ОКОЛЬНИЧИЙ Н.

ВОСПОМИНАНИЯ О КУТАИСЕ

В конце 1854 года я был командирован в Кутаисскую губернию и прожил там безвыездно девять месяцев.

В это время край был совершенно спокоен: Турки, пораженные 27-го мая под Ланчхутами и 4-го июня на Чолоке, скрылись в глубину Кобулетского санджака. Из 34-х тысячногo корпуса Селим-паши оставалось 9 тысяч, и те, изнуренные болезнями и трудностями военной жизни, едва походили на войска и громко вопияли против своих европейских друзей, вовлекших султана в столь гибельную войну.

Батумский корпус был цветом турецких войск в Азии: он был подготовлен Англичанами и предназначался к нанесению решительного удара в Мингрелии, в то время, когда действия Карсского корпуса (Анатолийской армии) притянут на себя большую часть сил наших. О сохранении его так заботились англичане, что Селим-паша получил от своего правительства наистрожайшее предписание отступить без боя в Кобулеты. Он уже отправил в Батум большую часть своих орудий, оставя при себе, на всякой случай, только 13, как князь Андроников настиг его на Чолоке и истребил, можно сказать, в виду английских кораблей. [330]

Накануне Чолокского сражения, то есть 3-го июня, Турки, узнав о наступательном движении Гурийского отряда, трое суток задержанного полноводием Супсы, и уже хорошо проученные под Ланчхутами, поспешно очистили Гурию, оставив в Озургетах своих больных; они перешли пограничную речку Чолок и расположились на ночлег между селениями Какута и Джиханджура.

Турецкая беспечность известна и вошла в пословицу: утром 4-го июня, весь лагерь неприятельский спал, не выключая и самого главнокомандующего, и только в некоторых палатках начинал приготавливаться кофе, как наш отряд, выступивший с ночлега в 4 часа утра, уже подходил к турецкому лагерю. Вот что мне разказывал Измаил-бей, подполковник турецкого низама (регулярных войск), взятый нами в плен в битве 4-го июня:

«Я проснулся в этот день довольно рано и вышел на воздух подышать свежим утром, пока человек мой приготовлял в палатке кофе. Весь лагерь покоился глубоким сном и у нас никто не подозревал, чтоб Русские решились следовать за нами по пятам: мы полагали, что они ограничатся нашим уходом, и действительно, при известной нам слабости Гурийского отряда, предположение это было более, нежели вероятным. Не успел я сделать несколько туров вокруг своей палатки, слух мой был поражен каким-то глухим, отдаленным шумом; я взглянул в ту сторону и, к величайшему моему изумлению, увидел узкую ленту стали, которая извивалась в том месте, где пролегала дорога, пройденная нами накануне. Русские, как видно, не дремали!

Первым движением моим было броситься к палатке Селим-паши. Он спал самым спокойным утренним сном. Разбудивши его, я объявил о наступлении неприятеля. Тогда Селим-паша отвечал мне с неудовольствием человека, оторванного от сна для пустяков: «Ах, вы верно ошибаетесь; это, конечно, не более, как Малакий Гурьель с своею милициею. Пошлите в обход баталион и приведите мне этого .... живого или мертвого» ¹. С этим словом Селим-паша повернулся [331] на другой бок, и мне не оставалось ничего более делать, как выйдти вон. Я поспешил на прежнее место наблюдения. На краю ската, где оканчивался наш лагерь, я остановился и стал пристально всматриваться в движение, еще и сам не будучи совершенно уверен в том, наступает ли это весь русский отряд, или только гурийская милиция, поддержанная частью пехоты.

Вскоре сомнение мое окончательно исчезло: на правом крыле нашего расположения раздались выстрелы – то была гурийская милиция, которая, свернув с дороги влево и разсыпавшись за деревьями, открыла огонь по лагерю; за нею следовала русская пехота, и голова ее колонны начинала показываться на поляне, отстоящей от лагеря верстах в двух.

Наступление Русских сделалось несомненным. Селим-паша наскоро выскочил из палатки, забывши в торопях опоясаться саблею, и отдал приказание выдвинуть батарею на исходящий пункт высот, чтоб встретить неприятеля, когда тот начнет дебушировать из дефиле.

Таким образом началось это кровопролитное сражение.

Селим-паша был впереди; но когда пущенное Русскими ядро убило под ним лошадь и нескольких человек из свиты, он удалился назад, и больше мы его уже не видали. Вскоре и я был захвачен в плен, и что происходило далее, мне решительно неизвестно.»

Всем известно, чем кончилось сражение 4-го июня. Трофеями нашими в этот день были 13 орудий (то есть вся артиллерия неприятеля), 36 знамен и значков, весь лагерь и полное поражение Батумского корпуса, половина которого, состоящая из баши-бузуков, разбежалась. Англичане так сердились на это, что уговорили султана отрешить Селим-пашу от командования за его беспечность и нераспорядительность. Он был сменен, и на его место прибыл Мустафа-паша.

Оправдания Селим-паши, перед своим правительством, в [332] поражении, претерпенном Батумским корпусом на Чолоке, поистине замечательны.

Он писал: «Чтож из этого, что Русские сбили меня с позиций? за это они дорого поплатились, оставив 2 тысячи убитыми и до 3 1/2 тысяч ранеными ². Вы говорите, что половина моего корпуса разбежалась; но ведь это сделали баши-бузуки, а это такие канальи, которые годны только на то, чтоб грабить своих же и в сущности нисколько не увеличивают действующей силы. Вообще замечено, что они едят больше солдат; но 10 баши-бузуков не стоят одного низамца. Вы говорите, что я потерял всю артиллерию. Это правда; но в таком случае вычтите из моего жалованья, что стоят эти 13 негодных пушек, которые все равно пришлось бы переливать сызнова, потому что все оне с разстрелами. При этом, однакож, долгом считаю заметить, что великий Наполеон в своих записках говорит следующее: артиллерийское орудие обходится казне не более 5 т. франков; между тем как выстрел, сделанный из него на близком разстоянии, выводит из строя, по крайней мере, 6 человек, которые уже во всяком случае дороже 5-ти тысяч франков. Итак, держите орудие на позиции до последней крайности и потом уже отдавайте его неприятелю. В Чолокском сражении я поступал согласно мнению Наполеона; за чтож меня обвинять?»

Эти оправдания, по-видимому благосклонно были приняты диваном, потому что Селим-паша получил место в гвардейском корпусе.

Я приехал в Кутаис пять месяцев спустя после Чолокского сражения, когда уже край был совершенно спокоен и ничто не напоминало недавних тревог. Турки занимали некоторые пункты прибрежья Черного моря, как-то: Сухум, Редут-кале и пост Св. Николая; остатки разбитого на Чолоке корпуса укрылись в окрестностях Батума и Чурук-су. В крае все было мирно и покойно, и только длинные вереницы ароб, наполненные больными солдатами, которых за недостатком помещения [333] перевозили из кутаисского в горийский и далее в тифлисский госпиталь, еще свидетельствовали о недавних боевых схватках. Правда и то, что большая часть больных была жертвою пагубного мингрельского климата, известного на целом Кавказе.

Я воспользовался временем, проведенным мною в Гурийском отряде, чтоб изучить на месте этот замечательный и в высшей степени интересный край и постараюсь передать его очерк.

I. Исторический очерк.

Кутаисская губерния существует недавно, всего с 1846 года; но Кутаис принадлежит к одним из древнейших городов Закавказья. Сказания об нем сливаются с временами почти баснословными – с походом Аргонавтов в Колхиду (нынешнюю Мингрелию и Имеретию); под именем Kymaвии или Кутатиссиума об нем упоминает и знаменитый географ Страбон. Следовательно, древнее существование Кутаиса подтверждается не одними сбивчивыми народными сказаниями, но положительными фактами, и основание егo может быть отнесено на тринадцать веков до Р.X.

Большая часть стран, образующих нынешнюю Кутаисскую губернию, составляли прежде одно царство или, точнее сказать, одно владение, которое то самостоятельно, то в связи с Грузиею, играло роль в той сумятице, что называется историею Востока. При чтении древних имеретинских хроник как-то грустно становится, что этот роскошный край, богатый всеми дарами природы, по какой-то непонятной прихоти судьбы перенес такия страшные испытания. Трудно представить себе что-нибудь плачевнее истории Имеретии; разве только одна соплеменная ей Грузия может с нею соперничать. Во времена Восточной Римской Империи, Имеретия, вместе с Мингрелиею, Абхазиею и Гуриею, известная под общим именем Лазики, была в зависимости от греческих императоров; но эта зависимость была скорее номинальная, чем действительная, и состояла в том, что императоры утверждали на престоле имеретинских владетелей. В начале VI столетия, Имеретия около 40 лет служила театром войны, [334] происходившей между императором Юстинианом и персидским шахом Хозроем. В первой половине VIII столетия Имеретию опустошали Арабы. Последующее затем время есть самое счастливое для края: на престоле Грузии появляется ряд государей, которые успевают залечить глубокия раны отечества и оставляют по себе множество памятников, еще и доселе свидетельствующих об их величии и могуществе. Между ними замечательны: цари Баграт III, Баграт IV, строители кутаисского собора, царствовавшие в конце X и начале XI столетия; Давид Возобновитель, один из замечательнейших государей, вступивший на престол в 1089 году; отец Тамары Георгий, и наконец сама царица Тамара, Семирамида Грузии, царствовавшая с 1184 по 1212 год.

Только в правление этих государей Имеретия наслаждалась спокойствием; после же них ее опять постигли несчастия, и чуть ли не больше прежних. Так в начале XIII столетия она была вконец разорена Монголами; власть царская до того ослабла, что народ действительно отказывался повиноваться, а Гурия, Абхазия и Мингрелия отделились от Имеретии и избрав себе правителей, оставались в слабой и подчас весьма сомнительной зависимости от имеретинских царей. Сто лет спустя, Имеретия вторично потерпела от нашествия Монголов, и народ, недовольный своим царем, присягнул, в 1330 году, на подданство грузинскому царю Георгию. Но это добровольное слияние Имеретии с Грузиею было не продолжительно: в 1435 году грузинский царь Александр разделил свое царство между сыновьями, и Имеретия досталась на долю старшего сына его Димитрия.

С этого времени начинается период еще более ужасный – период внутренних смут. В течении 369 лет, то есть со времени окончательного отделения Имеретии от Грузии до присоединения ее к России, эта несчастная страна представляет непрерывный ряд междуусобий между Дадьянами Мингрельскими, Гурьелями и имеретинскими царями. Двадцать семь царей восходили на престол в течении этого периода; из них семеро погибло насильственною смертию, трое были ослеплены и двадцать два ³ [335] свергнуты с престола, и в то время, как внутренния смуты терзали бедное государство, внешние враги – Персияне и Турки, неоднократно вторгались в пределы Имеретии. Народ бросал свои жилища и в дремучих лесах искал убежища, пока голод или удовлетворенная алчность не заставляли удаляться завоевателей. В эти несчастные времена все погибало, и нравственность и повиновение царям; самая вера в Провидение угасла.

До нас дошли довольно верные описания тогдашного положения страны, которые мы встречаем в записках иностранцев, в разные времена посещавших этот край. Во второй половине XV столетия навестили Имеретию Венециянцы Барбаро и Контарини и составили ее описание. Они нашли страну в самом жалком положении, а народ в крайней бедности. Кутаис был не более как местечко. Другой путешественник, Шарден, бывший в Имеретии в 1672 году, говорит, что народ, скрываясь в лесах, обратился в разбойников, что князья не только потакали грабежу, но и сами нередко в нем участвовали; безнравственность достигла страшных размеров, и все узы, самые священные, были забыты: отец продавал своих детей, владетель – своих подданных. Духовенство по невежеству не отличалось от массы простого народа и не имело на него никакого влияния. Ложь, коварство, клятвопреступление, считались вещью обыкновенною; воровство – не более как удалью. И до сих пор сохранились следы этого несчастного времени, и до сих пор, например, в Мингрелии, существует страшное конокрадство, которое, несмотря на все строгия меры правительства, не может еще окончательно вывестись.

Шарден в своих записках, отзывается о Мингрельцах как о величайших пьяницах; он говорит, что вследствие этого, они так ленивы и малосильны, что на полевых работах принуждены себя возбуждать громким криком, похожим на пение диких, хотя почва в нижней Мингрелии так рыхла, что поселяне не знают другого плуга, кроме деревянного.

Владетель Мингрелии Дадьян, говорит он, путешествует круглый год по стране, и те места, где он останавливается, решительно опустошаются им и его свитою, ибо в Мингрелии есть обычай, по которому младший обязан угощать старшего, ежели [336] последний почтит его посещением. Таким образом владетель везде может находить себе самое щедрое угощение, а князья – только у подвластных им дворян и мужиков. Во время этих путешествий владетеля по стране, а князей по своим землям, к ним стекаются толпы народа, подают жалобы и тут же получают удовлетворение.

Французский путешественник, делая справедливые отзывы о красоте туземок, прибавляет, что оне злы, коварны, безстыдны. Мущины еще хуже женщин и уступают им в уме. Ежели муж застает жену с любовником, последний обязан дать ему за безчестие свинью, которую тут же все трое и съедают. Мужья говорят, что не худо иметь двух или трех жен, ибо от этого больше бывает детей, которых всегда можно с выгодой променять на деньги или товары.

Вообще описание мингрельских обычаев поразительно верно, хотя и сделано мрачными красками; даже теперь, когда положение края совершенно изменилось, мы находим многое из бывшего за два века тому назад. Мингрелия служит явным доказательством, до какой степени могут несчастия отечества унизить человека!

Мы уже сказали, что имеретинское владение неоднократно страдало от набегов Турок и Персиян; но ни те, ни другие не могли утвердиться в Имеретии, покрытой сплошными, лесами, бедной и маловозделанной. От этого ни в народе, ни в языке не осталось ни малейшего следа турецкого влияния. Все набеги Турок ограничивались опустошением страны и уводом жителей в неволю. Однакож в XVII столетии Имеретия платила дань Турции, состоявшую в восьмидесяти мальчиках и девочках, выдаваемых ежегодно. По свидетельству Шардена каждый год выходило в рабство из Имеретии от семи до восьми тысяч, а из Мингрелии до двенадцати тысяч человек. Большая часть этих рабов была добываема у соседей; но все-таки это страшно уменьшало население страны.

Очевидно, что при таких условиях самостоятельное существование Имеретии делалось невозможным, и ей нужно было прибегнуть к покровительству такого государства, которое смогло бы защитить ее от врагов внешних, потушить крамолы и беспорядки внутренние и в будущем указать ей путь, достойный ее. [337]

Первые сношения Имеретии с Россиею начались в 1621 году, в царствование Михаила Феодоровича, когда имеретинский царь Георгий III и владетель Гурии Мамия II обратились к нему с просьбою о покровительстве. Но Михаилу Феодоровичу было слишком много забот у себя дома, и просьбы Георгия и Мамия, обнадеженных и обласканных, остались на первое время без последствий. В 1636 году Леван Дадьян (владетель Мингрелии) изъявил готовность дать присягу русскому царю; с предложением этим и был послан в Москву мингрельский митрополит Никифор. Никифор, в бытность свою в Москве, разказывал, что у Дадьяна шестьдесят тысяч подданных мужеского пола, что Мингрелия платит ежегодную дань Туркам, состоящую изо ста девочек и мальчиков и восьмидесяти штук холста, что владетель имеет право продавать кого хочет. Отец продает своего сына, брат – брата, муж – жену. Народ ходит почти нагишом.

В 1654 году царь Алексей Михайлович послал в Имеретию Толочанинова, который, вернувшись в Россию, составил преувеличенное донесение о положении, в каком им был найден край. Между прочим он разказывал, что долины Квирилы и Риона усеяны деревнями и укреплениями, что царь может выставить до сорока тысяч войска; представлял список 72 царским городам, 22 монастырям большим и 500 малым и проч. Посему видно, что Толочанинов не ездил далее Кутаиса; туземцы хорошо его приняли и увлекли своими хвастливыми разказами.

Эти сношения показывают, что русские цари давно имели ввиду присоединить этот край к своей обширной державе, но остановились только за средствами. Таковое положение дел продолжалось до царствования императрицы Екатерины II, когда она, повсюду победоносная, решается наконец послать отряд для успокоения бунтующей Имеретии. Это произошло вот по каким обстоятельствам.

Во второй половине XVIII столетия на имеретинский престол вступает Саломон I, государь мужественный, обладавший всеми качествами своих великих предшественников Багратов III-го и IV-гo, и Давида Возобновителя; но он имел несчастие возбудить к себе ненависть султана, который, в отмщение ему, отдал корону Имеретии двоюродному брату Саломона, [338] Теймуразу. В Имеретии вспыхнул бунт, и обе партии готовы были снова облить кровью несчастную страну, как Саломону пришла счастливая мысль обратиться с просьбой о помощи к двору императрицы Екатерины II. Просьба имеретинского царя была принята, и государыня направила отряд войск для его поддержания. В 1770 году генерал-маиор граф Тотлебен перешел кавказский хребет и появился пред Кутаисом. Но еще до прихода русских войск, Саломону удалось разбить своего соперника, и законный порядок был возстановлен. Вслед за сим, по Кайнарджийскому трактату, Мингрелия и Имеретия навсегда освобождаются из-под владычества Турок и остаются до времени под покровительством России, уже оказавшей им действительную помощь.

Между тем внутренния дела Имеретии продолжали идти обычным порядком, и дух буйства и насилия – свидетель жалкого ее политического существования –свирепствовал по прежнему. Наконец, в 1782 году, место свергнутого царя Давида заступил Саломон II, названный по огромному росту своему великим. Положение страны было поистине плачевно, и это тем более казалось странным, что держава, под покровительство которой она отдалась, в это время совершала гигантские шаги на поприще образования. Чтоб составить себе хоть приблизительное понятие о тогдашнем положений Имеретии, приведем некоторые места из описания статского советника Литвинова, посещавшего край этот в 1804 году. Вот что он разказывает:

«Кутаис, столица царя и где наибольший торг производится, включает до ста торговых домов; все католического вероисповедания. Бедная наружность торгующих наблюдается ими для того, что всякий князь имеет право присвоивать себе навсегда, или на время, то что ему приглянется; в доме может стоять постоем; вещь отнять без платы ... одни жены и дети остаются неприкосновенными. Сие должно разуметь об иностранных торгующих; но между подданными царя все божье, царское и княжье. Угнетение народа достигло высшей степени....». Далее Литвинов говорит: «В народе главные поборы состоят в скоте, хлебе и вине, для продовольствия царя и его окружающих. Ведя жизнь кочующую, царь всегда живет на счет тех [339] селений, которым делает честь своим присутствием. Время пребывания своего располагает по изобилию пищи, им обретаемой: как скоро он и спутники его начинают чувствовать недостаток, тогда переселяются в другое место. Пышность и лакомство царю не известны; первая изба, шалаш, или густое дерево – служат дворцем для царя…».

Если мы прибавим к этому, что народ управлялся не законами, но личным произволом, и не только царя, но князей и дворян, ибо каждый владелец в своем поместье мог делать все, что ему угодно; что несчастная страна стенала под бременем беспрестанных смут и крамол: то в уме нашем составится верная картина тогдашняго положения Имеретии.

Угрожаемой Турками, разъединенной интригами, что оставалось делать бедной Имеретии, как не окончательно связать судьбу свою с могущественным соседом, дарившим ей спокойствие, защиту и новую жизнь? 25-го апреля 1804 года царь Саломон II, в присутствии тогдашняго главноуправляющего Грузиею князя Цицианова, торжественно заключил акт, делавший его подданным императора Всероссийского.

Мингрелия и Гурия, прежде зависевшия от Имеретии, но ныне самостоятельные, также вступили в подданство России, первая в конце 1803, вторая – в 1804 году.

Таким образом в руках Русской империи сосредоточилось все прежнее Грузинское царство. Принимая в подданство эти страны, Россия не хотела отнимать у законных владетелей их права и оставила в Имеретии – царя, в Мингрелии и Гурии – их владетелей; она только требовала, чтобы за ее пожертвования платилось ей верною и искреннею службою. Но на деле не так-то оказалось!

Присягая России, Саломон надеялся извлечь из этого дела выгоды: упрочить за собою навсегда престол Имеретии и приобрести Лечгумскую область. Что касается до первого, Россия конечно бы не допустила никого занять трон Имеретии, если бы Саломон свято исполнял свои обязанности; но было бы величайшей несправедливостию отдать ему Лечгум, который издавна принадлежал мингрельскому дому и был за ним признан нашим правительством, при вступлении Мингрелии в подданство России. [340]

Обманувшись в надежде оттягать Лечгум, Саломон тотчас же нарушил данную им присягу и вступил в сношения с абхазским владетелем Келешбеем, тогда нам враждебным, и с ахалцихским пашею, подстрекая в то же время Дадьяна и тогдашняго правителя Гурии, князя Kaйxocpo ⁴, к враждебным действиям противу России. Такое неприязненное отношение Саломона тем более было важно, что в начале 1805 года наше правительство старалось о приобретении Поти. Городок этот, стоящий в устье Риона и принадлежавший Дадьяну, хотя и был занят турецким гарнизоном, но Турция по Кайнарджийскому трактату обязывалась его очистить. Владея Поти, удобною пристанью для небольших судов, мы связывали Тавриду и всю южную Россию с Закавказьем, и от этого как торговля наша, так и все военное и продовольственное снабжение войск, расположенных в Закавказском крае, получило бы значительную выгоду чрез сокращение материяльных издержек. Саломон поджигал Турок не уступать нам Поти, и мы, не желая вооружать против себя Турцию в то время, когда готовились к борьбе с Наполеоном, волею-неволею должны были отказаться от этого приобретения и основать пристань в Редут-кале, что было менее удобно, ибо из Поти суда могли прямо подниматься по Риону. При этих действиях князь Дадьян обнаружил искреннее доброжелательство, не препятствуя нам основать на земле своей гавань.

В конце 1806 года, неповиновение Саломона выразилось уже открытее: царь бросил свой столичный город Кутаис и крылся в дремучих лесах, где, окружив себя значительными силами, отказывался, под разными незначащими предлогами, исполнять некоторые требования нашего правительства. Мало того, он настаивал в перемене условий данной им в 1804 году присяги, и в тоже время деятельно сносился с Турками, объявившими нам войну, а когда баталион, занимавший Кутаис, был оттуда выведен для отражения Турок от Редут-кале, то Саломон приказал сжечь выстроенные там нашими войсками казармы. К довершению всего, в это время стали разноситься по [341] Имеретии слухи, будто бы Россия намерена уступить ее Порте и вместо того, чтоб заглушать эти клеветы Саломон деятельно поддерживал их, несмотря на все просьбы и разуверения со стороны тогдашняго главноуправляющего Грузиею, графа Гудовича. В поддержании таких ложных и нелепых слухов, Саломон очевидно находил для себя большую пользу: этим, в глазах своих подданных, он оправдывал все свои противозаконные сношения с врагами России.

Столь открытая неприязненность понудила графа Гудовича дать секретное предписаниe командующему войсками в Имеретии генерал-мaиopy Рикгофу схватить Саломона, если представится к тому удобный случай, а в Имеретии образовать временное управление из тамошних князей и дворян и вверить его князю Луарсабу Церетелли, бывшему салт-уцухесом (вроде гофмаршала) при дворе имеретинского царя и искренно нам преданному.

1808 года февраля 10 дня воспоследовало высочайшее разрешение арестовать Саломона и отправить его, со всем семейством в Россию. Но граф Гудович, имея на руках войну с Персиею и Турциею, не мог тотчас же привести это в исполнение, почему арестование Саломона было отложено до более благоприятного времени. С своей же стороны, Саломон окончательно сбросил маску притворства, под которою до сих пор все-таки скрывал свои действия, и открыто вступил в сношения с Турками, свидевшись в Варцихе с Аббас-туманским пашею, Халим-агою.

Явные сношения с врагами России, решительное неповиновение правительству, дерзкия выражения и угрозы, которыми наполнялись письма Саломона к главноуправляющему Грузиею, уже давно решили его судьбу, и только война препятствовала нам исполнить задуманный план – преобразование Имеретии. Наконец, в 1809 году 11-го октября, полковник Симонович получил предписание от генерала-от-кавалерии Тормасова, заступившего место графа Гудовича, пожалованного в фельдмаршалы, двинуться в Имеретию с двумя баталионами и, принять начальство над всеми находящимися там войсками, силою схватить Саломона. Однакож еще прежде того, генерал Тормасов отправил к царю письмо, в котором он заклинал его опомниться и исполнить долг свой – верноподданного Рoccии, обещая, в [342] случае повиновения и чистосердечного раскаяния, всемилостивейшее прощение.

Но Саломон, поджигаемый ложными советниками, надеясь на неприступность своих лесов и помощь ахалцихского паши, упорствовал. Тогда, истощив все миролюбивые средства, повторяемые сряду тремя главноуправляющими Грузиею, Тормасов, 15-го февраля 1810 года, двинул из Карталинии в Имеретию три баталиона, предписав, в то же время, полковнику Симоновичу начать решительные действия.

17-го февраля было отправлено к Саломону последнее примирительное письмо, с тем однакож, что если через три дня не получится от него удовлетворительного ответа, то поступить с ним как с изменником. Саломон наотрез отказался от исполнения условий, в нем изложенных. Тогда полковник Симонович, вследствие данной ему инструкции, не медля приступил к действиям. 20-го февраля жители Кутаиса были торжественно приведены к присяге на вечное подданство России, а с тем вместе войска двинулись занимать некоторые наиболее важные пункты страны. Сначала одичавшие Имеретины, при появлении наших войск, бежали в горы; но потом, видя повсюду ласковое с собою обращение, начали мало-по-малу снова собираться в свои дома и принимать присягу.

Между тем сердарь имеретинский Kaйxocpo Церетелли, с отборным войском, был разбит на голову отрядом маиора Реута, а князь Дадьян с тремя тысячами Мингрельцев, и владетель Гуpии с войском – двинулись к границам Имеретии. Устрашенный Соломон бежал в Варцихе, небольшую крепостцу, при слиянии Квирилы с Рионом.

Тогда полковник Симонович, с частью отряда и Мингрельцами, переправился чрез Рион на лодках и двинулся к Варцихе. Соломон, не ожидавший столь смелой переправы, поспешно очистил крепость и бежал к селению Багдату. Но безостановочно преследуемый нашими отрядами, царь был наконец загнан в неприступное Зихарское ущелье, по которому пролегает дорога в Ахалцих, в это время почти непроходимая. Когда же полковник Лисаневич, имея под своим начальством несколько рот, двинулся царю в тыл, а Симонович готовился атаковать его с фронта, то Соломон, видя [343] неизбежую гибель в случае сопротивления, решился сдаться, предоставляя себя милосердию императора Александра I.

Чрез несколько дней, Саломон был отправлен в Тифлис в простой телеге, под прикрытием сильного конвоя. Этим, можно сказать, и окончилось политическое поприще последняго имеретинского царя, который не хотел понять своего положения и, руководимый мелким эгоизмом, волновал свое отечество, без того не мало страдавшее.

Имеретинское царство было обращено в область под управлением, наскоро устроенным из тамошних князей и дворян. Такой порядок вещей должен был продолжаться до того времени, пока не изготовится положение, сообразное с характером и потребностями новообращенной страны. Мингрелия и Гурия, под управлением своих владетелей, оставались на прежнем основании.

Между тем Саломону удалось бежать из Тифлиса. Но побег тот не принес ожидаемой пользы: народ имеретинский, с одной стороны испытавший первые благодеяния порядка и законности, с другой – утомленный тяжким безначалием, не хотел признавать царя, подавшего своею особой первый пример неповиновения. Саломону ничего не оставалось делать, как удалиться в Турцию, где он и кончил дни свои несчастным скитальцем, все еще не теряя надежды обратно получить потерянный венец.

1811 года апреля 19-го состоялось положение об управлении Имеретиею. Кутаис назначен областным городом.

В 1819 в Имеретии и в 1820 в Гурии вспыхнули бунты, вскоре усмиренные нашими войсками. Причина этих мятежей заключалась в непонимании народом самых простых правительственных требований, чем несколько честолюбцев и сумели ловко воспользоваться. В 1826 году владетель Гурии Мамия скончался, оставив, за малолетством сына, жену свою Софью правительницею. Эта княгиня, руководимая любимцем своим, князем Мачутадзе (маиором нашей службы), к которому была не равнодушна, играла весьма двусмысленную роль при начале турецкой войны 1828-1829-го годов. Но козни ее были открыты заблаговременно, и, осенью 1828 года, Софья принуждена была бежать в Турцию. С этим вместе само собою [344] прекратилось и самостоятельное существование Гурии, тем болеe, что последняя отрасль гурийских владетелей, Давид, сын Мамии, был убит под Ахульго в 1829 году.

Но Имеретины и Мингрельцы верно служили России в войну 28-29 годов, и много их князей и дворян легло на границах, защищая свое новое отечество.

Таким образом, из целого Имеретинского царства теперь сохранила некоторую тень самостоятельности одна Мингрелия, оставленная за заслуги князей Дадьянов под их непосредственным управлением во всем, что только касается гражданской части, весьма несложной в крае; часть же судебная по важнейшим гражданским делам и по уголовным вообще подлежит нашим законам. Ныне Мингрелия, за малолетством владетеля, князя Николая Дадьяна, управляется вдовствующею матерью его, светлейшею княгинею Екатериною Александровною Дадьян. В помощь ей придан совет, составленный из близких родственников владетельного дома.

Этим заключим беглый очерк самостоятельного существования Имеретии. Не без умысла мы розказали подробнee царствование ее последняго государя; мы хотели доказать, что окончательное присоединение этих стран к русской державе совершилось не вследствие коварных и алчных намерений нашего отечества, но было естественным ходом обстоятельств, проистекающих из положения края, добровольно прибегшего к нашей защите. Всякий, видевший Имеретию в настоящее время, знающий ее прошедшее, легко может теперь решить вопрос: потеряла ли что-нибудь в будущем эта страна, чрез окончательное присоединение свое к России?

II. Разделение и топография страны.

Кутаисская губерния ныне разделяется на пять уездов: 1) Кутаисский, 2) Рачинский, 3) Шаронанский, 4) Озургетский и 5) Ахалцихский. Последний, образованный из присоединенного к России по адрианопольскому трактату Ахалцихского пашалыка, отделяясь непроходимым Ваханским хребтом, разнясь населением, не имеет ничего общего с первыми четырьмя [345] уездами и только по части административной присоединен к составу губерний. Сверх сего к губернии принадлежат: 1) Мингрелия, 2) Сванетия, вольная и дадьяновская и 3) Самурзакань. Об них мы будем говорить в последствии, в отделе «о народе»; теперь же представим топографический очерк всей губернии, без чего не будут нам понятны ни разная степень нравственного быта населения, ни важность географического положения этого роскошнейшего уголка в целом Закавказье.

Кутаисская губерния, исключая Ахалцихский уезд, обнимается с трех сторон первостепенными хребтами гор, идущими в виде неправильного полукружия; с четвертой, западной, примыкает она к морю. Горы, наполняя своими отрогами внутреннее ее пространство, дают начало множеству рек и речек, вливающихся с обеих сторон в Рион – главную артерию края. В самой средине горного пространства, начиная от Кутаиса и вплоть до моря, тянется плоскость, некогда богатая, если верить преданию, но ныне покрытая сплошною массою лесов и смертоносная по своему климату: это долина нижней Мингрелии. Вот в нескольких словах весь топографический характер края.

С севера Кутаисская губерния граничит вечно-снеговым, изрезанным зубчатыми вершинами Кавказским хребтом, идущим непрерывною стеною в направлении от С.З. к Ю.В., по целому Закавказью. На пространстве, которым к нему примыкает Кутаисская губерния, он везде сохраняет среднюю высоту от 8 до 10-ти тысяч футов над поверхностью моря. У горы Пасмты, от главного хребта отделяется отрог, ограничивающий с юга верховья Ингура и образующий между собою и главным хребтом довольно узкую котловину Вольной Сванетии. Здесь замечательна вершина Дадьяш, имеющая, по барометрическому измерению проф. Абиха, 10.245 ф. над поверхностью моря. Хребет этот, большую часть года покрытый снегом, в свою очередь разветвляется и служит водоразделом между притоками Ингура, Хопи, Тихура, Цхени-цхале и Риона.

От горы Сонгуты-хох (в главном хребте) отделяется на юг ветвь гор, известная под названием Мосхийского или Картло-имеретинского хребта. Хребет Мосхийский в обе стороны, восточную и западную, пускает множество отрогов, [346] которые на востоке образуют обширную котловину Осетии, а на западе – долины Риона и Дзирулы (Рачинский уезд). Далее к югу хребет идет в том же направлении, и в то время как по западную сторону он продолжает наполнять своими отрогами Шаропанский уезд (долину Квирилы), с восточной оканчивается он крутыми контр-форсами, подошвы которых совершенно изчезают в прелестной долине Карталинии. На этом пространстве описанный хребет служит границею между Тифлисскою и Кутаисскою губерниями.

От горы Дедо-бара, Мосхийский хребет круто поворачивает назад, и в этом направлении тянется непрерывною грядой, под названием Малого Кавказа или Ваханских гор, по северной границе Ахалцихского уезда, пуская в сторону, обращенную на север, более или менее длинные отроги, разделенные между собою мрачными и недоступными ущельями, а по южную – образуя возвышенную и цветущую здоровьем котловину Ахалциха. Ваханский хребет, служа в наших пределах водоразделом рек Куры и Риона, убегает в азиятскую Турцию, где и образует неприступную котловину Аджарии, населенной воинственными и дикими племенами грузинского происхождения.

От горы Сырхлеберт (в Мосхийском хребте) отделяется возвышенный кряж, служащий чертою водораздела между притоками Риона и Квирилы. Кряж этот, известный под названием Рачинских гор, идет вплоть до изгиба Pионa, в прямом направлении от востока на запад, потом круто поворачивает на юг, постепенно понижается и наконец совершенно изчезает в треугольнике, образуемом слиянием Квирилы с Рионом.

Другие контр-форсы, столь же возвышенные как и Рачинский, но гораздо меньшие по длине, отходят от Мосхийского хребта в одном направлении с первым и врезываются в пространство между истоками Риона, Джаджоры, Квирилы и Дзирулы.

На Мосхийском хребте замечательны следующия вершины:

От Ваханского хребта, как мы уже сказали, отходят на севере многие отроги, разделяющие притоки рек: Ханис, известной по своему знаменитому Зикарскому ущелью, Супсы, Губазнури, Бахвис-цхале, Натанебы, Зуджи и пограничной речки Чолок, прославленной битвою 4-го июня 1854 года. Самый замечательный из отрогов, по длине и высоте, Чахотаурский, между долинами Супсы и Ханис-цхале. Широкою горною массой, перерезанный мрачными и недоступными ущельями, он выдвигается прямо на север; подойдя к Риону, круто поворачивает на запад и в этом направлении следует почти до самого моря, где и исчезает в болотистой местности черноморского прибрежья. Оконечности этого хребта образуют, между Рионом и Озургетами, места, дивные по своей красоте.

Вот высота над поверхностью моря некоторых вершин Ваханского хребта, согласно геодезическому измерению полковника Ходзько:

Из этого описания видно, что Кутаисская губерния окружена непрерывною грядою гор с северной, восточной и южной сторон, которые идут, постепенно понижаясь, к центру ее – Кутаису, образуя местность, то дикую, суровую и грандиозную, то необыкновенно-восхитительную в своей игривости, но везде страшно-пересеченную и поэтому очень затрудняющую прокладку путей сообщения. Только по выходе Риона из Кутаиса начинается плоское пространство, достигающее по течению реки до моря. Плоскость эта, имея в начале не более 25 верст в ширину, по мере приближения к морю постепенно распространяется к северу до Ингура и далее до границ Абхазии, а на юге – до поста Св. Николая. На всем вышеозначенном [348] пространстве, в буквальном смысле, нет ни одного бугорка: повсюду местность ровная, отчасти болотистая, особенно к морю, и покрытая сплошными лесами. Есть еще и другая плоскость, при низовьях Квирилы, начинающаяся у Шаропани и доходящая до поворота Риона на запад. Длина ее, от В. на З., 30 верст; наибольшая широта 18.

Самая замечательная река Кутаисской губернии – Рион, древний Фазис; остальные реки суть не более как его притоки: он есть главная артерия, через которую в будущем должно проникнуть в край благосостояние, и поэтому течение его мы опишем подробнее.

Начало Риона образуется из слияния двух речек: Геби и Глолы, вытекающих из подножий Пасмты и Сонгута-хох. Приняв у местечка Они с левой стороны Джаджору, он продолжает идти по Рачинскому уезду в направлении почти параллельном главному Кавказскому хребту. Пройдя селение Саирмо, Рион круто поворачивает на юг; за Кутаисом, по слиянии его с Квирилою, Рион снова обращается на запад, и отсюда, или лучше сказать от впадения в него Губис-цхале, уже начинается ровное и величественное шествие этой знаменитой в древности реки.

Беря начало на высоте 6.500 ф. над поверхностью моря и пробегая слишком 300 верст, Рион значительно меняет характер своего течения. Будучи в начале не более как бурливым горным потоком, он постепенно уширяет себе логовище; воды его увеличиваются от впадения многих мелких речек, встречаемых им на пути; он уже перестает быть горным потоком, но течение его все-таки быстро, дно усеяно крупным булыжником и нередко каменьями значительной величины, и только ниже Кутаиса Рион покидает характер горной реки и делается судоходным в полном смысле этого слова.

Приложим здесь таблицу возвышения над уровнем моря некоторых пунктов, лежащих по Риону.

Из прилагаемой таблицы видно, что на пространстве от Они до Кутаиса (около 120 вер.) Рион имеет падения 2.350 ф., следовательно на каждую версту приходится слишком по 3 саж., от Марани же до устья, на пространстве 80 верст, он имеет падения всего 62 ф., и течение его так плавно, что в нем трудно узнать тот шумный Рион, который мы видели в верховьях. Вследствие этого от Они до Кутаиса Рион судоходен только для людей привычных: жители Рачи спускают по Риону в Кутаис плоты; но несмотря на привычку их к подобным операциям, редкая проходит без какого-нибудь несчастия.

Главное препятствие к судоходству в низовьях Риона составляют карчи. Во время весенних разливов, Рион выступает из берегов и низвергаясь с невероятною быстротою, вырывает огромные деревья с корнями и несет их к морю. Эти-то деревья и пни, засоряя фарватер реки, образуют так называемые карчи, и судну, особенно значительного размера, надо быть, очень осторожным. Правительство принимает меры для очистки дна Риона от карчей; но это весьма не дешево обходится. Главное, что может избавить Рион от карчей – это большее заселение его берегов и вследствие того вырубка лесов, всегдашних источников карчей; а до тех пор, для судоходства по Риону, можно завести пароход, который бы сидел в воде не более 18 дюймов, подобно пароходам, ходящим по р. Шпре в Берлине. Такому судну карчи никогда не помешают.

Рион принимает в себя почти все воды, низвергающияся в виде горных речек, страшных только при своем разливе, с хребтов Кавказского, Мосхийского и Ваханского. Все эти речки, имея дно, усеянное каменьями, делаются судоходными только по выходе на плоскость, и то на весьма незначительном разстоянии. Из них замечательны: впадающия в Рион с правой стороны – Цхенис-цхале, Абаша, Тихур и Цива; с левой – Джаджора, Квирила и несколько других, совершенно ничтожных. Верстах в 15-ти от моря, Рион соединяется посредством канала и речки Цивы с рекою Хопи, впадающею в море у Редут-кале. Таким образом все товары, прибывающие морем в Редут-кале, переносятся этим путем на Рион и по нем уже восходят почти до Кутаиса. [350]

Остальные реки Кутаисской губернии текут в море. Из них замечательны: Ингур, Хопи, Пичора и Супса.

Все названные нами речки в обыкновенное время мелководны и повсюду могут быть переходимы в брод; но весною, когда в горах начинается таяние снегов, оне представляют для переправы значительные трудности, и надобно иметь хорошую, привычную лошадь и большую сноровку, чтоб решиться переехать реку во время прибыли воды: всякий неверный шаг или потеря хладнокровия влечет и всаднику и лошади неминуемую гибель. При слишком высокой воде, лошадей пускают вплавь, а путешественники переезжают на узком, длинном каюке, похожем на так называемые душегубки. Эта переправа производится следующим образом: когда переезжающие усядутся совершенно равномерно по средине каюка, его сталкивают с камней, и он летит с быстротою молнии через пучину, описывая дугу; потом его ловят за выброшенную веревку, и благополучно вытаскивают на берег. Ощущение, испытываемое при перелете каюка через реку, совершенно похоже на то, которое чувствуешь, сидя на качелях при сильном их размахе.

III. Пути сообщения.

Со стороны Грузии в Имеретию ведут два пути: один из них от Гаргаребской станции (в 22 верстах от Сурама) подымается вверх по Чират-хеви, небольшой речке, берущей начало в Мосхийском хребте, делает почти незаметный перевал чрез хребет и выходит к верховьям Дзирулы; отсюда дорога идет чрез селение Карбаули и местечко Шаропань к Кутаису. Дорога эта, известная под назвашем Улевской, ныне совершенно оставлена по той причине, что открыта другая, не столь кружная и описанием которой мы сейчас займемся.

Теперешняя почтовая дорога от Гаргаребской станции идет на местечко Сурам и далее, чрез Сурамский перевал спускается в ущелье Квирилы и следует до Кутаиса тем же путем, как и Улевская. Дорога эта, известная под названием Военно-имеретинской, в настоящее время разработана до такой степени, что по ней может производиться экипажная езда во всякое [351] время года. Она, как и все горные дороги, лепится по карнизу, проложенному в полугоре, иногда спускаясь к логовищу реки, иногда поднимаясь на значительную высоту над дном ущелья. Ширина ее такова, что повсюду могут разъехаться наши почтовые троичные телеги. Частые земляные осыпи с гор, происходящия вследствие дождей, значительно портят дорогу; иногда от ребр горы отрываются огромные камни и даже целые скалы и совершенно заваливают дорогу. Но наибольшая порча происходит от движения туземных ароб, которые, имея обод колеса не совершенно круглый, не оправленный шиною, производят на дороге страшные выбоины.

На всем переезде от Сурама до Кутаиса всего одна станция (от Белогор до Квирильской) трудна по узкости и неоконченности дороги и по беспрерывно встречающимся на ней спускам и подъемам. Грунт земли здесь сплошь глинистый, и бывали примеры, что в зимнюю распутицу на переезд ее употреблялось двое суток. Зимою на этой станции и еще на переезде от Симонет к Кутаису учреждается вьючное сообщение. Впрочем, в последнее время от Кутаиса к Симонетам прокладывается шоссе по новому направлению, которое позволяет избежать трудные и в дождливое время, непроезжаемо-грязные подъемы и спуски на Красную и Черную речки.

Вот маршрут от Тифлиса до Кутаиса:

Из приложенного маршрута видно, что от Тифлиса до Кутаиса трудного для проезда пространства только 102 версты, то есть от начала перевала до Кутаиса. Но ежели из этого мы вычтем пространство от Кутаиса до Квирильской станции (35 верст) и от Белогора до Молиты (17 верст), где ничто не [352] препятствует быть дороге довольно удобною для езды, то получим 50 верст действительно трудного пространства на всем 235-ти верстном разстоянии столицы Имеретии от центра Закавказья. Путь этот чрезвычайно важен, потому что он и течение Риона самым удобным и кратчайшим образом связывают Тифлис с Россиею и всею Европой; сверх того он пролегает по одной из прекраснейших стран целого мира.

От Кутаиса к морю (к Редут-кале) дорога идет по плоскости правого берега Риона. На означенном пространстве встречается шоссе только небольшими частями, и именно в тех местах, которые по топкости своей наиболее непроходимы. В летнее время дорога эта, пролегая среди девственных лесов Колхиды, еще удобна для экипажной езды; но в распутицу она иначе не проезжаема как верхом. Болотистый грунт земли, в особенности у морского прибрежья, до такой степени размокает от дождей, что вся дорога обращается в одно обширное полотнище грязи. Если в горах Кутаисской губернии дороги, по узкости и неровности, не дозволяют ездить в экипажах, по крайней мере теперь, то на плоскости оне еще менее удобны для экипажной езды, по крайней мере при настоящих условиях. В горах еще может двигаться арба; но на плоскости в грязное время, случись даже оно летом после трех или четырехдневного дождя, никакая арба не проедет.

Дорога, соединяющая Редут-кале с Сухумом, пролегает по берегу моря; устроенное здесь шоссе делает путь этот удобным для езды во всякое время года.

Остальные дороги Кутаисской губернии, проходят ли оне в горах или по плоскости, все без исключения вьючные, хотя по некоторым из них и двигаются арбы; почтовая же езда существует только на трактах, описанных нами выше.

Как видно, Кутаисская губерния не может похвастаться теперешними путями сообщения; но это и в порядке вещей: хорошие и удобные пути не создаются разом, да притом край еще не в таком положении, чтоб мог чувствовать в них недостаток, и езда в экипажах для многих туземцев до сих пор кажется весьма странною и неудобною. Со временем, с увеличением народонаселения, с развитием промышленных и торговых сил, нет сомнения, что исчисленные нами пути будут [353] поставлены на ту степень, которой они заслуживают по своей неоспоримой важности.

IV. Климат и произведения.

Мало стран на свете, которые представляли бы такое разнообразие в климате, как Кутаисская губерния; кажется, что в ней соединились климаты всех широт земли, от гиперборейского и до тропического включительно. В то время, как горы ее, покрытые вечным снегом, представляют оцепенение и безжизненность стран полярных, долины цветут самыми нежными и роскошными произведениями. Стоит сделать верст 12 в гору, и вы из знойного юга переноситесь в суровый север со всеми мрачными его атрибутами. Литвинов, посещавший этот край, довольно наивно восклицает в своих записках: «В земле Дадьяна одно только хорошо, что по произволу можно переезжать из одного климата в другой».

Летом в ней господствуют преимущественно юго-восточные и западные ветры; от северных она защищена стеною Кавказа. Восточные ветры, проникая из Карталинии, производят в воздухе некоторое удушье; но к счастию, они никогда не бывают продолжительны, и подобный ветер, дующий постоянно более недели, есть уже редкое явление. Напротив, ветер западный (с моря) наполняет воздух влагою; небо покрывается тучами, и дождь в изобилии падает на землю. Эти перемены бывают довольно часто, отчего лето в Имеретии не так знойно, как в Грузии, где в продолжении двух, трех месяцев на небе не является ни одного облачка.

Весна и осень – здесь самые приятные времена года; еще конец весны бывает иногда жарок; но осень – всегда восхитительна. Зима есть ряд дождей (снег бывает редко, и на короткое время), льющихся почти беспрерывно в течении декабря, января, а иногда и марта. Зима с 1853 на 1854 год была замечательна по постоянству дождей; но зато следующая зима продолжалась всего полтора месяца: с декабря до половины января.

Лучшие месяцы в крае – февраль, половина марта, апрель, первая половина мая, сентябрь, октябрь и ноябрь. В остальные [354] летние месяцы бывают сильные жары, в осенние и зимние – дожди.

На здоровье здешний климат оказывает различное влияние, смотря по тому, где вы находитесь: в Кутаисе воздух влажен и заключает в себе отчасти все зародыши лихорадки; но при некоторой осторожности он почти безвреден и притом величайший враг чахотки. Бывали примеры, что чахоточные, и даже в сильной степени одержимые этою болезнию, выздоравливали единственно при пособии климата; чем далее вы подымаетесь в Имеретию, тем климат становится умереннее и благотворнее. На плоскости Риона он почти везде нездоров, а в некоторых местах убийствен, особенно у прибрежья моря.

Причина последняго заключается в том, что почти вся долина Риона покрыта сплошными лесами, из коих некоторые, называемые здесь садами (ибо нет дерева, около которого не вилась бы виноградная лоза), разчищены, и по ним можно ездить во всех направлениях; другие же, напротив, так густы, что не везде проберется и пеший человек. Эта сильная растительность, проявляющаяся в виде кустарников, а более – ползучих растений, совершенно заглушает лес, препятствует деревьям достигать надлежащей толстоты и служит одною из главных причин зловредности климата. От нея происходит сырость места и без того довольно сырого от множества ручьев и речек; мелкия растения, заглушая собою все остальное, гниют на корне и образуют в воздухе вредные миазмы, пораждающие злокачественные болезни. Одним словом, долина Риона, по образованию местности, чрезвычайно походит на долину реки По, с тою разницею, что последняя возделана, осушена посредством множества канав, между тем как эта находится почти в первобытном состоянии.

Канализация и разчистка лесов совершенно должны преобразовать климат рионской долины и те самые места, где жить ныне считается почти невозможным, по крайней мере летние месяцы, будут, со временем, здоровы, населены и обработаны. Доказательством тому могут служить окрестности Сухум-кале и Редута, которые издавна славились злокачественностью климата; вырубка окружающих лесов, осушка болот сделали пребывание в них очень и очень сносным, и нет сомнения, что [355] улучшения пошли бы гораздо далее, еслиб теперешняя война не приостановила только что начинавшегося развития этих местностей.

Господствующия здесь болезни – кровавые поносы, тифы, и преимущественно лихорадки, обыкновенно оканчивающияся брюшными завалами, и все от того, что край заглох от отсутствия труда и деятельных рук.

Прибрежье моря особенно славится своими лихорадками. Оно почти необитаемо, кроме некоторых пунктов, лежащих на самом берегу, как напримр Редут-кале, Анаклия, Поти и пр. Особенно нездорова Поти: вблизи ее находится озеро Палеостом с стоячею и в высшей степени вредною водою. На счет образования этого озера ходит в народе легенда, напоминающая сказания о Содоме и Гоморре. Говорят, будто бы здесь некогда был большой город, который за грехи своих жителей провалился, и на месте его явилось озеро Палеостом.

Князья и вообще благородное и зажиточное сословие края перебираются на лето в места более возвышенные, что совершенно необходимо для сбережения себя от лихорадок; на плоскости остаются один поселяне; но и они, несмотря на свою привычку, хворают.

Кутаисская губерния изобилует самыми роскошными дарами природы. «Прибрежье моря покрыто лавром, пальмой, масличными, гранатовыми, фиговыми, квитовыми деревьями, цветущими и душистыми кустами и миллионами колосальных рододендронов, вышиною в несколько саженей; наконец во многих местах видны пни лимонных и померанцевых деревьев, а на Ингуре и самые деревья. Далеe непроходимые лeca сладких каштанников и орешников всех сортов, обвитых вечно не увядающею, зеленою сетью плюща и других вьющихся растений, и чем выше к горам, фруктовые леса превращаются в безконечные виноградники, в которых каждое дерево служит подпорой безконечно длинной, вековой лозе. С каждым шагом вверх, природа и климат изменяются, и горы уже носят на себе печать севера далее и далее, до царства вечных снегов. Подножье гор покрыто гигантскими кустами благоухающих рододендронов; за ними вверх: кизил, башмала, самшит, каштан, крылатый орешник, липы, тополь, дуб, ольха, сосна, ель, [356] береза, альпийския растения, и наконец рододендрон опять венчает растительность, составляя первую и последнюю ее ступень» ⁵.

На полях произрастает, в низовьях: кукуруза, хлопчатая бумага и гоми – род сарацынского пшена, которое отваривается на воде на манер густой каши и в таком виде употребляется туземцами вместо хлеба; овощей совершенно нет по причине сырости почвы; далее, в местах возвышенных, родится ячмень, просо, рожь, овес, конопля, лен и проч.

Здешний виноград славится, и добываемое вино могло бы поспорить с знаменитыми кахетинскими винами, еслиб только на обработку его было обращено хоть малейшее внимание. Как в Гурии, так в Мингрелии и Имеретии очень много сортов вин; но преимущественно пользуются известностью вина саджевахския и особенно мингрельское вино оджалеши, которое с чрезвычайно приятным вкусом соединяет в себе достаточную крепость. В имении княгини Мельники Дадьян есть вино, скорее похожее на сок, но удивительного вкуса.

В низменной части большой недостаток в лугах, отчего здешние мужики почти не имеют стад; домашний скот питается чалою (стебель кукурузы) и кукурузными зернами, даваемыми вместо овса. Лошадьми также не изобилует край, и все лучшия лошади, которые здесь встречаются, приобретены туземцами извне. Но в Мингрелии есть своя порода лошадей, называемых бача, что по-персидски означает малютка; эти лошади небольшого роста, красивы, крепки, неутомимы и слывут отличными ходоками, – это немаловажная вещь в стране, где большая часть сообщений производится верхом.

Что заключается в недрах Кутаисской губернии, еще до сих пор не изведано. В 1846 году, однакож, открыты на р. Твибуле (в Имеретии) неисчерпаемые копи каменного угля, которые в последнее время, служили главным источником снабжения топливом черноморского флота. В настоящее время этого угля добывается ежегодно около 60 тысяч пудов.

Н. Окольничий.

(Окончание до след. нумера)

Комментарии

1. Князь M. Гурьель, потомок владетелей Гурии, во время этой войны командовал гурийскою милициею; со своими частыми набегами он до такой степени надоел Туркам, что голова его была оценена на вес золота.

2. Показание Селим-паши не вернo: мы потеряли в Чолокском сражении убитыми, ранеными и контуженными: 1-го генерала, 10 штаб-офицеров, обер-офицеров 58 и нижних чинов – 1439 человек.

3. Иногда одни и те же государи были ослеплены, свергнуты с престола и оканчивали жизнь под кинжалами убийц.

4. Кайхосро управлял Гуриею за малолетством владетеля ее – Мамия.

5. Очерк равнин Риона, Хопи и Ингуpa, в газете «Кавказ» за 1847 год.

Текст воспроизведен по изданию: Воспоминания о Кутаисе // Русский вестник, № 3. 1857