ОКОЛЬНИЧИЙ Н.

ПЕРЕЧЕНЬ ПОСЛЕДНИХ ВОЕННЫХ СОБЫТИЙ В ДАГЕСТАНЕ

(1843 год)

ДОСТУПЫ ВГЛУБЬ ДАГЕСТАНА

а) В Койсубулинское общество и отсюда в Гумбет и Андию. От Темир-Хан-Шуры в глубь гор имеется весьма [143] ограниченное число доступов, умножению которых препятствует сама природа.

Из них самый северный идет через селение Каранай на вершину Койсубулинского хребта; на этом расстоянии (около 30 верст) дорога по открытым, ровным местам незаметно достигает перевала, с которого вдруг раскрывается перед глазами пропасть, глубиною по отвесной линии около двух верст: это Койсубулинское ущелье. С перевала, крутыми и узкими зигзагами, начинается спуск к селению Гимрам, продолжающийся слишком на 10 верст. Гимринский спуск так труден, что даже горцы, на привычных лошадях, употребляют на проезд его не менее 3-х часов. От Гимр дорога идет по дну ущелья, переходит по Гимринскому мосту на левый берег Койсу и поднимается на Унцукульские террасы; расстояние от Гимр до Унцукуля 12 верст. От этого пункта дорога, по нижним уступам Бетлинского хребта, через селение Ашильты, достигает Чиркатского моста (23 версты), и, перейдя на левый берег Аварской Койсу, вступает в Гумбет; от Унцукуля она повсюду трудно проходима, в особенности при спуске к Койсу.

Из Койсубу в Андию дорога идет берегом Андийской Койсу, на селения Игали, Тлох, Ортоколо, Мони и Дзыло. От Ашильтов до Ортоколо 30 верст; на этом пространстве дорога камениста и представляет большие препятствия к разработке; под Ортоколо, Койсу довольно широка, но есть брод, почти всегда удобопроходимый. От Мони до Анди (14 верст) дорога подымается по руслу речки и проходит (вблизи Мони) через трудное дефиле. Вообще, при входе в Андийское общество, дорога пролегает пастбищными местами, которые в особенности хороши около селения Дзыло. Расстояние от Ашильтов до Андии 47 верст.

Из Гумбета в Андию один путь, от селения Аргуани (в 11 верстах к северо-западу от Чирката) на Мехельту, Сиок, Цилитль, Андийские ворота и Гогатль, всего до Андии 45 верст. От Аргуани до Мехельты (10 верст) дорога пролегает по скалам; от этого разработка ее здесь труднее, чем на всем пространстве. Вообще, по рассказам очевидцев, дорогу эту легко сделать удобною даже для движения арб; в отношении же военном, она имеет то неудобство, что Андийские ворота, при энергической обороне, в состоянии затруднить и даже остановить движение колонн. [144]

б) Дорога от Темир-Хан-Шуры в Аварию идет на селения Большие и Малые Казанища; в 4 1/2 верстах от малых Казанищ, дорога спускается в лесистое ущелье речки Бургани-озень и следует им до перевала через Койсубулинский хребет. От Малых Казанищ есть другой подъем на Койсубулинский хребет, несколько севернее ущелья Бургани-озень, довольно отлогий и удобный. По ту сторону перевала, дорога ущельем спускается к Бурундук-кальской башне, но за башней ущелье так суживается, что поперечная скала совершенно преграждает дальнейший путь. В 1837 году, генерал Фезе, проложивший, по окончании аварской экспедиции, эту дорогу, приказал прорвать в скале род ворот, за которыми дорога спускается к Ирганаю; если раскидать эту насыпь, то от Ирганая нет физической возможности пройти к Бурундук-кале. Здесь кстати заметить, что по Койсубулинскому хребту, между Гимринским и Бурундук-кальским спуском, нет других проходов на Койсу.

От Ирганая дорога идет на Зыряны, где для переправы через Койсу был устроен паром; от Зырянов дорога вступает в Балаканское ущелье и выходит к Моксоху; отсюда уже начинается трудный подъем на Арактау. С Арактау дорога спускается на селения Шагада, Буцру, и снова сделав перевал через Танусский хребет, выходит в Аварскую долину к Хунзаху. Расстояние от Хунзаха до Шуры 82 версты.

Другая дорога из Темир-Хан-Шуры в Аварию идет на Гергебиль. К Гергебилю можно попасть тремя путями: через Аймаки и далее Аймакинским ущельем, которое не более, как узкая трещина в скалистом хребте; с Кутишинского хребта, спустившись по узкой и извилистой горной тропинке к самому селению и, наконец, через селение Кутиши и Ходжал-махи, а отсюда вниз по Койсу. Последняя дорога кружная, но за то более удобная. От Гергебиля дорога через Чалды, Гоцатлинские высоты и Ках выходит в Аварскую долину. До Чалдов она еще довольно удобна, но здесь, по переправе через Койсу, начинается трудный и продолжительный подъем на Гоцатлинские высоты, идущий на протяжении 5-ти верст (Доступы в Аварию будут подробно рассмотрены в конце четвертой главы). [145]

в) Доступы в горы из Казикумухского ханства. Из Кумуха на Кара-Койсу есть три дороги. Первая идет на Унжугатль, Багеклю, откуда крутыми зигзагами всходит на Турчидагское плато; подъем около 5-ти верст; дорога по плато ровная. У спуска к селению Чоху дорога разделяется: одна ветвь ее идет на селения Кегер и Салты (Ныне разоренные) (спуск к обоим селениям труден) и по узкому ущелью доходит до Салтинского моста; другая ветвь спускается на Чох (довольно продолжительный, но достаточно разработанный спуск) и подножием Турчидагского хребта достигает урочища Гудул-майдана, где имеется удобо проходимый брод через Кара-Койсу. От Кара-Койсу дорога идет на Руджу и через Куядинский перевал (оставляя Гуниб-даг вправо) на селение Тилитль; от Тилитля на Аварскую Койсу ведут две тропинки, из коих одна выходит к Карадахскому мосту, другая к аварскому селению Голотлю. От Карадахского моста проходит весьма удобный подъем к селению Гоцатлю.

Вторая дорога из Кумуха идет на селение Марги, урочище Дуррагатыра, где, сделав перевал через хребет, разделяющий притоки Казикумухской и Кара-Койсу, выходит на селение Цукну, и по ущелью спускается к селению Дусреку; от Дусрека дорога всходит на возвышенный отрог Алук-дага, и пройдя по урочищу Хулдуз, спускается на селения Карануб и Кутих в Тлессерухское общество (верховья Кара-Койсу). Описанная дорога на всем расстоянии (около 65 верст) чрезвычайно трудна, по причине крутых подъемов и спусков, и может служить для прохода лишь незначительных конных команд.

Третья, дорога от Кумуха идет на селения Читурлю, Чуртахли, отсюда начинается подъем на Дукахские горы, и потом крутой спуск в Дусраратский магал. Дорога по Дусраратскому магалу, через селение Шали, и вправо на Дусрек, а влево на Арчи, делается в высшей степени затруднительною, и есть места, где подъемы проходят по лестницам, насеченным в скалах. От селения Читча дорога выходит на урочище Хуздуз, и вышеписанным путем следует в Тлессерухское общество.

г) Дороги по нагорному Дагестану. От Салтинского моста, через селение Мурада, идет дорога на Карадахский мост (13 верст); [146] отсюда левым берегом Аварской Койсу на селение Голотль, Батлух, Асса и Такита в Карату (слишком 60 верст). На означенном протяжении дорога узка, камениста и требует значительной разработки; доступы к Карате, со стороны Токиты, весьма затруднительны по причине многих удобообороняемых дефиле. От Караты через Анчих и Конхидатль (переправа через Койсу по мосту), дорога вступает в Технуцальское общество к селению Батлыху и далее идет в селение Анди, не представляя уже особых затруднений. От Караты пролегают тропинки в Богулялское и Хидатлинское общества.

Мелкие общества, лежащие на запад и юг от Аварии, всегда занимали ничтожное место в истории дагестанских войн; многие из них вовсе не посещались нашими войсками и поэтому ничего нельзя сказать определительного об ведущих к ним доступах. Впрочем, есть одно описание дороги, которая прорезывает весь Дагестан. Она начинается у Карадахского моста и идет на Голотль (12 верст), Хочаду (6 часов ходу), Ратлух (3¹/₂ часа ходу), Тимсоду (хорошая, 5 часов ходу), по верхней дороге на Коссу и Муджары (хорошая, 5 часов ходу); отсюда по Анцухскому ущелью на Чодоры (довольно хороша, полтора часа ходу); далее на селение Гортль-Хунджу, дорога весьма каменистая и грунт состоит из цельного плитняка, ходу четыре часа; из Гортль-Хунджу в Калаки (хорошая, ходу три часа) и урочище Химрик (семь верст). От Химрика через Кавказский хребет дорога достаточно разработана.

д) Доступы в Дагестан с северной стороны Андийского хребта. Дорога от Темир-Хан-Шуры в Салатавию идет на Евгеньевское укрепление и на этом пространстве около 27 верст почти везде ровна и удобна даже для движения колесных обозов, но пролегает на местах совершенно безводных; у Евгеньевского укрепления переправа через Сулак по мосту. С левого же берега реки, помимо разоренного аула Чиркея, начинается подъем на отроги Салатау, который на первых 4-х верстах довольно крут и большею частью проложен по плитняку; минуя это пространство, дорога, открытыми пастбищными местами, но все еще поднимаясь в гору, доходит до возвышенной террасы Ибрагим-дада; по спуске с Ибрагим-дада, дорога достигает глубокого и лесистого Теренгульского оврага; отсюда, по обоим берегам Теренгула, [147] дороги следуют к самым его верховьям. От верховьев Теренгула начинается трудный спуск в ущелье Кирк-кала и потом не менее трудный перевал через хребет Кирк-тау. До Киркинского спуска дорога все еще хороша, но отсюда же начинаются затруднения: дорога обращается в горную тропинку и беспрестанно пересекаясь балками, всходит на перевал к Гумбету (вблизи Анчимеера); далее, она, почти отвесною тропкою, доступною только для горцев, спускается через селение Агуана к Чиркату. Расстояние от укрепления Евгеньевского до Киркинского спуска 26 верст; отсюда до Чирката 16 верст. Другой путь в Гумбет проходит от Буртуная Мичикалинским ущельем и подымается прямо на Гумбетовские горы минуя Киркинский спуск. Есть еще другая дорога в Салатавию от Миатлов через Хубарские высоты и мимо селения Гертме; между Теренгулом и Ибрагим-дада она соединяется с первою. Дорога эта довольно удобна.

Гораздо удобнейший путь через Андийский хребет в Дагестан пролегает от селения Дарго вверх по реке Хулхулу и, перевалив через Речельский хребет, постепенно спускается через селение Гогатль к Андии; здесь он связывается с дорогами, ведущими в глубь Дагестана.

Есть еще дорога из верховьев Ангуна (в Кистинском обществе), через горы Донос-Мтау в Тушинскую котловину; но она пролегает на значительной высоте и требует разработки. Описание дорог по Аварии и Койсубулинскому обществу, служивших главным театром событий 1843 года, будет изложено в своем месте.

Политическое разделение Дагестана и образы правлений. В Дагестане семь владений и сорок-три вольных общества, из которых некоторая часть вошла в состав Дербентского военного округа (Дербентский округ переименован в 1846 году в губернию); прочие же с незначительными изменениеми остались на прежнем основании.

Главная масса дагестанского населения принадлежит к лезгинскому племени, занимающему преимущественно горные части края; северо-прибрежная часть (шамхальство и Мехтула) населена Кумыками; в Дербентском и Кубинском уездах много Татар и Евреев; сам же Дербент по преимуществу персидский город. [148]

Господствующий язык в горах аварский, в восточной (прибрежной) полосе — азербейджанский, который в то же время есть и общий разговорный язык, потому что редко кто его не понимает; но кроме того, почти каждое общество имеет свое наречие, нередко, совершенно разнящееся от соседнего. Арабский язык известен весьма немногим, преимущественно муллам и алимам (ученым.)

По религии, все сунниты; в Дербентском и Кубинском уездах есть последователи Алия (шииты), но число их ограниченно.

Шамхальство Тарковское граничит к северу с низовьями Сулака, к востоку с Каспийским морем, к югу с Даргинским округом и Мехтулою, к западу с Койсубулинским хребтом. Владение принадлежит высокостепеннейшему шамхалу Тарковскому, валию дагестанскому, генерал-майору Абу-Муселим-хану (Ныне генерал-лейтенант, генерал-адъютант и князь Российской империи. Княжеский титул передается в потомство только старшему сыну), который состоит в подданстве России на особых правах.

Эта область включает в себя 23 селения, в которых слишком 7000 дворов; Тарки и Большие Казанищи главнейшие из них, первое как зимнее пребывание шамхала, второе как летнее (Ныне резиденция шамхала в селении Кафыр-Кумык, где у него выстроен дом на неприступной скале). Наиболее многолюдные селения: Губден 1200 дворов, Карабудахкент 800 дворов, Большие Казанищи 700 дворов, Дургели 600 дворов и Тарки 500 дворов. Селение Эрпели, 300 дворов, Каранай, 400, и Имкарты, 50, лежащие в границах шамхальства, независимы от шамхала и населены выходцами из гор.

Число жителей в шамхальстве, с Евреями и кочующими Нагайцами, простирается слишком до 22,000, из которых:

Мужчин . . . . . . . 11,849.

. . . . . взрослых 7869.

В том числе.

. . . . . малолетних 3980.

Женщин . . . . . . . 10,860.

Шамхальство управляется шамхалом, через посредство беков, чанков (Чанка — родившийся от брака знатного (хана или бека) с простолюдинкою) и старшин. Некоторые из беков имеют [149] наследственные права над подчиненными им деревнями, другие определяются шамхалом пожизненно или на срок. Старшины избираются народом и утверждаются шамхалом. Судебные, гражданские и духовные дела решаются преимущественно по адату (обычаю); шариат употребляется только в делах брачных и сиротских. Когда возникает разногласие или когда адат не подходит к случаю, тогда собирается сходка, обсуживает дело со всех сторон и находит соответствующее ему решение, которое в свою очередь становится на будущее время адатом; это есть маслаат. В делах полицейских, участвуют беки и старшины; дела же большей важности решает сам шамхал. Важные преступления наказываются смертью; все же прочие денежною или натуральною пенею.

Богатые жители имеют в услужении рабов, добытых на войне или приобретенных за деньги; рабы с разрешения шамхала могут быть перепродаваемы одним владельцем другому. Жители называют себя узденями (вольными) и не платят никакой денежной повинности ни шамхалу, ни бекам, ни русскому правительству, и никто, кроме рабов, не обложен постоянною работою, за исключением определенной на шамхала и на некоторых беков.

Доходы шамхала заключаются в рыбных промыслах на Каспийском море и в пастбищных местах с зимовниками (кутанами), на которые жители нагорного Дагестана сгоняют на зиму свой скот (В настоящее время эта статья дохода не существует: прежде пригоняли на зиму в шамхальство свои стада Койсубулинцы, Андалялцы, Акушинцы и др.; но первые два общества ныне принадлежат Шамилю, а Акушинцы так обеднели, что им почти нечего пригонять). Сверх того, русское правительство выдает шамхалу жалованье по чину 5000 руб. сер. за право пошлины с товаров, привозимых в шамхальство и которым прежде пользовались шамхалы.

В отношении русского правительства, повинность шамхальства заключается в выставке подвод, с платою прогонных денег и бесплатно. Подводы берутся, не только при переходе войск, но и для всех крепостных, полковых и гарнизонных работ; равно для перевозки провианта из Низового укрепления во все места расположения войск в северном Дагестане. Шамхальцы обязаны содержать в исправности дорогу [150] от Буйнак до Темир-Хан-Шуры и отсюда до Низового и Казиюрта. Устройство и поддержание постов по этим дорогам, коивоирование проезжающих и транспортов также лежит на жителях.

По требованию командующего войсками в Северном и Нагорном Дагестане шамхал собирает назначенное число конной и пешей милиции. Во время нахождения в сборе, каждый милиционер содержит себя собственными средствами и только в крайних случаях получает от казны вспоможение (Ныне милиция, во время сбора, получает от казны жалованье помесячно, из которого себя и содержит). При поголовном сборе на защиту владения, шамхал может выставить до 8000 пешей и конной милиции; в обыкновенных же случаях легко 1000 человек исправной милиции; но Шамхальцы не воинственны и сравнительно с другими довольно плохи.

Мехтулинское ханство населено частью Кумыками, частью Лезгинами. С севера и востока окружено владениями шамхала Тарковского, с запада граничит с обществом Койсубу, с юга с Даргинским округом; состоит из 12 деревень, в которых до 2215 дворов, с 11,825 душами обоих пола (мужчин 6255, женщин 5570). Селение Большой Дженгутай (500 дворов) есть местопребывание хана; за ним по числу дворов следуют Гергебиль 400 дворов, Кикуны (Гергебиль и Кикуны собственно койсубулинские деревни, но причислены к ханству в 1813 году) 300 дворов, Апши и Кулицма по 200 дворов каждое.

Владение принадлежит высокостепенному Ахмет-хану (Ахмет-хан скончался в начале 1843 года и по смерти его управление ханством, за малолетством законного наследника, перешло вдове его ханше Их-бике) генерал-майору русской службы. Система управления ханом и повинности жителей те же, что и в шамхальстве; повинности в отношении русского правительства, разумеется, в соразмерности меньше.

Доходы владетеля весьма ограниченны и, кроме выгоды от собственного хозяйства, они заключаются в пенях (штрафах), налагаемых на жителей за проступки. Ахмет-хан получал от русского правительства 3,000 рублей серебром. [151]

Мехтулинцы, в особенности лезгинского племени, воинственны, и милиция из них отличается порядком и хорошим вооружением; в крайних случаях, Мехтула может выставить до 4,000 человек.

Авария граничит к востоку и частью к северу с Койсубулинским обществом, с запада и юга окружена мелкими обществами Нагорного Дагестана. Она заключает в себе 50 селений, в которых до 4,262 дворов, с 17,000 душ обоего пола (приблизительно). Главный пункт Аварии — Хунзах (300 дворов); за ним следуют Сиух и Ахальчи, в которых также по 300 дворов.

По смерти последнего аварского хана Нуцала, остался наследником малолетний сын его, султан Ахмет-хан, рожденный в 1835 году и воспитываемый бабкою его в шамхальском селении Дургали; до совершеннолетия его, Авария, занятая русскими войсками в 1837 году, была поручена управлению Ахмет-хана Мехтулинского, на прежних ханских правах. Аварский хан был властелин неограниченный, все дела, кроме маловажных, решались им по его усмотрению; ханом же назначались и сменялись старшины деревень. Но Ахмет-хан, согласно видам русского правительства, значительно смягчил прежнее жестокое управление.

Повинностей, в отношении русского правительства, Авария, по своему особому положению, не отбывала, за исключением доставки, за определенную плату, дров для хунзахского гарнизона. Но многие деревни, в прежнее время, платили своим ханам подать баранами, хлебом, ячменем и другими продуктами, а также дровами для ханского двора.

Для обороны своих границ, Авария содержала, без всякого с нашей стороны вознаграждения, милицию. При поголовном вооружении, ханство могло выставить до 5,000 человек.

Койсубулинское общество лежит по рекам Аварской и Андийской Койсу, занимая их низовья и отчасти по западному скату Бетлинского хребта. Оно состоит из 20 деревень, в которых около 1,000 дворов; между ними самые многолюднейшие Унцукуль, 800 дворов, Балоканы, Араканы, по 500 дворов в каждом, и Игали, 300 дворов; к этому же разряду селений некогда принадлежало и Гимры, но неоднократно разоряемое нашими войсками, оно уже не в состоянии было возникнуть в [152] прежней силе и в эпоху описываемых событий имело не более 200 дворов.

Общество управляется старшинами, избираемыми народом и состоящими под ведением русского начальства. Суд и расправу чинят по адату и маслаату (Шамиль ввел там шариат); за кровь платят кровью или взносят известную плату; за обиду, покражу, порчу вещей, скота и прочего дают обиженному установленное адатом вознаграждение. Старшинам общество вручает особые палки, которыми они имеют право наказывать виновных. В делах, касающихся нашего управление в Дагестане, жители не зависят от командующего войсками. Шамхал Тарковский имеет некоторое влияние на общество; но это единственно потому, что Койсубулинцы зимою пригоняют свои стада на его земли и следовательно, волею или неволею, должны от него зависеть. В обеспечение верности своей правительству, общество давало аманатов; для непосредственного наблюдения за поведением жителей был назначен в Койсубу особый пристав, из офицеров русской службы.

Общество не дает милиции в состав отрядов, но содержит ее для собственного охранения. Повинностей, кроме доставки в Зырянское укрепление, за определенную плату, дров, хворосту, саману и строевого леса, никаких не несет.

Из числа вольных обществ Нагорного Дагестана, в конце тридцатых годов, добровольно изъявили русскому правительству покорность следующие: лежащие на Кара-Койсу и ее притоках — Карахское и Андалялское; на Аварской Койсу — Гидатлинское и Ахвахское; на Андийской Койсу — Тиндалское, Богулалское, Чамалалское, Технуцалское, Калалское или Карата, Анди и Буни; от некоторых из них мы не имели даже и заложников (аманатов).

Карахское общество состоит из 21 деревни, в которых 1750 дворов. В Андалялском обществе, тоже 21 деревня, но в них считается 5,300 дворов; наиболее многолюдный: Чох, 1,000 дворов, Сугратль, 800 дворов, и Руджи, 600 дворов. Андалялцы в высшей степени предприимчивый народ и в прежнее время служили главными проводниками торговли между горцами и нами; сверх того, в Андаляле выделывается лучший порох в горах. [153]

Общество Анди состоит из 7 деревень, в которых 1500 дворов; селение Анди имеет 800 дворов. Андийцы преимущественно занимались выделкою превосходных бурок, которые сбывали в Дагестане и Закавказье, а для обработки пашен и ухода за стадами, нанимали работников; но по присоединении к Шамилю в 1841 году, торговля Андии пала, так как ввоз ее изделий в наши пределы запрещался, а следовательно бурки их и сукно (лезгинское, чрезвычайно мягкое и теплое) не находили выгодных покупателей.

В Ахвахском обществе три селения и 620 дворов; в Гидатлинском — 14 селений и 1,950 дворов, в Тиндалском — 10 селений и 1,257 дворов, в Богулалском — 6 селений и 1,090 дворов, в Технуцалском — 9 селений, число дворов неизвестно; в Чамалал — 6 селений и 1,150 дворов, в Карате — 9 селений и 2,050 дворов.

Наблюдение за этими обществами поручено было правителю Аварии; но влияние его на них было почти ничтожно; общества Карахское и Андалялское, пасущие свои стада во владениях казикумухских, мехтулинских и тарковских, были в большей зависимости. Так как в исчисленных обществах заключалось свыше 20 тысяч дворов, то в случае поголовного восстания, они могли выставить против нас до 20,000 вооруженных человек.

Сверх того, командующему войсками в Северном и Нагорном Дагестане подчинялись общества Гумбет (5,000 душ) и Салатовское (6,000 душ) до 1811 года. Общества же, непосредственно примыкающие к Кавказскому хребту, как-то: Тушинское (Тушины — горцы грузинского племени и исповедуют христианскую религию; они храбры, честны и преданы нам), Дидойское и лежащие по верховьям Аварской Койсу, зависели от начальства Лезгинской кордонной линии. Таким образом, все население Дагестана было нам покорно; но эта покорность существовала только на бумаге и многие из обществ едва знали Русских по имени.

Из владений средне и южно-прибрежного Дагестана был образован Дербентский военный округ, в состав которого входили: 1) Дербентский уезд — из провинции Дербентской, Табасаранской и Кайтагской; 2) Кубинский уезд, 3) Кюра-Казикумухское ханство, 4) Самурский округ и 5) общества Акушинское, Цудахарское, Сюргинское и Кубачинское. [154]

Кайтаг разделяется на 2 магала (округа) покорных, 6 вольных и на горные деревни, не принадлежащие не к одному из магалов. Первое время он был подчинен (в 1820 году) по управлению русскому офицеру, но как последний не имел в своем распоряжении военной силы, то ему никто и не повиновался. Это самое побудило генерала Феэе, после удачной экспедиции в Кайтаг (в 1838 году), подчинить край управлению влиятельного туземца, который, имея там свою партию, все-таки был сильнее беззащитного пристава, и выбор его пал на Джамов-бека, потомка уцмиев, который и управлял Кайтагом до самой смерти, воспоследовавшей в 1857 году.

Табасарань разделяется на северную и южную и управляется первая — кадиями, вторая — майсумами. Северная Табасарань, подобно Кайтагу, заключает в себе покорные и вольные магалы.

В городе Дербенте, Улухском магале и Кубинском уезде, как в местах совершенно покорных и при том наиболее удаленных от театра войны, был введен гражданский порядок управления, одновременно с преобразованием всего Закавказья (в 1840 году), который продолжается и до сего времени с успехом.

(*) Таблица эта заимствована из отчетов 1840 — 41 годов, сверена и сличена с другими официальными показаниями.

До 1839 года, Казикумухское и Кюринское ханства были соединены под управлением одного лица из рода Казикумухских ханов, но в этом же году, по смерти Магомет-мирзы-хана (младшего сына Аслан-хана), оставшегося бездетным, бывший командир Кавказского корпуса, генерал Головин, разделив ханства, поручил управление ими происходящим из владетельного дома бекам; общий же надзор за правителями был вверен начальнику Самурского округа.

В Казикумухском ханстве 7896 дворов и 31,500 жителей. Кумух — бывшее местопребывание ханов, с дворцом и замком ханскими. Жители Казикумуха — уздени и обязаны своим ханам [155] или правителям только личною службою. Доходы ханские, кроме хозяйства, состоят в пенях, налагаемых за проступки на жителей, и в плате, получаемой с горцев за право пасти скот на лугах, принадлежащих владетельному дому. Нашему правительству Казикумух вносит подать деньгами (3,000р. сер.), выставляет милицию на свой счет и подводы для перевозки провианта к войскам и в укрепления, расположенные в этой части края.

В Кюринском ханстве 5,085 дворов и 21,700 жителей. Он дает милицию в состав отрядов и платит подать хлебом. Кюринское ханство, вместе с Казикумухом, может выставить до 10,000 вооруженных.

Самурский округ управлялся, как и по ныне, штаб-офицером нашей службы, на основании положения генерала Головина 28-го июня 1839 года; в пособие окружному начальнику назначены: главный духовный кадий и диванные члены, по одному от каждого магала. В округе считается 5,936 дворов и 24,300 жителей главный пункт — селение Ахты.

Для управления Даргинским округом, не существует никакого положения и он был оставлен по прежнему под главным наблюдением тамошнего кадия (Ныне Даргинский округ управляется штаб-офицером русской службы). В округе 8,474 двора и до 40,000 жителей. Даргинский округ составляет: 22 селения Акушинского магала, в которых 2,435 дворов, 10 селений Урахлинского магала — 2,764 двора, селение Меге — 200 дворов, три селения Мекегинского магала — 580 дворов, пять селений Умушинского магала — 985 дворов и пять селений Цудахарского магала — 1,500 дворов. Округ управляется главным кадием и старшинами по адату и маслаату; повинностей не отбывает; милицию содержит для собственной защиты, которой, в крайних случаях, может выставить до 15,000.

В обществах Сюрга и Кубачи 3,200 дворов и 16,130 жителей; управляются старшинами. Кубачинцы преимущественно занимаются выделкою оружия, расходящегося по Дагестану во множестве; внешняя отделка его изящна, но внутреннее достоинство весьма сомнительно. Кубачи — дагестанская Тула. Общества платят в казну весьма значительную дань и то по принуждению (И в настоящее время иногда, чтобы принудить кубачинцев уплате податей, заарестовывают их торгашей или ремесленников, проживающих в Дербенте, и держат их до тех пор, пока общество не внесет следуемой суммы); милиции не выставляют. [156]

Итак, общее число жителей в Дагестане; приблизительно можно определить в 450,000, но суровая и беспощадная война, отняв у горцев предмет первейшей их необходимости — луга, значительно уменьшила эту цифру; впрочем, население Прикаспийского края, охраняемое нашими войсками и пользующееся более удобными для жизни местами, в последнее время стало возрастать.

Характер и быт Дагестанцев. Обыденная жизнь горцев в высшей степени однообразна. Большую часть дня они проводят в совершенном бездействии; сидят поджавши ноги или развалившись на улице, курят трубки (Ныне курение табаку, у подвластных Шамилю, считается преступлением, как дело, противное шариату) или строгают палочки — любимейшее их занятие; между тем жены их носят воду, дрова, сено, чистят лошадь, занимаются в саду или огороде, готовят кушанье. Вообще, положение женщины в горах крайне возмутительно; она там заменяет рабочий скот и в хозяйственной иерархии становится несколькими ступенями ниже лошади; посреди постоянных трудов, она скоро блекнет, сгорбливается от тяжелых нош и тогда для нее наступает еще худшая пора жизни, потому что горцы не уважают старух, как ни к чему негодных.

Оставаясь по целым дням в бездействии, горцы с необыкновенною жадностью принимают всякое известие и с удовольствием пускаются в длинные рассуждения; политика составляет любимейший предмет их разговоров. Они охотно путешествуют и иногда без всякой надобности. Умственные способности их очень развиты: они наблюдательны, хитры, терпеливы; умеют узнавать людей по первому взгляду, по какому нибудь ничтожному слову; честны и в высшей степени религизны (Во всякое время, зимою и летом, дома и в походе, в известный час, горцы творят намаз и неаккуратное исполнение оного считается стыдом). Они ненавидят нас, или, по крайней мере, мало сочувствуют нам, но изменить нам, когда они дерутся в наших рядах , считается делом бесчестным и нередко бывало, что братья, встречаясь на поле битвы, дрались [157] как враги. Помнят хлеб-соль и ласковое обхождение, а если иногда поступки их доказывают противное, то в этом виноваты их предводители, которые фанатизмом стараются заглушить эти добрые качества.

В сне и пище, горцы крайне умеренны. Кусок чурека (хлеб в виде лепешки), намазанный бараньим салом, достаточен им на весь день; несмотря на это, они крепки и неутомимы: худо одетый, босой, в грязи, без теплой пищи и водки, Дагестанец не знает усталости и болезней. К водке они скоро пристращаются, также как и к деньгам, из которых преимущественно предпочитают новенькие серебрянные; золото, по редкости своей, мало в горах ценится.

Одежда заключается в чухе из лезгинского сукна, бешмете, нанковой рубашке, которую не снимают, пока совершенно не износится, шальварах и папахе; всякий горец имеет при себе бурку, которая в походе служит ему всем; дома, зимою, носят тулупы. Оружие их состоит из винтовки, одного или двух пистолетов, кинжала и шашки; оно составляет предмет роскоши, и поэтому, при первой возможности, тщательно обделывается в серебро.

Несмотря на неопрятность в одежде, Дагестанцы содержат сакли свои в большой чистоте, обмазывают их глиною и тщательно выбеливают. Дома их красивы и удобны, сложены из камня в два этажа, имеют балкон с навесом и плоскую земляную крышу; в нижнем этаже помещаются лошади и домашний скот; верхний назначается для жилья. Некоторые сакли, обнесенные стенами с бойницами и башнями, совершенно походят на замки. Селения обыкновенно располагаются в ущельях, на уступах гор, примыкая к скале, или окружаясь с двух, трех сторон обрывами, выстроены амфитеатром, так что сакли фланкируют одна другую и верхние ярусы обстреливают нижние; дома разделены улицами, кривыми и узкими до такой степени, что едва двое конных могут разъехаться; сверх того, некоторые сакли помещаются нарочно поперек улицы и в них оставляются только ворота для проезда. Овладение дагестанским аулом, всегда есть дело трудное и стоящее больших потерь.

Земледелие в горах находится в довольно плохом состоянии, по неимению к тому удобных мест; вообще, почва земли включает в себе мало растительных веществ, состоя [158] преимущественно из песчаных и известковых частиц. Для хлебопашества, Лезгины обрабатывают покатости гор с террасами, тщательно их унавоживают и потом уже сеют — работа трудная и крайне неблагодарная; почти под каждым аулом имеются сады и огороды, разведение которых тоже стоило огромных усилий. Вообще, все, что только может приносить какой нибудь плод, все в горах занято, обработано, засеяно: покатости гор, уступы, небольшие площадки, курганчики, возвышающиеся на дне ущелья, одним словом все то, где только могла проявиться деятельность человека, все более или менее приспособлено к удовлетворению первейших жизненных потребностей. Самый скот горцев привык к скудной пище, собирая ее по уступам скал и под каменьями. Бараны составляют все их богатство, и в тех местах, где корм хорош, их много и они очень вкусны; рогатый скот и лошади малорослы, поджары, но крепки, в особенности последние, которые иногда, в короткое время, совершают огромные переходы, не чувствуя особой усталости и довольствуясь чем Бог послал.

Образ войны Лезгин. Военные способности Лезгин далеко превосходят способности их соседей Чеченцов; все известные предводители — Кази-мулла, Гамзат-бек, Сурхай (отличившийся при защите Ахульго, где и был убит), Али-бек, Ахверды-Магома, Хаджи-Мурат и сам Шамиль, были Лезгины. Все важнейшие предприятия начинались и совершались в Дагестане: осада Бурной, Дербента и Внезапной; разорение Кизляра Кази-муллой; истребление аварских ханов Гамзат-беком, искусное нападение в чеченских лесах на отряд генерала Галафеева, при Валерике (11-го мая 1840-го года), Ахверды-Магомы; переселение надтеречных и сунженских Чеченцов в марте 1840 года; действия в Аварии в конце 1841 года; занятие Казикумуха Шамилем в 1842-м году, и, наконец, действия его же в 1843-м году.

Соображения Лезгин здравы, дальновидны и всегда основаны на знании обстоятельств. Когда опасность угрожает какому нибудь их пункту, тогда они неожиданно бросаются в противоположную часть нашего края, которая наиболее обнажена, и таким образом отвлекают туда наши силы; когда заметят, что средства наши для прикрытия края ограничены, они делают одновременные вторжения с нескольких сторон, или [159] появляются на таком пункте, где их вовсе не ожидают, и куда мы послать не можем.

При атаках, Лезгины не столь быстры и дерзки, как Чеченцы, но за то превосходят их стойкостью и, в крайних случаях, решимостью; при защите селения, они постоянно страшны, и если уж раз решились держаться, то каждый дом оспаривают до последней крайности. Чеченцы более способны к удалым набегам, но война Лезгин всегда положительна и сопровождается важными целями завоевания. При вторжениях в места их жительства, они смело встречают в крепких позициях, усиленных завалами, башнями, канавами с навесом (блиндажем) для защиты от гранат; занимают пещеры, овраги, переправы через реки и дерутся с удивительною решимостью. На позициях же некрепких или удобообходимых, почти вовсе не дерутся; на обозы наши и партии фуражиров редко нападают. При наступательных действиях, имеющих важную цель , как например действия в 1843 году, они с необыкновенною настойчивостью стремятся к исполнению общего плана, и бывали примеры, что Лезгины по нескольку раз ходили на приступ с отвагою войск регулярных.

Лезгинские скопища состоят из пеших и конных, как те так и другие делятся на десятки, сотни и т.д. до тысячи; каждая часть имеет свой значок. Как только настает время сбора, пешие и конные собираются на сборный пункт по одиночке, там они формируются в части, и уже в порядке следуют на театр действий; прибыв туда, они располагаются на открытом воздухе, если время теплое; в противном же случае размещаются по ближайшим селениям.

В 1843 году , Шамиль имел артиллерию, отбитую им у нас, и употреблял ее весьма искусно. Артиллерийские упряжь и лафеты, а равно ездовые и прислуга при орудиях, устроены по образцу нашему; зарядные ящики их тоже в роде наших горных, и возятся на вьюках.

Все военные передвижения горцы, даже пешие, совершают быстро, делая переходы в 40, 50 и даже до 70 верст в сутки. В 1843 году, Шамиль, с огромным скопищем, перешел от Дылыма к Унцукулю, что составляет около 70 верст, и притом по какой дороге! В этой быстроте, возможной только [160] при отсутствии обозов, и кроется большая часть причин их успехов (Военная система, введенная Шамилем в горах, будет с достаточною подробностью изложена во II-й главе — «Мюридизм»).

Стратегический обзор Дагестана и общие заключения. Положение Дагестана в отношении Закавказского края весьма важно; от него зависит спокойствие Кахетии, Джаро-Белоканского округа и прилегающих к нему уездов Шемахинской губернии.

Если мы хотим, чтобы эти части края, богатые своими произведениями и промышленностью, достигли цели, указанной Провидением, надо успокоить Дагестан, который, подобно обширному арсеналу, искони веков вмещал в себе орудия, зловредные всякому гражданскому успеху.

Пока Кахетинец будет работать в своих садах с винтовкой за спиной, пока семейство его и дом будут подвергаться набегам Лезгин, — какой может быть успех в виноделии, которым так славится Кахетия? Итак, война в Дагестане предпринята не в видах завоевания, она является здесь с высокой целью умиротворения, и успехи нашего оружия в этом крае передадут отдаленному потомству о наших трудах и усилиях, предпринятых, на пользу цивилизации.

В стратегическом отношении, Дагестан может быть разделен на две половины, на восточную или Прикаспийскую, и на западную, или Нагорную; чертою деления будет Сулак от Чир-Юрта до Ахатлинской переправы, далее Койсубулинский хребет до Гергебиля, часть нижнего течение Кара-Койсу, Турчидагский и другие хребты, служащие водоразделами бассейнов Кара-Койсу и Казикумухской Койсу. Самурский округ, лежащий между двумя первостепенными хребтами и отделенный от Нагорного Дагестана необитаемым и значительно возвышенным пространством, составляет как бы отдельную часть. Все места, лежащие на востоке от этой черты, еще довольно удобны для постоянного пребывания войск, но по западную сторону средства страны так скудны, сообщения так плохи, что содержание и продовольствие там отрядов становится крайне затруднительным, а зимою даже не всегда возможным.

Предположив, что жители Нагорного Дагестана находятся в враждебных к нам отношениях, как это и есть в настоящее время, главнейшею заботою нашею, кроме военных [161] операций, должно быть прикрытие покорного нам населения от набегов неприятеля, и потом сохранение в занятом нами крае порядка и тишины.

Для первого, мы имеем на северной половине Прикаспийского Дагестана хорошую естественную границу — Койсубулинский хребет и Сулак. Койсубулинский хребет, со стороны Нагорного Дагестана, имеет только три, и то трудных, прохода, а именно: Каранаевский от Гимр, Бурундук-кальский от Ирганая и Гергебильский от Гоцатля (Есть еще один проход с Аварской Койсу, запираемый селением Араканы); следовательно, оборона его не представляет особых затруднений.

Сулак в полую воду не проходим иначе, как по мостам, но в осеннее и зимнее время, когда прекращается таяние снегов на первостепенных горах, на нем открываются в некоторых местах броды. Для обороны течения Сулака от прорывов мелких хищнических партий, был устроен, по правому берегу, род кордона из отдельных оборонительных башень, на 20 и на 30 человек каждая. Кордон по флангам прикрывался двумя более или менее самостоятельными укреплениеми — Евгеньевским и Казиюртовским (существующим и ныне), из которых каждое в то же время имело свое особое назначение. Из них Евгеньевское (вместимостью на батальон), расположенное на правом берегу Сулака, напротив Чиркея, предназначалось для прикрытия большой дороги из Салатавии в центр шамхальства, и в то же время как складочный пункт, на случай, если бы обстоятельства потребовали перенесение военных действий на левый берег Сулака. При Евгеньевском укреплении был возведен постоянный мост через Сулак, прикрываемый с противоположного берега тет-де-поном; кроме тет-де-пона, на левом берегу Сулака было несколько оборонительных башень для прикрытия и наблюдения за многолюдным Чиркеем.

Казиюртовское укрепление (вместимостью на две роты), лежащее на главном сообщении Темир-Хан-Шуры с Кумыкскою плоскостью и линиею, служило прикрытием деревянному мосту через Сулак и в то же время наблюдало, вправо и влево от себя, за нижним течением Сулака и разбросанными по нему аулами. Кроме сказанного военного назначения, [162] Казиюртовское укрепление составляло род этапа во время следования оказии из Темир-Хан-Шуры на линию и обратно.

На пространстве между Евгеньевским и Казиюртовским укреплениями, находилось четыре отдельных оборонительных башень, а именно при Зубуте, Чир-Юрте, Султан-Янгиюрте и Чонте-ауле и блокгауз у Миатлинской переправы на одну роту.

Центр обширного полукруга, образованного Кизил-ярским отрогом, северною половиною Койсубулинского хребта и Сулаком, занимает Темир-Хан-Шура, основанная в 1834 году для штаб квартиры Апшеронского пехотного полка. Положение Темир-Хан-Шуры важно. Она находится в узле дороги через Казиюрт в Кизляр, через Чиркей — в Салатавию, через Казанищи — в Аварию, через Дженгутай и Оглы — в Акушу, через Буйнаки — в Дербент, через Тарки — к морю. Она есть последний пункт у подошвы гор, на котором могут быть постоянно сосредоточиваемы значительные массы подвижных сил. Восточною покатостью Койсубулинского хребта оканчивается богатство лугов и лесу; далее в горы, кроме обнаженных скал и безжизненных ущелий, нет ничего. Все это было причиною, что Темир-Хан-Шура, бывшая неоднократно сборным местом отрядов, вскоре по основании избрана была главным пунктом военного управления всей северной полосы Дагестана. Отсюда, резервы всего удобнее могут поспевать на пункты, угрожаемые неприятелем, а находясь вблизи моря (в 44 верстах), она подавала возможность легким и дешевым образом снабжать действующие войска в Дагестане всеми потребностями для жизни и войны (На дороге между Темир-Хан-Шурою и Казиюртом, в роде этапа, был устроен Озенский пост, где также сосредоточивалось и хозяйство Апшеронского полка. Для заготовления леса и строительных материалов, вблизи Чукмескентского лагеря Кази-муллы, был устроен редут Агач-кала (лесная крепость).

Как склад военных и продовольственных припасов, доставляемых из Астрахани в Северный Дагестан водою, на берегу морском, в двух верстах от нынешней крепости Петровской, было возведено Низовое укрепление, вместимостью на две роты. Сообщение Темир-Хан-Шуры с Низовым, проходившее через село Кумтеркале и Капчигаевское ущелье, было удобно для движения повозок.

С 1837 года, мы приступили к занятию Аварии, упрочение которой за нами обещало большие результаты. Счастливое [163] положение этой части края, в средоточии гор, давало полную возможность держать в страхе Койсубу, Гумбет, Андию, Карату, Тилитль и другие общества по правому берегу Аварской Койсу. Из Аварии, кратчайшим путем можно было устремиться в то или другое общество, смотря по тому, где бы обнаружились беспорядки, и тотчас же подавить их. Но к сожалению, скудные средства страны и трудность сообщения с Темир-Хан-Шурою не позволяли держать там достаточных для этого сил и мы принуждены были ограничиться только занятием некоторых пунктов самыми незначительными укреплениями. Впоследствии содержание гарнизонов в Аварии сделалось для нас большою обузою и повело к дурным результатам.

Главный пункт Аварии, Хунзах, оборонялся цитаделью на две роты. Для прикрытия сообщения его с Темир-Хан-Шурою, через Балаканское ущелье, были устроены: башня в Моксохе на 30 человек, укрепление в Балаханах (на 1 роту), при Зырянах (на две роты) и башня в Бурундук-кале, для обороны так называемых Волчьих ворот, прорванных в скале генералом Фезе.

Частые набеги неприятеля на покорные аварские селения заставили нас озаботиться о прикрытии Аварской долины, преимущественно угрожаемой с севера и северо-запада. Таким образом, для преграждения доступа в Аварскую долину со стороны Тлоха и Караты, было возведено при Ахальчах нечто в роде передового укрепления на 100 человек; дорога от Игалей и Чирката к Хунзаху прикрывалась Цатанихским укреплением (на 2 роты), расположенным в страшной трущобе. Доступы из Койсубу в Балаканское ущелье прикрывались занятием селения Карачи. С 1842 года, когда Койсубулинское общество нам вторично покорилось, главные селения его Унцукуль и Гимры — были заняты гарнизонами, и в них были устроены укрепления на роту в каждом.

Для обороны дороги в Аварию от Карадахского моста и в тоже время для связи с Гергебилем, на Гоцатлинских высотах была расположена отдельная башня, на 40 человек, а в самом Гоцатле, сверх того, помещалась рота.

Таким образом, в Аварии и Койсубулинском обществе, в начале 1843 года, находилось одиннадцать оборонительных построек, на занятие которых, вместе с гарнизонами в селениях, выходило до 20 рот; но гарнизоны эти, [164] разбросанные на значительном пространстве, неимеющие между собою никакой связи, мало обеспечивали край и решительно не имели влияния ни на народ, ни на неприятеля. Самые укрепления существовали только по имени; на самом деле они скорее походили на загоны (кутаны), выстраиваемые обыкновенно туземцами на зимнее время для баранов. Обыкновенно, большая часть аварских укреплений обеспечивалась одним валом из наскоро сложенных камней, который вовсе не прикрывал гарнизон от ружейного огня с окрестных высот и решительно не мог противиться действию артиллерии, даже самого малого калибра. В Зырянах, люди большую часть года болели от дурного климата, происходящего от резких перемен температуры воздуха; почти везде терпели недостаток в воде, которая была далеко, и, в случае блокады, укрепление легко могло лишиться ее совсем. Самые помещения для гарнизона были сыры, грязны, тесны и еще более способствовали развитию болезненности, а недостаток в дровах не позволял их отапливать надлежащим образом. В Цатанихе и Гоцатле, не было никаких укреплений, хотя они и считались по бумагам; в первом из них, гарнизон помещался в саклях, а в Гоцатле занимал большой дом, принадлежавший тамошнему жителю. В Унцукуле, один фас укрепления, возведенный на непрочном грунте, беспрерывно осыпался. Ахальчинское укрепление оставалось неоконченным. В Хунзахе было сложено укрепление из камня без рва и почти не обеспечивалось от нечаянного нападения, потому что высота стены позволяла без лестниц всходить на батареи. Вода была далеко и в случае блокады легко могла быть отведена; внутри укрепления был устроен резервуар, но зимою он вымерзал. Голая скала, непозволявшая даже вырыть ров, решительно препятствовала разведению огородов, и хунзахский гарнизон был лишен возможности иметь капусту, которая была необходима для предохранения солдат от цынги; наконец, старый ханский дворец, обращенный в казарму, служил единственным помещением для гарнизона и лазарета.

Эти укрепления вооружались крепостными, полевыми, а иногда и горными орудиями. Все они имели слабые профили, не могли выдержать действия орудий и находились в связи с аулами, следовательно, более или менее упорная защита их зависела от содействия жителей. Измена последних ставила гарнизон между двух огней и только это обстоятельство объясняет причину [165] скорого падения наших укреплений в 1843 году. Те же из них, которых оборона была более самостоятельна, оказали упорное сопротивление.

На южной половине стратегической границы При-Каспийского Дагестана, были особенно важны Гергебиль, Цудахар и Кумух. От Гергебиля неприятелю открывался свободный доступ в Мехтулинское ханство и на север Даргинского округа; от Цудахара к Акуши (в южные части Даргинского округа), а с Турчидага и Гамашинских высот — к Кумуху. Гергебиль, по своему положенно, при слиянии двух Койсу и на дороге в Аварию, имел неоспоримую стратегическую важность, и вот в 1842 году генерал Фезе приступил к возведению там укрепления на батальон. При Кумухе, в 1842 году, еще не было укрепления; но события этого года показали, как был важен этот пункт, и с 1843 года принялись за постройку его. Равным образом, для обеспечения большой дороги от Самура в Казикумухское ханство, с 1843 года заняли гарнизонами Чирах и Курах, а первый из них был даже укреплен; на переправе через Самур, по дороге от Кубы в Казикумух, находилось укрепление при селении Хазры.

Вообще, в средней и южной части При-Каспийского Дагестана, играют большую роль Даргинский округ и Казикумухское ханство. От спокойствия первого, зависят наши сообщения с Казикумухом и через Гергебиль с Авариею; Казикумухское ханство прикрывает доступы в Сюргинское и Кубачинское общества, в Кайтаг, Табасарань и Кюринское ханство; если бы мятежу удалось туда проникнуть, мы лишились бы Дербента и всего южного Дагестана. Положение Казикумухского ханства очень важно и надо стараться всеми силами поддерживать там спокойствие.

Самурский округ, в случае восстания, имеет полную возможность тревожить нынешний Кубинский, Шемахинский и Нухинский уезды, славящиеся своим богатством и промышленностью. Последние два еще несколько обеспечиваются от больших вторжений главным Кавказским хребтом; но к Кубе дорога всегда открыта. Чтобы прикрыть ее, и в тоже время самим иметь доступ в Самурский округ, в случае его волнения, было возведено два укрепления: Тифлисское, господствующее над входом в Аджиахурские теснины, и при селении Ахтах, как главном пункте округа. Неприятель может проникнуть в [166] округ со стороны горных, магалов, по ущелью Кара-Самура и от Шипаза; но повсюду встречает крепкие по природе места и легко может быть задержан незначительною частью войск. Для охранения северной половины Дагестана, были расположены там Апшеронский полк (штаб квартира Темир-Хан-Шура) и три линейных батальона. На них лежала обязанность прикрывать край от Хунзаха и до моря, от Казиюрта и до Гергебиля, так что с занятием укрепленных пунктов на этом пространстве, при Темир-Хан-Шуре почти вовсе не оставалось резервов. В южной половине Дагестана находился пехотный генерал Фельдмаршала князя Варшавского полк (нынешний Ширванский), штаб квартира Кусары, в 11 верстах от Кубы, и два линейных батальона, из которых один постоянно находился в Дербенте, а другой размещался по-ротно в Хазринском, Тифлисском и Ахтинском укреплениях. Два или три батальона князя Варшавского полка, на летнее время, сосредоточивались при Кумухе, или в окрестных местах, для прикрытия Казикумухского ханства; остальные размещались гарнизонами по пунктам на дороге от Самура в Кумух и, отчасти, в штаб-квартире полка.

С наступлением зимы, когда горы покрывались снегом, Ширванцы уходили в штаб-квартиру, или располагались в селениях по нижнему Самуру.

То, что мы исчислили, были постоянные, коренные войска Дагестана, но опасность, угрожавшая краю, особенно в начале сороковых годов, делала их недостаточными, и вот в подкрепление им прибывали батальоны с линии из Закавказья; сверх того, собиралась милиция с шамхальства, Мехтулинского, Казикумухского, Кюринского ханств и Самурского округа. Тогда образовывались более или менее сильные отряды, которых и направляли на разные пункты, по мере надобности. Для охранения почтовой дороги от Казиюрта, через Темир-Хан-Шуру на Дербент, была размещена на ней кордоном сотня Донского казачьего полка, на обязанности которой лежало конвоирование почт и проезжающих. Остальные две или три сотни, из командируемых в Дагестан казаков Донского и Уральского войск, в летнее время, также поступали в состав отрядов (Более подробная дислокация войск будет помещена в своем месте). [167]

Таким образом, 15 батальонов и несколько казачьих сотен должны были охранять Дагестан от Сулака до Самура, и от Каспийского моря до западных границ Аварии. Но и поверхностного взгляда на карту достаточно, чтобы судить, как ничтожны были эти средства в присутствии многочисленного неприятеля. Недостаток военных учреждений, без пособия которых невозможно было существовать в этом скудном крае, еще более увеличивал затруднительность нашего положения и без сомнения был одною из главных причин, подготовивших аварскую катастрофу. С этой точки зрения, кампания 1843 года становится в высшей степени поучительной; она, хотя к сожалению и поздно, раскрыла все наши язвы и тем самым указала путь к дальнейшему успеху.

Рассматривая наши укрепления в Аварии, мы слегка коснулись их жалкого, во всех отношениях, состояния; но и главные пункты края, которыми все держалось, мало в чем им уступали. Так, семь или восемь лет спустя по основании, то есть в начале сороковых годов, положение Темир-Хан-Шуры было далеко незавидное (Описания укреплений в Дагестане, как и все вообще, относятся к 1813 году; теперь по ним невозможно составить себе даже приблизительного понятия о положении края). Она занимала незначительное пространство, обнесенное земляным валом, довольно слабой профили, и внутри которого там-и-сям были разбросаны саманные домишки (Саманный кирпич выделывается из глинистой грязи, смешанной с рубленною соломою (саман), весьма непрочен , но дешев и удобен по скорости приготовления). Из казенных строений, в ней были: пороховой погреб из дикого камня, полковой лазарет, казачий пост, цейхгауз и две саманные казармы, вместимостью всего на две роты. Остальные здания, или, скорее, лачужки, принадлежали женатым офицерам и солдатам Апшеронского полка; даже командующий войсками в Северном и Нагорном Дагестане генерал-майор Клюки-Фон-Клугенау, вместе с семейством, помещался в плохом домишке, куда нередко проникал дождь и ветер. Земляной вал, составляющий, как было сказано, единственную ограду Темир-Хан-Шуры, в некоторых местах до того обвалился, что даже конные могли его переезжать. Ограниченное число войск, бывших в Северном Дагестане, и беспрерывные экспедиции, не дозволяли [168] приняться за исправление шуринских построек, которые, не будучи надлежащим образом поддерживаемы, мало по малу приходили в негодность.

Больные же, которых постоянно было от 800 до 1000 и более, и по этому неимевшие места в лазарете, помещались частью в ротных казармах, частью в турлучных землянках (турлук — плетень, обмазанный глиною). Теснота, духота и сырость, неизбежно там гнездившиеся, были причинами значительной смертности; так, например, с июля и по конец декабря 1842 года, умерло в шуринских госпиталях 4 обер-офицера и 540 нижних чинов.

Недостаток внутренего устройства отразился и на самый климат. Разные нечистоты, против истребления которых не было принято надлежащих мер, теснота помещения, недостаток хорошей воды, сырость грунта, злокачественные испарения с озера Ак-куль, все это заражало воздух и было причиною сильного развития лихорадок и тифуса. Таким образом солдат, заболевший где-нибудь на передовых пунктах, по прибытии в Шуру, не только не имел возможности к восстановлению сил, но еще окончательно добивался зловредностью климата.

Хотя в конце 1842 года и были ассигнованы суммы на устройство госпиталя и других необходимых помещений, но как в Шуре никогда не было более батальона, то работы шли весьма медленно.

Низовое укрепление, главный складочный пункт края, было еще хуже. Верки не имели перекрестного огня, командовались с окрестных высот на ружейный выстрел, а ров и вал были в самом жалком виде. В укреплении не имелось ни магазина, ни казарм, ни лазарета. Перевозка провианта из рейда, отстоявшего на 3 1/2 версты от укрепления, была затруднительна и требовала много рук.

Смертность была еще поразительнее, нежели в Темир-Хан-Шуре. Из 432 человек, составлявших гарнизон укрепления в 1841 году, с августа по 20-е декабря, умерло 127 человек. «Огромное количество вдов и сирот», как говорит генерал Клюки-Фон-Клугенау в своем отчете: «наполняет воздух своими стенаниями».

Главная причина смертности заключалась в дурном помещении, в низменности грунта (вода была всего в 5 футах от [169] поверхности земли и во вредных свойствах воды тамошнего родника. Жители Тарку, отправляясь к Низовому на работы, всегда запасались водою и только в крайних случаях употребляли в питье тамошнюю. Между тем, в соседстве с Низовым, имелось весьма удобное место для укрепления, именно то, где некогда был стан Петра Великого и где ныне город Петровск.

К довершению всего, административная часть края была в самом жалком состоянии. Командующий войсками в Северном и Нагорном Дагестане не имел при себе правильно-организованного штаба; от этого являлась запутанность в переписке и неизбежные от того злоупотребления. Военные действия, управление казарм, снабженее войск провиантом и боевыми запасами, необходимость следить за покорным нам населением, — все это требовало больших отчетностей, огромной переписки, а вести их было некому. Запутанность в делах и упущение превосходили всякое вероятие.

Крайне тягостно было и положение покорных нам жителей Дагестана. Обременяемые нашими требованиями, они роптали на нас и охотно передавались неприятелю при первой к тому возможности.

Например, доставка дров в аварские укрепления лежала преимущественно на Койсубулинцах и Аварцах, которые за 30 и за 40 верст, должны были идти в лес и, набрав там с трудом скудный эшачий вьюк хворосту, привозили его в укрепление, получая по 20 коп. сер. за каждый вьюк. Нередко женщины, по недостатку эшаков, на своих плечах приносили хворост и в виде сострадания получали тоже по 20 к. каждая. Когда же все почти Койсубу и большая часть Аварцев отложились, укрепления наши претерпевали крайний недостаток в дровах и нередко солдаты не имели возможности даже сварить себе пищу.

Перевозка провианта была не менее обременительна для жителей. По положению, следовало за доставку четверти из Темир-Хан-Шуры в Хунзах 82 к. сер., считая за каждую версту по копейки серебром с четверти (Перевозка эта была вьючная и на каждую лошадь навьючивали по четверти, что было довольно тяжело и на ровном месте, а не только на такой дороге, какова была из Темир-Хан-Шуры в Хунзах). Но как операция эта, [170] т. е. нагрузка, разгрузка провианта и движение туда и обратно, поглощала не менее 8 дней, следовательно, на каждую лошадь приходилось всего по 10 к. сер. в сутки, цена, решительно не вознаграждавшая труд. Или, впоследствии, давали за доставку от Темир-Хан-Шуры до Хунзаха, по две копейки с четверти на версту и накладывая по три четверти на арбу, запряженною парою волов; таким образом, аробщик, за поездку свою в Хунзах и обратно, получал всего 4 р. 80 к. сер., или по 60 к. в сутки на пару волов. Между тем, как при вольном найме от Шуры до Хунзаха, за арбу брали не менее 35 р. сер.; получив же только 4р. 80 к., можно судить, каким притеснением считали жители транспортировку провианта в Хунзах.

Преимущественно эта повинность падала на Шамхальцев. В 1840 году они выставили до 20,000 арб, из них бесплатно 16,000; в 1841 году до 40,000, из них на половину бесплатно.

В видах облегчение жителей, предположено было сформировать черводарский (Черводар собственно значит извозчик. Они бывают вьючные и на арбах, смотря по свойству дорог) транспорт, для перевозки провианта в Хунзах, Зыряны и другие укрепления в Аварии и Койсубу. Вследствие чего, 5 февраля 1843 года, был заключен контракт с персидско-подданным Уста-Мехти-Гуссейн-оглы, на следующих условиях:

1) Перевозить гуртовым порядком на три года из Темир-Хан-Шуры в Хунзах 8,400 и в Зыряны 3,000 пудов провианта. Всего муки, сухарей и круп 11,400 пуд. ежегодно.

2) За перевозку этого провианта ежегодно получать от казны по 6,000р. сер. (Перевозка в Хунзах такого количества провианта посредством жителей обходилась казне около 2,500 руб. сер.).

3) Провиант этот должен быть в готовности в казенных мешках в Темир-Хан-Шуре, к 1 апреля каждого года, дабы не могла встретиться остановка в перевозке оного.

4) Прием, сдача и сбережение в пути провианта лежат на казне; на обязанности подрядчика — только одна его доставка.

5) Перевозку провианта в другие укрепления Северного Дагестана он же берет на себя, но только помесячно, с платою [171] за черводарскую лошадь по 14 р. сер. в месяц и на каждого погонщика (полагая по 1-му на четыре лошади) ежедневно солдатский паек.

Сверх того, разрешено было производить доставку провианта в случае крайности и на вольнонаемных подводах.

Кроме доставки провианта, на жителях лежала обязанность содержать по дербентскому и кизлярским трактам чапар (Чапары употреблялись в помощь казакам, для охранения дороги от мелких хищнических партий и для конвоирования проезжающих), поправка дорог, которая в городах повторялась каждый год по нескольку раз, а весною и осенью требовала особых трудов.

Столь тяжелые повинности не могли не возбуждать против нас негодования в людях, которые по самому долгу религии должны были нас ненавидеть, при том же, при подобном порядке вещей, и самые войска нередко терпели крайность в первейших потребностях жизни. Положение последних было особенно тяжко, и только русский солдат, правдивый, доблестный, покорный, мог переносить его с истинно геройским самоотвержением.

На обязанности нижних чинов, занимавших укрепленные пункты в шамхальстве, Мехтуле, Койсубу и других местах, кроме обыкновенной полевой и гарнизонной службы, лежали: устройство и починка внешней ограды укрепления, возведение казарм, доставка фуража, дров и лесу, починка и исправление дорог, конвоирование транспортов и оказий. Гарнизон делился на три части: одна из них занимала караулы и выходила в ночные пикеты, другая шла на фуражировку, или в лес за дровами, третья была на работах. На другой день та часть гарнизона, которая содержала накануне караул, отправлялась в лес или шла на работы, так что единственным отдыхом для солдат было, по правилу мудрецов, одна перемена занятий.

Прибавим к этому убийственный климат большей части укреплений в Аварии и Койсубу, дурное устройство госпиталей, образчик которых мы видели в Темир-Хан-Шуре, недостаток в теплой одежде, невсегдашняя доброкачественность в пище — следствие мелких и с трудом искореняемых [172] злоупотреблений, — и в уме нашем возникает мрачная и глубоко потрясающая картина!

Положение войск в Южном Дагестане было несравненно лучше: отряд, почти все лето находился в сборе; на зиму располагался в привольных местах; не было такого множества укрепленных пунктов, как в Северном Дагестане, и самый край, значительно спокойный, не требовал утомительных передвижений, наиболее расстраивающих дух и здоровье солдата.

И вот какие средства мы имели для борьбы с могущественным неприятелем, когда наступил 1843 год.

Но мы полагаем, что вышеизложенного все-таки недостаточно для ясного уразумения событий 1843 года. По этому считаем не лишним представить здесь вкратце весь ход событий от появление Кази-Муллы и до конца 1842 года. Таким образом, вся последующая за сим глава будет отступлением, но отступлением вынужденным необходимостью.

(Продолжение в следующей книжке)

Текст воспроизведен по изданию: Перечень последних военных событий в Дагестане. (1843 год) // Военный сборник, № 1. 1859