ПАССЕК Д. В.

(1843 год).

(Статья эта составляет копию с рапорта командующего аварским отрядом генерального штаба подполковника Пассека, написанную собственной его рукою. Донесение это, замечательное по ясности, искусству изложения и полноте, было в свое время перепечатано во многих журналах и, между прочим, в труде г. Окольничего — «Перечень последних военных событий в Дагестане» — но не вполне. Окольничий ограничился выпиской из этого донесения включительно по 16-е декабря, т. е. до времени получения Пассеком известия о прибытии генерала Гурко в Бурундук-кале. Здесь же записка Пассека печатается целиком, с подлинной его рукописи, без всяких изменений. — Ред.)

16-го ноября, на рассвете, я получил снова предписание В. П. оставить Хунзах и следовать в Темир-Хан-Шуру; в 4 часа по полудни я уже выступил к Зырянам.

Еще 11-го числа я донес, что мне выгоднее защищаться до последнего в Хунзахе, нежели отступать в ТемирХан-Шуру, но в продолжение 5-ти дней обстоятельства совершенно переменились:

1. Только 13-го числа я положительно узнал, что Хаджи-Мурат двинулся из Сиуха с значительной партией на соединение с Шамилем; следовательно, без упорного боя отряд мог (В труде Окольничего напечатано: не мог. — Ред.) выйти из аварской долины.

2. До 14-го числа лазутчики утверждали, что сам Шамиль, чрез Араканы, прошел к Зырянам и Ирганаю, а укрепление балаканское намерен атаковать особою партией, со стороны Моксоха, и это подтвердилось сведением. полученным мною от нарочных В. П., которые принесли мне первое предписание и, наконец, самым предписанием от 8 ноября: на рассвете же 12-го числа эти сведения подтвердились письмами от начальствующего в Зырянам, штабс-капитана Эггера, и на Балаканах — майора Масловского, 16-го я положительно узнал, что Шамиль в Казанищах, балаканское ущелье не занято неприятелем — следовательно, предстояла полная возможность достигнуть отряду, по крайней мере, до Зырян.

3. Взятие Гергебиля, измена Акуши и Цудахара, потом Мехтулы и Шамхальства, наконец, заключение отряда ль Темир-Хан-Шуре и потеря хунзахской всей баранты — распространили в Хуypахе страх и уныние, — а происки Хаджи-Мурата — склонить хунзахцев на спою сторону, усиливались с каждым днем. В продолжении 12 и 14-го чисел я заарестовал 4-х человек, будто бы бежавших от мюридов и принесших известие о потере хунзахской баранты, о занятии Дженгутая, Казанищи и Тарков. Несмотря на одобрения с моей стороны правителя Аварии — майора князя Орбелиани, страх жителей был так велик, что утвердительно можно сказать: при первом появлении Шамили под Хунзахом и первой неприятельской канонады, селение не осталось бы нам верным. Неверность же жителей, от чего бы она не произошла, поставила бы отряд в опасное полижете.

4. Я узнал, что полковник Ясинский получил предписание оставить Калаканы, и опасался, что он, по малому запасу провианта, не решится долее удерживаться в балаканском укреплении (По прибытии в Балаканы, я узнал от пол. Ясинского, что он намерен был ждать меня еще три дня, и потом отступить в Зыряны.). Оставление же балаканского укрепления ставило аварский отряд в весьма опасное положение. [217]

Когда же неприятель узнал, что Балакани оставлены, то немедленно занял бы ущелье, как сделал после, перегородил его завалами и занял бы хребты Орчло и Танус-бал, а тогда 3,5 батальона, имея больных и раненых, целый обоз с женами и детьми аварцев, должны бы были, сперва сбить неприятеля с хребтов, а потом, преследуемые им, штурмовать завалы Хаджи-Мурата в самом ущелье. Операция весьма опасная, если и возможная, и мне необходимо было, до оставления Балакан, поспешить выступлением из Хунзаха.

5. Имея возможность достигнуть Зырян, я облегчал спасение отряда тем, что усиливал его 1,5 батальонами, присоединив к себе гарнизоны из Балакан и Зырян, ставил отряд в невозможность от верности жителей, и при первом успех наших войск на плоскости, я мог иметь свободный доступ к Темиф-Хан-Шуре. А когда бы я остался в Хунзахе и балаканское ущелье было бы занято неприятелем, то главный отряд, опрокинув Шамиля с плоскости, должен бы пробиваться через балаканское ущелье, чтобы освободить меня, но для этого войска с линин, которые, как я рассчитывал, могли поспеть на помощь Шуре, не могли усилить дагестанского отряда настолько, чтобы он мог предпринять наступление к Хунзаху, и погибель аварского отряда была бы неизбежна. Притом, по оставлении балаканского укрепления, как бы и зырянские 1,5 батальона, на невыгодной позиции при Зырянах, не долго могли держаться, а Шамиль верно употребил бы все усилия овладеть Зырянами, владея балаканским ущельем, имея целый месяц свободы, и понимая, что тогда целый отряд делался уже непременной жертвой.

Все эти соображения заставили меня поспешить [218] выступлением из Хунзаха; в продолжении 10 часов я окончил все сборы. Необходимость уничтожать запасы, рубить лафеты, заклепывать орудия и кидать в кручу, оставлять укрепление и селение, добровольно принявшее нас и верно служившее своему государю — невольно возбудило самое прискорбное чувство, и скорбь эта, увеличиваясь плачем мужчин и женщин, которые прощались и с своим правителем князем Орбелиани, целуя руки и платье. В 5 часов по полудни, 16-го ноября, отряд оставил Хунзах, без выстрела, прошел мостик близь водопада, и тогда только хунзахцы, для своего оправдания пред Шамилем, начали преследовать нас — сперва слабо, а потом, когда у танусского подъема усилили их партию из Сиуха, довольно решительно.

Я распределил войска для отступления в следующем порядке: в авангарде шли 2-й батальон куринского и 3-й батальон кабардинского полков, с 4-мя горными единорогами имея впереди себя всех казаков моих, за ними все тяжести, раненые, больные, семейства хунзахцев и вьюки под прикрытием 2-х рог грузинского линейного № 14 батальона, арьергард состоял из 1-го батальона его светлости полки с 2-мя горными единорогами.

Достигнув танусского подъема, 3-й батальон кабардинского полка с 2-мя горными единорогами расположился на позиции, пропустил всю колонну, прикрывая движение ее от нападения со стороны Сиуха, и потом составил арьергард отряда, а 1-ый батальон его светлости полка должен был поддерживать арьергард.

Неприятель несколько раз бросался в шашки, но храбрые кабардинцы опрокидывали их в штыки и неприятель снова открывал убийственный огонь; между тем, 1-ый [219] батальон его светлости полка устроил эшелон на хребте Танус-бал, принял на себя кабардинцев и, пропустив их, открыть сильный огонь с высот, прилежащих дороге: неприятель ослабил преследование и фельдмаршальцы продолжали отступление без боя.

В это время взорвало хунзахский парк — и белый столб света осветил Хунзах; взрыв следовал за взрывом, беспрерывно лопались гранаты, как будто началась сильная канонада, и, наконец, зарево пожара показалось над аулом. По словам перебежчиков, взрыв парка разрушил казармы, комендантский дом, часть крепостной стены и полуразрушенные здания охватил пожарь; при этом погибло несколько мюридов, приехавших из Голотля; еще на другой день гранаты разносило по селению, и жители два дня скрывались в селениях. Хунзахцев я предупредил, что будет взрыв, и чтоб они не ходили в крепость.

Быстрота, с какой я собрался из Хунзаха. и скрытность моего намерения до последнего часа даже от офицеров — способствовали отряду с малой потерей пройти хребты Танус-бал и Орчло: преданные мюридам, хунзахцы поскакали в Сиух, Голотль и Буцру во время самого моего выступления из Хунзаха, и один Кучубур с партией из Сиуха поспел на помощь хунзахцев, но он не успел предупредить нас на хребтах. Снег и гололедица до крайности замедляли наше движение, — лошади и вьюки падали в кручу, горные единороги спускали на руках, только в 4 часа утра, 17-го числа, отряд спустился в балаканское ущелье, а в 11 часов утра достиг укрепления. В это время показались на кручах Арактау запоздавшие партии соседних деревень в Арактау: Цатаниха, Буцры, Ирганая (В труде Окольничего напечатано: Уркачей. — Ред.) и Могоха. [220]

Потери наши при отступлении состояли убитыми из 1 обер-офицера и 2-х нижних чинов, ранеными — из 2-х обер-офицеров и 27 низших чинов.

По прибытии отряда в Балаканы, полковник Ясинский собрался в продолжении 4-х часов, раздав снаряды на руки, и, по неимению лошадей для перевозки 3-х полевых орудий и 1 горного единорога, назначен был 2-й батальон его светлости полка; оставшееся снаряды и порох приготовлены были для взрыва.

В 3 часа по полудни я выступил из Балакан: авангард мой состоял: из саперной команды. 1-го батальона его светлости полка с 3-ми горными единорогами, за ним следовал 2-й батальон его светлости полка, с 3-мя полевыми орудиями, — потом вьюки, раненые и больные под прикрытием линейных рот; арьергард состоял: из 3-го батальона кабардинского и 2-го батальона куринского полков с 4-мя горными единорогами. Авангард, не ожидая главной колонны, должен был спешить занять селение Зыряны и сады, прилегающие к дороге. а в случае, если б выход из ущелья был перегорожен завалами и занять неприятелем, то ожидать 2-й батальон его светлости полка с полевыми орудими и моего прибытия; сам я оставался в арьергарде. Неприятель, сделав несколько выстрелов, кончил тем преследование; спустя полчаса по уходе нашем из укрепления, сделался взрыв парка.

В 4.30 часа авангард мой занял сел. Зыряны и ближайшие сады, а в 5 часов партия Муссы-балаканского, заняв противоположные сады селению, завязала перестрелку и в тоже время могохцы, буцрынцы и оркачинцы начали спускать камни в ущелье со скал Арактау. Но так как большая часть больных и вьюков уже прошла к переправе при укреплениях Зырянах, то неприятель весьма мало нанес [221] нам вреда; ранено 1 обер-офицер и 9 нижних чинов.

Вечером же 17-го числа я отправил лазутчиков узнать — существует ли башня в Бурундук-кале и подъем выхода; сделав все распоряжения для немедленного выступления налегке, если б узнал, что башня занята русскими, или, по крайней мере, цел подъем и выход не занят сильной неприятельской партией. Посланные не узнали ничего положительного, а лазутчики, отправленные вечером 17-го числа, ночью же дали мне знать, что башня разрушена и что много неприятельских огней разложено над выходом и у подъема бурундукалинского или у волчьих ворот.

Получив это сведение, я до рассвета еще переправил 2-й батальон его светлости полка с 2-ма горными единорогами, с целью внезапно захватить селение Зыряны, и чтоб утвердиться при селении Зырянах, вслед за фельдмаршальцами, переправил сводный линейный батальон и саперную роту.

Позицию при сел. Зырянах я намеревался удерживать до решительного наступления Шамиля, — она была важна для нас потому, что совершенно командует укреплением, и неприятель, владея ей, мог нанести нам значительные потери.

С рассветом сел. Зыряны были заняты без всякой потери, но неприятель завязал сильную перестрелку с противоположных садов селения; когда же переправились сводный линейный батальон и саперы, я повел их по реке в обход садов — саперы составляли резерв линейного батальона. Обходная колонна, пройдя ближайшие сады, стремительно бросилась захватить единственную дорогу вдоль Койсу, по которой неприятель мог отступить к балаканским хуторам, в это же время 2-й батальон его светлости полка бросился прямо в сады; неприятель, опасаясь быть [222] отрезанным, бежал, оставив в ваших руках одно тело. Во время перестрелки мы имели 4 раненых, во время же атаки ни одного.

Заняв узкий перешеек дороги по Койсу и выход из балаканского ущелья, я приказал перегородить их прочными завалами.

Едва сделаны были необходимые распоряжения для удержания позиции при сел. Зырянах, как сильная неприятельская партия показалась на высотах против укрепления со стороны Ирганая и Аракан.

Я поспешил на правый берег Койсу, а когда прибыл в лагерь при укреплении, неприятель уже бросился на 8-ю роту кабардинского полка, но поручик Дуров (Прикомандированный от оренбургского линейного № 5-го батальона. — прим. автора.) твердо выдержал первый их натиск, между тем к атакованной высоте (редут № 1) я направил 7-ю роту кабардинского и 2-й батальон куринского полков, с 2-мя горными единорогами, а 2-я и 3-я роты кабардинскаго — под начальством штабс-капитана Эггера, двинулись сбить неприятеля с высот (редут № 5).

Решительное наступление с нашей стороны заставило неприятеля отступить с обоих пунктов на дальнейший шпиль. Хаджи-Мурат утвердить 8 значков на ружейный выстрел от нас и открыл довольно сильный огонь. Я скрыл войска за покатостью, не отвечая на неприятельские выстрелы, только горные единороги, под начальством штабс-капитана Гунина, обстреливали окружающие высоты картечью, а балки гранатами. Когда солдаты отдохнули, а Хаджи-Мурат имел время увериться, что мы не решились его атаковать на [223] крепкой позиции, я приказал сделать общее и решительное наступление. Чтобы атаковать шпиль, занятый Хаджи-Муратом, надобно войскам проходить узкий перешеек между двумя обрывами, под верными перекрестными выстрелами неприятеля, но храбрые кабардинцы и куринцы перебежали перешеек и быстро приблизились к подошве шпиля. Мюриды, неожиданно атакованные, пыли смущены, несмотря на то, держались до крайности, стреляли в упор. когда стремительный натиск в штыки обратил их в совершенное бегство, так что теснящиеся толпы мюридов на склоне занятого нами шпиля, были поражаемы безответно их стороны нашим метким батальным огнем. Всадники без лошадей, в том числе Хаджи-Мурат и все знаменщики, разбежавшиеся лошади, сбросившиеся раненые под кручу, оставленные бурки и шубы, торбы с съестными припасами — все доказывало, как нечаянно было захвачено скопище горцев, и как, неожиданно опрокинуто нами. Впереди всех при атаке был кабардинского полка прапорщик Савиничь — в числе охотников. часть аварцев с князем Орбелиани и храбрым подпоручиком Анановым; значки были в нескольких шагах от нашим, солдат и только спаслись тем, что бросились прямо под кручу. Партия Хаджи-Мурата в этом деле была усилена шамхальцами и мехтулинцами.

В тоже время, как мы атаковали Хаджи-Мурата, штабс-капитан Эггер, с полу-батальоном командуемого им кабардинского батальона, сбил неприятеля с следующих высот и занял возвышенный шпиль хребта.

Поражение Хаджи-Мурата 19-го ноября имело самые благоприятные последствия — неприятель уже не решался занимать и даже показываться на высотах перед укреплением, с которых мог поражать нас в укреплении не только [224] пушечным, но и ружейным огнем. И если бы неприятель утвердился на них, то положение отряда было бы самое бедственное, не говоря об огромной потере, которую понесли бы мы — войска не имели бы дров и фуража целых две недели, в самое холодное время солдаты запасались колючкой с занятых нами высот и фуражом для лошадей, которые составляли пищу отряда.

Потеря наши состояла убитыми из 9 нижних чинов, ранеными из 1 обер-офицера и 11 нижних чинов: потеря неприятельская была значительная — об этом можно было судить по падающим, уносимым и оставленным на месте и по словам перебежчиков.

Вечером же, 19-го числа, Хаджи-Мурат обошел тропинками Зыряны и спустился к Койсу, на кудухский брод, а 20-го, подвалившись через Арактау, явился против наших завалов. в балаканском ущелье; часть горцев начали устраивать завалы на первом подъеме ущелья, а другая начала обходить наш завал, обстреливать и спускать камни. Чтоб не дать мюридам утвердиться над нашим завалом и с первого дня отнять охоту обходить нас — я приказал послать охотников от 2-го батальона его светлости полка, сбить горцев с круч и скал, а для содействия охотникам, послал 3-ю роту грузинского линейного № 14 батальона идти в обход горцев, к вершине хребта.

Охотники, несмотря на огонь мюридов и спускаемые камни, безостановочно преследовали их по кручам и скалам, а когда линейная рот достигла вершины хребта и угрожала захватить более упорных, то горцы оставили труднодоступные карнизы и пещеры и скрылись на Арактау.

Потеря наша состояла из 1-го убитого, 5-ти раненым, и 6-ти контуженных камнями нижних чинов.

20-го день и ночь работали ретраншемент около лагеря [225] при укр. Зырянском, рубили сади и заготовляли дрова на случай, ости необходимость заставит оставить позицию при селении.

21-го числа неприятель значительно усилился в балаканском ущелье; большие толпы мюридов показались против наших запалов, масса горцев заняла хребет Арактау и начали спускать камни на нашу позицию; другая масса открыла сильный огонь с оконечности балаканского хребта по войскам, занимавшим селение, а между тем устроили батарею (№ 13), поставили легкое орудие и в час по полудни началось действие ядрами и картечью по укреплению и лагерю. Наши батарея и стрелки не отвечали на неприятельский огонь — сбить их орудия было невозможно, потому что видно было только одно дуло: перестреливаться же нашим стрелкам с ними, значило, напрасно выставлять себя, подвергаясь верным выстрелам; все войска были, но возможности, скрыты от артиллерийского и ружейного неприятельского огня, — работы днем были прекращены.

Потеря наша в этот день состояла из раненым, 2-х ядрами, 4-х пулями и 5-ти камнями. Канонада из неприятельского орудия и усилия неприятеля — сбить нас с позиции при сел. Зыряны, продолжалась и в следующие дни.

Между тем, 23-го числа прибыла сильная партия в Ирганай от Бурундук-кале, так что против нас собралось 18 значков, не считал скопища в Араканах. Ночью же 22-го числа солдаты устроили себе небольшие землянки, для укрытия от неприятельского орудия, а 23-го ноября редуты № 1, 2, 3 и 4, — в следующие же — усилили их оборону, потом устроили редуты № 5 и 6 и продолжали работу ретраншемента.

Войска были распределены следующим порядком: [226] два горных единорога и 3-й батальон кабардинского полка расположены были в средине садов зырянских и целая рота занимала завал против балаканского ущелья, которое было перегорожено стенкой; сел. Зыряны занято было 2-мя ротами 2-го батальона его светлости полка с 1-м горным. единорогом т 4-ми крепостными ружьями: цепь перед селением и башней занимала рота грузинского линейного № 14 батальона, другие две линейные роты занимали завалы на дороге по Койсу, содержа сильный пикет над скалой, под которой были устроены наши завалы.

1-й батальон его светлости полка, две роты 2-го батальона куринского полка и команда сапер с 2-мя горными единорогами составляли главный резерв, который занимал лагерь при укреплении; самое укрепление занимали взвод навагинской роты и аншеронская команда в 4-е человека (В труде Окольничего напечатано: в 40 человек. — Ред.). Все здания укрепления были очищены под больных и раненых. Редуты № 1 и 2 заняты были двумя ротами 2-го батальона его светлости полка, № 3 и 4 — ротою куринского батальона, сверх того редут № 3-й был вооружен двумя горными единорогами, № 5-й — особой командой в 24 человека при офицере от 1-го батальона его светлости полка, — наконец, редут. № 6 — взводом навагинской роты и вооружен 2-мя полевыми единорогами, а главный ретраншемент при укреплении — 2-мя полевыми орудиями и 3-мя мортирками 10 и 6-ю фунтовыми.

Силы отряда простирались до 2400 штыков при 7 горных. 4-х полевых, 3-х крепостных орудиях и 3-х мортирках. Площадь, окружающая укрепление Зыряны, составляла плацдарм для отряда, а высоты, прилегающие к первой — вал, который я решился удерживать до последней крайности, предположив, что если Шамиль обратится против меня со всеми скопищами, то я оставлю позицию при сел. [227] Зыряны, сосредоточу войска при укреплении, чтоб совокупностью сил иметь возможность отражать атаки всех скопищ Шамиля.

30-го числа Хаджи-Мурат, после тщательных усилий овладеть позицией при Зырянах, перешел в Араканы; потеря наша в продолжении 9-ти последних дней состояла ранеными: картечью 8, пулями 4, камнями 7, контуженных из 12-ти нижних чинов. Неприятельское орудие по прежнему продолжало действовать, но уже гораздо слабее; часть горцев осталась в балаканском ущелье и по прежнему Ирганай был занят мюридами.

Две недели прошло, как отряд занял Зыряны; 12-ть нарочных были отправлены мною в Темир-Хан-Шуру с донесениями, и не один из них не возвращался к нам, ни один не принес нам известия, что существует еще Шура, а много раз слышали от мюридов, что Щура взята, в нам предстоит гибель. Хотя мы не давали этому известию никакого вероятия, но нельзя было не усомниться, что Шура находится в самом затруднительном положении. И мы предоставленные тягостной неизвестности, с малым запасом сухарей, не смотря на уменьшение дачи до 1-го фунта, без соли и мяса, окруженные со всех сторон в горной котловине, откуда сама природа теснинами и громадами скал заслоняла выход на плоскость — готовыми были к смертной, но отчаянной борьбе.

Трудно или лучше невозможно выразить того мучительного, жгучего чувства, которым наполнены были душа и сердце каждого из нас. Нас уже не радовало уничтожение всех покушений неприятеля и страх, какой мы внушили к себе; по чем более угасала надежда на спасение, тем решительнее и предприимчивее делались войска. Зная [228] нравственную силу их, я решился ждать известия и вспомоществования с плоскости, пока не съедим последнего сухаря — и тогда, призвав на помощь Господа-победодавца, штыками проложить себе дорогу.

Конечно, проходя непроходимые доступы без тропинок, поднимаясь и спускаясь по крутизнам и скалам на безоблачные хребты, я ни в каком бы случае не спас ни артиллерии, ни больных, ни раненых, но может быть спас бы остатки храбрых! А если бы погибли и все, то не лучше бы погибнуть нам с оружием в руках, нежели унизить себя постыдной сдачей!

Но вдруг, в 11 часов вечера, 1-го декабря, к неописанной радости всего отряда, я получил письмо вашего превосходительства от 25 и 29 чисел, в котором вы извещаете, что мы можем быть выручены соединенными силами дагестанского отряда и отряда генерала Фрейтага через 30 дней. Известие это оживило, воскресило солдат и офицеров, как будто призвало снова к жизни — и на утро во всех батальонах служили благодарственный молебен.

С 30-го ноября неприятель уже не предпринимал ничего.

6-го декабря, не смотря на труды и холод, мы не забыли вознести наши теплые молитвы Господу о здравии великого именинниками скалы Дагестана при испрошении долголетия Государю Императору огласились громом наших батарей и далеко разнесли его по непокорным племенам Кавказа; русские еще торжествовали в горах тезоименитство своего Государя, как бы в предзнаменование скорой покорности гор державной воле Его.

9-го числа я снова получил письма вашего [229] превосходительства от 3, 5 и 7 чисел; срок нашего избавления уменьшался, предполагалось совершить его к 20 декабря.

Между тем 7-го декабря наступили сильные морозы, к бедствиям присоединилось новое бедствие — положение отряда было ужасное: большая часть солдат была без полушубков, а многие не имели рубах и сапог, 10 дней уже солдаты питались 1 фунтом сухарей без соли. На холоде, без нищи, я опасался, что откроется повальная болезнь, а у нас уже недоставало помещения для обыкновенных больных, хотя их с ранеными во все время не было больше 180 человек.

Положение отряда точно было бедственное, но дух в войсках был выше всяких похвал, и он, кажется, поддерживал физические силы солдат. По прежнему ночью с усердием продолжали работу для усиления окопов и самой крепости, — днем два раза ходили за дровами, фуражом, на дрова ломали колючку но крутизнам гор и рвали скудную траву, разгребая снег. Я давал общий роздых войскам только от 11 часов утра до 1 часа по полудни, когда солнце умеряло холод и сонь не бывал так опасен; а чтоб иметь менее больных, я приказал всех слабым, помещать в госпиталь, чтоб в тепле на свежем хлебе и на полу-фунте мяса, отдохнули и оправились; для этого я сберег какую нашел муку и заблаговременно отобрал скот от всех частных лиц и команд. Для поддержания сил солдат, я разрешил и уговаривал есть мясо лошадей; несмотря на отвращение, постепенно все большее число побеждало предрассудок и, наконец, при содействии священника грузинского линейного № 14 батальона, отца Даниила Попруженко, все принялись за конину и после делили кости лошадей. [230]

Воспоминания 1812 года превращались в действительность, особенно когда в группе солдат являлись с куском брезента или рогожи, вместо плаща, и в галошах из куска сырой кожи или войлока на ногах, вместо сапог.

13-го декабря вода в Койсу значительно упала и пошел большой лед, так что паромная переправа прекратилась; я приказал сделать мост на козлах, к 15-му числу он уже был готов и тем значительно облегчилось наше бедственное сообщение с левым берегом Койсу.

13-го числа огромные массы горцев перешли из Аракан в Ирганай; между тем, все окрестные горы со стороны Аракан заняты были большими толпами мюридов, а с глав наго шпиля Хаджи-Мурат, Магомет — кадий акушинский — обозревали наши укрепления. В тоже время неприятель усилился и со стороны Балакан и усилил действие из орудия.

15-го вывезен был горный единорог из Аракан, и с высоты (Д) открыто из него действие по войскам при сел. Зыряны; главный шпиль быль занят большой партией и часть ее спустилась к редуту № 5.

Я вывел из лагеря 1-ый батальон его светлости полка и 2 роты куринцев с 2 горными единорогами, и двинулся на хребет, с тем, чтобы занять главный шпиль и овладеть горным единорогом; при приближении нашем горцы оставили хребет и заблаговременно увезли орудие.

15-го числа, в 10 часов утра, Хаджи-Мурат прислал ко мне письмо, в котором, от имени Шамиля, клянется пропустить нас с честью в Шуру, только бы мы оставили Зыряны, и просил, чтобы я выслал кого-нибудь для переговоров. [231]

Я отвечал Хаджи-Мурату, что не иначе выступлю из Зыран, как получивши на это предписание вашего превосходительства и когда мне дадут в аманаты Хаджи-Мурата или Кибит-Магому, а с нашей стороны предлагал себя в аманаты бывший правитель Аварии, князь Орбелиани. С ответом к Хаджи-Мурату и донесением вашему превосходительству вызвался ехать подпоручик Ананов, лично известный Шамилю; а просил Хаджи-Мурата пропустить его с моим донесением в Темир-Хан-Шуру.

Он был встречен мюридами, в виду нашем, весьма дружески и, по словам выходцев, принят Хаджи-Муратом и отправлен к Казанищи, но на дороге получено было известие о разбитии Шамиля под Казанищами, а потому Ананова отправили в Тлох, где он находится и теперь.

16-го числа весь день огромные скопища неприятеля проходили к Аракапам из Ирганая и от волчьих ворот, числом не менее 6 т., а 17-го, на рассвете, я получил известие от вашего превосходительства, что отряд командующего войсками генерал-лейтенанта Гурко прибыл в Бурундук-кале.

Получив это известие, я немедленно поспешил с 2 батальонами и 2 горными единорогами овладеть Ирганаем, чтобы войти в связь с главным дагестанским отрядом. Приблизившись к Ирганаю, я послал сказать жителям, чтобы покорились, но они не хотели слышать о покорности и обещали драться, если пойдем на селение, — но когда был открыт огонь из орудий и 2-ой батальон куринского полка обошел селение с высот, тогда жители бежали. Заняв селение куринским батальоном и расположив две роты 1-го батальона его светлости полка на высотах к [232] ирганайскому ущелью, и отправился с 2 ротами 1-го батальона его светлости полка и конными аварцами в Бурундук-кале.

На полдороге я встретил авангард главного отряда, а потом командующего войсками и ваше превосходительство.

Общие приветствия, радость и слезы, начиная от простых солдат до командующего войсками, были такой торжественной, неоцененной наградой, что далеко искупили все опасности, какие мы пережили, все труды и нужды, какие перенесли, и день, и час этой встречи никогда не изгладится из нашей памяти.

Вечером начали приводить в исполнение приказания командующего войсками; были брошены в Койсу все снаряды из парка. 3 чугунные орудия, которые невозможно было доставить в Шуру по трудности зимней дороги, но необходимости быстрого отступления. чтоб избежать огромных потерь и по невозможности увести орудия на морских станках, станки и зарядные ящики были сожжены. В 8 часов вечера выступила в Бурундук-кале колонна в три батальона: 3-го апшеронского, 1-го куринского полков и сводный линейный с ранеными, больными семействами аварцев, араканскими аманатами и арестантами. В полночь сняты были секреты, цепи с позиции при сел. Зырянах, передовая часть войск прошла за резерв, а потом резерв. поддержат, огни бивуак, соблюдая тишину, отступил в укрепление. По переходе резерва через мост, паром был прорублен и спущен на воду, средние козлы моста опрокинуты. К 2-м часам по полуночи были сняты орудия и рога с редутов, и войска построились к отступлению. а в 4 часа утра, 18 декабря, наконец, после 30-ти дневного заключения, аварский отряд, по милости Божьей, выступил в Бурундук-кале. [233]

Потеря ваша в продолжение всего времени, начиная с отступления из Хунзаха до выхода из Зырян, состояла убитыми из 1 обер-офицера и 12 нижних чинов, ранеными из 4 обер-офицеров и 78 нижних чинов, контуженными из 28 нижних чинов.

Под сел. Ирганай аварский отряд, миновав арьергард главных сил, составил боевую колонну.

Когда начинало светать и арьергард был уже на половине дороги в Бурундук-кале, раздался пушечный выстрел со стороны Зырян, и, спустя полчаса, показались первые конные мюриды, — неприятель был введен в заблуждение письмом вашего превосходительства к араканцам, чтоб они сдались, или будут наказаны силою оружия; по всему видно, что они ожидали наступательных действий с нашей стороны, а неисправность неприятельских секретов довершила ошибку Хаджи-Мурата и Кибит-Магомы и дала нам возможность отступить через теснины ирганайского ущелья без всякой потери.

Массы горцев Хаджи-Мурата и Кибит-Магомы, конные и пешие, с 20 значками догнали отряд под самым Бурундук-кале и стремительно атаковали наш арьергард; с разрешения командующего войсками я отправился к атакованной части войск, которую немедленно подкрепил 1-м батальоном его светлости полка.

Зная, что отступление перед 4 т. скопищем горцев поведет к огромной потере, я решился, не дав неприятелю времени утвердиться на высотах при Бурундук-кале, сделать общее и быстрое наступление всем арьергардом. Стены ущелья при Бурундук-кале образуются из отдельных гребней значительной высоты, с крутыми скатами и скалами; это позволяет неприятелю занять крепкую позицию на [234] ружейный выстрел от дороги по ущелью и поражать колонны перекрестным огнем, а ряд гребней, возвышаясь один над другим, отступать с позиции на позицию.

Неприятель занял первые гребни, где и утвердил значки — новые толпы мюридов спешили к занявшим позицию.

Для атаки левых высот я на правил в 1-й батальон апшеронского и 4-й батальон кабардинского полков, а правых — 2-й батальон тифлисского полка; 1-й же батальон его светлости полка, с горными единорогами, продолжал наступление по ущелью.

Неожиданное решительное наступление войск наших и обходы всегда одной частью высот, занятых неприятелем, были причиной легкого завладения тремя рядами гребней, на которых горцы хотели утвердиться, и, наконец, совершенного отступления их на всех пунктах.

Неприятель, раскинутый по трем в направлениям, не имел уже ни единства, ни решительности — дело продолжалось всего час; потеря наша состояла убитыми из 9 нижних чинов, ранеными из 1 обер-офицера и 15 нижних чинов; 9 тел неприятельских остались в наших руках, а потеря горцев, по словам выходцев, была весьма значительна.

В 2 часа по полудни я двинулся обратно в Бурундук-кале; неприятель уже не осмелился преследовать нас, и я остался на позиции с 1-м батальоном его светлости и 3-м батальоном кабардинского полков, с 2 горными единорогами, до 8 часов вечера, пока все тяжести и главная колонна перевалились через койсубулинский хребет.

Несмотря на гололедицу, которая заставила в нескольких местах тащить на руках орудия и зарядные ящики, арьергард прибыл в Казанищи к 2 часам утра. [235]

В полдень, 19 декабря, аварский отряд в боевом порядке, с распущенным знаменем аварского ханства, вступил в Темир-Хан-Шуру, приветствуемый выстрелами со всех батарей, — а 20-го служил благодарственный молебен с коленопреклонением и благодарил за чудное свое избавление Господа сил. Ему, единому, слава!

Пассек.

Текст воспроизведен по изданию: Отступление из Хунзаха // Кавказский сборник, Том 1. 1876