РУКЕВИЧ М.

АДАГУМСКИЙ ОТРЯД.

I.

Положение наше на черноморской береговой линии после, восточной войны. Силы горцев. Мюриды Шамиля среди закубанцев. Магомет-Амин и Сефер-бей. Кордонная линия на правом фланге и Черномории. План военных действий на 1856 год. Занятие Анапы.

В период войны 1853-1855 гг. мы принуждены были покинуть нашу черноморскую береговую линию и отдать во власть неприятеля всю полосу местности между Лабою Кубанью и Черным морем (В 1854 г. мы оставили южные форты: Вельяминовский, Гагры, св. Духа и др. 13-го мая 1855 года оставлен Новороссийск и войска, под начальством ген. Дебу, отошли к Анапе. 25-го мая весь огряд, под начальством в.-ад. Серебрякова, отошел за Кубань и расположился в окрестностях станиц Варениковской.).

Это отступление вызывалось не какими либо искусными действиями противника, а главнейшим образом изолированностью этих пунктов и невозможностью в такое трудное для Pocсии время поддержать войсками их гарнизоны, которые были достаточны для содержания береговой кордонной линии и обороны против горских скопищ, но слишком малы для борьбы против регулярных войск союзников, грозивших высадкой и оправдавших потом наши опасения занятием Сухума и Анапы. Отсутствие береговых дорог и флота ставило южные пункты в блокадное положение, вследствие чего отступление внутрь страны являлось благоразумною и соответственною обстоятельствам мерою, хотя и могло [257] вызвать нежелательный подъем духа среди горцев, надежды которых возрастали при виде нашей слабости и присутствия на черноморском берегу турецких сил. Положение наше могло оказаться затруднительным, если бы горцы, пользуясь нашими стеснительными обстоятельствами, поголовно восстали.

Цифра горского населения северо-западного района достигала, по приблизительному исчислению, 400 тысяч человек мужского пола (Абадзехи, жившие по северному склону главного хребта между Лабою и Афипсом, доходили до 100 тысяч; шапсуги, к западу от них, по обеим сторонам главного хребта — 120 тыс.; натухайцы, между Адагумом, Кубанью и Черным морем — 30 тыс.; убыхи, к северу от сухумского района, 25 тыс. Мелкие племена: бжедухи — к югу от Екатеринодара, гатюкаевцы, темиргоевцы, егерукаевцы по средней Кубани и нижнему течению Лабы; махошевцы, бесленеевцы, баракаевцы по среднему течению Лабы; баговцы, шахгиреевцы, тамовцы, кизилбеки в верховьях Б. и М. Лабы; ногайцы по течению Урупа, беглые кабардинцы по обоим Зеленчукам, — составляли в общем 120 — 150 тыс. Наибольшую склонность к мирным сношениям проявляли береговые натухайцы и мелкие племена, из которых некоторые управлялись даже нашими приставами.). Если бы половина этой массы ринулась на наши поселения нестройной, но воодушевленной фанатизмом толпой, поддержанной притом десантом союзных войск, то, вероятно, произошло бы что-нибудь подобное кровавому нашествию татар или гуннов, так как на правом фланге мы не могли выставить достаточных сил, чтобы задержать эту волну. Хотя в северо-западном районе, на пространстве от устьев Кубани до ее верховьев, т. е. на 500 — 600 верст, мы имели в 1855 году пехоты 36 1/4 батальонов, 208 сотен и 1 1/2 эскадрона кавалерии и 88 различных орудий, но из этого числа, по мнению начальника войск кавказской линии и Черномории г.-л. Козловского, возможно было сосредоточить, не обнажая главнейших стратегических пунктов, лишь 13 батальонов, 40 сотен и 24 орудия, следовательно силу не более 16-17 тысяч (Секретное дело штаба отд. кавк. корпуса, 2-го отд. ген. штаба 1855 г. № 22), слишком малую против 200 тысяч, подкрепленных несколькими тысячами десанта.

Главнейшая причина того, что горские племена не слились [258] здесь воедино для борьбы с нами, лежала в их племенной розни, которая часто доходила до ненависти, открытой вражды и кровавых столкновений. Мюридизм, сплотивший племена восточного Кавказа, был почти бессилен на западе. В период наибольших успехов Шамиля абадзехи, главные стороники войны с нами, просили имама прислать одного из наибов для административного устройства края и объявления священного газавата. В 1842 году был послан, на Кубань Хаджи-Магомет, имевшийшй вначале большой успех. Ненависть к русским гяурам вспыхнула при первых пламенных речах проповедника, но суровый шариат, вводимый учеником Шамиля, не мог привиться к народам, сжившимся с вековыми адатами, догматы демократического учения столкнулись с остатками аристократического строя некоторых, племен, начались интриги, погубившие дело объединения, и в результате Хаджи-Магомет должен был покинуть край. Приехавший спустя два года, Сулейман-эфенди совсем не имел успеха, после чего в 1848 году, по личному своему желанию, Шамилем был послан Магомет-Амин, уступавший своему учителю, пожалуй, только в военных способностях и в счастьи, которое сопутствовало имаму. Почти десять лет он работал среди западных горцев, с энергией преодолевая массу препятствий, завел сношения с Портою, обнадеживал материальною помощью оттуда, действовал мечем и огнем, казнил своих противников и сжигал аулы непокорных племен. Страхом или силою подымал он знамя восстания, но успехи его были переменные: он то возвышался, объединяя некоторые племена под своим главенством, то падал после какой нибудь военной неудачи жертвой интриг своих недоброжелателей, между которыми было много наших сторонников.

В 1851 году после евдокимовского погрома в псеменском лесу на Урупе и затем конной атаки кн. Эристова [259] у джентельмесских высот ( Кавказский сборник. Том X. "Обзор военных действий на западном Кавказе с 1848 по 1856 год".) Магомет-Амин потерял всякое обаяние и некоторое время укрывался в разных аулах, но ко времени объявления восточной войны поднялся снова, явившись во главе абадзехов и некоторых других племен. Однако, все усилия его поднять общее восстание были бесплодным; племя, сегодня признававшее его главою, завтра, по уходе его скопищ, объявляло себя независимым, или, что было хуже, передавалось на сторону русских. Он бросался от одних к другим, действуя где страхом, где горячим словом, и всюду обявлял себя посланником Порты, поддержку которой обещал. Среди этой кипучей деятельности из Константинополя неожиданно прислан был к закубанцам паша Сефер-бей-Зан-оглы (или Заноков), шапсуг по происхождению, бывший когда-то наш ришельевский лицеист и юнкер одного из кавалерийских полков, бежавший затем в горы и продававший нам различные сведения, но потом забытый и поэтому озлобленный против нас. Между этими двумя предводителями завязалась борьба, доходившая до кровавых столкновений и беспрестанных жалоб Порте. Она кончилась обманным арестом Магомет-Амина и ссылкой его в Дамаск (Архив кубанского казачьего войска. Дело 1855 г. по общей описи № 70. Секр. дело штаба овдельного кавк. кор., 2-го отд. ген. штаба 1856 г. № 25).

Таким образом, несмотря на общую к нам ненависть горцев, тяжелое политическое положение, в котором мы находились, многолетнюю, умелую и горячую проповедь талантливого мюрида, общее сплочение черкесских племен не состоялось.

Временно отдав противнику береговую линию и вместе с тем весь северо-западный угол Кавказа, мы в прочих пунктах нашего правого фланга никакой уступки не сделали, даже, напротив, несколько подвинулись вперед. [260] Нижнее и среднее течение Кубани попрежнему оставалось демаркационной линией, но с верхнего течения этой реки мы перенесли свои передовые линии на Зеленчуки, затем на Лабу и даже на р. Белую подаваясь таким образом левым плечом к главному хребту.

В 1856 году кордоны наши на правом фланге кавказской линии шли от черноморского устья Кубани (пост Бугаз) до устья Лабы, затем вверх по ней до Каладжинского укрепления, наконец, по Малой Лабе или Лабенке до шахгиреевского ущелья. В тылу лабинской и мало-лабинской линий содержались еще посты по Урупу, обоим Зеленчукам, до укр. Надеждинского, крайнего левофлангового пункта кубанской линии. На Белой мы имели передовое укрепление, Белореченское — опорный пункт нашей будущей линии (В состав правого фланга входили: Черноморская кордонная линия или Черномория, подведомственная наказному атаману кубанского казачьего войска и состоявшая из 3-х отделений: 1-го от поста Изрядного, недалеко от устья Б. Лабы, до Тенгинской батареи, возле Екатеринодара, 2-го - до поста Славянского и 3-го - до Бугаза; Кубанская линия, подведомственная начальнику правого фланга, состояла из линий лабинской, мало-лабинской, урупской (до впадения Б. Тегеня) и зеленчукской до укр. Надеждинского; к правому флангу временно причислялась и кисловодская линия, бывшая в центре кавказской линии и состоявшая из нескольких паралельных линий между Кубанью и Малкой (Известный брод). Дислокация войск отд. кавк. корпуса 1856 года.). Таково было в общих чертах наше положение на правом фланге кавказской линии и в Черномории к концу восточной войны 1853 — 55 годов. Заинтересованные на главнейших театрах войны, мы в течение 1856 года, разумеется, не могли развить вполне свои действия за Кубанью. Главнейшая наша забота заключалась в том, чтобы удержаться в приведенных выше пределах. Хотя бывший начальник войск на правом фланге генерал Евдокимов и представил обширный план наступательных действий, но его предположения были сокращены до возможной степени и Высочайше разрешено лишь продолжать усиление существующих укреплений по Б. Лабе довершением Каладжинского укрепления. При этом, нельзя не заметить, что в прорубке просек до [261] шахгиреевского ущелья для устройства будущей мало-лабинской линии видны стремления упереть кубанскую линию в главный хребет, с целью разобщить закубанцев от горцев центра и востока (Секретное дело шт. отд. кавк. корпуса, 2-го отд. ген. штаба. 1855 г. № 22 - "О военных предприятиях на 1856 год).

Относительно действий со стороны Черномории, т. е. от низовьев Кубани, бывший начальник черноморской береговой линии вице-адмирал Серебряков выразил мнение, что до окончания восточной войны не следовало предпринимать "никаких, устройств," но с октября месяца необходимо открыть наступательные действия в закубанский край и продолжать их до половины зимы, дабы показать горцам, что с оставлением береговой линии мы не отказались от влияния на часть закубанского края, прилегающую к Черномории и морскому прибрежью. Те же действия, заставляя горцев заботиться о своем собственном cпасении, должны были предупреждать их опустошения в наших пределах. (Там же. Рапорт вице-адмирала Серебрякова главнокомандующему от 12 августа 1855 г. № 2). Все эти предположения были приведены в исполнение, за исключением некоторых, построек, по лабинской линии, так как, oни требовали времени и большего числа рук, чем военная администрация могла располагать.

Весною 1856 года окончательно прекратились наши военные действия с союзниками, а 18-го мая подписан парижский трактат, по которому к нам снова отходили занятые неприятелем пункты восточного берега Черного моря. Согласно личному желанию Государя, следовало немедленно же занять Анапу, Новороссийск, Гагры, Сухум и другие бывшие наши прибрежные укрепления (Секретное дело штаба отд. кавк. кор., 2-го отд. ген. штаба. 1856 г №25, часть I. Отнош. воен. министра к главнокомандующему от 21-го апреля 1856 г. № 461 и от 16-го июня № 316.). Особенное вниманиe обращалось на Анапу, как на порт для будущего [262] снабжения отрядов, действующих в закубанском крае; отсюда же мы могли успешнее распространять наше влияние на горские народы.

В описываемое время, т. е. мае месяце, кр. Анапу занимал Сефер-бей-Зан-оглы, присвоивший себе громкий титул "главнокомандующего всеми горскими народами и начальника турецких сил в Анапе," которых оказалось всего 150 челоовек; остальные состояли из всякого сброда. Этот дезертир, бывший наш шпион, а теперь турецкий ставленник, употреблял все ycилия, чтобы поднять свое значение в наших глазах, затягивал всеми мерами очищениe Анапы и высокомерно переписывался с нами, употребляя выражения: "мы в союзе с Портою," "наши послы", "вручили ноту" и т. п. Эти громкие фразы, конечно, не остановили нас, и г.-н. Филипсон, наказной атаман кубанского казачьего войска, оставляя без всякого внимания одни из таких писем, на другие отвечал сомнением в подлинности звания Сефер-бея и наконец попросил "прекратить отношения" (Там же и акты археографической комисии. Т. Х.). Между тем замедление в передаче Анапы могло иметь существенные неудобства. Неприятель мог довершить окончательное разрушение крепости, которую, в виду поздней сдачи, едва ли можно было возобновить к приближающейся осени и произвести все необходимые работы до построике казарм (Там же. Отношение ген.-адъют. Муравьева военному министру от 12-го мая 1856 г. № 257.). На ходатайство главнокомандующего отложить занятие Анапы до следующего года, Государь Император сделал следующую надпись (Ак. арх. ком. Т. Х. Надпись Государя на отношении главнокомандующего к военному министру от 21-го июня 1856 г. № 81): "Анапа должна быть непременно занята теперь же; но Я к сожалению, предвижу, что, по оплошности ген.-адъют. Муравьева, без боя дело не обойдется. По прочим, предметам представить справки. 30-го июня 1856 года." [263]

Дело обошлось без боя. В окрестностях ст. Варениковской стояли войска, отодвинутые сюда во время войны с черноморской береговой линии. С ними вице-адмирал Серебряков совершал свои движения в земли натухайцев зимою 1855 года, а затем они были подчинены г.-м. Филипсону и вошли в общий расчет войск правого фланга кавказской линии. Несмотря на свое личное мнение о несвоевременности занятия береговых пунктов, главнокомандующий тем не менее сделал все распоряжения по сформированию отряда из упомянутых войск. Таким образом у варениковской переправы к 7-му июня сосредоточились 5 батальонов пехоты, донской казачий полк, один полуэскадрон, 20 орудий и 8 ракетных станков (Черноморские линейные батальоны №№ 1-й, 2-й, 3-й, 4-й, и 8-й, Донской казачий № 75 полк, Анапский горский полуэскадрон из охотников, 11-й гарнизонной артилерийской бригады роты №№ 2-й и 3-й (6 полевых единорогов 1/4 пудовых, шесть 6-ти фун. пушек, восемь 10-ти-фун. горных пушек) и 8-ми-станковая конно-ракетная команда № 1-й черноморского казачьего войска. Секр. дело. штаба отд. кав. корпуса, по 2-му отдел. 1856 г. № 25, часть I.) под общим начальством г.- м. Филипсона. 8-го эти войска начали переправу на каюках, причем для орудий: составлены были из двух лодок понтоны с настилкой из толстых досок, а лошади переправлялись вплавь. Благодаря принятым заранее мерам, переправа совершилась весьма быстро и без всяких происшествий; затем колонна вытянулась по направлении к бывшему Гастагаевскому укрплению, находившемуся на полпути к Анапе, и сделала трудный переход в 20 верст. Грунтовая дорога от весенних дождей, превратилась в сплошное море густой грязи, а когда-то построенные нами мосты через многочисленный речки были снесены водою, или разрушены горцами, хозяйничавшими здесь более года. Все это замедляло движение до крайности и войска только к вечеру достигли Гастагаевского укрепления, преданного неприятелем огню и разрушению. Лазутчики, посланные к стороне Анапы, донесли, что Сефер-бей со своим "войском" покинул [264] крепость и, уходя не оставил камня на камне. Действительно, во время движения отряда слышны были отдаленные раскаты, которые, вероятно, происходили от пороховых взрывов.

По предварительной рекогносцировке, дорога прямо на Анапу была непроходима, а потому 9-го отряд совершил не менее трудный переход на Витязево, и только 10-го вечером увидел нашу бывшую крепость, превращенную в груду развалин. Не останавливаясь здесь, потому что колодцы были засорены, отряд перешел на три версты далее к выжженой неприятелем и покинутой жителями станиц Александровской. Наше движение к Анапе было, разумеется, замечено горцами, но, неподготовленные, они не оказали нам никакого сопротивления; только наши разъезды видели отдельные группы всадников, в беспокойстве скакавших по разным направлениям. На следующий день войска приступили к работам, которые состояли в постройке совершенно заново крепости, расчитанной на 2-х-батальонный гарнизон, в заготовлении топлива и фуража и в устройстве на сообщении с варениковской базой укрепленных этапных пунктов. Для производства этих работ войска были разделены на четыре части, которые по очереди назначались на крепостные работы, на реквизиции фуража за дровами и для несения охранительной службы; дневка приходилась через три дня в четвертый не считая праздников. Трудность работ увеличивалась необходимостью делать по 6-ти верст от лагеря у станицы Александровской до места работ и обратно. За дровами ходили еще дальше, в ущелья, верст за 10-15; за сеном отправлялись в аулы, где горцы успели к этому времени сделать большие запасы. Около Анапы и вообще на плоскости росла только осока.

Приход наших войск и возобновление верков на земле, которую горцы уже считали своею собственностью, привели их в большое беспокойство, и лазутчики доносили о [265] готовящихся больших сборах, но только по окончании полевых работ, которыми теперь были поглощены горцы. Этим объясняется сравнительное спокойствие в анапском отряде и редкие перестрелки с нашими реквизиционными колоннами. Иногда, впрочем, перестрелки переходили в серьезный бой. Так, например, 8-го сентября при обратном следование 2-х-батальонной колонны с рубки леса возле аулов Шам и Бид перестрелка разгорелась до значительных размеров, горцы даже бросились в рукопашную, и в результате мы потеряли убитыми поручика Кульбицкого и 5 нижних чинов и 19 ранеными. Урон горцев состоял из 15 убитых и 35 раненых. Это был хороший урок им, хотя и нам не дешево давшийся; но неприятель уже не возобновлял больше своих воинственных поныток (Журнал военных действий анапского отряда. Секретное дело штаба отд. кавк. корпуса 1856 г. № 25, часть II).

Хмурая осень и бурный август предвещали скорое наступление зимы, грозившей застать работы неоконченными, несмотря на неусыпные труды всего отряда, а потому на усилениe прибыла в Анапу морем, 11-го августа, военно-рабочая № 19 рота, а 2-го сентября Черноморские казачьи пешие № 4 батальон и конный № 11 полк. Работа пошла еще быстрее, и к 1-му ноября в главнейших своих частях могла считаться оконченною; оставалось производство мелких поделок, которые могли быть выполнены самим гарнизоном (Гарнизон Анапы составился из 2-х пехотных батальонов, 8-ми орудий и горского полуэскадрона. Кроме собственно Анапского укрепления, нами были еще заняты нашенбургская башня и джемитейская коса, на сообщении крепости с Кубанью).

Одновременно с занятием Анапы возник вопрос о Новороссийске, весьма важном стратегическом пункте, занимая который мы разобщали горцев от турок, продолжавших волновать их и снабжать продовольственными и огнестрельными припасами. Но в описываемом году занять Новороссийск, несмотря на все представлявшияся выгоды, было [266] невозможно, так как город с укреплением был совершенно раззорен горцами. Точно также нельзя было утвердиться в каком нибудь другом пункте, суджукской бухты, не поставив гарнизон в трудное положение без крепких стен, и достаточных запасов. Поэтому главнокомандующий, вопреки даже Высочайшей воли, разрешил не занимать бухты, а ограничиться только рекогносцировкой ее, чтобы выбрать место для постройки в будущем, году форта (Секретное дело штаба отд. кавк. корпуса по 2-му отд. 1856 г. № 25, часть I. Предписание главнокомандующего г.-м. Филипсону от 8-го августа № 110.).

Поиск к Новороссийску имел еще и другую цель. Сефер-бей, отступивший 7-го июня из Анапы в Новороссийск мог сноситься с горцами при поддержке турок. Созданный ошибкою Порты и державшийся только благодаря смутному времени, этот горец был конечно нам мало опасен. Генерал, Филипсон о нем, выражался так: "Сефер-бей-Заноко нам неопасен и невреден — он старик, без энергии, преданный пьянству; но горцы так легковерны и легкомысленны, что нельзя ручаться, чтобы кто нибудь другой не стал с большим успехом продолжать начатое Сефер-беем coeдинeниe против нас шапсугов и натухайцев под властью одного лица" (Там же. Рапорт г.-м. Филипсона главнокомандующему от 19-го июля 1856 г. № 48).

Но чтобы сделать Сефер-бея совсем безвредным, следовало вытеснить его из Новороссийска. Для большего обеспечения предприятия были приняты разные меры предосторожности. 1-го ноября, накануне выступления, войска анапского отряда преднамеренно были заняты частью работами в крепости, отчасти уборкою лагеря; лазутчиков не распрашивали ничего о Новороссийске, и только начальники отдельных частей знали о готовящемся движении. В ночь на 2-е ноября отдан был приказ остаться в крепости 1-му батальону Крымского полка, военно-рабочей роте и 4-м сотням казаков при 4-х орудиях; прочим же войскам (Три бат. Крымского п. полка (из бывших Черн. лин. бат. №№ 1,2,3 и 4), 3-й бат. Севастопольского (из лин. б. № 8), Черноморский пеший № 4-й бат., 2 сот. Черноморского каз. № 11 п., 2-й и 3-й роты 11-й гарн. арт. бригады и Анапский горский полуэскадрон с ракетной командой. Всего 5 батальонов пехоты, 2 сотни и полуэскадрон, 8 полевых и 8 горных орудий. Бывший в составе анапского отряда Донской № 75 полк выбыл из отряда в октябре. Секр. дело шт. кавк. отд. корпуса по 2-му отд. 1856 г. № 25, часть II.) быть готовым к [267] выступлению на рассвете. В 6 часов утра отряд, под начальством г.-м. Филипсона, выступил, по направлению к форту Раевскому. Так как успех поиска много зависел от быстроты движения, то начальник отряда выделил легкую колонну из 2-х батальонов пехоты, сотни казаков, полуэскадрона горцев, и 4-х полевых орудий, под начальством подполковника Цакни, для следования форсированным маршем прямо на Новороссийск. Остальные войска продолжали движение обыкновенным порядком, имея при себе значительный обоз, взятый для поднятия сена, которое г.-м. Филипсон хотел забрать в попутных аулах.

Отделившись от главной колонны, передовой отряд направился нижней, кратчайшей дорогой через топкий цемесский лес. Путь был очень труден, орудия грузли, но, по счастью, октябрь и ноябрь в данной местности лучшие месяцы для передвижения — и войскам удалось к 6-ти часам вечера, пройдя 28 верст, достигнуть окрестностей Новороссийска. Скакавшие всадники, тянувшиеся к маркотхскому перевалу обозы, горевшие здания — все указывало на панику, охватившую неприятеля. Подполковник Цакни вызвал охотников. В числе 250 человек, под начальством майора Левашева, они пробрались, прорубая себе ход ножами и топорами, сквозь чащу зарослей и напрямик бросились к городу. Сефер-бей успел бежать в горы через Неберджай, а горцы и турки, разграбив все что могли, остальное предали огню. Турецкие и греческие суда, стоявшие на рейде, не могли уйти в открытое море, благодаря южному ветру, но, подняв якоря, перешли на восточную сторону бухты. Охотникам удалось захватить одну кочерму, которую не успели спустить в воду.

К этому [268] времени подошел и весь передовой отряд. Тушить пожар не представлялось необходимости, потому что горели деревянные, разграбленные лавки и склады кукурузы. Самый город был разрушен уже давно и горцы жили в лачугах и саклях, сложенных из мусора. Подполковник Цакни, пользуясь безвыходным положением судов, послал шкипера захваченной кочермы с приказанием явиться всем судохозяевам немедленно на этот берег. Вскоре шкиперы были арестованы, а к 11-ти часам ночи командами солдат, посланных на шлюпках, были захвачены 19 парусных судов, между которыми находился один двухмачтовый бриг и три двухмачтовых требанка.

Выступив за передовым отрядом, главные силы к часу дня достигли форта Раевского, возле которого и расположились на ночлег. 3-го ноября в 5 часов утра колонна двинулась далее, оставив большую часть своего обоза, под прикрытием Черноморского пешего № 4 батальона и 6-ти горных орудий; остальные части двинулись к Новороссийску верхней дорогой. Движение было замечено горцами еще накануне, но они пока ограничивались лишь небольшой и безвредной для нас перестрелкой. В 10 часов утра отряд с перевала увидел новороссийскую бухту и город, ближайшая к берегу часть которого пылала, обятая пожаром. Около полудня главный силы спустились в долину и затем достигли города, где соединились с отрядом Цакни.

В тот же день г.-м. Филипсон произвел с инженерной комисией, находившейся при отряде, осмотр развалин крепости и нашел ее в еще большем раззорении, чем Анапу - это была буквально груда камней. 9-го ноября он осматривал противоположный берег бухты, где выбрал место для будущего порта. Одновременно с этим в цемесском ущельи произведена фуражировка и забраны большие запасы сена в аульных складах. 5-го ноября захваченные [269] суда, с нашими вооруженными командами на каждом из них, были отправлены в Анапу, а войска, забрав, что было возможно и предав остальное огню, выступили обратно.

Горцы, до сих пор молча смотревшие на наши действия, оживились и отовсюду начали стекаться толпами по пути отряда. Пересеченная местность, поросшая лесом и кустами, благоприятствовала неприятелю, вследствие чего движение совершалось с перестрелкою. Тяжелее всего приходилось apиepгарду, хотя до рукопашной дело и не доходило. Наконец отряд достиг раевской поляны, где горцы не осмелились его преследовать. Дальнейшее движение отряда к Анапе было также совершено под выстрелами параллельного преследования. Потери выпали большею частью на цепи и ариергард и выразились за все время, с 2-го по 7-е ноября, в 1 штаб-офицере и 1 обер-офицере ранеными, 16-ти раненых и 6-ти контуженых нижних чинов и 15-ти убитых лошадях и волов. В преследовании участвовали исключительно шапсуги. Лазутчики говорили, что Сефер-бей собирался оказать отчаянное сопротивление в Новороссийске, вызвал от натухайцев и шапсугов по одному всаднику с дома, роздал 3 пуда пороха, но сам бежал один из первых. Число убитых и раненых у неприятеля точно неизвестно, но, доходило до 100 человек. На рассвете 8-го ноября отряд, выделив от себя в гарнизон Анапы 2-й и 4-й батальоны Крымского пехотного полка, военно-рабочую роту № 18 и команду № 19, по дивизиону легкой и горной артилерийской гарнизонной № 11 бригады (с новороссийским артилерийским арсеналом) и Анапский горский полуэскадрон, двинулся обратно к станице Варениковской. 10-го ноября он благополучно прибыл к переправе, а на следующий день был распущен на зимние квартиры (Секрет. дело шт. отд. кавк. корп. по 2-му отд. 1856 года № 25, части I и II.). [270]

II.

Декадная записка кн. Барятинского. Несколько мыслей о покорении горцев. Мнение г.-ад. Муравьева. Первоначальные предположения о действиях в 1857 году на правом крыле. Состав войск. Перемена во мнениях кн. Барятинского. Окончательные предположения. Продовольствие, санитарное состояние и вооружение войск.

В середине каждого года в главном штабе отдельного кавказского корпуса составлялись соображения о военных действиях на будущие зимний и летний периоды, которые значительно разнились между собою по своему влиянию на действия войск. При составлении в 1856 году подобных соображений представились обстоятельства, изменившие несколько наши общие планы. С прекращением восточной войны мы снова могли сосредоточить наше внимание на Кавказе, притянуть сюда войска, возвращавшиеся из Турции, развить систему военных действий и ускорить покорениe горцев. Окончательному установлению военных предположений предшествовала обширная переписка, возбужденная с одной стороны князем Барятинским, который, находясь в Петербурге, подал военному министру докладную записку, с другой — самим военным министерством, желавшим воспользоваться временным пребыванием на Кавказе 13-й и 18-й пехотных дивизий (Секрет. дело шт. отд. кавк. корп. 1856 г. № 40. Докладная записка кн. Барятинского, имеющаяся в деле, не подписана им, но из сопоставления с другим собственноручным письмом выесняется ее автор. Ответом на вопросы министерства служат четыре докладные записки, помеченные в деле лит. A, B, C и D) для расширения военных операций.

Докладная записка кн. Барятинского, касаясь наших, дел на Кавказе, указывала на многие их недостатки — отсутствие общего плана действий, неправильности в распределении военно-административных районов и ненормальности в подчинении войск (Кавказские войска были подчинены в военном отношении одним лицам, в дисциплинарном и по инспекторской части другим. Например, бригада 20-й пехотной дивизии, расположенная в Темир-Хан-Шуре, в военном отношении была в ведении начальника прикаспийских войск, а по внутреннему управлению подчинена начальнику дивизии, жившему в Грозной.). В результате предлагались средства, [271] направленные к исправлению этих недостатков, и между прочим излагались следующие мысли: "Государь не желает ни отнимать земли у туземцев, ни уничтожать их веру и изменять их обычаи, ни приобретать, исключая только того, что нужно для водворения войск, усилиями и кровью которых они достигнут мирного житья; желание русского Царя упрочить быт туземцев и возвысить его на ту же степень благоденствия, которою пользуются другие народы, вверенные Ему Провидением — все это должно быть основным правилом покорения."

Вся наша система должна была клониться к тому, чтобы горцы убедились ".....как выгодно будет для них, взамен истребительной борьбы, бедной и кочевой жизни, найти спокойное и мирное существование под сенью русского скипетра."

Через полгода кн. Барятинский был назначен главнокомандующим на Кавказе с полномочными правами Наместника, следовательно мог провести вполне свои мирные задачи, которые являлись как бы программой его будущих действий.

Прочие "мемории", служившие ответом на запрос военного министерства, касались исключительно разных систем покорения горцев. В иных попрежнему излагались способы мирного завоевания Кавказа путем культурного воздействия, в других, напротив, указывались исключительно меры военного характера. На все эти записки г.-ад. Муравьев возражал со свойственным ему спокойствием и обстоятельностью, доказывавшими обширный ум этого выдающегося государственного человека (Там же. Отзывы г.-ад. Муравьева военному министру 1856 года №№ 15, 84, 86, 160, 168, 170, 171 и 257). Он не гнался за новыми системами ради их новизны и не находил надобности изменять принятой до сего системы, заключавшейся в отнятии у [272] враждебных горцев плоскостей, подаваясь линиями вперед к горам. Не отрицая пользы мирного воздействия, особенно проповеди христианства, он в то же время был убежден, что не следовало увлекаться минутными преимуществами, которые могли дать грозные экспедиции, предпринимаемые с огромным количеством войск. Они не оставляли но себе прочных следов, но стоили нам обыкновенно больших потерь и расходов. Горцы свыклись уже с ними и на своем образном языке называли подобный экспедиции "громовыми тучами, от которых надобно только укрыться и переждать грозу." После ухода войск все опять принимало прежний порядок, только неприятель делался с каждым разом все озлобленнее и жажда мести становилась для него какою-то душевною потребностью. Муравьев начертал для каждой части Кавказа особые программы действий, в частности же для правого фланга кавказской линии и Черномории предписал продолжать устройство левой оконечности лабинской линии, примкнув ее к горам, сгустить народонаселение между Лабою и Кубанью устройством новых станиц и постепенно подвигаться по рекам Белой, Пшишу и другим, параллельно текущим с юга на север. Со стороны Черномории следовало занять береговой угол закубанского края движением вверх по Адагуму и отсюда идти к востоку на встречу линиям и заселениям правого фланга. Подобный план действий был совершенным продолжением того, что начато было в предшествующие годы.

Приводить в исполнение своих соображений г.-ад. Муравьеву однако, не пришлось, так как в августе месяце его сменил кн. Барятинский. Но и новый главнокомандующий, несмотря на обявленную им "новую" систему действий мало изменил сущность дела; он повел только дело энергичнее, как человек, пользовавшийся большими полномочиями и доверием Государя. [273]

В начале декабря 1856 года были представлены предположения о будущих зимних и летних действиях (Сек. дело шт. отд. кавк. корп. по 2-му отд. 1856 года № 81 часть I. Отоошение главнокомандующего к военному министру от 4-го декабря 1856 г. № 116), сущность которых на правом крыле кавказской линии, куда по новому распределению входила и Черномория (Прежнее подраздление на Черномории, правый и левый фланги, центр, владикавказский округ, прикаспийский край и лезгинскую линию было отменено и кавказская линия разделена: на правое крыло (Черномория, правый фланг и центр), левое крыло, прикаспийский край и лезгинскую кордонную линию. В каждой из этих частей стояла пехотная дивизия, начальник которой в то же время был и начальником соответствующего района), сводилась к следующему:

В зимнее время предполагалось совершать движения в земли непокорных горцев с целью оттеснять их далее в горы и одновременно с этим прорубать просеки, чтобы сделать лесные трущобы более доступными при заложении будущих укреплений. Главнейшие работы предполагалось произвести в районе бывшего правого фланга по pp. Андрюку и М. Лабы. В летнее время, начиная с весны 1857 года, в Черномории решено возобновить укрепление Новороссийск и на сообщении его с Анапою занять промежуточный пункт возле бывшего форта Раевского. Занятую в июне 1856 года крепость Анапу предполагалось упразднить, построив новую, верстах в 11-ти к югу, и возобновить бывшее Гастагаевское укрепление. Новая укрепленная линия и две водворенный здесь станицы из закубанских поселян могли служить началом заселения натухайской земли, которое решено было постепенно распространять от Черномории к долине Адагума, на встречу поселениям, идущим с Лабы, Белой и др. На бывшем правом фланге предполагалось в летние месяцы продолжать устройство мало-лабинской и лабинской линий довершением начатых укреплении и штаб-квартир, также заселять занятое пространство новыми казачьими станицами.

Для выполнения этих задач у начальника правого [274] крыла были в распоряжении следующие войска: в Черномории - Крымского пехотного полка 5 батальонов (Из них два батальона занимали Анапское укрепление), Брестский и Литовский пехотные полки 13-й дивизии, по 4 батальона, военно-рабочие роты №№ 18 и 19 - всего 11 батальонов и 2 роты - Донской казачий № 75 полк, 5 сотен, Анапский горский полуэскадрон, 12 полевых и 8 горных подвижных орудий бывших анапского и новороссийского гарнизонов и 8 станков конно-ракетной команды: при отряде состоял воловий транспорт в 100 повозок. На остальном пространсте правого крыла имелось: пехоты 22 1/4 батальона, кавалерии 6 эскадронов и 90 сотен, артилерии 68 пеших, горных и конных орудий и 2 полупудовые мортиры, 48 конно-ракетных станков и стоповозочный воловий транспорт. Из этого числа только 2/3 пехоты и 1/3 кавалерии могли быть употреблены в поле: остальные же части стояли по кордонам, крепостям и в резерве.

Все вышеприведенные предположения были Высочайше утверждены (Там же. Отношение военного министра к главнокомандующему от 30-го декабря 1856 г. № 10218), но в начале 1857 года, едва начали осуществляться, как были значительно изменены. Генерал-лейтенант Козловский, в письме своем к новому начальнику главного штаба отдельного кавказского корпуса г.-м. Милютину, изложил свое мнение о необходимости выдвинуться с нашей передовой лабинской линии еще далее на запад, на р. Пшиш, и перенести новые штаб-квартиры (Кубанского пехотного и драгунского полков) в более удобные места. Отвечая на это письмо, г.-м. Милютин развил идею наступательного движения еще шире. Он предложил переброситься главными силами прямо на р. Белую и южнее существовавшего уже Белореченского укрепления воздвигнуть новое, чтобы усилить наше влияние в земле абадзехов и иметь [275] возможность в тылу новой линии довершить лабинские кордоны и ряд подгорных укреплений у выходов из ущелий (Там же. Письмо г.-м. Милютина г.-л. Козловскому от 11 февраля 1857 г.). С другой стороны, ожидавшаяся высадка флибустьеров на восточном берегу Черного моря, подтверждая мнение генерала Милютина прочнее основаться на Белой, пересекавшей вероятный путь движения флибустьерских банд из Псезуапе, имела большое влияние на наши действия на правом крыле. Кн. Барятинских значительно изменил свое мнение о занятии береговой полосы, пришел к тому, что некогда высказывалось г.-ад. Муравьевым, и начал совсем иначе смотреть на систему культурных отношений к горцам. Он находил, что "принятое нами намерение овладеть натухайскою землею уничтожает на долгое время все предположения о торговле с горцами. В натухайцах мы найдем непримиримых врагов, а шапсуги, увидя перед глазами пример натухайцев; будут увлечены ими в ожесточенную против нас войну из oпасения за собственные земли" (Секрет. дело шт. отд. кавк. корп. 1857 г. № 12 Отношение главнокомандующего военному министру от 15-го февраля 1857 г. № 14.).

В виду двойственной политики Англии, угроз флибустьеров и господства чужого флота на Черном море мы должны были на некоторое время отказаться от "всяких устройств" на черноморском побережьи и все усилия направить к упрочению нашего положения внутри края. Поэтому кн. Барятинский находил необходимым, вместо усиления крепостей Анапы, Новороссийска, фортов Раевского и Гастагаевского, перенести действия прямо на Адагум и занять эту долину рядом сильных укреплений с значительным числом войск (Мысль начать покорение натухайской земли занятием адагумской линии впервые была высказана вице-адмиралом Серебряковым и развита г.-м. Карлгофом, известным знатоком Кавказа, в его замечаниях на докладной записке г.-м. Филипсона. В мемории от 4-го октября 1852 года Филипсон доказывал необходимость движения от побережья внутрь края. Секр. дело шт. отд. кавк. кор. 1856 г. № 25, часть I.). Занятием новой линии мы врезывались [276] клином в неприятельские земли, отделяли натухайцев от шапсугов и решительными действиями могли вытеснить неприятеля из северо-западного угла Кавказа. Утверждение наше на адагумской долине должно было предшествовать заселению закубанского края подобно тому, как мы действовала в других частях Кавказа, предварительно выдвигая передовые укрепления и потом уже приступая к заселению отнятого у горцев пространства,

Таким образом, в районе правого крыла кавказской линии планы военных действий на 1857 год значительно изменились и Высочайше были утверждены в следующему виде (По отношению действий в Черномории утверждение последовало 1-го марта 1857 г. Секр. дело шт. отд. кавк. кор. 1857 г. № 72): на правом крыле предполагалось попрежнему продолжать устройство мало-лабинской линии и, по мысли г.-м. Малютина, построить на  р. Белой штаб-квартиру полка, положив начало устройству новой передовой линии, под защитой которой довершить заселение края (Секр. дело шт. отд. кавк. кор. 1856 г. № 31, часть I. Рапорт г.-л. Козловского 5-го марта 1857 г. № 1187); в Черномории положено было не возобновлять пока береговых и промежуточных укреплений, а заложить новую линию по реке Адагуму. Выполнение последней задачи было возложено на г.-м. Филипсона, который с своей стороны находил нужным построить сильное укрепление на месте, когда-то указанном вице-адм. Серебряковым (Калабатова могила), для гарнизона из 3-х батальонов пехоты, 8-ми полевых и 30-ти крепостных орудий. Помимо этой постройки необходимо было осенью и зимою заняться прорубками просек (Просеки существовали с 1849 года, но они, очевидно, с того времени заросли.) на сообщениях долины с Новороссийском по неберджаевскому ущелью и главнейшим образом с Кубанью. Последнее признавалось настолько важным, что г.-м. Филипсон решил [277] выполнить его в этом же году, хотя бы в ущерб полной готовности самого укрепления (Секр. дело шт. отд. кавк. кор. 1857 г. № 12. Отзыв г.-м. Филипсона г.-м. Милютину от 23-го февраля 1857 г. № 43.).

С новыми предположениями состав войск правого крыла не изменился, но они только были иначе распределены по отрядам; для адагумского назначены те же 11 1/2 батальонов пехоты, 5 1/2 сотен кавалерии и 20 орудий, долженствовавшие к 1-му апреля сосредоточиться возле ст. Варениковской.

Продовольствие войск, действовавших за Кубанью, было основано на подвозе с базисных пунктов, определяемых для каждого отряда особо. В предположении военных операций со стороны побережья, продовольствие должно было свозиться в три пункта: варениковскую станицу — 1600 четв. муки, 150 ч. круп, 850 ч. овса; в Анапу — 14 1/2 тысяч ч. муки, 3600 ч. овса и приблизительно столько же в Новороссийск, который предполагалось занять гарнизоном. С перенесением действий в адагумскую долину эти распоряжения были отменены и предписано перевезти в варениковский склад из Тамани 14 тысяч четвертей муки, 8 тысяч четвертей круп и часть провианта из магазинов тимашевской и ивановской станиц. Недостающая 10 тыс. четвертей интендантство имело заготовить ко второй половине года. Фуражное довольствие частью поставлялось интендантством, частью же добывалось реквизиционным способом, вследствие чего выступление отряда зависело от появления подножного корма. Перевозку довольствия до опорного пункта брало на себя интендантство, а далее производилось средствами войск. Равным образом на попечении последних лежало заготовление сухарей и заботы о порционном скоте. Нижним чинам полагалась во время работ винная порция, которая исчислялась по каким-то категориям, очень сложным и известным лишь интендантству. [278]

Санитарная часть войск не соответствовала дурным климатическим условиям края. Для 13-тн-тысячного адагумского отряда имелись: ейский госпиталь на 200 кроватей и при андреевском посту лазареты Брестского и Литовского полков с усиленным лазаретом Крымского полка на 160 кроватей. Помимо этих центральный пунктов, далеко отстоявших, от места действий, в каждом пехотном батальоне полагалось иметь по госпитальной палатке, годовой пропорции медикаментов на 30 человек, перевязочных средств на 50 человек, по ящику хирургических инструментов, Фельдшерскому карманному набору, 10-ти паре костылей, двух. пар. санитарных, носилок, и затем, каждому пятому солдату выдавались 4-х-аршинный бинт, компрес и корпия. Четыре фельдшера и один "лекарь" составляли, по штату, медицинский персонал батальона.

До сих пор все войска были вооружены гладкими 7-ми-линейными кремневыми и ударными (пистонными) ружьями, предельная дальность которых не превышала 200 — 300 шагов, притом с очень малою вероятностью попадания. Бой предпочтительно доводился до штыкового удара, так как на подготовку атаки огнем почти не расчитывали и солдаты буквально верили, что "пуля — дура, а штык молодец;" пехота стреляла, чтобы душу отвести, не веря в действительность огня. Одна артилерийская стрельба, особенно картечь, достигавшая дальности 600 сажень, играла роль подготовительную, и в кавказских войсках. артилерия очень высоко ценилась - одно орудие уже считалось тактической единицей. Сознание необходимости лучшего вооружения выразилось, между прочим, в назначении на роту и сотню по шестнадцати ударных, штуцеров литихских и системы Гартунга, с прямыми нарезами. Они стреляли шагов на 600, но заряжение было копотливо и пулю, особенно при нагаре, приходилось досылать шомполом с помощью молотка. С середины 1855 [279] года полусферические пули с расширительной чашечкой, так называемый французские пули, начали вводиться в кавказские войска, но они были применимы только к исправным ружьям, по преимуществу ударным, еще не расстреленным. Казачьи пешие и конные части, имевшие в описываемое время старые, сильно расстреленные кремневки, не могли применить этих пуль, вследствие чего военное ведомство выдало казакам в конце 1856 года гладкостенные ударные и только в конце 1857 года, во время общего перевооружения нарезными пистонными ружьями, выдано было "заимообразно" на каждую сотню по 24 ружья (Дело кубанского казачьего архива 1857 г. по общей описи № 1607. В этом деле имеются интересные таблицы сравнительных испытаний стрельбы обыкновенной шаровой пулею и полусферической, этого прототипа пули Минье).

__________________

III.

Сосредоточение адагумского отряда у андреевского поста. Состав отряда. Генерал Филипсон и полковник Бабич; войска. Движение к Адагуму. Действие горцев. Выбор места для Нижне-адагумского укрепления. Рекогносцировка дорог. План работ. Действия передового отряда полковника Лыкова. Увеличение заболеваемости в июле и августе. Эвакуация больных. Движение Крыжановского от Варениковской на р. Хабль. Несогласия между горцами. Уменьшение болезненности в конце сентября. Уход полков 13-й дивизии. Поиски. Рекогносцировка дорог к будущему центральному укреплению. Действия отряда кн. Шаликова. Слухи о Магомет- Амине. Возвращение за Кубань и роспуск отряда. Итоги летних и осенних действий.

Согласно предположению о действиях на правом крыле кавказской линии, в состав адагумского отряда были назначены следующие части: 8 батальонов Брестского и Литовского пехотных полков 13-й пехотной дивизии, 3 батальона Крымского пехотного полка 19-й дивизии, военно-рабочие роты №№ 18 и 19, 5 сотен Донского казачьего № 75 полка, [280] Анапский горский полуэскадрон, дивизион резервной батарейной батареи 19-й артилерийской бригады, ракетные черноморские команды №№ 1 и 2; всего 11 3/4 батальонов, 5 1/2 сотен кавалерии, 22 орудия и 16 ракетных станков (Архив кубанского казачьего войска. Журнал военных действий и занятий адагумского отряда на 1857 год.). Некоторый из этих частей стояли в окрестностях Варениковского укрепления, по станицам правого берега Кубани, другие должны были прийти из Анапы, гарнизон которой г.-м. Филипсон нашел возможным уменьшить до 1-го батальона, 4-х орудий и одной сотни. Полки 13-й пехотной дивизии, оставленные временно на переднем Кавказе, должны были передвинуться из ставропольской губернии, куда они пришли из Гурии с громадною убылью от болезней и имея роты в половинном составе.

В первых числах апреля войска адагумского отряда начали стягиваться к андреевскому посту, лежавшему на правом берегу Кубани против укрепления Варениковского. Сосредоточение войск окончилось к 7-му числу, но выступление отряда задерживалось отсутствием подножного корма, появление которого замедлилось в этом году позднею весною, мартовской засухой, и ветрами. Ко всему этому горцы, узнав о готовящемся движении в Адагум, подожгли камыши и прошлогоднюю сухую траву по пути нашего вероятного наступления, отчего всход трав еще более замедлился. Генерал Филипсон, принявший личное начальство над отрядом, решил поэтому изменить несколько направление и двинуться через Каракубанский остров по плавням, доступным благодаря засухе. Последнее, хотя и несколько кружное направление являлось тем более выгодным, что Сефер-бей, узнав о нашем наступлении, произвел поголовный сбор среди натухайцев и шапсугов и , устроив несколько завалов на линии Варениково - Адагум, с главными силами стал на [281] р. Шипсе, на фланг нашего движения. По сведениям, горцы получили из Турции 5 орудий с упряжью, зарядными ящиками и прислугою из европейцев, носивших прежнее название флибустьеров. На эти орудия горцы возлагали большие надежды и заранее торжествовали победу, особенно Сефер-бей, который в последнее время допился до полного изнеможения и неофициально передал власть своему сыну Карабатырю.

Для приискания места удобнейшей переправы, 15-го апреля был послан на рекогносцировку полковник генерального штаба Сальстен, который произвел подробный осмотр берегов Кубани на пространстве между новокопыльским и суровским постами, выше Варениковского. Лучшей переправой признано было место в 1 1/4 версте вверх от новоерковского поста, куда и были направлены заранее приготовленные плашкоуты или понтоны. 20-го апреля началась наводка моста, а 23-го Крымский пехотный полк с дивизионом артилерии переправился на левый берег, где приступил к устройству тет-де-пона из люнета на роту и одно орудие. Но эта переправа была только временною, потому что дорога от Вареникова до новоерковского поста хотя и шла по правому, незатопляемому берегу Кубани, тем не менее требовала значительной разработки. Усиленная рекогносцировка, произведенная г.-м. Филипсоном вверх по Кубани, определила другое более выгодное место у поста суровского.

Перед выступлением за Кубань на андреевском посту был открыт военно-временный госпиталь от полков 13-й дивизии на 120 кроватей, затем люди снабжены 5-ти-дневным провиантом на руках, 10-ти-дневным в обозе и, кроме того, палатками (Архив кубанского казачьего войска, дело 1857 г. № 32. Приказание по адагумскому отряду от 18-го апреля 1857 г.), что представляло особенную роскошь, которою не были избалованы кавказские войска, принужденные [282] большей частью довольствоватся землянками, шалашами или же просто открытым небом.

В отношении начальства адагумский отряд, был поставлен в особенно счастливые условия. Генерал Филипсон был человек большого ума и широкой инициативы; в своем же начальнике штаба полковнике Бабиче, он имел офицера с большим боевым опытом. Вся деятельность адагумского отряда теснейшим образом связана с именем Бабича, руководившего им в продолжении нескольких лет, от сформирования до окончательного роспуска в 1864 году. Человек, не получивший специального военного образования, но воспитавшийся в боевых делах, он представлял благоприятное сочетание талантливого военачальника и гуманного человека. Требуя работы от солдат, он в то же время заботился о них до мельчайших подробностей, и под его начальством войска были покойны, зная, что все предусмотрено и все обдумано заранее. Это не была мелочность, затемняющая главное, но необходимая предусмотрительность, без которой именно главное и было бы упущено. Собственноручно им писанные приказы поражают своею обстоятельностью и обдуманностью; в них всюду проглядывает забота о солдат. Солдаты называли его "отцом-командиром" или просто "батькой" и готовы были идти с ним в огонь и в воду. Войска, составлявшие отряд, имели не одинаковую боевую подготовку и по своему духу значительно разнились друг от друга. Кавказские солдаты скучали в однообразной тишине штаб-квартир и, несмотря на удобства мирной обстановки, рвались в поход со всеми его лишениями и невзгодами. Выступая в поле, они преображались, принимали совершенно иной вид, начиная от неприглядной внешности "походного" солдатам, кончая его каким-то ликующим настроением. Настроение же российских войск случайно попавших на Кавказ, было иное: упоминания о [283] полках 13-й дивизии, г.-л. Козловcкий писал, что "они скучают по Крыму и тяготятся весьма своим пребыванием на Кавказе."

25-го апреля, с окончашнием люнета, обезпечивавшего новоерковскую переправу, по войскам адагумского отряда была отдана диспозиция для движения: в авангард назначались батальон пехоты, рабочие роты и команда, горский полуэскадрон и дивизион артилерии; в главные силы — 4 батальона пехоты, 5 сотен казаков, 9 полевых орудий и все обозы, шедшие по пяти повозок в ряд и составлявшие центр колонны, вокруг которого распределялись войска; для обеспечения главных сил назначены были боковые колонны, носившие названия правой и левой цепей; в правую цепь назначены 3 батальона пехоты и 50 пластунов, в левую один батальон; движение замыкалось ариергардом из одного пехотного батальона, 20-ти пластунов и 4-х орудий. Отряд выступал в 4 часа пополуночи. В диспозиции, однако, не были указаны дистанции между частями колонн, время привалов и пути следования боковых цепей; это дает повод полагать, что все войска шли совокупно на небольших дистанциях и интервалах. Последнее составляло особенность кавказских передвижений, в которых даже привалы и ночлеги подвергались случайностям, а потому не было возможности их определить заранее, и многое предоставлялось инициативе частных начальников.

В назначенный час войска вытянулись в колонну. Дорога направлялась по возвышенной узкой гряде, представлявшей естественный твердый путь среди непроходимых болот, густо заросших камышами. Во многих местах гряда суживалась до невозможности пройти широким фронтом. Рабочие роты авангарда забрасывали хворостом топкие места, но люди все-таки иногда шли по колено в воде. Неприятель не препятствовал движению, но только следил за [284] ним своими разъездами. К 4- м часам, отряд, пройдя 22 версты, достиг речки Пшец, впадающей в Адагум и стал на ночлег, прикрывшись цепью постов, и пластунскими пикетами. Отсутствие противника и местность, более или менее обеспеченная болотами от нечаянного нападения, допустили развести огни, что обыкновенно в других случаях строго воспрещалось. На следующий день с рассветом была выслана вперед колонна для занятия переправы через Адагум, после чего, войска пройдя верст 6-7 до цели движения к 10-ти часам стянулись к устью Пшеца. Адагум здесь протекает в западном направлении и делает к югу большую излучину, на которой сохранились следы бывшего укрепления, приписываемого горцами "франкам". К этой излучине сходилось несколько возвышенных гряд, перерезывавших сплошную область болот. Сами гряды представляли естественные дороги, одна из которых направлялась параллельно реки Пшец к суровскому посту. Адагум, топкий в прочих местах, здесь был более доступен, а местность по левую сторону реки удобопроходима. Тут генерал Филипсон решил устроить так называемое Нижне-адагумское укрепление, промежуточное между Кубанью и центральным Адагумским укреплением.

Высланный раньше передовой отряд, заняв излучину, немедленно приступил к устройству переправы через реку. К вечеру козловый мост был готов и на левый берег перешли пластуны, батальон Брестского полка и 2 горных орудия, а на следующий день выстроен люнет, обеспечивавший переправу. Горцы эти дни обнаруживали усиленную деятельность, но ограничивались только безвредной для нас перестрелкой. Они, видимо, сосредоточивались на противоположной стороне и в полутораверстном расстоянии, на реке Тляхобунч, левом притоке Адагума, решили остановить [285] отряд. Лазутчики дали знать, что Карабатыр, приказал перевести сюда 5 орудий с Шипса. 30-го апреля войска приступили к работам, которые заключались в устройстве лагеря, сообщения с базой, подвозе запасов, возведении укрепленного пункта и в очистке местности для увеличения обстрела. На первом плане стояло устройство сообщения. Хотя произведенная генералом Филипсоном рекогносцировка и выяснила лучшее направление параллельно Пшецу на суровскую переправу, но до устройства ее сообщение на новоерковский пост оставалось единственным. Так как местные реки разливаются в начале июня и промедление в работах могло грозить отряду перспективой остаться без запасов и путей подвоза, то первые заботы генерала Филипсона были направлены к разработке дороги на новоерковскую переправу. Колонна, назначенная для этой цели, состояла из 3-х батальонов и одной сотни при 6-ти горных орудиях. Она приступила к устройству гатей, дамб и мостов для пропуска воды. Затруднения заключались в отсутствии каменного щебня, который приходилось заменять черноземом, превращавшимся в дождливую пору в невылазную грязь, где грузли обозы. Во все время существования этой комуникационной линии работы на ней не прекращались, но ремонт производился отрядами, ходившими с транспортами между Кубанью и Адагумом. Остальные войска отряда были заняты устройством лагеря, обеспечением его засекою на случай внезапного нападения, постройкою бань и печей, а также устройством мостов через Адагум, окружавший с трех сторон лагерное место. С 1-го мая началось правильное движение колонн, "оказий," от лагеря к переправе. Эти колонны доставляли в лагерь провиант, артилерийские запасы и строительный материал; с ними эвакуировали впоследствии больных в тыловые госпитали. Оказии довольно правильно ходили через два дня в третий и возвращались на второй же [286] день; они составлялись из войсковых обозов, прикрытых 2-мя, 3-мя батальонами пехотя с кавалерией и несколькими орудиями. Впоследствии, когда опыт показал, что неприятель совсем не угрожает нешему сообщению, да и сама дорога обеспечивалась разлитием вод, сила колонн не уменьшалась, так как при движении обозов по грязной местности требовалась постоянная помощь людей. Это был каторжный труд, и войска считали все невзгоды крепостных работ несравненно более легкими, чем хождение в эти оказии.

Несмотря на то, что временный люнета, обеспечивавший переправу через Адагум, против южного фронта нашего расположения, был превращен в укрепленный передовой пост, а позднее в блиндированный блокгауз, положение отряда нельзя было считать вполне обеспеченным от внезапного нападения, так как к излучине почти вплотную подходили с нескольких сторон участки леса и камышей. Здесь не могли помочь даже пластунские пикеты и секреты; горцы искусно пробирались на ружейный выстрел и выводили людей из строя. На опушку леса, особенно с юго-западной стороны они вывозили свои орудия и выпускали в лагерь иногда до 60-ти снарядов. В их артилерии имелись, между прочим, два нарезных фальконета, из которых они стреляли коваными железными коническими снарядами. Полет их был дальний, но крайне неверный, вследствие чего они не причиняли нам никакого вреда. Единственными жертвами во все время неприятельской стрельбы были несколько ружей, сложенных в козлы, и полковник Лыков, контуженный осколком отлетевшего камня. Неудачную стрельбу горцев можно приписать еще отсутствию прицелов и плохому качеству пороха, выделываемого ими самими. Наши артилеристы весьма скоро пристрелялись и знали расстояние до всех мест вокруг нашей позищи; где бы ни появился противник, в него уже летели снаряды, заставляя его [287] постоянно менять позицию и начинать пристрелку снова. Лучшею мерою обеспечения лагеря от скрытых подходов неприятеля была вырубка в окрестностях лесов на дальний пушечный выстрел. Полковник Бабич, командовавший за отсутствием генерал-майора Филипсона отрядом (Генерал Филипсон выбыл из отряда 30-го апреля и возвратился только ко времени закладки укрепления, в середине мая.), начал с вырубки ближайшего восточного лесного участка, а затем перенес работы к лесу против юго-западного фаса, так как отсюда горцы больше всего нас беспокоили. 7-го мая отряд из 6-ти батальонов пехоты с сотнею пластунов, сотнею донцов и горским полуэскадроном при 10-ти орудиях и конно-ракетной команде, под начальством Крымского полка полковника Лыкова, выступил на рассвете из лагеря, переправился в брод через пересекавшую путь речку Тляхобунч и, завалив взятыми из лагеря фашинами топкое место, достиг опушки леса. Здесь войска разделились на две колонны: одна из них направилась по северо-западной стороне леса, другая по юго-восточной. Вдавшись в глубь версты на две, обе колонны остановились и затем повернули на встречу друг другу, чтобы вырубить лесной участок, имевший вид треугольника с основанием в версту и с площадью в 100 десятин. Для обеспечения работ первые срубленные деревья были повалены к стороне неприятеля и из них устроена засека, за которою укрылись пластунские пикеты; на открытых местах, по флангам леса, стояли казаки. Для работ люди были распределены на смены, по 2 тысячи человек каждая; отдыхавшие войска составляли прикрытие работ.

Горцы заметили наше движение когда уже рассвело и отряд углубился в лес; но едва мы приступили к рубке, как они затеяли в цепи оживленную перестрелку, стреляя иногда сверху, с деревьев. Для артилерии было мало [288] простора. Она только изредка обдавала картечью перебегавшие по прогалинам партии. Перестрелка велась преимущественно ружейным огнем, причем, солдаты воочию убедились в разнице между прежними и новыми, полусферическими пулями державшими горцев в значительном отдалении. К 12-ти часам перестрелка начала стихать, а к 3-м прекратилась окончательно. Работы продолжались до наступления сумерок, после чего отряд, прикрывшись усиленными цепями и дежурного частью, заночевал в лесу, осветив местность пожаром срубленных деревьев. Потери этого дня были, однако, довольно значительны и выразились в 1 убитом и 18-ти раненых нижних чинах.; 2 обер-офицера и 25 нижних чинов были контужены. Потери горцев неизвестны; позже в отряде узнали, что они были очень значительны.

На следующий день с рассветом горцы возобновили свои попытки с еще большею силою, напирая на наш правый фланг, где находился путь нашего отступления и пересеченная местность представляла более закрытые доступы. Перестрелка к 11-ти часам разгорелась здесь до последней степени. Иногда горцы отдельными партиями переходили в наступление и с гиканием и криками "Алла!" бросались в рукопашную. Это не были правильные приступы, а разновременные попытки отдельных групп отчаянных храбрецов, обрекших себя на смерть, судя по белым перевязям на их папахах, Вид этой обезумившей толпы был действительно грозен. С пистолетом в. одной руке, саблей в другой, иногда с кинжалом в зубах, кидались они на наших стрелков; но иные падали от выстрела, другие не выдерживали и поворачивали назад, а отважные, достигавшие цепей, подымались на штыки. Один раненый горец, на глазах наших солдат доколов своего тоже раненого товарища, сам себе вонзил кинжал в горло, и в этом факте сказалась вся их злоба, все их бессильное отчаяние. Мы не [289] переходили в этот день в наступление; а держались строго оборонительного боя. Очищенное от леса пространство давало возможность хорошо действовать артилерии, особенно картечью, пронизывавшею гущу веток, поваленных в одну сторону деревьев. Последнее обстоятельство было весьма важно, не допуская неприятеля прятаться за срубами как за завалами. После полудня усилия горцев истощились и стрельба начала затихать, а к 4-м часам замолкла; только стук двух тысяч топоров и треск валившихся столетних великанов оглашал опасный лес. Пластунские пикеты, двинувшиеся вперед, видели горцев, уносивших своих раненых и убитых. Много трупов было оставлено ими на месте, между прочим, найден на высоком, густом дереве, месяца два спустя, разложившийся труп горца с простреленной головой. Судя по нагару на полке его винтовки, он много стрелял, и в отряде вспомнили, что пластуны и крымцы, занимавшее участки против этого дерева понесли наибольшие потери. Всего же у нас убито было 2 ранено 10 и контужено 13 нижних чинов. (За оба дня выпущено было 815 артплерийских снарядов, из которых половина картечи, и 127 тысяч патронов.). На-ночь 3 батальона с кавалерией и конно-ракетными станками отошли обратно в лагерь, так как горцы, по донесениям пластунских разведчиков, покинули свои позиции; кроме того, само вырубленное пространство достаточно обеспечивало войска против горцев, неохотно действовавших в открытых местах. Остальные части ночевали по прежнему биваком в лесу. 9-го мая продолжались работы, но все было почти спокойно; горцы, проявив энерию за два последние дня, не мешали нам и только несколько редких выстрелов говорили о присутствии небольшого числа наблюдавшего за нами неприятеля. Рубкой воспользовались также с строительными целями. Годный для этого лес очищался от сучьев и на воловьем транспорте вывозился к [290] лагерю и к постоянному мосту на сваях, строившемуся через Адагум рядомь с козловым против южного фаса укрепления.

Кроме этого моста, пришлось строить еще другой через ерик - широкую и природную канаву, по болотистому дну которой протекал Тляхобунч. Мост этот был необходим для сообщения лагеря с местом теперешней рубки и для будущих наших работ впереди укреплений; он легко обстреливался из адагумского тет-де-пона и даже переднего фаса укрепления. 10-го мая продолжались те же работы. 11-го числа горцы пытались обстреливать работы против нашего правого фланга и на этот раз испытывали новый вид гранат, начиненных пороховою мякотью и свинцовыми цилиндрами, весом каждый в 23 золотника. Эти тяжелые снаряды, описав крутую траекторию, падали далеко впереди цели и не разрывались. Чтобы выбить противника, вызваны были охотники. Вышли прапорщик Крымского полка Андриевич с 25-ю нижними чинами и хорунжий Щебликин с 30-ю пластунами. Переменив сапоги на поршни и сняв с себя все, что могло произвести шум, охотники отправились с наступлением темноты на восток от лагеря скрытыми тропами. Отойдя версты 1 1/2 они разделились на три партии и заняли наиболее торные тропинки, скрывшись в густых зарослях орешника и ежевики. В обеспечение охотников, за ними были посланы две стрелковые роты крымцев (С мая месяца в каждом батальоне кавказских войск были образованы стрелковые роты, вооруженная 7-ми-линейными нарезными ударными ружьями, прицельная дальность которых была более 1000 шагов.), которые не доходя нескольких сот шагов до линии секретов, залегли в частом кустарнике. Ночь прошла спокойно, но на рассвете против пластунов, стоявших слева, раздались голоса и затем показалось до 20-ти горцев. Пластуны выждали и, подпустив неприятеля на несколько шагов, дали залп, сваливший несколько человек. [291] Уцелевшиe подхватили раненых и бросились назад; шедшие сзади открыли учащенную стрельбу, которая скоро разгоралась по всему протяжению, занятому охотниками, так как горцы двигались с разных сторон. После залпа пластуны бросились подымать тела горцев, но им удалось схватить только одного раненого в полном вооружении. На перестрелку подоспели резервы, а из отряда прибежала еще рота с конно-ракетной командой; но горцы не показывались и наши отошли без всякого затруднения. Захваченный горец был почти юношей и, судя по одежде и богатому вооружению, принадлежал к знатнейшему черкесскому роду. Он был ранен 4-мя пулями и испытывал ужасные страдания, но ни одного стона, ни одной жалобы не вырвалось у него, и только глубокая ненависть виделась в его взоре, когда подходили к нему; наложенные повязки он молча срывал и через несколько часов умер. За телом его горцы не приходили, но впоследствии его могила, находившаяся не далеко от моста, оказалась раскопанною и без трупа. В этом деле сильно заподозрили горских армян, населявших некоторые ущелья и ходивших с низкопоклонными изъявлениями преданности к нам в лагерь. Когда подозрения в шпионстве армян подтвердились косвенными уликами, их перестали пускать в лагерь, хотя они были и полезны, принося молочные продукты, живность, дичь и прочее. В следующие дни горцы не отважились затевать перестрелки и их опушка молчала; рубка и вывозка леса продолжалась беспрепятственно.

С 11-го мая к обычному наряду войск прибавилось прикрытие отрядного табуна, который пришлось посылать в тыл довольно далеко. В прикрытие обыкновенно назначалось от 3-х до 4-х сводных рот пехоты с сотнею кавалерии и несколькими орудиями. К рассвету порционный скот, лошади, за исключением артилерийских и половины кавалерийских, и транспортные волы, свободные от [292] наряда, сгонялись к северной стороне лагеря, и с первым проблеском зари все стадо, прикрытое спереди авангардом с артилерией, по бокам цепями, а сзади ариергардом, двигалось к заранее памятному пункту. С табунной колонной обыкновенно отправлялось несколько возов, на которых привозили скошенную траву или сено для остававшихся лошадей. Колонне предшествовали конные разъезды и пластунские патрули. По приходе на место, к стороне неприятеля выдвигалась непрерывная цепь, позади которой размещались поддержки или "частные резервы," а затем — общий резерв, составлявшей в то же самое время вторую смену передовых войск; артилерия с своим прикрытем становилась на позиции на командующих высотах; на фланги выдвигалась кавалерия, выставлявшая наблюдательные посты, а перед фронтом всего расположения высылались в укрытые места залоги, секреты и пластунские патрули. Фуражировка производилась и табун пасся обыкновенно за серединою боевого расположения прикрытая, причем задача табунщиков сводилась к тому, чтобы не дать разбрестись животным. Хотя они большею частью были верхами, но на их долю выпадал наибольший труд, так как, при полном спокойствии нашего тыла, служба в табунном прикрытии была легка и считалась отдыхом. Войска возили с собою котлы, охотились и варили горячую пищу; только непогода могла помешать отдыху. К закату солнца табун обычным порядком пригонялся в лагерь. Описанный меры предосторожности принимались всегда одинаково, несмотря на то, что горцы почти не покушались на отрядный табун. Пастбищных мест было, однако, очень немного, а лучшие участки оставлялись под покосы для крепостного гарнизона. В виду этого обстоятельства Бабич уменьшил по возможности отрядный табун, отправив за Кубань на пастьбу все излишнее число лошадей и скота; оставлены были по одной артельной подводе на роту и сотню, [293] по одной патронной тройке на батальон, половина воловьего транспорта, артилерийские строевые лошади и крайне необходимое число порционного скота; все же остальное было отправлено с особой колонной к старокопыльскому посту (Архив Кубанского казачьего войска, 1857 года № 30 по общей описи. Словесное приказание по адагумскому отряду на 14-е мая 1857 года.).

16-го мая генерал Филипсон возвратился в отряд на несколько дней, чтобы присутствовать при разбитии укрепления. 21-го мая была обозначена линия огня отрядными инженерами, войсковым старшиной Петренко и есаулом Черником; 22-го разбиты профили, а 25-го произведена, после торжественного молебствия и окропления всего места св. водою, закладка укрепления. Тотчас жe начались земляные работы, и с этого числа на них ежедневно назначалось до тысячи человек из строевых частей, помимо военно-рабочих рот. В эти же дни окончилась рубка стадесятинного участка полковником Лыковым, который 22-го числа с отрядом из 1 1/2 батальона при 6-ти орудиях перешел на участок к западу от лагеря и здесь в том же порядке приступил к рубке. Лишившись хорошего укрытия, горцы метались с одной стороны в другую и наконец избрали себе позицию против нового тляхобунчского моста, где местность прикрывалась гущей выросшего за последнее время камыша. Отсюда они начали производить свою безвредную артилерийскую стрельбу. Рекогносцировка пластунов показала, что скосить эти камыши, затопленные водою местами в рост человека, весьма трудно, да они и не препятствовали нашей стрельбе, а потому их оставили, но для прикрытия передового моста решили воздвигнуть предмостный люнет, к постройке которого и приступили 24-го мая. Но лучше всего обеспечили наш отряд начавшиеся разливы рек и ссоры между собою горцев. Дело в том, что большая часть проходимцев, нанявшихся под именем флибустьеров к горцам, была прогнана [294] последними и артилерийская прислуга пополнилась шапсугами и натухайцами. Однажды, желая придать наибольшую дальность снаряду, они набили орудие до половины порохом и туго заколотили снаряд. Выстрел, от которого черкесы ожидали самого лучшего действия, разнес чугуное орудие и разнес импровизированную прислугу, три именитых горца были убиты и 8 ранены. Мысль подобной стрельбы принадлежала шапсугам, а выполнение натухайцам; между ними начались препирательства, завершившиеся отложением шапсугов и уходом их в горы. Может быть и полевые работы побуждали их на время удалиться домой, но, как бы то ни было, ряды неприятеля сильно редели с каждым днем.

С наступлением летних жаров, началось разлитие рек, а в первых числах июня вода затопила окрестности. Войска узнали — что такое плавни. Ровные луга и поляны, где раньше косилось сено и паслась скотина, превратились в сплошные озера; камыши, скрывавшие всадников, теперь еле торчали верхушками из воды; лес был во многих местах затоплен, вследствие чего рубка его ограничивалась только западным участком. Местность лагеря была настолько возвышена, что ей пока не угрожало наводнение, хотя этот вопрос сильно озабочивал полковника Бабича. К счастью, предшествующая зима была малоснежна, а раннее лето согнало с гор снега постепенно, так что вода в середине июня, достигнув наивысшей высоты, продержалась часть июля, а затем, начала спадать.

Комуникационный путь оказался весьма удобным, благодаря насыпным дамбам, допускавшим беспрепятсвенное движение. Работы вне крепости, за исключением западного участка леса, почти прекратились. Регулярно ходили оказии и высылался на пастьбу табун, которому приходилось уходить верст за 5 к незатопленным лугам. Пластунам не сиделось на месте и им Бабич охотно разрешал партизанские поиски к стороне [295] неприятеля, откуда они редко приходили без добычи или пленных. Пользуясь разлитием вод, они сколачивали дощаник, конопатили его болотной кугой и в нем спускались по течению Адагума. Река была быстра только в фарватере, а по сторонам имела медленное течение. Пластуны выслеживали неприятельские партии очень хорошо, и однажды завязали в плавнях настоящий морской бой с горцами, также подкравшимися на каюке. Половина из них была перебита, у нас же ранен только один. В другой раз партия наших пластунов была неожиданно застигнута большим числом горцев; отстреливаясь, они успели спастись, но один нырнул в воду. Горцы долго сидели, ожидая выхода его из воды и наконец, потеряв терпение ушли. А пластун после этого благополучно вынырнул, с длинной камышинкой во рту, из которой он до этого "курил.." — "Только пьявки да раки больно кусали и руки затекли, держась за коревище," рассказывал он потом. (Случай этот рассказан участником описываемых действий, ныне отставным подполковником П. Е. Нечаевым.). В июне работы шли своим обычным порядком, но с середины месяца начались сильные заболевания солдат лихорадками. До сих пор лихорадочных было не более 120 — 150 человек, и лазарет Крымского полка вполне удовлетворял потребности, особенно при системе амбулаторного лечения лихорадок; но они наконец приняли такую форму и размеры, что пришлось открыть вторую половину лазарета Литовского полка и начать эвакуацию больных с отходящими колоннами.

Из наиболее выдающихся действий отряда за июнь месяц можно отметить рекогносцировку пластунов к югу, в направлении нашего предстоявшего движения. Одна дорога, направляясь туда по возвышенной гряде гор, служила как бы продолжением новоерковскому пути, другая, по словам пластунов, шла кружно через западный участок леса, где [296] стоял отряд полковника Лыкова 5 июня по последнему пути были посланы 30 пластунов, под начальством хорунжего Щебликина. По обыкновению, пластуны выступили ночью и пройдя от лагеря около 5 верст, услышали голоса. Щебликин остановился и послал вперед 10 пластунов, которые неслышно скрылись в темноте. Обнаружив горцев, пластуны залегли, а на рассвете увидели неприятеля в выкопанных ямах, к которым подъезжали несколько раз разъезды. Когда горцы собрались гуще, они дали залп, 3-х убили и нескольких ранили. Преследовать убегающих помешала промоина, наполненная глубокой водой. На залп скоро появились новые группы горцев и завязалась перестрелка, но, прикрытые тою же промоиной, пластуны благополучно отступили, потеряв только одного человека раненым. Этот поиск подтвердил существование дороги, которая проходила через промоину и была занята неприятелем, устроившим по ней завалы. Вероятно, промоина была затоплена самими горцами. В общем, эта дорога была менее удобна, чем первая и при большем уровне воды, повидимому, затоплялась. Другая рекогносцировка была произведена 15-го июня самим полковником Бабичем, с 1/2 сотнею донцов, взводом пластунов и конно-ракетной командой (Личную охрану начальника отряда кроме того, 10 всадников Анапского горского полуэскадрона), на север от лагеря для разыскания ближайшего пути к Кубани, но показания о существовании подобного пути оказались неверными, и летучий отряд в тот же день вернулся обратно. На следущий день полковник Бабич, с ротою пехоты, взводом пластунов, 1/2 сотнею кавалерии при одном орудии и 4-х ракетных станках, двинулся несколько вверх по Адагуму, к рукаву реки, носящему название Пшец и текущему отсюда в восточном направлении, так что Адагум постепенно отходит влево, разделяясь от второго [297] Пшеца обширным пространством, затопленных камышей. Левый берег этого Пшеца представлял высокую гряду, по которой и двинулся рекогносцирующий отряд. Пройдя около 12-ти верст, он был остановлен широкой рекой Ганеку, одним из притоков Кубани. На левом ее берегу виднелся покинутый горцами аул, который и был сожжен кавалерией. Вечером полковник Бабич вернулся в лагерь, убедившись что отряд стоит, так сказать, на полуострове, окруженный с трех сторон водою.

Июнь был, вообще говоря, дождливым, в силу чего не раз приходилось прерывать работы, а с июля начались жаркие дни, отчего увеличивались болотные испарения, а вследствиe этого и лихорадки. Хинин был тогда новым и очень дорогим средством; медицинское начальство его отпускало скупо и им лечили только сильно больных. Особенно болели люди 13-й дивизии, уменьшая и без того незначительный состав ее полков. Лихорадки принимали иногда странную форму: пухли ноги и все тело, желчь разливалась, пароксизмы длились по 30-ти часов и кончались смертью; иногда больным овладевал столбняк, после которого следовал паралич мозга. Тяжелые больные отправлялись в тыловые госпитали, в которых под конец не хватало мест. К 15-му числу больных числилось 1555 человек, не считая тех, которые могли еще кое-как двигаться на ногах. Хину перестали жалеть и ее выходило до 2-х фунтов в день. На время принуждены были прекратить земляные работы в крепости, людям указаны колодцы и запрещено пить воду из рек. Но болезненность возрастала неудержимо. В лагере замолкли песни и на всем лежала какая-то печать удручения.

В промежуток между уборкою хлеба и покосом горцы снова принялись за стрельбу по лагерю. Шапсуги, попрежнему в разладе с натухайцами, не являлись на сборы и [298] отказали в своей помощи. Карабатырь и Сефер-бей убедили натухайцев принудить силою примкнуть шапсугов к союзу и те действительно двинулись в глубь гор, где произошли между этими двумя соседями кровавые стычки. Начальник 3-го отделения черноморской линии полковник Крыжановский донес об этом генералу Филипсону и получил разрешение двинуться к югу, чтобы, в отсутствие натухайцев, раззорить несколько аулов в верховьях р. Псебебса, на урочище Хацуко-Хабль. Здесь, в лесистой долине, поселились горцы, вытесненные нами из долин pp. Шуго, Шокана, Чекупса, Гастагая и нижнего течения Псебебса. Это было гнездо наших непримиримых врагов, живших мечтою о мести и вредивших нам всюду, где только можно. Раззорить это гнездо было в наших видах, и теперь для этого настал удобный случай. 4-го июля полковник Крыжановский сформировал отряд из сборного пластунского батальона, 3-х сотен 12-го конного полка, полсотни Донского № 75 полка, 2-х конных орудий № 10 батареи и конно-ракетной команды, пришедшей из адагумского отряда. Сбор был сохранен в глубокой тайне и само выступление началось в сумерках. Движение необходимо было произвести как можно быстрее, а между тем предстояло пройти 25 верст при полном почти отсутствии дорог. Отряд разделился на две равные колонны: правая, под начальством есаула Шкуропатского, двинулась между pp. Шуго и Псебебсом, в обход наблюдательных постов горцев, а левая, полковника Крыжановского, направилась правым берегом Псебебса. Обе колонны имели надежных проводников, которых полковник Крыжановский умел выбирать с особенным искусством. Про него горцы говорили: "это шайтан, которого никто не надует - брат Засса."

К рассвету отряды были выведены на высоты, уподошвы которых сквозь синеву утреннего тумана виднелись спавшие [299] аулы. Шкуропатский замедлил несколько, а когда вышел на высоты, то собаки лаем дали знать горцам о приближении врага. Они проснулись, мгновенно поднялась тревога; когда же отряд с криками "ура!" кинулся на приступ, то у каждой сакли нас встретили с оружием в руках. Началась страшная резня. Солдаты щадили иногда горцев и никогда не добивали раненых, но казаки не щадили никого. Это была беспощадная месть за многие годы беспрерывной ожесточенной войны, и все как бы стремились насладиться ею. Много горцев бежало в горы, но много легло на месте, а в плен захвачено всего 10 душ обоего пола. За первыми минутами увлечения наступил вопрос о добыче — казаки начали ловить скот и предавать огню все, чего нельзя было захватить с собою. Полковник Крыжановский, однако, не дал разыграться страстям — и сбор возвестил об отступлении. Обратный путь был избран весьма умело, по почти безлесному хребту Сенетх, упиравшемуся только под конец в ущелье Сумай. Благодаря этому, преследование не имело такого ожесточенного характера, который могли бы ему придать озлобленные горцы. Они, по обыкновению, не решались показываться на открытых местах, но заскакивали и забегали вперед, стреляя в двигавшуюся колонну из чащи леса и из-за кустов, покрывавших бока Сенетха. Скот сильно замедлял движение, но отряд успел благополучно миновать сумайскую теснину, так что только хвост колонны выдержал оживленную перестрелку. К 2-м часам дня войска достигли Варениковского укрепления, в 3-х верстах от которого преследование прекратилось. Мы потеряли в этом поиске 3-х казаков убитыми, 16 ранеными и 11 контужеными. По дороге много скота было утеряно, но все-таки пригнано 156 крупных и 22 штуки мелких голов.

На тревогу 5-го числа к раззоренным аулам начали отовсюду стекаться натухайцы и скоро сборище достигло 3-х [300] тысяч. Горцы решили броситься на анапский гарнизон, который по случаю ухода части войск в адагумский отряд был слабее других. 6-го числа неприятель разделился на три партии и напал в долине реки Гопхатль на фуражировочный отряд, состоявший, под начальством Маняти, из 3-х рот. Крымского пехотного полка при 2-х орудиях, команд донских казаков и горского полуэскадрона (Гарнизон крепости в июне увеличился 2-мя ротами Крымского полка, прибывшими с черноморской линии, а 19-го августа две роты из гарнизона поступили на усиление адагумского отряда.), то есть почти из всех наличных войск. Но нападение было совершено недружно, вследствие чего отдельные партии были отбиты с большим уроном. Когда же из крепости подоспел на помощь анапский воинский начальник майор Левашов с ротою пехоты и 2-мя орудиями, то горцы скрылись в лесу, дав отряду отступить в крепость, причем даже накошенное сено было свезено беспрепятственно. Таким образом маневр горцев совершенно не удался, хотя они могли нанести нам жестокий удар, действуя не на фуражировочное прикрытие, а непосредственно на крепость, 6-го июня почти не имевшую войск, несмотря на то, что майор Левашов был своевременно предупрежден лазутчиком о готовящемся нападении.

Неудачи повели к еще большему несогласию среди горцев. Шапсуги попрежнему упорствовали и даже вспомнили, что некогда, при заложении нами укрепления на Абине, натухайцы не явились им на помощь. Вероятно, в этом разладе главною причиною было неумение Сефер-бея соединить племена и устранить все их мелкие недоразумения, не привлек их, хотя несколько отдельных партий, более воинственно настроенных, и примкнули к нему. Описаннык выше события и раздоры отвлекли горцев от [301] адагумского отряда, где эти дни было спокойно. Внутренняя жизнь отряда шла в прежнем порядке, но болезненность увеличивалась с небывалою быстротою. К 1-му августа больных было уже 2112 человек, а к концу месяца число возрасло до трех тысяч, причем значительно увеличился процент смертности. Государь выразил неудовольствие. К счастью, с сентября, послe спада вод, здоровье войск начало быстро улучшаться, так что в октябре больных уже было не более тысячи человек, приходившихся исключительно на полки 13-й дивизии. Генерал Филипсон решил вывести их за Кубань на зимние квартиры раньше других войск, вследствие чего, 9-го октября из Брестского и Литовского полков были составлены и уведены сводные батальоны с полным числом рядов, а 15-го числа и остальные части 13-й дивизии получили приказание выступить с Адагума.

Постройка адагумского укрепления приходила к концу. Орудия, свозившиеся с середины августа, в конце октября стояли уже на верках и даже иногда принимали участие в перестрелках с горцами, которые начали проявлять свою деятельность и по возможности тревожить нас то перестрелками, то бомбардировкою наших передовых укрепленных пунктов. Очищенное от леса пространство к западу и юго-западу не представляло им теперь удобных закрытий, а потому они перешли на юго-восток, но и здесь держались не долго, так как эта местность обстреливалась с юго-восточного фаса укрепления и адагумского тет-де-пона, а затем отряд кн. Шаликова, с 28-го октября по 7-е ноября, вырубил и эти последние укрытия,

С приближением работ к окончанию, когда войска мало по малу освобождались от главнейших землекопных нарядов, полковник Бабич приступил к уничтожению запасов в ближайших горских аулах. Истребление началось с довольно большого аула Зачертук колонною полковника [302] Гусарова. Аул этот находился на р. Антхыре, в 20-ти верстах от новоерковской и суровской переправ, следовательно в будущем мог мешать сообщениям Нижне-адагумского укрепления. 1-го ноября в 9 часов утра выступила оказия из тысячи подвод с строевым лесом, забранным прикубанскими жителями для своих надобностей. Прикрытие составляли батальон черноморских пластунов, Донской казачий № 75 полк, Анапский горский полуэскадрон, 6 орудий и 8 конно-ракетных станков. Колонна беспрепятственно достигла Кубани и, переправив обозы на другой берег, остановилась для небольшого отдыха. Ночью она двинулась к Зачертуку и подошла к нему на рассвете, но была открыта; жители аула разсеялись по примыкавшим к реке лесам. Полковник Гусаров не счел нужным раззорять аул, а ограничился только отбитием небольшого числа крупного рогатого скота и сжег до 4000 стогов сена, которое составляло для горцев важный предмет хозяйства. Горцы, разумеется, преследовали отступавший отряд, но безрезультатно, и мы потерь не имели. В этом же роде были поиски есаула Чантемирова и хорунжего Щебликина. Последний, между прочим, отличаясь особенною способностью неожиданно появляться среди неприятеля и бесследно скрываться со своими отборными пластунами, приобрел громкую славу налетами на горцев. Весьма умело произвел несколько поисков и батарейный командир 19-й бригады подполковник Шостак. Так, 8-го ноября он был командирован из отряда кн. Шаликова по направлению к юго-западу от лагеря, с отрядом из 2-го батальона Крымского пехотного полка, тремя сотнями пластунов, сотнею Черноморского сводного конного полка (1-го октября в состав отряда прибыли 5-й, 6-й, 7-й и 9-й пешие черноморские казачьи батальоны, 7-й Черноморский казачий конный полк и сводный дивизион артилерийской бригады того же войска.), горским полуэскадроном и [303] взводом легкой артилерии. Выступив с рассветом и пройдя около 10-ти верст, он к 9-ти часам скрытно пробрался окольными путями почти к самым аулам, но был наконец открыт. Шостак, прежде всего выставил у ближнего аула орудия с 2-мя ротами прикрытия, а с остальными войсками бросился к аулам, предупредив людей не увлекаться добычей, а уничтожать все, преимущественно запасы. Поджоги начали производить с дальних пунктов, чтобы при отступлении между нашим отрядом и неприятелем стояла стена пламени. Через час все пылало в огне, а затем мы отошли, почти не преследуемые неприятелем.

10-го ноября полковник Бабич произвел усиленную рекогносцировку путей, ведущих к тому месту, где предположено заложить центральное адагумское укрепление. Туда вели два пути, не считая кружного, по которому ходили 15-го июля пластуны Щебликина. Рекогносцировочные войска были разделены на две колонны. Левая, под начальством командира Крымского пехотного полка полковника кн. Шаликова, состояла из 3-х батальонов пехоты, сотни Черноморского конного полка, полусотни Донского № 75 полка, взвода батарейной, дивизионов легких и горных орудий, 8-ми станков конно-ракетной команды, 200 пластунов и 25-ти всадннков Анапского горского полуэскадрона. Правая колонна, под начальством черноморского казачьего войска полковника Гусарова, состояла из 2-х батальонов пехоты, 2 1/2 сотен Черноморского конного полка, полусотни Донского № 75 полка, 8-ми станков конно-ракетной команды, 75-ти всадников Анапского горского полуэскадрона, всадников гривенских и джерилеевских (Эти всадники были охотниками из мирных закубанских аулов; они прибыли доброхотно в отряд в сентябре и числились в прикомандировании к Анапскому полуэскадрону.) и дивизиона казачьей конной артилерии. Колонна кн. Шаликова, втянувшись в лес, начинавшийся [304] верcтах в четырех от укрепления, тотчас же вступила в перестрелку и овладела 10-ю завалами, устроенными один за другим по пути нашего движения. Завалы были взяты очень легко, простым обходом, так как горцы, построив их в период разлития вод, ничем не прикрыли своих флангов. Отряд затем свернул с дороги и направился густым лесом, тянувшимся около четырех верст к широкой поляне, на которой разбросаны были сакли большого аула Нуазетук. Горцы сосредоточились здесь для последнего сопротивления, но несколько удачных выстрелов, зажегших сакли и скирды немолоченного хлеба, вытеснили их, после чего, забрав наскоро имущество, они густыми толпами хлынули на правый берег Адагума, протекавший за аулом. Присутствиe женщин и детей спасло эту толпу от наших выстрелов, и горцы, при шумных и веселых криках солдат, беспрепятственно скрылись в лесу. Колонна полковника Гусарова, имевшая преобладание в кавалерии, быстро двинулась по прямой дороге, обошла ранее покинутый завал и без выстрела достигла аула Адагум, самого большого во всей окрестности. Неприятель приготовился к борьбе, и занял довольно выгодную позицию, но кавалерия заскакала ему в тыл и он поспешно отступил, оставив в наших руках пять трупов и четырех "белоголовых," в том числе одного из владетельной фамилии Шеретлук. Не останавливаясь в ауле, отряд полковника Гусарова поспешил далее, к слиянию pp. Адагума с Шибсом, где столпился неприятель и главным образом его скот. Горцы бросились куда попало, вязли под штуцерами выстрелами в береговой трясине и тонули в реке. Около 300 голов крупного и мелкого скота нам удалось отбить. Вернувшись в аул, правая колонна соединилась там с левой, а затем началось уничтожение Адагума, тянувшегося почти на 3 1/2 версты вдоль реки. Для солдат и особенно казаков наступил [305] желанный момент, когда все горское добро поступало в их собственность, составляло военную добычу. На это начальство смотрело снисходительно и допускало даже как награду за понесенные лишения, тем более, что при существовавшей в кавказских войсках дисциплине, возможно было всегда остановить разыгравшиеся страсти. Трудно представить чем только не нагружали себя солдаты. Иные тащили мешки съедобного, друие битых или живых кур, третьи незатейливую хозяйственную утварь. Один, в порыве алчности, захватил детскую люльку и при общем смехе дотащил ее до лагеря, где она служила впоследствии помещением ротному медвеженку. Большинство вещей по своей ничтожной ценности бросалось в дороге, но попадались и дорогие вещи. В одной сакле найден был лом серебра и между ним образные ризы, неизвестно где забранные; они поступили потом на украшение одной из казачьих церквей. При поспешном отступлении из аулов горцы иной раз забывали больных, раненых, стариков и детей. Однажды найден был труп убитой шальною пулею женщины, с маленькой, еще живой девочкой, тщетно искавшей молока в окоченевшей груди. Сердобольные солдатики забыли грабеж, взяли с собою девочку и вскормили ее козьим молоком. Суровые, грубые, казавшиеся безжалостными, эти солдаты проявили здесь всю нежность отца, и не было казалось жертвы, которую они не принесли бы этой случайной дочери, впоследствии вышедшей замуж за офицера одного из линейных батальонов.

Движение 10-го ноября ограничилось раззорением двух аулов, Нуазетук и Адагума, где сожжено более 500 дымов и уничтожено несколько тысяч копен хлеба и скирд сена. От этого места до аула Алибея, находившегося близ Калабатовой могилы (По некоторым показаниям, название это дано по имени одного горского легендарного героя, павшего здесь от изменической руки), где предположена постройка [306] центрального укрепления адагумской линии, оставалось не более 3-х верст вдоль широкой адагумской долины, покрытой горскими полями и прекрасно содержнными садами. Рекогносцировка достаточно выяснила качество путей, причем направление колонии Гусарова было признано кратчайшим, и во всех отношениях выгоднейшим, так как для прорубки пятисотсаженной просеки приходилось снести лес всего на протяжении 4-х верст, да и самый лес был только вначале велик, а затем, к югу мельчал, и наконец, переходил в редкий кустарник. К рубке этой просеки приступлено было, в обычном порядке, на следующий же день и она продолжалась до конца ноября.

Помимо специального занятия отряда - проделки просека в главном направлении будущего нашего движении, отдельные колонны от времени до времени ходили на дальние фуражировки. Таковы были движения 15-го ноября небольших сборных отрядов войскового старшины Сердечного, 20-го числа подполковника Лисевицкого, к югу от лагеря, 22-го числа подполковника Гусарова в северо-восточном направленнии и 27-го числа полковника кн. Шаликова в западном. Эти движения носили обычный характер внезапных налетов, имевших в виду добычу фуража и порционного скота, а также сожжение горских жилищ, с целью отдалить неприятеля от гарнизона возведенной крепости. В эти налеты уничтожено до 6-ти аулов с 750-ю дворами и захвачено до 300 штук крупного и 200 штук мелкого скота. Горцы, отчаявшись в возможности оказать нам серьезное сопротивление, вяло сопротивлялись, и только в преследовании отступавших колонн или в стрельбе по нашим, пикетам выражали свою бессильную злобу.

Наступил декабрь, с которым окончились и работы, возложенные на войска адагумского отряда. 1-го числа отряд тремя эшелонами выступил в Черноморию, выделив [307] в гарнизон Нижне-адагумского укрепления 17-ю и 18-ю роты Крымского пехотного полка, роту № 9-й 13-й артилерийской гарнизонной бригады и команды военно-рабочих рот №№ 18-й и 19-й, под общим начальством майора Подгурского. Переправа через Кубань, совершенная у новоерковского и суровского постов, была затруднена непрочностью мостов, несколько испорченных ледоходом. 2-го декабря их развели и пустили паромы, но движение замедлилось "шерехом", рыхлым льдом. Войска оставались несколько дней на левом берегу и только 5-го числа, когда Кубань стала, переправились, подостлав доски, на другую сторону реки. Отсюда они были распущены на зимние квартиры. Ко времени роспуска отряда болезненность на много уменьшилась: в адагумском лазарете осталось только 30 больных, а в тыльных госпиталях 231 человек (Журнал воен. д. адагумского отряда за 1857 год).

В первых числах декабря г.-л. Филипсон донес о выполненной адагумским отрядом задаче. Подведенный им итог достигнутым результатам сводился к следующему:

1) построено Нижне-адагумское укрепление и предмостное суровское, с устройством сообщения между ними;

2) прорублена просека через бжахомезский лес от Нижне-адагумского укрепления к будущему центральному, шириною в 800 сажень;

3) очищена местность вокруг возведенного укрепления по радиусу в 3 1/2 и до 6-ти верст;

4) раззорены аулы по радиусу на 18 верст, причем сожжено до 3500 дворов и истреблено громадное количество сена и хлебных запасов;

5) нравственный дух горцев был совершенно подавлен,что выказалось в их нерешительных и крайне вялых действиях. [308]

В своем письме к г.-м. Карлгофу (См. Приложение), откуда заимствованы эти сведения, г.-л. Филипсон говорил между прочим о Магомет-Амине, который бежал из Турции и начал формировать отряды для новой борьбы с нами. Это известие могло заставить нас призадуматься, потому что горцы, нестрашные нам по своей разрозненности, могли теперь, под знаменем "наместника Шамиля," как себя называл Магомег-Амин, сплотиться и составить довольно грозную силу. Действительно, в следующем году военные действия за Кубанью имели несравненно большие размеры и грозили затянуться на продолжительное время.

М. Рукевич.

(Продолжение будет)

Текст воспроизведен по изданию: Адагумский отряд // Кавказский сборник, Том 17. 1896