ОЛЬШЕВСКИЙ М. Я.

КАВКАЗ С 1841 ПО 1866 ГОД

(См. «Русскую Старину» март 1895 года)

ЧАСТЬ ПЯТАЯ.

В то время, когда Восточный Кавказ, стеная под ударами наших войск, доживал свои последние годы, — Западный Кавказ был крепок и силен.

В то время, когда Чечня, эта житница Восточного Кавказа, изрезанная в ее лесных трущобах, по разным направлениям, просеками — пала, — абадзехи мужественно сопротивлялись возведению Майкопской крепости, подобно тому, как 12 лет назад, сопротивлялись чеченцы построению Воздвиженской крепости.

В то время, как после взятия Веденя, скиталец Шамиль искал убежища в Дагестане и сдался военнопленным на скалистом, неприступном Гунибе, — Магомет-Амин предводительствовал тысячами закубанцев, несмотря на то, что власть Аминева была ничтожна в сравнении с Шамилевой.

Отчего же произошла такая внезапная разительная противоположность в состоянии Восточного Кавказа с Западным, тогда как, не в Чечне ли и Дагестане еще недавно совершались те страшные кровавые катастрофы, о которых я имел случай говорить? На это мне [180] отвечают, что время взяло свое, что чеченцы и дагестанцы, ведя с нами упорную борьбу, не годами, а десятками лет, должны были изнемочь и наконец пасть.

Согласен и не смею возражать на такой основательный аргумент, потому что силы чеченцев и дагестанцев, действительно, с каждым годом уменьшались, тогда как после наших неудач мы всегда получали новые громадные подкрепления.

Но предвидели ли, мечтали ли самые рьяные поклонники Николая Николаевича Муравьева, когда он оставлял Кавказ, что, с небольшим через два года, Чечня и Дагестан падут, а Шамиль будет в плену? На это положительно отвечу, что такого быстрого поворота в горах Кавказа в нашу пользу они не могли предвидеть. Произошло же это от правильного направления и сосредоточения войск, а также от неуклонного стремления, несмотря на громадные препятствия, к осуществлению предположенной цели. От тех же причин произошло и падение Западного Кавказа.

Кто же совершил такой быстрый и громадный переворот с Кавказом? Кто был главным двигателем и руководителем этого переворота? — Никто другой, как главнокомандующий князь Александр Иванович Барятинский.

Изучив Кавказ со всею подробностью, в продолжение долгого своего на нем служения, он, по прибытии в Тифлис, делает распоряжение о сосредоточении главной массы лучших войск в Чечне. Вверив эти войска начальству генерала Евдокимова, как хорошо известного ему по боевым способностям, — князь Барятинский составляет зрело обдуманный и всесторонне разработанный план, по которому должно было совершиться покорение Чечни, взятие Веденя, а с ним и падение Восточного Кавказа. Не ограничиваясь этим, он настойчиво следит за исполнением своего плана, так что когда осенью 1858 года замедлились военные действия, собственно потому только, что Евдокимов дозволил себе некоторое время не присутствовать лично при войсках, то он подвергается резкому, но справедливому замечанию князя.

С падением Восточного Кавказа, князь Барятинский направляет в Кубанскую область все стрелковые батальоны армии; а от сосредоточения такой огромной массы нарезного оружия на Западном Кавказе и совершилось его скорое покорение. Когда же действия генерала Филипсона не соответствовали желаниям и предначертаниям князя Барятинского, то командующим войсками был назначен тот же граф Евдокимов, который был главным деятелем при покорении Восточного Кавказа. Следовательно, кто же, как не князь, подготовил падение [181] и Западного Кавказа? Не по его ли инициативе началось переселение закубанцев в Турцию?

Такая деятельность на Западном Кавказе началась с 1860 года, а, с этим временем как нельзя ближе совпадает мой дальнейший рассказ. Будучи назначен начальником Кавказской резервной дивизии, которая в составе двадцати комплектных батальонов участвовала в окончательном покорении Кавказа, я был или прямым деятелем, или свидетелем тех событий, которые совершились в последние четыре года моего служения на Кавказе.

Но прежде чем приступлю к изложению этих событий, считаю необходимым сделать очерк прошлому состоянию Западного Кавказа, а равно взглянуть на жизнь, нравы, обычаи враждебных нам обитателей Закубанского пространства.

______________________________

Западный Кавказ, или пространство, заключающееся между Черным морем и впадающими в него Ингуром и Кубанью, был известен в глубокой древности.

Обитатели его у греков и римлян носили различные названия, смотря потому, где находились их колонии. Так за несколько сот лет до настоящего христианского летосчисления, встречают у древних географов названия народов: абзне, зихов и аид-ахой. Не суть ли это настоящие абхазцы, джигеты и адыге? Эти же народы были известны и под общим именем «черкесов».

Не касаясь происхождения черкесов в историческом отношении и не останавливаясь на происхождении этого названия в этимологическом смысле, не могу умолчать здесь о том обстоятельстве, что еще не так давно мы, русские, разумели под черкесами всех немирных обитателей Кавказа. Подобно тому, как у нас, на Руси, не только в былое время, но и теперь в простонародьи называют жителя Запада — будь он англичанин или француз — немцем, а жителя Востока — будь он персиянин или индеец — татарином, так назывались «черкесами» без различия все горцы. Названием «черкеса» окрещивались чеченцы, осетины, кабардинцы и все другие жители Кавказа, занимавшиеся разбоем и хищничеством.

Такое название черкес для всех кавказских горцев существовало еще в первой четверти настоящего столетия не только в разговоре, но и на письме. Часто встречалось читать о черкесах, нападающих на проезжающих по Военно-Грузинской дороге, или на Тереке, тогда как об них там не было и помину. В актах же прошлого и предшествовавших столетий и не упоминалось о существовании чеченцев и лезгин. [182]

Отчего же мы, русские, все население Кавказского хребта принимали за один народ? Оттого, что мы прежде всего познакомились с черкесами и вообще с жителями Западного Кавказа, которые в совокупности с крымскими татарами беспокоили южные пределы нашей империи.

Между тем настоящие жители Западного Кавказа никогда не называли себя «черкесами». Они называли себя или «адыге» или по именам тех обществ, к которым принадлежали; а эти последние преимущественно назывались по именам своих родоначальников.

Чтобы оградить наши южные пределы, а в особенности Новороссию, от хищнических набегов черкес, переводится на Кубань в 1792 году принесшее покорность Запорожское казачье войско.

Оно селится на степном пространстве между Доном и Кубанью, сорока отдельными куренями, которое с приселением к ним впоследствии нескольких тысяч малороссийских семейств и составило станицы «Черноморского казачьего войска», носившего это название до 1860 года.

Спустя шесть лет селятся, начиная от пределов Черномории вверх по Кубани, три взбунтовавшихся Донских полка. Из них составляются Кавказский и Кубанский казачьи полки.

Одновременно с этим переводятся на Кубань, охранявшие между Ставрополем и Екатериноградом почтовую дорогу, Хоперские казаки в станицы Барсуковскую, Невинномысскую, Беломечетскую и Баталпашинскую.

С обращением впоследствии селений Ставропольской губернии в казачье сословие и с новым переселением из внутренних губерний государственных крестьян, образуется «Кубанская кордонная линия».

Таким образом, с первыми годами настоящего столетия, хищные обитатели Западного Кавказа были опоясаны рядом станиц, постов и укреплений, расположенных на самой Кубани. Начиная же с тридцатых годов, не только черноморские, но и линейные казаки уже ограждали своими станицами и постами, на несколько десятков верст, сельское население. Сверх того, находилось значительное число укреплений впереди Кубани.

Несмотря на это, хищничества и набеги закубанцев зачастую совершались в пределах вооруженного казачьего населения. Но об этом речь впереди. Теперь же рассмотрим с некоторою подробностью состояние, до 1860 года, Черноморской кордонной линии, правого фланга Кавказской и Черноморской береговой линии, а равно отправление на них службы как казаками, так и регулярными войсками.

«Черноморская кордонная линия» простиралась по Кубани слишком на 260 верст, начиная от устья одного рукава этой реки в [183] Черное море, до впадения в нее, с левой стороны, Большой Лабы. Она, возникнув вместе с переселением с Днепра запорожских казаков, в описываемый период состояла из станиц и постов, расположенных по Кубани, а также укреплений, как на этой реке, так и впереди ее находящихся.

Расположенные по Кубани станицы были следующие: Стеблиевская, Титоревская, Андреевская, Сенная, Ивановская, Новомышастовская, Елизаветинская, Мариинская, Пашковская, Корсунская и Васюринская. Все эти станицы, по преимуществу четырехугольной фигуры, были обнесены значительной профили валом, обложенным колючкою, и окружены рвом, а по углам имелись тур-бастионы, из которых некоторые были вооружены чугунными, на безобразных крепостных лафетах и без платформ, — орудиями.

Для охранения сообщения между станицами, а равно обеспечения самых станиц от нечаянного нападения неприятеля, были расположены по Кубани, или в некотором расстоянии от этой реки, по дорогам разной величины посты.

Число и величина постов между станицами зависели от местности. Чем местность была пересеченнее и закрытее, тем более постов находилось на меньшем расстоянии и тем сильнее был на них караул потому что, на такой местности приходилось выставлять днем более пикетов, а ночью посылать более секретов. А такое отправление кордонной службы считалось самым надежным как против закубанцев, так и против других хищных обитателей Кавказа.

Независимо станиц и постов, на Кубани находились укрепления Варениковское, Ольгинское и Алексеевское, прикрывавшие переправы через эту реку к натухайцам, шапсугам и бжедухам. Из Варениковской пристани можно было проехать на берег Черного моря, в Анапу. Из Ольгинского тет-де-пона вела дорога на Абинское укрепление, отстоявшее от Кубани верстах в тридцати. Посредством Алексеевской переправы производилось сообщение с Афипским укреплением, отстоящим от Кубани верстах в пятнадцати. Но, с уничтожением в 1854 году, вместе с прочими укреплениями, Черноморской береговой линии, Анапы и станиц по берегу моря, а равно с упразднением Абинского и Афипского укреплений, утратилась прямая цель этих переправ до тех пор, пока не возобновились наступательные действия за Кубань.

Сверх того, находились старые укрепления: в Екатеринодаре, средоточии войскового управления и местопребывании наказного атамана, и Фанагорийское — на острове Тамани.

Отправление кордонной службы по Кубани и содержание гарнизонов [184] в упомянутых укреплениях лежало на прямой и исключительной обязанности черноморских казаков. Для этого требовалось не менее двух тысяч конных и до двух тысяч пятисот пеших человек. А как черноморское войско, по своему населению, без затруднения, могло выставить тройной комплект, а потому отбывание службы производилось тремя сменами, и только нарушалось это в экстренных случаях, а именно: при движении за Кубань, или во время огромных сборов неприятеля. Усиливать кордон приходилось и в то время, когда Кубань от сильных морозов замерзала и когда переход через нее был везде беспрепятственный.

Таким образом, черноморское войско обязано было содержать и, в крайнем случае, могло выставить до 6 т. конных и 9 т. пеших, считая в том числе прислугу и лошадей для 12-ти-орудийной батареи. Не правда ли, огромная вооруженная масса? Но только большинство этой массы худо ездило, дурно было одело и вооружено. Поэтому закубанцы, в открытом поле, не слишком боялись черноморских наездников и пренебрегали ружейным огнем их пехоты. Только одни пластуны были для них страшны.

Начиная от впадения в Кубань Большой Лабы или, правильнее сказать, от поста Изрядного Источника до Карачая тянулась более чем на триста верст «Кубанская кордонная линия», входящая в состав правого фланга Кавказской линии. Она, подобно Черноморской кордонной линии, состояла из укреплений, станиц и постов, с тою только разницею, что посты были расположены не только на самой Кубани, но во множестве находились по дорогам, далеко позади этой реки. По крайней мере так было до войны 1853-1856 годов, в которое время мы и взглянем на эту часть Кавказской линии.

Станицы, расположенные по Кубанской линии, принадлежали к четырем бригадам: Кавказской, Кубанской, Ставропольской и Хоперской кавказского линейного войска. Эти станицы были Усть-Лабинская, Воронежская, Ладовская, Тифлисская, Казанская, Кавказская, Темижбекская, Григориполисская, Прочно-Окопская, Убежинская, Николаевская, Барсуковская, Невинномысская, Белореченская и Баталпашинская.

Расположение, оборона и вооружение этих станиц оставались в том самом виде, в котором они находились со времени своего основания: то же стесненное донельзя, в усадебном отношении, четырехугольное расположение; тот же вал с плетневой внутренней крутостью, обложенный колючкою, но только ров зарос травой и изгладился от времени. Не изменилось и вооружение станиц, — где было по два и одному орудию; а где и вовсе не было орудий. Притом орудия были на весьма дурных крепостных лафетах; не было тоже [185] и платформ, отчего колеса лафетов, во время стрельбы, врезывались в землю, и от этого стрельба делалась затруднительною.

Между станицами, расположенными по Кубани, находилось по нескольку постов, число и величина которых зависела от местности. Чем местность была пересеченнее и закрытее, тем более постов находилось на меньшем расстоянии, и тем сильнее были самые посты. А так как, по мере приближения Кубани к главному хребту, берега этой реки становились пересеченнее и лесистее, а потому и число постов увеличивалось.

Таких постов, собственно по Кубани, насчитывалось до семидесяти. Находящиеся же на них казаки обязаны были, кроме конвоирования проезжающих, выставлять днем пикеты на возвышенных местах, а по ночам содержать секреты.

Но этим не ограничивалось охранение как самой Кубанской линии, так и позади ее лежащей территории Кавказского линейного казачьего войска.

На Кубанской линии, независимо станиц и постов, находились еще укрепления: Усть-Лабинское, Прочно-Окопское, Джугутинское и Хумаринское. В первом, находившемся на правом фланге линии, сосредоточивались артиллерийские склады и запасы; в Усть-Лабе было в роде арсенала, потому что там, в случае надобности, производились арсенальные исправления артиллерии. В Прочном-Окопе имел свое пребывание начальник правого фланга Кавказской линии; а потому в этой крепости сосредоточивалось все управление. Что же касается Джугутинского и Хумаринского укреплений, то они охраняли Кубанскую линию с левого фланга.

Территория же Кавказской, Кубанской, Ставропольской и Хоперской бригад, лежащая позади Кубани, охранялась множеством внутренних постов, расположенных по разным дорогам, в особенности большое число постов находилось на почтовой дороге между Ставрополем и Георгиевском, как на главном сообщении с Закавказьем. Таким образом большая часть казаков назначалась для отправления собственно постовой службы. Остальные затем казаки, составляя станичные резервы, обязаны были скакать, по тревоге, на те места, где появлялся неприятель.

Несмотря на это, не только станицы, расположенные по самой Кубани, но и лежащие позади этой реки, не вполне были обеспечены от нечаянного нападения закубанцев. Правда, таких открытых нападений большими партиями, каковые были произведены закубанцами в сороковых годах на станицы: Васюринскую, Татарскую, Темнолесную, Воровсколесную и Бекешевскую, уже не повторялось; но за то [186] хищничество и разбои происходили зачастую как в пределах Черномории, так и в территории Кавказского линейного казачьего войска.

С 1840-го года начала возникать «Лабинская линия» постепенным заселением казачьими станицами Большой Лабы и пространства между этою рекою и Кубанью, а равно возведением укреплений и постов. Перед войной 1853-56 годов, вот какие станицы входили в состав Лабинской казачьей бригады: Темиргаевская, Курганная, Родниковская, Лабинская, Владимирская и Зассовская на Большой Лабе; Петропавловская, Михайловская, Константиновская, Чамлыкская, Вознесенская и Урупская — между Лабой и Кубанью.

Независимо этого, кроме постов, расположенных по дорогам, для обеспечения сообщений, находились укрепления: Надеждинское, в верховьях Большого Зеленчука, Каладжинское, с постами Подольским и Житомирским — в верхних частях Большой Лабы. Сверх того, было выстроено на Белой в 1852 году Белореченское укрепление.

Несмотря на то, что на Лабинской линии, кроме казаков-поселенцев, находилось постоянно не менее 6-8 батальонов и 2-х Донских полков, с пропорциональным числом артиллерии, но она находилась в постоянно тревожном состоянии.

Хотя неприятель не нападал на хорошо укрепленные и вооруженные станицы, но беспрестанно беспокоил жителей, занимавшихся полевыми работами, угонял скот и захватывал в плен. Поэтому хлебопашество, сенокошение, пастьба скота, заготовление строевого леса и дров производились не иначе, как под прикрытием войск. Даже сообщение между станицами и Кубанью совершалось не иначе, как с конвоем.

С наступлением же войны 1853-56 годов, Лабинская линия была в столь печальном положении, что тот же граф Евдокимов, который через десять лет покорил Западный Кавказ, предложил ее упразднить.

Но зато, с прекращением Восточной войны, Лабинская линия начинает быстро расширяться и крепнуть. Одновременно с построением Майкопа и Псебая — штаб-квартир Кубанского и Севастопольского полков и с проложением просек через леса, устраиваются на низовьях Большой Лабы станицы: Тенгинская, Нижне-Лабинская и Некрасовская. Вслед же за тем возникают поселения по Урупу и Зеленчукам, так что с 1860 года все залабинское пространство уже является заселенным казачьими станицами, почти в том самом виде, в котором оно находится и в настоящее время.

Обозрев нашу военно-административную деятельность на Западном [187] Кавказе со стороны Кубани, взглянем на наши предприятия со стороны Черного моря.

Цель наших действий со стороны Кубани заключалась сколько в охранении наших пределов от хищнических вторжений закубанцев, столько и в наказании их за такие хищничества. Достижение же нашей цели со стороны моря состояло в прекращении сношений закубанцев с турками.

Хотя по Адрианопольскому миру, заключенному в 1829 году, Турция уступила России весь восточный берег Черного моря, от Кубани до Поти, со всеми находящимися на нем крепостями, но Порта по-прежнему не переставала вредно влиять на обитателей Западного Кавказа. Это происходило не только от религиозных и политических, но и коммерческих причин. Турки вели противузаконный торг людьми, и в их гаремах губили свою молодость не одни только магометанки, но и пленницы-христианки.

Чтобы воспрепятствовать этому, было признано необходимым блокировать берега моря крейсерами Черноморского флота и занять укреплениями все значительные пункты Черноморского прибрежья.

С этою целью с 1834 года начинает устраиваться «Черноморская береговая линия». Спустя же шесть лет, на берегу моря занимаются нашими войсками следующие укрепленные пункты: Анапа, Новороссийск, Кабардинское, Геленджик, Новотроицкое — на Пшаде, Михайловское — на Вулане, Тенгинское — на Джубе, Вельяминовское — на Туапсе, Лазаревское — на Псекупсе, Головинское — на Шахе, Навагинское — на Соче, Святого Духа — на Мзымте, Гагры — на Гагробше, Пицунда, Бомборы, Сухум-Кале, Иллори, Редут-Кале и Поти — у впадения Риона в море.

Черноморская береговая линия, имевшая протяжение до 600 верст, делилась на четыре отделения. Первые два находились в земле шапсугов. Укрепления третьего были расположены на земле убыхов и джигетов. Наконец, четвертое отделение составляли укрепленные пункты Абхазии и Мингрелии. Начальники этих отделений имели свое пребывание в Новороссийске, Вельяминовском, Навагинском и Сухум-Кале. Начальник же всей Черноморской береговой линии со штабом жил в Керчи, откуда и управлял всей линией.

В крепостях, укреплениях и фортах этой линии, из коих Анапа, Суджун-Кале (Новороссийск), Сухум-Кале, Редут-Кале и Поти были воздвигнуты еще турками, было расположено 14 Черноморских линейных батальонов. Сверх того, в каждом из этих пунктов находилась команда Азовских казаков, обязанная разъезжать на баркасах по берегу моря и рекам, в него впадающим, и [188] следить за турецкими кочермами, на которых производилась противозаконная торговля невольницами.

Устройство и содержание Черноморской береговой линии стоило много денег и людей.

По несуществованию между многими пунктами вовсе сухопутного сообщения и по опасности от неприятеля, не только продовольственные и военные запасы, но материалы для постройки укреплений и фортов доставлялись на судах Черноморского флота. Так камень и известь, потребные на сооружение стен, доставлялись из Керчи и Севастополя, несмотря на то, что они находились в нескольких десятках или сотнях сажен от сооружаемых укреплений. Не пользовались же на месте этими материалами по неведению о существования их. Неведение, как мне кажется, происходило сколько от преувеличенной опасности, столько от нераспорядительности, а может быть и от более недостойных причин и расчетов.

Так как укрепления и форты Черноморской береговой линии воздвигались в стране, до чрезмерности гористой и лесистой, где не существовало не только колесных, но и вьючных дорог, и притом посреди воинственного населения, а потому занятие таких пунктов и возведение на них построек сопряжено было с огромными издержками и потерями в людях. В особенности памятны нам экспедиции в земле убыхов, при построении укреплений Головинского, Навагинского и Святого Духа ⁴⁷⁷.

Но и заключенные в укреплениях и фортах слабые гарнизоны должны были постоянно бороться как с неприятелем, так и с болезнями. Шапсуг и убых неустанно следили за нашим солдатом и, за оградою, если не шашка, то пуля угрожала ему; а в некоторых укреплениях и ограда не всегда защищала солдата от вражеских выстрелов. Еще страшнее и гибельнее были лихорадки и цинга. От этих болезней состав гарнизона, в продолжение 3-х-4-х лет, или вымирал, или делался неспособен к дальнейшей службе, по причине разрушения организма от обструкции и худосочия.

Добро бы, еслиб, при таком печальном состоянии Черноморской береговой линии, она достигала бы своей цели. Но на деле и этого не видно было.

Противузаконная торговля людьми хотя не производилась так явно, как она совершалась до Адрианопольского мира, но все-таки она не была искоренена до основания, потому что турецкие кочермы являлись по-прежнему у кавказских берегов и продолжали сноситься с горцами. Правда, в этом нельзя было винить наше правительство; — оно сделало все, что могло. Если же не было доказательств, обвиняющих местную администрацию, то потому только, что не было особенно вопиющих [189] злоупотреблений, клонящихся к противодействию, а все сваливалось на суровость кавказской природы и бурливость Черного моря. При чем нельзя было не удивляться отваге и предприимчивости нашего неприятеля и турецких контрабандистов.

Из этого оказывается, что Черноморская береговая линия была для Кавказа аномалией в военном отношении. И действительно, она была хронической болячкой, потому что губила много людей и требовала от правительства много денежных средств.

И кто же создал эту аномалию или болячку? Тот, кто много сделал полезного в других отношениях; — это был генерал Вельяминов. Он был первый, который по возведении Абинского укрепления проложил сообщение с Кубани на Восточный берег Черного моря, и по его инициативе начали строиться там укрепления.

Такая аномалия существовала в продолжение 20-ти лет, и если бы не война 1853-1856 годов, то она существовала бы до окончательного покорения Западного Кавказа. Но противухристианское вмешательство англичан и французов в дела Турции заставило нас преждевременно уничтожить дорого стоившую, но бесполезную Черноморскую береговую линию.

В апреле 1854 года все болезненно слабые гарнизоны укреплений этой линии были перевезены частью в Мингрелию и Гурию, а частью в Новороссийск, Анапу и Тамань; а вслед за тем после бомбардирования и этих пунктов переведены в Керчь или отправлены в Севастополь.

(Продолжение следует).