ОКОЛЬНИЧИЙ Н.

ПЕРЕЧЕНЬ ПОСЛЕДНИХ ВОЕННЫХ СОБЫТИЙ В ДАГЕСТАНЕ

(1843 год)

(Статья пятая и последняя).

(«Военный Сборник» №№ 1, 2, 3 и 4-й.)

Гергебиль, Низовое и Зыряны.

Положение умов в Дагестане. — Послание вольных обществ к генералу Клугенау. — Новые сборы неприятеля. — Сведения с Кумыкской плоскости и движение туда генерала Гурко. — Движение Кибит-Магомы к Гергебилю. — Неприятель сосредоточивается против этого пункта. — Измена Цудахара. — Прибытие Шамиля и первые дни осады. — Движение генерала Гурко на помощь Гергебильскому укреплению; он не решается идти против скопищ Шамиля. — Отступление Дагестанского отряда на ур. Гаркас и измена Акуши. — Падение Гергебиля и впечатление этого события на народ. — Распоряжения для сосредоточения войск к Темир-Хан-Шуре. — Прибытие Шамиля в Казанищи и волнения в Северном и Среднем Дагестане. — Положение Самурского отряда. — Осада Низового укрепления и геройская защита гарнизона. — Поражение осадного неприятельского корпуса генералом Фрейтагом и действия его отряда на Сулаке. — Блокадное положение Темир-Хан-Шуры. — Очищение Хунзаха и участь отряда подполковника Пассека в Зырянах. — Шамиль не решается атаковать Темир-Хан-Шуру. — Движение князя Аргутинского в Северный Дагестан. — Прибытие отряда генерал-майора Фрейтага к Темир-Хан-Шуре. — Поражение скопищ Шамиля у Кафыр-Кумыка, Муселим-аула и в Казанищах. — Бегство неприятеля. — Освобождение отряда подполковника Пассека и окончание военных действий. — Общее заключение. [312]

Наступила сырая и холодная осень; на плоскости, даже в нижних частях, были довольно чувствительные холода, а вершины гор покрылись снегом, впрочем таявшим при первых лучах солнца. Все предсказывало приближение суровой зимы, редкой в этих широтах.

Перевозка провианта в Хунзах и Зыряны быстро подвигалась вперед; к 20-му октября аварский отряд был снабжен провиантом по 1-е января следующего 1844-го года.

Мусульманское население после долгого и тяжелого поста (уразы) праздновало наступление рамазана; но празднество это не сопровождалось обычным весельем. В горах, где строжайще запрещалось употребление водки, все было серьёзно, пели «ла-ила-иль-Алла», чистили оружие, запасались порохом, добывали лошадей; Шамиль, не объясняя никому причины, отдал приказ, чтобы в Дагестане и Чечне каждый владелец пары волов добыл бы себе непременно лошадь. Видно было, что он заботился об образовании сильной кавалерии и тем заставлял догадываться о намерении своем вскорости действовать на плоскости.

Покорное нам население Дагестана, волнуемое агентами Шамиля, было в самом тревожном положении и готовилось к важному кризису. Акушинцы и Цудахарцы, дотоле не признававшие ничьей власти, ныне с покорностью вступают в сношения с Шамилем и ждут только падения Хунзаха, чтоб окончательно отложиться. Хунзах был важен для них храбростью своих жителей и славным отражением Кази-Муллы; падение его должно было произвести на Акушу такое же влияние, как падение Унцукуля на аварские деревни. Наиболее ближайшие к неприятелю цудахарские селения — Кегер и Кудали, уже передались Шамилю. Весь Андалял был в волнении: жители Сугратля, из коих некоторые со славою участвовали в Руджинском деле, самовольно покинули Самурский отряд при обратном движении его из Аварии в Казикумух и укрылись в селении. Чохцы, наиболее нам преданные из всего Андаляла, опасаются прибытия мюридов. Чохский Магомет-Кадий получил два письма: одно от Шамиля, другое от Джамал-Эддина, известного дагестанского ученого и тестя имама. Первый уведомлял его, что поручил управление Андалялом Джамал-Эддину и отзывался о нем с отличной стороны; второй увещевал Магомет-Кадия принести покорность и [313] раскаяние Шамилю, напоминал об религии и советовал смириться. Оба эти письма Магомет-Кадий представил генералу Клугенау, но тем не менее они произвели на него сильное впечатление и он впоследствии нам изменил.

В случае вторжения неприятеля, нельзя было рассчитывать даже на Казикумухцев, тем паче на Кайтагцев и Табасаранцев, где издавна гнездились семена мюридизма. Наиболее преданные нам Шамхальцы и Мехтулинцы, правители которых уже свыклись с нашими обычаями, явно отказывались повиноваться. Правительница Мехтулинского ханства Нох-Бике писала от 10-го октября генералу Клугенау: «Мехтулинцы не хотят защищаться, хотя бы пришла сотня мюридов. Прежде они были полезны, потому что покойный муж мой Ахмет-хан умел держать их в руках, а теперь мне одной, без помощи Русских, нельзя управиться с народом». Сама ханша принуждена была покинуть Дженгутай и выехала к брату своему шамхалу в Казанищи. Впоследствии оба они бежали оттуда: ханша — в Дербент, а шамхал — в Темир-Хан-Шуру.

В Гимрах с 13-го октября был усилен гарнизон частями от Апшеронского полка; но жители просили об выводе его из селения, доказывая весьма основательно, что одной деревни нет возможности противиться Шамилю. В Аварии, напротив, общее настройство умов скорее было за нас. Хунзахцы только одного опасались, чтоб их не оставили Русские; переселенные Аварцы бродили сотнями из одного селения в другое, не находя пристанища и проклиная Шамиля, виновника их несчастия.

В непокорных же обществах все было одушевлено и никто не сомневался в скором освобождении Дагестана от власти Русских. В этом отношении замечательно письмо вольных обществ к генералу Клугенау, писанное по внушению Шамиля.

Перевод с письма духовных особ, почетных лиц и узденей обществ Цунта (Дидо), Тинди, Богулала, Чамалала, Караты, Гидатля, Келе, Караха и других:

«Со времени появления ваших ног на горах Дагестана, вы постоянно обманывали людей неосновательными надеждами, неудобоисполнимыми обещаниями, а это неприлично истинно честным и храбрым людям, как вы; тем более, что вы [314] служите великому Государю, средства которого огромны и который всюду может даровать мир и спасать от притеснений.

«Вы же, напротив, всегда разоряли наши деревни, истребляли наши имущества и забирали людей, истинно почтенных!..

«Нам это было неприятно, но мы терпели по двум причинам: во-первых, мы не имели средств вам сопротивляться, не имели вовсе пушек, даже оружья в достаточном количестве; во—вторых, между нами нашлись люди, которые передавались вам из своекорыстных видов и ради временной пользы жертвовали своими верою и убеждениями. Таким образом, волею неволею повинуясь и сносившись с вами, мы жили в грехе великом, за прощенье которого нам надобно долго умолять Царя Царства.

«Теперь решено! Мы оставляем навсегда вашу службу и отказываемся от повиновения. Чтобы упорно драться с вами и защитить себя, мы занялись устройством оружия, и хотя мы народ бедный, но соединясь во славу Бога, надеемся постоять за себя.

«Итак, мы возвращаем вам ваши ничтожные выгоды и лживые слова и клянемся, что отныне между вами и нами не останется ничего, кроме вражды и обнаженных шашек.

«Мы советуем вам оставить наши земли и уйти из Дагестана. Если не хотите послушать нашего совета, делайте что знаете и мы со своей стороны будем действовать пока не свершится воля Божья.

«Впрочем, вы не думайте, что мы боимся вас и отступим когда-нибудь от своих слов; напротив, мы поклялись над Кораном, Библией, Евангелием и Псалтирем драться с вами до тех пор, пока одна из двух сторон не уничтожится до последнего, или пока вы не оставите нашей земли.

«Кроме Бога, нет защиты»!

Несчастные! Если кто их обманывал, то конечно Шамиль, который теперь истребил в горах всех лучших людей, чтобы удобнее самому властвовать; отнял их имущества, повергнул целое население в крайнюю бедность и этих свободных жителей гор обратил в рабов покорных и боязливых.

Вдруг посреди мер, предпринятых к обороне края, в последней трети октября получаются с разных сторон тревожные донесения о новых сборах неприятеля. Донесения эти, [315] по-видимому, противоречащие друг другу, все таки свидетельствовали об одном — о намерении Шамиля действовать против Дагестана.

Начальник левого фланга Кавказской линии доносил о сборах в Дылыме, куда Шамиль притянул Чеченцев, Ичкеринцев, Ауховцев и часть Лезгин; по его словам, Шамиль намеревался действовать против деревни Андреевой, от которой он был отбит 30-го октября.

В Дагестане говорили, что Шамиль намерен броситься на Хунзах и для этого приказал делать сборы в Чиркате, куда уже было привезено 5 орудий и значительные запасы пороха и снарядов. В Чиркате должны были сосредоточиться Андийцы, Технуцальцы, Гумбетовцы, жители селении Тлоха, Игалей и переселенные туда Цатанихцы, Иштибуринцы и из других койсубулинских селений. Сверх сего, было приказано Шамилем приступить немедленно к разработке дороги на Арактау.

Затем не менее сильные скопища формировались Кибит-Магомою около Тилитлей и Куяды; в Карате подымался Хаджи-Мурат, набирая толпы Аварцев и имея при себе два орудия. Все это заставляло предполагать, что Шамиль действительно намеревается напасть на Аварию.

Были и другие сведения, противоречащие этим.

Воинский начальник Гимринского укрепления доносил, что жители предуведомляли его о намерении горцев сделать нападение на Гимры. Воинский начальник Гергебильского укрепления писал об опасности, угрожаемой вверенному ему посту скопищами Кибит-Магомы. Другие лазутчики утверждали, что Шамиль хочет овладеть Евгеньевским укреплением, или броситься на плоскость шамхальства.

Разногласие этих известий показывает, как трудно было проникнуть в настоящие намерения врага, искусно пользующегося своею быстротою, центральным положением и умеющего скрывать свои замыслы. Верных лазутчиков почти невозможно было иметь, потому что никто не решался проникнуть в совещательные собрания Шамиля или к его приверженцам в горы, из боязни неминуемой смерти.

Уже командующий войсками на Кавказской линии и Черномории за несколько дней перед этим собирался совсем покинуть Дагестан, предоставив управление им по-прежнему [316] генералу Клугенау, как выше приведенные известия удержали его в Темир-Хан-Шуре.

22-го октября получен был рапорт пристава Кумыкской плоскости о том, что сам Шамиль прибыл в Дылым и намерен снова атаковать Андрееву.

Вследствие этого рапорта, генерал Гурко решил немедленно двинуться на Сулакскую линию с двумя батальонами, при 4-х орудиях, дабы сблизиться с Внезапною и поддержать ее и Кумыкскую плоскость в случае вторжения неприятеля.

Выступив из Темир-Хан-Шуры 22-го октября вечером, с сводным батальоном Апшеронского и 2-м батальоном Тифлисского полков, при двух легких и двух горных орудиях, генерал Гурко прибыл на другой день в сумерки в Султан-Янгиюрт. Здесь сведения о намерении Шамиля напасть на Андрееву деревню подтвердились донесениями генерал-майора Фрейтага, полковника Козловского, главного пристава Кумыкской плоскости и начальника Сулакской линии, подполковника Евдокимова.

Основываясь на этом, командующий войсками Кавказской линии и Черномории приказал батальонам, прибывшим из Темир-Хан-Шуры, и войскам, находившимся прежде на Сулакской линии, переправиться на правый берег Сулака и расположиться лагерем близ Темир—аула. Отсюда они достаточно прикрывали нижнюю часть Кумыкской плоскости, не имея перед собою переправы, удобнее могли двинуться к Андреевой и находясь вблизи Сулака, всегда имели возможность защитить Миатлы и Чир-Юрт, если неприятель обратит против них свои силы.

26-го октября генерал Гурко получил донесение от генерала Фрейтага что намерение неприятеля действовать против Кумыкской плоскости, заставило и его передвинуться из Куринского укрепления (Ойсунгура) с двумя батальонами Куринского полка, 8-ми орудиями и всею кавалерией в Таш-Кичу. Желая с ними еще более сблизиться и тем вернее прикрыть Кумыкскую плоскость, генерал Гурко 29-го октября перешел с отрядом к Нуцал-аулу, а для обеспечения Сулакской линии предписал генералу Клугенау направить туда, сколь возможно поспешнее, 3-й батальон Его Светлости полка. Таким образом, в Темир-Хан-Шуре оставались два Апшеронских батальона, из коих один был необходим для караулов, и [317] одна рота 4-го Кабардинского батальона; остальные же две роты этого батальона были направлены в распоряжение начальника Евгеньевского укрепления для прикрытия Зубута, угрожаемого неприятелем из Дылыма.

Между тем Шамиль, не имея возможности потревожить на этом пространстве преданное нам население, распустил Дылымовские скопища, а сам направился в Гумбет. Есть много причин полагать, что слухи, распускаемые им насчет Андреевой, были не более как искусная хитрость, чтобы оттянуть наши войска за Сулак и тем отдалить их от главного пункта избранных им действий. Настоящие же его намерения были действовать против Гергебиля, куда прибытие его скопищ подавало ему надежду присоединить к себе все силы Акуши и Цудахара. Успех его на этом пункте разъединял совершенно Дагестанский, Аварский и Самурский отряды, отдавал ему во власть шамхальство, Мехтулу и все пространство до Дербента и дозволял одним ударом (взятием Темир-Хан-Шуры) покончить кампанию нынешнего года. План столько же искусный, сколько и смелый, и который едва было ему не удался.

Генерал Гурко, удостоверившись от лазутчиков об удалении неприятеля, двинулся 28-го октября к крепости Внезапной для снабжения отряда провиантом. 29-го октября отряд его прибыл в Султан-Янгиюрт, а 30-го октября направился в Темир-Хан-Шуру, оставив на Сулакской линии 3-й батальон Его Светлости полка, при двух легких орудиях. Последнее было сделано в том предположении, что неприятель, узнав об удалении отряда с Кумыкской плоскости, легко мог броситься на беззащитные присулакские селения.

Таким образом, цель демонстрации Шамиля на Андрееву деревню была вполне достигнута.

Между тем, во время пребывания командующего войсками на Кумыкской плоскости, генерал Клугенау получил письмо Чохского кадия Магомета от 28-го октября, уведомлявшего его о движении скопищ Кибит-Магомы к Карадахскому мосту.

29-го октября сведение о прибытии Кибит-Магомы в селение Карадах подтвердилось донесением правителя Аварии майора князя Орбелиана. Не было сомнения, что Кибит-Магома хотел угрожать Гергебилю, а потому генерал Клугенау тотчас же отправил в селение Аймаки две роты Апшеронского полка, [318] при горном единороге, с двоякою целью: 1) для усиления гарнизона Гергебильского укрепления, если неприятель еще не атаковал его, и 2) если оно уже обложено, то чтобы не дозволить мюридам проникнуть в Мехтулинское ханство через Аймакинское ущелье.

ЗО-го октября воинский начальник Гергебильского укрепления майор Шаганов донес, что Кибит-Магома, с большим скопищем пехоты и конницы, перешел 29-го октября в Чалдах через Аварскую Койсу и занял Кикуны. Тогда генерал Клугенау отправил еще две роты в Аймаки, на присоединение к двум прежде посланным. Этого же числа он был извещен шамхалом, что правительница Мехтулинского ханства не имеет средств удержать народ в должном повиновении; жители самого Дженгутая волнуются и угрожают собственной ее безопасности.

Генерал-майор Клугенау, донеся командующим войсками на Кавказской линии и в Черномории о новых неблагоприятных происшествиях в Дагестане, прибавил, что в настоящую минуту у него в Темир-Хан-Шуре остался один только батальон Апшеронского полка и рота 4-го Кабардинского батальона.

Это донесение генерал Гурко получил на пути от Султан-Янгиюрта к Темир-Хан-Шуре и тотчас же ускорил следование своего отряда.

Но перейдем к Гергебилю, который мы оставили угрожаемым скопищем Кибит-Магомы.

Селение Гергебиль, включавшее более 400 дворов, лежит в глубоком ущелье в расстоянии версты от слияния двух Койсу — Кара и Казикумухской.

С восточной стороны оно ограждено скалистыми эскарпами Кутишинских гор, с западной замыкается течением Койсу и лесистыми кряжами левого ее берега. Посреди этого ущелья, удушливого в знойные дни, неприступного зимою, когда окрестные горы покрываются льдом, на отдельном кургане, спускающемся широкими полукруглыми террасами к реке, раскинут Гергебиль амфитеатром. Сакли, тесно прижатые одна к другой, правильными этажами поднимаются от основания кургана до самой вершины, постепенно суживаясь, следуя фигуре горы; крыша нижней сакли служила дорогою к следующей непосредственно над нею, а промежутки между [319] ними (улицы) были так тесны и кривы, что непривычный человек непременно заблудился бы в этом лабиринте грязи и варварства. На террасах, служивших подножием Гергебилю, были разведены густые сады, заставлявшие удивляться усилиям человека, покорившего эту каменную, бесплодную почву. Сады эти придавали большую живость унылому Гергебилю.

Укрепление наше, основанное генералом Фезе в 1842 году, с виду казалось довольно хорошим, но сложенное из булыжного камня на глине и саманного кирпича, в сущности было довольно плохо и не могло выдержать действия артиллерийских орудий.

Главная часть укрепления, в виде замкнутого с горжи люнета, была расположена на самом берегу Койсу для обстреливания противоположного берега и обороны переправы через каменный мост. От укрепления к реке сходил зигзагами крытый путь, а для непосредственной обороны с левого берега моста, называемого Гомли-Кёрпи, были возведены две оборонительные башни, на несколько человек каждая. Чтоб воспрепятствовать с Гергебильских террас раскрывать внутренность главного (Нижнего) укрепления, на одной из них был возведен шестиугольный редут, вместимостью на роту. С падением этой отдельной постройки, не было возможности держаться в Нижнем укреплении.

В минуту описываемых действий, весь гарнизон Гергебиля состоял из 2 1/2-я роты 3-го батальона Тифлисского полка, численностью в 400 штыков, под начальством майора этого полка Шаганова. Орудий в Гергебильском укреплении находилось пять, а именно: 6-ти фунтовая пушка, две 10-ти фунтовые мортиры, один 1/4 пудовый единорог и 3-х фунтовый горный единорог. Гарнизон был достаточно снабжен боевыми припасами, но провианту было мало.

28 октября скопище Кибит-Магомы, в числе 5,000 человек, при 2-х орудиях, заняло прибрежные Кикунинские высоты и самое селение Гергебиль.

Утром 29-го числа были заметны передвижения в стане неприятеля, а в полдень того же дня значительные толпы пеших мюридов бросились на оба форта, но были тотчас же опрокинуты картечным огнем Верхнего и Нижнего укреплений. За эту дерзкую попытку горцы понесли значительный урон; [320] успех же их ограничился отбитием пасшегося вблизи укреплений рогатого скота.

К вечеру 29-го октября неприятель, окружив укрепление пикетами, расположился в гергебильских садах, командующих Верхним укреплением.

Между тем, при первом известии о движении неприятельских скопищ к Гергебилю, жители Цудахарского общества вышли поголовно на границы своих земель, чтоб прикрыть их от грабежа мюридов. Но едва только Кибит-Магома показался на Кикунинских высотах, как Цудахарцы, испугавшись многочисленности его скопища, стали понемногу ему передаваться. К 30-му числу их собралось в неприятельском лагере более 500 человек.

По заведенному порядку, утром 30 октября, 7-я егерская рота, занимавшая Верхнее укрепление, выслала команду за водой; но команда эта, встреченная огнем самих жителей Гергебиля, принуждена была отступить поспешно к Нижнему укреплению; оттуда крытый ход еще позволял спускаться к реке. В этот день неприятель не предпринимал ничего, но в ночь на 31-е число он успел обложить оба форта завалами и устроить батарею, а с рассветом открыл по укреплению частый ружейный и артиллерийский огонь.

Несколько смельчаков засели у самых кухонь, чтобы не дозволить солдатам брать воду и варить пищу. По распоряжению воинского начальника майора Шаганова собралось около поручика Щедро сотня охотников; быстро сделана вылазка, неприятель прогнан из прибрежных завалов, которые тотчас были разрушены, и гарнизон набрал воды на двое суток. Вылазка эта была так удачно и благоразумно направлена, что напавшие имели не более 5-ти человек раненых нижних чинов и 1-го обер-офицера, между тем как около 30-ти мюридов заколоты штыками и трупы их остались на месте.

Продолжавшийся во весь этот день беспрерывный огонь значительно утомил гарнизон, потерявший 32 человека убитыми и ранеными; но мужество и хладнокровие майора Шаганова, капитана Гарина и других офицеров поддерживало подчиненных.

Неприятель также понес значительные потери преимущественно от картечного огня Верхнего укрепления; ружейный [321] огонь из бойниц был не менее удачен, в чем сознавался впоследствии и сам неприятель.

К ночи огонь стих.

1 ноября, в полдень, огромные толпы пехоты и конницы, под предводительством самого Шамиля, покрыли высоты по обе стороны Кикунинской дороги и быстро спустились к Гергебилю. Появление их было сигналом к общей атаке. Новоприбывшие мюриды и пехота Кибит-Магомы, предшествуемая Цудахарцами, бросились на оба укрепления. Храбрые Тифлисцы, руководимые распорядительностью и мужеством своих офицеров, скоро отбросили назад и эту атакующую массу.

Тогда опять закипел огнестрельный бой, огласивший грозным эхом все ущелье на несколько верст. С высоты, Гергебильское укрепление казалось чем-то вроде гнезда ласточки, окруженное черными тучами неприятеля. Неумолкаемый гром орудий, суета и движения неприятеля, освещенного бивуачными огнями, открывали картину величественную, заставлявшую содрогаться наиболее испытанных воинов.

Сбор огромных сил под Гергебилем (у неприятеля в это время было свыше 10,000 пехоты и конницы при 4-х орудиях), которые Шамиль с умыслом развивал, чтоб еще более подействовать на воображение покорного нам населения, возымели свое действие. Цудахарцы окончательно отложились, а Акушинцы стояли в сборе при селении Леваши и по-видимому ждали только развязки дела, чтоб окончательно избрать ту или другую сторону. Это явное восстание одних, двухсмысленное поведение других, совершенно нарушило связь Северного Дагестана с Южным и князю Аргутинскому не было возможности двинуться по землям восставших обществ на помощь Гергебилю, особенно имея столь незначительный отряд.

Со своей стороны, Шамиль, видя невозможность взять открытою силою слабых и даже ничтожных стенок, защищаемых горстью солдат, и понеся значительную убыль в людях, приказал рубить гергебильские сады, долженствующие доставить ему материал для более правильной осады. Горцы имеют свою особую систему осады: вместо траншей и подступов, выемка которых на местности каменистой почти невозможна и притом требует специально приготовленных рабочих (сапер), горцы употребляют дрова. Сложив их на манер бруствера, они, посредством ловкого перекидыванья поленьев с внутренней [322] крутости на наружную, подвигают постепенно эти дровяные бруствера к укреплению, и подойдя таким образом на близкое расстояние, или бросаются на приступ, или действием огня понемногу ослабляют гарнизон. Идея подвижных брустверов отчасти напоминает наши прежние гуляй-городки, употреблявшиеся при осадах в допетровский период военного искусства.

Сверх этого, заготовлялись бревенчатые щиты с бойницами для стрелков и фашины для перехода через ров.

Этот род остроумной и, вместе с тем, почти правильной осады явно обнаруживал решимость неприятеля овладеть во что бы то ни стало укреплением. Беспрерывно прибывающие новые толпы горцев еще более подтверждали в том.

В то время, как силы и средства неприятеля умножались с часу на час, гарнизон гергебильский видимо ослабевал, исключая нравственной силы, которая ни на минуту не оставляла горсть Русских до конца отчаянной обороны. Пятидневный, беспрерывный бой утомил защитников Гергебиля, терявших ежедневно от 30 до 35 человек.

Стены Верхнего укрепления были пробиты во многих местах ядрами, а на месте батареи осталась одна груда камня, несмотря на усиленные в течение ночи исправления. Вследствие этого на общем совете положено было оставить Верхнее укрепление, но оставить с честью, дав горцам жестокий урок.

Предположено было устроить там мины. Мысль эта была единодушно принята и выполнение ее поручено подпоручику гарнизонной артиллерии Федорову и поручику Щедро. Они, под наблюдением майора Шаганова, закопали четыре пудовых бочонка под офицерским флигелем и казармою, сшили из брезента сосис в 48 аршин длиною и провели его за стену укрепления, устроив крытое помещение для унтер-офицеров Чаевского, Неверова и рядового Семенова, пожертвовавших собою для приведения в исполнение предположенного намерения.

К вечеру 2-го ноября мины были готовы; неприятель, занятый перестрелкой и заготовлением фашин, не заметил работ гарнизона.

Ночью на 3-е число, единорог, мортиры и имущество 7-й роты были перенесены в Нижнее укрепление. Унтер-офицер Знобищев, с шестью рядовыми, остался маскировать отступление роты перед многочисленным неприятелем. Перед самым [323] рассветом, форт был оставлен и в нескольких шагах от него находились вызвавшиеся поджечь мины: Чаевский, Неверов и Семенов.

Доведенный до исступления мужественною обороною гарнизона, неприятель, заметив тишину в Верхнем укреплении, забросал поспешно ров фашинами, вбежал на стены и не видя там никого, бросился в казармы и офицерские флигеля искать добычи. В короткое время вся внутренность укрепления наполнилась толпами неприятеля.

В эту самую минуту был сообщен огонь минам; раздался страшный треск и груды земли и каменьев, вместе с обезображенными трупами мюридов, полетели на воздух.

Когда рассеялось облако пыли и дыма, более трехсот неприятельских тел покрывали гергебильские террасы; некоторые из них силою взрыва были отброшены на значительное расстояние.

То была последняя месть неприятелю со стороны доблестных защитников, которые, переходя в Нижнее укрепление, понимали, что без посторонней помощи им уже не было надежды к спасению.

Чаевский, Неверов и Семенов жизнью заплатили за свое геройское самоотвержение.

Потеряв в один момент и неожиданно огромное число людей, горцы с ожесточением атаковали Нижнее укрепление и преимущественно тот фас, где поместилась 7-я егерская рота.

Здесь сто сорок штыков, предводимые Гариным, поддержанные картечью из двух орудий, по-прежнему отразили мюридов. Всю ночь на 4-е число гарнизон исправлял стены и батареи, горцы вязали фашины.

4-го числа неприятель громил Нижнее укрепление со своих батарей и в то же время постепенно приближал к укреплению свои подвижные бруствера из поленьев, щитов и фашин. Действие неприятельского огня было губительно для гарнизона; не ограничиваясь этим, мюриды, собираясь позади щитов в кучки, бросались по временам на стенки укрепления, но всякий раз были сбрасываемы штыками в ров.

Число убитых и раненых с нашей стороны значительно умножалось. Гарнизон делался ничтожнее силами, но не упадал духом и о сдаче не думал; напротив того, все клялись лучше умереть, защищаясь до последнего. [324]

Около 4-х часов пополудни, солдаты увидели на Аймакинских высотах своих товарищей. Это был Дагестанский отряд. Надежда на спасение мелькнула в сердцах храбрых воинов, но увы! то было напрасно. Обстоятельства края и причины, которые мы сейчас объясним, воспрепятствовали генералу Гурко спасти Гергебиль.

Мы оставили командующего войсками Кавказской линии и Черномории с двумя батальонами на пути к Темир-Хан-Шуре, куда он спешил, призываемый новыми тревожными сведениями насчет Дагестана.

31-го октября он прибыл в Темир-Хан-Шуру, а 1-го ноября получены следующие известия: 1) от командующего батальоном в Аймаках, что Гергебильское укрепление тесно блокируется пятитысячною неприятельскою партиею; у Кибит-Магомы два орудия, 1,000 человек мюридов заняли верхнюю дорогу из Аймаков к Гергебилю, а 500 человек охраняют выход из Аймакинского ущелья, и 2) от шамхала, что Шамиль прибыл в Ашильту и оттуда намерен через Цатаних и Араканы вторгнуться в шамхальские и мехтулинские владения. Эти известия заставили генерала Гурко с батальонами, бывшими под рукой, двинуться к Оглам, откуда он мог, сообразно обстоятельствам, направиться и к Гергебилю и к Араканам. Оба эти пункта были равно важны для нас, как открывающие неприятелю вход на плоскость (Из Араканов через Шеншерек открывается свободная дорога на Ахкент, Оглы, Апши, а урочищем Гаркас на Дженгутай и далее.), и хотя доступы к ним были одинаково трудны (В Араканы с Шеншерека дорога идет сначала по ущелью, постепенно суживающемуся, а потом лестницею, иссеченной в скале, сходит к самому селению, прижатому к хребту Гаркаса.), но представлялась возможность достигнуть: первого через содействие Самурского отряда, а последнего через содействие Араканцев, в течение десяти лет отличавшихся постоянною преданностью к нам. Таким образом, 1-го ноября, в селение Оглы были направлены: один батальон Апшеронского и 2-й батальон Тифлисского полков, при 5-ти горных единорогах; 3-му батальону Навагинского полка, находившемуся в Зырянах для конвоирования транспортов в Хунзах, приказано было следовать прямо через Дженгутай в Оглы, оставив в Ирганае одну роту, для прикрытия селения и дороги к Бурундук-Кале. [325]

В Темир-Хан-Шуре оставался еще один (последний) Апшеронский батальон и рота 4-го Кабардинского батальона. Двум ротам этого батальона, занимавшим Зубут, приказано было возвратиться в Темир-Хан-Шуру, куда они прибыли только 3-го ноября. 3-й батальон Его Светлости полка тоже предписано было направить немедленно к Темир-Хан-Шуре; но начальник Сулакской линии, подполковник Евдокимов, угрожаемый сборами в Чечне, просил разрешения оставить на Сулаке по крайней мере две роты этого батальона, а третью роту (4-ю гренадерскую) возвратил в Темир-Хан-Шуру, куда она прибыла 5-го ноября.

В то же время командующий войсками Кавказской линии и Черномории обратился к князю Аргутинскому с просьбою о содействии Гергебилю; но, как мы видели, волнение Цудахарского общества препятствовало малочисленному Самурскому отряду отважиться на это движение.

3-го ноября сосредоточились в Оглах сводный Апшеронского, 2-й Тифлисского и три роты 3-го батальона Навагинского полков, при 5-ти орудиях и трех сотнях шамхальской милиции. Здесь генерал Гурко получил сведения, что скопище от Ашильтов уже прибыло к Гергебилю и что огромные неприятельские силы, под предводительством Шамиля, осадили наше укрепление.

Желая выручить Гергебильский гарнизон, командующий войсками решился с этими силами приблизиться к атакованному пункту, надеясь на содействие отряда князя Аргутинского.

К Гергебилю, как нам известно, вели три дороги: одна по Аймакинскому ущелью, прорезывающему высокий кутешинский хребет, а две другие через хребет вправо и влево от ущелья. Первая дорога была лучшей между Аймаками и Гергебилем, но по этому пути нельзя пройти и многочисленному отряду, если выход из ущелья занят неприятелем; там несколько десятков людей могут остановить тысячи. Вправо от Аймакинского ущелья ведет через гору тропинка, едва доступная для пеших, а влево другая тропинка, несколько удобнее первой. По последней можно проводить лошадей, а с усилием и горные орудия. Подъем продолжителен и труден, но спуск к Гергебилю несравненно продолжительнее и труднее подъема. Тропинка извивается по крутым косогорам, спускается в глубокие овраги, проходит в теснинах между [326] отрогами Кутишинского хребта, усеянных оторвавшимися каменьями огромной величины, и, сделав несколько поворотов с уступа на уступ, до подножия хребта, близ которого лежит Гергебиль, напротив выхода из Аймакинского ущелья.

Генерал Гурко избрал последний путь для следования к Гергебилю, как дававший возможность сблизиться с Самурским отрядом, в случае движения его вниз по Казикумухской Койсу.

В ночь на 4-е ноября отряд выступил из Оглов к Аймакам. Здесь к нему присоединились две роты от Апшеронского батальона, а другие две роты, при горном орудии, нельзя было оттуда вывести потому, что между жителями селения уже обнаруживалось волнение и роты эти должны были не только удерживать их в повиновении, но и охранять выход из Аймакинского ущелья, в который легко мог проникнуть неприятель. Таким образом, собранный отряд состоял из трех батальонов и одной роты при пяти горных единорогах; численность его, включая унтер-офицеров, не превышала 1600 штыков.

В полдень 4-го ноября отряд достигнул вершины хребта, откуда было видно укрепление. Верхнего укрепления уже не существовало; нижнее, атакованное всеми силами неприятеля, мужественно защищалось.

С высоты перевала генералу Гурко открылись все затруднения, которые он мог встретить при движении по Гергебильскому спуску, сильно занятому неприятельскими завалами. Имея всего 1600 штыков, было опасно форсировать позицию многочисленного неприятеля, и к которой вели такие трудные доступы. В случае неудачи, отряд неминуемо погибнул бы и притом без всякой пользы для осажденных. В таких обстоятельствах, генералу Гурко предстояло одно, это решиться пожертвовать гарнизоном для спасения единственного и последнего резерва Северного Дагестана, от существования которого зависело сохранение Аварского отряда и самой Темир-Хан-Шуры. Однако, не желая принять на себя всю ответственность в столь важных обстоятельствах, он собрал военный совет. Все участвовавшие в совете, за исключением полковника Ковалевского, единогласно объявили совершенную невозможность спуститься с хребта и видели в попытке к освобождению укрепления неизбежную и бесполезную гибель всего [327] отряда, следствием которой было бы уничтожение нашего владычества в Дагестане. Мнение совета окончательно заставило командующего войсками отказаться от движения к Гергебилю с имевшимися в его распоряжение силами и предоставить укрепление собственной обороне.

Решившись не идти к Гергебилю, генерал Гурко спустился однако с главной высоты и стал лагерем несколько ниже, чтобы видеть, что предпримет неприятель при появлении наших войск. Чувствуя свою силу и хорошо понимая невыгоды для нас местности, Шамиль продолжал канонировать укрепление, два раза в виду отряда посылал свои скопища на приступ и только отделил часть их на подкрепление мюридам, занимавшим гребни высот и завалы вдоль спуска с хребта.

Только в случае движения Самурского отряда вниз по Койсу предстояла возможность Дагестанскому отряду действовать наступательно, а потому генерал Гурко еще раз отнесся к князю Аргутинскому с просьбою о содействии. На прибытие из Аварии трех батальонов подполковника Пассека, он не надеялся, потому что кратчайший путь от Хунзаха к Гергебилю находился в руках неприятеля, занимавшего крепкое по местоположению селение Кикуны. Впрочем, если бы Пассек решился туда двинуться, он мог избрать другие два пути, именно от Гоцатля на Мали (между этими пунктами имелся весьма удобо-проходимый брод через Аварскую Койсу), или более удобнейшею дорогою через Карадагский мост. Как от Мали, так и от Карадагского моста пролегает несколько удобных путей целиком через горы Ибута и выводит на отвесный гребень левого берега Казикумухской Койсу, между гергебильским укреплением и Кикунами, где ныне находится неприятельское укрепление Улли-Кала. Отсюда, не переходя Койсу, можно было одним действием артиллерии рассеять неприятеля, так как Улли-Калинская позиция совершенно командует над окрестностями Гергебиля.

Впрочем, об этом в делах не сохранилось никакой переписки, а следовательно причины, побудившие подполковника Пассека оставаться спокойным зрителем гергебильских событий, унесены им в могилу.

4-го и 5-го ноября Дагестанский отряд простоял на Кутишинском хребте в ожидании Самурского отряда; но 5-го, перед вечером, генерал Гурко получил рапорт от князя [328] Аргутинского (Вот сущность донесений генерал-майора князя Аргутинского, объясняющих его бездействие во время осады Гергебиля Шамилем:

4) Князь Аргутинский, генералу Гурко от 4-го ноября. В настоящую минуту, я имею только 2,000 Казикумухской милиции на границах Цудахарского общества, а все регулярные войска расположены в долине Самура, для поправления после трудного похода в Аварию. Я сделал распоряжение о сборе их к Кумуху, куда они прибудут не раньше шести дней. Отряд, таким образом собранный, будет состоять из трех слабых батальонов при пяти горных единорогах. С этим, что я могу предпринять? По полученным мною сведениям, войска, направленные из Закавказья на подкрепление Самурского отряда, а именно: 4 батальона Мингрельского полка прибывают в долину Самура 18-го ноября, три роты Тифлисского 20-го ноября, а две роты Эриванского только 26-го ноября. С ними я еще могу действовать самостоятельно.), доносившего, что по случаю нахождения войск на Самуре, он не может двинуться к Гергебилю раньше шести дней, и то с тремя весьма слабыми батальонами. Вместе с этим получено было достоверное сведение об измене Акушинского кадия, о восстании Мехтулы и волнении Шамхальцев.

При таких обстоятельствах, командующий войсками Кавказской линии и Черномории не мог оставаться на спуске к Гергебилю, а потому в ночь на 6-е ноября отступил на Аймакинские высоты (между Ахкентом и Аймаками). Взбунтовавшиеся Акушинцы настигли арьергард его отряда, но были рассеяны картечью и бежали в беспорядке, унеся значительное [329] число своих раненых. Это было достойным возмездием изменникам.

Акушинцы со времени Ермоловского погрома и до сей минуты оставались нам верными; но теперь, увлеченные всеобщим коловоротом неслыханных событий, они поколебались и вступили в сношения с Шамилем, еще за два дня до прибытия отряда генерала Гурко на Кутишинский хребет. Шамиль, по своему обыкновению, задержал посланных к нему для переговоров сына Акушинского кадия и детей важнейших лиц Акуши, чем и принудил все еще колебавшийся народ окончательно перейти на его сторону.

С Аймакинских высот генерал Гурко не решился возвращаться в Темир-Хан-Шуру прежним путем, т. е. на Оглы и Дженгутай, по причине волнения Мехтулинского ханства, в чем его убедили бывшие при отряде Мехтулинцы и Шамхальцы, которые в наших глазах передавались неприятелю.

На этом основании, отряд, 6-го ноября, выступил более безопасным путем через урочище Гаркас, преследуемый на всем переходе жителями верхних деревень Мехтулинского ханства. К вечеру войска прибыли на Гаркас, имея ранеными двух обер-офицеров и 6 нижних чинов; неприятель потерял одними убитыми 10 человек, что было видно по числу ружей, подобранных солдатами. На Гаркасе была сделана дневка, необходимая как для отдыха войск, так и для отдания необходимых распоряжений к сосредоточению рассеянных сил Северного Дагестана.

Но обратимся к Гергебилю.

Уже 4—го ноября в Нижнем укреплении были пробиты две бреши, как о том писал генерал Гурко князю Аргутинскому. 5-го, 6-го и 7-го чисел неприятель поддерживал огонь из орудий с прежним постоянством, подступы его подвигались ближе и ближе, а действия неприятельских стрелков ослабляли мало по малу гарнизон.

8-го ноября, в десять часов утра, когда защитников оставалось не более 50 человек, толпы мюридов наводнили разбитую вдребезги крепость, пройдя в нее по трупам своих собратий, положенных изнуренными боем и голодом Тифлисцами. Весь гарнизон был истреблен; исключая нескольких нижних чинов, штабс-капитана фон-Платена и поручика [330] Щедро. Последнего спасли жители Ахальчи, у которых он стоял в селении с ротою более года; они его передали в Чиркат, откуда он вскоре был выменен на одного мюрида.

По показаниям, отобранным у чохского выходца, и по сведениям, доставленным лазутчиками, против Гергебиля была собраны люди из 124-х магалов (округов), всего до 10,000 человек, и в каждом магале была потеря, простирающаяся в общем итоге более 1,000 человек убитыми и ранеными. Так кончилась 12-ти дневная осада Гергебиля.

Падение Гергебиля было сигналом к восстанию койсубулинских деревень, лежащих по правому берегу Аварской Койсу; в числе их были и Араканы, отличавшиеся десятилетнею преданностью. Араканский кадий Гассан-Хаджио, не имея возможности удержать управляемое им селение в границах повиновения, бежал в Темир-Хан-Шуру; но на дороге был убит Ирганаевцами.

Потеря Гергебиля и измена койсубулинских деревень ставила Аварский отряд в крайне опасное положение, поэтому первою заботою командующего войсками кавказской линии и Черномории, по прибытии на урочище Гаркас, было отдать приказание об очищении Хунзаха и Балакан. Пораженный не оправдавшимися расчетами, генерал Гурко писал генералу Клугенау от 7-го ноября: «Вы уверяли меня, что занятие Хунзаха удерживает в повиновении общества по правую сторону Аварской Койсу, между тем на деле ничего этого не оправдалось: Гергебиль осажден, Цудахарцы, Акушинцы и Мехтулинцы бунтуют, а в Аварии пропадает даром четыре батальона. Прикажите подполковнику Пассеку скрытно очистить Хунзах».

Вследствие этого, генерал Клугенау отправил (от 8-го ноября) предписание подполковнику Пассеку отступить из Аварии, присоединив к себе батальон, расположенный в Балаканах, и срыв самое укрепление. В свое время мы увидим, каким образом совершилось это отступление, составляющее в свою очередь отдельный, славный эпизод 1843-го года, а теперь обратимся к дальнейшим распоряжениям генерала Гурко.

Вместе с очищением Аварии приказано было вывести гарнизон из Гимр, так как он не мог там держаться без содействия жителей; для обеспечения же следования от Гимр до вершины Каранаевского подъема, приказано было взять аманатов из лучших семейств селения. Гарнизон Низового укрепления, состоявший из роты Грузинского линейного №12-го батальона и взвода 5-й егерской роты Кабардинского полка (под прикрытием которого были посланы туда из Темир-Хан-Шуры черводарский и конно-вьючный транспорт) был усилен 4-ю гренадерскою ротою Его Светлости полка, отправленного туда 7-го ноября.

По окончании этих распоряжений, командующий войсками Кавказской линии и Черномории выступил с урочища Гаркаса в Темир-Хан-Шуру, куда и прибыл 8-го ноября (Вместе с отрядом возвратились в Темир-Хан-Шуру и части Грузинского линейного №14-го батальона, находившиеся на урочище Гаркасе и в Больших Казанищах.). При проходе отряда через сел. Бол. и Мал. Казанищи, хотя жители и не действовали неприязненно, однако открыто говорили, что не будут защищаться против Шамиля. Шамхал три раза собирал старшин и почетных узденей и через них увещевал народ дать отпор Шамилю, но увещания его остались без последствий и сам он принужден был удалиться в Темир-Хан-Шуру.

9-го ноября прибыл благополучно в Темир-Хан-Шуру гарнизон Гимринского укрепления. К сожалению, гарнизон не мог привезти с собою бывшего с ним орудия, по причине чрезвычайно трудного подъема на Каранай; но оно испорчено сколько было возможно, а заряды брошены в воду. Воинский начальник не нашел нужным для обеспечения следования брать аманатов, потому что Гимринцы ласково расстались с бывшими их постояльцами и провожали солдат почти до самого Караная.

По случаю обнаружившихся волнений в присулакских селениях Чир-Юрт, Султан-Янгиюрт и Чонт-ауле, приказано было их очистить, а войска сосредоточить в Казиюрте, как в пункте, обеспечивающем сообщение Темир-Хан-Шуры с линией. Охранение этого сообщения было возложено на подполковника Евдокимова.

Сообщение Темир-Хан-Шуры с Тифлисом на Дербент было прервано по случаю восстания Акушинцев, успевших захватить одну почту и казаков, находящихся на постах Буйнакском, Карабудахкентском и Гиллинском. [332]

Вмести с распоряжением об очищении Сулакской линии, дано разрешение воинскому начальнику Озенского поста оставить занимаемый им пост и следовать, если обстоятельства дозволят, с командою (состоявшею из 62 человек), в укрепление Казиюртовское. Подполковнику Евдокимову по сосредоточении войск приказано было двинуться в Низовое и забрать находящиеся там транспорты конно-вьючный и черводарский; но он, как увидим ниже, не мог успеть исполнить это приказания.

По приведении в исполнение этих распоряжений, войска Северного Дагестана сгруппировались следующим образом:

В Темир-Хан-Шуре.

Весь Апшеронский полк, за исключением двух слабых рот, находившихся в откомандировке.

2-й батальон Тифлисского полка.

Три роты 3-го батальона Навагинского полка.

2 роты 4-го батальона Кабардинского полка.

Одна рота Грузинского линейного №14-го батальона.

Команды от частей, расположенных на других пунктах.

Шесть горных и четыре легких орудия, кроме гарнизонной артиллерии.

Две с половиною сотни казаков (Перед возвращением отряда генерала Гурко в Темир-Хан-Шуру, подполковнику Евдокимову предписывалось выслать туда две сотни казаков, одну Ставропольского полка, другую уральского войска, необходимых для содержания пикетов и разъездов, которые и прибыли по назначению 9-го ноября.).

В Евгеньевском укреплении.

Грузинский линейный №13-го батальон и одна рота 4-го батальона Кабардинского полка.

От гарнизона Евгеньевского укрепления назначались караулы для занятия башен, устроенных в Зубуте и Чиркее.

В Миатлинском блокгаузе.

Одна рота Апшеронского полка и 80 человек от Грузинского линейного №13-го батальона. [333]

В Казиюрте.

Две роты сводного батальона Его Светлости, 1 батальон Кабардинского полков, три роты Грузинского линейного №12-го батальона, взвод Апшеронского полка (прибывший с Озени), пять сотен казаков и четыре легких орудия, исключая гарнизонной артиллерии.

В Низовом укреплении.

4-я гренадерская рота Его Светлости, взвод 4 батальона Кабардинского полков и рота женатых Грузинского линейного №12 батальона.

В Нагорном Дагестане находились следующие войска:

В Хунзахе.

1-й батальон Его Светлости, 3-го Кабардинского и 2-го Куринского полков при 6-ти горных единорогах.

В цитадели две роты Грузинского линейного №14-го батальона.

В Балаканском укреплении.

2-й батальон Его Светлости полка, два легких орудия, горный единорог и две мортирки.

Рота Грузинского линейного №14-го батальона, рота 3-го батальона Навагинского полка (прибывшая туда из Ирганая), и 30 человек Апшеронского полка.

От гарнизона Зырянского укрепления было отделено 25 рядовых, три унтер-офицера для занятия Бурундук-кальской башни.

По овладении Гергебильским укреплением, Шамиль тотчас же направил конные партии мюридов, вместе с Акушинцами, на сообщение между Шурою и Дербентом. Акушинские стада поступили под охрану мюридов и служили Шамилю, вместе со взятыми аманатами, залогом в верности первых. Это обыкновенная политика Шамиля: теперь Акушинцам трудно было ему изменить; при малейшей попытке к этому, они теряли стада, единственное свое богатство, а лучшие и наиболее влиятельные из них уздени — своих детей. [334]

Заняв Гергебиль частью своей пехоты, Шамиль перешел в Дженгутай, а Акушинского кадия двинул к Таркам. 11-го ноября Шамиль прибыл в Бол. Казанищи. Шамхальцы приняли его торжественно и в знак радости стреляли из ружей. С прибытием его туда, сообщение Темир-Хан-Шуры было совершенно прервано, даже с ближайшими к ней деревнями. Шамиль уверял народ, что Русских почти не существует и что он непременно проложит себе путь в Мекку. Более 1000 человек Шамхальцев надели белые мюридские чалмы.

Вместе с тем, волнения обнаружились в окрестностях Дербента, в Кайтаге и Табасарани; но Самурский округ, Казикумух и Кюринское ханство оставались пока спокойными. Самурский округ не имел выгод передаваться мюридам, потому что, без нашей помощи, он не мог существовать. Местность его так сурова, что ежегодно собираемого жителями хлеба едва хватает на три месяца; остальные 9 месяцев жители прокармливают себя заработками, для которых отправляются в Дербент, Кубу и преимущественно в Шемаху. Следовательно, если б жители Самурского округа когда-нибудь и имели попытку нам изменить, они были бы поставлены в необходимость умереть с голоду.

Кюринское ханство по условиям местности и по направлению жителей совершенно нам покорно. Земли их обработанные, цветущие, лежат почти на плоскости, жители мирны, трудолюбивы и зажиточны, следовательно не захотят иметь дело с мюридами, которые их бы тотчас разорили. Об нынешнем Кубинском уезде и говорить нечего; он ничего не имеет общего с горцами. Ненадежнее всех было Казикумухское ханство; но правительница его, старая ханша, и помощник ее Абдурахман-бек были искренно нам преданы и понимали свои выгоды, пребывая в добром с нами согласии.

Еще тотчас же по прибытии к Гергебилю, Шамиль послал воззвания в Кайтаг, Табасарань, Сюргу и Кубачи; но прокламации эти не достигли успеха и вызвали только несколько разбойничьих шаек на Дербентскую дорогу. Южная Табасарань оставалась спокойною; Верхняя Табасарань, Кайтаг и Сюрга хотя и имели много беспокойных людей, но волнения их еще не были так опасны. Начальник Дербентского округа генерал-майор Тараканов, встревоженный свершающимися событиями, обратился к князю Аргутинскому, с просьбою усилить [335] батальоном гарнизон в Дербенте и вместе с тем предлагал перевести гарнизон Хазринского укрепления в Ахты или в Тифлисское укрепление, где бы он был в большей безопасности, но князь Аргутинский отвечал ему на это (от 13-го ноября) следующее: «Не время еще выводить Хазринский гарнизон в Ахты или в Тифлисское укрепление; опасность от нас еще далека, а эта мера встревожила бы преданных нам жителей по Самуру; в Дербент не могу уделить батальона на том основании, что пока мой отряд еще не разбит, ему не угрожает равно никакой опасности, а раздроблять войска считаю вредным».

К 10-му ноября Самурский отряд постепенно стягивался к Кумуху; ожидаемые подкрепления из Закавказья могли прибыть туда только в последних числах ноября и даже в начале декабря. Князь Аргутинский доносил корпусному командиру от 16-го ноября: Хотя теперь мне бы и удобнее действовать в Северный Дагестан от Самура через Дербент; но как уже было сделано распоряжение о сборе отряда к Кумуху, то не хочу обратным движением тревожить народ.»

Таково было положение Южного Дагестана во время занятия Шамилем шамхальства и Мехтулинских владений.

Заняв позицию непосредственно против отряда Северного Дагестана, удалившегося в Темир-Хан-Шуру, зная, что князь Аргутинский не может поспешить к нему на выручку по случаю восстания главных обществ Среднего Дагестана — Акуши и Цудахара, Шамиль принял все меры, чтобы Аварский отряд не мог выйти на плоскость и для этого приказал Хаджи-Мурату, с наибами Гидатлинским и Карахским, занять позицию для наблюдения за отрядом подполковника Пассека.

Не решаясь атаковать Темир-Хан-Шуру, где он мог встретить энергическое сопротивление, Шамиль, как мы видели, направил часть скопищ на ее сообщение с морем. Истребив в Низовом укреплении источник всех жизненных потребностей, он надеялся взять Шуру голодом. Генерала Фрейтага Шамиль надеялся удержать сборами в Чечне, — но сделал, как увидим впоследствии, большую ошибку, притянув к себе Шуаиба-муллу и тем развязав Фрейтагу руки.

Во времена существования кр. Бурной, в Низовом находились все хозяйственные заведения гарнизона. Это место было обрыто канавой и обнесено незначительным бруствером, без [336] фланговой обороны. С упразднением Бурной, гарнизон был переведен на низ; для помещения его устроили довольно обширный форштат, который также окопали рвом и оградили бруствером; он то и получил название Низового укрепления; а место прежних хозяйственных заведений назвали цитаделью.

Итак Низовое состояло из двух частей: собственно цитадели, где был склад провианта, и форштата для помещения гарнизона, состоявшего из женатых солдат. В форштат, раскинутом у подошвы горы, не было возможности защищаться, а потому весь гарнизон, при первом появлении неприятеля, перешел в цитадель, бруствер которой поспешили одеть колючкой. В укреплении было пять чугунных орудий, из коих три валялись без лафетов; но наши солдаты ухитрились поместить их на треноги из чурбанов и они кое-как действовали в продолжение осады.

Вот место, на котором было сложено около 10,000 четвертей муки и которому суждено было с 300 человек гарнизона выдержать восьмидневную осаду против шести-тысячной толпы.

Еще 8-го ноября неприятель показался на высотах близ Тарков, а в ночь с 9-е на 10-е истребил караул на таркинском рейде (состоявший из 15 человек), сжег провиант и все что было на берегу, уничтожил туралинскую ватагу и разграбил купеческий транспорт в 200 повозок. При этом принимали деятельное участие жители Тарков, измена которых воспрепятствовала отправить транспорт с провиантом в Темир-Хан-Шуру.

Штабс-капитаны: Его Светлости полка Бибанов и Кабардинского — Болотников, которым общий совет офицеров поручил защиту укрепления, начали изыскивать средства выдержать продолжительную осаду и убедившись, что они не в силах защитить все укрепление, решились оставить форштат и запереться в цитадели.

11-го ноября все имущество перенесли в цитадель; приказано было все ближайшие к ней строения начинить сеном, с тем, чтобы вечером, сняв передовые посты, зажечь форштат, поднять мост и ожидать нападения.

Цитадель обнимала не более 200 квадратных сажен и на это пространство было введено лошадей и разного рогатого скота около 1500 голов, когда уже в ней находилось около [337] 10,000 четвертей казенного провианта и помещалось 856 лиц (Там поместилось: 11 офицеров, 531 солдат, 3 купца, 42 молокана, 5 черводаров, 128 женщин и 76 детей.) разного звания, пола и возраста. Чрезвычайная теснота поставила в необходимость выгнать лошадей и рогатый скот обратно на форштат, но с условием разместить его в самом близком расстоянии от цитадели, чтобы их не иначе можно было взять, как под огнем орудий.

10-го ноября неприятель в значительных силах обложил укрепление, однако не решился штурмовать, а ограничивался одною ружейною пальбою, не причинившей гарнизону никакого вреда.

11-го ноября Акушинский кадий прислал Татарина с предложением о сдаче, которому вместе с тем поручил высмотреть силы гарнизона и принятые средства к обороне.

Штабс-капитан Бибанов посадил посланного под арест, и вместе с тем приказал передовым постам зажечь форштат и отступить как можно поспешнее.

Пламя объяснило атаковавшим намерение гарнизона; они бросились толпами искать добычи на форштате и подстрекаемые жадностью, подбегали к самому рву цитадели, за что многие из них поплатились жизнью.

За час до рассвета стрельба из ружей умолкла и только отдаленный крик мюридов показывал, что они делят богатую добычу; им достались в руки весь скот и все лошади, находившиеся вне цитадели.

12-го на рассвете неприятель стал сходиться на форштат и устраивать там завалы и батареи; в этих работах прошли весь день и вся последующая ночь.

13-го перед вечером, мюриды, пользуясь сильным северным ветром, зажгли колючку, окружающую форштат и связывавшеюся с колючкою бруствера цитадели. Порывы ветра разносили огонь по разным направлениям и густой дым объял половину цитадели, которая, имея узкий и неглубокий ров, легко бы была взята неприятелем, если б лишилась своей колючки. Обстоятельство это могло сделаться гибельным для гарнизона, а потому Бибанов послал 10 человек охотников, которые, спустившись в ров, перерубили колючку шагах в [338] 15-ти от цитадели, выбросили ее за контр-эскарп, а вырубленное место залили водою.

Неприятель, заметив, что огонь уже приближался к укреплению и полагая гарнизон его занятым тушением пожара, бросился в больших массах на приступ с четырех сторон; но был отбит на всех фасах с значительным для себя уроном.

С 13-го по 19-е ноября огонь не умолкал ни с той, ни с другой стороны. Чтобы несколько прикрыть себя от выстрелов, гарнизон обложил крону бруствера кулями в два ряда. С своей стороны неприятель делал апроши из дров и пробив амбразуру в оставленной на форштате церкви, отстоящей от рва цитадели на 30 сажен, ввез туда орудие, а другое расположил недалеко от этого места. При этой осаде неприятель, с обыкновенною своею находчивостью, пользовался имеющимися под руками его средствами: устроил мантелеты, под прикрытием которых стрелки подползали на самое близкое расстояние к укреплению, а часть параллелей, или нечто в роде этого, была составлена из телег молоканских и солдатских, снятых с колес.

17-го ноября Акушинцы, подкрепленные тысячью мюридов, вместо обычного своего гика, с криком ура! бросились на штурм, но вновь были отбиты с большою для себя потерею. Доказательством дерзкой их атаки служило несколько тел, оставленных на самом краю контр-эскарпа.

17-го же ноября несколько нижних чинов решились совершить подвиг истинного самоотвержения. Три унтер-офицера и двое рядовых (Его Светлости полка фельдфебель Грачев, унтер-офицеры Осипов и Лебедчиков, рядовой Сераж и Куринского полка Бенецкий.) убедительно просили дозволения у штабс-капитана Бибанова подползти с разных мест к неприятельскому завалу и, подложив под него мешок с порохом, зажечь посредством станина, проведенного в цитадель. Несмотря, однако, на искреннее их желание, Бибанов принужден был им отказать, приняв во внимание, что завал находился еще в 80 шагах и, следовательно, это предприятие не могло быть совершено с успехом.

В ночь с 18-го на 19-е ноября неприятель подвел свои апроши шагов на десять от рва и укрепление, вероятно, в скором [339] времени взлетело бы на воздух, потому что гарнизон решился умереть, но не сдаться.

В продолжение восьми дней гарнизон ни на одну минуту не терял бодрости; не только воинские чины, но все, что было в укреплении, принимало участие в обороне. Солдаты ни днем, ни ночью не отходили от валов; молоканы также стояли в рядах солдат; дети делали патроны; женщины перевязывали и смотрели за ранеными. В последние дни осады, жены гг. офицеров, опасаясь, чтобы укрепление не пало во время одного из приступов, почти все отправлялись при каждом приступе в пороховой погреб, где ожидали окончания рукопашного боя и в случае успеха неприятеля, хотели первые взорвать укрепление.

Но провидению суждено было спасти эту горсть защитников Низового, где мужество и самоотвержение сделались поровну достоянием и мужчин и женщин. 19-го числа, в два часа пополудни, раздались выстрелы со стороны Озенского поста; то был герой Кавказа, Роберт Карлович Фрейтаг, спешивший с Левого крыла на помощь Северному Дагестану. Все горе было забыто и в каждом сохранилось только чувство собственного достоинства.

Спаситель Низового укрепления, генерал Фрейтаг, узнав о сборе Чеченцев, выступил из Куринского укрепления для прикрытия нижних кумыкских деревень. Получив вслед за тем сведение об уходе Шуаиб-муллы в Дагестан и находясь недалеко от Сулака, он двинулся в Султан-Янгиюрт, куда и прибыл 16-го ноября с 1-м и 3-м батальонами Куринского полка, сводным батальоном, составленным из рот Навагинского и Кабардинского полков, восемью сотнями линейных казаков и 11-ю орудиями. В Султан-Янгиюрте присоединился к нему подполковник Евдокимов, так что у Фрейтага составился отряд из 4 1/2 батальонов, 1,400 казаков и 16 орудий.

Подполковник Евдокимов, вместе с предписанием об снятии Сулакской линии, получил также, как мы видели, предписание освободить конно-вьючный и черводарский транспорты, задержанные в Низовом укреплении изменою Таркинских жителей, и взять их в Казиюрт, навьюченные провиантом. Транспорты было удобнее и даже необходимее направить в это укрепление, во-первых потому, что путь следования представлял [340] менее опасности, и во-вторых, что войска, собранные в Казиюрте, более нуждались в продовольствии, нежели в Темир-Хан-Шуре. Но подполковник Евдокимов донес, что хотя он и получил известие об измене Таркинцев, однако, не мог в то время двинуться к Низовому укреплению, по причине сильного волнения жителей Султан-Янгиюрта, откуда не успел еще перевезти в Казиюрт даже и больных.

По сосредоточении же 12-го ноября всех сил в Казиюрте, подполковник Евдокимов двинулся 13-го ноября к Низовому укреплению. На дороге лазутчик доставил ему известие, что весь транспорт взят и осталось одно малое укрепление с гарнизоном. Вслед за тем, Озенский постовой начальник донес, что неприятель овладел уже укреплением. В Шамхал-Янгиюрте он сам видел дым к стороне Тарков и в то же время дали ему знать о прибытии партии Салатавского наиба Шамхардан-Хаджи в Султан-Янгиюрт, где ожидали и Шуаиб-муллу с Чеченцами. Последние полученные сведения заставили подполковника Евдокимова опасаться за Казиюрт, куда он и возвратился 13-го же ноября, сделав прежде распоряжение о снятии Озенского поста, гарнизон которого и присоединился к нему благополучно. Чугунное орудие, там находившееся, оставлено по той причине, что сильная грязь не дозволила везти его на повозки.

Возвратясь в Казиюрт, подполковник Евдокимов занялся первоначально обеспечением отряда фуражом и продовольствием, а 16-го ноября двинулся в Султан-Янгиюрт для наказания жителей за приглашение неприятеля. В этой деревне его застал генерал-майор Фрейтаг, под начальство которого он и поступил со своим отрядом.

Не допуская предположения, чтобы Шамиль отважился штурмовать Темир-Хан-Шуру, а вместе с тем, опасаясь за Кумыкские владения, которые, за отсутствием войск, могли взволновать 100 человек мюридов, генерал-майор Фрейтаг счел невозможным, удалиться на долгое время со всеми силами от Сулака, но только предполагал двинуться к Миатлам, чтобы уничтожить блокгауз, если он не может сопротивляться действию орудий, а гарнизон присоединить к отряду полковника Евдокимова. Но получив сведение 18-го ноября, что Низовое укрепление еще защищается, он отложил намерение идти к [341] Миатлинскому блокгаузу и решился двинуться к Низовому, чтобы спасти гарнизон.

Оставив 2 батальона и 10 орудий под начальством полковника Козловского в Султан-Янгиюрте, для прикрытия Кумыкских владений, генерал-майор Фрейтаг, с 11-ю ротами, всею кавалерией, 1,400 человек, и 6-ю орудиями, направился 18-го же ноября к Озенскому посту. По прибытии на этот пост, где отряд успел захватить 1,300 штук рогатого скота, принадлежавшего Шамхальцам, была услышана сильная канонада со стороны Низового укрепления. Заключив из этого, что гарнизон еще сопротивлялся, генерал Фрейтаг двинулся к нему на помощь 19-го ноября, отправив отбитый скот в Казиюрт, под прикрытием 200 донских казаков.

Подходя к высоте, на которой был расположен лагерь Петра Великого, генерал Фрейтаг послал для занятия его летучую команду из 60-ти казаков. Командовавший этими казаками донес, что в Низовом производится сильная канонада, и что неприятель также стреляет по укреплению из орудий.

Выдвинув всю кавалерию на гору, генерал Фрейтаг сделал три сигнальных выстрела, чтобы дать знать гарнизону о приближении помощи. Вскоре после того, неприятель огромными толпами, обратился на отряд. Когда вся подгорная дорога покрылась горцами, было сделано еще несколько выстрелов из орудий; в это же время подошла наша пехота. Генерал-майор Фрейтаг желал отвлечь неприятеля от гор и потому приказал пехоте выстроиться влево от кавалерии, но неприятель, боясь последней, не оставлял своей позиции. Тогда он приказал всей кавалерии перейти на левый фланг пехоты, оставив на правом фланге одну летучую команду. Горцы, по-видимому, обрадовались удалению кавалерии и с необыкновенною дерзостью подбегали к горсти казаков, оставленных на правом фланге; когда же последние начали понемногу отступать к пехоте, то это еще более ободрило неприятеля. Для поддержания их был послан полковник Волоцкой с тремя сотнями линейных казаков.

Между тем, по всей линии производилась сильная и удачная канонада, однако неприятель не поколебался, и значки его дерзко подскакивали к отряду.

Заметив, что полковник Волоцкой уже выстроился на правом фланге, генерал Фрейтаг приказал всем линейным [342] казакам броситься в атаку, поддержав их тремя конными орудиями, под прикрытием донского №52 полка. Полковник Волоцкой, видя, что главная часть казаков была направлена во фланг неприятеля, со своей стороны атаковал его с фронта. Атака была произведена так неожиданно и с такою стремительностью, что неприятель принужден был искать спасения в бегстве. В одну минуту на равнине не осталось ни одного человека, кроме 70-ти изрубленных трупов и трех значков. Неприятель бежал в большом беспорядке, нигде не останавливаясь, и бежал целую ночь. Трудно поверить, чтобы такой полный успех мог быть приобретен с такою ничтожною потерею с нашей стороны: всего 6 человек раненых и из них один обер-офицер.

По окончании дела, генерал Фрейтаг направился к Низовому, и приблизясь к этому укреплению, увидел, что неприятель с поспешностью выбирался из Тарков: вся гора усеяна была толпами горцев.

Осмотрев Низовое, Фрейтаг был изумлен мужественною защитою гарнизона, и с трудом отдавал себе отчет, каким образом люди могли удерживаться в подобном укреплении, и упорно сопротивляться несравненно многочисленнейшему неприятелю, в продолжении 8-ми дней.

Гарнизон был спасен; оставалось разрешить вопрос: что должно было делать с Низовым укреплением?

Предоставить дальнейшую защиту этого укрепления гарнизону, Фрейтаг счел невозможным; усилить его, значило увеличить число жертв, которые должны были бы там неминуемо погибнуть; расположиться близ Низового укрепления лагерем со всем отрядом, он счел также невозможным, потому что через это открыл бы совершенно Кумыкские владения и Кизляр, где почти вовсе не было войск. Эти соображения заставили его очистить Низовое укрепление, сжечь находившейся в нем провиант (около 10,000 четвертей), и заклепать все орудия. Порох же и снаряды он перевез в Казиюрт, куда и сам прибыл 21-го ноября.

В Казиюрте, он имел намерение дать однодневный отдых войскам, а потом отправиться 23-го ноября в Амир-Аджи-юрт, где хотел выждать прибытия маршевых батальонов и других подкреплений. Сформировав там более сильный отряд, достаточный для приобретения положительных [343] результатов, двинуться тогда в Темир-Хан-Шуру, на соединение с Дагестанским отрядом.

Уже войска готовились к выступлению из Казиюрта, как донесение полковника Козловского, что в Миатлах (Полковник Козловский сам двинулся в Миатлы с 6-ю ротами, при 5-ти орудиях; а в Султан-Янгиюрте были им оставлены для прикрытия тяжестей две роты.) слышны частые пушечные выстрелы, заставило Фрейтага немедленно направить к Миатлам всю кавалерию и два батальона пехоты, при четырех орудиях, под командою полковника Волоцкого.

Полковник Козловский, 22-го ноября, подходя к Миатлинскому блокгаузу, открыл толпы неприятельские, окружавшие, под предводительством Шахмардан-Хаджи, это укрепление со всех сторон. Не теряя времени, он устроил войска и атаковал мюридов с фронта; а воинский начальник осажденного укрепления, заметив в рядах их расстройство, напал на них с тылу. Атака эта увенчалась успехом; горцы рассеялись по оврагам и были преследованы 3 версты вверх по Сулаку.

Тогда, осмотрев укрепление, полковник Козловский нашел, что оно, будучи предоставлено собственной защите, не в состоянии долго держаться против неприятеля.

Укрепление Миатлинское состояло из двух деревянных башен, построенных по обеим сторонам Сулака, для обеспечения паромной переправы через эту реку. Недалеко от башни, лежавшей на правом берегу, находился небольшой земляной редутик, слабой профили, имевший назначение доставлять башням фланговую оборону. Позади этих построек, на высоте, в виде редута, устроен был деревянный блокгауз, обнесенный каменною стенкою, с верхом из саманного кирпича. Блокгауз вооружен был двумя легкими орудиями.

Башня, построенная на левом берегу Сулака, еще за несколько дней перед приходом полковника Козловского, была оставлена гарнизоном и сожжена неприятелем.

Гарнизон защищался в земляном редутике, в башне, находившейся на правом берегу и в деревянном блокгаузе. Верхние этажи в последних двух постройках были сильно повреждены действием неприятельского орудия. [344]

Неприятель имел на своей стороне выгоды местности, дававшей ему возможность безнаказанно наносить вред пушечными выстрелами укреплению и не допускать людей к воде.

Текст воспроизведен по изданию: Перечень последних военных событий в Дагестане. (1843 год) // Военный сборник, № 6. 1859