из Корана и с изображением полумесяца. Одна часть конвойных мюридов едет впереди Шамиля, другая сзади, поочередно напевая обычное: "Ля-илляхи-ил-Алла!"). Во время военных действий они служат для передачи приказаний и распоряжений Шамиля, образуюсь надежнейшие резервы, и кроме того, будучи распределены по отрядам войск, возбуждают их к энергическим действиям и следят за их стойкостию. Независимо от отряда мюридов, состоящего при Шамиле, мюриды находятся при каждом наибе, служа для них опорою власти, исполнителями их распоряжений и приказами Шамиля, а также для наблюдения за поведением наиба и вверенного ему населения. Мюриды содержатся на счет общественных сумм и кроме того получают от Шамиля разного рода подарки. В Ведени они жили особою слободкою, возле жилища имама, и пользовались многими льготами.

Административное устройство Чечни в главных чертах состояло в следующем. Независимо от разделения страны на общества, вся Чечня была разделена Шамилем на особые округи, называвшееся наибствами. Каждым наибством, состоявшим из нескольких аулов, круглым числом около 1,000 дворов, управлял наиб. Наибы назначались самим Шамилем и избирались из лиц испытанной преданности имаму. Наиб был полновластный хозяин и распорядитель в вверенном ему наибстве, конечно в свою очередь в полной зависимости от Шамиля. Наибы имели в руках власть судебную и исполнительную, при чем руководствовались инструкциями имама, а где возможно, и собственным произволом. Наибы были обязаны приводить в исполнение все распоряжения Шамиля и непосредственно сноситься с ним в делах управления; кроме того, на обязанности их лежали защита и охранение наибства от русских войск, сбор ополчений и начальство над ними, собирание установленных налогов и наблюдение за точным исполнением шарриата; наибы творили суд и расправу, разбирали и решали спорные дела и жалобы о [142] воровстве, порубки лесов, потраве пастбищных месть, следили за поведением вверенного им населения и проч.

Сверх этого, на обязанности наибов лежала забота о заключении наивозможно большого числа браков между жителями вверенных наибств («Нечто о Чечне» и пр. г. Клингера. Газета «Кавказ» 1856 г. № 97). Мера эта, принятая Шамилем по случаю значительная уменьшения народонаселения, вследствие истребительных войн, носила на себе характер чисто вынудительный, и состояла в том, чтобы каждая девушка в известное время года, по достижении совершеннолетия, должна была избирать себе жениха и выходить замуж; в противном случае, ослушницам угрожало заключение в яму, при чем допытывались, кого они любят. В случае согласия названных лиц заключались браки, в противном же случае отыскивали других женихов. Этим насильственным способом в последнее время было совершено значительное число браков.

При наибах, как уже было упомянуто, состояли отряды мюридов, которые содержались на счет жителей наибств, и кроме того, в наибствах, соприкосновенных с русскими границами, в видах охранительных, были устроены особые наблюдательные и опорные посты, под названием ворот (гапа), и наибы имели у себя артиллерию, на случай военных действий.

Большая часть наибов были страшными грабителями вверенных им наибств, угнетали и разоряли народ, на что Шамиль, до случая, смотрел сквозь пальцы. Хотя для дел судебных, при наибах состояли кади (кази — судья), которые были обязаны истолковывать статьи шарриата, но они не имели никакого значения (Кади не получали никакого определенная содержания, а жили на счет жителей, которые были обязаны безвозмездно вспахивать отведенным им поля, засевать и убирать хлеб, косить сено, доставлять дрова и пр.). Наибы, подражая своему имаму, где только было возможно, действовали по личному своему усмотрению, надеясь, что не всякая жалоба дойдет до Шамиля, а в случае и дойдет, то можно будет как-нибудь вывернуться из беды. И действительно, лица, обиженные наибами и прибегавшие к имаму с жалобами, в большей части случаев получали одни лишь неисполнявшиеся обещания, а потому за лучшее считалось или прибегать ко взяткам и подкупам, или в случае крайности, перебегать в другие наибства, или к Русским. Но и при этом наибы не были в проигрыше, — они забирали землю [143] и имущества бежавших в свою пользу, да кроме того еще прижимали оставшихся родственников бежавшего.

Низшую административную институцию составляли старшины, которых в больших аулах считается по несколько. Они обязаны были заботиться о приведении и исполнении разного рода приказаний имама и наибов, а также разбирать мелкие ссоры между жителями, руководствуясь обычаями и склоняя их к примирению.

Кади и старшины избирались народом, но по представлению наибов, утверждались в своих должностях Шамилем.

Кроме того, как уже было выше упомянуто, все население мужеского пола разделялось на десятки, члены которых были обязаны взаимно наблюдать за поведением друг друга и в случае чего либо подозрительного тотчас же доносить наибу.

Наконец, в чеченских аулах были поселены семейства преданных Шамилю Тавлинцев, которые также обязаны были следить за поведением местного поселения.

Из всего вышеприведенного, при всей краткости и отрывочности сведений, за неимением более обстоятельных и полных, можно заключить, что Шамиль весьма хитро придумал систему своего управления населением диким и непривыкшим к повиновению. Действуя на умы жителей своим религиозным влиянием, он в тоже время установил систему всеобщего шпионства, взаимного наблюдения под страхом казней и истязаний. Но последние события в Чечне показали, как непрочен подобный образ правления, и как много ненависти накипало в сердцах истерзанных и раззоренных Чеченцев, можно заключить из всеобщей резни и уничтожении всех лиц, принадлежавших к мюридизму, резни, предшествовавшей изъявлению Чеченцами покорности русскому правительству.

В заключение скажем несколько слов о домашней жизни Шамиля и о главных лицах его семейства, и потом перейдем к очерку Чечни и Чеченцев.

Шамиль ведет весьма скромную, воздержную и уединенную жизнь. Все свободное от дел по управлении время, он посвящает чтению священных книг, молитв и семейным наслаждениям. [144]

Сколько известно, он начинает свой день в 6 часов и большую часть утра посвящает разного рода занятиям по управлению; обедает в час по полудни, при чем отличается воздержностью. После обеденное время посвящает чтению священных книг, переписке с наибами и беседе с приближенными лицами; иногда же, особый доверенный переводчик (из Русских) читает ему газеты: «Кавказ» и «Русский Инвалид», которые Шамиль достает посредством своих деятельных лазутчиков, как равно и все прочие, необходимые для него сведения. В 9 часов имам ужинает, и в 11 — ложится спать.

Шамиль ни в пище, ни в одежде не допускает никаких излишеств и роскоши. Дома он обыкновенно ходить в поношенном бешмете, а зимою в тавлинской шубе, и отличается от окружающих красивою белою чалмою, а иногда же носить турецкую феску с длинною кистью. В официальных же случаях, имам одевается в черкеску тонкого сукна и атласный бешмет, поверх которых и набрасывает род мантии, похожей на священническую рясу.

В отношении семейного быта, Шамиль не отличается особенною нежностию, хотя характер его, сколько известно, значительно смягчился сравнительно с прежним. Шамиль имеет трех жен (См. «Плен у Шамиля» и пр. (1851-55 г.)), с которыми обращается довольно внимательно и ласково. По всей вероятности, благодетельное влияние на смягчение характера сурового имама имела одна из жен его, по имени Шуанет, моздокская Армянка, взятая Шамилем в плен еще в 1840 году, и которая пользуется особенным расположением своего повелителя. Старшею же женою считается Зайдешь, дочь всеми уважаемого муллы Джемаль-Эддина. Наконец третья жена его — Аминет, молодая и хорошенькая Кистинка (из чеченского племени Кисти).

По слухам, святой имам, в ожидании будущих наслаждений с гуриями в рае Магомета, — весьма неравнодушен к красивой горянке, которая нередко подшучивает над страшным своим повелителем и под час возбуждает в нем ревнивую и пылкую страсть. У Шамиля два сына и несколько дочерей; сыновья и две старшие дочери от покойной жены его, а остальные дети от двух старших жен. Весьма может [145] быть, что в настоящее время семейство Шамиля несколько увеличилось.

Старший сын Шамиля, Джемал-Эддин, умер в прошлом году. Он быль отдан Русским во время осады Ахульго в 1839 году, в виде аманата, воспитывался в 1-м кадетском корпусе, был произведен, если не ошибаемся, в 1850 г. в офицеры, в один из уланских полков, и потом в 1854 — г., при выкупе из плена семейств князей Чавчавадзе и Орбелиани, был возвращен отцу. Возвратись к отцу, Джемал-Эддин, весьма естественно, попал в совершенно новую для себя сферу, после 15 летнего пребывания в России. Хотя вскоре после его прибыли, Шамиль женил его на дочери наиба Талгика, но это несколько не сблизило обрусевшего Джемаль-Эддина с его соплеменниками. Между тем, не смотря на расположение к нему народа, который полюбил его за доброе обхождение, подозрительные наибы и приближенные Шамиля старались уронить его в глазах отца. Все это, вместе с другими обстоятельствами, имело гибельные последствия; Джемаль-Эддин впал в тоску и заболел легочною чахоткою, и когда русский доктор, г. Пиотровский («Поездка в горы». См. газета «Кавказ» 1858 г. № 71), приглашенный Шамилем, посетил его старшего сына, жившего в Андии, в ауле Зул-Кади, то он был уже на краю могилы. Вскоре после того Джемаль-Эддин умер.

Второй сын Шамиля и объявленный наследник его власти (В 1847 г. в общем народном собрании в Ольтрах (в Большой Чечне) второй сын Шамиля был избран наследником власти отца. Но судя по ходу дел на левом фланге кавказской линии, едва ли придется ему наследовать упадающей власти отца и играть такую же роль, которую выполнял его умный отец более 20 лет), Кази-Магома (Кази-Махмат или Гази-Магомет) имеет в настоящее время около 25 лет и служить деятельным помощником своего отца, в особенности в военных делах. До сих пор, Кази-Магома управлял 7-ю наибствами в Дагестане и жил в Каратае (Карату). Кази-Магома высокого роста, весьма строен и ловок; он имеет крупные и резкие черты лица, белокур и несколько рябоват. Кази-Магома считается отличным наездником, храбрым и распорядительным воином. Он женат на Каримат, дочери бывшего [146] Элисуйского султана и генерал-майора русской службы, в настоящее время одного из приближенных Шамиля, Даниель-султана.

Третей сын Шамиля, Михмат-Шаби, ловкий и красивый молодой человек, имеющий в настоящее время около 19 лет; но он еще не пользуется никаким особенным значением.

Семейство Шамиля, за исключением Кази-Магомы, до сих пор жило в Ведени с большою простотою. Члены его женского пола сами занимались домашним хозяйством и вообще по образу жизни нисколько не отличались от простых горянок (См. "лен у Шамиля" и пр. (1854-55 год)).

Этим и закончим очерк личности Шамиля, его семейства и системы его управления. Теперь перейдем к описанию Чечни и Чеченцев, многочисленного горского племени, признавшего в настоящее время подданство России и вступившего в великую семью русскую.

___________________________________

Обширная страна, лежащая между р. Тереком (на севере) и северными отрогами Андийского хребта, и ограниченная на востоке Кумыкским владением и истоками р. Акташ (граничащая с Салатау), а на западе истоками рек Терека и Сунжи, — наедена чеченским племенем. Западная часть этого пространства, котловина верховьев р. Ассы и Фортанги, составляет так называемый Чеченский округ; пространство между реками Фортангою и Аргуном — называется Малою Чечнею; остальная же часть, к востоку от Аргуна — Большою Чечнею. Наконец, пространство, ограниченное с севера Тереком, с юга Сунжею, а с запада Кабардою, носит название Земли Надтеречных и Сунженских Чеченцев, хотя собственно по названию, после перехода обитателей на сторону Шамиля, отчасти потеряло свой смысл.

Пространство, ограниченное с севера р. Сунжею, а с юга Андийских хребтом, в главных частях представляет два резкие характера: горную часть и плоскость.

Андийский хребет, отходя от главного Кавказского хребта у горы Барбало, пускает на север длинные отроги гор, [147] образующие уступы и ветви, наполняющие большую часть Большой Чечни; вся же остальная, западная часть Чечни, наполнена отрогами главного Кавказского хребта. Параллельно обоим хребтам, с северной стороны тянется второстепенный кряж, образующий как бы прочие или уступы главных хребтов; он весьма резко обозначается крутым и почти обрывистым скатом к стороне главных хребтов, к скверу же пускает длинные, более доступные отроги, изрезанные глубокими оврагами. Этот второстепенный кряж, образующий вместе с главными глубокая и возвышенные котловины, далеко уступает своею высотою главным хребтам, и почти на всем протяжении покрыть сплошными к густыми лесами, почему и носить название, в противоположность снеговым вершинам главных хребтов, — Черных гор. Черные горы, соединяясь с снеговыми хребтами посредством крутых отрогов, образуют обширные и возвышенные котловины, служащие как бы бассейнами истоков главнейших рек, которые, приняв в себя множество горных речек и источников, с странным стремлением прорываются чрез горы, образуя огромные ущелья, и быстро несут свои воды, протекая в глубоких и узких долинах, по направленно к плоскости. Подобными узкими, крутыми и обрывистыми долинами и оврагами изрезаны все скаты Черных гор, почему большая часть сообщений проложена вдоль по течению рек; поперечное же сообщение встречает почти непреодолимые препятствия и требует неимоверных усилий и трудов для проложения путей. Все перевалы чрез крутые ветви и хребты представляются в виде горных тропинок, едва удобных для пешеходов, да и то нужно иметь весьма много навыка, чтобы не оборваться в пропасти и овраги, встречающиеся на каждом шагу. Можно себе представить чрезвычайную пересеченность местности, соединив вместе беспрерывные разветвления горных отрогов и отпрысков, изрезанных многочисленными оврагами, на дне которых бушуют стремительные реки и непроходимый, первобытные леса вековых деревьев. Не даром Шамиль гордился (См. "Плен у Шамиля" и проч. сведения г. Грамова) состоянием своих путей, и выразился относительно необходимости, как о главнейшем обстоятельстве, содействующем возможности отстаивать свою самостоятельность от владычества Русских. [148] Действительно, трудности и препятствия, который встречают русские войска при движениях в горы, превосходить всякое вероятие. Беспрерывные спуски и подъемы, ущелья, почти непроходимые леса, замедляют на каждом шагу движения отрядов, встречающих всюду завалы и сильные позиции, удобные для сопротивления горцев. Необходимость разработывать шаг за шагом дороги, прорубать широкие просеки (до 900 сажен ширины), устраивать спуски и подъемы, — все это сопряжено с такими пожертвованиями и трудами, что нельзя не воздать чести храбрым и неутомимым кавказским войскам, действующим с блестящим успехом при подобных обстоятельствах.

На протяжении между верховьями р. Сунжи до р. Хулхулау, ветви Черных гор резким уступом оканчиваются на севере, ограничивая с юга обширную чеченскую плоскость. Только в западной оконечности, между верховьями рек Сунжи и Ассы, длинная ветвь гор, известная под названием хребта Матхалды, достигает берегов р. Сунжи, которая здесь поворачивает на восток; оконечность этого хребта называется Пюшты-яцан-дук и упирается в Сунжу против Назрановского укрепления. На пространстве же от реки Хулхулау до р. Сулака (впадающего в Каспийское море) отделяются длинные ветви, из коих замечательнейшая, известная под названием Качкалыковского хребта, служит отчасти границею между Чечнею и Кумыкским владением. Таким образом, ветви Черных гор, представляя своими подошвами вогнутую линию, ограничивают с юго-запада, юга и востока Чеченскую плоскость, ограниченную с севера-запада и севера р. Сунжею. Плоскость эта, при общем взгляде, представляет равнину, покрытую вековыми лесами, которые простираются до берегов р. Сунжи. Но эти обширные леса прерываются обширными прогалинами, поперечными и продольными; так, вдоль подножие горных отрогов тянется широкая, облаженная от лесов полоса, на которой прежде была сосредоточена значительная часть Чеченского населения, впоследствии переселившегося в горы. Кроме того, в настоящее время, леса, покрывавшие плоскость и горные ветви, изрезаны широкими просеками, устроенными русскими войсками, для удобного и более безопасного движения и доступа в недра страны.

Наконец, пространство, известное под названием земли Надтеречных и Сунженских Чеченцев, представляет [149] открытую, безводную и безлесную страну, перерезанную параллельно течению рек Сунжи и Терека доступными хребтами гор.

В отношении гидрографическом, Малая и Большая Чечня составляют как бы бассейн р. Сунжи, и только восточная часть этого пространства, известная под названием Ичкерии в Ауха, орошается реками, не принадлежавшими к системе Сунжи. Вообще Чечня принадлежит к числу стран, богато орошенных водами и изрезана множеством рек и речек, отличающихся хорошею и здоровою водою. Большая часть рек впадает прямо в р. Сушку, и за исключением весьма немногих, имеет главное направленно своего течения с юга на север.

Река Сунжа, главный приток Терека (с правой стороны), вытекает из подножие Черных гор, двумя истоками, под названием Большой и Малой Сунжи. От выхода из гор до Назрановского укрепления, Сунжа течет прямо на север; далее, обогнув подошву хребта Пюшты-яцан-дук, образующую высокий и обрывистый берег реки, Сунжа поворачивает на восток и протекает по долине отчасти открытой, частию же лесистой, и достигнув кр. Грозной, изменяет свое течение на северо-восток, и в этом направлении впадает в р. Терек, ниже Щедринской станицы. Левый берег Сунжи возвышенный и постоянно командует правым, низменным и ежегодно затопляемым разливом притоков реки. Река Сунжа течет в русле с возвышенными берегами, и имеет ширину, ниже кр. Грозной, не более 25 сажень, а выше — от 5-10 и до 15 сажен; глубина же ее в обыкновенное время, выше укр. Закан-Юрта, от 3-5 футов, а ниже кр. Грозной — до 10 ф. Во время таяния снегов и полноводия, Сунжа часто выступает из берегов.

Все прочие реки, впадающие в Сунжу, можно разделить на два разряда: к первому относятся те, которые берут свое научало в главном хребте, а ко второму принадлежать реки, берущие начало в Черных горах. Первые вырываются из возвышенных котловин и прорвавшись чрез ущелья Черных гор, быстро стремятся но равнине, образуя множество мелких островов. Вследствие быстрого и бурного течения, эти реки увлекают камни, ил и песок, которые, осаждаясь при устье рек, возвышают их русла и чрез это способствуют их разлитию и затоплению низменностей правого берега р. Сунжи, [150] В обыкновенное время, глубина этих рек весьма незначительна; при таянии же снегов в горах и после продолжительных дождей, они мгновенно поднимаются, и тем прекращают переправу в брод. К этому разряду рек принадлежать: р. Асса, самый значительный приток Сунжи; Фортанга, впадающая в Ассу; Гехи; Мартан (Урус-Мартан); Аргун, образующийся из рек Чанти-Аргуна и Шато-Аргуна (или Шаро-Аргун) и Хулхулау. Второй же разряд реки отличается более медленным течением и имеет вид широких канав; реки эти, при своем впадении, не разделяются на рукава и не затопляют своих устий; устройство мостов чрез них удобнее, но за то они не имеют бродов, которыми изобилуют первые. Во время таяния снегов они не выступают из берегов; глубина их незначительна. К числу этих рек относятся: Пфуту, Нетыхе, Шалаж (приток Фортанги), Валерик, Рошня, (приток Мартана), Гойта, с притоком Энгелик, Басс с Джалкою, Гудермес, Мичик и проч.

В восточной части Большой Чечни, в земле обществ Ичкери и Аух, протекают реки: Аксай, Яман-су, Ярык-су и Акташ, берущие начало в Андийском хребте и в верховьях текущие в тесных ущельях; при выходе же на Кумыкскую плоскость они теряются в болотах.

Богато орошенная водами, покрытая густым строевым лесом, обильно одаренная произведениями природы, Чечня представляет страну весьма удобную для развития народного благосостояния. Местные условия вполне способствуют занятно хлебопашеством, скотоводством и лесоводством, что и находилось прежде, не смотря на дикость и не развитие жителей, в довольно удовлетворительном положении; но переворот 1840 года имел решительное влияние на упадок мирной промышленности, даже жителей плодородной равнины. Чеченцы побросали свои жилища, нажити и пастбища и переселились в недоступные горы, где хотя и нашли места возможные для заселения, но места эти далеко уже не отличались теми удобствами, которыми Чеченцы пользовались наброшенных и разоренных пепелищах. Между тем, беспрерывные военные действия, частые вторжения русских войск для наказания беспокойных соседей, сопровождавшийся раззорениями аулов, истреблением засеянных полей, угоном скота, наконец, притеснения и грабительства наибов, значительные налоги, — все это отнюдь [151] не могло содействовать развитию народного богатства; Чеченцы впали в страшную бедность и разорение. По прежде, нежели скажем о положении Чеченцев, их правах и обычаях, бросим краткий взгляд на чеченское племя, его размещение и численность.

Из преданий, существующих между Чеченцами (См. газета «Кавказ» 1855 г. № 70. Статьи г. Бартоломея), известно, что народ этот вышел из глубины гор и занял, лет 200 тому назад, плоскость Чеченскую, до того времени необитаемую и покрытую непроходимыми, дремучими лесами. Так как первое их столкновение с ближайшими соседями Кумыками произошло на р. Мичике, то они и получили название Мичикиш или Мичиковцы. Когда же они распространились далее на запад, то и Кабардинцы дали им то же название, заимствовав его от Кумыков. Между тем, южные соседи Чеченцев, Лезгины вовсе не знают этого названия, и обыкновенно называют своих соседей по имени отдельных обществу на которые они разделяются. Сами же Чеченцы называют себя Нахче, т. е. народом, и это название относится до всего населения, говорящего на чеченском языке и его наречиях. Название же, данное им Русскими, произошло весьма недавно, хотя и было известно еще при Петре Великом, и, как объясняют сами Чеченцы, происходить от аула Большой Чечень, находившегося на берегу р. Аргуна, у подошвы Сюири-корта Чачани, одной из двух гор, возвышающихся на плоскости и образующих, между крепостями Грозною и Воздвиженскою, так называемое Ханкальское ущелье. В настоящее время существуют только следы большого аула, между тем название вкоренилось и сделалось общепринятым для названия целого народа не только в России, но даже отчасти и между самими Чеченцами.

Воинственное чеченское племя занимает значительную часть северных покатостей Андийского хребта и распространилось на севере по равнинам до правого берега Терека, а на запад до верховьев р. Сунжи. Жители равнин Чечни, за исключением западных, небольших племен, говорят на том же языке, на котором объясняются и горные Чеченцы, занимающие ущелья Аргуна, Хулхулау, Мичика и прочих рек и притоков, орошающих равнины Большой Чечни. На этом же языке говорят и Ичкеринцы, которые, по мнению Чеченцев, [152] сохранили самое чистое произношение, так, что Чеченцы считать себя выходцами из Ичкерии, которую называют Нахче-мохк, т. е. место народа.

Выселяясь из горных аулов, Чеченцы образовали особые общества, совершенно независимым друг от друга и принявшие большею частию наименования родовых своих аулов. Следовательно, в разнообразных названиях многочисленных чеченских обществ, не следует искать каких либо племенных различий, — это суть одни лишь родовые и случайные названия. Если же общества и отличаются какими либо характеристическими особенностями, и даже, в некоторой степени, видоизменениями наречий языка, то это происходить от разъединенности обществ, в которой они жили долгое время, а также от различных местных влияний, установившихся условий гражданского быта и политических отношений к России и Шамилю.

К чеченскому народу принадлежать следующие племена (См. "Краткий обзор горских племен на Кавказе", г. Берже. "кавказский Календарь на 1858 год"), говорятся одним языком и находившиеся до сих пор в различных отношениях к России, сообразно с ходом военных событий и успехов русского оружия в северных отрогах Кавказского и Андийского хребтов, но в настоящее время, вместе с свержением власти Шамиля, почти все принявшие подданство России и вступившие в состав русских владений на Кавказе:

1) Назрановцы (Назр-хой), обитающие верховья реки Сунжи и Камбилеевки (приток Терека). Число жителей этого племени считается до 9,500 душ; век они покорны, хотя и случались еще в недавнее время волнения, вследствие возбуждений Шамиля и неукротимых абреков. Назрановцы имеют русского пристава. Они говорят наречием, несколько отличающимся от чеченского языка.

2) Галашевцы (Галоши), обитающие в верховьях реки Ассы; число их простирается до 800 душ.

3) Карабулахи живут по обеим сторонам р. Ассы и Сунжи; число их простирается до 2,000 душ.

4) Галгаи (Гал-xoй) живут близь верховьев реки Ассы, в числе слишком 1,500 душ. [153]

5) Цори населяют верховья восточного притока р. Ассы, в числе 150 человек.

6) Кисты (ближние) или Кистинцы живут в ущельях р. Макалдона, притока Терека, в числе около 1,300 душ.

7) Джерахи обитают по обеим берегам р. Макалдона, в числе слишком 300 душ.

Bcе вышепомянутые племена, в тесном смысле, не входят в состав Чечни, хотя и принадлежат к чеченскому народу, и обитают пространство к западу Малой Чечни.

8) Кисты (дальние) обитают скалистые ущелья верховьев р. Аргуна, в числе около 18,000 душ. Это многочисленное племя, частию признавало власть России, но в последствии времени отложилось, и только в настоящее время принадлежащие к нему общества признали власть России (Митхи, Макеты, Хелдырой и пр.)

9) Ахо (Акинцы) обитающие верховья реки Гехи, в числе 350 душ, признали только в настоящее время власть России.

10) Пшехой (Шопоти) живут близь истоков р. Мартона, к востоку от Акинцев, в числе 4,000 душ.

11) Шубуты (Шубузы) или Шаток обитают в долине верхнего течения Аргуна, в числе около 15,000 душ. Племя это в 1858 году признало власть России (Шатоевцы, Чантийцы, Дзумсой и друг. общества).

12) Шаро и Киалал в числе 7,000 душ обитают верховья р. Шато-Аргуна (Шаро-Аргуна), близь снежных вершин Андийского хребта; в настоящее время признали власть России.

13) Джан-Бутри, в числе 900 душ, живут по Аргуну.

14) Чарбили (Чарбилой или Чаберлой, или Татбутри, в числе около 6,000 душ, живут близь верховьев Аргуна.

15) Ичкеринцы (Ичкери) обитают верховья рек Хулхулау и Аксая; воинственное племя, простирающееся до 15,000 душ, живущее в трудно доступных горах, покрытых едва проходимыми лесами, и наиболее сохранившее Чеченскую национальность. Хищное и воинственное племя Ичкеринцев никогда не признавало власти России, за исключением лишь временного изъявления покорности, вследствие предпринимаемых против него экспедиций; так, в 1832 г. генерал Розен, а в 1839 году генерал Граббе, силою оружия принудили Ичкеринцев изъявить покорность России, но Ичкеринцы при первом же случаю вскоре отложились. Шамиль в 1840 году, после [154] всеобщего восстания Чечни, переселился в Ичкерию, избрав там местопребыванием своим аул Дарго, по раззорению которого в 1845 году, в Даргинскую экспедицию, переселился в Ведень, взятый в настоящем году русскими войсками, после чего Ичкеринцы признали власть России.

16) Качкалыки, обитающие в числе 3,250 душ северные склоны Качкалыковского хребта; они были покорны России до 1840 года и управлялись кумыкским приставом; но в этом году отложились.

17) Мичиковцы обитают в числе около 1,600 душ долину реки Мичика; по их имени все Чеченское население было названо Кумыками и Кабардинцами Мичикиш или Мизджеги.

18) Ауховцы, обитатели верховьев рек Акташа к Ярык-су, числом около 4,400 душ. Они были также покорны России и управлялись приставом, но в 1840 году отложились; в следующем году, часть их снова признала власть России и была переселена в окрестности кр. Внезапной.

19) Чеченцы Терекские живут по правому берегу р. Терека; они были выходцами из гор и селились по берегу реки, признавали власть России и постепенно привыкали к оседлости. Но в 1810 году большая часть их была увлечена Шамилем в горы. Их считается около 5,700 душ.

20) Чеченцы Сунженские обитали Чеченскую плоскость, на пространстве от р. Ассы до Гудермеса. Они признавали власть России, но в 1840 году были переселены Шамилем в горы. В последствии времени, часть их снова возвратилась на плоскость и была поселена под прикрытием русских укреплений. Их считается до 19,200 душ.

21) Чеченцы Брагунские, живущие при устье р. Сунжи, в числе около 1,300 душ; они были постоянно верны России и занимаются мирною промышленностию.

По вышеприведенному перечислению племен, принадлежащих к чеченской национальности, общее число их простирается приблизительно до 120,000 душ. Настоящие события на левом крыле Кавказской линии, покрывший новою славою оружие кавказских воинов, значительно изменили порядок дел. Почти все без исключения чеченские племена и общества признали власть России, свергнув с себя иго мюридизма, 18 лет поддерживаемое Шамилем. Увлеченное в горы население, сознавая всю тяжесть своего положения, охотно переселяется на [155] плоскость, и водворяется на плодородных землях, орошенных низовьями притоков р. Сунжи, к западу от Аргуна. Чтобы судить об успехах постепенного переселения Чеченцев из гор на плоскость, достаточно сказать, что в 1856 году, на пространств, образующем треугольник между р. Сунжею, Аргуном (вверх до кр. Воздвиженской) и подошвами гор, было поселено одиннадцать аулов, в числе 776 дворов. К 1-му же январю 1859 года было уже шестнадцать аулов, а число дворов простиралось до 6,685. События же настоящего года еще более усилили переселение Чеченцев, так, что по имеющимся сведениям, число переселенных дворов простирается слишком до 8,000.

Чеченцы народ демократически; они не имеют ни князей, ни дворян, и все считаются узденями, т. е. свободными людьми. А потому они весьма горды и тщеславятся своею независимостью, наивно считая себя свободным народом. В отношении наружности, Чеченцы большею частию сухощавы, бледнолицы, с быстрым и умным взглядом, отличаются резкими чертами лица и орлиным носом; они одарены гибким станом, весьма быстры и живы в движениях, притом весьма ловки и сильны. В нравственном отношении, они стоят на низкой степени развития; весьма склонны к хищничеству и грабежу, а удачное и сопряженное с опасностию воровство, считается у них даже удальством и заслуживает уважения. Впрочем, в характере их заметна большая осторожность и предусмотрительность, а в обращении с другими смесь предупредительности и вежливости с гордостию. Как все дикие народы, Чеченцы отличаются вспыльчивым и неукротимым нравом и весьма склонны к мстительности. В случае минутных увлечений, во время каких либо споров или ссор, они тотчас же бросаются друг на друга с оружием, а это неизбежно влечет за собою кровопролития убийства, вызывающие бесконечную родовую вражду и мщение. Вследствие этого Шамиль всеми мерами старался прекратить обычай кровомщения, удары которого весьма часто падали на лиц невинных. Согласно шарриату, родственники убитого не имеют права сами лишать жизни убийцу, а схватив его, должны были представить наибу, который, по исследовании дела, на основании решения Шамиля, должен был или помирить противные стороны, или казнить убийцу. Обыкновенно мировые сделки оканчивались каким-либо [156] вознаграждением, после чего родственники убитого уже не имели права на кровомщение.

Здесь будет кстати упомянуть вообще о понятиях Чеченцев относительно преступлена, понятий весьма своеобразных и соответствующих степени нравственного развития народа. Хотя Шамиль отчасти и старался ввести положительные правила, как бы законы, основав их на статьях шарриата, но сила народных обычаев (адата) осталась, по прежнему, господствующею во взглядах Чеченцев. Так, по понятиям Чеченцев, да и вообще большей части Кавказских горцев, преступлениям считаются только следующие действия: измена народу, которая, в глазах каждого горца, есть высшее преступление, достойное казни; весьма естественно, что преступление это и в кодексе Шамиля занимало одно из первых мест, который в особенности преследовал, по малейшему подозрению, все, что носило на себе признак измены, и в этом случае весьма часто примешивал свои личные интересы. Отцеубийство, кровомщение и нарушение супружеской верности женщинами, тоже считаются важными преступлениями. В отношении последнего, у Чеченцев существует страшное наказание, затаптывание лошадьми или побиение камнями несчастной жертвы обольщения; впрочем, от мужа зависит простить преступную жену или прогнать ее, не предав строгости народного суда. Впрочем, и обольститель не остается без наказания; обольстивший замужную женщину почти всегда подвергается смерти, если же жертвою была девушка, то брачный союз может загладить преступление, в противном случае обольстителя ожидает смерть. Трусость у Чеченцев наказывается всеобщим презрением, а нередко даже влечет за собою более действительный наказания. За малейший признак трусости, Шамиль установил в своих войсках позорное наказание: на один из рукавов платья струсившего воина нашивается кусок войлока, который он должен носить впредь до отличия, единственного средства смыть с себя это позорное пятно. Здесь кстати сказать, что вообще Чеченцы отличаются смелостию и даже дерзостью нападений в бою, но весьма не стойки, в случае решительного отпора. Нарушение правил гостеприимства также считается за постоянное преступление, но в этом отношении, влияние Шамиля значительно повывело обычаи горцев скрывать у себя преступников, прибегающих под чье либо покровительство. Что же [157] касается воровства, то в этом отношении понятия Чеченцев весьма странны. Так, например, воровство у своей семьи и у ближайших своих соседей считается преступлением, все же другие случаи воровства, в особенности сопряженные с удальством, напротив, считаются военным подвигом. Впрочем, Шамиль и здесь старался вывести подобные подвиги, совершаемые с вредом для своих же сограждан, и установил, что кроме партия, отправляющихся на русскую линию, никто не имел права, без предварительного извещения, выезжать ночью из аула. В случае же воровства, тотчас наводились справки у родных и соседей, кого не было ночью дома. Вслед за этим, отлучавшегося подвергали допросам, и если его показания и оправдания подтверждались свидетелями, то он оставался прав; в противном же случае должен был выплачивать своим имуществом стоимость пропажи. Смотря по важности преступления, взыскание производилось в более или менее обширных размерах ("Нечто о Чечне" г. Клингера. Газета "Кавказ", 1856 г., № 97).

Вообще же, все прочая преступления, относящиеся до нарушения чести, личной неприкосновенности, безопасности и свободы каждого, прав собственности и общественного спокойствия, в том числе и убийства, не подходят у них под понятия о преступлениях. Человек, причинивший другому, равному себе, какой либо вред, может подвергнуться возмездно от силы оружия противника; он считает себя вправе, не подвергаясь обвинение в незаконности, поддерживать свое насилие оружием, если не будет вынужден, или сам не предпочтет для собственного спокойствия, примириться с противником. Эти понятия и преобладание физической силы над законом, происходит от коренного общественного устройства вообще горских племен, которое основано на фамильных союзах и всеобщем употреблении оружия. Все лица, принадлежащие к одной фамилии, обязаны, по народным обычаям, оказывать между собою взаимную защиту, мстить оружием за смерть, оскорбление чести, нарушение права личной собственности и неприкосновенности, и ответствовать пред членами других фамилий за поведение каждого лица своей фамилии. Вот почему, несмотря на старания Шамиля, насилие и произвол каждого заменить судом административных лиц, хотя собственно и здесь было немного [158] порядка, вследствие злоупотребления лиц, облеченных властию, Чеченцы далеко не усвоили себе понятие о законном удовлетворении.

Семейный быт Чеченцев отличается чрезвычайною патриархальностию, но вместе с тем носить на себе отпечаток, общий мусульманскому характеру. Отец семейства есть глава семьи и воля его священна для всех членов. Чеченец, несмотря на доброе и снисходительное обращение с своим семейством, держит себя весьма серьезно, и пользуясь своими правами главы семейства, большую часть домашних работа и забот возлагает на жену, сам же предастся вполне лени и бездействию. Чеченцы редко имеют двух жен, большею частию ограничиваясь одною. Они обыкновенно женятся на своих соплеменницах, причем преимущественно берут жен из других аулов. Для вступления в брак предварительно вносятся за невесту определенный калым или выкуп (Калым большею частию ограничивается двумя коровами или взносом денег от 20 до 30 руб. сер.), и кроме того жених обязан сделать своей невесте некоторые подарки, состояние из принадлежностей женской одежды, а также приготовить все необходимое для пиршеств, следующих за брачною церемониею. Брачному союзу предшествует сговор, а самая церемония брака производится в сакле и заключается в чтении муллою определенных молитв, слова которых должен повторять вслух жених или заступающий его место свидетель, что случается нередко. Молодую привозят в закрытой арбе в дом жениха, который в это время должен быть непременно в отсутствии; свадебный поезд сопровождают мужчины верхами, при чем они джигитуют, а иногда же поют известный припев мюридизма. При входе молодой в саклю, ей подстилают под ноги какой-нибудь предмет одежды; при этом ловкие кавалеры нередко сбрасывают с себя черкески и бросают их под ноги красавице, за что получают в подарок кошелек собственной работы молодой. Войдя в саклю, новобрачная садится, не снимая с себя покрывала, а собравшиеся гости начинают пировать, при чем главную роль играет запрещенная Шамилем лезгинка, которую Чеченцы отплясывают с большою охотою, под звуки медных тазов и ударов в ладоши. Подобный пир продолжается до трех дней, смотря по средствам новобрачного, потому что он сопряжен с значительными [159] издержками, в течение которых молодой, в продолжение дня, должен уходить из дома и обыкновенно бродить по лесам, или проводить время у своих знакомых, ночью же посещает свою молодую жену. Наконец, по истечении трех дней, молодая жена должна в первый раз идти с кувшином за водою, после чего вступает в круг обязанностей хозяйки дома. Когда молодая идет за водою, то обыкновенно ее сопровождает толпа знакомых и родных и в то время, когда она, зачерпнув воды, ставит кувшин на голову, раздаются выстрелы, в знак окончательная совершения всех брачных обрядов. С этой минуты молодая жена делается самою неутомимою работницею своего мужа и, к чести Чеченкам, ведет свое простое и незатейливое хозяйство в чрезвычайном порядке. В особенности замечательна чистота и опрятность, которою отличаются чеченские жилища и окружающие дворы; они имеют весьма много общего с жилищами Малороссиян.

Супружеские отношения Чеченцев отличаются полным согласием, чему весьма способствует с одной стороны почти отсутствие многоженства, с другой, полная покорность жены, безропотно несущей свою незавидную участь. Чеченцы чрезвычайно ревнивы и зорко наблюдают за поведением своих жен; Чеченки же славятся чистотою нравов; измены весьма редки и строго преследуются. Вообще Чеченцы весьма целомудренны в отношении женщин; взаимные отношения молодых людей и девушек носят на себе характер уважения к женской стыдливости. Чеченец никогда не позволит себе не только оскорбить как-нибудь девушку, но даже дотронуться до нее рукою, в противном случае его ожидает всеобще презрение, а иногда и разделка по серьезнее. У Чеченцев существуют разводы, основанные или на личном произволе супругов, или на известных законных причинах. Если муж пожелает расстаться с женою без всякой законной причины, то должен уплатить ей стоимость внесенного им перед свадьбою калыма; тоже самое жена, оставляя своего мужа без законных доказательств и повода, должна возвратить внесенный за все калым, и полученные подарки, в случае же законных причин, как напр., физической слабости мужчины в отправлении супружеских обязанностей, что случается нередко, супруги расходятся без всякого вознаграждения с обеих сторон. Во время родов жены, муж уезжает из дома, предоставляя [160] все заботы о ней своим родственникам и возвращается уже после разрешения жены от бремени, при чем долгое время не говорит с нею; это в особенности бывает продолжительно, если новорожденное дитя — девочка, которыми вообще не слишком радуются отцы; в случае же рождения мальчика бывают пиршества.

Обращение Чеченцев с детьми отличается чрезвычайною непринужденностью. Чеченские дети пользуются совершенною свободою, их никогда не наказывают, тем более не бьют, чтобы не запугать с детства и не сделать робкими, и вообще стараются в тех развить твердость характера и смелость. Отцы, нередко, заметивши в мальчиках какие либо желания или стремления достигнуть чего-нибудь, стараются подстрекать их и действовать на самолюбие; в случае успеха хвалят, в особенности если это было сопряжено с трудностями, в противном же случае называют дрянью и девчонкою, стараясь насмешками возбудить недостаток воли. По достижении известных дел, мальчики обучаются грамоте или дома, под надзором муллы, или в особо учрежденных школах, которые содержатся на общественный счет. В школах они выучиваются чтению корана, а иногда писать по-арабски. Между тем, девушки исключительно посвящают себя домашнему хозяйству, полевым работам, а также и разного рода домашним ремеслам: шьют платье и белье, ткут сукна, тесьмы, валяют войлоки и пр.

Быть Чеченцев отличается чрезвычайною незатейливостию и простотою. Их скромные жилища, состояния из бревенчатых построек, и большею частию даже из мазанок, блогодаря врожденной опрятности Чеченок, отличаются чистотою и опрятностью. Одежда мужчин имеет характер общий горским народам; она весьма удобна и легка, и состоит из бешмета, черкески, узких штанов, поршней (обувь из сыромятной кожи) и папаха, представляющего род конусообразного мешка из овчины, шерстью во внутрь, с завороченными наверх краями, образующими курпей (меховой околыш). Женщины носят длинные рубашки, с длинными рукавами, весьма часто синего цвета, шальвары, бешмет, чевяки (род башмаков) и покрывала, и вообще отличаются чистотою и опрятностию. Пишу бедных Чеченцев составляют просяные, кукурузные и изредко пшеничные лепешки (чуреки) с соленою [161] водою и примесью молока (берым), а также сыр. Более же зажиточные люди едят пшеничные лепешки, кашу, яичницу, лапшу, вареную и сушеную баранину и говядину, мясной бульон (чорпа) блины, которые обыкновенно употребляются на свадьбах и похоронах, вареную кукурузу, а также пьют калмыцкий чай; летом водятся арбузы, дыни, яблоки, сливы, дикий виноград, из которого выжимают для питья сок (чапа); кроме того, приготовляют, употребляемые на пиршествах, напитки: бузу и максу (сладкая буза), хотя это и запрещено шарриатом. Едят раза по два и по три в день, но весьма умеренно, при чем прилично требует непременно оставлять что-нибудь на тарелке ("Нечто о Чечне». Газета «Кавказа»». 1856 г. № 101).

Разного же рода пиршества, сопровождающие различные семейные события, а также и праздники, отличаются большею роскошью.

К числу праздников, относятся установленные магометанством дни. Еженедельный праздник пятница (перскинде) начинается в четверг, с заката солнца, и обыкновенно сопровождается известными молитвами и раздачею милостыни бедным, которых в Чечне весьма много. Кроме того, раз в год, у Чеченцев исполняется пост (марх), продолжающийся месяц, в июле и в августе, от начала до конца новолуния. В это время, от восхода до заката солнца, никто не употребляет пищи, посвящая для этого ночь. Пост оканчивается праздником байрам, который сопровождается всеобщими пиршествами и отличается значительными пожертвованиям в пользу бедных, взаимными поздравлениями и посещениями, скачками и разного рода народными увеселениями. Впрочем, Шамиль весьма не жалует увеселений, и старался все народные песни и пляски заменить одним постоянным напевом: "ля-илляхи-иль-Алла!" По ему не совсем удалось это, и почти не проходить ни одного собрания Чеченцев, без бойкой лезгинки, при чем, в знак высшего одобрения, ловким танцорам стреляют под ноги.

Вообще Чеченцы весьма общежительны и гостеприимны, хотя их взаимные отношения сильно поколеблены стараниями Шамиля распространить систему взаимного наблюдения и доносов, вследствие чего явилось недоверие, скрытность и осторожность. [162] Чеченцы охотно помогают друг другу, весьма услужливы, причем в отношениях их заметна гордость и щепетильность. Например, у Чеченцев весьма щекотливым считается что-нибудь попросить прямо; обыкновенно каждая просьба начинается издалека, намеками, как будто о предметах совершенно посторонних, а потом уже приступают к самому делу; с другой стороны, отказать в просьбе считается вполне неприлично и может оскорбить просителя. Доказательством врожденной деликатности Чеченцев, служить не существование у них ругательств и крепких слов. Самые употребительная у них брань, в случае гнева, какое-нибудь пожелание, «чтоб тебе Русские голову сняли!» «Чтоб тебя пушкой убило!» и только в редких случаях, и как высшее оскорбление, произносится, может быть даже заимствованное у своих соседей: «джалий корне» (собачий сын).

Что же касается гостеприимства Чеченцев, то здесь, несмотря на дикость нравов, они являются утонченно вежливыми хозяевами. Приезжего гостя встречает хозяин, и приняв от него лошадь и оружие, вводить его к себе в саклю, старается угостить лучшим, а при отъезде, в знак вежливости, держит под уздцы лошадь и поддерживает стремя. Кроме того, гость есть для Чеченца неприкосновенная личность, он отвечает за его спокойствие и безопасность, и в случае нападения обязан защищать его.

Во время полевых работ, как напр., запашки полей, сенокосов и осенних работ, которые исполняют мужчины, Чеченцы охотно и взаимно помогают друг другу. При этом устраивается род русской помочи, сопровождающейся плясками и угощениями, которые должен приготовить хозяин поля для своих помощников и гостей. В остальное же время Чеченцы предаются совершенному безделью, возлагая все работы на жен своих; Чеченки заботятся о чистоте дома, шьют платье, кормят семью, ухаживают за домашним скотом, рубят дрова, ходят за водой, обрабатывают огороды, молотят и мелят на ручных мельницах хлеб и пр. и вообще отличаются неутомимою деятельностию.

Вследствие лености и неразвития Чеченцев, не говоря уже о неблагоприятных обстоятельствах местных, напр., в горах, — земледелие у них находится в весьма жалком состоянии. Обыкновенно Чеченцы сеют небольшое количество [163] кукурузы, пшеницы, проса и пр., едва достаточное для годичного продовольствия семьи, и делают весьма нeбoльшиe запасы сена. Огороды и сады их весьма невелики; они садят огурцы, лук, чеснок, тыквы, изредка арбузы и дыни; фруктовых деревьев немного; виноград растет в диком состоянии. Домашний скот: лошади, коровы и бараны, довольно плохих пород; домашняя птица одни только куры. Кроме того, Чеченцы занимаются немного пчеловодством и разведением в небольшом количестве шелковичных червей, что исключительно лежит на женщинах. Промышленная деятельность Чеченцев ограничивается выделкою довольно плохого сукна и холста, чем также занимаются женщины, приготовлением сыромятных кож, овчин, войлоков, бурок и пр. Все же прочие предметы потребностей, как напр., медную и глиняную посуду, порох, оружие и проч. они приобретают большею частию от Тавлинцев, выманивая их на свои произведения, или покупая на деньги.

У потребительный меры Чеченцев, для сыпучих веществ, высшая равняется нашим 8 гарнцам, и содержать в себе пять сага или чашек; две такие меры называются мозоль. Для определения веса, они употребляют при посредстве безмена пуд (пунт) и фунт (герке). Названия денег: тюмен 10 руб. сер., сом — 1 р. сер., эпиз — 20 к. сер., шаги — 5 к. сер. Приблизительные цепы продуктов: одна сага соли стоит 20 к. сер., тоже стоит 12 сага кукурузы, или 6 сага пшеницы; фунт сыру 5 к., масла — 10 к., и проч. («Нечто о Чечне». Газета «Кавказ» 1856 г. № 101). Вообще же следует заметить, что Чеченцы предпочитают всему серебряный деньги, в особенности новую блестящую мелочь; что же касается золота, то вследствие его редкости, оно не имеет особенной цены в глазах дикарей.

Нет сомнения, что вместе с водворением Чеченцев, принявших власть России, на более выгодных землях, и обеспечением их спокойствия, положение их значительно улучшится, а мирная промышленность, получив большее развитие, заменит страсть к бродяжничеству, грабежам и беспорядкам.

В заключение скажем, что несмотря на наши, может быть, резкие осуждения образа действий Шамиля, нельзя не отдать дани справедливости умному имаму, который, восстановив [164] Чеченцев против России, хотя и много наделал вреда этому народу, но взамен того, по всей вероятности, успел хоть несколько внушить дикому и привыкшему в продолжение веков населенно к необузданной свободе и своеволие, некоторые понятия о гражданском, быте, введя в стране род административного устройства и подчинив ее установленным законам, основанным на шарриате. Будем надеяться, что предположенное в настоящее время русским правительством устройство, на разумных и согласных с местными потребностями и народным характером началам, окружных управлений покорными горцами, благодетельно отзовется на их благосостояние и развитие, и что постепенный переход от настоящего их общественного положенья к более совершенному порядку и устройству, со временем возведет диких обитателей Кавказских гор на степень цивилизованных народов. Пожелаем этого искренно, во имя человечества и польз государственных.

****

Май, 1859 года.

Текст воспроизведен по изданию: Шамиль и Чечня // Военный сборник, № 9. 1859