ОЛЬШЕВСКИЙ М. Я.

КАВКАЗ С 1841 ПО 1866 ГОД

Из записок генер. от инфант. М. Я. Ольшевского.

I.

Князь Василий Осипович Бебутов.

В половине сентября 1853 года, после пятилетнего пребывания моего на левом фланге Кавказской линии, я был экстренно вытребован в Тифлис. По прибытии моем в эту столицу Кавказского наместничества, где царил князь Михаил Семенович Воронцов, начальник главного штаба армии князь Барятинский, по инициативе которого я и был вытребован из Грозной, мне объявил, что я назначаюсь в распоряжение генерал-лейтенанта князя Бебутова, командующего войсками, сосредоточиваемыми на границе с азиатской Турцией. При этом князь Александр Иванович добавил, что через несколько дней я должен отправиться в Гурию, к князю Бебутову, с важными бумагами, и доставить ему 60 т. звонкой монеты, заключающейся в серебряных рублях и полуимпериалах.

После быстрой курьерской езды, на третьи сутки по выезде моем из Тифлиса я представился князю Бебутову на Тихуре, в имении одного из Гурийских владельцов, где он остановился на ночлег, и с которого дня я делаюсь постоянным свидетелем великих боевых заслуг, оказанных отечеству, во время командования им исключительно «Главным Александрапольскин отрядом» ¹, с войсками [172] которого он одержал знаменитые победы над Турками, 19 ноября 1853 года под Башкадыкларом, а 24 июля 1854 года под Кюрукдара.

Князь Василий Осипович, которого я видел до того один только раз, принял меня весьма ласково и приветливо, не потому только, что я ему был рекомендован князем Барятинским и привез 60 т. звонкой монеты, а по врожденной его доброте, приветливости и любезности. Он был высок, худощав и строен, не смотря на то, что переживал седьмой десяток. Седые волосы, по обычаю Востока, красил до 1854 года, когда после шуточного разговора со мною о напрасном труде, перестал это делать. Черты лица его были умные и выразительные; особенного же внимания заслуживал его огромный нос, выходящий по своей величине из разряда даже грузинских и армянских носов.

Князь Бебутов принадлежал к числу немногих почетнейших фамилий, вышедших из Армении и занявших видное место в ряду княжеских родов Грузии. Предки его занимали знатные должности при дворе царей грузинских и ознаменовали себя военными доблестями. Князь Василий Осипович, младший из четырех братьев, был первый из грузинских князей, получивший воспитание в Петербурге.

Выпущенный из 1-го кадетского корпуса, он, по прибытии в 1809 году в Тифлис, пользовался расположением Тормасова, маркиза Паулуччи и был адъютантом Ермолова. В 1821 году назначен командиром Мингрельского полка. После взятия Ахалцыха был начальником Ахалцыхского пашалыка, а потом управлял Армянскою областию и за разные беспорядки, оказавшиеся в его управление этою областию, был некоторое время в опале. При князе Воронцове был сначала командующим войсками в Дагестане и за разбитие полчищ Шамиля на Кутишинских высотах, в 1846 г., удостоился получить орден Св. Георгия 3-й степени, а вслед затем был назначен начальником гражданского управления.

Выбор князем Воронцовым Бебутова, на этот важный в то время пост, когда предстояли большие перемены на Кавказе, доказывал полное доверие к нему наместника, как умному, способному понять его предначертания и вполне знающему край администратору.

В заключение очерчу князя Бебутова, как военно-начальника. Я уже сказал, что как своею приветливостию, обходительностию и любезностию он умел привлекать к себе частного человека, так точно теми же качествами привязывал к себе и подчиненного. Солдаты любили его и были преданы ему за попечительность и заботливость о них, за то, что он умел говорить с ними, за то, что он [173] по их выражению «козырем подъезжал к фронту и молодецки здоровался с ними»; за то и они громогласно приветствовали своего князя и с лицами, сияющими радостию, провожали его.

Войскам, сосредоточиваемым на границе с азиатской Турцией, князь Бебутов был хорошо известен, потому что он не раз предводительствовал ими не только в горах Кавказа, по старослуживые помнили его и с кампании 1828 и 1829 годов. Они знали его личную храбрость и распорядительность, знали, что в минуты опасности он съумеет воодушевить и лично поведет их в бой. И действительно, он понимал военное дело, как по разумной своей природе, так и потому, что много читал. Все его распоряжения были здравы и обдуманны. Жаль только, что он частенько уклонялся от первоначально составленного плана, как это увидим на самом деле. Происходило-же это от мягкосердия, нерешительности и боязни за ответственность.

Не буду описывать пограничной местности от Тихура до Ахалкалак, по которой я проехал вместе с князем Бебутовым, и откуда он отправился в Тифлис для личного доклада главнокомандующему о всем виденном и сделанных им распоряжениях. Да в строгом смысле в этом описании и нет надобности, потому что войска, входившие в состав «главного Александрапольского отряда», которым непосредственно командовал князь Бебутов, далее Ахалкалак не производили ни оборонительных, ни наступательных действий. Впрочем читатель может судить о тревожном и даже опасном состоянии нашей пограничной линии с Азиатской Турцией и из представляемого мною описания пространства между Ахалкалаками и Александраполем. Этот восьмидесяти верстный переезд я совершил в одном тарантасе с полковником Лорис-Меликовым ², на которого князь Бебутов возложил сформировать две сотни охотников из туземных жителей, и собрать самые положительные сведения о крае и неприятеле. Меня же, как дежурного штаб-офицера действующего корпуса, Василий Осипович уполномочил действовать самостоятельно, по заготовлению продовольствия и в особенности сухарей, а также материалов для моста через Арпачай.

Пограничное пространство между Ахалкалаками и Александраполем считалось самым опасным не только потому, что дорога пролегала по более открытой и ровной местности, но и по нахождению здесь богатых духоборских селений, служивших большой приманкой для баши-бузуков. [143]

Еще в начале августа курды и каракалпаки, живущие в Чалдырском и Ардаганском санджаках, начали тревожить духоборские селения, отгонять скот и брать в плен одиночных жителей. В первых же числах октября 1853 г. во время нашего проезда, когда кордон между Хозапинским карантином, где прорезывает нашу границу Кура, и постом Мадатапинским был снят, то неприятель начал жечь посты. Да иначе и не могло быть, потому что кроме небольшого Ахалкалакского гарнизона, едва могущего охранять само укрепление, и летучего отряда, состоящего из казаков снятого кордона и сотни милиционеров, в распоряжении князя Бебутова не имелось ни одной лишней роты, орудия, сотни, могущих усилить защиту этого пограничного пространства.

II.

Александраполь и его окрестности.

Александраполь уездный город Эриванской губернии, хотя большею частию имеет улицы прямые и площади правильные, но, будучи построен на местности песчано-каменистой, изрезанной частыми оврагами, кажется неправильным и разбросанным. Сообщение по его улицам, по причине такой неровной местности, невсегда безопасно и в сухое время. Весною же и летом, когда журчащие на дне глубоких оврагов ничтожные ручейки, от таяния снега и сильных дождей, обращаются в стремительные потоки, то сообщение делается весьма затруднительным. Не менее затруднительным бывает сообщение и осенью, по причине сильно разгрязненных дорог, пролегающих по такой пересеченной и неровной местности.

Население Александраполя состоит преимущественно из армян-григорианцов и мусульман сунитского толка. Был также целый квартал заселенный греками, но когда и откуда они сюда переселились — не знаю. Русских обывателей было весьма немного, даже чиновники, служащие в уездных присутственных местах, и офицеры местного линейного баталиона были большею частию туземцы. Поэтому наружный вид Александраполя вполне азиатский. Все дома исключительно каменные, одноэтажные, с плоскими земляными крышами, с окнами, обращенными по преимуществу на дворы, и притом закрытыми толстыми железными решетками. Садов немного, да и те по суровости климата и бесплодности почвы бедны фруктовыми деревьями.

Таков был город, в котором имел свое зимнее пребывание штаб главного действующего корпуса в продолжении всей войны с [175] Турцией и который был базисом и складочным пунктом для наших военных действий.

Крепость Александрапольская, заложенная вскоре по заключении Адрианопольского мира (1829 г.), но неоконченная и не вполне вооруженная при начале войны в 1853 году, возвышается над самым Арпачаем. Она отделялась от города, более чем на версту, глубоким оврагом, на дне которого струилась небольшая речка. Несколько небольших прудов, образовавшихся посредством плотин, составляли главный резервуар воды. Поэтому, не смотря на крутые, каменистые берега, тут находились прачешная госпиталя, огороды и мастерские гарнизона. Тут же были устроены пекарни для печения хлеба и сушения сухарей, потребных в огромном количестве для действующих войск; а потому деятельность в этом овраге не прекращалась даже в ночное время.

Александрапольская крепость с двумя фортами, возвышающимися на отдельных высотах и красной башней, обстреливающей дно оврага, построена из крепкого тесаного камня и принадлежит к весьма красивым и прочным сооружениям. Жаль только, что огромные казармы и госпиталь мрачны и сыры. Внутри крепости, кроме очень красивой церкви, дома коменданта и других помещений, выстроенных из того же камня, имеются большие магазины, в которых удобно могут храниться продовольственные и военные запасы.

Не смотря на то, что на вооружении крепости находилось до 120 орудий, однако этого было недостаточно, потому что до полного вооружения недоставало еще до 100 орудий. Гарнизон состоял из линейного баталиона. Комендантом был генерал-маиор Шульц, весьма эксцентричный, но увлекательный и храбрый человек, тот самый, который, служа в генеральном штабе, был сильно ранен под Ахульго, потом сражался при обороне Севастополя, коменданствовал в Динаминде, а теперь отставным генералом от кавалерии живет в Лифляндии.

Александраполь с крепостью возвышается над поверхностью моря более, чем на 5,000 футов, а потому климат там весьма суров. Зима начинается с ноября и продолжается до конца марта. Холода бывают большие и морозы в декабре и январе доходят до 20 градусов по Реомюру, а иногда и более. Снег выпадает большой, а вьюги и мятели бывают столь сильны, что по несколько дней город не сообщается с крепостью. Иногда бывают и сильные туманы, тоже препятствующие свободному сообщению.

Не смотря на такое возвышенное место Александраполя, куда не обратите ваш взор, везде горы. Повернетесь на запад к Карсу — [176] перед вами возвышенный правый берег Арпачая, из-за которого вы увидите горы, между Суботаном и Огузлы, если взойдете на крепостную стену, или на одну из башень. Обернетесь на север и к дороге, ведущей в Тифлис, перед вами отроги того хребта, за которым находится Дорийская степь. Только на юговостоке виднеется волнистое пространство на несколько десятков верст, с находящимися на нем некоторыми армянскими селениями.

С этой стороны ваш взор поражается величественным Аллагезом, который отдельной горой возвышается более, чем на 13,000 фут над поверхностию моря. Он в особенности поразителен, когда его остроконечной, серебристой шапкой играют солнечные лучи. Сколь вершины Аллагеза безжизненны, скалисты и недоступны, столь отлогие подножия богаты пастбищами и полями. На покатостях Аллагеза не только находится много армянских деревень, но на них имеют свои кочевья Эриванские курды. Как бы не было жарко лето, но трава на них всегда зеленеет; а потому курды, в наших пределах живущие, с особенною любовию говорят об этой горе.

Если смотреть с Александрапольской крепости, или с холмов, находящихся между карантином и городом вниз по Арпачаю, то и левый его берег тоже виден на несколько десятков верст, а именно до Кизил-Килису, где отроги от Аллагеза закрывают дальнейшее его течение.

Находящиеся здесь по Арпачаю селения, — преимущественно населенные армянами, прежде всего подверглись нападению неприятеля, и курды начали тревожить их в начале августа. Поэтому удаленные от крепости селения совершенно были брошены. Большая часть жителей переселилась в более отдаленные от границы деревни, а некоторые из мусульман перешли в Турцию. Остались только жители Бояндура и Дагарлы, как ближайших к Александраполю, собственно потому, что в первом из них, отстоящем от этого города на двенадцатой версте, был расположен наш отряд под начальством командира Грузинского гренадерского полка князя Орбелиани, состоящий из трех с половиною баталионов, нескольких орудий и небольшого числа казаков, снятых с кордонной линии.

На другой день по моем прибытии в Александраполь, я с М. Т. Лорис-Меликовым отправился в Бояндур, чтобы там явиться князю Орбелиани. К этому селению ведут две дороги: одна по верхнему уступу, другая нижняя почти по самому Арпачаю. Верхняя хотя дальняя, но весьма хорошая для колесного сообщения; по ней можно проехать в Хорум и далее в Сардар-Абад и Эривань. На нижней же дороге кроме канав, проведенных для орошения огородов и [177] действия мельниц, имеются и топкие места. На седьмой версте от Александраполя находится небольшое селение Дагарлы. Чтобы проехать с верхней дороги в Бояндур, нужно у Караклиса переехать топкий ручей и подняться на возвышенность.

Князь Орбелиани принадлежал хотя не к богатой, но знатной грузинской фамилии. Он был высок ростом, плечист, силен, красив лицом и подобно другим грузинам был безотчетно храбр. Получа воспитание, как и большинство грузин, самое простое, начал службу в милиции и до полкового командира не занимал ни строевой, ни административной должности. Возвышение князя Орбелиани было очень быстрое, по причине неограниченного доверия и беспредельной, можно сказать, отеческой любви к нему князя М. С. Воронцова, после происшествия, случившегося в 1845 году у Шуани, во время беспорядочного отступления от Дарго, когда он с обнаженною шашкою первый бросился вперед на толпу чеченцов, неожиданно появившуюся на том месте, где находился главнокомандующий. Князь Илья Дмитриевич Орбелиани был добр и приветлив, но быстрое его возвышение сделало его самонадеянным и приобрело ему врагов.

Деятельность моя в Александраполе, в первые дни после прибытия моего туда, была огромная. Я в своем лице сосредоточивал начальника штаба, обер-квартирмейстера, дежурного штаб-офицера, казначея и старшего адъютанта. Канцелярия моя, состоявшая всего из двух писарей, помещалась там же, где я жил. Между тем прибывающие части нужно было разместить и снабдить всем необходимым. Нужно было осмотреть пекарни, и как успешно производится в них приготовление сухарей, достаточно-ли заготовлено дров и распорядиться по заготовлению материалов для устройства переправы через Арпачай.

Дрова и лесные материалы для переправы в особенности беспокоили князя В. О. Бебутова, и весьма естественно, потому что доставка их должна была производиться за несколько десятков верст от Александраполя и обходилась слишком дорого. Сажень дров с доставкой стоила не дешевле 20 рублей; но дров на первое время оказалось достаточно, а потому нужно было сделать распоряжение о заготовлении их на будущее. Что же касается лесных материалов для моста, то нужно было сначала доставить лес к переправе, назначить рабочих для устройства козел и приготовить доски для настилки. [178]

III.

Действия неприятеля в октябре и начале ноября 1853 г.

Так как князь Бебутов по приезде в Тифлис заболел, то, до выздоровления его, управление корпусом было возложено на князя А. И. Барятинского, который и прибыл в Александраполь около 20-го октября, а вслед затем было получено уведомление о вероломном взятии турками на берегу Черного моря поста св. Николая.

Мир был окончательно нарушен, но мы не могли не только действовать наступательно ни на одном пункте, но и защитить пограничный край, потому что везде были слабы. Большая часть войск, назначенных для действий, еще находилась в движении и не могла ранее ноября окончательно сосредоточиться.

Между тем неприятельская иррегулярная кавалерия открыла наступательные действия по всей пограничной линии; а из Ардагана, Карса и Баязета двигались к Ахалцыху, Александраполю и Оргову ³ регулярная пехота с артиллерией. Но к счастию нашему неприятель действовал медленно и нерешительно.

Али-паша с 10,000 пехоты и 13 орудиями провел весь октябрь и начало ноября в движении от Ардагана к Ахалцыху и в укреплении занятой им под Суплисом позиции, ограничиваясь нерешительными действиями против Ахалцыхской крепости и кавалерийскими набегами на наши пограничные селения. Только 6 ноября Али-паша послал значительный отряд для нападения на наши четыре роты занимавшие Ацхур, как важный пункт, находящийся на сообщении через Боржомское ущелье с Гори. Но, подоспевший во время на другой день из Боржома, генерал Бруннер, с тремя ротами вверенного ему Бресткого полка, разбил на голову неприятеля, овладев одним орудием. Спустя же семь дней, а именно 14-го числа, тифлисский военный губернатор, князь Андроников, с 7 1/2 баталионами, 17 орудиями и 14 сотнями казаков и милиции совершенно разбил под Суплисом самого Али-пашу, где кроме других трофеев отбито было 11 орудий.

Таким же образом турецкий корпус, собранный у Баязета в количестве 4,000 пехоты и кавалерии при 6 орудиях, только в начале ноября перешел Агридагский хребет и вторгнулся в Сурмалинский участок; но после нерешительного дела 13-го ноября под [179] Игдыром, не смотря на значительный перевес в силах, поспешил отступить к Баязету.

Действия карсского корпуса, под начальством Абди-паши и состоящего, кроме курдов и бапш-бузуков, из 20,000 регулярной пехоты и кавалерии при 40 орудиях, начались ранее и были сравнительно решительнее отрядов Ардаганского и Баязетского. Одновременно со взятием турками на берегу Черного моря укрепления св. Николая, на высотах между Суботаном и Огузлы забелелись палатки неприятельского лагеря, который, увеличиваясь или уменьшаясь числом палаток, оставался в этом положении до конца октября. 28-го числа неприятельского лагеря уже не было видно, а 29-го числа было получено сведение через лазутчиков, что Абди-паша расположился на Арпачае между Ани и Бояндуром.

За несколько дней до этого наш отряд, занимавший позицию у Бояндура, был расположен лагерем под выстрелами Александрапольской крепости. Это хотя было противно видам князя Орбелиани, желавшего действовать отдельно и самостоятельно, но не противоречило благоразумию. Имея на лицо под Александраполем всего шесть баталионов, двадцать орудий и восемь сотен казаков и милиции, ни под каким видом не следовало держать войска раздельно; притом нужно было оберегать тот путь, по которому следовали к нам подкрепления, а этот путь находился в стороне от бояндурской позиции. Следовательно распоряжения князя Барятинского были вполне правильны и благоразумны.

Около полудня 30-го октября разъезды наши, посланные к Бояндуру, встретились с большими толпами курдов и баши-бузуков, и, не смотря на своевременное подкрепление их двумя сотнями казаков под начальством полковника Камкова, принуждены были с потерею отступить к Александраполю, где на избранной позиции наши войска готовы были принять бой с регулярными турецкими войсками. Однако до этого не дошло, потому что Абди-паша не решился переправить через Арпачай все свои войска, а тем более двигаться вперед от места переправы. Курды же и баши-бузуки жаждали не боя, а грабежа, и этому подвергнулись не только Бояндур и Дагарлы, но Хорум, Баш-Абарань и другие селения, находящиеся у подножия Аллагеза.

Первая встреча с неприятелем стоила нам довольно дорого: было убито и ранено 77 казаков. Этого не случилось, если-бы генерального штаба подполковник Свечин, вскоре умерший от сильного ушиба при падении с лошади, не увлекся человеколюбием спасать бояндурских жителей от напавших на них курдов, и тем, [180] замедлив отступление казаков, дозволил их окружить в десять раз превосходному неприятелю.

На другой день приехал в Александраполь князь В. О. Бебутов, а князь А. И. Барятинский отправился в Тифлис.

IV.

Бояндурское сражение 2 ноября 1853 г.

Василий Осипович, скорбя о разорениях, претерпеваемых его соотчичами-армянами и желая унять какими бы то ни было мерами грабежи и пожары, производимые курдами, поддался неблагоразумным советам князя Орбелиани — занять снова Бояндур. Хотя, призванные князем Бебутовым на совещание, некоторые из частных начальников не все соглашались с этим предложением, но Василий Осипович, не желая вооружить против себя Орбелиани, дабы тем не навлечь неудовольствие главнокомандующего, согласился на вторичное занятие Бояндура.

Такое решение последовало утром 2 ноября, а в полдень князь Орбелиани с 7-ю баталионами, 2-мя дивизионами Нижегородских драгун, 9-ю сотнями казаков и милиции при 28 орудиях выступил из Александраполя ⁴. Самонадеянность, беспечность и презрение к неприятелю были столь велики в князе Орбелиани, что он, не смотря на грабежи курдов и баши-бузуков в наших пределах и нахождение самого Абди-паши с главными силами по близости от нашей границы, выступил в Бояндур без надлежащих мер предосторожности. Отряд следовал не только без передовых и боковых разъездов, но огромный обоз (которого не следовало брать со собою в таком большом числе), принадлежавший частям, не был [181] надлежащим образом прикрыт, потому что в арриергарде оставалась только елисаветпольская милиция. Притом во время поворота с Хорумской дороги к Бояндуру и переправы у селения Караклиса через топкий ручей не было обращено внимание на растянутость отряда ⁵.

В третьем часу, когда пехота с артиллерией в походных колоннах начала выходить на высоты перед Бояндуром, а растянутый обоз совершал переправу через упомянутый топкий ручей, турецкая артиллерия открыла сильный огонь из своих орудий с фронта, а скрывавшиеся в овраге курды и баши-бузуки сделали неожиданное нападение с фланга и тыла.

От нападения курдов и баши-бузуков кроме страха деньщиков, фурлейтов и милиции, из которых несколько было раненых, других последствий не было. Полковник Тихоцкий с нижегородцами и казаками хотя защитил обоз от разграбления, отбросив неприятеля с потерею, но не мог остановить обратившихся в бегство, объятых ужасом, милиционеров. Елисаветпольцы опомнились от панического страха и увидели, что за ними не гонятся курды только тогда, когда были в Александраполе. И здесь-то перешли они от одной позорной крайности к другой. Милиционеры предались грабежу. Однако жители не дозволили себя безнаказанно грабить и отмстили смертию тем из них, которые осмелились ругаться над их женами и дочерьми. Более десятка елисаветпольцев, убоявшихся курдов, было убито и изранено мирными гражданами армянами, а может быть и одноверцами мусульманами.

Совсем другое происходило с нашей пехотой и артиллерией. Эриванцы, грузинцы, куринцы, стрелки и гренадеры-артиллеристы безропотно и с мужественною стойкостию около двух часов бесцельно подвергались убийственному неприятельскому огню. Много пало смертию, еще более было тяжело раненых от турецких ядер и гранат; большие повреждения и порчи потерпела и наша артиллерия.

Виною всему этому опять был князь Орбелиани. Ему следовало если не отвести немедленно пехоту с артиллерией назад, то атаковать Бояндур, а не держать бесцельно ее под убийственным неприятельским огнем. Произошло же это от неуместного упрямства и излишней гордости начальника отряда. Каким образом отступить перед пренебрегаемым неприятелем, хотя временно, только для того [182] чтобы устроиться и устранить беспорядки, происшедшие от несоблюдения тактических правил, во время движения вблизи от неприятеля.

Между тем князь Бебутов, следивший с высоты, сделавшейся впоследствии общей могилой для убитых и названной «Холмом чести», за действиями под Бояндуром, по первым выстрелам сам двинулся с остальными войсками из Александраполя на выручку самонадеянного и оплошного князя Орбелиани. Войска эти состояли: из двух баталионов Ширванского и одного баталиона Белостокского полков, только накануне прибывших из дальнего и трудного похода, остальных трех дивизионов нижегородских драгун и 12 орудий. Следование пехоты, вверенной начальству генерал-маиора Кишинского, было столь быстрое, что она не отставала от князя Бебутова и его свиты, ехавших рысью с драгунами. И только такая быстрота спасла эриванцев, грузинцев и куринцев от дальнейшего погрома и напрасных потерь.

Абди-паша увидя спешившую из Александраполя помощь и опасаясь за свои сообщения, еще до солнечного заката, приказал начать переправу за Арпачай. Так что, когда князь Бебутов прибыл к Бояндуру, то в этом разрушенном селении уже не было неприятеля. Таким образом хотя обагренное нашею кровью поле битвы осталось за нами, но оно стоило нам непомерно дорого. Оказалось 125 человек павших смертию и более 300 раненых, преимущественно с разбитыми костями и разможжонными членами.

Независимо потери людьми, которая могла считаться огромною, сравнительно с числом сражавшихся войск, мы были и материально расстроены. Батарейные № 1 и 2 батареи кавказской гренадерской артиллерийской бригады, которыми командовали полковники Лагода и Брискорн, бывшие более двух часов под сильным неприятельским огнем, почти на половину лишились упряжных лошадей, сбруя была перепорчена и даже оказалось несколько поврежденных лафетов. А при таком большом числе раненых и материальном расстройстве нельзя было оставаться более под Бояндуром, а тем более думать о преследовании быстро уходящего неприятеля.

Около полуночи отряд возвратился в Александраполь, где убитые были преданы земле, а для успокоения раненых были приняты все возможные меры. Однако из них мало кто остался способен к продолжению службы. [183]

V.

О милиционерах, баши-бузуках и курдах.

Описывая Бояндурское сражение, воспетое турками за совершенную победу и полное наше поражение, я коснулся постыдного бегства с поля битвы никем не преследуемых милиционеров и, вместо защиты, грабежа беззащитных александрапольских жителей. Повторяю, этого не случилось бы, если бы отряд двигался с некоторого рода предосторожностию. Имей он разъезды, хотя из этих же милиционеров, в особенности по Арпачаю, курды, устроившие засаду, были бы заблаговременно открыты. Не последовало бы такого безурядья и тогда, если бы в арриергарде находилась одна-другая рота пехоты.

Всякая милиция вообще, а в особенности мусульманская, для боя негодна, если она не видит за собою регулярных войск, которые могли бы ее не столько поддержать, сколько укрыть. Ее дело поджигитовать, пострелять, покричать и наругаться на аванпостах, или до начала сражения с баши-бузуками, то есть с турецкими милиционерами. Курдов же наши милиционеры побаиваются. У курдов быстрее лошади, они лучше вооружены и стреляют, а главное они пугают своими длинными тростниковыми дротиками, которыми с искуством владеют.

Милиционеров можно употреблять для разведывания о неприятеле и для разъездов, но и тут следует остерегаться посылать их одних. По нерадению, лености, а, пожалуй, трусости доставят сведения преувеличенные и неверные. Они мало способны для содержания аванпостов. Отряд не может довериться им и спать спокойно. Если их поставить одних, то можно быть уверену, что они оставят пост и скроются в безопасное место, в особенности во время ненастья. Вот для преследования разбитого неприятеля милиционеры большие мастера. Ради добычи они не щадят ни одноверцев, ни соплеменников. Они с быстротой раздевают мертвых и обирают пленных. Так действуют не только наши милиционеры, но и турецкие баши-бузуки и в особенности курды.

По этим причинам нет пользы в милиционерах, а для нас, русских, нет в них и надобности, потому что для аванпостной службы и разъездов мы имеем казаков, весьма способных вообще для малой войны.

Между тем у нас милиционеры в большом ходу. Милиция как постоянная, так и временная существовала не только во время войны с кавказскими горцами, но ими были переполнены все отряды, [184] действовавшие в восточную войну в азиатской Турции. В то время формировались пешие дружины и конные сотни не только из грузин-имеретин, мингрельцев, гурийцев, армян и мусульман, — провинций, входящих в состав кавказского наместничества, но составлялись полки из турецких курдов. Тогда как содержание милиции для правительства обходится дороже казаков; им крохе жалованья, разделенного на несколько категорий, несравненно высшего против нашей кавалерии, отпускались деньги по справочным ценам на говядину, муку и фураж.

Партизаны милиции, к которым принадлежат начальствующие лица из туземцев, т. е. грузин, армян и мусульман, желая доказать необходимость милиции, говорят, что временная польза заключается в том, что в нее отвлекаются из народонаселения беспокойные люди, приучают жителей к службе и делают их воинственнее. Но едва ли такие доказательства справедливы, и я не берусь опровергать верность взгляда партизанов милиции. Принимая во внимание, что нам не раз придется встречаться и иметь дело с баши-бузуками и в особенности с курдами, я коснусь здесь кстати некоторых о них подробностей.

Турецкие баши-бузуки ничто иное, как наши милиционеры, но только не получающие, как они, определенного от казны жалованья и другого содержания. Пожалуй, баши-бузуки соответствуют нашему народному ополчению, но только без всякой организации и подразделения на сотни или дружины, по санджакам, пашалыкам или народностям. Между баши-бузуками, находившимися в составе карсского корпуса, были и каракалпаки, и курды, и жители Эрзерума, Карса, Ардагана, Кагызмана и других городов и местечек; были жители и селений исключительно турецких. Баши-бузуки, как и наши милиционеры, в таких делах, в которых им не может угрожать явная опасность, большие мастера поскакать, пострелять и поругаться. Смотря на них, подумаешь, что это неустрашимо храбрые наездники. Судя по таким их действиям, предположишь, что это отчаянные и беспардонные головы, вполне соответствующие своему названию.

То же самое можно сказать и о курдах, которых, увидя в первый раз и не зная о их способе сражаться, подумаешь, что это отчаянные храбрецы и головорезы. Да и как не подумать этого, когда они, вооруженные двумя-тремя пистолетами, потрясая своими тростниковыми дротиками, оканчивающимися железными остриями, украшенными шарами из конской шерсти, с неистовым криком мчатся стрелой на вас на небольших быстрых лошадках, тем более, что по высокому своему головному убору кажутся великанами. [185]

Впрочем такими храбрецами представляются курды и баши-бузуки издали, вне явной опасности, и по преимуществу джигитуя против наших милиционеров. Действуя же против казаков, они становятся осторожнее, с появлением драгун совершенно стихают, а от ядер и гранат совсем исчезают. Однако, если курды и баши-бузуки так животолюбивы во время серьезного боя, то они являются страшными грабителями и головорезами во время преследования, когда они не дают пощады ни чужим, ни своим.

Разительным примером служит башкадыкларское сражение, в котором курды и баши-бузуки, не смотря на то, что их было свыше 15 т. и что мы были окружены ими с флангов и тыла, не принимали в бою никакого участия, из опасения иметь дело с казаками и подвергнуться огню из орудий легкой № 1 батареи, против них направленных. Когда же турки побежали, то курды и баши-бузуки прежде нас начали их преследовать, и более всего досталось от них пашам и миралаям, т. е. полковым командирам. Говорят, что и самому Рейс-паше сильно досталось от них.

Обращаюсь собственно к курдам или древним курдукам. Курды говорят особым языком, не похожим на языки османов, татар, аравитян, персиян и других соседних народов. Они живут в гористом пространстве, лежащем в России, Персии и Турции, а потому есть турецкие, персидские и русские курды. Самые многочисленные — первые, самые малочисленные — последние. Турецкие курды занимают по преимуществу Баязетский и Ванский пашалыки, но есть также в Карсском и Эрзерумском пашалыках. Русские курды живут в Эриванской губернии, преимущественно же на покатостях Аллагеза.

Курды подразделяются на многие отдельные общества или роды, говорящие одним языком и управляющиеся независимо друг от друга старшими в роде или родоначальниками. У них нет централизации и единства собственной власти. Все родоначальники независимы друг от друга, а это дает турецкому правительству сеять между ними раздоры и легче справляться с ними.

Все курды, за исключением небольшого общества изедов, магометанского исповедания, секты Омаровой, и хотя одной религии с турками, но, разделенные от них языком, происхождением и интересами, враждебны турецкому правительству. Изеды не имеют никакой религии и говорят, что они поклоняются чорту.

Курды занимаются преимущественно скотоводством и очень мало хлебопашеством. Они ведут полукочевой образ жизни и с ранней весны до поздней осени, а если обстоятельства заставят, то и всю зиму, живут в таких же войлочных кибитках, в которых [186] помещаются ногайцы и киргизы. Поэтому переселение с одного места на другое для них не сложно. Несколько вьючных лошадей, или арба достаточны для перевозки их жилья и имущества.

Так как у курдов большие стада скота, в особенности баранов, то они преимущественно заботятся о приискании хороших и обширных пастбищ. По этой причине избирают для своего кочевья возвышенные места, как богатые травой, и только в холодные и продолжительные зимы спускаются на низменность.

Курды по преимуществу всадники; их редко увидишь пешком, и никогда без оружия. Они вооружены длинною пикою, парою или более пистолетов, заткнутых за широкий пояс из ярких цветных шалей, кривою саблею и небольшим круглым щитом, сделанным из толстой кожи, натянутой на металлическом круге. Ружей не употребляют. Одеты в куртку из красного или других ярких цветов сукна, с разрезными рукавами, расшитую золотыми или шелковыми снурками, в такие же вышитые шаровары, высокую чалму, обернутую разноцветными шалями и платками и в сафьянные красного или желтого цвета сапоги.

(Продолжение следует).

Комментарии

1. Оффициально князь Бебутов именовался «командующим действующим корпусом, на кавказско-турецкой границе». Но как постоянное его пребывание было в Александраполе, и как он исключительно начальствовал войсками, сосредоточенными на Арпачае у этого города и составлявшими «главный Александрапольский отряд», то не отступлю от истины, если это наименование сохранится и в моем описании. — М. О.

2. Это тот самый граф Михаил Тариелович — который спустя 23 года, в войну 1877-1878 гг., был таким же деятелем, как и князь Бебутов.

3. Селение и пограничный пост Сурмалинского уезда Эриванской губернии.

4. Поименуем части: а) Пехота: 2-й, 3-й баталионы и три роты 4-го баталиона Эриванского карабинерного Наследника Цесаревича полка под начальством старшего из баталионных командиров, подполковника князя Tapхана-Мауравова; 1-ый батал. и три роты 4-го баталиона гренадерского Великого Князя Константина Николаевича полка — старший подполковник Пирадов; 1-й баталион Куринского егерского князя Воронцова полка — подполковник Оклобжио; Кавказский стрелковый баталион — подполковник Лузанов; две роты сапер — полковник Ковалевский; b) Кавалерия: два дивизиона Нижегородского драгунского полка — полковник Тихоцкий, сотня донского № 20 полка и две дружины елисаветпольской милиции; c) Артиллерия: Кавказской гренадерской бригады № 1 батарея — полковник Лагода, № 2— полковник Брискорн и легкая № 1 батарея — полковник Десаже; дивизион донской № 7 батареи — подполковник Долотин. — М. О.

5. Кто из читателей пожелает проследить движения и действия отряда по карте, то пусть развернет план Бояндурского сражения, находящийся в сочинении «Восточная война 1853-56 годах М. И. Богдановича». — М. О.

Текст воспроизведен по изданию: Русско-турецкая война за Кавказом в 1853 и 1854 гг. Из записок генер. от инфант. М. Я. Ольшевского // Русская старина, № 10. 1884