ОКОЛЬНИЧИЙ Н.

ПЕРЕЧЕНЬ ПОСЛЕДНИХ ВОЕННЫХ СОБЫТИЙ В ДАГЕСТАНЕ

(1843 год)

(Статья пятая и последняя).

Все эти причины заставили полковника Козловского очистить Миатлинское укрепление и вывести оттуда гарнизон. Строения были сожжены, но паромы спущены вниз по Сулаку, однако, по мелководью, остановились в недальнем расстоянии от переправы, и там оставлены.

23-го ноября, на рассвете, прибыл к Миатлам со всею кавалериею и двумя конными орудиями полковник Волоцкой. Пехоту же, при двух орудиях, утомленную в предшествовавшие дни беспрерывными переходами, он решился остановить в Султан-Янгиюрте. Огни неприятельские виднелись еще по обеим сторонам Сулака.

Опасаясь, чтобы горцы, при отступлении, пользуясь пересеченною местностью, не насели на арьергард, полковник Волоцкой решился опрокинуть их далее в горы. Оставив на правом берегу один батальон с большею частью кавалерии, и переправив на левый берег три роты и три сотни казаков, при двух орудиях, он атаковал неприятеля с двух сторон. Горцы не могли выдержать сильного натиска и обратились в бегство по дороге к Дылыму, оставив на месте шесть изрубленных тел.

Наступившей вечер заставил прекратить преследование и войска возвратились в лагерь, не быв тревожимы неприятелем.

В делах 22-го и 23-го ноября с нашей стороны: убито 3 рядовых; ранено: 1 офицер и 6 нижних чинов.

24—го ноября войска благополучно возвратились в Султан-Янгиюрт, очистив Миатлинское укрепление и взяв с собою все орудия и военные припасы.

Генерал Фрейтаг, отправляясь 20-го ноября из Казиюрта в Амир-Аджи-Юрт, чтобы поспешить формированием батальонов из рекрут, ожидаемых из Таганрога, оставил на плоскости, для прикрытия Кумыкских владений и сообщения с Кизляром, два отряда: в Султан-Янгиюрте — два батальона, 3 сотни казаков и 4 орудия; а в Казиюрте — 5 действующих рот, Грузинский линейный №12-го батальон, четыре сотни казаков и 6 орудий. Остальные войска, бывшие с ним на правом берегу Сулака, возвратились на левый фланг. [345]

Генерал-майор Фрейтаг надеялся скоро сформировать отряд в Амир-Аджи-Юрте, куда он ожидал также батальонов, направленных с правого фланга Кавказской линии, и к 10-му декабря имел намерение прибыть в Темир-Хан-Шуру.

С очищением Сулакской линии, Низового и Миатлинского блокгауза, на плоскости оставались только три укрепления: Казиюрт, Евгеньевское и Темир-Хан-Шура.

Неожиданные успехи неприятеля, дерзость и настойчивость его в действиях заставляли опасаться за самую Темир-Хан-Шуру, с падением которой уничтожалось наше владычество в Дагестане. Обстоятельства эти понудили генерал-лейтенанта Гурко, тотчас же по возвращении туда с урочища Гаркаса, озаботиться приведением ее в лучшее оборонительное положение. Велено было немедленно углубить ров, исправить батареи и бруствер, употребляя для этого материал, заготовленный для штаб-квартиры Апшеронского полка, или для Темир-Хан-Шуринского госпиталя. Сосредоточенные в Темир-Хан-Шуре войска были распределены по фасам укрепления и расположились на бивуаках. Сверх того, казенным деньщикам, госпитальной прислуге, больным, состоявшим на первой порции, и прочим частным лицам были розданы ружья от Апшеронского полка. По поверке оказалось способных защищаться за стенами укрепления 4,000, а способных действовать на открытом поле только 2,500 человек.

Более всего тревожила генерала Гурко неизвестность о положении аварского отряда. Наконец 14-го ноября получилось донесение от подполковника Пассека, в котором он говорил, что хотя ему и было доставлено лазутчиками предписание от 8-го ноября очистить Хунзах, но как селения Танус и Ирганай были уже заняты неприятелем, то и невозможно было исполнить приказания и отряд по необходимости должен был оставаться для защиты вверенного ему поста.

Кроме местных препятствий и неприятеля, занявшего два пункта на сообщениях Аварского отряда с Темир-Хан-Шурою, подполковник Пассек не находил возможности очистить Хунзах по следующей причине: еще 7-го ноября получив уведомление о взятии Гергебиля и измене Акуши, Цудахара и Мехтулы, отряд готовился ночью удалиться из Аварии; но едва только приступили к предварительным по этому [346] приготовлениям, как весь аул был на ногах, и жители готовились приняться за ножи не от измены, но за оставление их на произвол судьбы.

Чтоб облегчить выход войскам из Хунзаха, генерал Гурко признавал необходимым двинуться навстречу к ним в Ирганай; но с 3,000 человек, и имея против себя почти все народонаселение Северного и Среднего Дагестана, он не только не мог подать помощи Аварскому отряду, но даже идти, не подвергнув явной опасности Темир-Хан-Шуру, и на освобождение Низового.

Действительно, Темир-Хан-Шура доступна с трех сторон, линия огня ее простиралась на 3 1/8 версты, а укрепления ее, как мы видели, были весьма слабы; между тем, в ней находилось значительное количество провианта и всякого рода запасов, сверх того 1,000 больных и до 1,000 человек христианского населения, принадлежавшего преимущественно к торговому и ремесленному сословиям. Неприятель окружил ее со всех сторон, и по-видимому только ждал ухода отряда, чтоб атаковать ее.

В таких обстоятельствах, командующий войсками Кавказской линии, рассчитывая, что только присоединение Аварского отряда даст ему возможность перейти к решительным наступательным действиям, послал вторично предписание подполковнику Пассеку поспешить очищением Аварии, тем более, что прибытие Хаджи-Мурата в шамхальство дозволяло Аварскому отряду без труда миновать Арактау и Балаканское ущелье. О том, что было предпринято подполковником Пассеком, вследствие этого предписания, мы скажем впоследствии, а теперь займемся Темир-Хан-Шурою.

Неприятель расположился по окрестным селениям: главные силы и сам Шамиль по-прежнему оставались в селении Боль. Казанищах; партии его занимали Малые Казанища, Буглень, Муселим-аул, Кафыр-Кумых и другие; 12-го ноября в Боль. Казанищи были доставлены 5 орудий; 14-го числа прибыл туда Шуаиб-мулла с конными Чеченцами и тем дозволил, как мы видели, генералу Фрейтагу спасти Низовое. Силы Шамиля постепенно возрастали и он был властелином всех обшеств, составляющих Северный и Нагорный Дагестан, исключая Чиркея и Зубута, а потому Шамиль, тотчас же по прибытии в Казанищи, обратил внимание на эти аулы и [347] старался привлечь их на свою сторону. Старания его достигли своей цели.

Еще 11-го ноября получено сведение в Темир-Хан-Шуре о волнении Чиркеевцев и Зубутовцев. Для уменьшения числа жертв, немедленно было предписано воинскому начальнику Евгеньевского укрепления, полковнику Блажиевскому, вывести гарнизоны из Зубутовских башен и Чиркеевского замка, которым вода доставлялась жителями, а равно очистить все башни, устроенные выше Чиркея по Сулаку.

Полковник Блажиевский, до получения этого предписания, вызвал к себе 11-го ноября старшин и почетных жителей Чиркея и Зубута, чтоб узнать от них расположение умов жителей обоих селений.

Старшины: Зубутовский, капитан Даци, Чиркеевский, прапорщик Джамал, кадий Таймаз-хан и все собранные старики подтвердили присягою верность свою русскому правительству и обещали не впускать к себе мюридов, пока Темир-Хан-Шура будет существовать.

Капитан Даци, почтенный старик, искренно преданный Русским и личный враг Шамиля, на возвратном пути в Зубут был изменнически убит. Смерть его развязала руки Зубутовцам, и 12-го ноября они восстали.

Офицер, заведовавший зубутовскими башнями, отправил полковнику Блажиевскому донесение об убиении капитана Даци с пятью рядовыми. Зубутовцы открыли первые свои неприязненные действия нападением на эту команду; один из посланных был убит, а остальные, пользуясь пересеченною местностью, успели достигнуть Евгеньевского укрепления.

Полковник Блажиевский, вместе с предписанием очистить Чиркеевский замок, получил и известие о восстании Зубутовцев. Вследствие этого, он, 12-го же ноября, отправил майора Быкова, с командою в 70 человек, снять гарнизоны с зубутовских башен и перевезти оттуда в Евгеньевское укрепление орудия, крепостные ружья и запасы. Но распоряжение это не могло быть исполнено: майор Быков, достигнув мостовой башни, построенной на правом берегу Сулака, имел намерение войти в селение, как Зубутовцы встретили его частым огнем. Видя полное восстание жителей, Быков решился отступить, взяв с собою гарнизон мостовой башни и находившиеся в ней 10-ти фунтовую мортиру, крепостное ружье, заряды [348] и патроны. При обратном движении по чрезвычайно трудному подъему, он был сильно преследуем жителями и заметив, что они старались отрезать ему отступление, решился бросить орудие и все тяжести, замедлявшие следование команды, и возвратился в Евгеньевское укрепление, с потерею 8 убитых и 7 раненых. Гарнизоны же остальных двух зубутовских башен, построенных на левом берегу Сулака, после двухдневного сопротивления были взяты жителями. Во власти Зубутовцев остались: 27 нижних чинов, при 1 обер-офицере, 3-х фунтовый единорог, 10-ти фунтовая мортира и четыре крепостных ружья. В этом случае Зубутовцы в высшей степени поступили бесчестно, тем более, что они сами с октября 1842 года убедительно просили построить у них эти башни.

Несмотря на происшествия в Зубуте, Чиркеевцы пока оставались спокойными; но полковник Блажиевский, основываясь на данном ему предписании, сделал распоряжение для снятия гарнизона и орудий с Чиркеевского замка.

Для этого он вызвал к себе Джамала, Даци, сына Чиркеевского кадия Таймар-хана и других почетных жителей и задержал их в Евгеньевске, а между тем послал в Чиркей 100 человек с поручиком Свентицким для снятия гарнизона. Поручик Свентицкий, несмотря на неприязненные движения жителей, благополучно исполнил возложенное на него поручение.

По очищении Чиркеевского замка, Блажиевский, опасаясь за отдельные посты и желая сосредоточить силы, снял 15-го ноября гарнизоны со всех башен, кроме ближайшей, так называемой Темир-Хан-Шуринской.

До 24-го ноября Чиркеевцы не открывали неприязненных действий против гарнизона Евгеньевского, но в этот день напали на команду, возвращавшуюся с батальонного покоса. Сто человек Чиркеевцев, заняв глубокую балку невдалеке от укрепления, преградили команде путь к отступлению; но по приближении высланных в помощь ей из укрепления 50 человек, Чиркеевцы поспешно скрылись. У нас был убит один рядовой.

Из всех Чиркеевцев не изменил нам один, подпоручик Биакай, который оставил свое семейство, родных и имущество, и только с одним сыном перешел в Евгеньевское укрепление. Что было причиною его верности, истинная [349] преданность к нам, или боязнь остаться с Чиркеевцами, которые его ненавидели за быстрое возвышение?

Как только получилось в Темир-Хан-Шуре известие об открытом восстании Чиркеевцев, тотчас же было предписано полковнику Блажиевскому бомбардировать аул. Вместе с тем отправили к Чиркеевцам письмо, в котором им напоминалось об ожидающей их участи по усилении наших войск; но на это письмо они отвечали дерзко и с угрозами.

По измене Чиркея и Зубута, в руках Шамиля сосредоточился весь Северный и Нагорный Дагестан. То была минута, в которую власть его достигла своего апогея, потому что не было ни одной деревни, которая не изъявляла бы ему своей покорности и не раболепствовала бы перед ним. Теперь он легко мог, выставить более 30,000 вооруженных со всех обществ, признававших власть его; однако же, несмотря на эти огромные средства, коих не имел до него ни один из владык Дагестана, он не решался штурмовать Темир-Хан-Шуру, сознавая всю трудность подобного предприятия. Таким образом, целый месяц прошел в тягостном бездействии и время это наполнилось мелкими сшибками наших команд с шамилевскими наибами.

10-го ноября выступил Аварский отряд из Хунзаха. Узнав о его движении на плоскость, Шамиль тотчас же отрядил скопище Хаджи-Мурата для занятия Ирганая и проходов по Койсубулинскому хребту. 17-го ноября Хаджи-Мурат окружил Бурундук-кальскую башню, которая, не имея никаких средств к сопротивлению, сдалась без выстрела. Вслед за сим, Хаджи-Мурат раскидал Фезевскую насыпь и тем отнял всякую возможность у подполковника Пассека выйти на плоскость, а сам отправился в Ирганай, куда по его призыву спешили к нему жители Эрпелей, Ишкартов и Караная.

16-го и 17-го ноября в Муселим-аул, по приказанию Шамиля, свозили хворост. Произведенная туда 18-го числа рекогносцировка со всею конницею, поддержанной батальоном, убедила в действительности этого сведения. Неприятель плел туры и вязал фашины, а это заставляло предполагать, что он намеревался вскорости приступить к правильной осаде.

17-го числа наши конные пикеты, расположенные к стороне Кафыр-Кумыка, были атакованы неприятельскою конницею. По тревоге выехали из Темир-Хан-Шуры казаки и [350] шамхал с нукерами; после 3-х часовой перестрелки они успели оттеснить мюридов.

Чтоб еще более обеспечить Темир-Хан-Шуру, в случае попытки неприятеля действовать против нее открытою силою, приступлено было к обнесению ее с трех (доступных) сторон волчьими ямами. В то же время бруствер продолжали исправлять и одевали его колючкою, а ближайшие к нему строения были разобраны, и таким образом образовались плацдармы; внутри укрепления, в разных местах, устраивались редуты, преимущественно из обывательских строений. Гарнизон, несмотря на холодное время, продолжал бивакировать и нес тягостную службу свою с редким усердием.

21-го ноября 300 Чеченцев появились вблизи озера Ак-Куль с намерением снять наши пикеты. Но высланные против них казаки, поддержанные тремя ротами, при двух орудиях, и волонтеры из Темир-Хан-Шуринских торговцев, опрокинули неприятеля. При этом у нас было ранено 1 артиллерист, 2 казака и 5 волонтеров.

Тем временем Шамиль, придерживаясь своей системы, занимался переселением жителей Муселим-аула в Боль. Казанищи, Кафыр-Кумыка и Халимбек-аула в Эрпели, а Шамхал-Янгиюрта, Кумтеркале и Тарков в Каранай и Ишкарты. По его приказанию были сожжены Чир-Юрт, Султан-Янгиюрт, Шамхал-Янгиюрт, Тарки, Кумтеркале и Капчугай. Таким образом, он группировал жителей шамхальства в пунктах, прилегающих к границам Нагорного Дагестана, и из них были избраны те, которые когда-нибудь обнаруживали наклонность к мюридизму, как например, Большие Казанищи и Каранай.

Все имущество шамхала Тарковского, генерал-майора Абу-Муселим-хана, захваченное им в Казанищах, более, чем на 300 эшаках, было отправлено в Дарго, а шамхалом назначен брат его Магомет-бек, почти глухонемой. Это Шамиль делал с тем, чтобы показать народу, что он уважает законную власть; в сущности же, в шамхалы был избран человек, по бездарности своей не могший быть опасным намерениям хитрого имама.

Между тем Чиркеевцы, несмотря на бомбардировку их селения, не унимались. 27 ноября они собрались в значительных массах к Чиркеевскому мосту, и найдя его [351] разобранным, перебросили кладки через Сулак и сожгли до основания оставленную мостовую башню. Бомбардирование их не устрашило: они вывели только свои семейства в горы и устроили завалы в садах и на правом берегу Сулака, дабы не допускать людей к воде.

Начиная с 28-го ноября по 3-е декабря, Чиркеевцы, в соединении с мюридами других обществ, ежедневно показывались на высотах, окружающих укрепление, и действовали из орудия (3-х фунтового единорога). Но огонь наших орудий постоянно рассеивал их толпы и заставлял отступать к Зубуту, потому что в Чиркей, по причине сильного бомбардирования, они не смели входить. Особенно неприятель понес значительную потерю 1-го декабря: вечером этого числа показались партии из конных и пеших до 3,000 человек и заняли сады и прибрежные завалы по левой стороне Сулака. Полковник Блажиевский приказал еще днем навести орудия и мортиры, а в два часа ночи открыл сильную канонаду. Неожиданные и удачно направленные выстрелы мгновенно обратили неприятеля в бегство с значительным для него уроном.

С 3-го декабря не происходило ничего особенного, исключая незначительных перестрелок и постоянного бомбардирования аула; Чиркеевцы, не имея в селении безопасного приюта, перестали занимать завалы по берегу Сулака и доступ к воде для гарнизона Евгеньевского укрепления сделался свободнее.

Общее бездействие неприятеля на плоскости произвело благоприятное впечатление на наши войска и дало им средство оправиться и с большею надеждою ожидать счастливого исхода обстоятельств. Шамиль, блокируя Темир-Хан-Шуру, вероятно полагал довести заключенные в ней войска до крайности, но ошибся в расчете: бездействие его произвело на нижних чинов благоприятное впечатление; несмотря на бивуачную жизнь, несмотря на морозы, доходившие до 15°, несмотря на все лишения и труды, войска сделались более бодрыми и еще более уверились в своих силах. Сообщаемым им Шамхальцами сведениям о намерении Шамиля атаковать Темир-Хан-Шуру, они наконец не давали веры, особенно когда все работы по усилению обороны укрепления были окончены и когда следовательно представлялась возможность оказать еще большее сопротивление. На лицах их выражались бодрость, веселость и [352] желание померяться силами с неприятелем. Во время всей блокады не было бежавших.

Сколько бездействие Шамиля имело благоприятное влияние на наши войска, столько же оно раздражало мюридов. Они, явно обнаруживали против него неудовольствие, за то, что он, удерживая их так долго в сборе, не предпринимал никаких решительных действий. Шамхальцы громко роптали на притеснения мюридов, которые, разорив их вконец, не делали ничего для освобождения их от власти Русских. Дабы успокоить недовольных, Шамиль обещал атаковать Темир-Хан-Шуру, и чтобы убедить их в действительности своего намерения, он беспрерывно понуждал рабочих, трудившихся в Муселим-ауле над заготовлением осадных материалов.

Командующий войсками, желая скорее выручить Темир-Хан-Шуру и в особенности Аварский отряд, о действиях которого в Зырянах до него доходили слухи, предписал генералу Фрейтагу, чтоб он, если сам не успеет прибыть к 10-му декабря в шамхальство, или если сбор Чеченцев удержит его на Кумыкской плоскости, отправил бы в Темир-Хан-Шуру, минуя всякие затруднения, 3 батальона, при 4-х орудиях и 4-х сотнях казаков. В то же время он просил князя Аргутинского, если обстоятельства не позволят ему соединиться с Дагестанским отрядом, по крайней мере двинуться в Акушу, чтобы заставить Акушинцев озаботиться о защите своих жилищ и тем отвлечь их из скопища Шамиля.

Между тем Самурский отряд, усиленный вновь до пяти батальонов, в первых числах декабря стягивался к Кумуху. Князь Аргутинский предполагал, для выручки отряда подполковника Пассека, двинуться через Турчидаг на салтинский мост и сделав вид наступления вглубь гор, быстро повернуть к Гаркасу и занять перевал через Койсубулинский хребет. Движение это, без сомнения, принесло бы превосходные результаты, как вдруг выпавший глубокий снег завалил Турчидаг и сделал непроходимыми все тропинки из Казикумухского ханства в вольные общества; свирепствовавшие на горах сильные вьюги могли погубить весь отряд, если б он отважился на это движение.

Тогда, не имея никакой возможности, по случаю восстания Цудахара и Акуши, идти более прямым путем в Северный [353] Дагестан, князь Аргутинский решился перевести свой отряд обратно на Самур и оттуда через Дербент поспешить на выручку Темир-Хан-Шуры. Но пока Самурский отряд совершал это продолжительное обходное движение, неприятель уже был разбит и бежал в горы.

Не желая прерывать нить рассказа о действиях на плоскости в виду Темир-Хан-Шуры, мы поневоле должны были умалчивать о судьбе Аварского отряда, достопамятное отступление которого из Хунзаха началось почти одновременно с началом блокады Темир-Хан-Шуры.

Припомним, что подполковник Пассек не исполнил первого предписания генерал-майора Клугенау от 8-го ноября очистить Хунзах, и мы видели причины, которые он приводил в оправдание своих действий. Уверенность в выгодах защищаться до последнего в Хунзахе продолжала удерживать его там, несмотря даже на доставленное ему 13-го ноября сведение об уходе из Аварии скопища Хаджи-Мурата, что давало ему возможность покинуть Аварскую долину без упорного боя. Таким образом, он решился выступить из Хунзаха только 16-го ноября, когда узнал наверное, что Темир-Хан-Шура находится в блокаде, и следовательно, не только вверенный ему отряд, но Балаканский и Зырянский гарнизоны не могли рассчитывать на помощь.

Это превосходное отступление, а равно пребывание Аварского отряда в Зырянах, имеет для своего описания единственный материал — донесение подполковника Пассека. Донесение это, замечательное по своим отчетливости, ясности и полноте, было в свое время перепечатано во многих периодических изданиях; со своей стороны, не имея ничего к нему прибавить, мы вместе с тем считаем неуместным перефразировать его и поэтому приводим здесь его целиком.

Копия с рапорта командующему войсками в Северном и Нагорном Дагестане генерал-майору Клюки-фон-Клугенау, командующего Аварским отрядом генерального штаба подполковника Пассека, от 11-го января 1844-го года № 1. Укрепление Темир-Хан-Шура.

16-го числа на рассвете, я получил снова предписание вашего превосходительства, оставить Хунзах и следовать в Темир-Хан-Шуру; в пять часов пополудни я уже выступил к Зырянам. [354]

Еще 11-го числа я донес, что мне выгоднее защищаться до последнего в Хунзахе, нежели отступить к Темир-Хан-Шуре, но в продолжении пяти дней обстоятельства совершенно изменились.

1) Только 13-го числа, я положительно узнал, что Хаджи-Мурат двинулся из Сиуха с значительною партиею на соединение с Шамилем, следовательно, без упорного боя, отряд мог выйти из Аварской долины.

2) До 14-го числа лазутчики утверждали, что сам Шамиль через Араканы прошел к Зырянам и Ирганаю, а укрепление Балаканское намерен атаковать особою партиею со стороны Моксоха, и это подтвердилось сведением, полученным мною от нарочных вашего превосходительства, которые принесли мне первое предписание и наконец, самым предписанием от 8-го ноября. На рассвете же 12-го числа, эти сведения подтвердились письмами от начальствующего в Зырянах штабс-капитана Эггера, и в Балаканах майора Масловского. 10-го же числа, я положительно узнал, что Шамиль в Казанищах, Балаканское ущелье не занято неприятелем, следовательно, предстояла полная возможность достигнуть отряду, по крайней мере до Зырян.

3) Взятие Гергебиля, измена Акуши и Цудахара, потом Мехтулы и Шамхальства, наконец, заключение отряда в Темир-Хан-Шуре и потеря Хунзахцами всей баранты распространили в Хунзахе страх и уныние, а происки Хаджи-Мурата склонить Хунзахцев на свою сторону усиливались с каждым днем в продолжении 13-го и 14-го чисел, я заарестовал 4-х человек, будто бы бежавших от мюридов и принесших известия о потере хунзахской баранты, о занятии Дженгутая, Казанищ и Тарков. Несмотря на ободрения с моей стороны правителя Аварии, майора князя Орбелиана, страх жителей так был велик, что утвердительно можно сказать: при первом появлении Шамиля под Хунзахом и первой неприятельской команде, селение не осталось бы нам верным. Неверность жителей, от чего бы она не произошла, поставила бы отряд в опасное положение.

4) Я узнал, что полковник Ясинский получил предписание оставить Балаканы, и опасался, что он по малому запасу провианта, не решился далее удерживаться в Балаканском [355] укреплении (По прибытии в Балаканы, я узнал от полковника Ясинского, что он намерен был ждать меня еще три дня, и потом отступить в Зыряны). Оставление же Балаканского укрепления ставило Аварский отряд в весьма опасное положение. Когда бы неприятель узнал, что Балаканы оставлены, то немедленно занял бы ущелье, как сделал после, перегородил его завалами и занял бы хребты Орчло и Танус-бал, а тогда 3 1/2 батальона, имея больных и раненых, целый обоз с женами и детьми Аварцев, должны бы были сперва сбить неприятеля с хребтов, а потом, преследуемые им, штурмовать завалы Хаджи-Мурата в самом ущелье. Операция весьма опасная, если и возможная, и мне необходимо было до оставления Балакан поспешить выступлением из Хунзаха.

5) Имея возможность достигнуть Зырян, я облегчал спасение отряда тем, что усиливал его 1 1/2 батальонами, присоединив к себе гарнизоны из Балакан и Зырян; ставил отряд в независимость от верности жителей, и при первом успехе наших войск на плоскости мог иметь свободный доступ к Темир-Хан-Шуре. А когда бы я остался в Хунзахе, и Балаканское ущелье было бы занято неприятелем, то главный отряд, опрокинув Шамиля, с плоскости должен бы пробиваться через Балаканское ущелье, чтобы освободить меня: но для этого войска с линии, которые, как я рассчитывал, могли поспеть на помощь Шуре, не могли усилить Дагестанского отряда настолько, чтобы он мог предпринять наступление к Хунзаху, и погибель Аварского отряда была бы неизбежна.

При этом, по оставлении Балаканского укрепления, пало бы и Зырянское: 1 1/2 батальона на невыгодной позиции при Зырянах недолго могли держаться, а Шамиль верно употребил бы все усилия овладеть Зырянами, владея Балаканским ущельем, имея целый месяц свободы, и понимая, что тогда целый отряд делался уже непременной жертвой.

Все эти соображения заставили меня поспешить выступлением из Хунзаха: в продолжение десяти часов, я кончил все сборы. Необходимость уничтожить запасы, рубить лафеты, заклепывать орудия и кидать в кручу, оставлять укрепление и селение, добровольно принявшее нас и верно служившее своему государю, невольно возбуждала самое прискорбное чувство, и скорбь эта увеличивалась плачем мужчин и женщин, [356] которые прощались с родными, следовавшими за нами, и со своим правителем князем Орбелианом, целуя руки и платье. В пять часов пополудни, 16-го ноября, отряд оставил Хунзах без выстрела, прошел мостик близ водопада и тогда только Хунзахцы для своего оправдания перед Шамилем, начали преследовать нас, сперва слабо, а потом , когда у Танусского подъема усилила их партия из Сиуха, довольно решительно.

Я распределил войска для отступления в следующем порядке: в авангарде шли: 2-й батальон Куринского и 3-й батальон Кабардинского полков, с 4—мя горными единорогами, имея впереди себя всех казаков моих; за ними все тяжести, раненые, больные, семейства Хунзахцев и вьюки под прикрытием 2-х рот линейного №14-го батальона; арьергард состоял из одного батальона Его Светлости полка с двумя горными единорогами.

Достигнув Танусского подъема, 3-й батальон Кабардинского полка, с 2-мя горными единорогами, расположился на позиции, пропустил всю колонну, прикрывая движением ее от нападения со стороны Сиуха, и потом составил арьергард отряда, а 1-й батальон Его Светлости полка должен был поддерживать арьергард.

Неприятель несколько раз бросался в шашки, но храбрые Кабардинцы опрокидывали их в штыки и неприятель снова открывал убийственный огонь, между тем 1-й батальон Его Светлости полка устроил эшелон на хребте Танус-бал, принял на себя Кабардинцев и пропустив их, открыл сильный огонь с высот прилегающих к дороге; неприятель ослабил преследование и Фельдмаршальцы продолжали отступление без боя.

В это время взорвало Хунзахский парк и белый столб света осветил Хунзах; взрыв следовал за взрывом; беспрерывно лопались гранаты, как будто началась сильная канонада, и наконец зарево пожара разлилось над аулом. По словам перебежчиков, взрыв парка разрушил казармы, комендантский дом, часть крепостной стены, а полуразрушенные здания охватил пожар; при этом погибло несколько мюридов, приехавших из Голотля; еще на другой день гранаты разносило по селению, и жители два дня скрывались в саклях. Хунзахцев я предупредил, что будет взрыв и чтоб они не ходили в крепость. [357]

Быстрота, с какою я собрался из Хунзаха, и скрытность моего намерения до последнего часа, даже от офицеров, способствовали отряду с малой потерей пройти хребты Танус-бал и Орчло; преданные мюридам Хунзахцы поскакали в Сиух, Голотль и Буцру во время самого нашего выступления из Хунзаха, и один Кучубур с партией из Сиуха поспел на помощь Хунзахцам, но и он не успел предупредить нас на хребтах. Снег и гололедица до крайности замедляли наше движение; лошади и вьюки падали в кручу, горные единороги спускали на руках. Только в четыре часа утра 17-го числа отряд стянулся в Мокрую балку и на рассвете спустился в Балаканское ущелье; в одиннадцать же часов утра достиг укрепления Балакан. В это время показались на кручах Арактау запоздавшие партии соседних деревень: Цатаниха, Буцры, Уркачей и Могоха.

Потеря наша при отступлении состояла убитыми из 1-го обер-офицера и 8-ми нижних чинов, ранеными из 2-х обер-офицеров и 21-го нижних чинов.

По прибытии отряда в Балаканы, полковник Ясинский собрался в продолжении четырех часов, раздав снаряды на руки, и по неимению лошадей, для перевозки 3-х полевых орудий и одного горного единорога, назначен был 2-й батальон Его Светлости полка; оставшиеся снаряды и порох приготовлены были для взрыва.

В три часа пополудня я выступил из Балакан; авангард мой состоял из саперной команды, 1-го батальона Его Светлости полка с 3-мя горными единорогами, за ним следовал 2-й батальон Его Светлости полка, с 3-мя полевыми орудиями, потом вьюки, раненые, больные под прикрытием линейных рот; арьергард состоял из 3-го батальона Кабардинского и 2-го батальона Куринского полков, с 4-мя горными единорогами. Авангард, не ожидая главной колонны, должен был спешить занять селение Зыряны и сады, прилежащие к дороге, а в случае, если бы выход из ущелья был перегорожен завалами и занят неприятелем, то ожидать 2-го батальона Его Светлости полка с полевыми орудиями и моего прибытия; сам я оставался в арьергарде. Неприятель, сделав несколько выстрелов, кончил тем преследование. Спустя полчаса по уходе нашем из укрепления, сделался взрыв парка. [358]

В четыре с половиной часа авангард мой занял селение Зыряны и ближайшие сады, а в пять часов партия Мусы-Балаканского, заняв противоположные селению сады, завязала перестрелку, и в то же время Могохцы, Буцринцы и Уркачинцы начали спускать камни в ущелье со скал Арактау. Но так как большая часть больных и вьюков уже прошли к переправе при укреплении Зырянах, то неприятель весьма мало нанес нам вреда: ранено 1 обер-офицер и 9 нижних чинов.

Вечером же 17-го числа, я отправил лазутчиков узнать, существует ли башня при Бурундук-кале и подъем выхода, сделав все распоряжения для немедленного выступления налегке, если б узнал, что башня занята Русскими, или по крайней мере цел подъем и выход не занят сильной неприятельской партией. Посланные не узнали ничего положительно, а лазутчики, отправленные вечером 18-го числа, ночью же дали мне знать, что башня разрушена, и что много неприятельских огней разложено над выходом и у подъема Бурундук-кальского, или у Волчьих ворот.

Получив это сведение, я до рассвета еще переправил 2-й батальон Его Светлости полка, с двумя горными единорогами, с целью внезапно захватить селение Зыряны; а чтоб утвердиться при селении Зырянах, вслед за Фельдмаршальцами переправил сводный линейный батальон и саперную роту. Позицию при селении Зырянах, я намеревался удерживать до решительного наступления Шамиля, она была важна для нас потому, что совершенно командует укреплением, и неприятель, владея ею, мог наносить нам значительные потери.

С рассветом, селение Зыряны было занято без всякой потери, но неприятель завязал сильную перестрелку с противоположных садов селения; когда же переправились сводный линейный батальон и саперы, я повел их по реке в обход садов; саперы составляли резерв линейного батальона. Обходная команда, пройдя ближайшие сады, стремительно бросилась захватить единственную дорогу вдоль Койсу, по которой неприятель мог отступить к Балаканским хуторам; в это же время 2-й батальон Его Светлости полка бросился прямо в сады; неприятель, опасаясь быть отрезанным, бежал, оставив в наших руках одно тело. Во время перестрелки мы имели 4 раненых, во время же атаки ни одного. [359]

Заняв узкой перешеек по Койсу и выход из Балаканского ущелья, я приказал перегородить их прочными завалами.

Едва сделаны были необходимые распоряжения для удержания позиции при селении Зырянах, как сильная неприятельская партия показалась на высотах против укрепления со стороны Ирганая и Аракан.

Я поспешил на правый берег Койсу, а когда прибыл в лагерь при укреплении, неприятель уже бросился на 8-ю роту Кабардинского полка, но поручик Дуров твердо выдержал первый их натиск; между тем к атакованной высоте я направил 7-ю роту Кабардинского полка и 2-й батальон Куринского полка с 2-мя горными единорогами, а 3-я и 12-я роты Кабардинского, под начальством инженер-штабс-капитана Эггера, двинулись сбить неприятеля с высот.

Решительное наступление с нашей стороны заставило неприятеля отступить с обоих пунктов на дальнейшие шпили. Хаджи-Мурат утвердил 8 значков на ружейный выстрел от нас и открыл сильный огонь. Я скрыл войска за покатостью, не отвечая на неприятельские выстрелы, только горные единороги под начальством штабс-капитана Гунина обстреливали окружающие высоты картечью, а прилежащие балки гранатами.

Когда солдаты отдохнули, а Хаджи-Мурат имел время увериться, что мы не решимся его атаковать на крепкой позиции, я приказал сделать общее и решительное наступление. Чтоб атаковать шпиль, занятый Хаджи-Муратом, надобно было войскам проходить узкой перешеек между двумя обрывами, под верными перекрестными выстрелами неприятеля, но храбрые Кабардинцы и Куринцы перебежали перешеек и быстро приблизились к подошве шпиля. Мюриды, атакованные неожиданно, были смущены, несмотря на то держались до крайности, стреляли в упор, только стремительный натиск в штыки обратил их в совершенное бегство, так что теснящиеся толпы мюридов на склоне занятого нами шпиля были поражаемы, безответно с их стороны, нашим метким батальным огнем. Всадники без лошадей, в том числе сам Хаджи-Мурат и все знаменщики, разбежавшиеся лошади, сбросившиеся раненые в кручу, оставленные бурки и шубы, торбы со съестными запасами, все доказывало, как нечаянно было [360] захвачено скопище горцев и как неожиданно опрокинуто нами. Впереди всех при атаке был Кабардинского полка прапорщик Савинич; в числе охотников часть Аварцев с князем Орбелианом и храбрым подпоручиком Анановым. Значки были в нескольких шагах от наших солдат, и только спаслись тем, что бросились прямо под кручу. Партия Хаджи-Мурата в этом деле была усилена Шамхальцами и Мехтулинцами.

В то же время, как мы атаковали Хаджи-Мурата, штабс-капитан Эггер, с полубатальоном командуемого им Кабардинского батальона, сбил неприятеля с следующих высот и занял возвышеннейший шпиль хребта.

Поражение Хаджи-Мурата 19-го ноября имело самые благоприятные последствия: неприятель уже не решался занимать и даже показываться на высотах перед укреплением, с которых мог поражать нас не только пушечным, но ружейным огнем. И если б неприятель утвердился на них, то положение отряда было бы самое бедственное: не говоря о огромной потере, которую понесли бы мы, войска не имели бы дров и фуража целых две недели; в самое холодное время солдаты запасались колючкой с занятых нами высот и фуражом для лошадей, которые составляли пищу отряда.

Потеря наша состояла убитыми из 3-х нижних чинов, ранеными из 1-го обер—офицера и 14-ти нижних чинов; потеря неприятеля была значительная, об этом можно было судить по телам, уносимым, оставленным на месте и по словам перебежчиков.

Вечером 19-го числа Хаджи-Мурат обошел тропинками Зыряны и спустился к Койсу на кудухский брод, а 20-го, перевалившись через Арактау, явился против наших завалов в Балаканском ущелье; часть горцев начала устраивать завалы на первом подъеме ущелья, а другая стала обходить наш завал, обстреливать его и спускать камни. Чтоб не позволить мюридам утвердиться над нашим завалом и с первого дня отнять охоту обходить нас, я приказал послать охотников от 2-го батальона Его Светлости полка сбить горцев с кручи скал, а для содействия охотников послал 3-ю роту Грузинского линейного №14-го батальона идти в обход горцев к вершине хребта. [361]

Охотники, несмотря на огонь мюридов и спускаемые камни, безостановочно преследовали их по кручам и скалам, а когда линейная рота достигла вершины хребта и угрожала захватить более упорных, то горцы оставили трудно доступные карнизы и пещеры и скрылись на Арактау.

Потеря наша состояла из 1-го убитого, 5 раненых и 6 контуженных камнями нижних чинов.

20-го числа день и ночь работали ретраншамент около лагеря при укреплении Зырянском; рубили сады и заготовляли дрова на случай, если необходимость заставит оставить позицию при селении.

21-го числа неприятель значительно усилился в Балаканском ущелье; большие толпы мюридов показались против наших завалов, масса горцев заняла хребет Арактау и начала спускать камни на нашу позицию, другая масса открыла сильный огонь с оконечности Балаканского хребта по войскам, занимавшим селение, а между тем устроили батарею, поставили легкое орудие и в час пополудни началось действие ядрами и картечью по укреплению и лагерю.

Наши батареи и стрелки не отвечали на неприятельский огонь: сбить их орудие было невозможно, потому что видно было только одно дуло, перестреливаться же нашим стрелкам с ними значило бы напрасно выставлять себя, подвергаясь верным выстрелам. Все войска были, по возможности, скрыты от артиллерийского и ружейного неприятельского огня; работы днем были прекращены.

Потеря наша в этот день состояла из раненых: двух ядрами, четырех пулями и пяти камнями.

Канонада из неприятельского орудия и усилия неприятеля сбить нас с позиции, при селении Зыряны, продолжались и в следующие дни.

Между тем, вечером 23-го числа, прибыла сильная партия в Ирганай от Бурундук-кале, так что, против нас собралось 18 значков, не считая скопища в Араканах. Ночью же 22-го числа, солдаты устроили себе небольшие землянки для укрытия от неприятельского орудия, а 23-го ноября четыре редута. В следующие дни улучшили их оборону, потом устроили еще два редута и продолжали работу ретраншамента.

Войска были распределены следующим образом: 2 горных единорога и 3-й батальон Кабардинского полка [362] расположены были в середине Зырянских садов, целая рота занимала завал против Балаканского ущелья, которое было перегорожено стеной; селение Зыряны занято было 2-мя ротами 2-го батальона Его Светлости полка с одним горным единорогом и 4-мя крепостными ружьями; цепь перед селением и башню занимала рота Грузинского линейного №14-го батальона, другие две линейные роты занимали завалы на дороге по Койсу, содержа сильный пикет над скалой, под которой были устроены наши завалы.

1-й батальон Его Светлости полка, три роты 2-го батальона Куринского полка и команда сапер, с 2-мя горными единорогами, составляли главный резерв, который занимал лагерь при укреплении; самое укрепление занимали взвод Навагинской роты и Апшеронская команда в 40 человек. Все здания укрепления были очищены под больных и раненых. Редуты №1-го и 2-го заняты были 2-мя ротами 2-го батальона Его Светлости полка; №3-го и №4-го ротою Куринского батальона, сверх того, редут №3-го был вооружен 2-мя горными единорогами; редут №5-го особою командою в 24 человека, при офицере от 1-го батальона Его Светлости полка; наконец №6-го взводом Навагинской роты и вооружен 2-мя полевыми единорогами, а главный ретраншамент при укреплении 2-мя полевыми орудиями и 3-мя мортирками 10-ти и 6-ти фунтовыми.

Силы отряда простирались до 2,400 штыков, при 7-ми горных, 4-х полевых, 3-х крепостных орудиях и 3-х мортирках.

Площадь, окружающая укрепление Зыряны, составляла плацдарм для отряда, а высоты, прилежащие к передовому валу (Здесь пропуск в донесении подполковника Пассека; вероятно он хотел сказать, что высоты, прилегающие к валу, составляли гласис.), который я решился удерживать до последней крайности, предположив, что если Шамиль обратится против меня со всеми скопищами, то я оставлю позиции при селении Зыряны, сосредоточу войска при укреплении, чтобы совокупностью сил иметь возможность отражать атаки всех скопищ Шамиля.

30-го числа Хаджи-Мурат, после тщетных усилий овладеть позицией при Зырянах, перешел в Араканы; потеря наша в продолжении девяти последних дней состояла ранеными: картечью 8, пулями 4, камнями 7, контуженными из 12-ти [363] нижних чинов. Неприятельское орудие по-прежнему продолжало действовать, но уже гораздо слабее, часть горцев осталась в Балаканском ущелье и по-прежнему Ирганай был занят мюридами.

Две недели прошло, как отряд занял Зыряны; двенадцать нарочных было отправлено мною в Темир-Хан-Шуру с донесениями и ни один из них не возвращался к нам, ни один не принес нам известие, что существует еще Шура, а много раз слышали от мюридов, что Шура уже взята и нам предстоит гибель. Хотя мы не давали этому известию никакого вероятия, нельзя было не усомниться, что Шура находится в самом затруднительном положении. И мы, предоставленные тягостной неизвестности, с малым запасом сухарей, несмотря на уменьшение дачи до одного фунта, без соли и мяса, окруженные со всех сторон в горной котловине, откуда сама природа, теснинами и громадами скал, заслонила выход на плоскость, готовились к смертной, но отчаянной борьбе.

Трудно, или, лучше, невозможно, выразить того мучительного, жгучего чувства, которым исполнены были душа и сердце каждого из нас. Нас уже не радовало уничтожение всех покушений неприятеля и страх, какой мы внушили к себе. Но чем более угасала надежда на спасение, тем решительнее и предприимчивее делались войска. Зная нравственную силу их, я решился ждать известий и вспомоществования с плоскости, пока не съедим последнего сухаря, а тогда, призвав на помощь Господа победодавца, штыками проложить себе дорогу.

Конечно, обходя непроходимые доступы без тропинок, поднимаясь и спускаясь по крутизнам и скалам на заоблачные хребты, я ни в каком бы случае не спас ни артиллерии, ни больных, ни раненых; но может быть спас бы остатки храбрых. А если бы погибли и все, то не лучше ли бы погибнуть им с оружием в руках, нежели унизить себя постыдной удачей.

Но вдруг, в одиннадцать часов вечера 1-го декабря, к неописанной радости всего отряда, я получил письма вашего превосходительства от 25-го и 29-го чисел, в которых вы извещаете, что мы можем быть выручены соединенными силами Дагестанского отряда и отряда генерала Фрейтага через 30 дней. Известие это оживило, воскресило солдат и офицеров, как [364] будто призвало нас снова к жизни и на утро во всех батальонах служили благодарственный молебен.

С 30-го ноября неприятель уже не предпринимал ничего.

6-го декабря, несмотря на труды и голод, мы не забыли вознести наши теплые молитвы Господу о здравии великого именинника, и скалы Дагестана, при испрошении долголетия государю императору, огласились громом наших батарей и далеко разнесли его по непокорным племенам Кавказа. Русские еще торжествовали в горах тезоименитство своего государя, как бы в предзнаменование скорой покорности гор державной воле его.

9~го числа я снова получил письма вашего превосходительства от 3-го, 5-го и 7-го чисел; срок нашего избавления уменьшался: предполагалось совершить его к 20-му декабря.

Между тем, 7-го декабря, наступили сильные морозы; к бедствиям присоединилось новое бедствие; положение отряда было ужасно: большая часть солдат была без полушубков, а многие не имели рубах и сапог, десять дней уже солдаты питались одним фунтом сухарей без соли. На холоде, без пищи, я опасался, что откроется повальная болезнь: у нас уже не доставало помещения и для обыкновенных больных, хотя их с ранеными во все время было не более 180-ти человек.

Положение отряда точно было бедственное; но дух в войсках был выше всяких похвал и он, кажется, поддерживал физические силы солдат. По-прежнему, ночью, с усердием продолжала работу для усиления окопов и самой крепости; днем два раза ходили за дровами и фуражом, на дрова ломали колючку по крутизнам гор и рвали скудную траву, разгребая снег. Я давал общий роздых войскам только от одиннадцати часов утра до часу пополудни, когда солнце умеряло холод и сон не был так опасен, а чтобы иметь менее больных, я приказал всех слабых помещать в госпиталь, чтобы в тепле, на свежем хлебе и на пол-фунте мяса отдохнули и оправились; для этого я сберег, какую нашел, муку и заблаговременно отобрал скот от всех частных лиц и команд. Для поддержания сил солдат, я разрешил и уговаривал есть мясо лошадей; несмотря на отвращение, постепенно все большее число побеждало предрассудок и наконец, при содействии священника Грузинского линейного №14-го [365] батальона (Отец Даниил Попруженко), все принялись за конину, а после делили кости лошадей.

Воспоминания 1812 года превращались в действительность, особенно, когда в группе солдат являлись с куском брезента или рогожей, вместо плаща, и в калошах из куска сырой кожи или войлока на ногах, вместо сапог.

13-го декабря вода в Койсу значительно упала и пошел большой лед, так что паромная переправа прекратилась; я приказал сделать мост на козлах, к 15-му числу он уже был готов, и тем значительно облегчилось наше сообщение с левым берегом Койсу.

13-го же числа огромные массы горцев перешли из Аракан в Ирганай, между тем все окрестные горы со стороны Аракан заняты были большими толпами мюридов, а с главного шпиля Хаджи-Мурат, Магомед-кадий Акушинский, Кибит-Магома и Аслан-кадий Цудахарский обозревали наши укрепления. В то же время неприятель усилился со стороны Балакан и усилил действия из орудия.

15-го вывезен был горный единорог из Аракан и с высоты открыто из него действие по войскам при селении Зыряны; главный шпиль был занят большой партией и часть ее спустилась к редуту № 5-го.

Я вывел из лагеря 1-й батальон Его Светлости полка и 2 роты Куринцев, с двумя горными единорогами, и двинулся на хребет с тем, чтобы занять главный шпиль и овладеть горным единорогом; при приближении нашем, горцы оставили хребет и заблаговременно увезли орудие.

15-го же числа, в десять часов утра, Хаджи-Мурат прислал ко мне письмо, в котором, от имени Шамиля, клянется пропустить нас с честью в Шуру, только бы мы оставили Зыряны, и просил, чтоб я выслал кого-нибудь для переговоров.

Я отвечал Хаджи-Мурату, что не иначе выступлю из Зырян, как получивши на это предписания вашего превосходительства и когда мне дадут в аманаты Хаджи-Мурата или Кибит-Магому, а с нашей стороны предлагал себя в аманаты бывший правитель Аварии князь Орбелиан. С ответом к Хаджи-Мурату и донесением к вашему превосходительству [366] вызвался ехать подпоручик Ананов, лично известный Шамилю; я просил Хаджи-Мурата пропустить его с моим донесением в Темир-Хан-Шуру.

Он был встречен мюридами в виду нашем весьма дружески, а по словам выходцев, принят Хаджи-Муратом и отправлен в Казанищи, но на дороге получено было известие о разбитии Шамиля под Казанищами, а потому Ананова отправили в Тлох, где он находится и теперь.

16-го числа, весь день огромные скопища неприятеля проходили к Араканам из Ирганая и от Волчьих ворот, числом не менее 6,000, а 17-го на рассвете я получил известие от вашего превосходительства, что отряд командующего войсками генерал-лейтенанта Гурко прибыл в Бурундук-кале.

____________________

Здесь оканчиваем выписку из донесения подполковника Пассека и обратимся вновь на плоскость, где до 14-го декабря дела продолжали оставаться в одном и том же положении, то есть Шамиль по-прежнему окружал Темир-Хан-Шуру своими мюридами, не решаясь предпринять против нее что-либо решительное.

В течение этого времени, генерал Гурко употреблял все усилия, чтобы чаще уведомлять подполковника Пассека обо всем происходившем на плоскости; но к сожалению, сообщение Темир-Хан-Шуры, затруднительное со всеми пунктами, было особенно трудно с Зырянами. До конца ноября представлялась еще возможность находить нарочных из оставшихся нам верными горцев; но потом никто из них, ни за какие деньги, не брался доставлять записки в Аварский отряд и необходимость заставила прибегнуть к крайней мере, посылать охотников из нижних чинов. Все они действовали с самоотвержением, а некоторые из них, несмотря на трудности, опасности и лишения, при исполнении подобного рода поручений, вызывались по два и по три раза в охотники и всегда возвращались с ответом.

Корпусный командир, получив донесение об отчаянном положении Аварского отряда, прибыл в Екатериноград, чтобы находиться ближе к театру действий и принять [367] скорейшие меры для усиления войск левого фланга Кавказской линии. Вследствие этого, генерал Нейдгардт, направив в распоряжение генерал-майора Фрейтага все войска, какие только можно было взять с других частей линии, и снабдив его денежными средствами, предписал, чтобы он, как можно поспешнее, двинулся в Темир-Хан-Шуру на соединение с Дагестанским отрядом.

К сожалению, медленное следование рекрут не дозволило генералу Фрейтагу с желаемою скоростью сформировать отряд. Наконец, не решившись выжидать второго маршевого батальона, долженствовавшего достигнуть Амир-Аджи-Юрта только 8-го декабря, Фрейтаг, усилив войска, у него находившиеся, первым маршевым батальоном, двинулся 7-го декабря в Темир-Хан-Шуру, куда прибыл только 14-го декабря. Следование Кумыкского отряда чрезвычайно замедляли затруднения при переправах в Амир-Аджи-Юрте и Казиюрте, большие метели на плоскости и дурная погода от Чир-Юрта к Миатлинскому перевалу.

Кумыкский отряд состоял из 6 1/2 батальонов пехоты, 1,350 рекрут, 1,400 казаков и 18 орудий, а именно:

Пехота: 1-й батальон Навагинского, 1-й батальон Кабардинского, 1-й и 2-й батальоны Куринского полков, два сводных батальона, две (Сводные батальоны были составлены: один из двух рот Волынского и двух рот Куринского полков, а другой из трех рот Его Светлости полка, взвода 5-й егерской роты Кабардинского полка, взятого в Казиюрте из Низового укрепления, и взвода Грузинского линейного №13 батальона, взятого в Казиюрте же из очищенного Миатлинского блокгауза.) роты Апшеронского полка, находившиеся в Казиюрте, и 1,350 человек рекрут.

Кавалерия: Две сотни Кубанского, две Волгского, одна Ставропольского, две Моздокского, одна Гребенского линейных казачьих полков, одна сотня Уральского №7-го полка, две сотни №8-го, сборная сотня №49-го и две сотни №52-го Донских казачьих полков.

Артиллерия: 6 конных казачьих, 8 полевых орудий и 4 горных 10-ти фунтовых единорога.

Прибытие Кумыкского отряда, освободив Темир-Хан-Шуру от блокадного положения, представляло возможность открыть решительные наступательные действия; а потому 14-го [368] же декабря командующим войсками сделаны следующая распоряжения:

Из войск, прежде сосредоточенных в Темир-Хан-Шуре, были назначены к выступлению:

1-й и 2-й сводные батальоны Апшеронского, 2-й батальон Тифлнсского, 3-й батальон Навагинского, 4-й батальон Кабардинского полков, одна сотня казаков, два полевых и 6 горных орудий (3-й батальон Навагинского и 4-й Кабардинского полков, имевшие каждый три роты, были весьма слабого состава; по этой причине к общем счету они принимались за один сводный батальон.).

Кумыкскому отряду приказано было сдать рекрут в Апшеронский полк и принять на пять дней провианта.

Хотя обстоятельства вынуждали не медлить переходом к наступательным действиям и удалить как можно скорее Шамиля из Казанищ; но утомление войск Кумыкского отряда, арьергард которого вступил в Темир-Хан-Шуру в час ночи, а также сдача рекрут и приемка провианта, заставили отложить наступательные действия до 16-го декабря, а 15-го предполагалось дать отдых прибывшему отряду и время приготовиться к выступлению. Однако предположиние это изменилось через намерение неприятеля сжечь ближайшие деревни к Темир-Хан-Шуре.

15-го декабря, в девять часов утра, Чеченцы, находившиеся в Кафыр-Кумыке и Халим-бек-ауле, зажгли последнее селение. Так как все соседние к Темир-Хан-Шуре аулы, не могущие вместить в себя значительные числа войск, необходимы для расположения в них батальонов, оставшихся в Дагестане, то, чтобы спасти от сожжения Кафыр-Кумык и Халим-бек-аул, были немедленно туда отправлены: 2-й сводный батальон Апшеронского, 2-й Тифлисского и 4-й Кабардинского полков, при трех полевых орудиях. Движение этих батальонов встревожило также неприятеля, занимавшего и Муселим-аул, откуда он вышел на помощь к Чеченцам. Чтобы не допустить соединение Чеченцев с шедшим к ним подкреплением и не дозволить им отступить в Большие Казанищи, куда Шамиль собирал все свое скопище, была направлена на рысях вся кавалерия, при 6-ти конных орудиях, под начальством полковника Волоцкого, для занятия дороги между Кафыр-Кумыком и Муселим-аулом. [369]

Направленная к Кафыр-Кумыку и Халим-бек-аулу пехота, расположась на выгодной позиции, открыла огонь из орудий, с тем, чтобы занять Чеченцев и не дать им времени сжечь оба селения. Между тем линейные казаки, руководимые полковником Волоцким и подполковником Евдокимовым, быстро атаковали горцев, вышедших из Муселим-аула, опрокинули их и, увлеченные преследованием, проскакали за селение. Отступивший неприятель расположился на ближайших высотах, где поставил одно орудие. Для сбития его с занятой им позиции, были отправлены полковником Волоцким три сотни казаков: две Моздокского и одна Гребенского полков, поддержанные остальными линейными казаками. Командовавшие этими сотнями: ротмистр барон Фридерикс и есаул Камков, произвели атаку с стремительностью и успели отбить у неприятеля 3-х фунтовый горный единорог, прислуга которого была вся изрублена, исключая двух беглых солдат взятых в плен. В происшедшей схватке, неустрашимый есаул Камков получил четыре кинжальные раны.

Ободренная кавалерия не отставала от неприятеля, несмотря на подходившие к нему подкрепления. Чтобы извлечь всю пользу из первого одержанного ею успеха, имевшего на горцев весьма невыгодное нравственное влияние, командующий войсками немедленно направил к Муселим-аулу четыре батальона пехоты: 1-й Навагинского, и 1-й и 2-й Куринского полков и 1-й сводный батальон Кумыкского отряда, при четырех орудиях. Они должны были поддерживать кавалерию и довершить начатое дело.

Неприятель, по отступлении от Муселим-аула, занял пологие высоты впереди Больших Казанищ и имел два полевых орудия. Лазутчики утверждали, что на одной из высот, более отдаленной, находился сам Шамиль, окруженный преданными ему мюридами.

Позиция неприятельская была весьма доступна атакам кавалерийским, а прибытие пехоты дозволило действовать решительнее. По этим причинам, после кратковременной пальбы из 10-ти орудий, командующий войсками приказал Донским и Уральским казакам, менее утомленным, вновь атаковать мюридов. Вторичный удар произведен был с чрезвычайною быстротою. Мюриды два раза устраивались и оба раза быв опрокинуты, обратились наконец в бегство, оставив [370] несколько тел на месте. Собственно селение Большие Казанищи спасло их еще от больших потерь. Всею атакою предводительствовал генерал-майор Фрейтаг, а передней линией командир №52 полка, подполковник Сычов, служивший примером храбрости Уральским и Донским казакам, нисколько ни уступавшим в этом деле линейным (Лазутчики в последствии доставили сведение о страхе, наведенном на горцев второю атакою, которые будто бы рассказывали, что казаки в этот день были руководимы шайтаном (чертом).

Вслед за кавалериею подавалась вперед и пехота. Отряд приблизился к Большим Казанищам в четыре часа пополудни, и тотчас же был открытъ огонь из орудий по селению. Лишь только неприятель начал отступать, немедленно вся кавалерия была послана в обход, а три батальона пехоты двинулись в боевом порядке на приступ, и заняли аул без боя. Шамиль направил свое скопище частью в селение Эрпели, а частью по дороге к Зырянам, исключая Акушинцев и Мехтулинцев, ушедших в Дженгутай. Отступление было им произведено весьма успешно, а наступившая ночь не дозволила кавалерии с успехом его преследовать.

Некоторые из мюридов имели намерение удалиться в Малые Казанищи, но жители не впустили их, угрожая открыть по ним огонь, и этим поступком выкупили несколько свою измену.

В Больших Казанищах найдено достаточное количество фуража, а также 1,000 четвертей муки, перевезенной из Низового укрепления.

Немногие из Казанищинских жителей тотчас же явились с повинною головою, а прочие, опасаясь мщения, просили пощады только на другой день.

По причине тесного помещения в Темир-Хан-Шуре, весь Кумыкский отряд, по окончании дела, был расположен в Больших и Малых Казанищах.

Во время поражения горцев под Муселим-аулом и Большими Казанищами, три батальона, оставленные против Кафыр-Кумыка, вполне достигли своей цели: командовавший ими полковник Чекмарев, искусно заняв сады и, дорогу, ведущую из Кафыр-Кумыка в Муселим-аул, не дозволил Чеченцам присоединиться к скопищу Шамиля. По окончании дела, он [371] был отозван в Темир-Хан-Шуру, а Чеченцы под предводительством Шуаиб и Уллубей-Муллы, удалились в то же время в Эрпели, не успев сжечь совершенно Халим-бек-аула и зажечь Кафыр-Кумыка.

Хотя необходимо было бы вытеснить первоначально Шамиля из Шамхальских владений, но отчаянное положение Аварского отряда заставило ускорить его освобождение, тем более, что неизвестно было, какие неприятель противопоставит затруднения в Ирганайском ущелье. Вследствие этих соображений, командующий войсками, 15-го же декабря, назначил следующие части войск к выступлению в Зыряны:

1-й и 2-й сводные батальоны Апшеронского, 2-й батальон Тифлисского, 3-й Навагинского, 4-й Кабардинского, 1-й и 2-й батальоны Куринского полков, одна сотня линейных казаков, 8 горных орудий и 25 конгревовых ракет. Кроме того, приказано было взять лошадей для поднятия больных и полевых орудий, находившихся в Зырянах, и транспорт с трехдневным продовольствием для всего Аварского отряда.

16-го декабря, с рассветом, назначенные к выступлению части войск, двинулись из Темир-Хан-Шуры в Большие Казанищи. Для занятия этого селения был оставлен только один сводный батальон Кумыкского отряда, а все остальные направились к подножию Койсубулинского хребта. Неприятель не осмелился встретить Русских на первой половине трудного и лесистого подъема; а потому войска, назначенные для освобождения Аварского отряда, продолжали свое следование в Бурундук-кале. Три же батальона, вся кавалерия, все полевые и два горных орудия были оставлены, под начальством генерала Фрейтага, у подошвы хребта, для прикрытия сообщения с Темир-Хан-Шурою.

При первом приближении наших войск, Горцы оставили Бурундук-кале и обратились в бегство. Авангард достиг этого урочища в одиннадцатом часу ночи, а арьергард только к четырем часа утра 17-го декабря. По прибытии авангарда, подполковник Пассек был немедленно поставлен в известность о приближении отряда.

Собственно утомление войск, перешедших через огромный, покрытый глубоким снегом хребет, темнота ночи и сильный мороз — до 16-ти градусов, не дозволили тотчас же по [372] достижении Бурундук-кале приступить к исправлению спуска в Ирганайское ущелье.

Осмотр урочища Бурундук-кале убедил командующего войсками в справедливости показаний лазутчиков: действительно, башню нашли разрушенною почти до основания; спуск в Ирганайское ущелье был так испорчен, что едва пешие люди могли проходить; завалы были устроены по всему краю площадки, и наконец, у самой оконечности выхода из ущелья, была возвышена толстая стена, в рост человека. Эти препятствия невозможно было преодолеть 3,000-му отряду, потому что артиллерия не могла принести существенной пользы, и подполковник Пассек, по мнению командующего войсками, весьма благоразумно поступил, что не решился проложить себе путь в Темир-Хан-Шуру силою оружия.

17-го декабря в семь часов утра, было приступлено к работе, и в одиннадцать часов дорога была сделана удобопроходимою для орудий.

В двенадцатому часу весь отряд за исключением одного батальона Куринского полка, оставленного для занятия Бурундук-кале, двинулся в укрепление Зыряны и на половине дороги к селению Ирганай неожиданно встретился с передовою частью Аварского отряда.

Подполковник Пассек, заметив, что в продолжении 16 декабря, огромный партии неприятеля проходили к Араканам из Ирганая, и получив известие о прибытии командующего войсками в Бурундук-кале, немедленно двинулся с двумя батальонами, при двух горных единорогах, к Ирганаю, чтобы, овладев этим селением, войти в связь с Дагестанским отрядом. Приблизившись к Ирганаю, он потребовал покорности от жителей, но они не хотели и слышать о покорности, и обещали сопротивляться, если Русские пойдут в селение. Когда же был открыт огонь из орудий и 2-й Куринский батальон обошел селение с высот, тогда жители бежали.

Заняв Ирганай одним батальоном и расположив 2 роты на высотах к Ирганайскому ущелью, подполковник Пассек отправился с остальными двумя ротами и конными Аварцами к Бурундук-кале. Трудно описать встречу, можно только сказать, что на лицах обоих отрядов выражалась непритворная радость и крики восторга долго оглашали Ирганайское ущелье. [373]

Подполковник Пассек сообщил главнокомандующему войсками, что отправленный нарочный из Бурундук-кале пришел в Зыряны на рассвете 17-го декабря и собственно от него они узнали о происшествиях на плоскости, а до того времени бдительность неприятеля была так велика, что им даже неизвестно было о прибытии генерал-майора Фрейтага.

По соединении отрядов, немедленно был отправлен 3-й батальон Куринского полка в Бурундук-кале, дабы более обеспечить этот важный пункт, на который Шамиль мог действовать с двух сторон: от Гимр и Гаркаса. Между тем следование продолжалось и за час перед сумерками войска вышли из Ирганайского ущелья. Аварский отряд занял прежнюю свою позицию, а батальоны, прибывшие из Темир-Хан-Шуры, были расположены в Ирганае. При приближении к укреплению, Хаджи-Мурат встретил авангард выстрелами из орудия, поставленного на вершине хребта.

В Зырянах командующий войсками узнал о двух обстоятельствах, о которых подполковник Пассек не упоминал еще в своих донесениях:

1) Причина малой потери Аварского отряда от действия неприятельского орудия заключалась в следующем: из полевого орудия, поставленного на вершине хребта, стрелял по принуждению один бомбардир резервной №2-го батареи, взятый в плен неизвестно в каком укреплении. Оставшись по-прежнему Русским, он воспользовался однажды отсутствием мюридов, понимавших наш язык, и спустясь несколько с хребта, объявил ближайшей цепи, что служа неприятелю поневоле, не хочет наносить вреда своим, а потому предупреждает, что каждый раз, зарядив орудие, он махнет прежде банником и это послужит сигналом к скорому выстрелу. Нижние чины Аварского отряда обращали внимание на условный знак и тем много сохранилось людей, которые сделались бы жертвами без предостережения бомбардира, — и

2) Наступившие сильные морозы произвели ропот между мюридами, которые несколько раз кричали нашим солдатам с занимаемого ими хребта: «уходите скорее в Темир-Хан-Шуру, мы вас не тронем; оставаясь же в Зырянах вы и нас заставляете страдать от холода». Желание мюридов выразилось наконец, как мы видели, и в поступке их предводителя. [374]

Командующий войсками, осмотрев лагерь и позицию Аварского отряда, отдал полную справедливость подполковнику Пассеку, умевшему занять с особенным искусством все важные пункты в тактическом отношении, а осмотрев высоты, на которых Хаджи-Мурат потерпел поражение 19 ноября и в последующие дни, признал, что Пассек, занятием позиции и вообще действиями под Зырянами, заслуживает особенного внимания. Осмотр же Зырянского укрепления еще более убедил, что оно не может быть предоставлено собственным своим силам, не будучи в состоянии сопротивляться действию орудий и находясь на картечный выстрел от окружающих его высот. По этим причинам и на основании предписания корпусного командира, командующий войсками решился очистить укрепление и вместе с тем сделал следующие распоряжения к возвращению в Темир-Хан-Шуру.

Раненые, больные — всего 125 человек, четыре полевых орудия и две 10-ти фунтовые мортирки, были отправлены в Бурундук-кале, под прикрытием двух батальонов, в двенадцать часов ночи; три чугунных орудия и все заряды брошены в Аварское Койсу, а лафеты, зарядные ящики и вообще все артиллерийские принадлежности — сожжены. За первым эшелоном следовали остальные батальоны и за два часа перед рассветом 18 декабря, уже ни одного Русского не оставалось в укреплении.

Чтобы скрыть возвращение отряда от неприятеля, находившегося большею частью в Араканах, командующий войсками поручил генерал-майору Клюки-фон-Клугенау написать Араканцам, чтобы они покорились; в противном же случае будут наказаны силою оружия. Кроме того, приказано было развести сильные огни и усилить передовые посты. Принятые меры достигли своей цели: предводители мюридов были обмануты, ожидая с нашей стороны наступательного действия, и ночное движение спасло отряд от многих жертв. Если бы Хаджи-Мурат знал об удалении Русских, то мог бы нанести большой вред при следовании по Ирганайскому ущелью, где местность представляла все выгоды к действию горцев, имевших возможность во многих местах охватывать наши фланги; но он ошибся в предположениях и заметил отсутствие отряда только с рассветом. Бросившись по прямой дороге от Аракан к Бурундук-кале, Хаджи-Мурат настиг [375] один арьергард в десять часов утра и то в 1 1/2 верст от выхода из Ирганайского ущелья. Атаки, им произведенные, были весьма неудачны и горцы дорого заплатили за попытку: они потеряли до 100 человек убитыми и ранеными, оставили 9 тел на месте и наконец отступление их, от быстрого с нашей стороны преследования, обратилось в бегство. В арьергардном деле участвовали: 2-й сводный батальон Апшеронского, 2-й Тифлисского и 4-й Кабардинского полков.

В двенадцатом часу кончилось арьергардное дело, а в двенадцать часов соединенные отряды, под начальством генерал-майора Клюки-фон-Клугенау, продолжали следование в Темир-Хан-Шуру и к вечеру 18 декабря едва только достигли вершины Койсубулинского хребта. Движение их замедлялось полевыми орудиями, которые чрезвычайно трудно было везти по покрытой льдом дороге. Доказательством этому может служить то, что из Зырян до Бурундук-кале полевые орудия шли восемь часов, а от Бурундук-кале до Темир-Хан-Шуры двадцать-восемь часов, тогда, как оба перехода составляют не более 45 верст.

Урон с нашей стороны в делах под Кафыр-Кумыком, Муселим-аулом, Большими Казанищами и у Бурундук-кале, вообще не велик: убито 11 нижних чинов; ранено: штабъ-офицеров 1, обер-офицеров 5 и 55 рядовых; контужено 4 человека. Потеря неприятеля в тех же делах простирается, по сведениям, доставленным лазутчиками, до 200 человек.

18 декабря, во время следования из Бурундук-кале в Темир-Хан-Шуру, командующий войсками получил следующие сведения: 1) о переходе 17 декабря 3,000 горцев на левый берег Сулака, близ урочища Гурка, откуда они потянулись к Чиркею, и 2) о намерении Шамиля переселить жителей Эрпелей и Караная, а жилища их сжечь.

Так как неприятель не мог долго оставаться в Чиркее, ибо это селение сильно обстреливалось из Евгеньевского укрепления, то главное внимание было обращено на Каранай и Эрпели, где находился сам Шамиль. Ожидалось только прибытие отряда и подтверждение полученного сведения, чтобы совершенно вытеснить Шамиля из шамхальских владений.

19-го декабря, в три часа пополудни, соединенные Дагестанский и Аварский отряды вступили в Темир-Хан-Шуру. [376] Кумыкский же отряд по-прежнему занимал Большие и Малые Казанищи.

13-го же декабря получено сведение, что Шамиль оставил Эрпели и отступил в Гимры.

Того же числа командующий войсками предполагал отправить большую часть кавалерии для отбития у Акушинцев баранов; но лазутчики дали знать, что акушинские стада не находятся более на плоскости. Причина угона их в горы заключалась в набеге, произведенном шамхалом Тарковским с приближенными ему нукерами. Набег этот был весьма удачен : у Акушинцев отбито 15,000 баранов, из которых 5,000 Абу-Муселим-хан пожертвовал на войска, сосредоточенные в Дагестане.

____________

С прибытием соединенных отрядов в Темир-Хан-Шуру и с удалением скопищ Шамиля оканчивается поход 1843 года.

Бросим беглый взгляд на характер действий в течение второго периода кампании.

И здесь Шамиль является столь же искусным предводителем; соображения его смелы, дальновидны и вполне основаны на тогдашних обстоятельствах края и положении противника. Оттянув, посредством ловкой демонстрации на Андрееву деревню, генерала Гурко за Сулак, заставив его делать движения по Кумыкской плоскости и раздроблять войска, он бросается со всеми силами к Гергебилю. Пункт этот, как мы имели случай заметить, был выбран как нельзя более удачно: овладение им разделяло Шуринский, Казикумухский и Аварский отряды и отдавало во власть Шамиля Даргинский округ, Мехтулу и все пространство до Дербента, которое, с изменою Даргинского округа, уже, конечно, не могло оставаться за нами.

По падении Гергебиля, Шамиль идет по следам отступавшего отряда генерала Гурко и вступив победоносно в шамхальство, немедленно делает распоряжение к осаде Низового, как главного складочного пункта и с потерею которого наше существование в Северном Дагестане делалось невозможными. Все эти распоряжения можно назвать образцовыми и как нельзя более соответствующими тогдашним обстоятельствам. [377]

Но надеясь взять Низовое в один или два дня, как это ему было обещано Акушинским кадием и как это было похоже в действительности (стоит вспомнить оборонительные сооружения этого укрепления), Шамиль притягивает к себе Шуаиб-муллу с Чеченцами и тем делает капитальную ошибку. Цель этого распоряжения была чисто политическая: Шамиль опасался и весьма справедливо, что в Чечне не будут верить его успехам в Дагестане, так они были громадны и неожиданны для него самого, и вот он призывает к себе 500 Чеченцев чтобы они могли лично убедиться в его могуществе (Таким образом объясняют это распоряжение Шамиля люди, бывшие в то время близкими к нему и суждения которых нам удавалось не раз слышать.).

Но увы! вопреки его рассчетам, Низовое держится каким-то чудом, а смелое движение Фрейтага спасает укрепление и дает другой оборот делу.

Испытав эту неудачу, Шамиль как будто перестает действовать и вопреки многим советам и настояниям, не предпринимает ничего решительного против Темир-Хан-Шуры, в которой он рискует встретить энергический, отчаянный отпор. Будем ли мы его за это обвинять? и не рождается ли здесь вопрос, что если бы он был отражен от Темир-Хан-Шуры и при этом понес значительную потерю? Лезгины крайне впечатлительны; им достаточно испытать одну хорошую неудачу, чтобы отказаться и забыть многие прежние победы, и не видим ли мы подобных примеров в жизни Кази-муллы и Гамзата? Шамиля нельзя упрекнуть в нерешительности и если действия его, по видимому, и были проникнуты ею, он имел на то полное основание, совершенно оправдываемое характером и свойствами своих соотечественников.

Таким то образом была нетронута Темир-Хан-Шура — наш последний оплот в Северном Дагестане.

Что же касается наших действий в этот период кампании, то излагая их с возможною подробностью, тем самым мы снимаем с себя обязанность подвергать их какому-либо суждению.

За сим остается нам упомянуть о мерах, принятых командующим войсками для обеспечения Дагестана на зиму 1844-го года. [378]

Шамхальцы, и частью Мехтулинцы, нам покорились, но Акуша, по самой сущности вещей, оставалась полунейтральною. В будущем году предстояло нам многое совершить, чтобы отомстить неприятелю за претерпенные поражения и привести дела в тот порядок, в котором их застал 1843 год.

По удалении Шамиля из шамхальства, генерал Гурко, на основании предписания корпусного командира, распределил войска, находившиеся в Дагестане, следующим образом.

В распоряжении командующего войсками в Северном и Нагорном Дагестане оставлено: 11 действующих, 3 линейных батальона, 6 сотен казаков и 19 орудий:

Пехота: весь Апшеронский полк, 2-й батальон Тифлисского, 1-й и 3-й батальоны Навагинского, 1-й и 4-й батальоны Кабардинского, 1-й батальон Куринского полков и 12-й, 13-й и 14-й Грузинские линейные батальоны.

Кавалерия: 1-я и 6-я сотни Уральского №7 полка, 3-я и 5-я сотни №8 и 6-я сборная сотня №49 Донских казачьих полков.

Артиллерия: 19 артиллерийской бригады, батарейной №2 батареи: 4 полевых и 2 горных орудия; той же бригады резервной №2 батареи: 4 полевых и 6 горных; Артиллерийского гарнизона, доставленный из Зырянского укрепления два полевых и отбитый у неприятеля 3-х фунтовый горный единорог.

1-й 2-й и 3-й батальоны Его Светлости князя Варшавского полка, с 4-мя горными орудиями кавказской гренадерской бригады резервной №1 батареи, должны были отправиться, после кратковременного отдыха, в город Дербент в распоряжение начальника 19-й пехотной дивизии.

Остальные затем войска 20-й пехотной дивизии, находившиеся в Дагестане, получили назначение возвратиться, под начальством генерал-майора Фрейтага, на левый фланг кавказской линии.

20-го декабря были сделаны распоряжения относительно распределения войск, а 21-го доставлено сведение, что Шамиль из Гимр перешел в Оглы. Причина прибытия его в это селение, как должно полагать, заключалась в принесенной покорности Мехтулинцами, имевшей кажется первое время влияние на Акушинцев.

Хотя Шамиль, занимая селение Оглы, мог угрожать обоим обществам но командующий войсками не счел нужным предпринимать против него наступательное движение, во-первых [379] потому, что войскам, изнуренным четырех-месячными действиями, необходимо было дать отдых, а главное потому, что неприятель не вступил бы в открытый бой, а ушел в горы, куда нам углубляться чрезвычайно было затруднительно в зимнее время. Достигнув гор, отряд нашелся бы в необходимости предпринять обратное движение и отступление было бы сопряжено с значительною потерею, между тем как Шамилю вновь была бы открыта дорога в Мехтулинские владения и даже к Дербенту. Кроме этого, произведенные на основании предписаний корпусного командира набеги, почти одновременно из Владикавказского округа, крепости Грозной и Кумыкских владений, заставили Чеченцев возвратиться в свои селения, а потому необходимо было усилить средства всего левого фланга Кавказской линии, а в особенности Кумыкских владений, защита которых возложена была, можно сказать, на рекрут.

По исчисленным причинам, командующий войсками оставил без всякого изменения распределение пехоты и артиллерии; но для усиления кавалерии Дагестанского отряда, могущей принести большую пользу на плоскости, назначено было еще 6 сотен линейных казаков: 2 Кубанского, 2 Волгского и 2 Ставропольского полков, при 2-х конных орудиях. По удалении Шамиля, предписано этих козаков немедленно возвратить на линию.

22-го декабря командующий войсками Кавказской линии и Черномории оставил Дагестан, снабдив инструкцией генерала Клюки-фон-Клугенау, относительно удержания в нашей власти шамхальских и мехтулинских владений.

22-го декабря, войска 20 пехотной дивизии, назначенные к отправлению на линию, выступили из Темир-Хан-Шуры, под начальством генерала Фрейтага, и следоваля на Кази-юрт.

28-го декабря князь Аргутинский-Долгоруков донес, что получив известие через лазутчиков, а вслед за тем и от правителя Казикумухского ханства, об успешных действиях соединенных Дагестанского и Кумыкского отрядов, он приостановил предположенное им движение к Дербенту, впредь до получения предписания о необходимости содействия Самурского отряда.

Общая потеря наша с 27-го августа по 22-е декабря, состоит: убито и ранено штаб и обер-офицеров 76 (в том [380] числе в плен взято обер-офицеров 10) и 2,308 нижних чинов (в том числе взято в плен 312 человек). Потери же материальными средствами состоят: из 27 орудий, 8 крепостных и 2,152 простых ружей, 13,816 зарядов, из коих досталось в руки неприятеля до 6,000; 350,000 патронов, 50 пудов пороху, 180 палаток, 368 казенных лошадей, не считая лошадей конно-вьючного транспорта и черводарских, взятых Акушинцами в Низовом укреплении, и различных вещей, коммисариатского, инженерного и артиллерийского ведомств. Разрушено Шамилем до основания 12 укрепленных пунктов, из которых 4 оставлены нами.

Потеря со стороны неприятеля простирается свыше 3,000 человек.

___________________________

Нашъ первый труд окончен. В нем мы старались изложить события во всей их полноте и последовательности. Сознаемся, что мы сделали много ошибок, что суждения наши не всегда были ясны, верны, отчетливы, как того требует строгость исторического рассказа. При всем том смеем надеяться, что нам извинятся эти невольные и, можно сказать, неизбежные промахи, происшедшие не от небрежности, от которой мы всячески старались остерегаться, но от обширности и полноты предпринятого рассказа и, главное, от недостаточности материалов, из коих многие погибли, многие рассеяны по всему Кавказскому краю. Мы убеждены, что подобный труд единственно возможен при содействии многих лиц, специально посвятивших себя ему, и ныне представляя перечень последних военных событий в Дагестане, мы имели в виду только положить начало к будущему исследованию военной истории Кавказа.

Н. Окольничий

Текст воспроизведен по изданию: Перечень последних военных событий в Дагестане. (1843 год) // Военный сборник, № 6. 1859