ПО ПОВОДУ СТАТЬИ:

«НЕСКОЛЬКО СЛОВ О БУДУЩЕЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ НАШЕЙ НА КАВКАЗЕ».

(«Военный Сборник» № 7-й 1860 г.)

I.

С уничтожением владычества Шамиля на восточном Кавказе, прекратилось деятельное сопротивление народа стремлениям нашего правительства. Введение человечного управления есть задача, решение которой предприняло начальство покоренного края. Мысль, руководившая им, доказывает, что интересы новых подданных Государя были главною действующею пружиною, при учреждении ныне установленного порядка управления ими.

При таком стремлении правительства, можно быть уверенным, что мысли, выраженные с целью принести пользу общему делу — развитию благосостояния новых подданных — если не примутся к руководству, то будут встречены сочувствием. Такое убеждение, по моему мнению, побудило г. В. К. написать свои «Несколько слов о будущей Деятельности нашей на Кавказе». [372]

Расходясь с автором сказанной статьи во взглядах на основное начало, которыми он полагает упрочить за Россию вновь покорённый край, находя, что меры, предлагаемые им, могут быть только следствием тех, которые составляют первую необходимость, я позволил себе, разобрав предложения г. В. К., изложить мои мысли по этому предмету.

Соглашаясь во многом с автором, я, тем не менее, должен был сделать заключение, что предлагаемые им различные меры для развития материального благосостояния между кавказскими туземцами, хотя в теории совершенно рациональны, но в, исполнении повлекут за собою много ошибок. Короче: автор, в применении своих предложений к делу, забегает вперед. Свежи мысли г. В. К... Многие предложения его, несомненно, полезны; но большая часть их не исполнима, в ближайшем будущем, за неимением исполнителей.

Спешу объясниться, чтобы слова мои не были перетолкованы, чтобы им не приписали смысла, не придаваемого мною.

В самом деле, из какого элемента состоит военно-административное управление кавказскими племенами? Более значительные места заняты фронтовыми офицерами, между которыми составляет феноменальную редкость знающий какое либо местное наречие. Еще менее найдется между ними лиц, знающих обычаи и народный характер, так как это последнее качество приобретается дорогою ценою: тяжелым опытом. Вторая категория — помощники этим офицерам, есть преданные нашему правительству туземцы, так мало развитые и получившие такое неполное образование, что, при знании ими языка и обычаев, они скорее вредны, чем полезны. Где же тут ручательство в удачном разрешении политико-экономических задач г. В. К? Здесь не достаточно еще военных доблестей, бескорыстия и ума, качеств, преобладающих в лицах, назначаемых правителями: тут нужно то, что редкий из нас, кавказских солдат, мог приобрести, живя десятки лет под палаткой.

Прежде всего, необходимо знание языка, чтоб не быть в зависимости от необразованного и, нередко, плутоватого переводчика. Необходимо наукой и опытом быть подготовленным, чтобы средства, которые дадутся правительством, не пропали [373] даром. Г. В. К. сам говорит, что нужно умение, кроме полного усердия и совершенного бескорыстия (стр. 131). Последние два качества легко найдутся; для приобретения же первого — увы! — подготовлены ли мы?

Ниже постараюсь объяснить, что нужно, по моему разумению, чтобы создать людей умеющих; теперь же приступлю к пересмотру некоторых предложений г. В. К.

Одна из действительнейших мер, способных, привлечь к нам вновь покоренные народы, но мнению г. В. К., состоит в обращении на продовольствие войск Кавказской армии, хотя часто, излишка зернового хлеба, производимого населением плоскости.

Скажем, что если этот излишек имеется, то сбыту его дано, уже веками, направление. Он обменивается горными, жителям, которые, не имея возможности производить достаточно хлеба для своего пропитания, пополняют этот недостаток обменом своих произведений на хлеб. Следовательно, правительству нужно будет вступить в очень невыгодную конкуренцию с своими же подданными, для того , чтоб, отняв у одних необходимое, дать другим лишнее.

Но допустим, что, за указанным сбытом, есть еще излишек хлебных произведений, что приманка продажи его на чистые деньги разовьет хлебную производительность. На кого возлагает г. В. К. сложную операцию довольствия войска провиантом? На полковых и отдельных частей командиров. Да — Боже мой! — эти начальники и так скорбят?» о том, что почти все их время поглощено хозяйственными занятиями, в ущерб прямой их обязанности — строевого дела.

Предположим, что провиантское довольствие шеститысячного кавказского пехотного полка поручено командиру его, на основании предложения г. В. К. Известно, что кавказский полк занимает большую часть района от 100 до 150 верст. Полковой квартирмейстер, предполагая в нем даже отлично-толкового офицера, один решительно не в состоянии будет справиться с этим делом. У туземца и думать нечего покупать хлеб десятками и сотнями четвертей, как и у кавказского мужика или казака. Придется четвериками и гарнцами заготовлять зерно. Между тем, время не терпит. По сделанной заранее приблизительной смете, провиантское ведомство не заготовило [374] части провианта, рассчитывая, что эта часть будет пополнена покупками полка; следовательно, нужно торопиться квартирмейстеру заготовлением, дабы и перемол к зерна приспел ко времени. Все эти затруднения необходимо принудить его обратиться к батальонным и даже ротным командирам или заставит рассылать более или менее надежных нижних чинов (на свой страх), с просьбою помочь ему. Татарин не понесет своего хлеба за 10 верст, зная, что к нему в дом явится покупщик, если не Русский, то земляк-горец. Если же собирать скупаемое зерно, для перемола, в штаб полка, то, кроме траты времени, расходы на перевозку по ротам г. будут столь велики, что могут испугать самое щедрое правительство. Итак, хлеб надо будет покупать и зерно обращать в муку, на местах расположения частей полка, различными не ответственными лицами. Возможно ли ожидать, при таком способе заготовления, чего либо хорошего, и не чаще ли случится, без значительной пользы для туземца, повредить казне и в особенности солдату? А что солдат часто будет терпеть от этого способа заготовления, это несомненно. Не говоря о неопытности покупателей, легко могут вкрасться злоупотребления, за которыми усмотреть вовремя нет, возможности командиру полка. Уж если необходимо нужно закупать хлеб у туземцев, для поощрения их земледелия, то не лучше ли поручать это ответственным провиантским комиссионерам? По крайней мере, будет ручательство, что солдат получит доброкачественный паёк.

Г. В. К. предлагает сделать предварительные добросовестные опыты: «в каком размере производимые, здешним населением хлеба заменяют провиант?» (Стр. 136.) Сожалею, что автором не указан к способ произведения этих опытов; полагаю, однако, что не посредством же солдатских желудков думает г. В. К. возможным достичь определения качества хлебов, предлагаемых в замен провианта. По этому случаю вспомнился мне опыт, произведенный покойным князем Воронцовым, кажется, в 1850 г.

Явился к светлейшему кто-то с предложением, чтобы, в случаях, где, по каким либо обстоятельствам, замедлится перевозка провианта, заменять его не объемистым веществом картофельною сагою. Для этого опыта вызвался солдатик [375] Куринского полка, которому обещано было по рублю серебром в день, с тем, чтобы, в течение недели, он ничего не ел, кроме саго на свином сале. Посалили молодца под ключ, приставили строгий караул и стали его кормить до отвала сагой. На третий день пациент, несмотря на великий соблазн обещанных семи рублей, объявил, что больше не может питаться немецкой кашей, что без провианта жить никак нельзя...

Возвращаюсь к заготовлению хлеба в местах расположения частей полка. Допустим, что вся закупка, в данном полку, сделана удачно, что, при добросовестной покупке, количество и качество закупленного хлеба соответствуют потребностям полка. А сколько полков и других частей на Кавказе! сколько соблазна при заготовлении провианта! Но одного добросовестного заготовления не достаточно. Не эксперты же мы в этом деле: того и гляди, купим недоброкачественный хлеб; между тем, как весьма основательно говорит сам автор, покупатель обязан строгим отчетом расходуемых сумм. Ответчик в этих расходах полковой командир; а ведь г. В. К. согласится со мною, что этому начальнику невозможно самому заниматься заготовлением. Поручить же его лицам не ответственным ? опасно. Как же тут быть? Придется, минуя опасность, предоставить исполнение дела лицам, не отвечающим перед правительством, и, нередко, выйдет, что солдат получит недоброкачественный хлеб, потому что заготовлявший его, при всей своей добросовестности, в нем толку не знает. Верьте, г. В. К., что таких случаев, при вашей системе, будет много, по разным причинам, и что развитие хлебопашества у туземцев, предлагаемою мерою, ляжет тяжелым камнем на желудок солдата. Наконец, чтоб покончить с этим вопросом, спрошу: кто будет посредником между покупателем и продавцом (Должно же согласиться, что без посредника мы не сговорим.) Армянин или Татарин -переводчик — вы хорошо знаете г. В. К., как мало можно полагаться па этих людей.

Далее автор предлагает меру вполне полезную: это — избавление солдат от заготовления того огромного количества сена, в котором нуждается кавказский полк. Действительно, нет, изнурительнее и вреднее, для солдатского здоровья, работы. Но, назначая месяц на исполнение этого тягостного [376] труда, г. В. К. берет, очевидно, только те части войск, у которых, по какому нибудь случаю, осталось много рабочих рук на лицо от летних военных занятий. Обыкновенно же покос бывает гораздо тягостнее, потому что продолжается до двух месяцев, от утренней до вечерней зари, под палящим солнцем, часто в степи, далеко от воды или при дурной воде.

Покос продолжается чрезмерно долго от двух причин. Во первых, известно, что никакая казенная работа не может идти успешно. Вторая причина зависит от хозяйственного устройства полков.

Казенно-подъемная лошадь получает по полупуду сена в сутки, в течение шести месяцев. Но ей этого мало, как сроком, так и суточною дачею. К тому же, полк не может обойтись одними лошадьми: ему необходимо иметь еще, по меньшей мере, 50 пар, волов (для производства того же покоса и других работ), на которых ничего не отпускается.

Вот почему необходимо заготовлять двойную пропорцию сена против назначаемого. Следует потом ротный покос для 12 лошадей, 3-4 пар волов. Наконец, нужно накосить для офицерских лошадей, что дозволено, с удовлетворением косцов тем же довольствием, как и на казенном покосе ¹. Вот почему не месяц, а два продолжается эта работа,— и что же удивительного, если к осени много людей, не успевших отдохнуть после покоса, ложатся в госпитали.

Как средство к развитию земледелия, г. В. К. полагает полезным поощрять хороших хозяев выдача премий или денежных пособий, но храня в строгой тайне эти вспомоществования (стр. 139). Не говоря уже о том, что получивший премию поспешит похвастаться ею перед своими односельцами, я себе не вполне уясняю цель хранения в секрете этой награды. Человека поощряют столько же для того, чтоб он продолжал действовать хорошо, сколько и для примера другим. Если, против всякого ожидания, тайна сохранится в ауле, где средства каждого известны, то награжденный за честный труд [377] может подвергнуться различным подозрениям насчет источников развития своего благосостояния, и мера, которою желали ему принести пользу, обратится лишь во вред ему.

Идея установить местный скачки прекрасна. К сожалению, автор не развил её.

На Северном Кавказе производится скачка, на Императорский приз, раз в год в Ставрополе ², месте, удаленном от кабардинских, за кубанских и черноморских табунов, из которых, потому, редко бывают лошади на состязании. Являются же на скачку лошади городских жителей, Нагайцев, недалеко от города живущих, и приводятся с Дона две, три полукровные лошади. Нет сомнения, что пожертвования и цель правительства этим не достигаются, тем более, что скачут без разбора, с жеребцами мерины и кобылы. Все смотрят на эти скачки как на джигитовки и не могут видеть в их поощрения заводчикам, улучшающим породу своих табунов.

Местные скачки на незначительные призы, действительно, было бы полезно учредить в Екатеринодаре, Пятигорске и Хасав-Юрте. Видя достоинство своей лошади на этой скачке, у заводчика появилась бы охота отправить ее для состязания на Императорский приз. При этом следовало бы положить правилом, чтобы, как на местных, так и на общей скачке, допускались только производители, но никак не мерины; а так как скачка установлена для поощрения к улучшению местных пород, то кровных и полукровных лошадей допускать на скачки не иначе, как если они принадлежат поселившемуся на Кавказе лицу, с обязательством не выводить такой лошади из края ранее четырех-пяти лет. Удержав кровную лошадь известное время в крае, можно надеяться на улучшение местных пород ее приплодом.

Не бесполезно, конечно, установить также выставки скота и сельских произведений, и при этом случае выражу сожаление, что, в столь богатом крае, как Кавказ, и где большая часть богатств, так мало еще разработаны, нет отделения Императорского Вольно-Экономического Общества, деятельности которого здесь открыто огромное поприще. [378]

Желание г. В. К. видеть Кавказ пересеченным удобными путями сообщения есть желание общее, хотя он ошибается, по моему мнению, говоря, что для Кавказа еще не наступила пора ощутительной и безотлагательной потребности больших, шоссейных дорог (стр. 141). Это суждение похоже на то, которое предъявляли некоторые противники оспобождения крепостного сословия, говорившие, что, прежде приведения в действие этой меры, нужно образовать крестьян, не сообразив, что для этого у них было много времени и прежде, а, между тем, они же ничего не сделали, и что, притом, свободное состояние быстрее движет образование. В стране, где не во всякое время года могут легко двигаться возы земледельца и промышленника, земледелие и промышленность нескоро разовьются. К счастью, правительство имеет об этом предмете взгляд, не согласный с г. В. К. При нынешнем управлении Кавказом, устройство шоссейных дорог имеет уже свое начало на твердых основаниях. Через главный хребет между Владикавказом и Тифлисом, по важнейшей военной и торговой артерии, уже нисколько лет, как приступило к работам. С окончанием этой дороги, водворится, во всякое время года, беспрепятственное сообщение между Северным Кавказом и Закавказьем. Снежные завалы, так много вредящие свободному переезду, обратятся в предание. На этой дороге устраиваются обширные и удобные дома для путешественников. От Тифлиса до Кутаиса и далее до берега Черного моря предположено провести шоссе; в некоторых местах, по этому пути, частью уже кончены, частью же производятся работы. Нет сомнения, что такие же дороги проведены будут от Владикавказа до Ставрополя ³, а от этого города до границы Донской Земли, а в другую сторону — от Прохладной до порта Петровского. Необходима еще шоссейная дорога от Ставрополя через Землю Черноморских Казаков до Темрюка или другого места, более удобного, чем этот предполагаемый порт. Эта последняя дорога столь же необходима, как прокладываемая от Тифлиса до Поти, ибо она соединит Северный Кавказ не только с Черным морем, но и с Федоссийско-Московскою [379] железною дорогою. Она разбудить дремлющих черноморских казаков и свяжет деятельную Ставропольскую губернию с Черным и Азовским морями. Конечно, проложение этих путей потребует от правительства больших денежных затрат; но употребленные капиталы возвратятся посредством взимания шоссейной платы.

Когда устроятся эти крайне необходимый дороги, тогда будет время приняться за улучшение военных дорог, проложенных при покорении туземного населения и которые надолго еще останутся достаточно хорошими для ничтожной деятельности горцев. Сбыт своим произведениям они и теперь легко находят; тем легче будет им это, когда проложатся большие торговые артерии.

В вопросе устройства прочных дорог на Кавказе, взгляд г. В. К. совершенно расходится с моим. Ему кажется необходимым немедленное прочное устройство путей сообщений во вновь покоренном крае; я же полагаю достаточным поддерживать их в том виде, как они находятся ⁴, после работ, произведенных отрядами, а все внимание следовало бы обратить на пути сообщения с Закавказьем и берегами Черного, Азовского и Каспийского морей. Конечно, одновременный работы как тут, так и там принесли бы великую пользу; но вряд ли есть к тому возможность.

Разработка подземных богатств Кавказских гор, о которой говорить г. В. К., конечно, представляет большие выгоды, но только в довольно отдаленном будущем. Трудно предположить, чтоб промышленник или компания, даже при помощи правительства, решились употребить свои капиталы на предприятие, выгоды которого зависят не только от совершенного спокойствия того края, где разработка будет производиться, но и от отсутствия мысли, что такая опасность может встретиться. До этого блаженного времени еще не близко.

Автор в рассматриваемой статьи проникнут идею, что материальное довольство есть основание, при котором нетрудно уже дальнейшее развитие общества. Но не принимает ли он, в [380] этом случае, следствия за причину? Ни примеры прошлого времени, ни опыты настоящего не могли навести его на эту мысль. Чтоб дикую почву сделать способною к принятию семян или к постройке на ней полезного здания, необходимо ее приготовить: иначе, семена заглохнут, к зданию не будет дороги. Все старания, все пожертвования правительства для развития материального благосостояния туземцев Кавказа будут скользить по этой грубой и дикой поверхности, пока не будет преступлено к более возвышенному развитию — к развитию нравственному. И в частной и в общественной жизни, вещественные выгоды только временно могут связать личности или народы. На Кавказе же, где народ еще так дик, мало того, что он не поймет нововведений, найдутся люди, из его же среды, которые перетолкуют эти благодетельные меры нам во вред. Правительству пришлось бы, при этой системе, только бесполезно тратить огромные суммы, как бесполезно лились потоки крови, пока здраво обдуманный план войны, при энергическом и искусном исполнении его, не привел к давно желанным результатам. Мы имеем, к сожалению, в эту минуту, пример в мусульманском народе, заставляющий нас не очень верить в развитие гуманности посредством материального благосостояния. Кабардинцы, Тагаурцы (осетинское племя, живущее на плоскости), Нагайцы, степные и при-кубанские, мирно жившие десятки лет, избавленные от всяких повинностей, никогда не тревожились неприятелем, жили не только безбедно, но даже в изобилии. И что ж? Проповеди нескольких изуверов подняли их и заставили массами переселяться в Турцию. Не служит ли эго доказательством, что материального благосостояния недостаточно, чтоб мусульманина привязать к нашему правительству? Вот это знание духа кавказских племен убедило меня, что не следом, а рука об руку должны идти вещественное и нравственное развитие, причем это последнее должно быть в духе христианства.

Великая польза христианской пропаганды не ускользнула от проницательности правительства. Высокое лицо взяло на себя покровительствовать учреждаемому обществу миссионеров.

Тут открывается великое поприще для нашего духовенства. В его новом поколении найдутся люди, которые, в борьбе [381] с мусульманским фанатизмом, воспламенятся честолюбием, но не нашим солдатским, а гораздо более возвышенным. Они возьмут себе в пример деяния первых последователей нашего божественного Спасителя, — воспламенятся тем честолюбием, которым, в позднейшие времена, были объяты миссионеры, проповедовавшие слово Божие в обеих Индиях, в Китае, в Японии, и сумеют не отвратиться, как и те, от прямого своего назначения. Трудны будут эти экспедиции нового рода. Часто проповедникам наградою будет мученический венец. Но неужели кровавая драма не будет иметь достойного ее величия эпилога, за недостатком лишь тех новых воинов, на которых я указал? Но, чтобы им успеть в предприятий своем, они должны проникнуться мыслью, что так как наша роль кончена, то мы, ни вещественно, ни нравственно, вступаться в их дело не должны: иначе, все испортим.

II.

Выше говорил я, как мало кавказские военно-служащие подготовлены быть правителями покоренных народов. Из этого еще не следует, однако, выводить заключение, что лучше было бы заменить их нашими гражданскими чиновниками. Напротив, как ни поверхностно знакомы военные офицеры с племенами Кавказа, они все же имеют большее понятие о них, благодаря постоянному соприкосновению, чем гражданские чиновники, которым прежняя служебная опытность скорее может повредить, чем принести пользу на новом поприще. Пускай лучше остается то несовершенное, к которому горец привык. Но, тем не менее, следует подумать о подготовленной, для будущего, правителей, более сообразных с потребностями управляемых.

Один из главных недостатков лиц, находящихся в постоянном соприкосновении с туземцами, по своим обязанностям, это — незнание местных наречий, — незнание, ставящее правителей в зависимость от переводчиков.

Сословие переводчиков можно разделить на необразованных и образованных, хотя между первыми и последними весьма [382] трудно подметить какое либо различие. К первому разряду принадлежат Армяне (низших слоев народа); горцы, выучившиеся кое-как говорить по-русски, зачастую на гауптвахтах, где содержались за добрый дела; наконец, несколько линейных казаков, в плену научившихся плохо говорить на наречии того общества, где жили в неволе. Такого рода переводчики, очевидно, переведут из речи начальника слово, но не мысль. Но все же эти толмачи лучше второй категории, т. е. образованных. Господа сии, состоя в официальном звании переводчика, лучше понимая имеющуюся в них нужду, пользуются, за исключением немногих, в больших размерах своими преимуществами. Если простые переводчики желают приобрести некоторые вещественные выгоды, при передаче просьб и т. п. туземцев начальнику, то последние, не презирая этими выгодами, стремятся, сверх того, к более возвышенным целям, к выгодам нравственными, к влиянию часто в ущерб видам начальника. Старожил кавказский, прочитав эти строки, найдет в своей памяти не один пример недобросовестности переводчиков, и лучшим доказательством моих слов служит то, что нет начальника, который бы не поверял их одного другим.

Есть третье сословие переводчиков; но польза, ими приносимая, так мала, что почти не стоит говорить о нем. Воспитанники, окончившие курс восточных языков в Новочеркасской гимназии, присылаются на Кавказ. Они знают более или менее хорошо арабский язык, о местных же наречиях Кавказа понятия не имеют, из чего следует, что существенной пользы они не могут приносить, ибо арабский язык не только горцы, но и многие из их мулл знают столь же мало, как русский.

Итак, сословие переводчиков не выполняет цели, большая часть по ограниченности круга понятий, остальные, за исключением весьма немногих, из различных видов.

Известно, что в кавказских гимназиях преподают татарский и черкесский (адиге) языки ⁵. Но, находясь, в [383] различных частях Кавказа, более 20 лет, я не встречал еще ни одного переводчика из воспитанников, кончивших курс в этих заведениях. Тому несколько причин. Переводчики, в особенности так называемые словесные, мало вознаграждаются (впрочем, бесспорно, по заслугам), находясь при начальнике в роде вестового казака. Другая причина в том, что в гимназиях не обращают большего внимания на изучение восточных языков: предмет этот совершенно второстепенный. Наконец, лучшие ученики гимназии, поступая в университет, оставляют изучение этих языков, как предметов, не требуемых от них, в которых им не предвидится надобности и знание коих не принесет им в будущем особенных служебных выгод. Очевидно, что такой порядок к вещей, в сношениях правительственных лиц с туземцами, не приносит той пользы, которую бы можно ожидать от переводчиков, людей развитых и вполне образованных, которые впоследствии сами могли бы занимать места правителей.

Система управления туземцами, введенная ныне, согласуюсь с духом народа, избавлена от многоречивых канцелярских процедур и основана на началах самоуправления. Начальник округа, заведуя войсками, в нем расположенными, есть, вместе с тем, административная и полицейская власть. Округ, делится на участки, которыми управляют, по большей части, туземцы; но власть их полицейская. Как в округе, так и в участке есть суды, составленные, в последних, из старших общин, в первых—из депутатов от этих общин. Начальник округа имеет только совещательный голос в окружном суде. Ясно, что правительством сделано возможное, при нынешних обстоятельствах, чтоб вновь покоренные народы прониклись убеждением, что, избавляя их от большей части повинностей, предоставляя управляться и судиться им самим, оно имело в виду только их интересы, в противоположность предшествовавшего управления — шамилевского. Но, с одной стороны, сумеют ли горцы оценить эти благодеяния? А с другой — проникнутся ли исполнители предначертаний правительства сознанием важности возложенных на них обязанностей? Само собою разумеется, что я не говорю здесь об окружных начальниках, а о той судебной и полицейской власти, которая в ежедневном соприкосновении с народом. [384]

Всем известно, какое темное понятие имеет туземец о праве вообще и о праве собственности в особенности. Недалеко от него ушел его соплеменник, поставленный правителем общины или заседающий в суде. Для него нераздельно понятие о власти с правом пользоваться, по мере сил и возможности, собственности подведомственных ему ⁶.

При прежнем способе управления мирными горцами, через приставов, которые также иногда назначались из туземцев, злоупотребления бывали гораздо сильнее и, если так можно выразиться, смелее при управлении сими последними, чем у приставов из русских чиновников. Живущих на Кавказе это хорошо известно.

И так, употребляя во зло доверие начальства, правители из туземцев найдут, разумеется, полезным для себя внушать народу, что действуют по указаниям свыше, чем остановят жалобы робких, встревожат умы беспокойных. В этих случаях, проявляется зависимость начальника от переводчика. Дело чаще решится в интересах личных отношений сего последнего к обидчику, чем по строгой справедливости, и вера в беспристрастие начальника пошатнется в народе. Бедный, полунагой горец приезжает к начальнику округа с жалобой на злоупотребление масти аульного старшины или на неправильный приговор участкового суда. Если переводчик задобрен, то попробует сначала застращать челобитчика рассказами о строгости начальника (а как легковерен бедный дикарь!), о милостях, оказываемых противникам его, и т. п. Если это не поможет и тот все-таки найдет доступ к начальнику, то переводчик весьма мало рискует, представят дело в смягченном, не стоящим внимания виде. Напротив, если переводчик не благоволить к лицу, на которого жалуются, то, будь жалоба несправедлива, он может повредить ему так же легко, как в первом случае избавил приятеля от должного взыскания. Все эти действия переводчика весьма долго могут оставаться безнаказанными, завися от большей или меньшей его ловкости, и, при всем желании свято исполнять свою обязанность, начальник парализован в [385] своих действиях, но, что еще вреднее, теряет уважение своих подчиненных и роняет то высокое мнение, которое они должны иметь о правительстве.

Все вышесказанное приводит к заключению, что: знание местных наречий и обычаев правителями есть первая и существенная необходимость. Мало того: необходимо присутствие русского чиновника, имеющего эти знания, в каждом участковом суде и если не в каждом ауле, то, по крайней мере, на такое количество населения, чтобы он не затруднялся переездами в те места, где его присутствие окажется нужным. Чиновников следовало бы избавить от административных и полицейских обязанностей, а только поручить им контроль действий судов и старшин. При таких обязанностях, они могли бы сделаться вполне помощниками окружных начальников.

Указывая на предлагаемую меру, я считаю ее столь же необходимою, как христианскую пропаганду, мысль о которой внушена самим небом светлому уму начальника Кавказа.

Нельзя льстить себя надеждою, что если бы и принято было такое предложение во внимание, то оно могло бы быть скоро приведено в исполнение. Изучение языков всегда нелегко дается, а когда в языке нет письменности, то труд удваивается. Но изучить такие наречия с тем, чтобы потом провести лучшие годы жизни в дикой глуши, есть подвиг, на который, должно сознаться, найдется мало охотников, из одной любви к общему благу. В чиновнике нельзя искать того, чем движим христианский миссионер. Ему нужны такие вещественные выгоды, которые бы вполне вознаградили его за отчуждение от образованного мира и за некоторую опасность, которой он подвергается, живя среди полудикого народа.

Для достижения этой цели, то есть образования чиновников, знающих местные языки, весьма было бы полезно предварительно обратить внимание на изучение кавказских наречий в гимназиях и военных училищах, согласовав курс наук сих последних с гимназическим, с тем, чтобы лучшие ученики могли поступать в верхние классы гимназий.

По истечении известного времени, когда изучению местных языков буде дано надлежащее направление, следовало бы [386] учредить высшую школу языков на Кавказе. Прием туда молодых людей мог бы быть основан на правилах приема в военные академии, оставаясь доступным, однако, наравне с военными офицерами, и для гражданских чиновников.

Окончившим с успехом курс в школе следовало бы предоставить такие преимущества служебные и вещественные, чтоб предстоящие трудности и лишения им окупились. Имея в виду скорое повышение в чинах (по примеру высших учебных заведений Министерства Народного Просвещения) и будучи щедро вознаграждаемы содержанием, много способных молодых людей посвятить себя на этом поприще.

Непременным условием удовлетворительного окончания курса в высшей школе есть: 1) основательное знание арабского языка, как необходимого для толкования Корана, в случаях, часто встречаемых при судопроизводстве по шариату; 2) свободное изъяснение устно и письменно, на татарском языке, общеупотребительном в высших сословиях всего края, наконец, 3) по выбору учащегося, одного из главных наречий, то есть адиге (черкесского), чеченского, осетинского и лезгинского ⁷.

При основательном знании трех языков, чиновник, с первого шага, поставит себя в совершенно независимое положение от мулл и переводчиков. Имея такт, он легко приобретет доверие того общества, среди которого его поставят служебные обязанности. Будучи материально обеспечен, он сделается не зависим в своих действиях, а наружный декорум его обстановки поселит к нему уважение детски простого народа.

Одновременно с изучением языков, учащийся, от постоянных сношений с туземцами, познает нравы и обычаи кавказских племен. Необходимость у упражнений в разговорах, на изучаемых наречиях, потребует назначения в школу спесимен от всех племен, говорящих особым языком: через этих-то людей узнаются нравы и обычаи народные. Не будучи им чужд, чиновник, вступая на служебное поприще, где ему придется провести большую часть жизни, не будет [387] поражён особенностями тех обычаев, дикость некоторых не вооружит его неуместною строгостью; а будет он стараться все несовместное с просвещением выводить силою убеждений и примером. Встретится ли казуистический вопрос в суде по шариату, он разумным толкованием разрешит его так же, как благим советом покончит дело, подвергнутое суду по адату.

Не мне указывать, какие места должны занимать чиновники по выходе из школы; выражу только свое убеждение, что если всякий из них захочет прямо со школьной скамьи занять место видное ли покойное, то правительство не достигнет своей цели. Уменьем держать себя на самом невидном месте молодой человек возвысит его; пройдя школу опыта, он тем более будет полезен на высших местах.

Итак, не лучше ли обратить средства правительства на устройство путей сообщений в той части края, в которой прочно водворены Русские, на призыв сведущих ли предприимчивых фабрикантов и промышленников в те же местности, как то, между прочим, предлагает г. В. К., и, наконец, на основательное образование миссионеров и чиновников? Вовлекать же правительство в затрату значительных капиталов на осуществление полумер, поручив, к тому же, исполнение их людям не приготовленным и которые, при полной добросовестности, скорее повредят, чем принесут пользу делу, не доведет до желаемой цели. Для развития фабричной и промышленной деятельности, а также для устройства дорог, у нас найдутся сведущие люди; исполнением этих предприятий уже дан будет благотворный толчок земледелию и промышленности туземцев.

Правительственные лица и духовенство, знающая язык и обычаи народа, выскажут ему все выгоды гражданственности, всю неизмеримую разницу между замкнутостью и нетерпимостью магометанизма и высоко нравственном учением христианским. Не имея таких полезных помощников, правительству трудно, если не невозможно, ныне же приступить к исполнению преобразований и улучшений в крае, где они так нужны.

В заключение, скажу, что, не имея претензий быть авторитетом, я, тем не менее, считаю обязанностью высказать свой [388] взгляд, основанный на долголетней опытности, как о достойном полного уважения труде г. В. К., так и о мерах, которые, по моему мнению, могут умиротворить совершенно Кавказ.

Е.

Комментарии

1. Я не упоминаю тут о заготовлении на известных пунктах сотен тысяч пудов экстренного сена, для зимних, действий отрядов, потому что такие заготовления не повсеместны.

2. В Тефлисе ежегодно также бывает подобная же скачка.

3. Один участок, шоссе, между станциями Пришибской и Прохладной, уже открыт.

4. Тут разумею я Предгорие, а не Дагестан, где от прочного устройства дорог зависит не только благосостояние, но и спокойствие края.

5. Других, как-то: чеченского, осетинского и лезгинского, не преподают: первого и последнего — по неимению письменности на этих наречиях. Осетинский же преподают только в Закавказской Духовной семинарии.

6. Конечно, встречаются похвальные исключения, по не думаю, чтобы кто либо чистосердечно опроверг мое мнение о большинстве этих лиц.

7. Какие вспомогательные науки должно преподавать, предоставляю судить более меня знакомым с потребностями края в сведущих чиновниках.