ПЛЕН У ШАМИЛЯ

Правдивая повесть о восьмимесячном и шестидневном в (1854-1855 г.) пребывании в плену у Шамиля семейств: покойного генерал-маиора князя Орбелиани и подполковника князя Чавчавадзе, основанная на показаниях лиц, участвовавших в событии.

IV.

Последующие эпизоды похищения и возвращение хищников из-за Алазани. — Засада у горы Концхи.

Было уже сказано, что, в момент похищения, княгиня Варвара Ильинична Орбелиани стояла впереди всех, у дверей бельведера, и что горды прежде всех ее повели с лесницы. Поэтому и мы последуем за нею прежде, чем за прочими жертвами хищнического нападения.

Один из первых чеченцев, взошедших по лестнице на бельведер, приблизился к княгине Варваре Ильиничне и хотел взять ее за талию. Княгиня инстинктивно отстранилась от этого насильственного объятия. Тогда чеченец, кое-как порусски и кое-как погрузински, торопливо объяснил княгине, что ей бояться нечего. Княгиня, с [4] своей стороны, объяснила, что она желала бы по-крайней-мере быть взята вместе с своим ребенком; чеченец отказал в этом несчастной матери и, прекратив дальнейший разговор, взял ее за руку и повел с лестницы. Со второй лестницы он уже не вел, а нес на руках свою пленницу, перенес ее через весь двор и посадил у колодца.

Здесь он оставил княгиню, чтоб присоединиться к прочим грабителям дома, но, уходя, запретил ей трогаться с места и советовал прятаться от его товарищей, чтоб не потерпеть от них обиды. Предостережение это со стороны чеченца конечно было не что иное, как боязнь, чтоб кто-нибудь из его товарищей не завладел его живою и обещавшею хороший выкуп добычею в то время, пока он будет продолжать грабеж в доме.

Тем не менее, однакожь, такая попечительность со стороны дикаря ободрила княгиню так, что она решилась потребовать чтоб ей принесли ее сына. Чеченец обещал и ушел.

Через несколько времени княгине действительно принесли ребенка, но эта была Лидия, младшая дочь княгини Анны Ильиничны.

С малютки тут же сорвали одеяльце и пеленки, имевшие на себе кружева, и потому, вероятно, показавшиеся слишком роскошными.

Княгиня взяла на руки маленькую племянницу и [5] оставалась с нею у колодца до тех пор, пока другой горец не пришел и не взял малютки, сказав, что ее требует к себе мать, то-есть, княгиня Анна Ильинична.

Похититель же княгини Орбелиани долго не возвращался, оставляя ее в страшном положении свидетельницы всех сцен грабежа и опустошения.

Из-за своего колодца княгиня видела, как вывели из дому, а потом посадили на лошадей и вывезли за ворота г-жу Дрансе, детей и одну из нянюшек; она видела, как навьючивалось и вывозилось домашнее имущество, как поджигали дом.... Сестры своей княгиня в это время не видела, вероятно потому, что княгиню Анну Ильиничну вывели со двора пешком, а не на лошади, и, следовательно, легко было ее не заметить посреди конной толпы.

Когда почти вся толпа уже выехала со двора, очередь дошла до княгини Варвары Ильиничны. К ней возвратился ее похититель с четырьмя товарищами и предложил ей сесть на лошадь.

Лошадь и седло были прекрасные, и княгиня выехала так удобно и спокойно, как только это было возможно без привычки к мужскому седлу и с чувствами похожими на отчаяние в душе.

Одежда княгини, состоявшая из черного (траурного) суконного платья, осталась на ней нетронутою.

Переезд до р. Кизисхеви совершился довольно [6] медленно, но благополучно. В это время похититель и проводники княгини успели дать ей понять, что они знают, кто она, и знали ее мужа, когда он был в плену у Шамиля. Горцы прибавляли, что он был храбрый джигит, то-есть молодец, и тем заслужил их уважение.

До переправы ехали растянутою разбросанною толпою. Княгиню везли позади всех, и оттого она не могла видеть никого из своих домашних. Только, спускаясь к речке Кизисхеви, видела она вдали розовое платье кормилицы своего сына, и это несколько ее успокоило: она была уверена, что с кормилицею едет и ее маленький Георгий.

За рекою шествие продолжалось в прежнем беспорядке и разброде, до самого того места, где возвращавшуюся из Цинондал толпу ожидала засада под начальством капитана Хитрово, то-есть до горы Концхи. Здесь хищники соединились в одну массу для дружного бегства от неожиданно-встретившейся им опасности....

Но прежде, чем будет описано это мгновение, необходимо возвратиться к другим пленницам и посмотреть, что досталось каждой из них на долю, со времени похищения до минуты приближения их к засаде, то-есть с 8 часов утра до 6 часов вечера ¹. [7]

Возвратимся на бельведер.

В то самое мгновение, когда взяли и повлекли с лестницы княгиню Варвару Ильиничну, а за нею и княгиню Анну Ильиничну, г-жа Дрансе стояла на коленях и закрывала себе лицо руками, ничего не видя, что вокруг нее делалось, и только слыша крики, вопли детей и т. п.

Через несколько мгновений она почувствовала себя на руках горца с обнаженной и обритой головою, с красным лицом, с отвратительным запахом ².

Горец, показавшийся чудовищем испуганной француженке, понес ее с лестницы, которая под ними обрушилась. На нижней площадке со всех упавших, ушибленных и полумертвых от страха женщин (со всех, за исключением княгини Орбелиани и княжны Баратовой) была более или менее оборвана бывшая на них одежда.

Г-жа Дрансе в этом отношении потерпела не менее других. Безжалостные и бесстыдные грабители, торопившиеся захватить все, что только было возможно, разорвали все ее платье, и целым [8] остались на ней только рубашка, корсет и обувь ³. В таком положении вынесли ее на двор, посадили на порог старой прачечной и заставили держать в-поводу двух лошадей, пока сами ходили доканчивать расхищение дома. Г-жа Дрансе всегда боялась лошадей, но в эту минуту поняла, что нужно было повиноваться.

В то же время какой-то горец, в чалме (вероятно, мюрид), отогнал от нее чеченца, перенесшего ее с бельведера, и приставил к ней стражу из своих нукеров.

Оставаясь на указанном ей месте, г-жа Дрансе не видела никого из прочих соучастниц бедствия. Но в это время она успела прийдти в самосознание и привести в порядок свои мысли и ощущения. Отчаяние очень скоро заменилось надеждою в душе француженки.

Это доказывается тем, что, по собственному ее показанию, первою мыслию ее в это время была следующая: «Я вспомнила мою старушку-мать и моего десятилетнего сына, оставшихся во Франции, и сказала себе, что мне нужно только каких нибудь три года, чтоб успеть научить французскому языку одного из этих чудовищ, чтоб заставить [9] его понять меня и помочь мне возвратиться на милую родину» ⁴.

Часа через полтора, тот же чалмоносный мюрид приблизился к обнадеживавшей уже себя француженке и, приказав ей сесть на лошадь, позади одного из своих нукеров, отправился с нею вслед за остальной толпою....

Нукер, за которым сидела француженка, пригласил ее держаться покрепче за его пояс, что она и не замедлила сделать, заметив при этом, что чеченцы вообще сильны, ловки и статны….

Таким образом доехали до переправы через Кизисхеви. Скудная одежда г-жи Дрансе была совершенно вымочена при этом случае.

За рекою остановились на полчаса, и проводник г-жи Дрансе, вероятно, желавший предохранить ее от сырости, одел ее своей буркою, а потом предложил ей горсть муки, которую он вынул у себя из кармана. Г-жа Дрансе отказалась от этой жалкой и грязной пищи.

Дальнейшее шествие ее совершалось посреди стада быков, беспрестанно теснивших ее лошадь. [10]

Было и неудобно и опасно; но надо было все переносить с терпением.

Стадо, посреди которого следовала француженка, повели, как кажется, другою дорогой, то-есть не у подошвы горы Концхи, потому-что г-жа Дрансе не помнит никакой засады, никакой встречи с Русскими.

Но горцы часто опасались преследования; в нескольких местах пути они ускоряли ход стада и пускались почти вскачь….

Возвращаясь снова на бельведер, нам остается проследить приключения княжны Баратовой и княгини А. И. Чавчавадзе.

На бельведере княжна Баратова, как ужь и было сказано, стояла возле княгини В. И. Орбелиани.

Когда княгиню увели вниз по лестнице, княжну Баратову взял какой-то очень молоденький горец, лет шестнадцати или семнадцати. Этот юный похититель, если судить по его щеголеватому костюму и вооружению, принадлежал к какому-нибудь знатному чеченскому роду. Но он не надеялся на свои силы: княжна была исполнена жизни и цветущего здоровья; она могла отбиться от безбородого хищника. Поэтому он поспешил прежде всего связать ей руки, позади спины, крепкой веревкой, а потом ужь повел вниз по лестнице свою пленницу.

Во дворе он дал ей особую лошадь и оставил в неприкосновенности весь, бывший на княжне, [11] грузинский костюм, пышность которого, по всей вероятности, внушала ему более уважения, чем корысти или жадности.

Прочие горды, вероятно, также из особого уважения к своему юному товарищу-аристократу, не покушались отбивать у него пленницу.

При переправе через Алазань, княжна упала с лошади в воду, но ее вытащили за веревку, которою были связаны ее локти и которая только по ту сторону реки была развязана вследствие приказания какого-то наиба.

Этот же самый наиб, по просьбе княгини Орбелиани, распорядился, чтоб при молодой княжне постоянно находились другие пленницы из грузинок, что и было постоянно исполняемо на всем пути до Похальской Башни, хотя молодой похититель княжны тоже ни на минуту не оставлял ее.

Следуя таким образом за толпою, княжна, вместе со всеми, приближалась к засаде у горы Концхи….

Но здесь мы должны в последний раз вернуться назад, чтоб рассказать о судьбе княгини А. И. Чавчавадзе, на долю которой с самого начала выпало наибольшее количество тяжких впечатлений и поистине самых бедственных, но в то же время и самых разнообразных случайностей.

Мы расстались с княгиней Анной Ильиничной в ту минуту, когда, после кровавой драки между [12] похитителями, спорившими за нее, с мыслью о большем за нее выкупе, как за хозяйку дома, за ханшу, как они тут ее называли, она снова досталась первому, взявшему ее с бельведера, таким же чалмоносному мюриду, каким была взята и княгиня Орбелиани.

Первым последствием борьбы хищников было то, что княгиня увидела себя почти без всякой одежды. С нее было по лоскутьям оборвано ее кисейное платье; за платьем последовало и все прочее, и наконец княгиня, подобно несчастной г-же Дрансе, осталась лишь в корсете и рубашке.

Стыдливость женщины была, однакожь, несколько пощажена особенным случаем: по счастью, из косы княгини выпал гребень, и длинные, прекрасные еще в то время ее волосы, упав на грудь, плечи и спину, прикрыли их собою, как платком или мантильей ⁵....

Одна из туфлей княгини также упала с ноги ее и затерялась в суматохе, и это незначительное обстоятельство впоследствии значительно увеличило страдания пленницы.

Мюрид окончательно завладевший княгинею, сначала поместил ее в разбитой уже и [13] разграбленной гардеробной, а сам ушел для продолжения грабежа.

Здесь княгиня наступила на гвоздь той самой ногою, которая оставалась без туфли, и сделала себе довольно глубокую рану.

Через несколько времени мюрид возвратился в гардеробную и вывел оттуда княгиню на средину двора, посадил се там на землю и окружил несколькими лошадьми, чтоб сколько возможно закрыть свою добычу от завистливых взоров своих товарищей.

Сам же он в это время прельстился брильянтовыми серьгами княгини и хотел вырвать их из ушей; но княгиня употребила же свои усилия, чтоб защитить уши и серьги, и выразила, как могла своему похитителю, что он получит серьги, если только отъищет и принесет к ней ее трудного ребенка.

Горец отправился в поиск и вскоре принес маленькую Лидию, которую нашел и взял у княгини Варвары Ильиничны.

На малютке была уже только одна рубашечка.... Но радость княгини была велика, и брильянтовые серьги были с удовольствием отданы горцу.

Чрез несколько времени подошли другие горцы и привели с собою переводчика, говорившего порусски. Чрез него спрашивали княгиню, не спрятаны ли где-нибудь деньги? [14]

— Ничего нет спрятанного, отвечала княгиня: — ищите, вам никто не мешает; а что найдете никто у вас не отнимет.

— Где муж твой? спросили опять горцы.

— Он военный, и на службе, отвечала княгиня: — а где он теперь — я и сама не знаю.

Княгиня отвечала таким образом для того, чтоб ей не могли сказать, что муж ее убит. Она не перенесла бы этого известия, еслиб даже и не вполне ему поверила.

Вслед за тем княгиня просила привести остальных четверых детей своих. Горцы не поверили, чтоб у такой молодой женщины могло быть пятеро детей ⁶. Однакожь они привели к княгине всех ее детей, исключая старшей, Саломе, которую не могли отъискать в толпе.

Княгиня попросила пить. Ей принесли воды в кокосовом ящике, всегда стоявшем на столе в гостиной. Когда княгиня поднесла к губам этот странный сосуд, на руках ее увидели кольца и перстни, и тотчас же сорвали их с пальцев, в том числе и обручальное. Мюрид, похититель княгини, не заметил этого поступка своих товарищей. [15]

Вскоре от княгини увели всех ее детей, кроме грудной Лидии, объяснив при этом, чрез того же переводчика, что все дети будут невредимы, что их отведут к Шамилю и что, поэтому, княгиня может быть совершенно за них покойна.

Эти уверения и в-самом-деле несколько успокоили княгиню.

Вслед затем поднялись и стали собираться в путь. Мюрид предложил княгине сесть на лошадь; но княгиня не могла взлезть на седло, имея на руках ребенка; отдать же его, хоть на короткое время, кому-нибудь из чеченцев, боялась, и потому она предпочла идти пешком.

Ходьба была трудна: песок и мелкие камешки вместе с чулком забивались в рану ноги и причиняли нестерпимую боль. Княгиня поневоле отставала и тем навлекала на себя хотя и неслишком жестокие, но тем неменее чувствительные и унизительные удары плети своего похитителя....

Эти страдания продолжались до переправы через реку Кизисхеви.

Через брод княгиня продолжала идти пешком, с ребенком на руках. Ее окружали и теснили конные всадники. В одном месте брода оказалась значительная глубина. Княгиня погрузилась в воду до груди, потеряла равновесие и была унесена течением.

Чеченцы успели выхватить ребенка из рук [16] матери, а вскоре я сама княгиня была вытащена на противоположный берег без всяких последствий, кроме нового, сильного испуга и совершенной влажности оставшейся на ней одежды.

На другом берегу реки княгиню, полуживую, совершенно мокрую, мюрид посадил к себе на седло, и, видя, что у самой у нее не было никакой силы держаться, правую ее руку заткнул себе напереди за ременный пояс, крепко стянув его, чтоб не вырвалась рука из-за пояса и чтоб не упала его жертва.

Ребенка мюрид взял к себе на руки.

Через час хищники с своими пленницами прибыли в деревню Кандолы и мимоходом подожгли ее. За деревнею остановились для кратковременного отдыха.

Тут княгиня видела в толпе некоторых из своих горничных девушек. Одна из них, Василиса (русская), приблизилась к княгине, держа на руках сына ее, Александра (одного года и четырех месяцев), и сообщила ей, что он остается без кормилицы, которая, вероятно, идет с другой толпою. Мюрид, поняв в чем дело, вытащил из своего кармана кусок сахару (конечно, взятого из Цинондал) и дал его княгине, чтоб она передала сыну….

Вскоре приблизился к княгине какой-то человек в темной чухе с галунами, в красной шапке с [17] белой чалмою вокруг. Он обратился к княгине с вопросом на хорошем русском языке:

— Кто вы, и ваш ли дом сожжен в Цинондалах?

Княгиня назвала себя и отвечала утвердительно.

— В таким случае, продолжал незнакомец: — не опасайтесь за себя: вы все будете невредимы. Шамиль приказал, чтоб никого из пленных не обижали: если же от кого-нибудь из них будет принесена жалоба, то слетит голова с плеч обидчика.

Княгиня, думая видеть пред собою человека с влиянием на своих единоземцев, попросила его приказать выдать ей ее платье. Незнакомец принялся немедленно отдавать какие-то приказания, но его не послушали, и желание княгини осталось без исполнения.

Затем тронулись в путь прежним порядком. До Алазани был еще один привал. Здесь мюрид, похититель княгини, сам подал ей маленькую Лидию, чтоб княгиня покормила ее грудью.

В то же время подошла и Василиса с Александром, кричавшим и плакавшим в разлуке с своей кормилицей.

Василиса предложила княгине покормить и Александра, но мальчик не взял незнакомой ему груди матери и продолжал раздирать ее сердце жалобным криком. [18]

Было от чего дойдти до последних границ отчаяния....

Но княгиня вскоре была развлечена другим возмутительным зрелищем: невдалеке от нее несколько хищников занимались сниманием риз с икон, похищенных ими из цинондальского дома.

Один из грабителей показал княгине какую-то грузинскую книгу и сделал вид, что хочет разрубить ее.

Он желал этим оскорбить княгиню, предполагая, что книга, попавшая ему — из священных книг, и что, потому, вероятно, княгине будет больно видеть ее разрубленною. Княгине-христианке в полном значении этого слова, да и всем, разделявшим с нею постигшую их участь, конечно, больно и тяжело было видеть поругание святыни. Она сама в эту минуту горячо молилась, чтоб Бог дал ей силу и крепость претерпеть все до конца.

Тут подошел опять мюрид в красной шапке и заговорил порусски с княгинею ⁷:

— Вероятно, вам хорошо известно, сказал он: — каково укреплен Телав и может ли быть успешно наше нападение на этот город?

— Я советую вам идти туда, потому-что уверена, что никто из вас оттуда не воротится, [19] отвечала княгиня, хотя и знала, что в Телаве не было почти никакой обороны.

Незнакомец прибегнул к разным, то льстивым, то угрожающим убеждением, и в заключение вдруг перешел к вопросу:

— А сколько может быть теперь войска в Телаве.

Княгиня не задумавшись отвечала:

— Там должен быть казачий полк, роты четыре пехоты и гарнизон в крепости…. Вы хорошо сделали бы, еслиб сходили туда....

— Мы и пойдем ⁸, заключил незнакомец, и отошел от княгини с заметным неудовольствием.

Между-тем поднялись с привала.

Василиса отправилась с маленьким Александром.

Лидия, завернутая в какой-то кучерской армяк, осталась на руках у княгини, которая попрежнему поместилась на лошадь позади своего похитителя.

На пути к Алазани встретилась княгине другая женщина из ее служанок, прачка Варвара (полька); она сидела на лошади и держала на руках четвертое дитя княгини, двухлетнюю Тамару.

Встретившиеся успели обменяться несколькими словами: [20]

— Что, Варвара, ты не боишься? спросила княгиня.

— Нет, княгиня; у нас хороший проводник; он давал княжне кушать, отвечала преданная женщина, более помышлявшая о своей маленькой госпоже, чем о себе самой.

Впродолжение пути мюрид, везший княгиню, достал какой-то платок и хотел им завернуть ей лицо. Впоследствии княгиня узнала, что у горцев все женщины порядочного происхождения не путешествуют иначе, как с закрытыми лицами, и поняла намерение своего мюрида; но в то время она видела в этом что-то опасное и не согласилась обвернуть себе лицо платком: чтоб всякую опасность встретить прямыми глазами…. На бельведере она не так рассуждала; но опасность и страдания с-тех-пор уже успели приучить к себе душу страдалицы....

Вскоре пошел дождь и продолжался до самой переправы через Алазань.

Во время переправы (вброд) ребенка взяли у княгини и возвратили снова только на другом берегу реки.

Здесь мюрид хотел снять с седла свою пленницу для отдохновения. Но все члены княгини так отекли и онемели, что она была не в состоянии сойдти с лошади и потому предпочла остаться в прежнем положении.

За Алазанью княгиня обогнала свою дворовую [21] девочку, 14-ти-летнюю Евфросинью. Она ехала в бурнусе и в соломенной фуражке маленького князя Александра и горько плакала о том, что горцы считали ее за генеральскую дочь.

Далее попадались чеченцы в странных костюмах: одни были завернуты в женские платки или платья; на других, сверх папах, были надеты детские шляпки. Все это для княгини

....было бы смешно,
Когда бы не было так грустно....

Некоторые из хищников ехали с вилками, другие с серебряными ложками в руках или за поясом.

Около этого же времени княгиня издали видела свою сестру, княгиню Варвару Ильиничну.

Она ехала в своем суконном черном платье, но с непокрытой головою.

Немного далее встретилась Дареджана Гамгрелидзе, ехавшая на арбе вместе с другими домашними женщинами.

Дареджана подошла к княгине и сказала ей, что видела сына Шамиля (Кази-Магому) и просила его, чтоб княгине дали особую лошадь, и что Кази-Магома обещал это исполнить.

— Берегите себя, княгиня! прибавила Дареджана: — вы нужны детям; не бойтесь, успокоивайте и ободряйте себя; а вот я так чувствую, что не [22] перенесу своего положения: если не убьют, так умру сама.

Бедная женщина как-будто предчувствовала, что вскоре постигнет ее страшная гибель ⁹...

Другая женщина, Нина, бывшая вместе с Дареджаной, предлагала полуобнаженной княгине свою ваточную юбку; но княгиня отказалась от предложения преданной женщины, сказав ей, что княгине легче будет достать для себя все нужное, чем служанке... Здесь подъехала княгиня Варвара Ильинична, и сестры соединились. Княгиня Чавчавадзе, чувствуя, что силы ее оставляют и голос пропал, ожидала, что она должна скоро умереть и просила сестру свою взять Лидию; но проводник княгини Орбелиани не позволил ей этого сделать говоря, что княгиня Варвара Ильинична не может кормить и ребенок умрет с голоду.

Таким образом, многочисленный поезд хищников и пленных приближался к горе Концхи. Толпа более-и-более стягивалась в одну сплошную массу, применяясь к требованиям съуживающейся местности. Можно достоверно сказать, что почти [23] все пленные в эхо время были недалеко друг от друга, хотя и невсегда могли одна другую видеть.

Княгиня Орбелиани ехала очень-близко позади княгини Анны Ильиничны.

Поезд стал огибать Концехскую Гору, как вдруг все были приведены в замешательство громом пушечного и ружейного залпа, и в тоже время осыпаны ядрами, картечью и пулями.

То была засада капитана Хитрово.

Чеченцы с своей добычею шарахнулись в сторону и, круто поворотив назад, помчались во весь опор.

Они рассчитывали дальним объездом обогнуть засаду; но батальный огонь из русских ружей преследовал скачущих.

Мюрид, державший за седлом своим княгиню Анну Ильиничну, опередил почти всех. Сильная лошадь его скакала быстрее птицы...

Княгиня, будучи лишена употребления правой руки, которая была крепко захвачена тугим поясом ее похитителя, а в другой руке держа своего трудного ребенка, в эти мгновения молила Бога только о том, чтоб русская пуля настигла ее и положила конец настоящим и ожидаемым страданиям. И это легко могло бы случиться, потому-что ядра, картечь и пули с визгом проносились вблизи княгини. Она даже видела, как под одним чеченцем лошадь была разорвана пополам русским [24] ядром... Но желанная смерть миновала княгиню и сберегла ее для гораздо-ужаснейшего...

Оглянувшись назад, она видит за собою скачущую лошадь без седока, с развевающимся на седле черным платьем.

С отчаянием она представляет себе, что это черное платье — платье ее сестры, вероятно, упавшей с лошади и, может-быть, уже убитой ¹⁰...

Под влиянием нового, сильного испуга и отчаяния, утомленная чрезвычайно-быстрой ездой в самом неловком положении позади скачущего горца княгиня чувствует, что последние силы готовы ее оставить.

Единственная рука, в которой она могла держать своего ребенка, немеет более-и-более; вырвать другую руку из-за пояса чеченца нет никакой возможности...

Княгиня готова выронить дитя свое из онемевшей руки...

Вот уже сама-собою опускается вниз рука, а с нею и плачущее дитя...

Но чеченец скачет быстрее-и-быстрее…

Вот уже только за одну ножку держит [25] несчастная мать своего младенца. Рука ее немеет и ослабевает более-и-более...

Младенец, повиснув вниз головой, раскачивается и бьется то о стремя, то о ноги скачущей лошади.

Но чеченец не останавливается, не слышит молений своей жертвы.

Еще мгновение — и бессильные пальцы сами-собою разгибаются на руке матери, и ребенок с криком падает на землю...

Позади, через труп упавшего младенца, скачет толпа хищников, испуганных засадою и убегающих от преследования.

Но никто из них не ушел бы от бывшего в засаде отряда, еслиб капитан Хитрово не захотел пощадить кровь невинных.

Он прекратил свой огонь, когда увидел, что испуганные пленницы гибнут под ударами своих похитителей. Так погибла Дареджана Гамгрелидзе и многие другие. Так непременно погибли бы и все прочие, еслиб горцам был совершенно прегражден путь к спасению.

V.

От горы Концхи до Похальской Башни.

Горцы, с уцелевшими пленниками, успели миновать гору Концхи и вскоре въехали в лес. [26]

Лес был густ, но для горцев это не было препятствием: боясь преследования, они продолжали, с возможной поспешностью, пробираться сквозь чащу, рубили перед собою сучья и ветви, и не ехали по прямому направлению, а беспрестанно сворачивали в стороны, или отъискивая знакомых тропинок, или, быть-может, желая скрыть след своего пути от преследователей.

При таким положении убегавшей хищнической партии, она, а с нею и пленницы, естественно должны были снова разделиться на особые небольшие партии, и, следовательно, отсюда снова каждому из действующих лиц нашего рассказа начали встречаться на пути особые случайности до-тех-пор, пока все пленницы опять не соединились вместе; а это было уже на другой день, с приближением их к Похальской Башне.

В последний раз мы видели княгиню В. И. Орбелиани недалеко от засады, едущею позади сестры своей.

Здесь она видела, с каким трудом княгиня Анна Ильинична удерживала в одной руке свою маленькую Лидию. При этом зрелище в первый раз посетили княгиню слезы: перенеся без слез так много собственных страданий, она теперь не могла перенести страданий сестры и заплакала...

В то же время глядя на ребенка сестры, она еще более встревожилась о судьбе собственного своего [27] малютки, Георгия, который с самого утра был отлучен от матери.

Засаду у горы Концхи княгиня миновала с своим проводником, мюридом, довольно благополучно, и к-счастью, не видела страшной гибели своей маленькой племянницы; но за-то, в это же время она была свидетельницею другого, почти столько же ужасного эпизода.

На глазах ее упала с лошади Василиса, державшая на руках Александра, сына княгини Анны Ильиничны. Какой-то чеченец схватил упавшую за руку и повлек по земле. Василиса, защищаясь от чеченца, могла бы в эту минуту позабыть о малютке, еслиб княгиня Варвара Ильинична не ободряла и не умоляла ее не расставаться с ребенком... Но в это самое время княгиню закрывают буркой и погоняют ее лошадь. Она уезжает, не зная, что сделалось с Василисой и маленьким Александром Чавчавадзе.

Въехав в лес, княгиня до самой ночи продолжала путь, отделившись с своим похитителем и его нукерами от остальной толпы.

При наступлении ночи, еще до восхода луны, проводники княгини сделали привал, то-есть спешились и уселись на земле, пригласив и княгиню последовать их примеру. Для нее разостлали бурку, а сами немедленно принялись что-то закусывать.

Мюрид предложил княгине яблоко, говоря: «вы, [28] Грузины, привыкли есть всякий день, так и ты, пожалуй, проголодаешься: возьми!»

Но княгиня, несмотря на все изнурение сил, не чувствовала охоты разделить ужин с хищниками и отказалась от яблока.

Скоро взошла луна. Проводники княгини поднялись, сели на лошадей, посадили и свою пленницу и поехали далее.

На каком-то очень-крутом спуске все трое с чрезвычайной осторожностью помогали княгине спускаться с горы, придерживая ее лошадь.

Второй привал был рано поутру, 5-го июля, на берегу какой-то реки.

Сюда привели и г-жу Дрансе, измученную, избитую, почти без всякой одежды. Несчастная француженка вытерпела свою долю страданий в этот короткий промежуток времени.

Хотя она, вместе со стадом волов и буйволов, следовала своей особой дорогою, но к ночи очутилась в том же самом лесу, где были и прочие пленницы. Большую часть пути она сделала пешком. Путь был не короткий и утомительный; но когда она замедляла шаги, изнемогая от усталости, тогда плеть мюрида возбуждала новые силы в бедной женщине.

Первый удар чеченской нагайки вызвал наружу все негодование, всю гордость женщины. Она обратилась к своему оскорбителю и на энергическом [29] своем наречии высказала ему — увы! совершенно-бесполезные упреки.

Очень-понятно, что слова ее не произвели ни малейшего впечатления на чеченца и что жестокие удары его плети не переставали падать на обнаженные плечи француженки всякий раз, как только она замедляла шаги свои. Позднее, когда на небе показалась луна, г-жа Дрансе заклинала своих похитителей этим небесным светилом, в том предположении, что они, как мусульмане, питают к луне особое уважение, но и это убеждение было недействительно по той весьма-простой причине, что горец не понимал языка своей пленницы.

Ночное свое отдохновение г-жа Дрансе совершила в лесу, в обществе горцев и буйволов. Похититель ее очень-удобно разлегся на бурке; но когда он пригласил к отдохновению и свою пленницу, она отвечала ему (пофранцузски же), что не привыкла принимать от незнакомых подобные приглашения, и предпочла соседство отдыхавшего вблизи буйвола, спина которого и сделалась ее кратковременным изголовьем.

После часового отдыха, путники поднялись и снова стали пробираться со стадом по пустому лесу.

Г-жа Драпсе снова перенесла много утомления и ударов; но на заре, как мы видели, присоединилась к маленькой партии княгини В. И Орбелиани.

Вскоре после г-жи Дрансе, сюда же, на привал [30] княгини Варвары Ильиничны принесли всю изрубленную няньку детей княгини Анны Ильиничны, Александру Яковлевну. Ей жестоко досталось у горы Концхи. Зная по наслышке об искусстве горцев перевязывать раны, княгиня обратилась к мюриду с просьбою осмотреть раны этой несчастной женщины. Он не отказался, осмотреть и сказал, что никакой опасности нет, что надо только перевязать голову.

В то же время он занялся у огня приготовлением чая и предлагал напиться княгине; когда же княгиня отказалась от чая и попросила, чтоб, вместо нее, дали, израненной нянюшке, чеченец отказался и грубо отвечал, что она не княгиня и что потому ей грех пить чай.

Нельзя было не удивляться смеси какой-то услужливости с самой грубой жестокостью в этих дикарях. Беспрестанно представлялись разительные тому доказательства. Так, например, поднимаясь в путь с последнего привала, мюрид предоставил княгине все возможные удобства для продолжения путешествия и в то же время жестоко побил больную няньку за то только, что она не могла идти пешком и княгиня просила дать ей лошадь.

Не успев в своей просьбе, княгиня Варвара Ильинична забыла собственную усталость и до самой Похальской Башни то вела и поддерживала раненую, то несла ее, то сажала на свою собственную лошадь. [31] В этом, к счастью, никто княгине не препятствовал.

Замечательно, что, оказывая истинно-христианскую помощь страждущей, княгиня в это самое время пришла к грустному раздумью:

«Зачем во мне остается столько силы?» с сожалением спрашивала она себя: «неужели для того, чтоб уметь перенести все ужасы плена? И не лучше ли было бы скорее изнемочь под бременем несчастия!...»

Странная несправедливость человеческого сердца!

От утреннего привала повели, вместе, с партией княгини Варвары Ильиничны, замечательных пленников. Это было незнакомое ей семейство простых грузин, состоявшее из старухи-матери и двоих ее сыновей, из которых один пяти-летний, висел у нее на шее, а другой, двенадцатилетний, шел впереди, с связанными руками. Последний до того был озлоблен, что беспрерывно и неутомимо бранил то погрузински, то потатарски своего провожатого, конного горца, ехавшего рядом. Брань мальчика выводила горца из терпения; удары нагайки сыпались на неугомонного маленького пленника; плечи его, буквально, были изорваны ударами; старуха-мать умоляла сына угомониться; но ничто на него не действовало: мальчик продолжал браниться несколько часов сряду. Истекая кровью и изнемогая от утомления с пеною на губах, пленник [32] просил развязать ему руки для того, чтоб он мог хоть укусить проводника своего...

Удивляясь необычайной энергии мальчика, княгиня Варвара Ильинична еще более удивлялась неутомимости и самоотвержению его старой матери.

На протяжении нескольких верст эта женщина не переставала то усмирять сына, то молить чеченца (непонимавшего ее) о снисхождении к строптивости мальчика, то бегать к каждому встречавшемуся ручью и черпать горстями воду, чтоб донести несколько капель и освежить ими запекшиеся губы или окровавленные плечи сына. Она не замечала, что у нее самой кровь выступала из ног, раздираемых каменьями и колючими растениями, и нечувствовала тяжести бывшего на ее шее другого ребёнка.

Прибыв к следующему привалу, старая грузинка и тут не подумала об отдыхе: вся измученная, изнеможенная, она еще полезла на крутую скалу, чтоб достать оттуда какое-то растение в виде лопушника; скользила, падала, но достала; потом сбегала к ручью, намочила листьи и приложила их к язвинам сына.

Нельзя было долго смотреть на этих людей... Но зрелище было наставительно... Оно как-бы остерегало от бесполезного ропота.

Обращаясь к остальным цинондальским пленникам, почти ничего нельзя сказать о [33] приключениях княжны Баратовой в этот промежуток времени.

Путешествие молодой девушки и первый ее ночлег в лесу не ознаменовались ничем особенно-замечательным, кроме того, что, при встрече с русской засадой Хитрово, княжна Баратова скакала во всю конскую прыть, поддерживаемая двумя чеченцами, ехавшими с нею рядом на двух лошадях; в таким ужасном и тяжком беге княжна падала то на ту, то на другую сторону, но все-таки удерживалась, как могла, на лошади. Затем она постоянно ехала в сопровождении нескольких цинондальских служанок (между прочими, тут была девушка князей Кобуловых, соседей по имению) и своего молодого похитителя, обращавшегося с ней всегда с уважением. Более всего княжну беспокоило отсутствие княгини Варвары Ильиничны.

В лесу, на привале, чеченцы дали княжне ковер (похищенный из комнаты Н. А. Грибоедовой), а сами поодаль развели огонь и принялись печь для себя хлеб. Предлагали хлеба и пленницам, но ни одна из них не могла принять пищи, точно также, как ни одна не могла сомкнуть глаз до самого утра. Княжна воспользовалась только огнем, разведенным горцами, чтоб обсушить одежду, промокшую на ней при переправах через реки.

На другой день, проезжая по лесу, княжна слышала позади себя голос княгини Варвары [34] Ильиничны, которая кого-то спрашивала: не видел ли кто-нибудь княжны?

Но княжна, слышавшая этот вопрос и обрадованная им, все-таки не видела княгини: их разделяла лесная чаща.

К Похальской Башне княжна приехала ранее княгини Варвары Ильиничны. Здесь она должна была расстаться с своим юным похитителем и проводником.

Желая вознаградить его за бескорыстное и почтительное с нею обращение, княжна сняла с себя золотые меленькие часы с цепью и подарила их молодому чеченцу.

Между-тем с княгиней Анной Ильиничной Чавчавадзе в тот же промежуток времени происходило следующее:

Потеряв дочь у горы Концхи, она была быстро увлечена вперед всадником, позади которого сидела на лошади. В лесу се посадили на особую лошадь, чтоб дать возможность свободнее и скорее следовать за партией в лесной чаще; но это было к худшему. Почти не будучи в состоянии держаться одна на седле, от слабости и изнеможения, княгиня упала с лошади при первом встретившемся ей препятствии, то-есть от первой ветки, за которую она зацепилась. Лошадь, уронившая с себя княгиню, ушла. Княгиню подняли и посадили на [35] другую лошадь, обратившую на себя внимание княгини своею белой мастью.

Дальнейшее странствование продолжалось извилинами, потому-что горцы все еще боялись преследования русо (то-есть русских) и часто проходили в такой чаще, что нужно было прорубать себе путь шашками и кинжалами. Дорога шла постоянно в гору и в гору. Где-то на полугоре проводники княгини сделали первый привал. У срубленного дерева положили конский потник и посадили на него свою пленницу, а сами расположились у ног ее, окружив себя лошадьми. Некоторые стали есть мясо и хлеб, предлагая и княгине разделить с ними их трапезу; но княгиня просила только воды. Ей принесли небольшой кожаный мех (бурдюк) и напоили сквозь пустой пороховой патрон, приложенный к отверстию бурдюка.

Затем, очень-скоро чеченцы заснули, вероятно, тоже утомленные продолжительным бегством от преследования, которого не было, но которого они долго опасались.

Княгиня осталась одна с своими страданиями и с своим раздумьем, которому в первый раз она могла теперь свободно отдаться. Но эти минуты полного сознания своего бедствия, по собственному свидетельству княгини, были едва-ли не самыми ужаснейшими мгновениями в-течение всего ее плена!

Обращение ко всему совершившемуся, гадательная [36] оценка страшного будущего, живая боль, живое чувствование настоящих физических страданий, мысль о только-что пережитой потере ребенка, неизвестность о судьбе мужа и детей, одиночество посреди дикого леса, в соседстве с еще более-дикими виновниками всех этих бедствий — вот то простое, холодное перечисление невыразимых ощущений, в котором только и может быть выражена мера страданий женщины, жены, матери и просвещенной христианки, в первые минуты ее самосознания!... Всякие другие описания были бы ничтожны и недостаточны для выражения этих страданий. Вера и религия более всего в эти ужасные дни подкрепляли пленницу.

Чтоб не разбиться, не умереть в такие минуты от тяжести собственных ощущений, нужно было, по-крайней-мере, избавиться хоть от одиночества. Нужно было встретить хоть ничтожное утешение человеческого участия….

Это утешение было послано страдалице.

Невдалеке от нее послышался в темноте голос кормилицы маленького Георгия Орбелиани. Кормилица была русская и порусски гулила и уговаривала плачущего малютку.

Княгиня прислушивается и думает: «Ну, слава Богу, хоть этот жив! Что-то с остальными?»

Через несколько минут княгиня снова слышит: — «Нет ли тут кого из христиан? [37] Подайте голос, я прийду; а то я здесь одна одинехонька».

Это быль голос служанки Нины, женщины лет сорока, той самой, которая поутру, увидев княгиню мокрую и без одежды, предлагала ей свою ваточную юбку.

Княгиня узнала ее, откликнулась и назвала себя. Нина приблизилась и села возле княгини. Чеченцы крепко спали. Огня в близи не было, и в лесу чувствовалась свежесть. Нина обняла княгиню и осталась в этом положении, чтоб отогреть ее, еще несовсем-просохшую после падения в воду. Впрочем, это было напрасно: княгиня не чувствовала холода потому, что вся горела лихорадочным жаром. Но если бесполезны были старания Нины согреть госпожу свою, то не было бесполезно самое присутствие этой преданной женщины для некоторого утешения княгини. Госпожа и служанка, уравненные и сближенные несчастием, долго беседовали посреди темного и глухого леса, окруженные спящими врагами. Между-прочим, здесь Нина рассказала княгине, что она последняя была выведена из цинондальского дома, что горцы, приложив кинжал к ее горлу, водили ее по всему дому и требовали, чтоб она показывала, где что спрятано, в чем она им отказала, зная, что спрятанного ничего не было.

Так провела княгиня Анна Ильинична первую [38] ночь плена, ни на минуту не сомкнув глаз для отдохновения, которое так нужно было бы ее изнуренным силам.

На другой день, то-есть ого июля, на рассвете, поднялись и пошли далее. Княгиня помнит, что путешествие прямо началось с подъема на осыпавшуюся под ногами значительную земляную крутизну. Взъехать на нее верхом на лошади не было никакой возможности; поэтому все шли пешком, цепляясь руками за кусты и деревья. Нина, и еще другая, молодая девушка, грузинка Катерина (служанка Кобуловых), присоединившаяся поутру к их партии, сопровождали княгиню и помогали ей взбираться на крутизну; но, несмотря на их помощь, княгиня скоро потеряла последние силы и упала в изнеможении. Тогда какой-то горец приложил острие кинжала к груди ее и угрожал заколоть, если она не поднимется, чтоб продолжать шествие. Угроза, однако, не произвела никакого действия на княгиню, до того изнуренную, что ей в эту минуту смерть показалась бы даже облегчением. Видя безуспешность своей жестокой попытки, горец вложил в ножны кинжал, поднял княгиню к себе на плечо и понес ее на гору... Утомляясь под ношею, он передавал ее другим своим товарищам, и таким образом они долго чередовались, не торопясь и уже не опасаясь преследования.

На горе, покрытой прекрасною муравой, для [39] княгини сделали припал, не останавливая прочих пленных, которые и прошли далее.

Здесь к княгине подошла, щипля траву, лошадь без седока, но навьюченная ковровыми мешками. Из одного мешка торчала маленькая детская нога, обутая во французский башмачек. Княгиня ужаснулась, предположив, что это нога которой-нибудь из дочерей ее. По просьбе испуганной матери развязали мешок, и действительно нашли в нем Тамару, четвертую дочь княгини, к-счастию, совершенно-невредимую. Оказалось, что девочку привязали к седлу, чтоб она не упала, а мешок был надет на нее для-того, чтоб лесные сучья не оцарапали ей лица; но горцы, таким-образом устроившие маленькую Тамару, не подумали, что лошадь на каждом шагу могла раздавить девочку, прожав ее к стволу дерева, или опустившись на землю поваляться, как это часто делают усталые лошади. О том же, что девочка могла задохнуться от недостатка воздуха, или изнуриться от крика и страха — и говорить нечего.

Несчастного двухлетнего ребенка вынули из мешка и посадило с княгинею на ее белую лошадь; но не надолго: вскоре снова ее взяли у матери и отдали какому-то чеченцу. Тамара кричала, плакала, но княгиня была даже рада, что при ней не оставили дочери: она боялась потерять и эту, как потеряла Лидию. [40]

У какого-то озера чеченцы остановились снова, минут на десять, чтоб совершить утренний намаз (молитву). Здесь княгиня встретила Эло, шестилетнего дворового мальчика из Цинондал. Малютка беспечно ехал один на лошади и передразнивал молившихся чеченцев. Княгиня спросила его, не видел ли он детей ее, и была обрадована ответом мальчика, который сказала, что он целую ночь был вместе с Саломе, старшею дочерью княгини.

Дальнейший путь продолжался все влево-и-плево, и проходил лугами с превосходными травами. Видя изнурение княгини Анны Ильиничны, горцы довольно-часто останавливались для отдыха. На следующем привале расположилась большая партия. Горцы зарезали жеребенка и принялись его жарить себе на завтрак. Княгиня оставалась с служанкой Кобуловых и где-то невдалеке от себя слышала голос своей дочери Тамары, которая о чем-то спрашивала свою тётку, княгиню Варвару Ильиничну, и получала от нее ответы. «Слава Богу, и эти живы!» подумала про-себя княгиня с глубокою признательностью к Провидению.

Здесь же, на привале, лихорадка княгини обнаружилась сильным ознобом, вследствие чего, и по странному стечению случайностей, ее прикрыли тем самым армяком, в который была завернута ее маленькая Лидия до минуты своего падения из рук [41] матери. Вид армяка вызнал у княгини слезы — первые слезы со времени похищения — и княгиня не удерживала их, чувствуя, что ими облегчается боль ее душевных страданий. После слез явилась даже в душе несчастной матери надежда, что, может-быть, каким-нибудь счастливым случаем, ее Лидия миновала гибели.

Между-тем, толпа прочих пленников снова прошла мимо, вперед, что заставило бывшую при княгине девушку Кобуловых опасаться, чтоб не отстать от своих. Опасение было, однакожь, напрасно: горцы скоро кончили свой завтрак и снова повели княгиню и ее спутницу далее, лесом и кустарниками, на которых княгиня замечала какие-то очень-красивые и незнакомые ей белые цветы.

На пути встретился опять тот армянин, в красивой чухе и красном папахе, который хорошо объяснялся порусски и уже беспокоил княгиню своими распросами о Телаве. Он и здесь не приминул огорчить ее неприятным разговором, как-бы находя в том особенное удовольствие.

— Княгиня! вы, говорят, потеряли своего ребенка? спросил он.

— Да, отвечала княгиня.

— Зачем же вы его бросили? Горцы говорят, что вы сами его бросили...

— Как вам не совестно говорить это! [42] возразила княгиня с негодованием и в коротких словах объяснила истину события.

Тогда армянин принялся расточать бесполезные и холодные утешения, а потом вдруг объявил:

— А знаете ли вы, что и муж ваш тоже в плену?

— Этого не может быть! с твердостью отвечала княгиня, хотя сердце ее замерзло...

— Почему же не может быть? с улыбкой продолжал армянин.

— Потому-что муж мой никогда не отдался бы живой в руки врагов, заключила княгиня, и тем прекратила невыносимый для себя разговор.

Далее до самой Похальской Башни не встретилось ничего особенно-замечательного, если не считать нескольких новых трудностей и физических страданий, перенесенных в пути. Так, например, много страдала княгиня, взбираясь пешком на одну, почти отвесную, каменную крутизну. Она не чувствовала опухших и одеревенелых ног своих и как-то бессознательно преодолевала бесчисленные подъемы и спуски, которыми была усеяна вся последняя часть пути до Похали.

Приближаясь к Башне, пленницы услышали выстрелы. Им объяснили, что это войско Шамиля знаменует свою радость о счастливом окончании набега. Подойдя еще ближе, пленницы увидели на [43] горе множество палаток: это был лезгинский лагерь; а у самых ворот башни виднелась палатка Шамиля.

(Продолжение в следующей книжке.)

Комментарии

1. А, может-быть, и позже, если принять в соображение, что к Чавчавадзе только в пять часов вечера отрядил капитана Хитрово к горе Концхи.

2. Je me sens prendre par un homme a la tete nue et rasee, a la figure rouge, sentant je ne sais plus quoi... Je me sens porter par ce monstre...

3. ...No me laissant rien excepte ma chemise, mon corset et mes bottines de Paris...

4. ...Ма premiere pensee etait а ma vieille mere et a mon enfant, garcon de dix ans, et je me suis dit, qu’il faut que j’emploie tout-au plus trois ans pour faire apprendre la langue francaise a un de ces monstres, pour me faire comprendre et m'aider a me sauver, afin de revoir ma chere patrie...

5. Длинные, густые и прекрасные эти волосы впоследствии сделались редки от душевных и физических страданий восьмимесячного плена.

6. Вероятно, потому не поверили, что у них, в горах, женщины, от чрезмерных физических трудов, рано стареет, и женщина, имеющая пятерых детей, никогда не имеет моложавой наружности.

7. Впоследствии оказалось, что он был из армян.

8. И однакож, никто даже не приближался к Телаву, хота там далеко не было тех войск, которыми княгиня пугала своего собеседника.

9. Испуг чрезвычайно-сильно и страшно подействовал на Дареджану Гамгрелидзе: еще будучи на бельведере, она совершенно почернела, распухла и так растерялась, что, в замешательстве, снимала с пальцев кольца и выбрасывала их за окно.

10. Впоследствии оказалось, что это было темное каленкоровое платье одной из служанок, упавшей с лошади, но потом спасшейся от гибели.

Текст воспроизведен по изданию: Плен у Шамиля. Правдивая повесть о восьмимесячном и шестидневном в (1854-1855 г.) пребывании в плену у Шамиля семейств: покойного генерал-маиора князя Орбелиани и подполковника князя Чавчавадзе, основанная на показаниях лиц, участвовавших в событии // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 120. № 477. 1856