ОЛЬШЕВСКИЙ М. Я.

КАВКАЗ С 1841 ПО 1866 ГОД

Из записок генер. от инфант. М. Я. Ольшевского.

X. ¹

Снаряжение Александрапольского отряда и выступление за границу.

Известно более или менее каждому, что успел не только армии, но отдельно действующего корпуса или отряда зависит сколько от своего состава и надлежащего направления действий, клонящихся к нанесению возможно большего вреда неприятелю, столько и от своевременного снабжения и обеспечения солдата всем необходимым. Пусть будут и самые блестящие стратегические соображения главного начальника и его штаба, но если упущены из виду надлежащие распоряжения, положим, по продовольственной части, и солдат остается несколько дней без пищи, то такие блестящие предположения поневоле остаются недостигнутыми. Таким-же образом могут быть недостигнуты и превосходные тактические распоряжения собственно потому, что оказался недостаток в зарядах и патронах во время самого боя по той причине, что запасный парк не успел поспеть во-время на место сражения.

В европейской войне недостаток в продовольствии, систематически заготовленном, но несвоевременно доставленном, может быть устранен реквизициями. В азиятской-же войне наступающий лишен и этого тяжелого, раззорительного для жителей, способа продовольствия солдат. Там не только не встречается городов и богатых селений, в которых войска могли бы с удобством расположиться и удовлетворить себя всем необходимым, если не по доброй воле [498] жителей, то хотя силой, но вы проходите по местам или пустынным, или малонаселенным. Там даже в топливе, потребном на варение пищи и обогревание, встречается недостаток.

К таким малонаселенным местностям принадлежит пограничное пространство Азиатской Турции, двигаются ли наши войска на Карс, Ардаган или Баязет. Поэтому начальник должен озаботиться обеспечить отряд всем необходимым и, по возможности, на большее время, потому что излишние транспортировки в тамошней войне бывают трудны по дурным дорогам и опасны по образу ведения партизанской войны.

Руководствуясь кампанией 1828—1829 годов и соображаясь с предполагаемыми военными действиями, определено было: взять с собою сухарей, круп, спирту и соли по числу людей, состоявших на продовольствии на двадцать дней, так что с тем довольствием, которое войска должны были иметь при себе, составляло месячную пропорцию. Зернового фуража, по числу кавалерийских и артиллерийских лошадей, бралось на десять дней и то только на непредвидимый случай, потому что это довольствие лежало на попечении и заботливости начальников частей. Для приюта, продовольствия и содержания больных и раненых назначалось госпитальных палаток, белья, посуды, кроватей, столов, продуктов и медикаментов по числу 200 человек.

Все это должно было быть поднято на 400 двух-парных грузинских арбах, 200 молоканских троечных повозках и 500 черводарских лошадях. Для перевозки второго комплекта боевых зарядов и патронов, по числу орудий и людей, имелся запасный парк.

Снаряженный таким образом отряд, в составе 17-ти баталионов пехоты, считая в том числе стрелков и сапер, 26 эскадронов драгун, 14 сотен линейных и донских казаков и 14 сотен милиций, при 72 орудиях, переправился 15 Июня через Арпачай и двинулся через Мулла-Мусса, Кизил-Чахчах и Джамушлю к Кюрюкдара.

Князь Бебутов, вместо прямого направления на Пирвали и Субо-тай, избрал этот кружный путь для наступательных действий, по врожденной своей осторожности. Ему известно было, что неприятель, в значительных силах, занимает крепкую позицию у Хадживали, из которой он может угрожать нашему левому флангу в то время, когда мы, подойдя к Суботану, можем быть атакованы с фронта войсками, наступающими из Карса. Будучи-же отброшены к Карс-чаю, очутимся в безвыходном положении; тогда как, двигаясь на Бизил-Чахчах, этого случиться не могло. [499]

Сообразуясь е намерениями и действиями неприятеля, от нас будет зависеть перейти Карс-чай у Джамушлю, действовать фронтально против Хадживали и Карса, или, не переходя Карс-чай, наступать но левому берегу этой реки. Притом, действуя этим путем, легче было заставить принять бой в поле неприятеля, находившегося как в Хадживали, так и в Карсе. А так как единственно от разбития турок в поле зависел дальнейший наш успех, то, после трех-дневной стоянки на Карахан-чае, у Кизил-Чахчаха, князь Бебутов решился перейти Карс-чай и занять позицию впереди этой реки.

После осмотра Карс-чая, текущего здесь в крутых, возвышенных берегах, и исправления дороги на пятиверстном расстояния, 22 июня мы выступили из лагеря на Карахана. Пока совершалась переправа главной колонны с обозом, хотя по удобному броду, но медленно, по причине крутых спуска и подъема, князь Бебутов с Нижегородским драгунским полком, пятью сотнями казаков и тремя баталионами при шести орудиях, составлявшими авангард, предпринял рекогносцировку.

Пройдя селение Джамушлю, нам представилось довольно обширное поле, окаймленное спереди и с правой стороны горами. Впереди были Огузлинские и Башкадыкларские высоты, те самые, на которых 19-го ноября прошлого года происходил славный кровавый бой эриванцев, грузинцев, ширванцев, куринцев, нижегородских драгун и линейских казаков и на которых раздались победные наши крики в догонку дрогнувших и побежавших турок. С правой стороны возвышался Караял, у северо-восточной стороны которого происходило в тот-же славный день, 19 ноября, упорное сопротивление князя Чавчавадзе с половиною храброго, командуемого им, Нижегородского полка от нападавших на них четырех турецких баталионов и где полковник Долотин на славу озадачивал неприятеля картечью из своих четырех орудий ².

Да, это было то славное поле, на котором валялись куски заржавленного чугуна, разорванных гранат и конические свинцовые пули, сразившие сотни людей. На этом-же поле виднелись те насыпи с крестами, под которыми покоится прах павших смертию храбрых. Может быть, это поле породило бы много других воспоминаний, если бы наше внимание не было развлечено внезапно показавшейся из-за Караяла кавалерией, которая, постояв несколько минут на месте, быстро понеслась назад, по направлению на Суботан. [500]

Это был кавалерийский отряд под начальством Гассан-Язычи, высланный из Хадживали для наблюдения за нами. Он занимал армянские деревни Пальдерван и Кюрюкдара, с которыми я сейчас познакомлю читателя. Пущенные в догонку за улепетывающим, в полном смысле этого слова, неприятелем с десяток ядер и гранат, от которых попадало несколько всадников, были первые в этом году наши выстрелы.

XI.

Кюрюкдарская позиция с 22 июня по 24 июля 1854 г.

После острастки, заданной Гассан-Язычи с братией, мы повернули от Джамушлю направо, по торной дороге. Обогнув песчаную гору Карагузи, составляющую продолжение Караяла, мы очутились над глубокой, каменистой котловиной. Тут были в беспорядке разбросанные разной величины черно-серые камни и уложенные в порядке, одна над другою, того-же цвета плиты. Эти последние и составляли стены и крыши сакель двух армянских селений Кюрюкдара и Пальдервана, где имела свое пребывание неприятельская кавалерия, так поспешно скрывшаяся с наших глаз.

Большие поля, засеянные пшеницей и просом, необозримое пространство зеленой, душистой травы, местами скошенной, холодная родниковая вода заявляли о благосостоянии жителей. На самом-же деле, они оказались испитыми, запуганными, нищими. Не столько болезни, сколько непрошенные гости, турки, довели их до такого печального состояния. Много труда стоило успокоить и уверить их, что они не потерпят от нас никакого зла, тем более, что сама природа хотела вооружить их против нас и поразить суеверных ужасом от небывалого явления.

Не успел князь Бебутов осмотреть занимаемой позиции, а начальник штаба, полковник Неверовский, сделать окончательного распоряжения по расположению войск, как начал падать из черных туч, потемнивших небо и разверзавшихся только молнией, такой огромный град и неправильные куски льда, что все было поражено невольным страхом. Этот страх выразился не столько на человеке, сколько на животных. Драгунские и артиллерийские лошади, поражаемые огромными градинами и кусками льда, падающими с беспредельного пространства, начали биться и становиться на дыбы, но потом, вдруг, опустивши головы, сделались неподвижны, как истуканы. А такое, по общему отзыву, физическое явление продолжалось [501] если не четверть часа, то минут десять. Многим это явление осталось памятным не только сильными ушибами, но и кровавыми ударами, если градины задевали лицо или руки. Памятна была и буря с частым мелким градом, во время трехдневной стоянки под Кизил-Чахчахом, когда все палатки штаба, расположенного на возвышенности, были сорваны и со всем находившимся в них снесены вниз под гору.

Расположение Александрапольского отряда на позиции у Кюрюкдара, на которой мы простояли более месяца, было следующее. Передния две линии занимала пехота с своей артиллерией. На правом фланге, примыкающем к оврагу, находились эриванцы, грузинцы, кавказские саперы и стрелки. На левом фланге, примыкающем к Караялу, были расположены Белевский, поступивший по болезни полковника Неелова в мое командование ³, и Тульский полки. В некотором расстоянии от пехоты были расположены с конной артиллерией: Тверской, Новороссийский и Нижегородский драгунские полки. Затем следовал вагенбург, состоявший из запасного парка, молоканских повозок, грузинских арб и черводаров. Наконец, в арриергарде и по флангам пехоты, собственно для производства разъездов и содержания пикетов, были расположены линейные казаки и конно-мусульманская бригада.

Александрапольский отряд, в первые дни своего расположения под Кюрюкдара, оказывается в совершенной безопасности, потому что мушир Зариф Мустафа-паша, опасаясь-ли быть разбитым по частям, или желая заманить нас к Карсу, стягивает все свои войска к этой крепости, оставив в Хадживали и Халив-оглу самые небольшие наблюдательные части.

Но с 29-го июня карсский корпус изменяет систему своих действий и переходит в наступление, хотя, правда, нерешительное и неопределенное. Не могу сказать, произошло-ли это от обнаружения неприязненных против нас замыслов Австрии, следствием чего было отступление нашей дунайской армии за Серет, или руководили этим другие причины. Может быть, наше бездействие побудило турок перейти в наступление?

Сначала Зариф-Мустафа-паша двигается к Займу, как бы с намерением угрожать нашим сообщениям с большею половиною корпуса, а потом быстро переходит к Хадживали, где расположившись начинает и без того крепкую позицию приводить в [502] лучшее оборонительное состояние. Князь Бебутов не препятствует этому, но, желая выманить из Карса остальные войска, продолжает бездействовать, и, в свою очередь, в виде предохранительной меры, приказывает устроить за правым флангом укрепленный вагенбург.

Выбор места и устройство укрепленного вагенбурга возложено было на командира Кавказского саперного баталиона, полковника фон-Кауфмана, того самого, который был директором канцелярии военного министерства, генерал-адъютантом, генерал-губернатором и командующим войсками Виленского и Туркестанского округов. Дел этого вагенбурга состояла не в том только, чтобы в нем помещались походный госпиталь, провиантские и военные запасы, но чтобы в случае движения отряда против неприятеля, он мог-бы принять все лишние перевозочные средства и тяжести войск. Нельзя было сомневаться в пользе устройства такого вагенбурга, а избранное для того место, окруженное скалистыми оврагами, как крепкое по природе, было укреплено притом и искусством.

По лагерному расположению отряда Белевский полк, находясь на левом фланге, примыкал к Караялу. С этой продолговатой горы, с довольно отлогими в нескольких местах покатостями, были видны не только Огузлы и Башкадыкларсхое поле сражения, но и все пространство между Хадживали и Карсом, а потому эта гора днем занималась кавалерийскими наблюдательными постами, на нечь-же располагалось на ней, в двух укреплениях, по несколько рот пехоты. Это делалось на тот случай, если неприятель обойдет нашу позицию через Огузлы, то чтобы он не мог занять Караял неожиданно, и с этой горы действовать по лагерю.

Мне эта гора с окрестностями была очень хорошо известна, потому что большую часть свободного времени я проводил на ней, научая не только ближайшие окрестности, но любуясь Аллагезом и даже отдаленным Араратом, серебристая шапка которого проглядывала между горами, обращенными к Кагызману.

Между тем, неприятельский лагерь мало по малу усиливался войсками, передвигаемыми из Карса, и Зариф-Мустафа-паша, ободряемый нашим бездействием и подстрекаемый начальником штаба Хуршид-пашою (Гюйон), Измаил-пашою (Кмети) и другими авантюристами, бывшими у него в лагере, делался смелее и предприимчивее, но только до тех пор, пока был вдали от наших войск.

С другой стороны, князь Бебутов, по мере того, чем более прибывало войск из Карса в Хадживалинский лагерь и чем сильнее последний укреплялся, становился нерешительнее в том смысле, чтобы атаковать в нем турок. На этот укрепленный лагерь [503] князь Бебутов смотрел как на другой Карс, а потому снова поджидал того временя, когда мушир с своим корпусом выйдет из своего укрупненного лагеря. Поэтому, до сражения под Кюрюкдара, происходили вот какого рода действия. 30-го июня, в день полкового праздника Новороссийского драгунского полка, когда мы пировали у генерал-маиора Тануторова, было дано знать с аванпостов о движении неприятеля из Хадживали. Мгновенно весь отряд построился в боевой порядок впереди лагеря. Эта-ли причина или разразившаяся гроза с проливным дождем умерила на этот раз порыв турок. Повторенное ими через двое суток наступательное движение ограничилось отдаленной канонадой и преследованием неприятеля, поспешно отступившего в свой лагерь. Наконец, на рассвете 19-го июля Кмети с кавалерией, сделав обходное движение через Огузлы, появился на Бараяле, вероятно с тою целию, чтобы обозреть наш лагерь, но, встреченный залпами пехоты, находившейся в укреплениях, поспешил с потерею оставить эту гору и, под прикрытием своей пехоты, отступил через Огузлы.

Такого рода прелюдии была перед той кровавой драной, которая разыгралась столь печально для турок 24-го июля. По прежде чем приступлю к описанию этого славного для нас дня, коснусь состава карсского корпуса и состояния турецких войск, в него входивших.

Этот корпус, начавший пополняться и усиливаться разными частями, двинутыми из Эрзерума и других мест, немедленно после сражения под Башкадыкларом, во время открытия с вашей стороны наступательных действий, состоял из 44 баталионов низама или регулярной пехоты, 6 полков сувари пли регулярной кавалерии и 78 разным калибров и конструкций пушек, единорогов и гаубиц. По штату полагалось: в баталионах по 1,000, а в кавалерийских полках по 1,600 человек.

Несмотря на частые пополнения рекрутами, по причине огромной болезненности и смертности, наличная численность не превышала: в баталионах 700 штыков, а в кавалерийском полку 1,000 кабель. 8 арабистанских баталионов, недавно прибывших под начальством Аслана-паши (графа Быстрановского) и потому менее изнуренных болезнями, и притом лучше обученных, вооруженных и одетых, считались лучшими. Сверх того, в карсском корпусе находилось около 14,000 баши-бузуков и курдов, преимущественно прибывших из Муша в Диарбекира, а также до 8,000 редифа или пешей милиции, на которых исключительно лежала обязанность охранения Карса, во время отбытия из этой крепости низама. [504]

Таким образом, под начальством мушира Зарифа Мустафы-паши считалось регулярных и иррегулярных действующих войск около 60,000 при 70 орудиях; в таком составе и содержался этот корпус в Хадживали, если не с первых чисел, то, наверное, с половины июля.

Хадживалинская позиция, окруженная с трех сторон горами, а с четвертой, обращенной к Кюрюкдара, прикрытая полевыми укреплениями, была слишком тесна для такого большого числа войск, собственно в гигиеническом отношении, а потому болезненность и смертность были велики здесь, как и в Карсе. Для кавалерии же вскоре оказался недостаток в подножном корме, так что добывать траву нужно было в виду нашего лагеря, а это требовало назначения больших колонн, иногда тревоживших и наши войска. Притом не только баши-бузуки и курды, но низам и сувари не получали своевременно определенного содержания, сколько от недобросовестности пашей и миралаев (полковых командиров), столько от неисправности администрации и дурного состояния финансов.

Между тем, служба для солдат была тяжела, как в прямом военном смысле, так и по причине частых учений, чего, в особенности, требовали Гюйон, Кмети, Быстрановский и другие эмигранты, желавшие обучить эволюциям и дисциплине не столько солдат, сколько офицеров, что было необходимо, но не своевременно. Офицеры были, действительно, дурны и в строевом, и в нравственном отношении. Под Башкадыкларом и в других одержанных нами победах кто как не они оставляли первые поле сражения? Были также, сравнительно с пехотой и артиллерией, весьма дурны сувари, заменившие собою превосходных делибашей. Эта регулярная кавалерия, уподоблявшаяся нашим уланам, не умея ни сидеть на английском седле, ни владеть данным им оружием, была дурно одета. Из числа убитых под Башкадыкларом кавалеристов много было таких, у которых шаравары и рукава на кафтанах были на четверть короче против того, как бы следовало по росту. Хотя нельзя сделать такого-же невыгодного отзыва о турецкой пехоте и артиллерии, умевших владеть своим оружием и с достоинством защищать свою честь, в особенности-же артиллеристы, которые, например, под Башкадыкларом умерли на своих орудиях, взятых нами с боя, — но все таки и в этих родах оружия офицеры не отличались стойкостью и мужеством.

Из этого оказывается, что состояние карсского корпуса было весьма незавидное. Относительно же своего расположения под Хадживали, [505] он далеко не пользовался теми удобствами, которыми пользовался наш отряд. Офицеры получали своевременно следуемое им содержание, а солдаты, будучи хорошо одеты и довольствуясь исправно, находились в самом хорошем состоянии, что выражалось весьма умеренным числом больных.

XII.

Кюрюкдарское сражение 24 июля 1854 г.

По сведениям, получаемым из Хадживалинского лагеря с 22-го Июля, нужно было предполагать, что неприятель замышляет что нибудь особенное: или он оставляет Хадживали, чтобы переселиться в Карс, или со всеми силами нападет на нас. Предположения эти, основанные на том, что турки начали свозить в Карс все свои тяжести, в полдень 23 числа подтвердились еще тем, что они отправили туда-же все свои палатки.

Основываясь на этих сведениях, в тот-же день к вечеру весь наш лагерь был на ногах. Отдано было приказание с наступлением темноты снимать палатки и свозить, вместе с другими тяжестями, в вагенбург, где и складывать на местах, заблаговременно указанных для каждой части. А вслед за тем отдана была такого рода диспозиция.

Отряд выстраивается, по особому приказанию, для движения вперед, по направлению на гору Ягны. Авангард составляют: 2 сотни охотников милиционеров полковника Лорис-Меликова, 3 сотни линейных казаков полковника Скобелева, Кавказский стрелковый баталион и две дворянские грузинские дружины ⁴. За авангардом последовательно выстраиваются: в правой колонне, под начальством генерал-маиора Кишинского: Белевский егерский полк (под моим начальством), 3 1/2 баталиона эриванцов (полковник Моллер), батарейная № 4 (полковник Воронков) и легкая № 7 батареи (капитан Григорьев) 18-й артиллерийской бригады и батарейная № 2 батарея Кавказской гренадерской бригады (полковник Брискорн), запасный парк и фербант, два баталиона Ряжского пехотного полка (полковник Ганецкий), со сводным дивизионом 18-й артиллерийской [506] бригады ⁵. В левой колонне, под начальством командира Тульского полка генерал-маиора Фетисова: 3 1/2 баталиона Грузинского гренадерского полка (полковник князь Тархан-Мауравов), Тульский егерский полк, батарейная № 1 (полковник Лагода) и легкая № 1 (полковник Десаже) батареи Кавказской гренадерской артиллерийской бригада. По обе стороны пехоты располагаются: сводно-линейный казачий полк полковника Камкова по правую, а конно-мусульманская бригада полковника князя Андроникова — по левую сторону, имея впереди себя разъезды. Драгунские полки: Тверской (полковник Куколевский), Новороссийский (генерал-маиор Тануторов), Нижегородский (генерал-маиор князь Чавчавадзе) с донскими № 6 и 7 батареями (полковники Двухжонов и Долотин) и дивизионом № 15 Кавказской линейной батарея, а равно 5 сотен донских № 4 и 20 с ракетными командами языков, под начальством начальника кавалерии генерал-лейтенанта Багговута, находятся позади пехоты в арриергарде ⁶.

Составленная таким образом диспозиция и указанная для направления войск гора Ягны, находящаяся между Хадживали и Карсом, вполне соответствовали тем сведениям, которые были получены о намерениях неприятеля. Если он двинется на Кюрюкдара, то, поворотом налево, у нас готов боевой порядок. Если он отступает в Карс, то, оставив пехоту без перестроения, или развернув ее по головным баталионам вправо и влево, двинуть кавалерию с конной артиллерией вперед для преследования по направлению к Карсу.

На самом же деле оказалось, что мы были не тверды в своем предположении и что так хорошо составленная диспозиция подверглась в самом начале изменениям. Для нас как будто бы было неожиданною новостью, сильно нас озадачившею, когда на рассвете обнаружилось, что турки двигаются на наш лагерь, от которого мы отошли версты на три, и что Караял уже занят ими. Явилось желание сбить турок с Караяла, и Белевский полк с Кавказским стрелковым баталионом и легкой № 7 батареей 18-й артиллерийской бригады, под моим начальством, были назначены первоначально для этой цели. [507]

Но не было пройдено этими войсками и половины расстояния, как получено приказание — Караяла не штурмовать, а удерживать неприятеля до тех пор, пока устраиваемые в центре семь баталионов эриванцов и грузинцов, с тремя батарейными батареями, не перейдут в наступление. А для того, чтобы наше левое врыло могло держаться против турок, занимавших крепкую позицию и несравненно превосходивших численностью, назначаемо было в подкрепление два тульских баталиона, Тверской и Нижегородский полки с донской № 7 батареей.

Одновременно с устройством для боя центра и левого фланга, отчасти под артиллерийским неприятельским огнем, были двинуты вправо против турецких войск, обходивших правый фланг нашей боевой позиции и вагенбург, Новороссийский драгунский полк с донской № 6 батареей, линейные казаки с своими орудиями и конно-мусульманская бригада, под начальством одного из героев Башкадыкларского сражения — генерал-лейтенанта Багговута ⁷. Но так как этих войск оказалось недостаточно, а главное там не было опоры — пехоты, то и были двинуты из резерва два рижских баталиона с дивизионом орудий, под начальством полковника Ганецкого. В резерве остались два тульских баталиона с сводным дивизионом орудии и донские казаки. Но и этим войскам не долго оставалось быть без дела.

Таким образом, наша боевая линия оказалась слишком растянутою и тонкою; она занимала более четырех верст и были места, вовсе незанятые войсками.

Перестраивая же наши войска, мы дали возможность устроиться и неприятелю. Вот как были расположены турецкие войска перед началом боя. Зариф-Мустафа-паша с тремя стрелковыми баталионами и 4 орудиями занимал Караял, у подошвы которого стояло два полка сувари. Около 12 баталионов с 18 орудиями были расположены полукругом влево от Караяла. В центре, против гренадер, считая и резервы, находилось до 24 баталионов, 2 полка кавалерии с 30 или 40 орудиями. Остальные, затем, войска, а именно: до 10 баталионов, два полка сувари, с 12 орудиями, и большая часть баши-бузуков и курдов были посланы в обход нашего правого фланга.

Местность, на которой бой должен был решить кто будет владеть ею, за исключением Караяла и широкой ложбины, от этой горы отходящей дугообразно вправо, — была совершенно открытая и ровная: [508] ни дерева — даже куста на ней не было. Ни для нас, ни для неприятеля не существовало опорных пунктов, кроме горы Караяла, на которой, по крутизне ее склонов, можно было стоять, но не маневрировать. Мы занимали северную, турки южную окраину ложбины. На ней-то и происходил тот упорный кровавый бой, длившийся четыре часа и который, наконец, решил быть нам победителями.

Не буду излагать хода боя во всех подробностях и описывать подвиги отдельных частей, а тем более личностей, которых было так много, что потребовались бы для описания десятки страниц, но изложу его в справедливых общих чертах.

Бой начался около 6 часов утра на нашем левом фланге, и движение наших войск вперед совершалось под сильным огнем неприятеля. Турецкие ядра и гранаты поражали нас не только с фронта и флангов, но четыре орудия, находившиеся на Караяле, стреляли нам в тыл.

Нужно было действовать в самом начале решительно, и Тверской драгунский полк открыл эти действия блистательной атакой. Драгуны, предводительствуемые своим бригадным командиром, графом Ниродом, и во-время поддержанные белевцами, орлами налетели на главную батарею, сильно вредившую нам, смяли прикрытие и изрубили прислугу и постромки.

От такого неожиданного и молодецкого натиска хотя произошло замешательство в рядах неприятеля, но этого было недостаточно для полного расстройства турок. Нужно было повторение такой же смелой и решительной атаки, — и нижегородцы, одновременно с пехотой, произведя дружное наступление, порешили дело с неприятелем, действовавшим в превосходных силах против нашего левого фланга.

Турки дрогнули и начали отступать от Караяла в то время, как гренадеры, после огромных потерь и неимоверных усилий, осилили неприятельский центр. Эриванцы и грузинцы, с тремя батарейными батареями, двинулись вперед, почти одновременно с блестящей атакой тверцов. Имея перед собой в четыре раза, если не более, сильнейшего неприятеля, они прокладывали себе путь не только под градом ядер, гранат, картечи и штуцерных пуль, а на каждом шагу должны были отбиваться штыками от нападающего на них низама и кавалерийских атак сувари. Но испытанная храбрость и стойкость взяли верх над многочисленностью турок. Они не устояли и побежали.

Оставался еще не смятым левый неприятельский фланг. На нем тоже шол неравный бой, потому что и там турки были значительно сильнее нас, а между тем дралась преимущественно кавалерия, и [509] при том, за исключением Новороссийского драгунского полка, все иррегулярная. Пехоты-же, как опоры в бою, было сначала только два ряжских баталиона и только по крайней необходимости были призваны туда два тульских баталиона с батареей полковника Десаже. Это был последний наш пехотный резерв, но, к счастию нашему, он был призван на бой в то время, когда наш центр и левый фланг осиливали неприятеля.

Около полудня обратился в бегство и левый неприятельский фланг, и тут-то показала свое удальство конно-мусульманская бригада, хватая пленных во время преследования. В центре и на левом фланге их не могло быть, потому что там бой шел на смерть и что неприятель, уступая нам поле битвы, не бежал, а отступал в порядке.

Из этого описания в общих чертах Кюрюкдарского сражения оказывается, что на нашем центре лежала вся тяжесть боя и надежда на победу. Сломи его турки, и славная победа обратилась бы для нас в полное поражение, потому что в тылу нашем был Карс-чай, через который не было отступления. Однако штыки эриванцов и грузинцов, а также картечь гренадер артиллеристов, предводимых князем Барятянским и Бриммером, сломили неприятеля. И действительно, эти генералы, по своей непоколебимой стойкости и мужественной распорядительности, были главными героями этого славного для нас дня. Я называю их главными, потому что с ними в ряд следовало-бы поставить еще многих других.

Из этого-же описания видно, что бой под Кюрюкдара имеет некоторое сходство с сражением Башкадыкларским. В обоих этих сражениях бой начался на левом фланге и в центре, а окончился на правом фланге, и участь боя решена поражением правого фланга и центра неприятельского. Турки, будучи сильнее нас в трое, вознамерились обойти нас с флангов и с тыла, а потому растянули свою боевую линию более, чем на 8 верст; для противодействия же им, заставили и нас действовать разобщенно. При том, мы без надобности перестраивались в виду неприятеля и даже под огнем его батарей. Те же разобщения и те же перестроения были и под Башкадыкларом. Турецкая регулярная кавалерия, сувари, действовала одинаково плохо, не поддерживая своевременно своими атаками прочие войска. Неприятельская пехота под Кюрюкдара дралась с большою неустрашимостью; особенную же стойкость показали арабистанские баталионы. Артиллеристы в обоих этих сражениях одинаково были храбры и умирали при своих орудиях, но не покидали их.

Кюрюкдарское сражение и по результатам, и по потерям своим, [510] соответственно числу сражавшихся, имело сходство с Башкадыкларским. В наших руках осталось 15 орудий с 16 зарядными ящиками, 2 знамя, 4 штандарта, 20 значков, множество оружия, барабанов, музыкальных инструментов и 2,018 пленных, в числе которых 2 штаб-офицера и 84 обер-офицера. На поле сражения осталось до 3,000 турок; общая-же потеря их простиралась до 10,000 человек; кроме того более 12,000 баши-бузуков и курдов разбежались.

Наша потеря состояла из 4 штаб-офицеров, 18 обер-офицеров и 578 нижних чинов убитых; генерал-маиора Кишинского 9 штаб-офицеров, 70 обер-офицеров и 1,879 нижних чинов раненых; сверх того более 500 контуженных. Потеря огромная, принимая во внимание, что с нашей стороны дралось не более 18,000 человек, что, по числу сражавшихся, как и под Башкадыкларом, составляет четвертую часть.

Не смотря на столь славную победу, она все таки осталась без последствий, потому что, по слабости наших сил, нельзя было двинуться к Карсу.

Неприятельский корпус, хотя потерпел поражение, однако не был до того расстроен, чтоб не мог оказать нам сопротивления, укрывшись под стенами этой крепости и высотами, сииьно укрепленными отдельными фортами и вооруженными орудиями больших калибров, как Барадах, Шорах и Чакмах. Вели турки, изнуренные продол-жительной блокадой и голодом, оказали мужественное сопротивление год спустя, когда мы были вдвое сильнее, то тем более они могли дать нам отпор после Кюрюкдарского сражения, когда были все таки сильнее нас. А потому нельзя порицать князя Бебутова в том, что он не воспользовался победой под Кюрюкдара и не двинулся по следам неприятеля к Карсу. Напротив, его нужно благодарит за то, что он был настолько благоразумно осторожен я не увлекся победой.

Между тем, нельзя было долее оставаться и на кюрюкдарской позиции. От множества разлагавшихся трупов, не столько человеческих, преданных надлежащему погребению, сколько лошадиных, павших тоже на поле брани, воздух был сильно заражен и тяжел. К окрестностях же не было ни травы для фуражировок, ни дров для варения пищи, потому что первая была выкошена, а из ближайших селений все дерево было вывезено и употреблено нами же для варения пищи. [511]

XIII.

Заключение.

Когда Александрапольский отряд исполнил совестливо свой долг по преданию , земле убитых, как своих, так и туров, на что, по огромному числу последних, потребовалось не менее пяти дней, то он оставил прославленную боем Кюрюкдарскую позицию, после 40 дневного на ней пребывания.

Однако движение нашего отряда было не вперед, как бы следовало предполагать, а назад. Сначала он двигается через Пирвали к Ах-Узюму, где, простояв до 15 августа, переходить к Ах-Булаху. После месячной лагерной стоянки на этом пункте, передвигается к Гюллю-Булаху, откуда в конце октября переходить на Арпачай к разоренному селению Кара-Клисе. Наконец, 19 ноября, в день годовщины Башкадыкларского сражения, после благодарственного молебствия, войска распускаются на зимние квартиры.

Во время расположения у Ах-Булаха, отряд был порадован передовыми высокими наградами, в лице главных героев Кюрюкдарского сражения, привезенных фельдъегерем из Петербурга. Князю Бебутову был пожалован царем, умевшим ценить и награждать заслуги, орден св. Андрея Первозванного, небывалая награда в чине генерал-лейтенанта и притом минуя Владимира 1-й степени. Генерал-адъютант князь Барятинский и генерал-лейтенант Бример удостоились св. Георгия 3-й степени. Нижним чинам на каждую роту, батарею, эскадрон и сотню было привезено по четыре знака отличия военного ордена.

Перемещение Александрапольского отряда с одной лагерной стоянки на другую происходило единственно по той причине, чтобы предоставит более, удобств в хозяйственном отношении. Где было более травы и нераззоренных селений, из домов которых можно было добывать топливо, в особенности в конце октября и в ноябре, когда наступили холода, там долее и оставался отряд.

Руководствоваться же стратегическими соображениями не было никакой надобности, потому что нам было известно, что турки после поражения под Кюрюкдара ни о чем другом не думали, как о приведении в самое лучшее и надежное состояние крепости Карса. Притом положительно было известно, что карсский корпус страдает не только в материальном отношении от убыли сил вследствие [512] поражения, но что он нравственно распадается от болезни страха, о которой я здесь кстати и намерен поговорить.

Между жителями севера не существует ни тех понятий, ни тех последствий, которые порождает страх между жителями юга и востока. Происходит ли это от климатических или других причин — не берусь рассуждать. Если житель севера струсит во время боя, или панический страх овладеет массою войск, то пройдет час, день или более, и он готов опять драться, или по крайней мере остается здоров.

На юге же и востоке страх имеет гораздо большие и продолжительные последствия. Весь организм человека до того поражается ужасом и ослабевает, что он впадает в болезнь и по несколько месяцев не может ходить и делать что нибудь сознательно. Говорят, что чувство ужаса выражается еще другим особенным явлением: лопается нижняя губа и из нее так сильно течет кровь, что ее трудно остановить.

Внутренние волнения и физические страдания организма бывают у всех народов и в разных климатах, но может быть жители юга, по своей организации, подвержены большим волнениям и сильнейшим впечатлениям, может быть и кожа у них нежнее. Вот что мне говорил один милиционер после Башкадыкларского сражения.

— Нет больше турка. Он весь будет болен, прибавил он радостно улыбаясь.

— Да, кто ранен, тот и будет болен.

— Много здоровой будет болен, будет лежать; вот здесь будет болен, сказал он, громко смеясь и показывая на живот.

И, действительно, в карсском корпусе, как после Башкадыкдара, так и Кюрюкдарской битвы между солдатами главная болезнь была расстройство желудка и общий упадок сил, делавших их неспособными ни к какому физическому труду в продолжении значительного времени. Между разбежавшимися баши-бузуками болезнь страха действовала еще сильнее, нежели между низамом карсского гарнизона.

Бурды же не только карсского, но баязетского и ванского пашалыков положительно отказывались драться против нас, а в декабре вспыхнуло в Большом Курдистане явное возмущение курдов под предводительством Эзданшира, одного из влиятельных старшин. Для усмирения этого восстания необходимы были для турецкого правительства войска, которые и были двинуты туда из Арзерума, Баязета и даже из Карса.

Притом большие беспорядки и безначалие существовали в [513] карсскок корпусе в административном отношении. Зариф-Мустафа был сменен, а новый мушир еще не прибыл. Гюйон, Кмети, Быстрановский и другие ренегаты, поддерживавшие между турками до некоторой степени дисциплину и порядок, как обвиняемые в неудачах сражения под Кюрюкдара, поспешили по добру по здорову убраться из анатолийской армии. Но взамен их прибыл Виллиамс с несколькими английскими офицерами, который и принял в свое управление Карс с гарнизоном.

Поэтому войска Александрапольского отряда, как во время своих прогулок по карсскому пашалыку, так по расположении своем на зимних квартирах, были вполне уверены, что они не могут быть беспокоимы неприятелем. Этого тем более нельзя было ожидать с наступлением морозов и с покрытием земли толстым слоем снега.

Не смотря на это, спокойная зимняя стоянка по армянским селениям, по которым преимущественно был расположен александрапольский отряд, больно не нравилась и приходилась не понутру нашим солдатам. И вот как они между собой о такой стоянке рассуждали:

— Что за жисть у этих нехристей-армян, сидишь в буйволятнике, и из полушубка не выходишь, а зубы стучать от холода точно на часах.

— Вот духоборские или молоканские избы ништо; в них тепло и на печи можно поваляться и поспать.

— В армянских же буйволятниках вместо печи небольшая грубка, в которой не дрова, а кизяк горит.

— Воняет и от кизяка, и от скотины, которая живет вместе под одной крышей с человеком.

Но если жизнь в армянской стороне в действительности была так неудобна и так больно не нравилась нашим солдатам, то нельзя этого сказать о пребывании нашем в Александраполе. Жизнь наша в нем началась с прошлогодними удовольствиями.

Наконец, получились ожидаемые награды. Из лиц, удостоившихся св. Георгия 4 степени, только поименую: генерал-маиора Кишинского, полковников: Ганецкого, князя Дундукова-Корсакова, Скобелева, Воронова и Брискорна, а также капитанов Григорьева и Кульгачова. В генерал-маиоры вместе со мною были произведены: Назимов ⁸, Куколевский, Шонерт ⁹ и Неверовский. [514]

Начались пиры. Отпраздновал и я свой генеральский чин, который получил бывши полковником с небольшим год. Награда огромная и редкая. Нужно было обмундироваться, а потому я отправился в Тифлис, что беспрепятственно мог исполнить, потому что Белевский полк был передан мною выздоровевшему настоящему полковому командиру.

М. Я. Ольшевский.

Комментарии

1. См. «Русскую Старину» изд. 1884 г., т. XLIV, октябрь, стр. 171-190; ноябрь, стр. 417-432.

2. За Башкадыклар Долотин тоже получил св. Георгия 4-й Степени. — M. О.

3. Место дежурного штаб-офицера занял Новороссийского драгунского полка полковник Коваленский. — М. О.

4. Эти конные дружины, бывшие под начальством предводителя дворянства князя Орбелиани, составляли конвой князя Бебутова и были расположены лагерем позади штаба. Сражались с турками на правом нашем крыле. — М. О.

5. С движением Александрапольского отряда за Арпачай Ряжский пехотный полк с батареей подполковника Рудакова был оставлен, как для охранения пограничного пространства, так и для конвоирования в отряд транспортов с боевыми и продовольственными припасами. Два баталиона Рижского полка, с дивизионом артиллерии, стойко сражавшиеся с турками на правом нашем фланге, прибыли из Александраполя 22 июля с большим транспортом.

6. Хороший план этого сражения находится при втором томе «Восточная война 1853-1856 годов», сочинение М. И. Богдановича. — М. О.

7. Бывшего попрежнему начальником кавалерии Александрапольского отряда. — М. О.

8. Командир 18-й артиллерийской бригады.

9. Старший штаб-офицер Новороссийского драгунского полка. — М. О.

Текст воспроизведен по изданию: Русско-турецкая война за Кавказом в 1853 и 1854 гг. Из записок генер. от инфант. М. Я. Ольшевского // Русская старина, № 12. 1884