ПРЖЕЦЛАВСКИЙ П.

НРАВЫ И ОБЫЧАИ В ДАГЕСТАНЕ

По роду моей службы (Автор этой статьи, майор Пржецлавский, ныне помощник начальника войск в Среднем Дагестане и управляющего вновь покоренным краем, находится на службе в Дагестане с 1852 года. Ред.), я имел случай изучить: быт, характер, нравы и обычаи жителей Мехтулинского ханства и соседственного с ним Шамхальского владения. Постараюсь передать мои замечания и смею надеяться, что занимательность рассказа заставит читателя простить мне безыскусственность его, а может быть и литературные ошибки, в которые я могу впасть по моей неопытности в литературном деле.

Все, что будет говорено об образе жизни жителей селения Большего Дженгутая, относится и к жителям других селений, как этого ханства, так и Шамхальского владения.

Селение Большой Дженгутай, отстоящее от укрепления Темир-Хан-Шуры в 18 верстах на юг, считается столицею Мехтулинского ханства, правители которого имеют в Большом Дженгутае постоянную резиденцию.

К Мехтулинскому ханству принадлежат селения: Большой Дженгутай, Малый Дженгутай, Апши, Дуранги (прозванное солдатами, по изобилию в нем табаку, табачным аульчиком), Ах-кент, Кулецма, Чоглы, Аймаки и Оглы. Пять последних принадлежат к участку горных селений.

Климат в Мехтулинском ханстве очень хороший и здоровый, хотя летние жары бывают нестерпимы; морозов и даже сильного холода почти не бывает. [270]

В воде речной и родниковой нет недостатка даже для обычного здесь орошения полей; протекающей чрез селения маленькие речки (называемые у туземцев озень) превращаются, при дождях или во время таяния снегов, в огромные реки, весьма опасные для переправы.

Строевым лесом и топливом снабжает ханство Губденский лес (принадлежащий шамхальству), а более урочище Харкас, отстоящее от селения Дженгутая на юго-запад в 7 верстах. Урочище это составляет границу немирных нам (до последних событий) пределов. Жители селения Кака-Шуры, принадлежащего подполковнику Али-султану, постоянно и в большом количестве доставляют в селение Дженгутай дрова, которые продают от 75 до 80 коп. за арбу, квартирующим в том селении русским офицерам и всадникам Дагестанского конно-иррегулярного полка, имеющим средства дозволять себе эту роскошь.

Жители занимаются посевами: пшеницы, проса, ячменя, овса и особенно кукурузы (гаджи-будая), составляющей обильную, дешевую и любимую пищу здешних уроженцев. Распашка полей производится так же, как у нас, с тою разницею, что в плуг об одном железном наконечнике на двухколесном передке, горцы запрягают 3 — 4 пары быков или буйволов, и земля, мало унавоженная, вспахивается очень неглубоко. Борону заменяет влекомый быками или лошадью, привязанный в ряд к палке хворост или колючка. Снятая с полей кукуруза, очищенная от стеблей и листьев, развешивается на высоких жердях и остается в таком положении около месяца, после чего зерно выбивается палками и ссыпается в корзины (бежен). Пшеницу, ячмень и овес молотят посредством лошадей и быков: для этого у каждого хозяина есть молотильня (индыр, или харман), ток, смазанный глиною; две, три пары лошадей, буйволов или быков тащат по уложенным в кружок снопам толстую доску, имеющую вид саней и подбитую кусками острых кремней; отделившееся зерно просеивается на месте и ссыпается в шерстяные чувалы (мешки). Солома (саман) собранная в корзины из хвороста, сохраняется на зиму для прокормления скота.

Когда кукуруза, развешанная на жердях, довольно подсохнет и завянет, она складывается в одно место, обыкновенно на галереи, и выбивается от стержня. Для этой [271] операции хозяин приглашает к себе на всю ночь гостей: молодых девиц и юношей. Собрание это называется былкха. Всю ночь напролет одни усердно молотят палками кукурузу, а другие еще усерднее отплясывают под звуки балалайки или гармоники, любимых инструментов этой молодежи; устав от работы и танцев, собрание слушает песни мужчин и женщин и занимается беседою (лакырт); в промежутках песен хозяин и хозяйка угощают гостей, чем Бог послал. Остроты и хохот заставляют собрание забыть, что оно приглашено для довольно трудной работы. Тароватые кавалеры угощают дам купленными на свой счет орехами, конфектами и изюмом. Разговоры бывают в следующем роде:

Кавалер. Ай кыз? (ай девушки?)

Дама. Лай! (ай что?)

Кавалер. Маха сцесен? (любишь ли меня?)

Дама. Сцемен! (люблю!)

Кавалер. Сцемусен меня саха аламен? (хочешь ли, я на тебе женюсь?)

Дама. Хай, хай! сцемен! (разумеется, хочу).

Кавалер. Якши гель! (прекрасно! иди же сюда!)

Затем он занимает место около избранной им дамы.

При окончании былкхи, кавалер, в заключение шутки, приглашает свою названную жену в спальню и, при отказе, обыкновенно продолжает разговор так:

Кавалер. Хай кыз! (ей девушка?)

Дама. Хай? (что?)

Кавалер. Сень якши хатум тугул сен! (ты недобрая супруга!)

Дама. Не этеим? (что ж делать!)

Кавалер. Мен саха саламен! (я развожусь с тобою).

Дама. Нелчюн саласен? (почему?) и т. п.

Собрание, окончив работу, расходится по домам на рассвете.

Почти каждый год вы услышите напрасные жалобы горцев на неурожай, — жалобы, цель которых — зимою возвысить цену на пшеницу, ячмень и сено.

Посевами огородных продуктов жители вовсе не занимаются, по той только причине, что их деды и отцы не занимались этою полезною отраслию хозяйства. Предложив горцу очевидно полезное нововведение, вы можете быть уверены, что [272] услышите в ответ: «адат иохтур!» то есть: нет обычая; а, между тем, подарите жителю картофель, капусту или огурцов, он с удовольствием употребит их в пищу и надоест вам просьбами о всегдашнем одолжении овощей, не стоющих ему ни времени, ни трудов, ни денег. Впрочем, в некоторых селениях засевают: фасоль, бобы, бураки, морковь, лук, чеснок и редьку, но и то в весьма малом количестве. Печеная тыква — любимое кушанье мусульман.

Кроме посевов, более зажиточные люди занимаются овцеводством. Простой народ вообще держит у себя столько рабочего скота, сколько нужно его для домашнего обихода. Если случится, что у хозяина заболеет скотина, в том числе и лошадь, то, в самую минуту предсмертных мучений, ее дорезывают и говядину разделяют на бедных или едят ее в своем семействе. Каждый хозяин режет на зиму несколько баранов и засушивает их на солнце, отчего мясо барана (ках-ог) принимает вкус рыбы и имеет какой-то неприятный запах. Хорошо приготовленная и достаточно промытая говядина эта имеет вкус ветчины.

К хозяину, потерявшему скотину, родственники и близко знакомые приходят с изъявлением сожаления, выражаемого следующими словами; башинен садаха болсун, что значит: да будет это жертвою в пользу твоей головы.

Из домашней птицы здешние домохозяйки содержат только кур и гусей. Последние играют самую страдальческую роль: с них ежегодно выщипывают пух для продажи. Двенадцать гусей-мучеников приносят в год дохода 10 руб. серебром.

Фруктовых садов в ханстве очень немного, и на улучшение их никто не обращает внимания. Цудахарокое общество, Даргинского округа, изобильно снабжает нас отличными яблоками; но они в Мехтулинском ханстве сбываются не иначе, как променою на кукурузу, ячмень или пшеничную муку. Операция эта производится обыкновенно таким образом: продавец, привезя на арбе (татарской двух-колесный повозке) свой товар, останавливается у кунака (приятеля) и за небольшое вознаграждение высылает двух, трех девочек на крышу дома, где эти девочки кричат: «гаджи будая, будая, арпага алма алан» (кто желает променять кукурузу, пшеницу или ячмень на яблоки?); поэтому призыву юных глашатаев, по [273] дороге к дому кунака, отправляются десятки женщин совершать предполагаемый промен. Таким же образом, происходит промен бозы (напиток, заменяющий у татар вино) и фасоли на пшеницу же и кукурузу.

Юное поколение прекрасного пола усвоило себе, кроме этого, еще и другие источники легкого приобретения денег на лакомства: девочки, подобно ученикам мулл, о которых будет сказано ниже, имеют запас песен, поздравляющих с началом четырех времен года, просящих хорошей погоды или дождя, смотря по надобности той или другого. Песнь, молящая о дожде, имеет особый характер: для этого собирается десяток маленьких певиц, с деревянною огромною лопатою, на которой довольно грубо нарисованы мелом, красною глиною и углем: змеи, лягушки и т. п. Подходя к воротам каждого дома, одна из девушек побойчее запевает, а остальные за каждым куплетом повторяют припев; «ой Зам, уй алай!»

Приведу один из куплетов подобной песни:

Зам, Зам, нугер Зам!
    Хор: Ой Зам ур алай!
Койчу уланга не герек?
    Хор: Ой Зам ур алай!
Челек, челек су герек.
    Хор: Ой Зам ур алай!

В переводе Зам, Зам (должно быть, мифологический покровитель дождя): пастуху овец чего надо? ой, Зам, приударь, пожалуйста! Ведро, ведро воды надо! ой, Зам! приударь, пожалуйста!

Большая часть куплетов этой длинной песни заключает в себе похвальное слово хозяину дома и хозяйке: они тут сравниваются с идеалами красоты, доброты и благородства, и им, по словам песни, прилично даже носить порфиру, — как будто бы похвала их качествам может вызвать желаемый дождь. Принявший к своим воротам хор девушек обязан войдти на крышу с кувшином воды, вылить ее на головы певиц, а потом, по мере возможности, наделить деньгами или подарками, заключающимися в кусочке ситца, парчи или чашке муки.

В 1852 году, еще нельзя было свободно пройдти по улице Русскому, не быв застигнутым ребятишками обоего пола, кричащими вам: «Ахча вер, шекер вер» (дай денег! дай [274] сахару!); но обычай этот теперь вывелся совершенно. Сообщество с Русскими, постоянно квартирующими в Большом Дженгутае и других селениях ханства, и влияние ханов мехтулинских, стремящихся к просвещению и прогрессу, изменили много неприличных и смешных адатов.

Мусульманин никогда не передает своему одноверцу или даже христианину дурной вести: за то с хорошим известием готов скакать за 50 верст, будучи уверен, что получит обычный подарок. Если вам случится сказать мусульманину, что вы видели сон, то он, не выслушав начала, считает долгом вежливости утвердить: «ту якши лых-ичюн!» то есть: это к хорошему.

Дома жителей выстроены из камня на грязи или глине. Крыши плоские, убитые и смазанные глиною, с примесью самана (мешанной соломы) и гуана, вообще не удерживают течи. Для предупреждения этого неудобства, считается лучшим средством засыпать щели, образующиеся от жары в крышах, золою. По совершении этой операции, крыша убивается вальками, укатывается каменным катком и составляет сплошную твердую массу. Потолки (пурха) подшиваются или коротенькими дощечками на протяжение балки от балки, которых, обыкновенно, кладется в комнате, длиною в 8 и шириною в 5 шагов, более 12, или же очищенным от листьев камышом, соединяющим в себе удобства и прочности и дешевизны. Из каждой почти комнаты на галерею во внутрь двора есть дверь и два окна: между последними, внутри комнаты, строится камин без дверец и вьюшки, с трубою из хвороста, плотно смазанного глиною: в камине огонь поддерживается целые сутки. Двери и ставни, обыкновенно, бывают половинчатые, топорной, прочной работы из дуба, без всякой оковки, запирающиеся во внутрь комнат толстыми деревянными засовами. В примыкающей к улице стене, около дверей и окошек, делаются бойницы, так что каждая комната, в военном отношении, имеет характер оборонительный. Бойницы эти, когда в них нет надобности, закрываются камнями.

Для штукатурки строений употребляется 3/4 чистого лошадиного гуана и одна четверть глины. Дома внутри и снаружи белятся известкою, с отбитыми внизу красными карнизами. Впрочем, известка заменяется иногда белою глиною, в изобилии здесь добываемою, а для карнизов служит красная глина. При [275] составлении белой или красной жидкости, к глине этой примешивается мука. Для отбивки карнизов в черный цвет употребляется сожженная трава дурман (Datura stramonia), с примесью же муки. Побелка домов и смазка глиною полов возобновляются хозяйками почти еженедельно. Недостаток гуана, при оштукатурке, может быть заменен саманом (мякиною).

В каждом доме, где хотя однажды квартировал офицер, остаются в наследство хозяину оконные стеклянные рамы; но они, обыкновенно, по выбытии постояльца, снимаются для продажи, всегда по одной и той же причине: иметь в комнатах оконные рамы со стеклами — «адат иохтур!» Такой же участи подвергаются досчатые полы, голландские печки и тому подобные, не входящие в местный обычай, украшения постояльца, позаботившегося о некотором комфорте.

Полы в саклях и на галереях земляные, смазанные глиною, подобно крышам; они хотя и покрываются коврами, паласами или весьма искусно и красиво плетенными из камыша рогожами, но имеют ту невыгоду, что, без ежедневной поливки водою, без выбивки ковров, поднимают слой пыли, который ложится на вещи и платье.

Дом богатого жителя состоит из двух, трех и более комнат, для кругового сообщения между которыми есть в каждой общей стене, наравне с полом, маленькая лазейка в роде окошечка, называемая ара терезе. Двор (авзар) составляет квадрат, застроенный службами: конюшнями, навесами для скота и огромными продолговатыми корзинами (бежен), сплетенными из турлука, обмазанными белою глиною и с отверстием наверху в аршин, для ссыпки хлеба. Корзины эти заменяют амбары. На улицу выстраиваются проходные ворота (капу), деревянные у богатых и плетневые у бедных жителей; над этими воротами у первых находятся маленькие мезонины (кала) с балкончиком, дверью на двор и с двумя окошками на улицу. В этих уютных комнатах живут летом.

Крыша домов (калкэ), по своей тяжести, как выше сказано, требует для одной 5-аршинной комнаты не менее 12 поперечных балок, для поддержания которых необходима продольная балка (ирахы), на одном или двух столбах (бахана), занимающих много места и делающих вид комнаты безобразным. Галерея (духа), во всю длину жилого строения, по фасаду, есть принадлежность почти каждого дома: на ней летом [276] и весною хозяева проводят большую часть времени, женщины — занимаясь работою, болтовнею, девушки — наигрывая лезгинку и русские казачки на любимом их инструменте гармонии (орган), а мужчины — занимаясь струганием палочек и курением трубки; одним словом, все семейство находится в приятном бездействии Для дополнения картины, тут же совершенно голые ребятишки, с вымазанными, для предохранения от солнечного загара, белою глиною личиками, одни подгоняют гибкими прутиками или самодельными бичами волчков, а другие терзают уши домашнего цербера, отвечающего им безвредным ворчаньем.

Все селения (юртляр) построены весьма сжато, конечно для удобнейшей при нападениях неприятеля обороны, так что одно строение прилеплено к другому; улицы узкие, едва дающие возможность разъехаться двум арбам. Каждое селение имеет несколько мечетей. Одна из них почитается главною; в ней отправляет службу старший кадий или мулла, и в ней почти целый день слышатся неистовые напевы священной мусульманской песни, состоящей из повторяемых на разные мотивы слов: «ля иль ага иль Алла!» т. е. нет Бога, кроме Бога. Минарет главной мечети возвещает о времени намазов (омовения и молитвы). Старший мулла восхваляет Бога призывом правоверных мусульман к молитве только в значительные праздники и в пятницу (джума гун); в будни же исполняют эту обязанность ученики. Они гордо взлезают на минарет и, заткнув уши большими пальцами и растопырив остальные пальцы обеих рук, кричат нараспев, басом: «Аллагу акпер! ашь-адуан, ля иль ага иль Алла, ваашь-хадуанна Мухамедун Ресулула!» т. е. Бог есть сущий, Бог есть единый, а Магомет посланник Божий! Взывать правоверных к молитве, в определенное на то время, может каждый мусульманин; это даже считается у них богоугодным делом (зуаб).

В селении с более значительным народонаселением от 10 до 12 мечетей; при каждой из них есть мулла или кадий, у которого воспитывается юношество, готовящееся в духовное звание, — звание самое прибыльное и беззаботное. Воспитанников этих именуют муталимы. Муллы не отбывают никаких сельских повинностей, а, напротив, живут на счет обществ, пользуясь, как алымы (ученые), большим уважением односельцев. Не говоря уже о доходах, которые они извлекают [277] из свадеб, обрезания и похорон, муллы эти, судьи пристрастные и корыстолюбивые, не решают ни одного подлежащего их разбору дела без взятки (рушвет-сыз). Решение шариата можно повернуть в пользу правого и виноватого, смотря по расположению судьи к истцу и ответчику.

Ученики (муталимы), собранные с разных стран Дагестана, существуют при местных подаянием, ежедневно собираемым и обратившимся почти в повинность, считающуюся зуабом: они отыскивают разные средства, чтобы выманить от всех и каждого продукты и деньги: так, например, при засухе ходят ватагою от дома до дома с молитвенною песнию о дожде (для чего и выбирают нарочно время, когда, действительно, можно ждать дождя); в ненастное время просят о хорошей погоде, поздравляют с началами четырех времен года, имея в руках значек из разных тряпок, на верху которого привязано чучело какой-то птицы; являются ко всем новоприезжим в селение лицам с поздравительным похвальным письмом и за все это собирают деньги или получают подарок. Для искоренения фанатизма, со всеми его грустными последствиями предразсудков и злоупотреблений, было бы весьма полезно упразднить излишнее число мулл, оставляя их в каждом селении не более двух человек, подобно тому, как это сделано в мусульманских провинциях Закавказского края.

Для управления селениями, назначаются землевладельцами или правителями сельские старшины (бегоул) и, в помощь им, десятские (чаушь), обязанные каждый вечерь, взойдя на возвышение, командующее селением, или на крышу, передать своей части приказания: относительно работ, охранение границ и табунов караулами, или о прекращении работ и не выпуске табунов на подножный корм, по случаю сбора хищнических партий для вторжения на плоскость.

В каждом селении, при всех въездных воротах, содержится ночью караул от жителей; для караульных выстроена там сторожевая комнатка; но за исправность этих караулов поручиться едва ли возможно: неисправность их доказывается тем, что мюриды, не говоря уже о похищении мехтулинской ханши, в бытность мою в Дженгутае, несколько раз проскакивали чрез селение беспрепятственно и безнаказанно.

Обратимся снова к образу жизни и обычаям описываемых нами племен. [278]

В комнатах простого жителя не существует никакой мебели, кроме одного или двух самодельных низеньких табуреток, подобных скамейке, употребляемой у нас под ноги. Уборка комнат следующая: параллельно к камину положена, на трех каменных или кирпичных столбах, широкая доска от половины и во всю длину стены, завешанная длинным паласом (ковром) или сукном яркого цвета: на доске этой укладывается: свернутый и перевязанный симетрически двумя из белого каленкора лентами тюфяк, поверхность которого из цветного бархата или материи, а нижние часть из синей нанки; сложенное на лицевую сторону одеяло на вате, шелковое на ситцевой подкладке, и сверху, в стоячем положении, огромного размера подушка. Таких постелей (орун), составляющих главное украшение комнат, в каждом доме должно быть на семь человек: они получаются хозяином в приданое за женою. В поперечных стенах наверху, вплоть до потолка, находится длинная амбразура; она заставляется медными кувшинами, такими же мисками, бутылками, фаянсовыми тарелками, стаканами, маленькими ташками и другою посудою, тоже в виде украшения; затем стены от амбразур этих до полу завешиваются сукном, обыкновенно красным с зелеными отводами: на сукне этом красуются грошевые зеркала и оружие хозяина. Несколько красных русских сундуков разной величины, непременная принадлежность каждого дома, дополняют украшение комнат.

У богатых жителей и аристократии вся постель делается из парчи и дорогих шелковых материй, занавесы по стенам (перде) также из парчи или штофа, а амбразуры заставлены серебряною, хрустальною, фаянсовою и аплике посудою. В домах таких вы найдете венециянские зеркала, русские мебели и полы, покрытые богатыми хорасанскими коврами. Вообще, в азиатских украшениях комнат много блеска, мало вкуса и много напрасной траты денег на тряпки, могущие быть замененными полотном, каленкором и обоями. У всех почти ханов в Дагестане есть отдел комнат, меблированных в европейском вкусе, хотя, правду сказать, и остальное помещение сохранило только частицу азиатского.

Во всех домах у порога висит, обыкновенно, таз из красной меди, до двух аршин в диаметре (силябчи), в котором муж и жена, после каждой проведенной в супружеском [279] согласии ночи, обливаются с головы до ног водою. Операция эта называется киринмага, и без ее ни мужчина, ни женщина не могут совершать намаз. Обмывшаяся таким образом женщина, избегая прикосновения мужчины, всегда отстраняет от себя приближающегося словами: «тай намазым бар» (прочь, я чистая для молитвы). Если между намазом и молитвою до тела мужчины дотронется женщина, а до женщины мужчина, или же коснется платья их собака, то намаз считается испорченным (намаз бузды), и должно снова обмываться.

Мусульмане совершают пять раз в сутки намаз, для чего молящийся, сняв обувь, становится на ковер лицом к востоку, кладет поклоны и произносит шепотом молитву, частию стоя на ногах, а частию на коленях; при окончании молитвы, поворачивает голову направо и налево и обтирает лицо обеими ладонями рук. Женщины, для намаза, снимают обувь и шальвары. Где нет воды, мусульмане, в определенное время, делают только примерное омовение и читают молитву. Во время дела с неприятелем или на службе, когда невозможно правильно исполнить намаза, разрешено читать установленную молитву, не останавливая служебных занятий, а поклоны заменят опусканием головы вниз. Приличие не позволяет описать подробнее обряд мусульманского намаза и порядок сохранения чистоты тела для молитвы.

Жители Мехтулинского ханства говорят на кумухском наречии: но в горных селениях более в употреблении лезгинское или тавлинское. Тавлинцев, поселившихся здесь с семействами в большом числе, после выхода из гор, Мехтулинцы называют таулу (горцы), а Тавлинцы Мехтулинцев — тюзлю (житель равнины). Между этими двумя нациями тесной дружбы не существует, и только с недавнего времени жители решились выдавать замуж дочерей своих за Тавлинцев, служащих в Дагестанском конно-иррегулярном полку, как за людей, имеющих достаточно средств для приличного содержания жены и семейства.

К Персианам здешние жители также не расположены и называют их каджарами.

Доход правителя Мехтулинского ханства состоит из ежегодного сбора с каждого двора по caбе (мера почти в пуд) пшеницы и ячменя. Доставка дров, заготовление сена и снятие с полей ханских посевов лежит на обязанности жителей: но [280] главный, как кажется, доход заключается в штрафах (куду), налагаемых ханом, или правителем, по обычаю, на провинившихся. Оштрафованный должен внести деньги, быка, корову, барана или даже посуду, смотря по мере вины. Духанщики, торгующие по селению водкою, платят правителю значительные деньги за право торговли, и, чтобы пополнить сумму, отделяемую в доход хану, они без совести и безнаказанно обманывают обывателей, продавая им не спирт, разведенный водою, а воду, рассыропленную спиртом.

С недавнего очень времени жители вносят в казну земский сбор (почт-ахчасы), по 60 коп. сер. в год с двора. Сбор этот, постепенно увеличивавшийся, учрежден управлявшим ханством полковником И. Д. Лазаревым. Кроме того, жители обязаны давать, по требованию начальства, обывательские подводы и исправлять пути сообщения.

Для охранения передовой линии от беспрестанных вторжений хищнических неприятельских партий, сформированы две конные сотни: первая — из жителей селений Большего и Малого Дженгутая, и вторая — из жителей Дургали. Сотни эти состоят в ведении хана. Всадники обязаны иметь хороших лошадей, по возможности однообразную одежду, исправное оружие, выходить по тревоге и по востребованию начальства, поступать в состав действующих отрядов; они избавлены от некоторых сельских повинностей и за время состояния в отрядах получают по 5 руб. сер. в месяц жалованья и 2 руб. на провиант.

В военном отношении, Мехтулинцы стоят гораздо выше Шамхальцев, которые, в домашнем быту, разыгрывая роль гордых, храбрых узденей, теряют свою спесь, когда коснется дело до боевой схватки. Вообще, жители их селений в ханстве, в которых господствует тавлинский язык, храбрее своих земляков, говорящих кумухским наречием.

Милиции из мусульман могут быть очень полезны для здешней войны, при разумном употреблении этих милиций; но, требуя от горцев излишней храбрости, посылая их в опасные места боя, без резерва русских штыков, можно быть совершенно убежденным, что они покажут неприятелю тыл и, начав отступление рысью, окончат его постыдным марш-маршем.

Дела гражданские и уголовные решаются доныне, где нет управителей из русских чиновников, муллами по адату [281] (обычаю) или по шариату (судом духовным). Шариат есть закон, составленный аравийскими халифами: настоящее его название — шари-эд. Дела по воровствам могут быть решаемы только по адату, потому что шариат предписывает отсекать ворам руки, и еслиб это исполнялось, то на Кавказе было бы огромное количество безруких.

Торговля красным товаром по селениям в руках татарских Евреев. Они платят ханам деньги за право торговли и вообще очень дорого сбывают свой товар, заключающийся большею частию: в ситцах, каленкоре, набойке, мирзаи (бумажной материи, употребляемой на архалуки для мужчин и рубашки для женщин) и проч. Общеупотребляемая в торговле мера — кари (около 3/4 русского аршина). Две кари составляют ханский аршин. Лавок по селениям нет. Евреи продают свой товар, разнося его за спиною в небольшом тюке, при чем кричат: кумачь ала! кумачь ала! купи товар, купи товар! Евреи своих собственных домов не имеют, а живут в наемных квартирах. Жители оказывают им явное презрение, хотя и постоянно связаны с ними денежными интересами. Евреев капиталистов по селениям я не встречал. Они большею частию торгуют на деньги, взятые на процент от милиционерных офицеров из мусульман, получающих от казны пенсионы и жалованье, или на деньги, взятые от зажиточных односельцев.

Каждый мусульманин, имеющий хотя самое малое число наличных денег, есть ростовщик. Давать взаймы деньги — это конек мусульман, и немудрено: получить в год за 20 руб. 12 руб. сер. процентов, — сделка хотя и бессовестная, но заманчивая. Частые банкротства кредиторов нисколько не отбивают у мусульман охоты от беспрестанных денежных сделок.

Горец всегда готов продать лошадь другому в долг, распределяя уплату на самое отдаленное время по частям, но за то уже непременно продаст коня, стоющего 25 р., за 50 р. сер.

Доныне существует обычай, что купивший лошадь может ее возвратить обратно продавцу даже через год. В Мехтулинском ханстве определено сроком для возврата купленной, оказавшейся негодною, лошади три дня.

Подаренную вещь отобрать назад не считается предосудительным поступком; делающий вам «пешкеш» (подарок) [282] рассчитывает на то, что будет отдарен вдвойне, но если увидит, что вы человек недогадливый, то без церемонии потребует свои пешкеш обратно. Если русский офицер похвалит у простого горца какую-нибудь вещь, то последний непременно предложит ее в подарок; но не дай Бог воспользоваться этим предложением, потому что если вы примете подарок, то должны будете заплатить за него в-три-дорога и навяжете на свою голову докучливого кунака (приятеля).

Высший класс народонаселении в ханстве составляют ханы; за ними следуют беи (младшая линия ханов), беки (дворяне) и чанки (незаконное ханское племя, род ханских вассалов). К низшему классу людей принадлежат: уздени, состояние в полной зависимости ханов; гузы (крепостные люди), которых могут иметь зажиточные люди всех сословий и ханы; крепостные женщины называются кара-вашь. За крепостных людей обоего пола платится от 250 до 400 р. сер. Мусульманин, купивший девку или вдову, приискивает ей в мужья какого-нибудь бедного работящего одноверца, за что этот последний исполняет самый тяжелые работы в доме первого и прижитые от работника дети делаются крепостными хозяина. Происшедший от хана и кара-вашь, или узденьки, младенец поступает в сословие чанков.

Есть еще сословие людей, называемых баш-эмджек: это — приемные братья и сестры ханов, в семействах которых ханы были вскормлены. Сословие это пользуется постоянно особенным снисхождением и льготами, получает кой-какие подарки от своих вскормышев и целою ватагою, обще с чайками и кулами, торчит весь день у порога своего хана, без всякой видимой надобности. Наши юные мехтулинские ханы, более привыкшие уже к европейскому образу жизни, как заметно, стараются искоренить этот и другие бесполезные обычаи.

В баш-эмджеки избираются самые зажиточные и первенствующие между узденями семейства. За честь этого избрания они считают себя обязанными ежегодно делать для ханов бал (той), исправлять на свой счет угощение ханским гостям, устраивать свадьбы и даже похороны, за что ханы с избытком отдаривают их. Если судьба наделит эмджека воспитанником женского пола — быкэ (девицею-ханшею), то все его семейство донашивает с плечей ханши старый платья. Баш-эмджеки подобострастно бывают преданы своим ханам, [283] преданы им телом и душою, и считают их выше всех сословий в мире.

Посещение ханов начинается с самого раннего утра, и до полуночи двери их резиденции не запираются. Входящий житель раскланивается, снимая правою рукою сзади наперед папаху и приветствуя своего улусы (великого) словами: «танг якши болсун» (доброе утро), после чего прислоняется к стене, отвратительно плюнет несколько раз и, постояв час в молчании, возвращается домой совершенно довольный честью, что находился в обществе хана. По обычаю, хан не должен обращать большого внимания на посетителей, а тем более возвращать им поклон: подобная фамильярность роняет, в глазах мусульман, ханское достоинство. Если в числе посетителей хана будут офицеры из туземцев и муллы, то хан, после небрежного наклонения головы и краткого приветствия, просит их садиться; но каждый раз, когда хан встает с своего места, должны вставать и все присутствующие.

Удостоенные приема, муллы, как люди высоко ученые (алимы), чинно и молчаливо сидят на диване или на полу, в огромных чалмах, и от времени до времени, перебирая в руках зернушки четок из каменного угля (зубхан), испускают вздохи со словами: «топа астафирула»! (прости мое погрешение Боже!)

Жители Дагестана несравненно трудолюбивее Чеченцев, слагающих трудные работы на женщин и занимающихся лично или джигитовкою (наездничеством), или струганием палочек, сидя на солнце: здесь редкий муж поручает жене присмотр за верховою лошадью и чистку ее, как это всегда делается у Чеченцев. Полевые работы исполняются преимущественно мужчинами, и только в жатве хлеба, полотье и в собирании скошенного уже сена принимают участие женщины, на обязанности которых лежит все управление домашним хозяйством, шитье платья для мужа и детей, присмотр за домашним скотом, приготовление пищи, печение хлеба и молотье пшеницы и кукурузы на местных водяных мельницах, находящихся почти в каждом селении. За смолку одной сабы зерна хозяин мельницы получает сах (около гарнца) муки. Женщины вообще очень любят посещать мельницы. Они с утра отправляют туда на арбе зерно, а сами, навьючившись рублеными дровами, с запасом сухой пищи и сальной свечи, идут на мельницу, [284] где остаются всю ночь до следующего утра. Это наводит подозрение, не служат ли им мельницы эти местом любовных свиданий.

Большая часть брачных союзов бывает следствием знакомств, заводимых на мельнице, в поле, около саманников и харманов (скирдов), или на улице, именно в то время, когда прекрасный пол отправляется на речку за водою, согнувшись под тяжестию медного или глининого кувшина (ахчалых), весом с водою почти в два пуда. Для облегчения спины, у каждой женщины имеется войлочный коврик, подкладываемый под кувшин. Если вы, при встрече заговорите, с девушкою, она в первый раз непременно рассердится и назовет вас тонгуз, в другой раз плюнет, в третий покажет язык, а в четвертый раз, уступая настойчивости, сделается ручнее и наделит вас любимым словечком здешних красавиц: «эссыгир» (шутливо-приятное ругательство). После этого процесса, если вы не воспользуетесь дальнейшими успехами волокитства, то в том едва ли будет виновата встреченная вами красавица.

Жертвуя небольшим количеством денег, даря конфекты и разные тряпки, вы смело можете надеяться на счастливый успех ваших любовных начинаний с горскими женщинами.

В Мехтулинском ханстве только селение Дженгутай изобилует женщинами-красавицами; в других селениях они до того покрыты слоем грязи, что о их красоте судить трудно. В Шамхальском владении селения: Буглен, Казанищи, Губдень и Гилли — рассадник красавиц.

Странствующий сивиллы (памчи), вообще безообразные старухи, имеют большой доход от женщин, которые, вполне доверяя их бредням, готовы отдать последнюю чашку муки за предсказание будущего; впрочем, иногда эти гадальщицы, действительно довольно удачно предсказывают.

Костюм женщин среднего класса составляют: широкая шальвары (ширина смотря по состоянию мужа или тароватости постояльца), преимущественно из пунцовой материи, обшитые внизу на полвершка бархатом с золотыми цветочками (гюлимахмар). Шальвары эти носятся на шелковом или нитяном очкуре, с каким-то особенным искусством, потому что очкур завязывается на четверть аршина ниже талии. Сверх шальвар надета рубашка (гюйлек), из красного канауса, длиною до колен и ниже, с необыкновенно широкими и [285] длинными рукавами, затем зимою архалук (астар) на вате, из атласа или шелковой материи коричневато цвета с отливом, обшитые по оконечностям широкими золотыми или серебряными галунами кавказского изделия, с открытою скошенною грудью и с обтяжными, застегивающимися на маленькие шелковый пуговки рукавами от локтя до кисти руки, имеющими круглую оконечность, подбитую пунцовою материею, закрывающую все пальцы; летом — архалук ситцевый без ваты и галунов называемый полиша. Оба архалука эти застегиваются спереди, немного выше талии, на две или три серебряные под чернью запонки в виде сердечек или на шелковые пуговки.

На голову надевается сшитый из черного ситца с красными большими цветами мешок (чутку), длиною в аршин, шириною по величине головы; в него вкладываются волосы, сплетенные в мелкие косички, и закидываются на спину; затем мешок, прикрыв на пол вершка лоб, завязывается кругом головы ситцевыми же двумя лентами без банта; впереди ушей остаются локоны (самайляр), обрезанные наравне с шеею. Девицы, кроме того, оставляют волосы спереди головы, обрезанные ровно вполовину лба. Украшение это называется «лепеки».

Поверх головного убора накидывается большой платок, кисейный, шелковый или тюлевый, разных цветов; если тюлевый, то с шелковою или золотою бахрамою (тастар).

Обувь составляют: мелкие ботинки без подошв, из красного или желтого сафьяна, с острыми носочками, обшитым в два ряда серебряным галуном или все шитые серебром к золотом. Такие ботинки называются мечиляр. На эту обувь, не стесняющую ноги, в замен калош, надеваются вне комнаты башмаки, тоже шитые капителью или кожаные, с вздернутыми вверх острыми носками, на больших каблуках, с железными о двух шипах подковками. Длинными чулками снабжены только обруселые Татарки, а остальные носят чулки короткие, шерстяные, с узорами, на манер мужских носков.

У женщин высшего круга вся одежда делается из самых лучших и дорогих материй, простонародья большею частию из ситца (чит), испещренного самыми крупными и яркими узорами, на манер нашего мебельного ситца. Старухи рассказывают, что прежде, до столкновения с Русскими, женщины одевались весьма неопрятно и бедно в мирзан и набойку; постоянно же квартирующие в ханстве войска, а более [286] регулярные офицеры Дагестанского конного полка, сближая их с своими правами, приучили и к роскоши. Щегольство в Дженгутае до того развилось, что уже на женские платья существуют моды. На одной из свадеб можно было встретить мусульманок с зонтиками и в варшавских ботинках! Самые закоренелые фанатики, увидя такое нарушение адата, сердито почмокали языками, покачали головами, но, видя свое бессилие приостановить нововведение, по обыкновению мусульман, сдались на капитуляцию и через день перестали говорить и думать о зонтиках и ботинках.

Зимою женщинами носится короткий нагольный полушубок из белого длинного шерстяного курпея. Богатые женщины носят такой же полушубок из лучших мехов, покрытый голубым или зеленым бархатом (махмар) или парчею. Старухи, кроме того, имеют огромные нагольные шубы из белого же длинного курпея, с рукавами, суживающимися до земли. Эти шубы заменяют им и одеяло. Шуба вообще называется тон.

У женщин, принужденных часто обмываться с ног до головы водою, пять раз в сутки мыть лицо и руки для намазов, по адату, никогда не вытираясь полотенцем или простынею, но обсушиваясь на солнце или на воздухе, цвет тела делается смуглым; о руках же и говорить нечего: он хуже, нежели у госпитальной прачки. Обстоятельство это очень сокрушает красавиц: они мажут свои руки свечным и курдючным салом; но средства эти оказываются бесполезными. В каждом селении можно встретить несколько старух, доживающих свою жизнь в согнутом в виде прямого треугольника положении. Должно полагать, что это есть следствие того, что они в молодости своей таскали на спине большие тяжести. Когда у женщины болит спина, то она, ложась ниц, просит ходить по ней ногами: поясница грешит под тяжестию и приносит облегчение. Так, по крайней мере, уверяют горские женщины.

Любимым занятием женщин есть жевание белой смолы, называемой «сакив». Жвачка эта, причиняющая немало труда челюстям, очищает зубы. Сакис передается женщинами друг другу изо рта в рот.

Белилы (оба) и румяны (ингилик) для Татарок весьма заманчивое косметическое снадобье. Они приобретают его у [287] торговцев-Евреев, с готовностью заштукатуриться до безобразия. В настоящее время, мода эта исчезает.

Огромные, из серебряной проволоки кольцы, с круглым ажур-шариком, заменяют у простых Татарок серьги; все почти пальцы на руках они украшают большими серебряными или медными перстенями с сердоликом или малоценными камнями. Галантерейные украшения эти они предпочитают изящным золотым сережкам и кольцам наших ювелиров. Шея у некоторых девушек обвязана или бусами из стекляруса, или нанизанной на шнурок ароматной гвоздикой. Кораллы (марджан) и жемчуг у них в большом почете.

Вооружение горцев и мужской костюм неоднократно уже были описаны. Костюм похож на черкесский; но большая часть жителей ходит в таких лохмотьях, что характер их одеяния определить весьма затруднительно.

Зимою жители большею частию одеты в нагольные полушубки, без покрышки; носят еще шубы, из длинного курпея, белого или черного, ниже колен, с капюшоном, мехом наверх. Шубы эти имеют вид салопа. Впрочем, они употребляются преимущественно выходцами из Андалальского общества.

К числу забавных обычаев мусульман можно причислить тот, что нукер (слуга), оседлавший для своего господина коня, подводит его к крыльцу, сидя сам на нем верхом, и ездит на этом бедном коне взад и вперед до тех пор, покуда господин не выйдет из комнаты, так что, в случае трехчасовой задержки в гостях его господина, лошадь делают, по крайней мере, 15 верст лишней дороги. Если мусульманину высшего круга нужно будет ехать верхом по своему селению, то впереди его идет нукер, назначенный для принятия от него лошади и проезда на ней, бедной, еще нескольких верст. В дальней дороге нукер едет впереди своего господина и везет на плече господское ружье-винтовку.

Женщины из низшего сословия большею частию характера легкого; в них нет теплой души и привязанности ни к родителям, ни к мужу, ни к детям, ни даже к любовнику; они вообще очень небережливы, так что если вы оденете жену как куколку, в самые дорогия материи, она на другой день явится вся в грязи и пятнах и, в добавок, рассердится, если сделать ей за это замечание. Воспитанием детей здешние [288] женщины вовсе не занимаются: дети бегают весь день по улицам без всякого присмотра. Провинившегося ребенка мать обыкновенно наказывает ударом ладони или кулака по голове: не от этого ли наказания мусульмане не могут похвалиться хорошею памятью? Грудных детей женщины носят за спиною, придерживая их за ноги обеими руками.

Укоренившийся обычай — надев новое платье, таскать его на себе до тех пор, покуда от него останутся одни тряпки. Изменить этот обычай очень трудно. От непривычки владеть деньгами, женщины не понимают им цены; когда мне случалось подарить молодой хозяйке рубль или два, то можно было поручиться, что на другой день у ней не останется ни гроша: соседки налетят на нее, как стая голодных ворон, и расхитят по частям весь капитал, за исключением каких-нибудь 20 коп. (абаз), употребленных на покупку очищенных зернушек от слив, из которых составленною массою женщины мажут волосы.

Словесный выговор для женщины-мусульманки всегда имеет силу гласа вопиющего в пустыне, и потому для них самым лучшим руководством и увещанием служат нагайка и палка. Делающий выговор женщине за несбережение платья или денег получает всегда один ответ: «копь тарик! копь углу зад! тамагла!» и т. д., то есть: очень мне нужно, большая вещь! удивление!...

В обращении с мужчинами здешние женщины очень вольны и, однажды изведав запрещенного плода, легко увлекаются впоследствии. Жена никогда не ревнует мужа; она, напротив, готова помочь мужу в любовной интрижке с постороннею женщиною, и, конечно, не неверность мужей бывает причиною неверности жен: тут причина другая, а именно корыстолюбие и страсть к нарядам, которых беречь не умеют.

Молодые парни усвоили для передачи своих любовных чувств женщинам мимический разговор: обведение несколько раз указательным пальцем правой руки значит: иди сюда, или беги ко мне; прищуривание левого глаза означает: я тебя обожаю, а удар слегка в левую сторону груди служит изъявлением желания прижать к сердцу красавицу...

Женщины, при разговоре с мужчинами, к которым они неравнодушны (хотя и втайне), употребляют слова-фразы, усвоенные только в женских разговорах. Они в переводе [289] означают брань, но имеют смысл короткости, выражающей расположение.

К числу игор любезным, кавалеров с женщинами относится сломание душки (чалмак), при чем происходит взаимная передача спорыша: ореха, сливы или какой-нибудь вещицы, на процент (аслам). Получившая подобное приношение женщина должна сделать кавалеру: кисет, кубур для пистолета или другое какое-нибудь рукоделье, за которое вежливый кавалер отплачивает подарком, соответствующим степени его расположения к даме.

Простая женщина так же мало стесняется в присутствии мужчины, как в присутствии другой женщины.

Лет двадцать тому назад, общество, составленное из мулл и стариков (ахсакалов), строго судило и наказывало женщин, попадавшихся в проступках: за воровство им рубили кисти правой руки, а за разврат сажали на эшака лицом к хвосту, возили по улицам, плевали, бросали грязью на преступниц и даже закидывали их каменьями: теперь же, когда нравы смягчились, смягчилась и строгость судей: если случится уличить женщину в преступной связи с мужчиною, то только, для соблюдения старинного обычая, поднимут шум, крик, тревогу, окружат дом соблазнителя, будут грозить кинжалами и даже сделают несколько безвредных выстрелов из винтовок и пистолетов, но вся эта комедия имеет целью запугать сообщника для того, чтобы получить от него денежный выкуп или угощение. Если от родителей убежит дочь к избранному сердцем, то они стараются только о том, как бы больше стащить с того, кто дал ей у себя пристанище. Я был свидетелем, как к одному мне хорошо знакомому русскому офицеру бежала девочка лет пятнадцати. По обычаю мусульман, счастливец должен принять прибежавшую и, под опасением бесчестия, защитить ее от преследования. Хотя моим знакомым предосторожности были приняты, но братья красавицы-бегляночки ухитрились вечером похитить ее назад, не потому, что они не желали сблизиться родством с русским офицером, но собственно для того, чтобы иметь предлог потребовать от него позначительнее сумму за обольщение. Наш герой был не промах и, хорошо понимая характер и обычаи мусульман, ни словом, ни делом не обратился к хитрецам с просьбою о дозволении совершить по адату [290] брак с их сестрою. Удивленные таким равнодушием, они стали подсылать к офицеру женщин, будто бы от девушки, которая давала знать, «что братья держат ее в кандалах и собираются убить, если любовник не снабдит братьев деньгами и не сделает свадьбы с угощением». Вести эти встречали один ответ: братья могут поступить с сестрою, как им угодно, и, только отдав ее добровольно, без изворотов, могут надеяться на деликатность шурина в отношении своих выгод. Дело кончилось тем, что девушка была возвращена к своему избранному, а братья стали надоедать ему обычным попрошайством то того, то другого, до тех пор, покуда не были отдалены довольно бесцеременно на благородную от новой родни дистанцию.

Большая часть родителей с готовностию выдают дочерей за русских офицеров, лишь бы только ими с точности был исполнен свадебный обряд. Женщины эти пользуются в народе таким уважением, какого заслуживает их муж, хотя он и не мусульманин. Подобные связи бывают самым лучшим двигателем прогресса и цивилизации.

Вообще брачные союзы совершаются большею частию между роднею, так что обыкновенно двоюродный брат женится на двоюродной сестре. Помолвка делается с младенчества. Жених и невеста носят название: гелешмыш. Девушка двенадцати лет нередко выдается замуж; вероятно, от этого они очень скоро стареются. Молодую жену долгое время называют гелин — невеста.

Брачные условия (кибин), род свадебных контрактов, заключаются муллою в присутствии родителей новобрачных и свидетелей. Невеста приносит в приданое, кроме своей одежды, несколько постелей, а иногда и медную посуду. В условии оговаривается, что если бы муж захотел развестись с женою, то должен заплатить ей условленную разводную сумму — кибин-хак, по шариату. Впрочем, муж, при разводе, обязан снабдить жену одною четвертою частию всего своего достояния. В случае, если причиною развода бывает жена, то родители ее обязаны возвратить мужу всю сумму, издержанную им на свадьбу, и все платье, которое было им справлено. Если жена, без согласия и основательной причины, обвиняющей мужа, желает с ним развода, то, по постановлениям шариата, она должна отрезать с головы четыре косы, выйдти из дому [291] босиком, в одной только рубашке и оставить все свое приданое покидаемому мужу. Установление это дает в домашнем быту большой перевес мужчине перед женщиною: многие мужья нарочно мучат своих жен, с целью завладеть их приданным. Прижитые дети остаются большею частию при отце. Впрочем, это зависит от обоюдного согласия разводящихся; но в таком случае, если дитя оставлено при матери, то прежний муж платить ей за содержание дитяти. Хотя шариат дозволяет каждому мусульманину иметь только четырех жен, но некоторые из них женятся в свою жизнь на 12 женах. Состоятельный Татарин может содержать вдруг несколько жен. Первая из них считается старшею, и в руках ее бывает полное распоряжение домом. Разводы сопровождаются всегда ссорами, по случаю невозвращения какой-нибудь тряпки, деревянной ложки, или кибин-хака. Ссоры эти решаются судом по шариату.

Церемониал свадьбы (той) в высшем кругу мусульман следующий. За несколько дней до обряда, главный распорядитель рассылает во все стороны, от имени жениха, пригласительные письмы ко всем почетным лицам, без различия сословий. Посланный должен сделать словесный намек, что удостоенному не мешает привезти с собою столько-то денег или какой-нибудь подарок (пешкешь) вещами или продуктами, для новобрачных. От невесты летать подобные же послания к знакомым ее круга. Приглашенные морщатся, проклинают в душе и свадьбу и обычаи, но все-таки, под опасением за отказ опалы, являются по зову, и не без прилагательного, конечно. Купцы, духанщики и даже Евреи не бывают изъяты от приглашения: они народ зажиточный и могут привезти с собой приличные подарки.

В числе почетных гостей, занимают первое место русские офицеры и чиновники, приглашенные через особо отправленных к ним нарочным. Проживший несколько лет на Кавказе и знающий обычаи мусульман, само собою разумеется, привезет в подарок невесте какую-нибудь галантерейную вещицу.

В определенный день выезда невесты от родителей в дом жениха, вся приглашенная публика собирается к нему на двор. Мужчины, женщины и дети обоего пола занимают места вокруг строения. Опасность угрожает крышам и заборам. В двух, трех местах визгливо гремят зурны, с [292] аккомпанементом барабанов; там и сям раздаются песни женщин, с припевом: «анандасы! ананай!» Партии за партиею является на сцену прекрасный пол, с песнями, прославляющими жениха и невесту, идя гуськом, с поднятыми вверх руками, закрытыми длинными и широкими рукавами рубашек. Дойдя до определенного им места, они после тура лезгинки, под оглушительный звук (херс) ударов в ладоши, ожидают дальнейшего перемотала. Когда поезд невесты готов выступить из дома ее родителей в дорогу, два, три наездника, на лихих скакунах, вызываются доставить жениху, из числа постели, принадлежащей к приданому невесты, один мутак (круглая подушка), служащий предвестником, что невеста уже в дороге. Распорядитель объявляет торжественно и всенародно, что наездник, доставивший мутак этот, будет щедро награжден деньгами и получит в подарок великолепного жеребца; но обещание это иногда кончается тем, что скакавший сломя голову вестник измучит свою собственную лошадь, а в подарок получит или какую-нибудь клячу, стоящую 15 рублей, или же старого негодного быка.

Собранные подарки и запасы продуктов поступают в кладовые жениха; к свадебному пиру приготовляются кушанья, в том числе и для низшего класса, но в таком количестве, чтобы они не отягощали желудков и не сделали угощаемых неспособными для предстоящих танцев. Спирт до того разводится водою, что жидкость эта разве только в насмешку может быть названа водкою. Когда поезд, сопровождающий невесту, покажется на дороге, вся публика, с песнями, музыкою и пальбою из ружей и пистолетов, встречает невесту, при въезде в селение, и таким порядком сопровождает ее в дом жениха. Новобрачная, какого высокого происхождения она бы ни была, едет в арбе с круглою, покрытою богатым ковром будкою, на быках, потому что ехать в экипаже нет обычая. За головною арбою тянется, при богатой свадьбе, ароб сто с приданым, которое легко можно бы было уложить на тридцати арбах. Искусный распорядитель со стороны невесты, для эффекта, старается уложить все арбы вещами так, что на одной везется подушка, на другой сундук, на третьей тюфяк и т. д. В арриергарде поезда следует, на салазках, запряженных шестью быками, огромный сундук, играющий роль кладовой, набитой будто бы серебром и золотом. [293]

Невесту, всю закутанную в прозрачное газовое покрывало, принимают, с трудом вытаскивая из небольшого отверстия позади арбы, мать и сестры жениха и отводят в особо приготовленную комнату, разделенную пополам шелковою занавесою. Она исчезает там от глаз публики на три дня. Прием невесты представляет очень живописную картину: все молодым девушки, окружа арбу приезжей, стоят с милою улыбкою на устах и с поднятыми вверх руками до тех пор, покуда невеста не вступит в дом счастливца-жениха.

По мере прибытия арб, вещи сносятся в особый отдел комнат; переносящие сундуки нукеры (слуги) притворно гнутся под ними, представляя, что они очень тяжелы. Чернь смотрит жадными глазами на эти богатства и изъявляет громко свое удивление словами: «тобе! тобе! тобе!»

Во все три дня, которые продолжается свадебный пир, невеста обязана с закрытым лицом стоять за занавескою в уголку назначенного ей адатом и пространства. При поднятии портьеры, на первом плане вы увидите сидящего на полу, со сложенными под низ ногами, кадия, с бумагою и камышевым пером в руках: около него лежат чернильница (шакы-калямь) и аплике или же медный поднос (меджмаги). Начинается поздравление невесты: приглашенный сначала подходит к кадию и, не сгибаясь, бросает на поднос определенное в подарок число монет обыкновенно, рублей серебром; для большей же важности, он их бросает сильно и каждый звук металла сопровождает счетом: бир, эк и, ючь, то есть: один, два, три и. т. д. (от 10 до 300 руб.). Мулла чинно записывает первую статью прихода. Отсчитав деньги, дарящий подходит к невесте с поздравлением, при чем она должна слегка обнять его в пояс левою рукою. Исполнивший этот церемониям, конечно, приобретает право, смотря по значительности подарка, на маленькую долю гордости и потому, величественным взглядом окинув собрание, важно выступает из приемной залы, заменяемый другим подходящим, в свою очередь, посетителем. Собранные таким порядком деньги поступают в собственность невесты. Прежде прибытия к новобрачной первого посетителя, является к ней один из родных или приближенных жениха. Он дарит ей деньги, с тем условием, чтобы она приподняла с лица покрывало и не опускала бы уже его во все время предстоящих посещений. [294]

Около зурнача и барабанщика толпится народ, всегда любящий потанцовать. Для танцев выступают поочередно мужчина и женщина. В то время, когда танец в самом разгаре и танцующие начинают выделывать самые вычурным па лезгинки, зурна и барабан вдруг перестают играть. В первый раз при такой остановке должен бросить в дырочку, проделанную в боку барабана, монету (по состоянию) мужчина, в другой раз — женщина. Подобной участи подлежат все танцующие пары, и музыканты, обыкновенно, бывают щедро награждены. В последний день свадьбы, около музыкантов, садится назначенный распорядителем мулла и расстилает около себя платок. Искусный распорядитель свадьбы заставляет танцовать всех без исключения гостей, зурна отрывисто останавливается, и танцующий обязан бросить на платок деньги, которые, составив довольно значительную сумму, поступают в распоряжение новобрачных.

Подвластные, в присутствии своих ханов, танцуют без папах, с открытою головою; распорядитель же и эмджеки, во весь период свадьбы, кроме того, остаются в одних архалуках и нижнем платье. Если для танца выйдет кто-нибудь из ханского семейства, то все присутствующие мусульмане должны снять папахи, бить усердно в ладоши — «херс», а некоторые — стрелять из пистолетов в землю или на воздух и кричать «ура».

Для увеселения публики, на свадьбе есть шуточный король (паджа): он, кроме разных острот, довольно грубых и неприличных, придирается ко всем гостям, приказывает их вязать и не освобождает до тех пор, пока мнимо провинившийся не представит королю денежного выкупа. В числе придворных короля, есть сокольник: у него на руке, вместо сокола, петух. Сокольничий безлошадно бросает петуха на голову гостей, и за эту честь, угрожающую оцарапанием, нужно также дать денег! В заключение, женщины (обыкновенно, хорошенькие, из придворных служанок хана) поют похвальные песни, и чье имя будет упомянуто в песнях этих, тот, из вежливости, должен дать певицам денег.

В течение трех суток, жених не видит невесты и ходить к ней только в полночь. По истечении получаса первого посещения жениха к невесте, караул, поставленный у окна спальни, открывает пальбу из ружей, хотя бы даже визит этот был и [295] неудачен, как это весьма часто случается с мусульманами... Подобная неудача, вероятно, для того, чтобы она не компрометировала жениха, приписывается обыкновенно сглазу (баглады). Четыре ночи сряду в спальне новобрачных горит страшной толщины восковая свеча (шам), с узорами из малярного золота, стоющая 25 р. сер. и привезенная кем-нибудь из гостей в подарок.

В четвертый день свадьбы, из дома жениха гости разъезжаются голодные, усталые и с пустыми карманами. Довольными обстановкою свадьбы остаются только русские посетители, имевшие в течение этих трех дней достаточно пищи и пользовавшиеся особенною предупредительностью и милым приемом хозяев. Для русских гостей приготовляются особо столы и европейское угощение, с изобильным запасом шампанского для провозглашения тостов за здоровье жениха и невесты, их родителей и более значительных гостей. Тосты ли сопровождаются громкими «ура» присутствующей черни.

В минуту прощания, распорядитель останавливает гостей, вслед за чем входят (опять согнутые будто бы под тяжестию) нукеры, неся подносы, на которых поставлены: две, три головы сахару, мешок с деньгами невесты, брилиянты, ящик с изюмом и конфектами, и на другом подносе — множество вышитых золотом и серебром по бархату, сафьяну и шелку кисетов, пантроташей, чехлов на пистолеты, кушаков из парчи (зарбаб) и других мелочей. Сахар, впоследствии поколотый на кусочки, изюм и конфекты раздаются женщинам, кисеты и прочие безделки — тем, кто обдарял невесту, а тех из гостей, подарки которых были значительнее других, распорядитель обвязывает кушаками и торжественно ведет откланиваться новобрачным и их родителям.

Весь свадебный церемониал, с приготовлениями, приглашениями и поздравлениями, продолжается десять дней.

Некоторые прогрессисты из важнейших лиц мусульманского народонаселения, из желания хотя отчасти подражать русским обычаям, при свадьбах своих, избирают посаженным отцом одного из числа близко им знакомых русских офицеров. Обязанность посаженного отца — встретить невесту. Он делает ей довольно ценный подарок и, в замен, получаешь отличного жеребца. [296]

Говоря о свадебных обрядах, скажем кстати несколько слов об обрядах, сопровождающих родины. Родильница из знатного рода, за четыре дня до приближения родов, помещается в особой комнате. В комнате этой запираются ставни, зажигаются по четырем углам свечи, а в середине вставляется в кадку, наполненную сарачинскою крупою, та огромная восковая свеча, которая горела в спальне родильницы в первые четыре ночи после ее брака. Доступ девицам и женщинам, которых застигла обыкновенная периодическая болезнь, в комнату эту запрещен. Когда родильница благополучно разрешится от бремени, залп винтовок и шумная песня женщин, карауливших под окошками, возвещают публику об этом счастливом событии. Женщины, значительными партиями, с руками, поднятыми вверх крестообразно, и с песнями, ходят по улицам, изъявляя свою радость. Со всех сторон стекаются посетители с поздравлениями и подарками для родильницы. Подарки эти поступают частию в пользу нищих (садага). После родов, сейчас же ставится на крыше той комнаты, где помещается родильница, палатка с флюгером: в ней, по адату, 40 дней должны содержать карауль эмджеки; но это продолжается только 20 дней. Обычай этот учрежден с того времени, как некогда злонамеренные люди бросили в трубу мешок пороха, уничтоживший и родильницу и новорожденного младенца. Для удовлетворения своей мести, мусульмане иногда прибегают к силе пороха.

Повивальная бабка (энечи) получает 100 р. с. и множество подарков. В мамки (дегизе) для мальчика избираются женщины, которые имеют дочь, а для девушки — которые имеют сына. Дети эти называются сют-эмджеки, молочные братья или сестры, и пользуются особенными привилегиями и авторитетом в ханском дворце, когда кормилицы назначаются к ханским детям. В самую минуту родов, когда они бывают трудные, приближенные люди и родственники жертвуют деньги. Деньги эти три раза обносятся кругом головы родильницы и тут же раздаются нищим, которые обязаны молить Бога о благополучном, исходе родов. Если новорожденная посетит христианин, то от него требуют слюну, которою тотчас мажут голову младенца, для предохранения от глаза.

В день родов, рассылаются ко всем знакомым нукеры с суюнчу — радостною вестию, о рождении младенца-хана. [297] Доставившему весть эту нукеру адат велит дать приличный денежный подарок. При приближении родов, муж выходит из своего дома на неделю; после рождения сына, он живет в особой от жены комнате месяц, а после рождения дочери — 10 дней. Приходящие посетители поздравляют мужа и родителей родильницы словами: «Уланын кутлу болсун!» или «кыз кутлу болсун!» поздравляю с сыном или дочерью, на что получают ответ: «саол!» спасибо! Каждый приезжающий мужчина является на двор новорожденного с ружейною пальбою. Если новорожденный мальчик, то родственники и близкие знакомые приносят ему в подарок разное оружие.

В старину мусульманки содержались мужьями в затворничестве и ревнивой строгости. Чтобы смягчить свое положение и иметь предлог для выхода со двора, как полагать можно, они усвоили обычай, принятый за священную обязанность: посещать, в течение нескольких дней, похороны, навещать больных, поздравлять с рождением детей и, по приглашению, присутствовать на свадьбах. При подобных случаях, женщины одеваются в лучшее платье, исключая похорон (ясс), где они должны иметь белые рубашки и платки из каленкора, а для вящшего изъявления скорби по усопшем платки и рубашки эти должны быть несколько грязные.

Прибывший на похороны прекрасный пол оглашает воздух протяжным нараспев повторением, слов: гуя! гуя! (увы! увы! huja! huja), бьет себя ладонями по лицу и обнаженной груди. Некоторые делают это до опухоли. Ближайшие родственницы, с растрепанными волосами и спущенною до пояса рубашкою или же одетые в кули с прорезанными для головы и рук отверстиями, колотят себя пуще других и с плачем импровизируют песню, восхваляющую достоинство усопшего. По адату, жена на похоронах мужа должна отрезать с головы все косы и перевязать ими талию и руки; но обряд этот ныне вовсе уже вывелся из употребления.

Возвратившиеся с похорон женщины рассказывают свои впечатления, изъявляют сожаление по усопшем и обыкновенно заключают свою речь словами: «индже ару гилей!» как красиво такая-то плачет!

Мужчины на похоронах не плачут; но родственники и близкие к покойнику прорезывают кремнем на лбу, параллельно к носу, рану, из которой струится кровь. Они или [298] молчаливо стоят, ударяя себя кулаком по ране, или повторяют слова «гуя! гуя!» Обычай этот, носящий отпечаток дикости, гул повторяемых восклицании: «гуя! гуя! вау! вау! вау! шау!» плачевная песнь родственниц и наконец глухой стук удара в лицо и в грудь производят на зрителя самое неприятное впечатление.

Умершего, обмыв и завернув в белый из каленкора саван (гебин), хоронят в день смерти; до кладбища покойника провожают мужчины; на свежей могиле становится палатка, или навес, в которой мулла несколько дней отпевает усопшего. Покойника кладут, со сложенными на груди руками, на правый бок, вплоть к стенке вырытой могилы, закладывают досками, образующими трехугольник, и наконец засыпают землею. Могилы украшаются надгробными камнями с надписями, вышиною от поверхности земли в 3 и шириною в 1 аршин. На камнях этих, кроме имени умершего и краткой молитвы из корана, вырезаны довольно грубо ястреб и оружие; над могилами убитых на воине ставят небольшие флюгера.

Поминки или сбор посетителей в дом усопшего, для окончательного исполнения вышеописанных обрядов, продолжаются несколько дней сряду. Вновь пришедший на похороны должен подойдти к каждому родственнику усошпого и сказать: «Узу еах болсун!» сам будь здоров! «Артых хейр болсун! да будет тебе во всем больше прибыли! В ознаменовании траура, женщины, надев белые платки и рубашки, остаются в них без мытья и перемены целый год: мужчины, в течение того же времени, бороды не бреют.

Проживши в Дженгутае более шести лет и, несмотря на различие религии, разделяя с семейством мехтулинского хана, которое постоянно удостоивало меня своим почти родственным вниманием, все радости и увеселения, мне, к сожалению, в самую минуту перемены службы и жительства, пришлось присутствовать при грустной церемонии похорон умершего сына мехтулинского хана, флигель-адъютанта Его Императорского Величества Ибрагим-хана. Хотя скорбь близких людей стесняла мне сердце, хотя я не мог равнодушно смотреть на общую грусть, но, при всем том, я проследил всю церемонию, несколько слов о которой послужит дополнением приведенного мною описания похорон. [299]

Первое появление посетителей на похоронах подробно обяснено мною выше; следует только прибавить, что приближенные мужчины надевают навыворот шубы и папахи, а женщины остаются босиком, в шальварах, белой сорочке, имея на голове большой белый же платок, без чутку, с распущенными кругом волосами.

Покойника (суэк), одетого в саван и совсем закрытого богатою парчею, выносят на кладбище или на носилках в виде лестницы, или на большой подушке (назверишь). Этот последний долг усопшему исполняют родственники или же люди приближенные. Все наличные мужчины (женщинам не позволяется быть ни в мечетях, ни на кладбище) сопровождают печальную процессию в глубоком молчании, которое строго соблюдается и на самом кладбище и придает обряду характер религиозной торжественности.

По прибыли на кладбище, покойника кладут в десяти шагах влево от могилы. Мулы и хаджия (последнее имя носят мусульмане, бывшие на поклонении в Мекке) становятся в полукруг справа, и старший мулла читает нараспев в полголоса отходную молитву, называемую сынажа-намаз, изредка говоря громко; «Аллах акпер!» Бог велик! слова, которые повторяют все участвующие в службе муллы. По прочтении отходной молитвы, покойника несут к могиле и опускают на дно, наблюдая, чтобы усопший лежал лицом к югу, головой к западу и ногами к востоку.

Когда могила засыпается землею и становится в голове ее памятник (сын), муллы, сидя в кружок на коленях, поют: ясын, затем старший мулла приступает к чтению молитвы, называемой талкын, для освящения воды, принесенной на кладбище в медном кувшине, обвязанном шелковым платком; освященною водою мулла обливает могилу вдоль, как бы исполняя тем очистительный обряд.

Над покойником-младенцем обряд этот не исполняется, потому что младенец до пятнадцатилетнего возраста считается существом безгрешным. Платок, которым был обвязан кувшин, поступает в пользу муллы. После произнесения главным исполнителем обряда слова «патиха!» присутствующее уходят к дому покойника и, приблизившись к воротам, начинают громкие рыдания. [300]

По смерти взрослого члена ханской крови, соблюдается траур 40 дней, а после не достигшего 7 лет — меньшее число дней. В течение всего траура, в числе прочих обычаев, существует обыкновение, что никто из жителей не должен ехать через селение, в котором умер хан, верхом, а непременно обязан спешиться. Старший после младшего траура не носит и остается во время похорон в своем вседневном костюме; жены после мужей, сестры после братьев, а также мать после смерти своего дитяти бывают в трауре. Во время похорон, отцу, потерявшему сына, плакать считается неприличным, и потому отцы, обыкновенно, до окончания первоначальных распоряжении и во время выноса тела уходят из своего дома в дом эмджека. В прежнее время, все адаты, предписанные для похорон, соблюдались очень строго: никто не смел явиться в дом усопшего без разрезанного кремнем лба, без надетой навыворот шубы и проч.; теперь же сами ханы воспрещают истязании всякого рода, введеяные жестоким обычаем, и вообще смягчают многие странные и отзывающиеся грубостию нравов обыкновения.

В первый день похорон, принадлежавшую покойнику знатной фамилии верховую лошадь водит по двору, держа ее под уздцы, наследник умершего или старший в роде; ее преследуют ударами женщины, оглашая воздух криками и рыданиями. После церемонии этой, у лошади слегка обрезываются кончики ушей, и она поступает в подарок эмджеку (молочному брату).

Как бы ни велика была горесть, старики не изъявляют ее громкими рыданиями и криком; они более скорбеют душевно, считая обычные возгласы: гуя! гуя! (huja! huja!) вай! вай! богохульством.

Собравшиеся на дворе усопшего мужчины и женщины разделяются на две партии, и каждая особо становится в одну шеренгу. Тут начинается плачевная песня, при которой женщины ударяют себя в лицо и грудь, а мужчины — в прорезанные на лбу раны. Первоначально тоненькими голосами, поют женщины: huja! huja! что значить нет Бога! нет Бога! им отвечают гробовым голосом мужчины: вай! вай! и у меня нет! и у меня нет! Один и те же возгласы повторяются несколько часов в сутки. Уйдти ранее окончания этой церемонии считается непозволительным. [301]

В заключение похорон, некоторые справляют поминки, угощение посетителям, называемое элюу-ашь, для чего режут несколько быков, баранов, делается плов и проч.

Несмотря на траур, ни на огорчения, причиняемые поучительными мерами мужа-тирана, женщины-франтихи не забывают об украшении себя. По странности вкуса, они преимущественно красят брони и волосы на голове в темно-каштановый или рыжий цвета, для чего на Кавказе и в Персии употребляются краски в порошке, называемый: хна, производящая ярко-красный, и ренг — черный цвета; смешанная хна с ренгом дает каштановый. Седые волосы не принимают черной краски, если их не сделать прежде красными хною. Краски удерживают свой цвет на волосах около месяца, до отрощения новых волос.

Из хны и рент составляется масса, подобная лучшему клею; при этом вместо воды употребляется кислое молоко или уксус. Приготовленною клейкою массою обмазываются волосы, потом обкладываются древесными свежими листьями, а за неимением их бумагою, и завязываются платком. В таком положении нужно оставаться несколько часов или всю ночь. Затем, вымыв волосы теплою водою, вы найдете их черными, красными или каштановыми. Вообще окраска волос — операция очень хлопотливая и неприятная; легче всего производить ее в бане, оставаясь в ней часа на два или на три. Муллы или кадии и старики красят обыкновенно бороды хною без примеси в ярко-рыжий цвет. Но самая трудная и чувствительная, как полагать должно, операция для женщин — очищение всего лица и вообще тела от волосистого пуха, который вырывается посредством крепко скрученных двух шелковинок, подобно тому, как на суконных фабриках сбивают шерсть с сукна. В селениях есть женщины, преимущественно занимающаяся этим прибыльным для и их промыслом. Волосы подлиннее, как-то: под мышками и проч., вырываются вместе с наклеенною на них размягченною смолою (сакис)!... Брови у молодых женщин в постоянной переделке: они их то красят, то подравнивают, выщипые лишние волосы маленькими щипчиками. Если вы увидите у женщины черные как смоль ресницы, то можно поручиться, что они приобрели этот цвет посредством черного вещества, называемого сурмою. [302]

Шитьем мужского и женского платья вообще занимаются преимущественно женщины, и из них есть отличные мастерицы. Если вы дадите женщине сшить чуху или архалук, она созовет несколько молодых подруг и, при их помощи, очень скоро окончит заказ. Оконченного платья мастерица не возвратит вам до тех пор, покуда, сложивши аккуратно все сборки, не проспит на нем одной ночи, заменяя тем, вероятно, действие утюга. Плата за шитье очень умеренная. Из всех принадлежностей мужской и женской одежды и обуви, мужчины шьют только сапоги и полусапожки с красноватыми, вверх загнутыми носками, на высоких с шипами подковах: остальное все делается руками женщин.

Заменяя духи, женщины жуют гвоздику; помадою служит коровье масло: от лежащих на спине кос, архалук всегда бывает засален.

Печки для печенья хлеба (назык, или этмен), называемый курюк, находятся только у некоторых хозяев. Этими печами пользуются соседи. Около курюки — место передачи сельской хроники, новостей и сплетен. Тут вы постоянно увидите множество женщин, ожидающих своей очереди и болтающих безъустали; они приносят с собою готовое тесто на деревянных лотках и несколько поленьев дров или хвороста. Этмеки делаются плоская, круглые или овальные, смазываются яйцами, и некоторые из них пекутся прилепленными к стенкам печки. Бедные жители приготовляют хлеб из кукурузной муки, называемой мучари, а богатые делают его из муки пшеничной с маслом, молоком и яйцами в роде сдобных лепешек.

Сближение с Русскими и подражание, хотя в самой малой части, их обычаям более заметно в с. Дженгутай. Мехтулинцы и Шамхальцы охотно стали лечиться у наших медиков, тогда как в прежнее время исцеление своих недугов всегда представляли воле Аллаха, отзываясь: «Алла язган зад!» (Так определено Богом!) Если суждено жить, то буду жить и без лекарства. Забавно видеть, как к нашему полковому лекарю Кестемеревскому, успевшему приобресть популярность в народе, являются по утрам пациенты. Прибывший мужчина или женщина, после салама (привета), рассказывает свою болезнь и, указывая на половину указательного пальца, предупреждает рассказ свой словами: «Гаким шуньчак дермам [303] вер!» (Доктор, дай малую толику лекарства!) Болезни свои они ужасно преувеличивают: если, например, у больного появилась маленькая опухоль ноги, то он, рассказывая это, непременно представляет растопыренными руками, что она у него распухла как колода и рассказ этот заключает фразою нараспев: «шулай шишибтур!» (Вот как распухло!)

Вообще рассказам простого горца нельзя давать большой веры: они или преувеличены, или смягчены, из нежелания сказать неприятное.

Раненые в делах с неприятелем или в схватке между собою жители охотнее прибегают к пособиям туземных лекарей, полагая, что одноверец старательнее займется его излечением и искуснее медика-христианина. Медики-мусульмане никогда не лечат своих пациентов даром: у них есть своего рода такса на болезни, и за исцеление ран приходится платить весьма дорого. К раненому, как и к больному вообще, по обычаю, должны приходить все знакомые; они беспокоят его целый день; отказаться от принятия посетителя нельзя: это было бы нарушением адата. При входе в комнату раненого, кладут кусок железа, предохраняющего, будто бы, больного от сглаза; посетитель у порога должен оставить часы и кольцы с алмазами, как вещи, имеющие зловредное влияние на рану. Амулеты (хаколь), как средство, предохраняющее от всех зол и сглаза, в большом употреблении у мусульман: они привешиваются к архалукам за спиною или под правою мышкою, а животным навешиваются в кожаных мешечках на груди или же привязываются к гриве или холке. Амулет должен быть зашит в мешочек руками невинной девушки.

Хотя мусульмане и прибегают иногда, во время своих болезней, к пособию русских медиков, но чаще, как я уже сказал, лечатся домашними средствами или у знахарей и считают вернейшим средством излечения кровопускания: из лба, рук, ног, языка и из ушей. Операция эта производится довольно искусно простым ножиком; при открытии крови из-под язычной жилы, язык вкладывается в расщепленную палочку; для усмирения боли, происходящей от ревматизма, женщины слегка прикасаются ко всем оконечностям своих членов горящим углем; настой из корицы с малым количеством сахара и перца служит у них лекарством от боли живота. Из русских лекарств мусульмане охотнее других [304] принимают рвотное. Женщинам всех сословий, во время беременности, предписывают есть редьку, чеснок и лук.

Простые женщины не любят рождать и иметь много детей и потому постоянно обращаются к русским знакомым, не разбирая, медик ли тот, к кому они обращаются, или нет, с убедительною просьбою дать им лекарства, предохраняющего от беременности: уничтожение плода в зародыше не считается грехом. Частые выкидыши подтверждают догадку и молву, что в каждом селении существуют тайные лекарки, умеющие давить руками и коленями зародыш несколько-месячного младенца.

У некоторых новобрачных и молодых девушек появляется болезнь, при которой они лают собаками, поют петухами или кричат эшаками. Муж и жена, в первую ночь после свадьбы, весьма часто забьются по углам своей сакли и начинают оглушительный концерт, подражая собаке, петуху или эшаку, — концерт, продолжающийся иногда трое суток. Причину этой болезни, собравшаяся родня, старики и старухи, приписывают колдовству, утверждая, что «од верган» (дано зелье), или «гоз тыйчан» (сглажены), обвиняя всегда в том лицо, на которое имели прежде какое либо неудовольствия.

Для прекращения болезни, знахарки употребляют нашептывания, переворачивают в сакле двери и ставни и делают из бумаги фигурку злого гения, Джина, которому прокалывают иголкою сердце и закапывают в землю, заставляя его тем отступиться от жертвы, в которую он вселился.

Никакое красноречие, никакие доводы науки не могут убедить горца в том, что зелья, заставляющего лаять собакою или подражать голосу другого животного, а равно и злых гениев на свете не существует: они убеждены в существовании злого духа точно так же, как убеждены в том, что если перед началом какого-нибудь дела вы чихнете только один раз, то должны отложить дело до другого дня, или же оно будет неудачно, и что, для благополучного исхода предприятия, должно непременно чихнуть два раза.

Как и у других народов, у горцев есть свои поверья и предразсудки. Привожу из них некоторые:

1) Для прекращения судороги, нужно приложить соломенку к противоположному глазу или обмочить в воде мизинец противоположного пальца. [305]

2) Вой собаки предвещает смерть.

3) Если сова или филин пролетят ночью с криком через какой-нибудь двор, то это признак предстоящего несчастия.

4) Сорока, севшая на забор или на дерево во дворе, обратившись головою к жилым комнатам, предвещает нечаянное появление дорогого гостя.

5) Дергание правого глаза предвещает ссору, слезы или неудовольствие, а левого — радость или приятное событие.

6) Когда чешется ладонь правой руки, то можно ожидать расхода или убытка, а левой руки — прибыли.

7) Чихнуть раз предвещает неудачу, а два раза — полное исполнение желаний.

8) Выбегающий из своих хлевов скот предвещает землетрясение.

9) Появление радуги означает, что одна из цариц находится в веселом расположении духа.

10) Дождь при солнце есть признак, что одна из цариц или в слезах, или же страдает родами.

11) Затмение солнца знаменует: предстоящую воину, смертность, голод, падеж скота или кончину одного из великих монархов, а затмение луны — падеж же скота и неурожай.

12) Если курица запоет петухом, неминуемое несчастье ожидает ее хозяина.

13) Пение петухов в полдень означает или перемену погоды, или же служит признаком, что спасенная душа возносится к небесам.

14) Если нечаянно разобьется какая-нибудь посуда, то это спасет хозяина ее от предстоявшей небольшой неприятности, а падение скотины — от большого несчастия.

15) Вставая от сна, надев обувь на левую ногу или же платье с левой руки и, раздеваясь, снимая с правой, можно предохранить себя от небольшой неприятности.

16) На том месте, где человек весною в первый раз увидит усевшуюся ласточку, непременно находится клад.

и 17) Понедельник, по исчислению мусульман, день сотворения мира, считается у них днем счастливейшим в неделе, в противность существующему у нас предразсудку; вторник же и среду горцы считают днями несчастными для всяких начинаний. [306]

Мусульмане вообще очень уважают старших происхождением и летами: сколько бы раз старшей ни вошел в комнату, младший должен встать с места или только сделать вид, что намерен встать, при чем входившей останавливает его словами: «отур! (сиди!) При отце сын, при старшем брате младший сидеть не должны. Если собралось несколько лиц и младшему из числа их захочется пить, то он, взявши стакан или кружку воды, обязан прежде предложить ее всем старшим и потом уже, отвернувшись в сторону, сам напиться.

Женщины даже в домашнем быту едят всегда особо от мужчин. У богатого жителя, в день праздничный и во время приема гостей, в обед и ужин, подают на длинных деревянных подносах кушанья, состояния: из супа (бозбашь) с бараниною; плова, приправленного изюмом или другими пряностями: жареной курицы, яичницы и отварной баранины. Тут же на чайных блюдечках есть: сыр овечий, мед, лук, маринованный чеснок, сметана, масло и проч. Между тарелок, чашек полоскательных и чайных, для сладких кушаньев на блюдечках, помещается хлеб (чурек). Поднос с кушаньями ставится на полу, и вкруг него садятся, поджав ноги, мужчины. Во время трапезы вся прислуга хозяина стоит у порога. Когда господин встанет от стола, поднос передвигается к порогу, и прислуга, усевшись кругом, насыщается оставшимися блюдами.

Каждый мусульманин, садясь к столу, т. е. к подносу, произносит молитву: «Бисмильля!» во имя Бога! В будни у мусульман делается на обед и ужин суп с бараниною или курдючьим салом, без всякой приправы, и квадратные клецки из пшеничной муки, отваренные в воде, с таким же салом и с чесноком, называемые хинкал. Ложки употребляются деревянные, а вместо вилок лежишь на подносе несколько заостренных деревянных палочек. Говядина или рвется на кусочки руками хозяина, или режется ножиком, имеющимся у каждого мужчины под кинжалом. Впрочем, простонародье редко обедает, заменяя обед куском сыра (пиндыр) и чурека.

Коран запрещает мусульманам употреблять красное вино, и они, буквально исполняя это запрещение, не берут в рот красных напитков; простую же водку, спирт и все [307] спиртуозное, имеющее белый цвет, многие употребляют без меры, т. е. пьют до того, покуда не свалятся с ног.

Все смертоубийства большею частию происходят в пьяном виде. Мусульманин, пристрастившиеся к пьянству, если его в том упрекнут начальник или родные, обыкновенно, присягает на Коране в мечети, что больше пить не станет. Он повторяет всем и каждому, как бы хвастаясь своим поступком, что «Анд ичты», выпил присягу быть наперед воздержным; но можно поручиться, что много через месяц он опять примется за чарку, наделает проказ и снова станет пить присягу. Если горцу случится порядочно выпить, то он, как будто бы хвалясь этим, непременно явится в нетрезвом виде и к начальнику и в общество.

Из европейских напитков Татары более всего употребляют портер (арпа-су), буквально переводя: ячменная вода. Если у зажиточного туземца соберется несколько гостей, он непременно станет угощать их портером, но, для соблюдения экономии, до того вспенит напиток, что одна бутылка перкинса, Тимофеева разливки, дает около 20 стаканов. Впрочем, раскутившейся мусульманин, созвавший к себе гостей, нередко умоляет их усерднее осушать стаканы, становясь на колени и сняв папаху. Такая тороватость преимущественно развивается в присутствии хана или начальника. Сотерн, мадера и ром подаются изобильно на каждом тое (балу).

Гостеприимство у мусульман весьма развито. Выехавший из дому Татарин почти в каждом селении имеет кунака (знакомого, приятеля), к которому заезжает для отдыха или ночлега. Хозяин обязан встретить гостя, взять у него из рук оружие, принять лошадь, угостить кунака, накормить коня и, при отъезде, провести его за вороты, с пожеланием счастливого пути: «якши иол!» на что отвечает кунак фразою: «исен тур!» счастливо оставаться! Принявший в дом и угостивший кунака уверен, что и он, в свою очередь, найдет подобное же гостеприимство у своих знакомых.

Приходящий в гости мусульманин обыкновенно приветствует хозяина словами: «салам алейкюм!» на что должно отвечать: «алейкюм салам!» Вслед за этим начинаются обоюдные приветствия по усвоенной формуле: «хош гельды! исаламансен? тузему-сен? араму-сен? ничик-сен? уй, хульфет ничикдур? то есть: добро пожаловать! здоров ли! чист ли? [308] красив ли? какого поживаешь? дом, семейство каково? проч. Входя в дом, можно также приветствовать хозяев словами: «ууюгузга якшилых!» (благополучие да будет для дома!) на что отвечается: «Гельген сахада якшилых!» (Ваш приход пускай и вам принесет благополучие.)

Не мусульманину и всем женщинам «салам алейкюм» не говорится: их встречают словами: «хошь геладын и Алласахласын!» (добро пожаловать и здравствуй), а при прощании говорят: «исен тур!» (счастливо оставаться), «саламат-ол!» (прощайте), а вечером: «годже якши болсун» (спокойной ночи)! Подходящий или подъезжающий к своему одноверцу Татарин должен первый отдать «салам» (привет). Возвратить «салам» есть религиозная обязанность каждого, и неисполнение этого обряда считается грехом: в Коране сказано, что не отдавшего «салама» мусульманина убить не грешно.

Если вам случится проезжать около дома знакомого мусульманина, то он непременно задержит вас и, подобно Китайцу, будет приглашать настойчиво заехать к нему в гости, сопровождая это приглашение фразою: «гель конах этеик?» то есть: заходи, сделаем угощение. От этого приглашения следует отказаться, потому что приглашающий заранее рассчитывает на ваш отказ.

Каждый уздень считает себя равным русскому дворянину и потому, при встрече с офицером, по товарищески протягивает ему руку. Пригласите кунака к себе в дом и предложите ему во всякую минуту дня закусить или выпить, он никогда не откажется. Мусульмане большею частию очень скупы и жадны на деньги: они лишают себя удобств жизни из страсти собирать деньги. Однажды мне случилось спросить одного офицера из узденей, получающего большое жалованье от казны, почему он не пьет у себя дома чаю, на это он отвечал мне, что от чаю чернеют зубы, — вероятно, от того только чаю, который пьется дома, потому что офицер этот никогда не отказывался от предложенного ему в гостях стакана вредного напитка. Непродолжительное посещение мусульмане считают невежеством, и потому гость из туземцев обыкновенно просидит у вас два или три часа, не обращая внимания ни на время, ни на ваши занятия, ни даже на ваше недовольное лицо. Мне стоило очень много труда отучить подобных посетителей от куренья, во время визита, простого табаку. [309]

Заметки о домашнем быте дагестанских горцев г. Абильдяева, помещенные в 50 № газеты «Кавказ», знакомят нас несколько с их образом жизни, и потому я не считаю нужным повторять уже описанное, хотя и должен заметить, что жители Мехтулинского ханства и Шахмальского владения как в образе самой жизни, в мягкости нравов и обычаев, так и в желании подражать Русским стоят далеко выше жителей других обществ Дагестана. Расквартирование по селениям войск служит самым лучшим средством сближения с нами мусульман.

Пахотные земли и покосные луга находятся в распоряжении сельских обществ, и хотя вообще ханы и считают их своею собственностию, но, сколько мне известно из расспросов (впрочем, не положительно), в исключительную собственность ханов поступают только земли и имущества, оставшиеся от бежавших к непокорным горцам жителей. Существует еще один очень несправедливый обычай: если в семействе чанков, эмджеков или узденей умрет глава семейства без наследника мужеского пола, то все его достояния поступает во владение хана, и наследники женского пола отправляются почти по миру.

В семейном кругу мусульмане живут довольно дружно только до тех пор, покуда дело не коснется денежного интереса. Я знал одно семейство азиатского офицера, жившее в примерном согласии; а когда он был убит, то оставшееся после него мать, жена и сын, получив от казны значительную пенсию, рассорились окончательно. Войдя в разбор их ссоры, я убедился, что она произошла из грошевого рассчета, при разделе пенсии на три равные части.

Горячая кровь и строптивость мусульман бывают причиною, что незначительные ссоры между ними, как, например, за неотдачу выбитого в день рамазан байрама яйца или за не возврат найденной старой подковы, нередко оканчиваются убийством или поранением и служат причиною кровомщения (канли). После совершенного преступления, убийца, обыкновенно, скрывается под защиту хана или какого-нибудь значительного в ханстве лица и находит всегда у них покровительство: не бывало примеров, чтобы давший пристанище убийце, даже по требованию начальства, выдал преступника в руки закона. При подобных требованиях, убийцы, обыкновенно, [310] будто бы нечаянно исчезают и остаются без наказания по милости обычая, предписывающего защищать преступника. Убийцы находят также защиту и пристанище в мечетях, где они делаются неприкосновенными и откуда содействием мулл секретно отправляются в другие ханства, подальше от своих мстителей.

Между семействами убитого и убийцы завязываются канли, оканчивающиеся нередко несколькими убийствами. Можно положительно сказать, что гораздо более погибает народа в наших селениях от кинжалов своих односельцев, нежели от оружия неприятеля.

Чтобы остановить кровопролитие, правители, а где их нет, то муллы и ахсакалы (белобородые старцы), тотчас после случившегося убийства, приступают к учреждению совета, называемого маслягат. Они, по горячим следам, собирают на площадь родню убитого и убийцы: беты гюркезмага, показать их лицо в лицо. Две партии эти ставятся друг против друга на расстоянии десяти шагов; между ними становится мулла с Кораном и объявляет, что для родни убитого назначается жертвою отомщения сам убийца, за тем читает молитву, которую оканчивает громко произнесенным словом: патыха! да блогословить Бог! По совершении этой церемонии, собрание расходится отдать последний долг убитому. Убийца живет два, три года вдали от родины, родни и семейства; он, рискуя своею жизнию, навещает их иногда, но не иначе, как ночью и секретно, избегая встречи с мстителями.

Канли оканчивается впоследствии мировою, чрез посредничество ханов, мулл или гуджли-киши, сильного лица, к которым родственники убийцы обращаются с просьбами о содействия к примирению. Принявший в деле этом участие собирает к себе родню убитого и просит у них помилования преступнику, в том внимании, что убитого уже не воротишь и что случившееся происшествие «Аллах язган зад!» так было определено Богом. Мстители, по адату, поднимают шум и оказывают сопротивление, но наконец, получив какой-нибудь подарок, будто бы ради просьбы ходатая (хатыр-ичюн), соглашаются на мировую. Тогда вся родня убийцы, общими силами, в течение трех дней, угощает всю родню убитого и мулл. На третий день, вечером, один из почетных жителей вводит в общее собрание преступника, взволнованного, [311] обезоруженного и с обнаженною головою; войдя комнату, он бросается в ноги всем родным убитого, испрашивая себе прощение; с малым сопротивлением ему прощают, и тогда он берет кувшин с бузою или водкою, целует еще раз колени всех присутствующих и подносит каждому из них воловий рог, наполненный напитком, называемый канли-стакан, или кан-аях, стакан примирения, чем и кончается процесс мировой сделки.

Из этого описания можно видеть, что канли у мусульман, подобно, как Venеdetta в Корсике, имеет иногда основанием самую незначительную причину, за которую мщение, переходя из рода в род, продолжается несколько лет и члены состоящих во вражде семейств убивают друг друга тайно, из-за стены или плетня; разница заключается в том, что в Корсике, при мировом, примиряющаяся стороны, подав себе руки примирения, спешат в храм Божий благодарить Провидение за прекращение кровопролития, а, при окончании канли, мусульмане стремятся к извлечению себе выгоды и к тому, чтобы порядочно кутнуть на счет семейства, предложившего мир.

За смертоубийства, сношение с немирными горцами и другие важные преступления, если преступник не скроется бегством, он наказывается, по приговору правительства, ссылкою во внутрь России, навечно или на определенное число лет; каждую ссылку во внутренние города мусульмане считают ссылкою в Сибирь. За маловажные проступки ханы наказывают своих подвластных заключением в особо для того вырытую на возвышении яму, с одним маленьким отверстием наверху, закрывающимся дверцею; западня эта, называемая толе, бывает глубиною в 3 и шириною 1 1/2 сажени в диаметре.

Родственники преступника, целым семейством, для испрошения ему помилования, изыскивают время, чтобы застигнуть начальника или хана, при проезде их через селение, ложатся ниц поперек дороги, мужчины без папах, а женщины без головного убора, с растрепанными волосами и с поднятыми вверх руками. Застигнутые такою грустною процессиею ханы, по принятому обычаю, должны оказать помилование преступнику или же ходатайствовать о том перед высшим начальством.

Конокрадство производится большею частию абреками, то есть жителями, бежавшими от нас в пределы немирных [312] нам горцев, после совершения преступлений; они, секретно являясь в свои родные селения, иногда с помощию родственников, крадут лошадей, преимущественно принадлежащих всадникам Дагестанского конного полка. Определение князя-шамхала Тарновского, чтобы за каждую украденную в полку строевую лошадь платили жители тех селений, в которых произошло воровство, почти прекратило конокрадство. Если у вас будет украдена лошадь и вы впоследствии опознаете ее у какого либо мусульманина, то должны послать ему абаз (20 к. с.), завернутый в кусочке белого каленкора, и лошадь ваша будет вам тотчас возвращена, а дело о переходе ее из рук в руки подвергается разбору адата.

В доказательство сказанного мною выше, что большее число горских мусульман погибает от оружия своих односельцев из-за самых ничтожных причин, нежели от оружия неприятеля, я приведу в пример из числа многих происшествий одно, недавно случившееся и имевшее исход весьма трагический: у есаула нашего полка Мамало Чохского были в гостях в селении Буглени два Казанищенца. Они, пользуясь гостеприимством хозяина, в изъявление дружбы, выпили лишнюю чарку. Простившись с есаулом, они, по пути в свой аул, заехали еще в духан и запаслись бутылкою спирта. Половина времени, проведенного в дороге, прошла благополучно, сокращаемая пением и джигитовкою; потом товарищи, спешившись, вздумали прохладиться спиртом; один из них в молчании, потянув из горлышка порядочную дозу влаги, передал ее другому, который, принимая спирт, закричал:

— За здоровье Мамало! урра!

— Зачем ты пьешь здоровье Мамало? разве он наш хан или начальник? сказал товарищ.

Приложившись вторично к бутылке, провозгласитель тоста закричал еще громче:

— За здоровье Мамало! уррра!

— Повторяю тебе, ты ужасно глуп! сердясь, говорит другой: — зачем ты пьешь здоровье Мамало? Перестань, или же я тебя исколочу, собака!...

— Я пью здоровье того, кто мне нравится! сказал несговорчивый мусульманин и, в заключение приложившись к [313] бутылке в третий раз, закричал: — за здоровье Мамало! уррра!...

Взбешенный противоречием и разгоряченный спиртом, его спутник выхватил из-за пояса пистолет и в упор выстрелил в грудь своему другу, который, шатаясь от полученной смертельной раны, обнажив кинжал, проткнул им насквозь своего убийцу. Два трупа остались на месте.

Рамазан-байрам (годовой праздник), воспоминание прибытия Магомета после бегства из Мекки в Медину, здешние мусульмане (секты Сунни) празднуют подобно тому, как празднуется христианами день Пасхи: при поздравлениях, они меняются красными яйцами и в домах своих приготовляют столы, заставленные разными сластями и напитками, у знатных лиц: портером, мадерою, хересом и сотерном, а у простонародья — бузою и водкою. Поздравляя с праздником, говорится: «Байрамунг кутлу болсун! туткан уразанг Аллах кабул этсын», что значить в переводе: поздравляю с праздником и желаю, чтобы Бог принял твое говенье на твое спасенье.

Девушки и молодые женщины наделяют своих знакомых вышитыми золотом, серебром и шелком яйцами и писанками.

В течение тридцати дней, предшествующих рамазан-байраму, мусульмане держат пост (ураза). В воспоминание, что Магомет, при бегстве из Мекки в Медину, находился в пути 29 дней, они целый день ничего не едят, не пьют, а мужчины не курят трубки; за то нужно видеть, с каким нетерпением ждут они вечерней зори, чтобы приступить к ужину. В полночь и на рассвете они также встают для порядочной закуски. В последние дни поста, толпы народа собираются около мечети и с напряженным вниманием смотрят за появлением новой луны, предвестницы окончания уразы и начала байрама. Затемнившие горизонт тучи заставляют иногда мусульман поститься лишний день. Многие поклонники пророка Могомета, из числа нового поколения, не только не соблюдают поста, но не делают намазов и редко заглядывают в мечети.

Здешние жители и сроднившиеся с ними выходцы из гор (я говорю о простонародьи) хотя очень привязаны к местам своего жительства, но весьма не любят быть домоседами: большая часть с рассветом уходит из своего дома и проводит [314] время или около мечети, или на дворе у начальника, занимаясь пустословием. Бывали случаи, что служащие у ханов нукеры по нескольку месяцев не осведомлялись лично о благосостоянии своего семейства, живущего вблизи; возвратившийся из продолжительной командировки нукер, вместо того, чтобы прежде всего заехать в свой дом, отправляется к начальнику или хану и остается там до полуночи, дремля прислонившись к стене. Непогода и непроходимая грязь не останавливают мусульман от вседневных путешествий; в сильную грязь, они вооружаются ходулями (канкасляр).

Мусульмане имеют особую страсть быть ходатаями за других. Ни одна просьба не приходит к начальнику или хану прямым путем: имеющий просьбу предварительно посылает от своего имени другое лицо, в полном убеждении, что, прося вдвоем, скорее выпросит чего нужно. Отказаться от предложения быть ходатаем адат не позволяет.

Кроме многих довольно странных и смешных привычек, простонародье имеет большую страсть приносить начальству жалобы, не разбирая, основательны ли эти жалобы, или нет. Из числа многих, вот образчик жалобы и сопровождавшая жалобу сцена:

Начальник сидит за письменным столом и занять составлением какой-то замысловатой бумаги.

Дверь отворяется. Входят Магома и Омар, оба вместе.

— Танг якши болсун! доброе утро!

Начальник. Саол спасибо! (Молчание.)

Начальник. Не хабар? что нового?

Магома и Омар. Саулух! благополучие! (Четверть часа молчания. Начальник продолжает занятия.)

Начальник (которому наскучило присутствие просителей, спрашивает их вторично). Не хабар?

Магома и Омар. Зад иoxтyp! ничего нет! (Опять молчание.)

Начальник. Конечно, вы пришли не без причины и потому объясните, что вам нужно.

Магома. Эрзум бар, начальник! жалоба есть! Пятнадцать лет тому назад, Омар женился на моей дальней родственнице, с которою ныне развелся. При составлении кибина (свадебного контракта), было сделано условие, что если когда [315] либо Омар разведется с женою, то должен ей дать 10 десятин земли.

Начальник. Сколько мне известно, у Омара нет и клочка земли: где же его земля, о которой говорится в контракте?

Магома. В Гергебиле, начальник!

Начальник. Ну, любезный друг, Гергебил аул немирный, а потому если ты хочешь получить землю, находящуюся при том ауле, то обратись к Шамилю, а я тут ничего не могу сделать!

Магома (протяжно), Дур! так! (Молчание.)

Начальник. Еще что?

Магома. Положим, что я не могу получить земли, на что я вполне согласен, но, по свадебному контракту, я обязался сделать для своей родственницы в день свадьбы все шелковое платье, за которое, в случае развода, Омар должен мне заплатить 15 р. сер. По адату, он непременно обязан возвратить мне эти деньги....

Начальник. Ну, это другое дело. (Справка в контракте.) Омар, точно, должен возвратить тебе 15 р.

Омар. Я, начальник, не получил этого платья: Магома, точно, обещался его сделать, но обещание это осталось неисполненным.

Магома. Действительно, я не сделал платья, но обещался его сделать. По нашему адату, это все равно. Омар должен заплатить мне за него деньги....

Начальник. Быть может, это по вашему адату и так, но я нахожу, что обещать и сделать не одно и то же, и считаю жалобу твою совершенно неосновательною и даже глупою...

Магома. Дур! так!

Начальник. Толковать нечего! Стыдно беспокоить подобными жалобами. Ступайте с Богом.

Магома. Сенын башине садаха болсун! да будет это жертвою в пользу твоей головы! Начальник слегка кивает головою.

Магома и Омар. Танг якши болсун! (Толкаются оба около дверей, не зная, как справиться с русскою щеколдою, и уходят.) Подобные сцены повторяются весьма часто, и все почти жалобы начинаются от отца и прадеда (ата бабадан).

Во время свирепствования холеры (бабаах) или другой эпидемической болезни, мусульмане исполняют языческий [316] искупительный обряд, считая его вернейшим средством прекращения болезни. Все жители того селения, в котором появилась болезнь, делают посильную складчину денег, на которые покупаются бараны для жертвоприношения. Вблизи селения выбирается небольшой курган, который прокашивается насквозь по направлению к Мекке, шириною в аршин и вышиною в рост человека. Посредине этой канавы оставляется поперечная стена шириною в аршин, и в ней пробита дыра в виде дверей, вышиною в полтора и шириною в три четверти аршина, называемая дышик. В определенный для церемонии день, все народонаселение обоего пола стекается к кургану. При входе и выходе в канаву, поставлены по обеим сторонам котлы с водою, в которых плавают бумажки, исписанные молитвою; при каждом котле находится мулла с навязанною на палочке тряпкою, заменяющею кропило; при выходе из канавы, с левой стороны, поставлено несколько котлов с изрезанною в мелкие кусочки отваренною бараниною. Сначала пролезает чрез проделанные двери хан или старший в селении; его путь сопровождают муллы молитвою и обильным с обеих сторон окрапливанием водою и, при выходе, дают кусочек баранины. То же самое повторяется со всеми участвующими в церемонии мужчинами и женщинами.

Владетельные ханы и управляющие мусульманскими округами в Дагестане русские офицеры, для исполнения туземных обычаев и снискания популярности в народе, должны нести огромные расходы. При приглашении на «той» (танцовальный вечер), на свадьбы и другие увеселения, обычай требует обдарить танцующих, песенников обоего пола и прислугу. Нередко случается, что на пиру подвластные, в знак своего душевного расположения, снимут с своего хана все оружие и одежду, оставив его почти в одном нижнем платье. Приближенные хана или правителя, нукеры получают от него, кроме пропитания, одежду, оружие и лошадей. Нужно же откуда-нибудь взять денег для удовлетворения обычая праотцев, изменение которого потомки так усердно отстаивают!...

Хотя божба у мусульман употребляется весьма редко, однакожь, в подтверждение своих слов, они клянутся, призывая имя Аллаха и Корана, например: «Аллах хак ичюн! Коран хак ичюн! то есть: ручаюсь именем Аллаха! ручаюсь [317] словами Корана! Мужчины в шутках с женщинами говорят: «Иштан хак ичюн!» (ручаюсь твоими штанами!)

По сигналу, возвещающему тревогу, каждый горец считает долгом как можно скорее поспешить к месту боя. Пешие и конные, одетые и босиком, мчатся по улицам, воодушевляемые призывами женщин, сидящих на крышах своих домов. Вся эта разнообразная толпа стремится на бой поодиночке. Их можно собрать только в одно целое в виду уже неприятеля, при разгаре перестрелки. При появлении русского резерва, мусульмане действуют гораздо смелее и их фланкировка наносит большой вред преследуемому неприятелю. Уклоняющийся от выхода на тревогу считается трусом, хотя и выскочивший первым найдет всегда, если захочет, безопасное место в бою.

Все сословия мусульман в Дагестане, по образу жизни, соседственной с неприятелем, должны быть причислены к военному сословию; каждый житель конный есть всадник-фланкер, а каждый пеший — ловкий застрельщик.

Управляя около четырех лет горскими мусульманами, я, во все это время, смело могу сказать, умел проибресть их любовь и уважение. Начальствующий мусульманами должен держать себя перед ними несколько гордо, с терпением выслушивать приносимые ими жалобы, решать их по русским законам или местным адатам, выезжать с ними на тревоги и, главное, быть справедливым: тогда только он заслужит расположение и любовь подчиненных, и о нем мусульмане будут отзываться: «октем! хакили киши! (гордый, умный человек!) Напротив же, если вы пуститесь с простыми мусульманами в шутки, будете оставлять их жалобы без разбора, окажете несправедливость, явно выказывая свое пристрастие к христианину, наконец в дороге захотите показать себя джигитом, без надобности мчась на коне перед конвоем, едва за вами поспевающим, то, наверное, заслужите название «еигиль киши» — легкий (пустой) человек, и в таком случае ни подарки, ни угощение не снищут вам расположения подчиненных. Правда, что они с охотою примут от вас подарок, с удовольствием будут пить вашу водку, громогласно провозглашая тосты: «начельникин саулухуне, урра!» (за здоровье начальника), но все-таки название «енгиль киши» при вас останется. [318]

Живя с Татарами, нет никакой надобности самому отатариться, а нужно только несколько примениться к их обычаям, узнать их характер, не оказывать им презрения, и это сделает вас в глазах мусульманина достойным уважения начальником, хотя благодарность и неизменная преданность и не есть их отличительное качество.

К простому горцу никогда не следует явно выказывать своего расположения, потому что он непременно забудется и если был хорош, то испортится. Попробуйте нарочно день или два обласкать горца, пошутить с ним, он на третий день явится с какою-нибудь просьбою, ходатаем за других, и до того надоест, что вам придется его выгнать.

Вот плод моей небольшой опытности и наблюдений над горскими племенами, с которыми меня столкнула судьба. Может быть, другой сумел бы изложить все мною сказанное гораздо искуснее и занимательнее, сумел бы придать своей статье живой интерес, которого я, как неискусный и неопытный расскащик, придать не мог. Я же решился напечатать мою статью только на том основании, что самое содержание ее, канва, достойно внимания читающей публики.

ПАВЕЛ ПРЖЕЦЛАВСКИЙ.

Укр. Буртунай.
1 мая 1859 года.

Текст воспроизведен по изданию: Нравы и обычаи в Дагестане // Военный сборник, № 4. 1860