Поход по вьючной дороге Закавказья.

В 1842 году батальон егерей и два горные орудия были отправлены из крепости Новых-Закатал для соединения с Самурским отрядом, тогда расположенным в Казы-Кумыкском Ханстве. Движение предназначалось форсированным маршем, по вьючной дороге, чрез нагорные Елисуйские владения. По этой причине, самое необходимое для войска было уложено на вьюки, а прочие тяжести с колесным обозом отправлены к пункту соединения по большому тракту. Таким образом мы налегке выступили из Закатал; грянула [8] музыка, и обыватели форштата проводили нас из крепости на Алазанскую-Долину. Это было в половине Июня. Едва мы вышли на долину, солнце показалось на небе, и сделалось так душно и жарко, что с нас градом покатился пот. По дороге облака насекомых, жужжа, крутились в воздухе, и кусая, неутомимо преследовали нас. Однако, мы, не унывая, шли среди садов и полей, и чрез деревни проходили не иначе, как с песенниками и музыкою. Мелодия родных звуков расшевеливала нашу думу, а разгульный плясовой напев под лад бубен и рожков заставлял забывать усталость. Татары искоса поглядывали на восемьсот штыков, и может статься нехотя, но с улыбкою встречали и провожали нас. За тяжкий переход мы вполне были вознаграждены ночлегом. По приглашению жителей деревни, мы расположились бивуаками в садах, и весьма сожалели, что развесистые ореховые деревья опаздывали прислужиться нам своею тенью. Погода стояла превосходная: ни облака на небе, ни ветра на земле. Мы с наслаждением отдыхали в вечерней прохладе воздуха, наполненного ароматом от фруктовых деревьев. После томительного марша, крепкий сон, под небесною лазурью восточной ночи, оживлял нас и на-утро возвращал всю бодрость. Хотя на марше, солнце жестоко обращалось с нами, но стоило взглянуть на дивную [9] растительность долины, чтоб примириться со жгучими лучами, как виновниками плодотворной силы. В долине все деревни окружены богатыми садами, в которых созревают миндаль, персики и превосходный виноград. Тутовые и исполинские ореховые деревья наполняют здешние сады. Плодоносные поля, кроме всех родов хлеба, наделяют жителей сарачинским пшеном и маисом. Луга покрыты душистыми травами и испещрены ароматными цветами. В здешних лесах дуб и употребляемые на постройки карагач и чинар достигают удивительной высоты и толщины; но жаль, что эти деревья непрочны в изделиях; клен, вяз, лиственница и множество других деревьев также во множестве произрастают в едва проходимых лесах. Алазанская-Долина — рай по произведениям природы, имеет губительный климат. В этом крае от гнилых горячек и лихорадок ежегодно гибнет множество народа.

На втором переходе мы повернули в ущелье. Нагорный ветер порхнул и оживил наши усталые члены. Незаметно, около пяти верст мы поднимались в гору, и под-вечер пришли в селение Елисуй, уже расположенное на значительной возвышенности противу Алазанской-Долины. Жители селения встретили нас весьма приветливо. Здесь мы дневали, приготовляясь [10] заблаговременно к трудному перевалу через горы.

Кому неизвестен снеговой хребет гор, идущий от берегов Черного Моря и теряющийся близ Каспия? Вечно убеленные вершины этих гор выдвигают между себя исполинские громады Эльборуса и Казбека. Часть такой цепи гор тянется от Военно-Грузинской дороги к Каспийскому Морю и отделяет плодоносную Алазанскую-Долину от Южного-Дагестана. Между ними есть двоякий путь — или по горным тропам прямо чрез выси хребта, или надобно обогнуть всю эту цепь гор, и по большой дорог чрез Шамаху и Кубу достигнуть Дагестана. Необходимость в выигрыше времени часто вынуждает посылать войска по кратчайшим сообщениям: такой поход выпал и на нашу долю. Дневка, как и всякая радость в жизни, прошла скоро. Еще до рассвета потревожил нас барабан. Отряд живо встрепенулся, и бивуачные огни осветили строй егерей, выровнявшихся будто на Царицыном-Лугу. Закавказский воин не слишком разнежится в постели: ведь голая земля, прикрытая буркою, не пуховое ложе; но и без удобства под боком, право, иной раз прекрепко спится, особенно когда сделаешь поход в двадцать пять верст. Чтоб не тревожить еще спавших жителей селения, мы тихо прошли через него и только слышали, как петухи напутствовали нас в дорогу своим [11] утренним напевом. Из Елисуя нам был дан в проводники расторопный Татарин. Он, на расспросы наши о дороге, утешал легкостью пути, и улыбаясь повел в горы. Переправившись чрез небольшую, но быструю речку, мы вошли в ущелье. Мало разработанная дорога, проложенная по скату ущелья, в некоторых местах была так узка, что мы принуждены были разбирать артиллерию и переносить ее на руках. Но как такие препятствия ограничивались несколькими саженями, то артиллерия не замедляла движения отряда. Так шли мы беспрерывно взбираясь все выше и выше по отлогости ущелья, покрытого дремучим лесом. Внизу ущелья шумела речка, а с противоположных возвышенностей сбегало множество каскадов. Цилиндры воды, в два и более аршина диаметром, вырываясь из расселин скал, с грохотом падали отвесно с высоты около пятидесяти сажен, и, разбиваясь о каменное дно речки, осыпали соседние утесы миллионом брызг блестевших на солнце. Чем далее углублялись мы в ущелье, тем более увеличивалась дикость местоположения. В этих угрюмых местах, что в природе сделало время, то так и остается навсегда. Гигантские деревья, выхваченные бурею из вековых гнезд своих, разбросаны по ущелью; отломки скал, отторгнувшись от первобытных масс своих, лежат в осыпе земли, увлеченной быстрым падением [12] каменных глыб. Исполинский орел, усевшись на спице утеса, величаво поглядывает на ястреба, взвившегося в воздухе над горлицей. Дикая лань и тур, прыгая по скалам, на свободе разгуливают в раздолье ущелья. Тут нет ни шалаша охотника, ни хижины дровосека. Человек страшится забраться в глушь лесную.

Мы шли по ущелью слишком четыре часа; наконец лес стал редеть, а потом открылись глазам нашим одни лишь пустынные горы. Бесплодные выси, взгроможденные под самые облака, печально выказывали свои снеговые вершины. Наконец мы пришли к подошве одной из огромных гор, и, нашед несколько сажен ровного места, расположились отдохнуть от тяжкого марша. Мы еще не знали, что труды наши были цветки, а ягодки только-что предстояли. Солдаты кое-где прилегли группами; все смолкло, и даже походные весельчаки не забавляли товарищей своими прибаутками. Нас окружали повсюду голые горы; с их вершин стекали потоки; гул от падения их в пропасти нарушал тишину окрестности. Здесь природа своим единообразием наводит грусть, а угрюмая величественность местоположения леденит сердце. Пробили подъем, и егеря гуськом потянулись в гору. Проводник с озабоченным лицом подошел к орудиям и с участием посматривал на них. По расспросам у этого Татарина, артиллеристы [13] догадались, что придется идти не по Московскому шоссе. В самом деле, уже при начале подъема на гору, чтоб избегнуть крутизны ее, дорога была выведена беспрерывными зигзагами, и по ним с величайшим затруднением едва можно было везти орудия на колесах. Хорошо еще, что упряжь их в две лошади цугом, и что не имея передка, они свободно могли вращаться на горбыле ваги; а то узкость дороги и несносные зигзаги решительно были бы неодолимым препятствием для движения артиллерии. Но вот миновалась и такая дорога; она обратилась в тропу, какую у нас девушки, ходя за ягодами, протаптывают в лесу. Еще пока тропа пролегала по наносной земле отлогости, то грунт из смеси глины и песка представлял довольно вязкости для опоры ногам хорошо-кованых лошадей; но когда тропа стала извиваться между скалами из аспида, то ход лошадей обратился в мученье. Чтоб оценить превосходную удободвижимость Кавказской горной артиллерии, ее надо видеть на этом подъеме. Вообразите тропу не шире десяти вершков, а в иных местах и того менее; с одной стороны она примыкает к нависшим скалам, а с другой лепится над краем бездны в две тысячи футов. Тут малейшая неосторожность человека или лошади — и нет спасения: все разлетится в прах. Хрупкий аспид беспрерывно осыпается под ногами; того и [14] боишься, что потеряешь равновесие и поминай как звали! Иной раз тропа до того суживалась, что надо было идти не иначе, как повернувшись лицом к скале; а то, при взгляде в пропасть, сердце замирало и делалось головокружение. Любитель лошадей пришел бы в восторг, смотря, как эти сметливые животные, неся на хребтах своих артиллерийские вьюки до восьми пудов веса, с необычайною осторожностью обходили выдавшийся утес, чтоб не зацепиться за него и не рухнуть в бездну, — или с какою смышленостью лошадь, прежде чем ступит шаг, пробует копытом в разных местах тропу, боясь, чтоб, аспид не осыпался, и чтоб не потерять от того равновесия; иная, неловко ступив на край бездны, трясется от страха и спешит освободить ногу, чтоб не обрушилась легкая опора. Так подымались егеря и артиллерия, двигаясь шаг за шагом. Воздух стал редеть заметно, а тропа все еще далеко вилась по обрывам утесов. Оставалось утешаться тем, что у чего есть начало, верно будет и конец. Но вот и мы обрадовались, заметив передовых егерей, приютившихся для отдыха на вершине горы. Еще несколько усилия в тягостном подъеме, и мы взобрались туда же. Боже мой, какая мертвенность представилась глазам нашим! Тщетно ищешь кругом себя, нет ли признаков какой-либо жизненности. Над вершиной ярко светит [15] солнце, но оно не греет; нетеплотворные лучи его только скользят по оледеневшему черепу вершины. Ключи воды, просачиваясь сквозь земляную кору вершины, струятся по разным направлениями и, сливаясь в ручейки, журча, пробиваются под глыбами снега, там и сям раскинутыми по вершине. Сюда не заглянет зверь и не залетит птица. Унылая местность наводить безотчетную тоску. За то с вершины открыты чудные виды Алазанской-Долины. Кряж гор, амфитеатром понижаясь к этой долине, сливается с нею холмами. Вблизи горы покрыты дремучим лесом; его вершины мрачно чернеют на гигантских высях; вдали — зеленые холмы бархатными переливами блестят на солнце. За холмами длинною полосою расстилается долина и по ней река Алазань извивается сребристой лентою, между лесов, полей и сел, едва заметных в отдаленной окрестности.

Егеря второго полубатальона начали вытягиваться на вершину. Кто прежде пришел и отдохнул, тот должен был идти далее. Снова, егеря вереницею потянулись под-гору. Артиллеристы захлопотали около своих орудий. Здесь было так холодно, что при навьючивании артиллерии, костенели руки и работа невольно длилась долее обыкновенного. К тому же, вдруг порывистый ветер стал беспрерывно нагонять густые облака, и мы едва могли различать [16] предметы. Облака пронеслись на Алазанскую-Долину: там небо уже заволоклось тучами, над нами опять заблестело солнце, но под нами уже вторились раскаты грома. Молния, сверкая, прорезывала мглу небесную, и буря была в самом неистовом разгаре. Мы спешили оставить негостеприимную вершину; но лишь тронулись с места, как мрачная туча внезапно накрыла нас, и когда она рассеялась, град и снег улеглись слоем по всей вершине. Не так-то приятно показалось нам и отдохновение. Убравшись с вершины, мы думали, что уже на этом переходе кончились все бедствия; но вскоре разочаровались в своем предположении. Спуск был еще затруднительнее подъема. Хотя дорога образовалась несколько шире, но зато она была проложена по чрезвычайно крутому и утесистому скату горы. Иной раз нам приходилось идти по ступеням в аршин и более отвесным, а на такой лестнице не так легко спускаться и человеку, не только лошади. Впрочем артиллерийские лошади до того привыкают ко всем неудобствам горных дорог, что не слишком затрудняются идти по уступам: и где уступы были уже очень велики, при виде тяжкого хода, они фыркали и сердито мотали головами. Между тем у нас незаметно ускользнуло время, и на дворе уже вечерело, а спуска все еще оставалось много. Мы подошли к отвесному утесу, чтоб обогнуть его [17] и должны были перейти на отлогость другой горы. Между горами неплотно сдвинутыми образовалась узкая и глубокая пропасть, куда с необычайным шумом вливался поток и гул от его стремительного падения повторялся эхом в пустом пространстве расселины. Животрепещущий мост соединял дорогу между покатостями. Несколько тоненьких жердей, переброшенных чрез пропасть и поверх устланных досками, не только чрез бездну, но и через канаву, составили бы плохое сообщение. Лишь только лошадь войдет на эту тень моста, как все это основание задрожит и погнется, — так и кажется, что рухнут перекладины, а с ними вместе лошадь и артиллерийский вьюк сделаются добычею потока. Когда миновала эта опасность, другая беда, гораздо худшая, представилась нам. Снова дорога переходила на прежнюю гору; только теперь при переходе чрез пропасть не было видно моста; а маленькая глыба снега наполняла пространство между отлогостями гор. Всесокрушающий поток с бешенством пробивал себе русло под снегом, и надо было идти поверх его над зияющею бездной. Мы были уверены, что тут должен быть мост; но где именно, не знали: за глубиною снега нельзя было узнать и признаков постройки. Как нарочно егеря утоптали широко снег; разрывать его не было времени, да и некому; — авось Бог вынесет! [18] перекрестились и пошли. Снеговой свод страшно гнулся под ногами лошадей; так и воображалось, что снег расступится и поглотит ему доверившуюся жертву. Отделались мы и от этого страха; но радоваться еще было нечему. Так стемнело, что стало зги невидно вокруг. Приходилось идти словно слепым ощупью. Овраг был под рукой: стоило оступиться, чтоб полететь в него. Но чем более опасности, тем более и осторожности; придерживаясь плотно к скалам, мы ощупывали каждую точку дороги, и хотя приходилось в иных местах ползком осматривать местность, но мы благополучно спустились в ущелье. Егеря гораздо прежде пришедшие на ночлег, сварили для артиллеристов кашу; а Русский солдат каких трудов и горя не забудет, сидя за горячею кашею, приправленною чаркою водки? Мы семи верст не дошли до селения Гельмица, где был по маршруту назначен ночлег. Хотя движение до самого сборного пункта имели мы по гористой дороге, но, оставив за собою тяжкий переход чрез перевал снеговой горы, уже марш считали мы прогулкою. Еще кое-где попадалась нам крутые подъемы, почти отвесные спуски: но мы уже были достаточно опытны, чтоб презирать неудобство горных дорог. Бывший командир Отдельного Кавказского Корпуса, Е. А. Головин, заботливою волею начальника, преодолевая все природные [19] преграды, при возвращении в Тифлис из блистательной Ахтинской экспедиции, под личным надзором приказал, в 1839 году, расчистить дорогу от с. Гельмица до с. Елисуя; но три года времени чего не сделают в диких и едва доступных местах Кавказа! Здесь горные потоки в один момент размывают тяжкие труды людей, бури нередко уничтожают и признаки работ. От самого перевала до реки Самура, на пространстве около двадцати верст, все еще природа скупится в своих произведениях. Тут селения разбросаны по высям гор и лепятся сакли на скалах и утесах. Жители этих мест в поте лица обрабатывают скудную почву: но зато недостаток хлебных произрастений вполне вознаграждается привольем пастбищных лугов, щедро раскинутых по отлогостям и холмам ущелий. Здесь жители наслаждаются прекрасным климатом и безбедно живут среди этих, на взгляд пустынных мест. Огромные стада баранов одевают и кормят горцев, привыкших беззаботно довольствоваться малым. За деревнею Рутулом отлогости ущелья были обращены в огромные поля, засеянные хлебом. Мы шли большею частью по берегу реки Самура, которая быстро и шумно течет между скалистыми берегами, почти до самой крепости Ахты. Не смотря на летнюю пору, идти было прохладно: по дороге встречались нам во множестве [20] каскады, и, любуясь живописными окрестностями, мы не знали усталости, и как будто прогуливаясь прибыли в крепость Ахты. Многочисленное племя Ахтинцев, смущаемое беспокойными соседями, наказано было в 1839 году за непокорность нашему правительству: разбитые на голову близ Тифлисского укрепления, Ахтинцы просили пощады, клянясь в ненарушимой верности Российскому Монарху. Главное селение этого племени есть Ахты, расположенное на берегу небольшой речки Ахтинки.

Около селения множество фруктовых садов; особенно замечательны здешние весьма вкусные яблоки. Невдалеке от селения есть горяче-серный минеральный источник, чрезвычайно полезный от накожных болезней. Хотя повсюду кругом высятся бесплодные горы, однакож жители, имея по ущельям значительную запашку земли, на которой успешно произрастает хлеб, не терпят недостатка в первых потребностях жизни. Здесь охотно занимаются скотоводством и хотя с большим трудом, но для холодных и нередко снежных зим, добывают сено по крутизнам гор, кое-где покрытых травою. Лесу вблизи вовсе нет; все постройки производятся из плит, удобно выламываемых в каменных скалистых берегах рек Ахтинки и Самура. Жители, как мужчины так и женщины, весьма стройны; мужчины одеваются в [21] лезгинский костюм, т. е. в чуху с короткими откидными рукавами, в папах из густой и длинной шерсти на овчине, и ноги обувают в буйволовую кожу. Вот все что можно было бегло заметить в два дня, проведенные отрядом под крепостью Ахты. Комендант крепости принял нас, отрядных офицеров, весьма радушно. Хотя Русское гостеприимство — вещь не диковинная, но тем не менее приятно вспомнить о комендантском семействе, исполненном доброты и внимательности к беспрерывно кочующим здесь боевым офицерам, которые сами рады делиться сухарем и не прочь от предлагаемого хлеба-соли.

Е. Н.

Текст воспроизведен по изданию: Поход по вьючной дороге Закавказья // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 59. № 233. 1846