ПОПКО И. Д.

ДНЕВНИК

К ИСТОРИИ ВОЙНЫ 1855 ГОДА В ЗАКАВКАЗЬЕ

Дневник генерал-лейтенанта И. Д. Попко

(См. «Русский Архив»" 1909 года, выпуски 6 и 12).

1855 год.

Январь.

7. Прибывший из Абаран-поля подполковник Болдырев рассказывает, что там мгла и мятели, как в Сибири. Жители и сами не вылазят, и сожительствующих или четвероногих не выводят из нор на свет Божий. Для личного употребления и для питья скотины они проводят в свои подземелья воду из находящихся на поверхности земли источников. Добро: и ясли, и водопой вместе! На ночь они закутывают единственное отверстие, которым сообщается воздух в их катакомбы, и тогда нет человеческой возможности дышать сжатым, сгустившимся от разных острых испарений, подземным воздухом. Армянин для того разделяет свою нору с четвероногими, чтоб в зимние холода пользоваться его жизненной теплотой. Болдырев сделал простые сани и этим так удивил жителей, как будто изобрел Архимедов винт. Жалкие люди! Каждый год четыре месяца бывают погружены в снег, а употребления саней не знают.

8. Морозы с инеем, вроде Иркутских. Князь Ясса-Андроников давал Грузино-российский обед для нужных ему лиц. Там можно было видеть всех случайных людей, могущих производить и дождь, и ведро.

11. Поговаривают о чуме. В Елисаветполе один житель рыл у себя во дворе колодезь и напал на гроб, вмещавший в себе множество полуистлевших трупов. Из гроба вышел смрад, [79] о котором люди, находящиеся на поверхности земли, и понятие себе составить не могут. Несколько человек, вдохнувшие в себя зловоние могилы, заразились и умерли. С Елисаветполем прекращено всякое сообщение, и нет сомнения, что пожар заразы будет потушен в самом его начале.

15. Тихое и ясное утро. Сопровождаемые или, сказать точнее, предшествуемые чапарами, мы сделали переход из Караклиса до Гамзачемана по ровной, хотя и поднимающейся все в гору дороге. Здесь уже встречаются деревни Молокан. Русские избы, Русские люди. Грустно видеть этих изгнанников из отечества так верных ему во всём кроме религиозных убеждений. Это не духоборы, которые, изменив Русскому православию, вместе с тем изменили и Русской народности, онемечились. Молоканы не утратили ни одной йоты ни из своей Русской наружности, ни из своего Русского быта. Спасибо еще правительству, что оно отвело для их поселения такую землю, где много лесу, много снегу и мятелей и много дорог для извозу.

16. Салоглы, Татарское селение, растянувшееся по правому берегу Куры верст на 6. От него во все стороны расстилается долина окруженная горами. Зимою, когда на горах лежит снег и вздымаются мятели, в долине тепло и сухо. В летние месяцы воздух в ней бывает сильно согрет и сжат. Жители выходят на кочевки, в горы. Они здоровы и красивы. Совсем не то, что Армяне.

Подышав в Салоглах весенним воздухом дня три, мы отправились в Тифлис, где прогостили дней пять. Являлись к начальству, делали визиты и покупки, ездили по тесным и кривым улицам на дрожках, были в Итальянской опере, про которую следует сказать: слушаешь три часа, а в три дня ушей не приведешь в порядок. О Тифлисе же вообще сказать надо, что он имеет весьма крепкую позицию в военном отношении, что он имеет бани, из которых выходишь грязнее, нежели входишь, что он имеет смешанную архитектуру, смешанную народность, смешанные нравы.

В исходе Января мы возвратились в Александрополь, переиспытав на нашем пути различные климаты и различные времена года.

Февраль.

1. Масляница. Зурна визжит. Солнце светит и греет. С крыши сметают снег. По улицам грязь.

5. Суббота масляницы. В этот день в здешних школах происходит что-то странное, напоминающее Сатурналии древнего Рима. [80]

Собравшись в школу, ученики надевают на ноги своему учителю феллаху и катают его по пятам «чубуками». Каждый ученик обязан по крайней мере ударить один раз по пятам ходящего по стезям мудрости.

9. Раболепный служитель алтаря совершал литургию в походной церкви. В алтаре стоял дежурный штаб-офицер. В одну из самых торжественных минут богослужения он чихнул. Священник опустил свои воздетые горе длани, прервал чтение молитвы и, обратясь к чихнувшему, поклонился и пожелал ему доброго здоровья.

10. Небо серо, земля грязна, люди вялы и дряхлы, дома печальнее развалин, то же, что вчера.

11. Sta

12. tus

13. idem.

14. Прибытию нового главнокомандующего (Н. Н. Муравьева. П. Б.) в Тифлис предшествуют рассказы более или менее вымышленные о его строгости. При смотре какого-то линейного баталиона он заметил, что один солдат во фронте слишком вольно ворочается. «Отчего ты ворочаешься?» спрашивает главнокомандующий. «Озяб, в. в.» отвечает солдат. «Прикажите его погреть», говорит главнокомандующий, обратясь к баталионному командиру. Сей последний велел вывести солдата за фронт и дать ему 25 лозанов. По окончании смотра главнокомандующий спросил баталионного командира: «Согрели-ль того солдата, что озяб?» — «Согрели» отвечал баталионный командир. «А сколько ему дали?» — «25» — «За вами 225».

Вообще, говорят, генерал Муравьев чрезвычайно внимателен к продовольствию солдата и к содержанию его в госпитале, за то и не плошай он на службе! Грузины говорят, что всякий главнокомандующий, с какими б строгими правилами ни прибыл в Тифлис, напившись воды из Куры, переменяется.

22. Вышли награды за Курюк-дара. У одних лица осунулись и омрачились, у других подобрались и просияли. Настоящий розыгрыш лотереи.

23. Курды, перекочевавшие в наши пределы из Турции прошлой осенью, осыпанные нашими ласками и червонцами, ушли обратно во свояси. Курд по турецки значит волк. А волка, сколько ни корми, он все в лес смотрит. [81]

27. В этот день мы сделали переезд из Александрополя до Караклиса. На однообразие дороги грех было бы пожаловаться. Ехали мы и по снегу, и по грязи, и по сухой пыльной дороге попеременно.

28. Вот оне опять, Русские избы. В каждом дворе у ворот висят на шестах сделанные из сена махорки, конские хвосты в миниатюре. Эти вывески показывают, сколько в каком дворе находится на постое драгунских лошадей. Вот оно Деликсанское ущелье. Спускаясь в него, вы видите на высоте по левую сторону разрушающуюся деревянную беседку. Сие бренное здание осеняет источник кислой воды, про которую ни больные, ни здоровые люди ничего не знают. Ущелье Военно-грузинской дороги, конечно, величественнее, грознее, но за то ущелье Деликсанское живописнее, разнообразнее. Здесь виды меняются на каждом шагу; это картинная галлерея Закавказской природы. Для геологов — это разогнутая книга, написанная огнем и водой.

Март.

1. Мы ехали по равнине, окаймленной горами. Вправо тянулась цепь гор, принадлежащих к безчисленным ветвям Безобдала; влево виднелся обрывистый берег Куры, за ним синеет полоса высот Кахетии, а выше этой полосы гребень Кавказа. Воздух жаркий, дорога пыльная, поля обожжены, обнажены от чернозема, глинисты, худы, бледны, как лица местных жителей. Здесь на всякую пашню пускается вода из речек посредством многочисленных канавок. Это единственное ея удобрение. Мы переезжали чрез русла больших, как видно, рек, но рек мы не видели: их нет дома, разбрелись по полям. Целое лето будут они гулять по полям и лугам, а на зиму возвратятся домой и поднимут кутеж, да такой, что держись только мостовая управа благочиния.

В два часа мы въехали в Елисаветполь. Сперва мы ничего не видели кроме высоких глиняных заборов, высочайших чинаров и необозримых садов. Потом начали показываться там и сям двухэтажные домики приятной Персидской архитектуры. Наконец, узрели мы крепость, мечеть с двумя высокими и круглыми минаретами, площадь, обсаженную кругом вековыми чинарами, лавки, людей в остроконечных Персидских шапках с крашенными бородами и ногтями. Мы остановились в домике, снаружи невзрачном, а внутри расписанном, как чертог в Тысяче одной ночи. Здесь крыши уже не плоски, а горбаты. Преобладающий строительный материал — глина. Женщины закутаны в чадры. [82]

2. С утра потянулись из города фургоны, плотно нагруженные Татарами разных размеров, которые шумели и стреляли из пистолетов прямо в лицо тому, кто на улице останавливался посмотреть на них. За фургонами тянулись всадники, кто на коне, кто на ешаке. Это Магометанское население города отправлялось в колонию Еленендорф праздновать там свой ловруг, новый год. Колония Еленендорф прекрасно устроена. Колонисты делают хорошие фургоны и дурное вино. Последнее, впрочем, без затруднения потребляется Елисаветпольскими Шиитами, которые во время своих праздников затем и ездят к Немцам, чтоб у них свободно, вне надзора жен и эффендиев, упиться запрещенной влагой. Сами же колонисты отличаются трезвостью и строгостью нравов. Пение мирских песен, музыка и пляска им воспрещены. Девушка, сделавшая невзначай антраша, и парень, свиснувший самым невинным образом, штрафуются денежной пеней в пользу кирки.

5. Здешняя мечеть построена в начале семнадцатого столетия шахом Аббасом. Исполинские чинары, осеняющие дом молитвы, гораздо старше его. Здание имеет вид опрокинутого горшка или Татарской островерхой фески. Вокруг мечети устроены кельи, как в наших монастырях. В некоторых из келий дети обучаются грамоте. Во дворе мечети проведена вода, которою молельщики совершают омовение пред тем, как хотят войти в храм. Паперть уставлена туфлями. Сторож, вооруженный палкой с крючком, приводит их в порядок. Тут есть туфли богатые и бедные, туфли мирян и духовных лиц. Последния непременно зеленого цвета, и пятки их раззолоченные. При выходе из мечети каждый молельщик, вложив ноги в свои туфли, умывает себе лицо водой, плеснутой ему на руку из кувшина, находящегося в руке сторожа. За это к ногам сторожа падает медная монета. Если эта монета содержитъ в себе две копейки, то рука, бросившая ее, опускается долу и бессовестно поднимает оттуда одну копейку сдачи.

Всю вторую половину месяца мы провели в странствованиях по местам квартирного расположения 8 и 9 драгунских полков. Зябли мы под снегом на высотах Гокчинского озера и утирали пот с лица под знойным солнцем на углубленной равнине Елисаветпольского уезда. Гокчинское озеро, это удивительный (как сказал бы Русский путешественник осьмнадцатого столетия) феномен натуры. Оно лежит на значительной высоте, на темени гор. «На горах станут воды». Его положение имеет некоторое сходство с Агданшовским лиманом, что на Таманском полуострове но оно [83] гораздо обширнее: оно поглощает несколько сот речек и ручъев, а испускает из себя одну только речку Зангу, текущую к Эривани. Оно изобилует рыбой, преимущественно и, кажется, исключительно, форелью. У гористого берега, между Армянским аулом Чубухлами и Молоканской деревней Еленовкой, выдается из пучин озера обнаженная скала. На ней стоит древний Армянский монастырь. Пролив, шириною в версту, отделяет этот островок от материка. Почтовая дорога в Эривань идет по скату прибрежных высот. В некоторых местах можно из тарантаса выбить трубку прямо в озеро.

Поля по дороге к Елисаветполю зеленеют хлебом, выросшим уже в полчеловеческого роста и выбросившим колосья; а самый Елисаветполь, город построенный развернутым фронтом, утопает в зелени. Мы распивали чай в садах, под тенью столетних чинаров, при криках залихватских драгунских песенников. За несколько дней до нашего приезда были в Елисаветполе княжны Орбелианова и Чавчавадзева, возвращавшиеся из плена от Шамиля. Они попались в его лапы 1854 года, во время дерзкого и кровопролитного вторжения его в Кахетию. Бедные женщины, избалованные светским воспитанием, изнеженные роскошью, должны были сделать несколько сот верст трудного горного путешествия, то толкаясь на костлявом крупе Лезгинской клячи, то карабкаясь на четвереньках по крутым скалистым тропинкам. Потом они должны были провести девять месяцев заточения в одной из тесных и мрачных землянок Иденей, столицы Шамиля, питаясь ячменным хлебом и остатками мяса на кости, побывавшей на зубах имама. Одна из них в день плена была посажена на круп коня, позади широкоплечего Лезгина. Одной рукой держалась она за пояс своего кавалера, а в другой держала своего грудного ребенка. Вдруг прошумело Русское ядро. Она вздрогнула и уронила ребенка. Несчастная мать молит разбойника остановиться и поднять дитя. Напрасно: разбойник счел безполезным останавливаться из-за такой безделицы. После ребенок, уже мертвый, был поднят своим отцом. На ночлеге, в горах, дрожащая от холода пленница просит прикрыть чем-нибудь ея оледенелые члены; на неё набросили одеяло. На другой день утром в покрышке, обогревшей её, пленница узнала одеяльце, в которое был завернут погибший ребенок. За освобождение пленниц Шамилю возвращен его сын, офицер нашей службы, воспитанный в Пажеском корпусе, и заплачено 40000 руб. сер. из государственной казны. [84]

В погроме Кахетии, независимо от войск и военноначальников, винят нуцвала (старосту) богатейшего и наиболее пострадавшего селения, Цинондал. По существующему в Грузии обычаю из жатвенного времени нуцвал имеет день, в который работает на него все подведомственное ему население. Случилось, что кровавый день Шамиля был вместе и корыстный день нуцвала Цинондальского. Напрасно с раннего утра скакали от передовых постов гонцы с известием, что неприятель спускается с гор к Алазани, нуцвал не хотел потерять свой день и выгнал народ в поле. Тогда толпы Шамиля нахлынули на беззащитное селение и на поля, где жители, вооруженные одними серпами и рассеянные в безпорядке, разумеется, не могли оказать никакого сопротивления.

При нас происходил въЕлисаветполе наряд милиционеров в пеший Грузинский полк. Это что-то в роде казачьих полков прежних времен, времен не то чтоб Очаковских и покоренья Крыма, а неурядничья и произвола и несправедливостей, которые были одному Богу известны. Впрочем Грузинский пеший полк имеет гренадерский бой, хотя барабанов и не имеет. Это отличие пожаловано ему вот по какому случаю.

В 1837 году, во время путешествия покойного Государя по Закавказью, командовал реченным полком полковник князь Ясса-Андроников, человек продувной или, как у военных людей говорится, ловкий человек. Чтоб показать августейшему путешественнику образчик пешего Грузинского полка, назначено было нарядить от того полка на Кодынскую почтовую станцию почетный караул. В полку были люди бедные и невзрачные, а в окрестных деревнях не было недостатка в людях рослых, жирных и богатых. Вот этих-то людей заблагорассудил ловкий человек, князь Ясса, убедить облечься в праздничные чохи, обшитые галунами, и в вооружение, блистающее богатой оправой, да и стать у Кодинской станции под знаменем Грузинского пешего полка. За этот легкий труд пообещаны суррогатам большие царские милости. Стали. Зурна визжит, бубен ей поддакивает. Государь приезжает и, восхищенный богатырским видом национального почетного караула, жалует пешему Грузинскому полку гренадерский бой. «Что такое нам пожаловали?» спрашивают простодушные Грузины по отъезде Государя. — «Барабанный гренадерский бой», отвечают им. «Как, барабанный бой? Так Ясса заманил нас сюда, чтоб подвести под барабан? Мама-дзагла! мы же с ним разделаемся». И разъяренные мужики ищут [85] отправить ловкого человека в преисподнюю кладовую отживших людей; но ловкий человек смекнул делом и скрылся (Здесь большой перерыв в рукописи. Автор не записывает ничего, оставив пометку “Nil novi" (т. е. ничего нового). С. Фарфоровский).

Май.

Первый день месяца Флоры был пасмурный и холодный, но за ним последовали дни тихие и теплые.

24. Утром войска второй колонны стянулись к Арпачайской переправе, построились четыреугольником, сняли шапки на молитву. По средине этого одушевленного редута совершено напутственное молебствие. Солнце жгло в открытые нами головы. Солдаты теснились около налоя и сыпали на него медные деньги. По окончании молебствия главнокомандующий обратился к офицерам с речью, в которой убеждал пехотных офицеров делать походы на собственных ногах. Затем войска перешли чрез Арпачай, на Турецкую сторону и потянулись по Гихнинской дороге. На этой дороге Гудович и Паскевич нашли фельдмаршалский жезл, а князь Бебутов Андреевскую ленту. Часа за два до вечера мы пришли в сел. Пирвалей и у этого селения, на левом берегу Карс-чая, расположились лагерем.

25. Юзбаши села Пирвалея явился к нам с поклонами и с петухом в руках. Петуха поверг он к нашим стопам для снискания нашего благоволения. Не принял ли он нас за эскулапов? Вестник измены и отречения оказывается беззаботным весельчаком. Привязанный к нашему штабу, attache a notre etat, он поет так же громко и свободно, как певал, бывало, в подведомственном ему курятнике.

26. Три рубля, пожертвованные каждому солдату за Курюк-дарскую победу и только теперь дошедшие до солдатских рук, наполняют палатки пехоты шумом веселья. Через Карс-чай устроены из арб два моста.

27. По переправе на правую сторону Карс-чая, мы перевалили через Караял и разбили палатки на знакомом нам поле. Дождь и небольшой град запечатлели появление наше на этом поле битвы и разрушения.

31. Ветер шумит по полю, облака разгуливают по небу, Карс-чай плещется в своем каменном корыте, Русский лагерь стоит над Карс-чаем, Русский полководец думу думает. [86] Шахматная доска раскинута, пешки расставлены. Наш главнокомандующий двинул пешку и ждет, какой ход сделает мушир; а мушир тяжел на подъём, и соображение у него неповоротливое. Не что Джон-буль, злодей, ему даст толчка и подскажет, как ступить.

Июнь 3. До настоящего времени находился в наших руках санджак Шурагельский, пограничный с Александропольским уездом и служивший театром войны до нынешней весны. Он населен Армянами и Каракалпахами. С этого населения мы взяли в прошлом году багру (хлебную подать). Из людей, способных носить оружие, мы сформировали милицию. С наступлением нынешней кампании, едва наш штык сверкнул на холмах Анатолии, как уже спешатъ отпасть от Оттоманского владычества и передаться нам санджаки: Ардаганский, Заришадский и Галдырский. Начальники сих областей явились к главнокомандующему с предложением быть покорными нашему правительству. Главнокомандующий чертит новые границы санджакам, учреждает в них свое правление, оцепляет их своими линиями. В одном месте будет заткнута пика Донца, в другом повешена сабля Ширванца, в третьем положена на подсошке винтовка.

14. Большей частью наших сил произведено наступление к Карсу. Мы шли отдельной колонной справа, прямо против Карадага. Овраг Куру-дара, по предписанию начальства, служит нам Ариадниной нитью. Подойдя версты на три (а фланги и ближе того) к линии передовых Карских укреплений, войска остановились в боевом порядке. Наша колонна стояла близехонько к редуту, из которого был открыт огонь по линейным казакам 4-го числа. В этом редуте особенно и по всей линии вообще заметно было большое движение. С нагорных укреплений войска спускались вниз. Вдоль линии окопов по внешнюю сторону проехала тихим шагом пестрая толпа с большим красным знаменем. Не была ли это духовная, молитвенная процессия, призывавшая свыше, от жилища Пророка, крепость валу и груди правоверных. Судя по войскам, стоявшим на шанцах, число гарнизона не соответствует множеству и обширности укреплений, нагороженных вокруг Карса, т. е. вокруг города и старой цитадели, уже не носящей оружия. По имеющимся у нас сведениям, всех войск состоит на продовольствии в Карских редутах до 24000 челов. В счету Лазы, призванные на защиту последнего оплота Анатолии; их, говорят, будет человек с тысячу. В этом же счету и кавалерия. Последней должно быть немного. [87]

16. Наш лагерь передвинулся от Мерарадишка к Ханы-кёву. Bсe вперед. Aurelien disait que les guerriers doivent faire couler le sang des ennemis et non des pleurs des citoyens (Аврелиан говорил, что воины должны проливать кровь неприятелей, а не слезы граждан).

17. Половина нашего отряда со всем лагерем и вагенбургом осталась на месте, в виду Карса, а другая, под личным начальством главнокомандующего, двинулась налегках правой стороной Карс-чая по большой Эрзерумской дороге. Наша кавалерийская колонна шла сзади. Миновав скалу Гелин-кая (Невесткин Утес) по правую сторону и перейдя пересекающий дорогу ручей Хоршан-Агал-Су, мы повернули левым плечом, перебрели на левый берег Карс-чая и здесь имели привал. Пехота с обозом переправилась выше нас у сел. Боюк-Текше. Близ этого селения виден ров. По росказням стариков он изрыт Персидским полководцем Таймаз-ханом для отвода Карс-чая в сторону. Во дни оны, Таймаз-хан осаждал крепость Карс. В одну бессонную ночь забилась в остроконечную шапку хана остроумная мысль совратить Карс-чай с пути истинного и тем лишить осажденных воды. Задумано и сделано. В одно туманное утро, осажденные увидели, что Карс-чай изменил, бежал от них без всякой уважительной причины. Протирают бедные люди глаза, смотрят-посмотрят, ждут-подождут, не одумается ли Карс-чай, не придет ли, не принесет ли водицы. Нет, не идет Карс-чай, не несет обычной ноши. Жажда томит осажденных, а Таймаз-хан самодовольно поглаживает свою крашеную бороду. Вот, вот, думает, выползут из своей трущобы и распластаются у моих туфлей. Вай, вай, не погуби, не дай засохнуть во цвете лет; в твоей руке, стало быть, источник жизни. Но не тут-то было. Осажденные взялись сперва за ум, а потом за лопату и добыли себе воду из колодезей.

20. Наша передовая колонна поднялась с полуночи, двинулась по тесному ущелью вперед, к сел. Янги-кёв (Новоселица) и сделала там привал. В этом селении найден значительный склад ячменя, пшеницы и сухарей. Позавтракав Турецкими сухарями и оставив часть войск при складе, для охранения его, мы пошли опять по ущелью и в полдень заняли сел. Кара-урган. Селение было пусто; только человек девять Греков работали в пекарне. Главный пекарь указал нам амбар с сухарями, с мукой, с пшеницей. Всего много. Нашим Курдам позволено набрать муки. Они [88] бросились в амбар, толпой, кто с мешком, кто с плащем. Между тем Мусульмане наши вышарили в пустых саклях улей с пчелами и бросились выдирать из них мед с жадностью истинно медвежьей. Вечером из Турецкой муки по всему лагерю пеклись леваши на камешках и варились галушки в малых котелках. Последнее обстоятельство было не по сердцу некоторым сердобольным полковым командирам. Один из них, подойдя к графу (Нирод? П. Б.), говорит ему с самым простодушным негодованием: «Беды наделала эта Турецкая мука, чтоб ея совсем не было! Люди завели стряпню галушек и жгут, канальи, котелки.... Котелки, изволите видеть, форменные; им положено быть при чемодане в троке. С какой же стати на огонь-то их ставить? На то есть артельные солдатские котлы». Из неприятельских запасов, нами найденных, мы забрали сухарей и сколько могли ячменя. Остальное сожгли, пекарни разрушили, пекарей взяли с собой. Всех неприятельских запасов уничтожено нами до 20000 четвертей.

24. Из Карса неприятель ничего не предпринимал против наших войск, остававшихся на позиции при сел. Ханы-кёве. Мушир верно чувствует себя неловко. Советник его сэр Виллиам, как видно из одного перехваченного письма, уже намерен дать тягу из Карса, из этого дырявого полога, сквозь который налетают комары.

Страна, нами пройденная, прекрасна. Климат свежий и здоровый. Земля плодородна, обильно орошена водой, снабжена лесом и другими строительными материалами; нигде не встретишь ни садового дерева, ни огорода, ни хорошо разработанной дороги, ни хорошо устроенного моста, ни мызы, ни даже дома. Деспотизм и невежество стоят с бичем на черте естественного состояния человека и говорят: не выходи! Селенья состоят из тех же нор, какие мы видели на Арпа-чае. Мечети мрачны и грязны. Нет в них и тени того благолепия, какое мы привыкли видеть в наших даже беднейших домах молитвы. Здесь ко всякому собственному названию деревни прибавляется кёв, как в Персии ченни. То и другое значит селитьба; ко всякому названию реки прибавляют чай, что и значит река.

27. Обед у главнокомандующего. Обедало 14 человек. В этом числе личностей было 10 наций: Немец, Черногорец, Поляк, Швед, Чухонец, Грек, Грузин, Армянин, Куртин, остальные Pyccкие. Во время обеда прибыли парламентеры из Карса: один [89] кавалерийский офицер, другой лекарь. Первый исполин, второй пигмей. Эти неравномерные люди препроводили в наш лагерь наших раненых духанщиков Грузин, взятых в плен баши-бузуками назад тому с неделю. Гоняясь за барышами, отправились эти духанщики на 20 арбах самовольно из нашего лагеря в Александрополь. Ни прикрытия, ни оружия при них не было. Были только при них порожние бурдюки да туго набитые кисы. На них наткнулась небольшая шайка баши-бузуков и без труда овладела ими, при чем некоторые из них были ранены саблями.

Турецкий офицер одет в синий короткополый двухбортный кафтан, с бархатным воротником и в серые клетчатые панталоны. С боку кривая сабля, на голове феска. Сапоги на нем большие, грубо сшитые, а походка у него тяжелая, увесистая. Малорослый лекарь одет в Европейское цивильное платье, а на голове феска. На вопрос: в какой он состоит должности, он отвечал с важностью, которая совсем не шла к нему: je suis chirurgien en chef de 1'armee d'Anatolie (Я главный хирург Анатолийской армии).

Июля 1. Из Карса каждый день выбегают в наш отряд баши-бузуки, кавалерийские солдаты, штуцерные стрелки, обыкновенные пехотные солдаты, а также торговые, рабочие и других сословий люди. Из показаний их добыты следущия сведения о настоящем положении Карса. Цены на жизненные припасы в короткое время удвоились. Звонкой монеты в обращении немного. Бумажные деньги ходят с понижением 20% их указной ценности. Городская жизнь идет своим чередом, но с каждой нашей рекогносцировкой под стены Карса в городе происходит смятение: лавки закрываются, базар разбегается, Мусульманское население берется за оружие. Этому населению розданы ружья, а христианскому нет. Для доставления гарнизону печеного хлеба непрерывно работают 12 пекарней. Средняя из них делает в сутки пять печев, а в каждом печеве заключается 250 таинов, суточных рационов. Одиннадцать пекарней снабжают хлебом солдат и баши-бузуков, а двенадцатая офицеров и госпиталя. Рабочих при пекарнях 40 человек, все Греки. Работают они по порядку. Дров и соли у них мало. Для получения первых подрядчик покупает на слом старые дома, а для приобретения последней покупкою из частных магазинов требуется иногда содействие полиции. Содержание солдата до войны было лучше, во время войны сделалось скуднее. Жалованье получается неисправно. Мушир [90] показывается не так-то часто. Он человек не совсем нового покроя, носит бороду и плохо разумеет строевую службу. С Энглиз-пашею (Виллиамсом) он не ладит; за то и действительного весу имеет мало. Один из пашей, Керим-паша, и Виллиамс ворочают делами. Гарнизон не перестает упрочивать прежния табии (укрепления) и возводить новые. Карс дышет не свободно. Эрзерумская дорога его дыхательное горло. Заняв эту дорогу, мы сдавили ему глотку.

2. С полуночи выступил из лагеря кавалерийский отряд с одной конной батареей. Он потянулся в направлении к Ардагану, левее от Карса.

3. Взошедшее солнце осветило упомянутый отряд недалеко от сел. Чахмаха, за которым высятся северные укрепления Карса. Полк регулярной Турецкой кавалерии спустился из этих укреплений и простоял на полугоре, в полковой колонне, пока Русский отряд перетянулся чрез глубокий овраг и пошел себе дальше, огибая Карс с Запада на Восток. Мы видели тыл Карса. Мы прошли за кулисами этой арены, на которой скоро польются ручьи человеческой крови. Карс-чай течет по равнине, у подошвы горы. Вдруг, как испуганный конь, он запнулся, бросился в сторону, к горе, рассек эту гору поперек и помчался далее, опять в прежнем направлении. Вот на этом то прыжке в сторону, в глубине поперечного разреза горы, сидит Карс. По одну сторону реки высоты Карадага, по другую Чахмах.Первый неприступен, последний гораздо снисходительнее. Здесь Турки поместили свои лучшие войска и отсюда ожидают приступа.

Пройдя несколько верст вниз по левому берегу Карс-чая, мы открыли у дер. Мелин-кёв Турецких фуражиров и схватили несколько человек из них, в том числе одного офицера. Шайка баши-бузуков, бросив везенные ею вьюки травы, успела перескочить на другой берег Карс-чая. Наши Карабачи преследовали её и имели с ней пустую перестрелку. Взятие неприятельских фуражиров послужило Черкесам поводом к грабежу. Пример Черкесов увлек Курдов. Чрез несколько часов небо задвинулось серыми тучами. Пошел холодный дождь. Отряд наполнился награбленными кобылами и ешаками. Жеребцы огласили воздух ржанием, ешаки подняли свой отвратительный рев. Турки, хозяева заграбленных животных, бежали пешие за отрядом и выли. Ненастнейший из вечеров наступил. Мрачная была картина. Отряд ночевал в глубокой долине, на берегах речки Джелауза. [91]

4. Проведя целый день в безплодных поисках по дорогам, ведущим в Карс из Ардагана, отряд имел ночлег на речке Инжа-су, у пустого аула.

5. Снявшись с ночлега, отряд вторично направился в Джелаузскую долину, перешел речку Джелауз и потянулся по трудной горной дороге, в направлении к Ардагану. После значительного перехода продолжительный привал. Не идут ли войска на подмогу осажденному Карсу? Не везется ли туда казна, или хлебец, или зелье огнестрельное? Нет, нигде не видно ни подмоги, ружьями сверкающей, ни арбы с колесами безшинными, вместе съ осью вертящимися, с хозяевами, трубку молча курящими, ни коня черводарского, крашеной гривой потряхивающего, бубенчиками гремящего. Только ветер шумит по скалистым гребням гор. Солнышко начало спускаться к Западу. Отряд поднялся, встряхнулся, зевнул, повернул коня назад и пошел вспять по своим следам. Вот уже солнце красное с неба свалилось, вот уже молодой месяц всплыл на Западе, и около него одна звездочка увивается, одна одинешенька, сердечная; вот уже и темень тьмущая овраги наполнила, на горы взгромоздилась, а отряд все идет. Он Карс обходит. Тишину соблюдать приказывают, трубки курить не велят.

Отряд возвратился в лагерь, где главнокомандующий его встретил и пропустил мимо себя. Что за пестрая вереница! Драгуны, Линейцы, Донцы, Черкесы, Армяне, Татары, Курды...

13 Июля 1855 года. Лагерь при с. б. Текме.

Добровольно вышедший из Карса, Арабестанского корпуса 4-го кавалерийского олая, 3-го бемока рядовой Мамед-Сане-Юсуп-оглы рассказывает. Я родом Грек из Бейрута. Воспитан я был в Греческой вере, но одно обстоятельство, угрожавшее мне виселицей, заставило меня сделаться Мусульманином. После сего я был принят на военную службу, к чему имел собственную охоту. Служу я уже шестой год и в Карсе нахожусь третий год.

Наш олай расположен на Чахманской стороне, в Али-паша-табии. Он состоит из 4 бемоков, а в каждом бемоке находится от 70 до 95 человек. Миралой, командующий нашим олаем, зовется Кадыр-бек. Наш олай зимовал в окрестностях Ардагана, откуда пришел в Карс в первых числах Мая. В течении месяца Мая, продовольствие нам шло без малейшего недостатка. Мы получали хлеба 3/4 ока (300 драхм), имели мясную порцию и плов. С наступлением же Июня и далее до 1юля, отпускавшееся нам продовольствие убавлялось все более и более. Наконец, с первых чисел Июля, войскам начали давать только по 1/2 ока хлеба и пустую [92] кашицу без мяса. Если и случится, что дадут мясную порцию, то разве один раз в десять дней. Так как на мне лежала обязанность постоянного приемщика фуража и, отчасти, провианта для эскадрона, то по этому случаю я имел знакомство с людьми, служащими при провиантских магазинах, и от этих людей, в особенности от одного христианина, Грека, весьма хорошего моего приятеля, я слышал заподлинно, что всех имеющихся в Карсе хлебных запасов может достать от 1-го числа Июля вперед на 40, а самое большее на 45 дней, и то при самых ограниченных дачах, а именно: если отпускать на каждого человека в сутки по 200 драхм, или, что то-же, по 1/2 ока хлеба. Рису же может достать только на 30 дней, если отпускать в сутки на одного человека по 27 драхм (18 золотников). Отпуск зернового фуража для продовольствия строевых лошадей (как значится по веденной мною в эскадроне и при сем представляемой расходной тетради) производился следующим образом: месяца Июня в сутки на одну лошадь с 1 числа до 18 — 3 ока; с 18 Июня до 4 Июля — 2 ока. 4-го Июля выдано по одному оку на лошадь, и затем отпуск ячменя из магазина прекращен. А как наш олай забил экономию 1000 ок, то этим количеством экономического ячменя приказано довольствовать лошадей той части олая, которая выходит на аванпосты. В этот наряд выходило от нашего олая на день полвзвода, а на ночь один эскадрон. Означенное довольствие расчитано на 15 дней. Остальные же лошади в течение этого времени никакой дачи ячменя получать не должны. По прошествии же 15 дней (так по крайней мере объявлено), опять будет производиться дача ячменя всем лошадям в полку. Распоряжение это сделано, говорят, потому, что в течении означенных 15 дней лошади могут еще перебиваться кое-как травою, а потом, может быть, и травы нельзя будет доставать. Вышеупомянутая экономия составилась оттого, что полк требовал фуража на лишних лошадей, которых на лицо не было. А сверх того было предписано от меджелиса, чтобы полк оставлял в экономии от каждой суточной (на весь полк) дачи, то 25, то 30, то 35 ок ячменя. Лошади в нашем олае в настоящее время все вообще худы, а в Мае были они в весьма хорошем теле. Назад тому с неделю произведена, как говорят, по предложению Энглиз-паши, следующая перемена в вооружении нашего олая: в двух бемоках у половины людей отняты пики, и наместо их даны пехотные ружья, которые возятся на погонном ремне за спиной. Штыков при этих ружьяхъ нет. Ружья эти даны вероятно с тем, чтоб увеличить число карабинеров, так как их слишком мало.