ОЛЬШЕВСКИЙ М. Я.

КАВКАЗ С 1841 ПО 1866 ГОД

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

X.

Тифлис и жизнь в этом городе в 1858 и 1859 годах.

(О времени от падения Карса до назначения князя Барятинского на Кавказ и о покорении Восточного Кавказа см. «Русскую Старину» декабрь 1894 года)

Обращаюсь снова к Тифлису. Этот азиатско-европейский город я описал во время моего пребывания в нем осенью, зимою и весною. Коснулся и его живописных окрестностей: когда я въезжал в октябре 1853 года со стороны Мцхета; в декабре 1855 года, когда возвращался с Лезгинской линии; в марте 1855 и октябре 1856 годов, когда въезжал в него со стороны Код.

Теперь мне остается взглянуть на Тифлис, с его окрестностями, летом, описать его в такую пору, когда он несносен, жизнь в нем становится крайне тяжелою. Описать его в такое время года, когда все, имеющие хотя некоторую возможность выехать из него, покидают его.

Я приступаю к описанию Тифлиса в такое время года, когда все могущее оставить его ищет спасения от спертого, удушливого воздуха и огромной жары, достигающей свыше 30 градусов в тени по Реомюру в июне и июле месяцах. [168]

Помещики-туземцы удаляются в свои поместья, хотя и там не всегда спасаются от удушливой жары, если их поместья не находятся на возвышенных местах. Семейства чиновников средней руки и лица, не связанные служебными обязанностями, отправляются в Манглис и Белый ключ, штаб-квартиры Лейб-Эриванского и Грузинского гренадерских полков, устроенные на возвышенных местах.

Там они помещаются, сообразно своим средствам, на поселениях и форштадтах этих штаб-квартир, в домах офицерских, отставных солдат и других разночинцев, — наконец служащая и местная аристократия выезжает на Коджоры или в Боржом.

Урочище Коджоры, в первобытном своем состоянии, не было замечательно ни своею растительностью, ни живописным своим положением, ни изобилием воды. Оно впервые обратило на себя внимание князя Воронцова, по своему умеренному климату, как ближайшее возвышенное место в окрестностях Тифлиса. На третье лето пребывания на Коджорах этого вельможи, явились и красивые дачи с фруктовыми садами, и водопроводы, и возможно проезжие для экипажей дороги. И с тех пор Коджоры, ежегодно застраиваясь и улучшаясь, не перестают быть летним пребыванием многих лучших тифлисских семейств, в особенности служащих, как отстоящее от Тифлиса только в двенадцати верстах. Правда, проезд туда, по причине весьма гористой местности, не может считаться легким и хорошим.

Боржом преимуществует перед Коджорамии в климатическом отношении, и по живописности своего местоположения, и по изобилию в воде. Он находится на Куре, текущей здесь между скалистыми горами, поросшими строевым и по преимуществу хвойным лесом. Кроме того в Боржоме находятся горячие серно-щелочные и железные источники, разрешающие и укрепляющие наш организм. Поэтому тот же князь Воронцов, искавший разных средств для укрепления своих старческих сил, в последние годы своего пребывания на Кавказе, избрал Боржом своей летней резиденцией. И Боржом, как здоровое и живописное место, в короткое время застроился не только красивыми казенными постройками, но и частными дачами.

И с тех пор Боржом продолжает оставаться летним пребыванием высшей кавказской администрации и аристократии, несмотря на то, что, отстоя от Тифлиса более чем на сто тридцать верст, замедляет все распоряжения, исходящие от пребывающего там главного правителя, и усложняет переписку. В особенности переписка усложнялась в том случае, когда правитель края жил в Боржоме, а начальник штаба с своими помощниками и директор канцелярии наместника выезжали на Коджоры. Тогда наступало самое тяжелое [169] время для телеграфистов, курьеров и служащих в главном штабе и канцелярии наместника.

Телеграфисты не имели отдыха ни днем, ни ночью по множеству пересылаемых служебных и частных телеграмм, большею частью самого обыкновенного содержания и касавшихся до обиходных семейных, общежительных и туалетных предметов.

Курьеры скакали взад и вперед по нескольку раз в сутки. Одни везли в Боржом бумаги на подпись и доклады на разрешение от начальника главного штаба и директора канцелярии наместника. Другие возвращались из Боржома с подписанными бумагами и разрешенными докладами. Третьи везли картоны и ящики с разными туалетными вещами. Наконец, четвертые скакали с фруктами, винами и разными предметами, до стола и кухни относящимися. А от такой частой и скорой гоньбы больно страдали почтовые лошади, тем более, что кроме курьеров было много и других проезжающих: кто ехал в Боржом на представление и поклонение, а кто просто по делам службы.

Служащие в главном штабе и канцелярии наместника трудились над составлением и переписыванием частых и больших докладов по разным делам. Такие доклады были всегда сложны и требовали большой точности по дежурству, в особенности по интендантской и артиллерийской частям, по причине оборота огромных сумм, по заготовлению п перевозке предметов продовольствия и военных запасов. Имея это в виду, я, глава дежурства, не следовал примеру моих предместников и не выезжал в Коджоры, а оставался на лето в Тифлисе и по-прежнему являлся к одиннадцати часам во вверенном мне управлении.

Тяжело мне было ходить в штаб, в особенности же возвращаться домой под палящим солнцем свыше сорока градусов, тем более, что лето 1858 года было сравнительно жаркое и сухое против прочих лет. Еще тяжелее было работать в удушливой атмосфере; но я был не один, ту же тягость служебных обязанностей несли и мои ближайшие помощники. Неприятно было ездить и в Коджоры, а в особенности возвращаться оттуда. Я не раз испытывал сильную боль и головокружение, по мере того как спускался с Коджор в котловину Тифлиса.

В продолжение лета, с мая по сентябрь, все население Тифлиса живет уличною жизнью только по ночам Днем же с девяти часов утра до солнечного заката, каждый старается укрыться от жгучего палящего солнца и провести время в полумраке, с закрытыми ставнями. По опустелым улицам изредка пройдет медленным шагом простолюдин, или обязанный службою военный Также изредка [170] проедет медленною рысью экипаж, везущий кого-нибудь по спешным, не терпящим отлагательства, делам.

В это время летнего дня каждый старается прекратить свою суетливую деятельность, Ленивый беззаботный грузин скрывается у себя в дарбазе, — в роде наших сеней, — истребляя огромное количество воды на поливку плитнякового или кирпичного пола. Деятельный торгаш-армянин, лежа на полу своего духана между бурдюками кахетинского и сводя в уме барыши, умеряет поневоле свою деятельность, за неимением покупщиков, не являющихся по причине той же страшной жары. К полудню прекращают свои работы паяльщики, лудильщики и других дел мастера, наполняющие старый караван-сарай. Да и караван-сараи Тамамшева и Арцруни как бы погружаются в сон. В эти часы дня, строющиеся дома остаются без каменщиков и штукатуров, пильщики покидают свои пильни; роющие фундаменты под дома или водопроводные канавы оставляют свои земляные работы; даже сильный «муша» — носильщик огромных тяжестей, и тот предается своего рода far-niente (безделью – фр.)под навесом в тени.

Один только «тулукчи» не прекращает, а напротив усиливает свою деятельность в это время года. Тулукчи и его конь, как бы на стыд другим, работают до истощения сил. Правда, тулукчи и его конь имеют возможность освежаться в то время, когда для наполнения своих тулуков водою входят в Куру.

Тулукчи — особое цеховое или амкарское общество. Это название происходит от татарского слова «тулук», однозначащего «бурдюку», который пристегивается посредством ремневой упряжи к спине лошади. В таких кожаных мешках доставлялась вода из Куры во все дома Тифлиса, пока не были устроены в разных местах города особые бассейны и водопроводы.

Так как летом расходуется вода жителями Тифлиса в сравнительно большем количестве против прочих времен года, потому что она кроме питья, варения пищи, мытья белья употребляется для освежения и поливки полов, тротуаров, двора и других предметов, то подвоз ее в каждый дом значительно увеличивается. Часто случалось видеть, как лошади тулукчей падали от изнеможения. Не раз случалось слышать спор и ругатню домохозяина с тулукчи за позднюю и несвоевременную доставку воды. Иной раз доходило до того, что поссорившийся с домовладельцем тулукчи вовсе переставал подвозить воду. А так как после того ни один из тулукчей не соглашался подвозить воду, то домовладельцу оставалось или помириться с поссорившимся тулукчи, или распорядиться доставлять воду своими средствами.

Вообще нужно сказать, что тифлисцы находятся в большой зависимости [171] от «амкарства», которое управляет не только ремесленными обществами, но всякого рода промышленность и мелочная торговля находится в их руках Все предметы первой потребности, продаваемые на базарах, подлежат тяготению амкарства, и устанавливаемые амкарами цены не могут быть поколеблены посторонним вмешательством. Если амкары не захотят, то даже при вмешательстве городской администрации не уменьшится цена, например, на мясо, хлеб, овощи и тому подобные предметы первой потребности.

С закатом солнца Тифлис оживает. Во всех домах раскрываются ставни, и в растворенных окнах являются хорошенькие смуглянки, с черными, жгучими глазами, в разноцветных тасакрави, длинные носы сморщенных старух, огромные шиньоны жен и дочерей служащих чиновников, военные сюртуки и кителя, разноцветные пиджаки, чухи с длинными рукавами. Головинский проспект быстро переполняется гуляющими и пестреет разноцветными дамскими туалетами. Экипажи мчатся но разным направлениям, поднимая пыль столбом и обдавая ею гуляющих. В особенности летят они нескончаемой вереницей по Михайловскому мосту на Куре п по главной улице Кук.

Для этих последних экипажей одно общее направление, а для сидящих в них одна общая цель, — это сад Муштеида. Одни спешат на назначенное свидание. Другие торопятся, чтобы распить одну, другую бутылку шампанского, или сыграть на бильярде, в проферанс или ералаш. Большинство же стремится в сад Муштеида, чтобы подышать чистым воздухом, послушать играющую музыку, а пожалуй вкусно поужинать.

Далеко за полночь, но масса гуляющих на Головинском проспекте не уменьшается. Не прекращается также езда экипажей, и несущаяся из-под колес и копыт лошадей пыль обдает пешеходов и еще более сгущает и без того удушливый воздух. Зурна и бубен продолжают гудеть по разным направлениям. Здесь раздается на плоских крышах старого Тифлиса мерное хлопанье в ладоши, ободряющее танцующих лезгинку. Там слышится монотонное пение с акомпаниментом чунгуры, или раздастся крикливое завывание уличного гуляки.

Но вот до вашего слуха доходит пронзительное скрипение арбы и мычание запряженного в нее ленивого буйвола, или рев хотя гордо выступающего, но тоже ленивого верблюда. Хорошо еще, если скрипение, мычание п рев скоропроходящие, но на беду вы встретились с длинным транспортом арб, пли с вереницей верблюдов, с наброшенными на их спины тюками и ящиками, тогда вам сильно достанется [172] от пыли, скрипения, мычания и рева. Даже может случиться, что озлившийся верблюд зафыркает и обдаст вас пеной.

Однако и в Тифлисе бывают зачастую, в особенности в июле, такие томительные душные ночи, что не находишь спасения от жары как у себя дома, так на открытом воздухе и даже у Муштеида. Такие удушливые ночи бывают тогда, когда по нескольку дней чистое голубое небо не заволакивается ни одним облачком, и не чувствуется ни малейшего колебания в воздухе. Такие ночи томительнее дня, потому что вы мучитесь бессонницей, как от удушливой атмосферы, так от множества мух и других насекомых. Случаются такие томительные ночи и при дуновении восточного, или с низовьев Куры, ветра.

Зато Тифлис оживает, если ветер подует с главного Кавказского хребта. Воздух быстро освежается, даже во время бездождия, и вы чувствуете легкость дыхания и исчезновение гнетущего вас тяготения. Также приятно почувствуется вам, если во время удушливого затишья подует западный ветер со стороны Кутаиса, Ахалцыха и Александрополя. Причина ясная: эти ветры навевают прохладу, потому что они дуют с высоких заоблачных хребтов.

Впрочем, во время бездождия, преимущественно такого продолжительного, как это бывает обыкновенно в июне, июле, а иногда в августе, и как это в особенности было летом 1858 года, — всякий ветер тем неприятен, что поднимает страшную пыль. По причине глинисто-известковой почвы, на которой построен Тифлис, а также по причине большинства немощеных улиц, пыль эта до того огромна, столь едка и способна проникать повсюду, что от нее не только достается вашим глазам, ушам и носу, но она портит ваше платье, а в домах мебель. Зачастую случалось, что сколько от силы ветра, столько от густоты пыли как пешеходы, так и лошади останавливались для переведения духа; солнце же скрывалось и становилось темно-багровым.

В такое время бездождия Тифлис с своими окрестностями бывает очень непредставителен. Дома, деревья, виноградники, цветники занесены густым слоем пыли. Все это вместе с выжженными полями представляет один желто-серый цвет.

Зато Тифлис быстро изменяет свой наружный вид после дождя. Жаль только, что летом дожди редки, и что самый дождь бывает хотя силен, но непродолжителен. А что значит для раскаленной и выжженной почвы часовой ливень. Пройдет после такого ливня несколько часов, и смотришь, по немощеным тифлисским стогнам, из-под копыт и колес, снова несется пыль и немилосердно обдает пешеходов. [173]

Тифлис, обставленный высокими горами и изрезанный частыми и глубокими балками, почти каждый раз после летнего дождя подвергается разрушению. Страшно смотреть на быстрые потоки, несущиеся с Мтацминда и тех гор, на которых находятся ботанический сад, Метехский замок и Авлабар. Сколько водосточных труб и подвалов затопляется и заносится песком и каменьями. Какие разрушения и опустошения претерпевают, например, бедняки, скученные в Колючей балке или между Куками и Авлабаром. Иной раз, как это было после ливня 29 августа описываемого года, подвергаются разрушению и капитальные здания. Во время таких ливней бывают и смертные случаи.

В 1858 году и осень была сухая и жаркая. Припомните ту жару, которая была во время проезда но Кавказу великих князей Николая и Михаила Николаевичей в конце сентября и начале октября. Кто из присутствующих не помнит, какая была теплынь во время двухсуточного пребывания Их Высочеств на Караязской степи, где была такая великолепная охота, на которой, кроме другой дичи, десятками считалась убитая джейрань. Ведь ночевали, обедали и танцевали в палатках и богато убранных шатрах. Можете себе представить огромность того шатра, в котором обедало и танцевало до трехсот лиц, принадлежащих к туземной аристократии и высшей служебной администрации, и вокруг которого горели тысячи разноцветных фонарей, шкаликов и плошек.

И где же совершалось такое волшебное пиршество, уподобляющееся пиршеству из тысячи и одной ночи, На безводной, лишенной жизни и удаленной от Тифлиса на тридцать верст степи, которой во время лета бежит человек, боясь встретиться с ползающими по обожженной знойным солнцем ее почве змеями и другими гадами. Даже джейрань и сайга, наполняющие во множестве окрестные леса, обегают эту степь, на которой для них нет ни пищи, ни воды. Однако Караязская степь, подобно Ширахской и Муганской, по своей почве весьма плодородна; а потому правительство заботится об ее ирригации, как находящейся в таком близком расстоянии от Тифлиса, тем более, что орошение Караязи не может быть сопряжено с затруднениями по близости Куры и существованию следов прежних каналов.

Но если лето и осень 1858 года были жарки и сухи, сравнительно с другими годами, то январь и февраль были сравнительно холодны и изобильны снегом.

В Тифлисе морозы редко когда бывают свыше 5—8 градусов Реомюра и притом непродолжительны: а потому жители редко когда прибегают к теплой одежде, а тем более шубам. Изредка перепадающий в декабре и январе снег пролежит сутки, другие на [174] улицах, и если не будет сдут ветром, то растает от солнечных лучей.

Зима же 1858—59 годов проявила себя исключительно особенной. С конца ноября начались морозы, и начал перепадать снег. С последних чисел декабря не только берега Куры обмерзли, но по быстрому течению неслись тонкие льдины. 6 января, в день Богоявления Господня, население Тифлиса, вместо того, чтобы встретить этот праздник, по обыкновению на Куре под теплыми солнечными лучами, куталось от холода и резкого ветра в теплые пальто, плащи и даже шубы. Во второй же половине января выпал такой небывалый для Тифлиса снег, что город с его окрестностями покрылся белой пеленой и образовалась прекрасная санная дорога, державшаяся около полумесяца. Только немногие из тифлисцев, по неимению саней, воспользовались санным путем.

Зато наместник кавказский умел воспользоваться небывалой зимой, угостив на масленице чисто по-русски тифлисскую аристократию катаньем на санях и с ледяных гор, чем удивил не только тифлисский народ, но и самих участников этого громадного и неожиданного удовольствия.

Можете себе вообразить, какая «тамаша» произошла между тифлисским населением, когда более 50 саней, запряженных тройками с колокольчиками и бубенчиками, понеслись по Головинскому проспекту, Салалакам, Кукам и другим улицам Тифлиса. Заслышав стук копыт такого огромного числа лошадей и звон развешанных на них колокольчиков и бубенчиков, одни из мирных обитателей с изумлением подбегали к окнам, а другие, поспешно бросая свои занятия, выбегали на улицу и с выпученными глазами удивления смотрели на мчавшиеся мимо их сани. Толпы же уличных гуляк и мальчишек, едва переводя дух, или бежали за последними санями, или обегая переулками и знакомыми им проходами, громкими приветствиями встречали передние сани. И не будем удивляться такой тамаше, если припомним, что не только простой народ имел слабые понятия о санной дороге и езде в санях, но что из числа ехавших в них некоторые в первый раз совершали такую прогулку.

Немало труда и хлопот нужно было употребить на то, чтобы приготовить такое огромное число саней с троечною русскою упряжью и автомедонами, тем более, что по желанию князя-наместника такое катанье должно было сохраняться в тайне. Но по ловкости и распорядительности управлявшего почтовым ведомством Коханова, несмотря на короткий срок, сюрприз удался вполне. Много помогли сани, лошади и ямщики, находившиеся на почтовых станциях через Квинамский [175] перевал, что между Паганауром и Казбеком, где приходится часто переезжать главный хребет на санях.

Вполне удалось и катанье с ледяных гор. Чтобы сохранить в тайне и это небывалое в Тифлисе удовольствие, горы были устроены в саду наместника, в котором оказалось и достаточное место в одной из аллей, и в изобилии лед в замерзших прудах. Катанье с гор в тихую лунную ночь, при 5—7 градусах мороза, при освещении разноцветными фонарями, развешенными фестонами по деревьям, и шкаликами, сгруппированными в звезды, пирамиды, щиты, и роскошном угощении, — показалось бы прекрасным и для искушенных в этом удовольствии.

Можете же себе представить, как оно восхитило, поразило, удивило тифлисцев, никогда не видавших у себя ледяных гор и не имевших малейшего понятия о катанье с них поодиночке в санках и гурьбой на коврах.

Далеко за полночь веселились собранные у князя гости, а толпы удивленного народа глазели через ограду сада на это небывалое веселье. Далеко за полночь раздавались взрывы хохота над неопытным или неловким возницей опрокинутых санок. Далеко за полночь слышались испуганные, прерывистые крики летевших с гор на коврах. Еще позднее кишели толпы народа вокруг сада и по Головинскому проспекту. Еще позднее раздавалось гудение зурны и бубна, смешанное с крикливым пением уличных гуляк.