КАВКАЗСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ В 1845 Г.

Кавказская экспедиция в 1845 г.

(Колюбакин Б. М. ВС. 1907, № 2. с. 20-38 (прим. составителя).

...В течение двух дней 8-го и 9-го июля неприятель, занимая по-прежнему лежавшие за Аксайским оврагом Белгатойские высоты, обстреливал лагерь наш из 2-х полевых орудий, которые, однако же, не нанося никакого нам вреда, часто должны были сниматься с занимаемой позиции, чрез меткое действие нашей пушечной батареи и конгревовых ракет. Ружейная перестрелка с цепями и в табуне, и кругом лагеря велась беспрерывно. Потеря наша в эти два дня ограничилась в нижних чинах: 2 убито и 20 человек ранено. Ясные дни 6-го и 7-го чисел не долго продолжались, и в ночь с 7-го на 8-е июля повалил туман из Ичкерийских ущельев; сильная гроза после жарких дней разразилась над нашим лагерем при проливном дожде; пронзительный свист свирепствовавшей бури оглашал воздух; часть палаток наших были поднесены порывистым ветром в вышину и повалены. К утру 8-го числа хотя гроза и буря утихли, но дождь продолжал идти во весь день. 9-го июля погода не изменялась во весь же день.

Утро 10-го числа было пасмурно, и мелкий дождь перемежался; неприятельские толпы виднелись по всем высотам крутом нашего лагеря, а главные силы с Шамилем занимали по-прежнему Белгатойские высоты; лес в тылу нашем, на пути сообщения с Андиею находившийся, также занят был неприятелем. Немного за полдень в тылу нашем послышалась перестрелка и показались на Андийских высотах передовые казаки колонны, препровождавшей к нам транспорт с продовольствием. Командовавший этою колонною подполковник Гюлинг остановился на высотах перед входом в Ичкерийский лес. Колонна генерал-лейтенанта Клутенау выступила из лагеря в 4 часа пополудни. Ей предстоял двукратный путь через тот же лес, который был свидетелем упорной битвы с горцами 6-го июля; лес этот опять был занят неприятелем еще с 8-го числа, а с выступлением колонны нашей с Белгатойских высот, направленные туда свежие толпы горцев тянулись по левому берегу Аксая. (Незанятие этого леса составило капитальную ошибку графа Воронцова, давшую возможность нашему противнику стать на наших сообщениях, а нас принудившую прибегнуть к этой погибельной "сухарной оказии", стоившей столько жертв и не доставившей нам ожидаемых сухарей.

Б[орис] К[олюбакин]) [49]

Колонна генерал-лейтенанта Клугенау двинулась из лагеря частью по Аксайской долине, а частью по левым высотам, отделявшим лагерь наш от перелесной в Ичкерийском лесу поляны. Соединившись у подъема на поляну, колонна взошла на оную, имев все время лишь незначительную перестрелку с горцами, укрывавшимися по левому берегу Аксая. На поляне найден был оставленный неприятелем лагерь; выждав же здесь, пока стянулись войска, в хвосте колонны находившиеся, начато движение через лес в следующем боевом порядке:

Авангард, под командою генерал-майора Пассека: рота стрелков с батальоном Кабардинских егерей, два горных орудия и часть пеших грузин.

В левой цепи: три роты Куринского полка.

В правой цепи: сводный батальон из рот Замосцского и Литовского батальонов.

Главные силы, в голове две роты сапер и линейные казаки; Люблинский батальон размещен был между обозом и ранеными для прикрытия их, и наконец, конвой из конных грузин при генерал-лейтенанте Клугенау.

Арьергард, под командою генерал-майора Викторова: батальон Навагинского полка, две роты Апшеронцев, 1/2 роты стрелков, два орудия и часть казаков.

Генерал-лейтенант Клюки-фон-Клугенау в донесении своем о деле 10-го июля пишет: "предвидя трудности, ожидавшие меня на лесистом хребте, лежащем в тылу лагеря (у Дар-го), я принял все зависящие от меня меры (?), чтобы пройти опасное место это со всевозможным порядком (?) и скоростью (?) и избегнуть сколь возможно потери (?)".

Избегнуть сколь возможно потери через скорость марша — дело несбыточное не только против горцев, но и против всякого неприятеля, где каждый шаг необходимо было приобретать оружием; здесь же, по местности, затрудненной самою природою и притом занятой неприятелем в значительных силах, быстрота в движении ни к чему иному не вела, как к большей еще трате в людях, что испытано уже неоднократным опытом в битвах на Кавказе и что не замедлило подтвердиться на деле. (Лично храбрый Клюки-фон-Клугенау уже достаточно показал еще в 1843 г. свою неспособность и нераспорядительность, послужившие главными причинами или одними из главных причин многих катастроф 1843 года и особенно гибели наших многочисленных гарнизонов. Удивительно, как мог Воронцов взять в этот поход совершенно не работавшего головой Клюки и назначить его начальником этой оказии за сухарями, имея генерала Лабынцева, самого надежного себе помощника, наконец, и Пассек, хотя и был горяч, но справился бы лучше. Офицерство подсмеивалось над Клюки, а солдаты, называя его генералом Клуха, мало ему доверяли, хотя и считали храбрым.

Б[орис] К[олюбакин]).[50]

Вот подробности несчастных для нас дел 10-го и 11-го июля.

Дело 10-го июля

Генерал-майор Пассек с авангардом спустился с поляны в лес, очистил дорогу от неприятеля, засевшего за вновь устроенным им после дела 6-го июля завалом, и с небольшою потерею перешел тот узкий перешеек дороги, который тянется по седловине хребта, предоставлявшей неприятелю все преимущество для обстреливания этого пункта метким перекрестным навесным огнем с боковых высот; Пассек, выбив горцев из-за большого завала, на этом перешейке сделанного, с пехотою поднялся по дороге выше, но орудия авангардные по невозможности переправить их через завал были остановлены им; ведя жаркую перестрелку с неприятелем, авангард остановился на восходившей местности за завалом.

Главные силы с ранеными и вьюками, следуя по дороге по колено в топкой глинистой грязи, образовавшейся от двухдневного беспрерывного дождя, не могли поспешно двигаться, причем увеличивали затруднение идти в порядке и конные грузины, которые в смешанной массе, движимой страхом, спешили пробираться вперед и тем расстраивали ряды пехоты. Генерал Клугенау, видя, что авангард остановился по невозможности переправить через завал свои орудия, вызвал вперед сапер и приказал им срубить завал.

Со своей стороны неприятель по собравшимся на перешейке и подле него войскам нашим, несмотря на усиленное действие нашего картечного огня из двух горных орудий и конгревовых ракет, открыл из-за боковых высот и с вершин деревьев убийственный ружейный огонь; ничего не было слышно, и гром выстрелов с обеих сторон слился в один продолжительный звук. Работая с хладнокровием, саперы в 10 минут срубили завал и тем открыли дорогу для перевоза орудий: авангард, а за ним главные силы с обозом и ранеными выдвигались чрез остальную часть леса. Между тем, на перешейке [51] неприятельский огонь не уставал, но напротив, все более и более увеличивался. Последние вьюки колонны, а также некоторые из раненых проходили чрез лес в беспорядке, предоставленные собственной защите, ибо все войска в главных силах и в цепях быстро выдвигались из леса за авангардом.

Страшная минута вследствие быстрого движения авангарда приблизилась: толпы неприятельские в лесу усиливались прибывавшими вновь, беспорядок в следовании последних наших вьюков и раненых увеличился, и горцы, пользуясь оным, с гиком бросались в шашки почти на беззащитные вьюки и раненых, что могли захватить, то сбрасывали в кручу, а чего не могли — нещадно рубили шашками; проложив же себе таким образом путь чрез наш обоз, неприятель в большой массе занял дорогу и отрезал арьергард. Арьергард наш, уже понесший потерю, в этот момент сильно был тесним с тыла и с обеих сторон. Генерал-майор Викторов, видя себя отрезанным и окруженным неприятелем со всех сторон, мужественно пробивался чрез неприятельские толпы, и уже рождалась надежда восстановить сообщение, как сильно раненный Викторов повержен был на землю; беспорядок за сим дошел до крайней степени: два орудия наши арьергардные, потеряв почти всю прислугу и лошадей, сделались неподвижными машинами и при общем движении арьергарда в разные стороны достались неприятелю, который немедленно сбросил их в кручу; завладев орудиями, горцы усилили натиск на арьергард и спереди, и с тыла; смятение в войсках нашего арьергарда увеличилось, и ими овладел панический страх: никто уже не думал защищаться, всякий бежал в жалком намерении спастись бегством; так Викторов, поверженный на землю и не имея сил сам подняться, несмотря на просьбы и обещания наградить того, кто бы его взял, оставлен был в добычу неприятелю и тут же им изрублен.

Клугенау, находившийся в это время у авангарда, быстро выдвигавшегося из леса, осведомясь о потере арьергардом своих орудий, приказал адъютанту своему капитану Ключареву с пехотною ротою следовать обратно в лес для подания помощи арьергарду и вместе с тем остановил авангард, коего головные части вытянулись уже к опушке леса, вдоль которой на поляне расположена была колонна, пришедшая из Андии с транспортом продовольствия. Поручив Пассеку распоряжаться на месте боя, Клугенау, не руководя движением, отбыл к [52] колонне полковника Гюлинга и расположился там для отдохновения.

Ключарев, возвратившийся уже раненым, известил, что хотя неприятель частью отбит, но потерянные нами орудия спасти никоим образом не было возможности, ибо и прислуга и лошади все перебиты. Войска же наши, в арьергарде следовавшие, сопротивляясь на каждом шагу отчаянным нападениям горцев, проходили лес, исключая молодцев Кабардинцев, в величайшем беспорядке; день клонился к вечеру, когда авангард, занимая опушку леса, встретил некоторые части из арьергардных войск, а последние из них успели пробиться и соединиться с авангардом к 10 часам вечера. Оставив опушку леса в своих руках, Пассек занял впереди лежавшую поляну и вправо берег оврага, примкнув хвост к голове колонны, из Андии пришедшей. Перестрелка ружейная не умолкала далеко за полночь.

Потеря двух орудий и большого числа людей (до 400 человек), смерть Викторова и некоторых еще из частных начальников, потеря обожаемого солдатами командира 2-го батальона Кабардинцев полковника Ранжевского раненым, недостаток в снарядах и патронах, недоумение и едва ли не совершенная потерянность Клюки-фон-Клутенау, пославшего между тем 7 охотников лазутчиками с известием в лагерь у Дарго о затруднительном положении колонны, — все это не могло не произвести дурного влияния на войска, кои, упав духом и потеряв уверенность в одержании над неприятелем верха, должны были на другой день тем же путем следовать в Дарго на соединение с отрядом.

Ночь с 10-го на 11-е число, освещенная полным сиянием луны, прошла в сдаче раненых и приеме провианта: порядка и здесь соблюдено не было: выдача провианта произведена была в несколько раз, так что войска, утомившиеся 6-часовым кровопролитным боем, едва имели к утру несколько часов для успокоения своего сном.

Неприятель во время ночи, занимая лес и перелесную поляну, провел в дележе значительной добычи, приобретенной от нас в деле 10-го числа, а стук топора и шум падающих деревьев давали знать, что горцы вновь устраивают на дороге завалы. Малые толпы их, прибывавшие в лес во всю ночь и утром 11-го числа, значительно увеличили неприятельские силы. [53]

В лагере нашем у Дарго, уменьшившемся в числительности своей, главнокомандующий для предупреждения нечаянного нападения, если бы таковое предпринял неприятель в ночь с 10-го на 11-е число, приказал, чтобы люди все без исключения были одеты и спали бы вне палаток у ружей пошереножно, дабы таким образом на случай тревоги весь оставшийся отряд был в готовности стать в ружье; кавалерии иметь ночью лошадей оседланными и равномерно быть готовой сесть на коней. Войска на фасах лагеря для уравнения боевой силы частью перемещены, а для командования назначены особо фасные начальники.

В 8 часов утра 11-го числа колонна, препровождавшая нам продовольствие, отошла обратным путем к Гагатлю, а вслед за тем три известительных ракетных сигнала взлетели для подания знака в лагерь у Дарго о нашем движении. Войска, разобрав остатки провианта, по приказанию начальника, "на ура", что не обошлось без ссоры, стали сниматься с позиции и строиться для прохождения в третий раз этого рокового для нас леса.

Войска выступили в следующем порядке:

Авангард, под командою генерал-майора Пассека: Люблинский батальон, рота Навагинцев при двух горных орудиях, рота сапер и часть пеших грузин.

Левая цепь (левою цепью 11-го числа командовал Кирасирского Ее Величества полка молодой поручик Ольховский; с чувством величайшего восторга шел он в дело, как начальник цепи, но вскоре был убит) состояла из рот Замосцского и Литовского батальонов.

Правая цепь из трех рот Куринского полка.

Стрелки Кавказского батальона размещены по протяжению цепей.

Три роты Навагинского батальона размещены между обозами, состав коих против вчерашнего числа увеличился присоединением маркитантов и порционного скота.

В арьергарде, под командою раненого накануне полковника Ранжевского, находились:

2-й батальон князя Чернышева полка, две роты Апше-ронцев и рота сапер.

Передовые войска, имея над собою храброго и любимого начальника в лице генерал-майора Пассека, воодушевились героизмом; твердость и уверенность на победу не замедлили поселиться в их рядах; распевая песни, они весело глядели на [54] ходившего между ними Пассека. Веселость их прервана была внезапно ссорою, возникшею между генералами Клюки-фон-Клугенау и Пассеком за какое-то распоряжение в приготовлении к бою без ведома первого. К счастью, приближалось время к движению, и Пассек, подойдя к авангарду, скинув шапку и перекрестясь, громко возгласил: "Благослови, Господи", что отозвалось и в рядах войск, а вслед за тем послышались его же слова: "марш, ребята. Бог не возьмет — свинья не съест".

Дело 11-го июля

В 10 часов утра войска двинулись, и через 5 минут бой возымел свое начало.

1-й батальон Люблинский, которого батальонный командир подполковник Кривошеин убит был накануне, под командою адъютанта князя Паскевича, ротмистра Николая Беклемишева, имея впереди несколько пеших грузин, вдвигался в лес; за ним следовали: рота сапер и рота Навагинцев с двумя орудиями. Пройдя шагов 100, передовые войска, встреченные из-за устроенного вновь ночью поперек дороги завала сильным ружейным огнем, остановились; два картечных выстрела из орудий наших понудили горцев оставить завал, и авангард следовал далее. Так начался бой, продолжавшийся за сим более 6-ти часов с невыразимым упорством и ожесточением, и представил собою ужасную картину кровопролитной резни.

Люблинский батальон в голове и за ним прочие войска авангарда, не встречая на дороге горцев, быстро подавались вперед под сильным перекрестным огнем неприятеля, занявшего в больших силах боковые высоты и овраги, и, пройдя таким образом до перелесной поляны три четверти протяжения дороги по лесу, авангард остановлен, дабы дать возможность стянуться обозу и арьергарду.

Цепи наши, в то же время занимая, где дозволяла местность, боковые высоты, а где нельзя было, следуя вместе с войсками по дороге с неумолкаемым треском ружейного огня, выдвигались за авангардом; потеря людей в обеих цепях делалась ощутительною, пары редели; сбить неприятеля не было возможности, ибо горцы 11-го числа, собравшись едва ли не вчетверо более противу нашей колонны, заняли неприступные места и вершины деревьев по всему протяжению и с обеих сторон лесистого хребта, чрез который пролегает дорога, и на занятых ими местах оставались во все время боя; цепи же наши, двигаясь вперед и движением сим люди себя открывая [55] неприятелю, падали на месте, поражаемые нередко многими в один раз неприятельскими пулями.

Остановив авангард, не выходя из леса, Пассек отправился сам назад, дабы следить за движением обоза и арьергарда и ожидать приказания, когда будет время тронуться авангарду.

Так истек час времени после вступления нашего в лес; между тем, ясное небо утреннего дня покрылось облаками, и дождь начинал падать; впереди предстоял трудный переход через заболотившуюся часть дороги; неприятель в этот момент слабо перестреливался с авангардом, но нельзя было не ожидать, чтобы на остальном пути чрез лес к полям он дозволил бы следовать, не налегая сильно на нас.

Неприятельская партия, наблюдавшая за движением колонны подполковника Гюлинга, отошедшей по направлению к Гагатлю, услышав позади себя начавшийся бой в лесу, немедленно повернула назад и приняла участие в деле противу нас.

Около часу употреблено времени, чтобы стянуть в лесу вьюки и арьергард; беспрерывные перекаты ружейных выстрелов в тылу авангарда не умолкали и многие жертвы пали при прохождении описанного 10-го числа перешейка в седловине хребта и в других более открытых неприятелю местах. Около же часу и авангард простоял, не двигаясь вперед. Пассек, возвратившийся к авангарду, объявил, что вьюки и арьергард скоро стянутся, что потеря хотя уже и есть между ними, но не так значительна, какой нужно было ожидать по превосходству неприятеля над нами; потом Пассек благодарил авангард за успешное движение по пройденной части леса; ему отвечали громким и искренним "ура", вовсе не думая, что несколько только минут нужно, чтобы не стало храброго. Поделившись сухарем и трубкою, все мы и с нами Пассек прилегли на дороге в лесу, в ожидании приказания идти вперед.

Неприятель, приобретя накануне в добычу и несколько сигнальных наших рожков, мог легко ими воспользоваться для подания сигналов, не соответствующих распоряжениям движения нашего, а потому на 11-е число извещательных знаков сигнальными трубами отдавать запрещено и исполнять все не иначе, как по словесным приказаниям своих начальников.

Несколько минут прошло в раздумье, что готовит для нас неприятель впереди, как головной Люблинский батальон без приказания двинулся вперед и стал подходить к тому месту [56] дороги, которое затоплено было глиною и где притом неприятель, готовя для нас решительный удар, воспользовался минувшей ночью и навалил на этом месте на протяжении до 30 сажен груды обнаженных и страшно изувеченных наших человечьих и конских трупов, доставшихся в его руки после дела вчерашнего числа; составив таким образом небывалый доселе завал из трупов и заняв боковые по сторонам высоты и местность впереди завала на полуружейный выстрел, горцы открыли убийственный по Люблинцам огонь, лишь только они вступили на этот страшный завал. Никакая сила не могла уже удержать Люблинцев; они, по колено в глине, топча трупы своих товарищей, стремились достигнуть поляны, поражаемые смертоносным огнем; командовавший батальоном ротмистр Беклемишев, перерезывая себе дорогу чрез батальон, тщетно старался остановить Люблинцев; они его не слышали, а может быть, и не хотели слушать от незнания лица, им приказывавшего остановиться, ибо Беклемишев, как выше сказано было, принял начальство над Люблинским батальоном утром 11-го числа перед боем. Часть сапер, следовавших за головным батальоном, также устремилась за Люблинцами к поляне.

Между тем, генерал-майор Пассек, остановив саперов сколько было можно, приказал им расчищать дорогу от трупов в предположении, что головной батальон, миновав завал, остановится, но сделалось иначе: Люблинцы, перейдя по трупам чрез завал, вышли на поляну и таковым движением открыли неприятелю дорогу, который, заняв ее немедленно, с ожесточением бросился в шашки на работавших сапер; передние саперы, не успев защититься, тут же были срублены, находившиеся же сзади оставили работу и приняв отчаянных горцев в штыки, сбросили их частью в овраг, а частью за завал. Таким образом сообщение с головным батальоном было прервано, и неприятель, оставаясь в оврагах и за завалом, открыл по саперам смертоносный огонь.

Чрез опыт неоднократных битв, с честью для русского оружия над горцами одержанных в разное время, Пассек свыкся с мыслью, что в подобном разе лишь решительный натиск с нашей стороны мог остановить отчаянного неприятеля, а потому, не видя иного средства к прогнанию горцев с дороги, как идти напролом, собрал роту Навагинцев и с нею лично сам бросился вперед. Навагинцы не тотчас последовали, а Пассек, находясь впереди почти один, пал, смертельно пораженный [57] пулею. Клугенау, прибыв в это время к авангарду, видел, как не стало того, который до последней минуты был и грозным, и верным бичом горцев. Навагинцы остановились.

Неприятель, видя нерешительность с нашей стороны, усилил ружейный огонь, а толпы его, выбегая на дорогу с правой стороны, с гиком бросались в шашки; атаки эти хотя и стоили значительных для нас потерь, но горцы были каждый раз отражаемы при помощи Навагинских рот, над коими начальство принял сам Клугенау.

Более получаса прошло, пока прогнанный с дороги неприятель дал возможность восстановить сообщение с головным батальоном, который, между тем, вместе с грузинами частью занял цепь по оврагу, опоясывавшему перелесную поляну, и удерживал неприятеля, стремившегося овладеть поляною; другая же часть Люблинцев, собранных Беклемишевым, введена была им обратно в лес навстречу к остановившимся войскам за завалом. В этот критический для нас момент в патронах и снарядах оказывался недостаток; боковых цепей на некоторых местах уже совсем не было, и горцы, поражая почти беззащитные наши вьюки, успели завладеть многими из них; отважность их доходила края границы: некоторые из более отчаянных, засев в оврагах у дороги, схватывали за ноги и вожатых, и вьючных лошадей, и порционный скот и сбрасывали их в овраги; беспорядок в обозе увеличивался до крайней степени.

Арьергард наш, сильно теснимый неприятелем, истратив притом все почти патроны и потеряв храброго начальника своего, продолжавшего с носилок и дважды раненного, распоряжаться, (полковник Ранжевский в одну из схваток с неприятелем был убит) должен был выдерживать отчаянные и неоднократные атаки горцев, почему и не имел возможности прикрыть с боков обоз наш. Выдерживая хладнокровно и мужественно отражая неприятельские атаки и пренебрегая неумолкаемым перекрестным ружейным огнем, Кабардинцы не терялись: они были храбрые товарищи Егерей, так славно ознаменовавшихся 14-го июня на Азалских высотах; видя у себя недостаток в патронах, Кабардинцы камнями и штыками удерживали и опрокидывали горцев, взбиравшихся на дорогу по фланговым оврагам.

К сожалению, нельзя не упомянуть, что некоторые из арьергардных войск, как равно оставшиеся вооруженными [58] при вьюках, видя страшный беспорядок и лишась, может быть, надежды на спасение, предались грабежу; вместо того, чтобы быть защитою обозу, они сами прокалывали бурдюки штыками, упивались вином без меры, грабили казну и вещи, и в свою очередь падали, поражаемые в беспамятстве пулями и шашками неприятельскими.

Вот положение, очерченное, может быть, еще слабо, в сравнении с тем, в каком находилась колонна, не двигаясь вперед более получаса времени.

Но что может сравниться со смятением, наступившим за сим? Неприятель, сброшенный передовыми Навагинскими ротами в овраги, занял там места на полуружейный выстрел от дороги и смертного из трупов завала; войска наши подвинулись вперед к завалу и, чтобы переправить через него орудия, начали скидывать трупы в овраги. Едва только в середине вьюков заметили, что завал очищен от неприятеля и началось движение вперед, как спешенная грузинская кавалерия, раненые, вьючные лошади, порционный скот с их вожатыми и все безоружные, бывшие вне строя, бросились на дорогу плотною массою и в страшном беспорядке. Тщетно генерал Клугенау своими же штыками хотел остановить эту толпу — многочисленность ее опрокинула все, что было впереди, и, увлекши с собою большую часть Навагинцев, бросилась к поляне, поражаемая смертоносным неприятельским огнем, а на едва очищенном завале образовала собою груды сваленных один на другой новых трупов. Клугенау, как в донесении своем упоминает: "потеряв в эту страшную минуту всю надежду спасти остальные два орудия, коими овладеть неприятель беспрестанно покушался", увидев две Люблинские роты, следовавшие, как выше сказано было, с Беклемишевым обратно в лес, и приказав Люблинцам остаться при орудиях, отправился сам вперед и после величайших усилий успел пробиться сквозь беззащитную массу, приведенную в движение одним страхом, и выплел из дефиле на перелесную поляну.

Погода становилась все хуже и хуже; хотя в пылу боя холод и не был чувствителен, но частый и довольно крупный, беспрестанно увеличивавшийся дождь значительно уже вымочил всех. Бой не ослабевал.

Главнокомандующий в лагере у Дарго, слыша сильно завязавшееся сражение в лесу и видя новые толпы неприятельские, непрерывною нитью тянувшиеся от Белгатоя по левым высотам Аксая к месту боя, отрядил в подкрепление сражающимся [59]: 1-й батальон князя Чернышева полка и сводный батальон из рот 3-го Люблинского и 3-го Навагинского батальонов с частью Кавказских стрелков и пешей грузинской милиции. Кроме того, часть кавалерии направлена была в Аксайскую долину для занятия правого берега Аксая.

Из войск, присланных к нам в помощь, только 1-й батальон Кабардинских Егерей (князя Чернышева) под начальством майора Тиммермана подоспел вовремя и показался вместе с грузинами на перелесной поляне около 2-х часов пополудни.

Генерал Клутенау приказал майору Тиммерману, прибывшему с Кабардинцами, идти с батальоном густыми цепями в лес и особенному его попечению вверил оставшиеся там орудия, которые по случаю большой убыли в людях, их прикрывавших, слабо уже были защищаемы, а под одним из них подломался лафет. Обоз наш выходил небольшими частями на поляну, все еще обстреливаемую горцами из окрестных оврагов.

Движение 1-го батальона Кабардинских егерей навстречу оставшихся в лесу частей колонны нашей восстановило неравный бой с многочисленным неприятелем; обозы ускорили свое следование по лесистому хребту, а за ними и арьергард, сильно теснимый горцами с тыла, подошел к завалу, у которого оставались наши орудия. Храбрый штабс-капитан Фохт, раненный в грудь, с остатками своей 2-й саперной роты, подоспев к орудиям, втащил их на руках на поляну. Между тем, Кабардинцы 1-го батальона, торопившиеся навстречу к своим товарищам и однополчанам 2-го батальона, оттеснили горцев от дороги и сим много способствовали прохождению наших остатков через лес. Что же касается пришедших в помощь грузин, то они, встретившись на поляне со своими земляками, начали с ними обниматься, и почти никто из них не принял участия в оканчивавшемся бою в лесу. Другой батальон и стрелки, отправленные в подкрепление, соединились с нами на скалистом спуске в Аксайскую долину.

В 5-м часу пополудни, среди тумана и проливного дождя, авангард колонны стал спускаться с поляны в Аксайскую долину; дорога по скалистому спуску или, точнее сказать, тропинки по оному до того испортились дождем, что не только легко раненные, но и те, которые вышли из боя целыми, опираясь ружьями и палками, с трудом могли сходить по спуску, склоняющемуся не менее 45°; трудно же раненные, равно как [60] и тела убитых, положены были на лубки, оставшиеся на поляне от неприятельского лагеря, и с помощью веревок, платков, древесных прутьев и всего, что было под рукою, привязанных к концам лубков, раненые на таковых носилках спускались с ужасными страданиями от беспрерывных скачков по крутому и скалистому спуску. На одном из описанных лубков, по приказанию начальника колонны, казаки тащили тело Пассека, но при спуске от неосторожности останки храброго соскочили с лубка и упали в глубокий и отвесистый овраг, из которого уже никаким способом нельзя было поднять труп для отдания и последней слезы, и последней чести геройски павшему и любимому всеми начальнику.

Раздел приобретенной от нас добычи в лесу привлек туда многочисленные толпы горцев, а потому лишь малые их части и преимущественно из не успевших принять участие в деле обеспокоивали колонну нашу на пути следования по спуску и в Аксайской долине.

Пока по спуску сходили авангардные войска, до тех пор соблюдался порядок, но как скоро очередь дошла до вьюков и грузин, страшный беспорядок воцарился; опять эта масса, стремясь скорее в лагерь, сталкивала шедшую по дороге пехоту, а усилия последней к отклонению беспорядка и здесь оказались тщетными. Начальников не было. Генерал-лейтенант Клугенау находился на перелесной поляне, а когда более половины войска следовало по спуску, проехал между ними вперед, не обратив внимания на беспорядок, который затем еще более увеличился; дорогу на спуске заняли: обоз, раненые и грузины; пехота же, приняв вправо, следовала чрез овраги с неимоверными затруднениями и с отсутствием всякого строя; неизвестно, был ли кто из людей жертвою при этом случае, но что касается лошадей и вьюков, то некоторые из них, сброшенные в толкотне в овраги, по невозможности вытащить оттуда, оставлены были в добавок добычи, доставшейся неприятелю сего числа.

К 7-ми часам вечера генерал-лейтенант Клугенау с передовыми войсками подошел к лагерю нашему у Дарго и тотчас же явился к главнокомандующему... К 9-ти часам и вся колонна мало-помалу стянулась в лагерь. (Что за разговор происходил у Воронцова с Клюки, остается неизвестным, но только с этого времени Клюки сходит со сцены навсегда. Очевидец событий, невоенный, состоявший при графе Воронцове барон Л. П. Николаи, в своих воспоминаниях говорит: "Клюгенау в этот день не обладал спокойствием и хладнокровием и был потрясен".) [61]

Потеря в два дела 10-го и 11-го июля была весьма значительна с нашей стороны и простиралась убитыми: генералов — 2, штаб-офицеров — 3, обер-офицеров — 14 и нижних чинов — 446; ранеными большей частью тяжело и по нескольку раз: обер-офицеров — 34, нижних чинов — 715; контужеными: обер-офицеров — 4 и нижних чинов — 84; и без вести пропавших 122 человека нижних чинов. (Официальный источник (Кавк. сборник, поход 1845 г.) указывает некоторые другие цифры, например: раненых обер-офицеров -32 и нижних чинов - 738, но не показывает вовсе 122 пропавших без вести.

Несмотря, однако ж, на большой наш урон, неприятель также понес немалую потерю, как по уверению о том лазутчиков, так равно мы и сами были свидетелями, как падали трупы горцев в рукопашной резне, восстановлявшейся в разных пунктах и беспрерывно.

С возвращением в лагерь колонны генерал-лейтенанта Клугенау, главнокомандующий, удостоверившись на деле, что доставление необходимых для отряда продовольственных и военных запасов чрез лес, лежавший в тылу нашего лагеря у Дарго, и единственный путь сообщения с Андиею, если и допустить возможным, то потери, с какими может быть сопряжено [62] следование транспортов каждый раз чрез лес, слишком будут чувствительны, а потому предположил: двинуть отряд из Дарго вперед, сбить Шамиля с позиции, когда-то занятых нами Белгатойских высот, и оттуда предпринять движение чрез Ичкерийские леса по направлению к Герзель-аулу, укреплению нашему на линии: 12-е июля назначено для отдыха, раздачи провианта, пополнения патронов, уравнения рядов в ротах и назначения частных начальников вместо убитых и тяжело раненных. 12 июля назначалось днем выступления отряда.

Четырем эшелонам, оставленным на пути сообщения нашего: в Андии, за перевалом у Андийских ворот, в Мичикальском урочище и у перевала Кырк, сосредоточиться к последнему и поступить в команду генерал-лейтенанта князя Бебутова, причем на обязанность князя Бебутова возложено, по усмотрению его, вывести войска эти из долины у перевала Кырк и расположить в удобном месте по правому берегу Сулака, где оставаться в сборе впредь до особых приказаний. Распоряжение о сем послано было с лазутчиками 12-го числа к ближайшему эшелонному начальнику подполковнику Бельгарду, находившемуся в Андии, в Гагатлинском редуте.

При раздаче принесенного колонною генерал-лейтенанта Клюки-фон-Клугенау продовольствия оказалось, что такового вместо 6-дневной пропорции доставлено было не более, как на 1 1/2 суток, ибо значительная часть сухарей, во время боя 11-го числа находившаяся на людях в мешках, как тяжесть была сброшена в лесу, а также много сухарей пропало с убитыми и нагруженных на лошадей, которые отбиты были горцами.

Во внимание сего и не имея уже в виду подвоза продовольствия, пока отряд не выдвинется на линию, главнокомандующий, усилив дачу войскам мясной и винной порций, приказал подтвердить по отряду, чтоб люди берегли сухарь.

Озабочиваясь также пополнением частей, уменьшившихся в своей числительности в течение двухдневного 10-го и 11-го чисел боя, главнокомандующий приказал укомплектовать их так, чтобы в каждом батальоне роты были составлены из одинакового числа всех чинов; а вместо убывших командиров частей назначить других, по усмотрению ближайших начальников. Отдавая сии приказания, граф Воронцов вменил в обязанность прочесть пред ротами приказ его о делах 10-го и 11-го чисел следующего содержания: [63]

"Вчерашнего дня (10-го июля) колонна, посланная отсюда под командою генерала Клугенау за сухарями для отряда, пострадала от сильного нападения неприятеля в лесу; мы потеряли двух достойных начальников, значительное число офицеров и нижних чинов. Вы все старые и добрые солдаты. Вы знаете, что в войне бывают иногда обстоятельства трудные; тогда-то и надобно показать настоящему хорошему воину, что он остается бодр, смел и весел. Все у нас будет хорошо, но надобно, чтоб каждый офицер, унтер-офицер и рядовой показал то усердие и ту неустрашимость, которыми русские всегда славились и которые всегда вас отличали. Помните, что неприятели наши — подлецы и всегда вас боятся и русских штыков. Я на вас надеюсь, как на каменную гору, и мы скоро возвратим вчерашнюю потерю".

Ночь с 11-го на 12-е июля прошла спокойно, а слабо освещенное утро 12-го числа застало нас в приготовлениях к похоронам убитых товарищей наших третьего дня и вчера; тихо было в лагере русских, и лишь раздавался заунывный возглас священнослужителей: "Вечная память воинам, переселившимся в горние пределы". Войска пали духом — причинами тому были как понесенные ими потери в бою 10-го и 11-го чисел, так и недостаток в съестных припасах. Но вот их собирают для прочтения приказа главнокомандующего, и лишь услышали они последние слова; "я на вас надеюсь, как на каменную гору, и мы скоро возвратим вчерашнюю потерю", как прежняя бодрость и самонадеянность на одоление врага сменили общее уныние, а вслед за тем личное радушное приветствие главнокомандующего каждой части войск, лагерь составлявших, заставило нас совершенно забыть и о потерях, и о недостатках жизненных. Веселые песни раздавались по всему лагерю, а музыканты у ставки графа до позднего вечера вторили им. Между тем, приготовления к походу не выходили из своей очереди и прерывались лишь изредка пушечною канонадою в ответ Шамилю на выстрелы его артиллерии, которая и сего дня, подобно как во все предшествовавшие дни расположения отряда у Дарго, не нанесла нам никакого вреда, кроме небольшого числа раненых лошадей осколками гранат. Ночью же каждый день Шамиль увозил орудия к своей ставке, далеко отстоявшей от нашего лагеря.<...>