ДЕЙСТВИЯ

2-ГО БАТАЛЬОНА ШИРВАНСКОГО ПОЛКА ПОД ГУНИБОМ.

по поводу статьи:

ПОКОРЕНИЕ ДАГЕСТАНА В 1859 ГОДУ.

(См. «Военный Сборник» за 1863 г., № 11, статья: «Покорение Дагестана в 1859 г.»)

В № 11 «Военного Сборника» 1863 года помещена статья: «Покорение Дагестана в 1859 году» (из дневника кавказца), подписанная буквами С. К. Автор этой статьи писал ее в опровержение статьи г. Д. Г., под заглавием: «Обзор последних событий на Кавказе». Чтобы приобресть более доверия читателей, автор выставил себя действующим лицом, упоминая, что он имел счастье находиться в отряде генерал-адъютанта барона А.Е. Врангеля, а в день штурма Гуниба был при генерале Кесслере и участвовал в бою вместе с ширванцами. Статья г. Д. Г. мне неизвестна, но я уже несколько раз читал о деле ширванцев, которых будто бы двинул полковник Кононович, при штурме Гуниба, и потому я считал это только повторением ошибки первой реляции, писанной наскоро после боя, когда участие каждой части войск не было в подробности известно. Но г. кавказец, который в своем дневнике, на страницах 74-й, [150] 75-й и 76-й, заявляет печатно, что он дрался с ширванцами в пещере против горцев, должен был знать обстоятельства дела лучше, а не писать свои фантазии и выдавать их за истину. Я никогда не выступал на литературное поприще; но дневник г. кавказца вызвал меня заявить печатно о деле ширванцев, в котором я был главным действующим лицом, 25-го августа, при штурме Гуниба.

23-го августа, вечером, когда уже смерклось, полковник Кононович, с 1-м батальоном Ширванского полка, которым командовал майор Лященко, отправился к стенам Гуниба, а с ним инженеры: капитан Фалькенгаген и поручик Зыбин; полковник Кононович – с целью расположить цепь и резервы как можно ближе и удобнее под стенами Гуниба, с восточной стороны, а гг. инженеры – чтобы розыскать место, удобное для устройства брешь-батареи. В прикрытие инженеров были вызваны 60 человек охотников из вверенного мне 2-го батальона, и с ними вызвался идти поручик Запорощенко. В час ночи полковник Кононович, с инженерными офицерами и охотниками, возвратился в лагерь, оставив 1-й батальон на позиции под стенами Гуниба. От инженеров, живших у меня в палатке, я узнал, что поиски их об удобном месте для устройства брешь-батарей были безуспешны, что команда охотников была открыта неприятелем и осыпана градом пуль и камней, которыми пять человек слегка ранены. То же донес мне и поручик Запорощенко. 24-го августа я получил приказание полковника Кононовича вечером выступить с тремя ротами под стены Гуниба, сменить 1-й батальон и не предпринимать никаких наступательных действий против Гуниба. При этом инженер-капитан Фалькенгаген просил меня осмотреть повнимательнее местность, не найду ли я прикрытого места для устройства брешь-батареи. Перед вечером заехал в наш лагерь адъютант Граббе и сообщил, что он возвращается из апшеронского лагеря, куда передал приказание генерал-адъютанта барона Врангеля охотничьей команде Апшеронского полка сделать ночью попытку взойти на Гуниб. С этими поручениями и сведениями, в девять часов вечера, я выступил из лагеря с 5-й и 8-й стрелковыми ротами и, прийдя под стены Гуниба, сменил майора Лященко, который с 1-м батальоном отправился в лагерь. В двенадцать часов [151] ночи я с 40 охотниками отправился осматривать местность и нашел, во ста шагах от стен Гуниба, две глыбы скал, на близком расстоянии одна от другой, и между ними удобное место для помещения трех орудий. Скалы могли прикрыть прислугу от навесных выстрелов из боковых завалов, а фронт можно было бы прикрыть турами. С этим открытием я возвратился в цепь. Из лагеря пришел ко мне инженер-поручик Зыбин и привел товарища своего, инженер поручика Тотлебена, горевшего нетерпением побывать в бою, хотя болезненное состояние его требовало решительного лечения, а не бивуачной прохлады. Зыбин возвратился в лагерь, а Тотлебен остался со мною ночевать. С неприятелем велась ночью пустая, безвредная перестрелка и крупная брань на словах. На рассвете Тотлебен дрожал от холода и потому отправился в лагерь. Я поручил ему передать Фалькенгагену о моей находке и просил пригласить его ко мне, чтобы он сам мог осмотреть избранное мною место. Едва Тотлебен пошел, как батарея Шамиля открыла по цепи огонь из трех орудий картечью; вместе с тем и ружейная перестрелка в цепи закипела живее. Более часа длилась эта перестрелка. Неприятельские орудия сделали 19 картечных выстрелов по нашей цепи, и вдруг выстрелы замолкли. Я схватил зрительную трубу, навел ее на высоты и заметил суматоху на неприятельской батарее. Из-за завалов начали показываться головы мюридов. Слышно было, что они что-то кричат друг другу, но что именно, разобрать было нельзя. В памяти моей блеснуло вчерашнее приказание апшеронцам идти на Гуниб; воображение представило, что они уже дерутся в рукопашную, и я крикнул моим ротам: «ура! на Гуниб, братцы!» Бегом бросились мы к неприятельским стенам. Панический страх овладел горцами: как стая испуганных воробьев, они поднялись из-за стен и завалов, бросились бежать вверх и тем открыли себя нашим выстрелам. В одну минуту мы были у стены, построенной на скате горы, бойницы которой были слишком высоки для нас; поэтому я приказал солдатам становиться друг другу на плечи и занять бойницы; вслед затем начали ломать ворота. В это время горцы столкнули с батареи одно горное орудие с лафетом, которое, звеня, пролетело над нашими головами. Ворота не уступали [152] нашим усилиям. Вследствие этого прапорщик Корганов, а за ним несколько солдат были пересажены через стену. С неимоверною быстротой они разбросали дрова и камни, заграждавшие ворота, на столько, что мы ползком могли поодиночке протискаться в ворота. Едва сто человек перебрались за стену, я быстро двинулся вслед за отступавшим неприятелем, чтобы не дать ему времени опомниться и запереть вторые ворота на верхнем уступе. Преследование по горной тропинке на высоты продолжалось на протяжении более трех верст. Многие горцы, утомленные быстрым бегом и не надеясь удержать нас, садились у дорожки, надевали свои папахи на винтовки и сдавались нам в плен. Добежав до вторых ворот, которых горцы не успели затворить, я остановился на время, пока стянутся роты, и затем ворвался. Горцы поджидали нас за воротами, у опушки леса; но наш дружный залп и удар в штыки отбросили их в лес. Заняв опушку цепью, я подождал, пока соберутся отсталые солдаты, и когда большая часть людей собрались, я расположил за воротами, где по высотам оставалось еще много горцев, стрелковую роту с поручиком Запорощенко, чтобы прикрыть наш тыл; 10 человек, с одним унтер-офицером, я поставил у ворот извнутри, для прикрытия их и двух отбитых орудий; 8-й роте, с капитаном Самойловичем, я приказал занять цепью лес, а сам, с 5-ю ротою и капитаном Беляевым, побежал в обход леса, чтобы отрезать партию горцев от аула Гуниб. При мне находился прапорщик Корганов. В это время мы заметили, на высотах с правой нашей стороны, штыки: то был 3-й батальон Ширванского полка, из колонны генерал-майора Торхан-Моуравова. Едва я обогнул лес, как увидел за ним, на чистой скалистой покатости, две партии, из которых одна только что вышла из леса, а другая была уже на средине площадки. Ружейный огонь 5-й роты заставил первую партию бежать обратно в лес, а вторую сдаться в плен и спуститься ко мне вниз. В это время подскакал ко мне адъютант и именем генерала Кесслера приказал остановиться. Обезоружив 60 человек пленных и оставив 15 человек с унтер-офицером для их конвоя, я отправил 5-ю роту, с капитаном Беляевым, для занятия высоты над лесом и приказал ему оттуда ударить в штыки чтобы выбить неприятеля [153] из леса. Прапорщика Корганова, с двумя конвойными, послал я за стрелковой ротой, для встречи неприятеля, когда он будет выбит из леса. В это время проехал генерал Кесслер и сообщил мне, что с другой стороны аула стоят апшеронцы, к которым он едет; при этом он приказал мне занять все тропинки, чтобы не упустить Шамиля, если он вздумает бежать. Едва 5-я рота начала наступление и стала выбивать горцев из леса, приехал полковник Кононович и передал мне, что 1-й батальон идет на Гуниб, куда и должен скоро прибыть. Он повернул лошадь и поехал ускорить приход 1-го батальона, а я, оставшись с десятью конвойными и со своим казенным денщиком, стал поджидать подкрепления. Горцы, окончательно выбитые из леса, ринулись в долину поодиночке, кучами и наконец целой толпой. Вся эта партия состояла из отчаянных мюридов, которыми предводительствовал беглый абрек Таймас, известный удалец и любимец Шамиля, бывший прежде нукером у покойного шамхала Тарковского. Таймас наткнулся на прапорщика Корганова, который убил его из револьвера (Три знака отличия, данные Таймасу Шамилем и снятые с него Коргановым, находятся у меня).

Партия до 100 человек прорвала цепь 8-й роты и бросилась к воротам, в которые я вошел. Там мой унтер-офицер и 10 рядовых загородили им дорогу. По трупам этих храбрецов партия прошла за ворота и лицом к лицу, на горной тропинке, столкнулась с 1-м батальоном майора Лященко. Партия вновь бросилась в рукопашный бой; но часть её пала на месте, а остальные сдались в плен. 1-й батальон потерял при этом 18 человек убитыми и ранеными. Маленькая шайка, до 20 человек, пробежала вблизи меня и засела в пещере на русле реки. Мой денщик и конвойные бросились их преследовать и окружили пещеру; к ним присоединились конвойные полковника Кононовича и еще несколько в одиночку шедших солдат. Вся эта толпа, воодушевляемая моим денщиком Григорием Шептуновым, бросилась на штурм пещеры; Шептунов был впереди всех. Бой был убийственный: мюриды легли на месте, но за то досталось и нашим молодцам. Шептунову выпали на долю две раны шашкою по голове, которою разрублен череп, удар [154] кинжалом по левой руке, после которого он не владеет пальцами, и пуля в правый бок, которая, пройдя брюшную полость, раздробила левую берцовую кость (За оказанную им храбрость, он, как нестроевой, Высочайшим приказом награжден знаком военного ордена св. Георгия 4-й степени).

В пещере найден был грудной ребенок женского пола, но женщины убитой не было. Сколько мне известно, во время боя не было офицера другого полка. Прапорщик Вриони также не участвовал в бою, а поднес только ребенка командиру полка после боя. Этими делами и окончился на Гунибе бой ширванцев колонны полковника Кононовича. С 1-м батальоном прибыла на Гуниб артиллерия и стала стрелять по аулу. Переговорщики Шамиля просили остановить действие артиллерии, потому что имам намерен сдаться, и затем начались переговоры о сдаче Шамиля. При начале штурма Гуниба, полковник Кононович был в разоренном ауле под Кегерскими высотами, верстах в пяти от меня, генерала Кесслера, которого он просил дать ему в помощь войск, так как его 1-й и 2-й батальоны без отдыха на службе, днем плетут туры, а ночью лежат в цепи. Следовательно, он и не мог мне отдавать приказаний. Майор Лященко, услышав, что я пошел на Гуниб, сам двинулся со своим батальоном за мной. 2-й батальон в деле на Гунибе потерял убитыми и ранеными 43 человека; в том числе был легко ранен капитан Самойлович. За дело на Гунибе, дума георгиевских кавалеров удостоила меня орденом св. Георгия 4-й степени, а четыре офицера моего батальона получили другие награды.

И в других местах записок г. кавказца я нашел значительные ошибки: так, на странице 55-й, он пишет, что генерал Ракуса был послан, с одним стрелковым батальоном, со взводом горной артиллерии и Дагестанским конно-иррегулярным полком, для занятия переправы чрез Андийское-койсу, тогда как с генералом Ракусою были посланы еще два батальона Дагестанского пехотного полка, несшие складной мост на сагратлинскую переправу.

На 56-й странице сказано, что 15-го числа отряд генерала Ракусы был усилен двумя батальонами, тогда как в этот день из пехоты только я, со вторым батальоном Ширванского полка, был назначен конвоировать генерала [155] Врангеля к сагратлинской переправе, где и оставлен для усиления колонны генерала Ракусы; генерал же Врангель возвратился в Аргуан с одной кавалерией.

На странице 68-й, г. кавказец говорит: «10-го августа войска расположились вокруг Гуниба в следующем порядке: на восточном фасе, со стороны аула Кегер, два батальона Ширванского полка, при четырех горных орудиях, под командою командира того же полка, полковника Кононовича; на северном фасе, под командою генерал-майора Тархан-Моуравова, другие два батальона Ширванского полка....» тогда как ширванцев 10-го августа вовсе не было на позиции. Я же, со вторым батальоном, в этот день выступил с Бетлинских высот к аулу Эгали, для встречи князя-наместника, откуда конвоировал штаб его до Кегерских высот с четырьмя ротами, а 7-ю роту оставил с вагенбургом на Бейлинских высотах; 18-го числа, вслед за наместником, прибыл я, с его вьюками и штабом, на Кегерские высоты, где застал расположенными лагерем остальные три батальона нашего полка, с полковником Кононовичем. Только 22-го августа ширванцы получили приказание выступить на позицию под Гуниб. Из них 1-й и 2-й батальоны расположились лагерем с восточной стороны, под командою полковника Кононовича, а 3-й и 4-й с северной стороны, под командою генерала Тархан-Моуравова.

На странице 72-й, г. кавказец говорит: «23-го августа 4-й батальон Ширванского полка занял позицию неподалеку от гунибских укреплений, поместив стрелков за каменьями; резерв остановился в очищенном жителями хуторе». Гунибские укрепления расположены с восточной стороны, где находились на позиции 1-й и 2-й батальоны, и первый из них занял эту позицию.

Из этих заметок читатели могут заключить, что г. кавказец не совсем верно вел свой дневник.

Бывший командир 2-го батальона Ширванского полка

Штанге.

Текст воспроизведен по изданию: Действия 2-го батальона Ширванского полка под Гунибом. По поводу статьи "Покорение Дагестана в 1859 году" // Военный сборник, № 9. 1864