ШТУРМ, БЛОКАДА И ВЗЯТИЕ КАРСА В 1856 ГОДУ.

К числу замечательнейших исторических произведений, которыми подарил нас текущий год, без сомнения, надобно отнести сочинение покойного генерал-адъютанта Николая Николаевича Муравьева, под заглавием «Война за Кавказом в 1855 году».

В виду современных событий на востоке, книга эта приобретает особенный интерес, так как нынешние действия в Азиатской Турции, в отношении стратегическом, по всем вероятиям, представят много аналогии с тем, что происходило на том же театре военных действий 22 года тому назад.

Книга эта имеет еще и то важное значение, что она написана человеком, в руках которого соединены были, в то время, все нити военного и гражданского управления Кавказским краем, — которому известны были планы и виды правительства, равно как и все, имеющиеся для их осуществления, средства, — который, наконец, самолично заправлял всем ходом войны в Малой Азии. — Поэтому, сочинение Н. Н. Муравьева представляет труд во всех отношениях поучительный для современных военных деятелей, — тем более, что оно вышло из-под пера человека замечательно умного, многосторонне-образованного, опытного в боевом отношении и получившего основательную военно-теоретическую подготовку.

Тон всего сочинения таков, какого и можно было ожидать от личности, подобной покойному Николаю Николаевичу: серьезный, спокойный, самоуверенный. — Муравьев не скрывает неудач, ни чужих, ни своих; хотя к последним, и именно к капитальнейшей своей неудаче, т. е. к несчастному приступу на Карс, — относится так, как будто она произошла по совершенно независившим от него обстоятельствам. О том, сколь ошибочны были его первоначальные суждения о кавказских войсках (выраженные в столь [560] известном письме его к Алексею Петровичу Ермолову) ¹, он, конечно, не упоминает. О бестактности своего поведения относительно некоторых из наиболее уважавшихся на Кавказе лиц — и подавно умалчивает. — Подобного сознания в своих заблуждениях, да еще и печатного, без сомнения, трудно ожидать от человека с таким сильным самолюбием, какое приписывали покойному Н. Н. Муравьеву.

Вследствие этого, лицо, не ознакомившееся с тем, что уже прежде писалось о кавказской деятельности Муравьева, прочитав помянутое сочинение, усвоит об авторе оного положительно благоприятное, но, может быть, — не совсем верное понятие.

Имея это в виду и желая, по мере возможности, способствовать беспристрастным суждениям о наших замечательнейших деятелях, мы полагаем своевременным напомнить о той полемике, которая, несколько лет тому назад, возникла между почитателями и порицателями Муравьева (главным образом — на страницах «Русской Старины»), дабы читатель мог сопоставить их показания и мнения с тем, что он сам пишет о своей деятельности за время наместничества на Кавказе. Такое сопоставление если и не всегда может привести к окончательным выводам, как о характере самого Муравьева, так и о его деятельности — то, по крайней мере, даст возможность посмотреть на них с разных сторон, без излишних увлечений.

Статьи о покойном Н. Н. Муравьеве, на которые мы можем указать как на особенно заслуживающие внимания, суть следующие:

1) Блокада и штурм Карса в 1855 году: неизданные записки генерал-лейтенанта Я. И. Бакланова; рассказы К. А. Ермолова, барона Е. И. Майделя и других. Статья В. А. Потто («Русская Старина» 1870 г., декабрь).

2) Н. Н. Муравьев в время наместничества его на Кавказе. Статья А. П. Берже. («Русская Старина» 1873 г., октябрь).

3) Н. Н. Муравьев. Очерк его жизни и деятельности. Статья «Любителя Кавказа и Закавказья» («Русская Старина» 1874 г., май).

4) Граф М. С. Воронцов и Н. Н. Муравьев. Из служебных воспоминаний М. П. Щербинина («Русская Старина» 1874 г., сентябрь).

5) Знакомство мое с Н. Н. Муравьевым. Статья И. И. Европеуса (там-же).

6) По поводу полемики о князе Воронцове и Н. Н. Муравьеве. Статья г. Зиссермана («Русский Вестник» 1874 г.).

7) Статья Андрея Николаевича Муравьева («Русский Архив»). [561]

_______________________________________________

Для большей наглядности при сравнивании фактов кавказской деятельности Муравьева, — так, как они изложены в поименованных статьях, — с тем, что он сам пишет об этой деятельности, считаем полезным представить, здесь же, беглый конспект вновь вышедшего сочинения «Война за Кавказом в 1855 г.».

Каждая война России с Турциею, — говорит Муравьев в начале своего сочинения, — сопровождалась военными действиями в Кавказском и Закавказском крае.

В 1853–1854 годах действия эти, с нашей стороны, были весьма успешны и блистательные победы, в то время одержанные, оградили Грузию от вторжения неприятеля. Бой под Курюк-Дере поставил турок в невозможность начать новые наступательные действия в 1854 году.

В 1855 г. Восточная война приняла размеры более обширные. Удвоив свои усилия против Севастополя, союзники обратили свое внимание и к стороне Кавказа, где военные действия явились на трех отдельных театрах: в Малой Азии, Мингрелии и близь устьев Кубаря, — совершенно отделенных друг от друга местными препятствиями. Все кавказское побережье Черного моря, начиная от Новороссийска, было нами оставлено; только по берегам Мингрелии и Гурии содержались слабые обывательские караулы. — В долине р. Риона стоял особенный отряд, называвшийся Гурийским и имевший назначением охранять Гурию и Мингрелию от вторжений со стороны моря и оборонять Кутаис, через который пролегал единственный путь к Тифлису. Край, составляющий долину р. Риона, отделяется высокими и малодоступными Аджарскими горами от театра военных действий в Малой Азии и имел с ним, в то время, только одно хотя и кружное, сообщение: через Ахалцых, Биржомское ущелье, Сурат, Имеретинские горы и Кутаис.

Главные военные действия в Малой Авии, по условиям местности, имели тоже два отдельные поприща. Большая часть сил наших, действовавших в 1854 г. по направлению от Александрополя в Карсу, была отчасти разъединена с отрядом, покорившим Баязид, который находится в долине восточного Евфрата, отделенной от долины Аракса хребтом высоких, почти непроходимых Агридагских гор. Отряд этот мог соединяться с главными силами, под Александрополем, только пройденным им путем, через перевал Агридага — трудным, но единственным возможным для движения тяжестей. Другого сообщения между ними не было, кроме пути, ведущего через с. Керпи-Кёв, что на Араксе, уже вблизи Эрзрума. [562]

В эпоху прибытия Муравьева на Кавказ, т. е. в январе 1855 г., как главные силы, так и Баязидский отряд, находилось на зимних квартирах в пределах Закавказья, куда они возвращены были еще осенью, потому что и Агридаг и возвышенные равнины Карсского пашалыка в винное время покрываются глубокими снегами, препятствующими военным действиям. Турки, отчасти по той же причине, тоже ничего не предпринимали с этой стороны; но, готовясь на следующий год к новым действиям, собирали свежие силы в Эрзруме и снабжали Карс артиллериею, снарядами и продовольствием. — В долине Риона, где климат совершенно иной, военные действия не превращались и зимою, но также ограничивались лишь маловажными стычками.

Что касается до отрядов, расположенных к северу от Анапы и охранявших черноморское и азовское прибрежья, то они, по отдаленности, подчинены были особому начальнику и главнокомандующий кавказскою армиею устранялся от всякого участия в военных действиях на означенном пространстве.

За выездом из Грузии князя Воронцова, все управление Кавказским краем, в начале 1855 г., находилось в распоряжении генерал-адъютанта Реада.

Воззрения высших начальников кавказских на ближайшее будущее были весьма неутешительного свойства. Так можно заключить из следующих слов Муравьева:

– «Кавказское начальство, не признавая себя в силах держаться против ожидаемого напора от внешнего неприятеля и горцев, требовало — как оно выражалось: для ограждения края и войск, ему вверенных, непременной присылки из России, по крайней мере, еще одной дивизии пехоты с ее артиллериею, одного полка регулярной кавалерии и нескольких Донских казачьих полков; в противном случае, оно признавало совершенною необходимостию упразднить и очистить от войск Дагестан, или же передовые укрепления Кавказской линии, — предоставляя избрание того или другого средства высшему правительству».

Так как подкреплений из России присылать уже не было возможности, то надобно было поискать такого человека, который, будучи назначен наместником Кавказским, съумел бы обойтись и с теми силами, которые там найдутся.

Выбор государя пал на Муравьева.

В первых днях 1855 года, новый наместник был на пути в Грузию; но, готовясь к предстоящим за границею военным действиям, он должен был ознакомиться с состоянием дел на [563] Кавказской линии и принять меры, как для ограждения той отравы от ожидаемых вторжений Шамиля, так и для усиления действующих на турецкой границе войск.

Прибыв в Ставрополь, где сосредоточивалось главное управление линиею, и вникнув в занятия войск, Муравьев нашел возможность отделить часть оных на усиление корпуса, находившегося на мало-азиатской границе. При последующем же объезде Кавказской линии, он убедился, что бросать передовые линии наши (как то предполагалось кавказским начальством) не только не было никакой надобности, но что предстояла, напротив того, возможность, в течение 1855 г., подаваться вперед на обоих флангах.

Но для достижения сего неизбежно было отчасти изменить существовавший в кавказских войсках обычай — отвлекать от службы множество людей на хозяйственные занятия, вследствие чего в строй выходило слишком малое число.

Постоянно имея в виду желание государя: обходиться теми способами, какие найдутся на месте, Муравьев усердно занялся изысканием этих способов. Около месяца провел он на линии; но время это не было потеряно, и, конечно, вознаградило то, что могло быть утрачено несколько запоздалым прибытием его в центр управления — Тифлис.

Результатом его первых распоряжений было отправление на Кавказ восьми, почти комплектных, баталионов резервной дивизии Кавказского корпуса, с двумя пешими резервными батареями артиллерии, трех Донских казачьих полков и одной конной Донской казачьей батарея. Кроме того, полки Кавказской линии послали за Кавказ людей на усиление баталионов, отправленных ими туда же в пред-идущем году.

За выступлением названных частей, в распоряжении генерал-лейтенанта Козловского, начальствовавшего всею линиею, оставалось для обороны края: 44 баталиона пехоты, 19 линейных казачьих полков (по 750 всадников в каждом), и несколько резервных полков и сотен того же войска, сформированных в 1854 году. Конница сия еще усиливалась 10-ю Донскими казачьими полками, высылаемыми в тот край на службу, и 4-мя сотнями Дунайских казаков, приведенных на линию во время начальствования князя Воронцова. Полевой артиллерии и гарнизона по крепостям было избыточно.

Кроме того, приняты были разные меры для удержания горцев, ободренных развлечением наших сил. Относительно-спокойному их поведению способствовало и возвращение Шамилю его сына, [564] выданного в обмен знатных пленниц, похищенных при набеге на Кахетию, в 1854 году. Молодой Шамиль, обласканный императором Николаем, сохранил к нему чувства благодарности и преданности, и должно полагать, что его внушения несколько повлияли и на отца.

1-го марта Муравьев прибыл в Тифлис. Так как равнины, отделяющие нас от Карса, равно как и Агридагский хребет, еще покрыты были снегом и не допускали открытия там военных действий, то он воспользовался свободным временем для посещения Мингрелии и Гурии.

Оберегавший эти страны отрад, состоявший под начальством генерал-маиора Багратиона-Мухранского, был значительно ослаблен болезнями — последствием пребывания в долине нижнего Риона, отличающейся своим смертоносным климатом. Всего в Гурийском отряде, весною 1855 года, можно было считать (кроме людей при артиллерии) до 11-ти тысяч человек под ружьем и на коне, при 28-ми орудиях. Подспорьем ему являлась местная милиция, увеличивавшая силы отряда до 15-ти тысяч. Кроме того, при нем же состояла Рионская флотилия, в составе из семи барказов, с прислугою из Азовских пеших казаков. Она оказала услуги отважными набегами в открытом море, где захватывала не один раз небольшие турецкие суда с провиантом.

Войскам Гурийского отряда, разделенным Рионом, предписывалось, в случае сильного напора со стороны неприятеля, отступать обоими берегами реки до соединения на Кодорской переправе или на границе Имеретии. Тут, будучи сосредоточены и подкреплены ополчениями имеретинцев, они могли отразить значительные неприятельские силы; между тем, имелась в виду возможность тревожить тыл и фланги неприятеля посредством народной войны, которую надеялись возбудить, особенно в Гурии.

О турецких силах, которые могли действовать против Гурийского отряда, не имелось точных сведений. Только из переписки английского посланника в Царьграде видно, что, в начале лета 1855 г., турки считали по всему побережью, начиная от Батума до Сухум-Кале, от 12-ти до 15-ти тысяч войска. Заметно было с их стороны стремление проникнуть в наши пределы через Аджарские горы; но трудность местоположения и непокорный дух жителей, не подчинявшихся никакой власти, им в этом препятствовали. В долину Риона они тоже намеревались вторгнуться, но в действиях их оказывалось всегда колебание. Они не могли расчитывать на содействие гурийцев и, повидимому, более полагались на вражду к нам горских племен, обитающих к северу. По сей причине [565] турки, в марте месяце, стали перевозить войска из Батума в Абхазию, владетель которой, князь Михаил Шервашидзе, вступил с ними в тайные сношения.

Сделав необходимые и возможные распоряжения для охранения Закавказского края со стороны моря, Муравьев обратил усиленное внимание на ограждение Грузии от нападения горцев.

К весне 1855 года оставлено было на Лезгинской линии всего 11 баталионов, которым приходилось охранять пространство в несколько сот верст, от крепости Нухи до р. Арагвы. Пехотные войска эти, снабженные достаточною артиллериею, разделены были на два отряда, расположенные против наиболее угрожаемых выходов из гор: в кр. Закаталах и сел. Кварели. Прочие ущелья остались под наблюдением небольших караулов и разъездов. В случае вторжения горцев через одно из сих ущелий, ближайший из отрядов должен был двинуться к угрожаемому пункту, для отрезания им пути отступления. Для первой же встречи горцев расположен был около сел. Карагач (в Кахетии) кавалерийский отряд с одною батареею. Начальство над всеми этими войсками поручено было тифлисскому губернатору князю Андронникову, который, по своему званию, в случае крайности, мог для защиты границы собрать жителей в помощь к нескольким грузинским пешим дружинам, посланным туда на усиление оборонительных способов.

Для предупреждения волнений в мусульманских провинциях, прилегающих к Персии, расположен был близь Елисаветполя отряд из трех баталионов, с артиллериею и сотнею казаков, под командою генерал-маиора Чаплица. Отряд сей имел также назначение двинуться к Нухе, если бы Шамиль устремился в ту сторону с значительными силами. Другой отряд из двух баталионов от войск, занимавших Дагестан, был выдвинут к северной покатости гор, отделяющих Нуху от Кубы. Он угрожал тылу Шамиля, в случае нападения его на Нуху, или, смотря по обстоятельствам, мог двинуться к самой Нухе.

Кроме всех вышеозначенных мер, был расположен около Тифлиса резервный отряд, силою в шесть баталионов, с двумя батареями ² и одним казачьим полком. Войска эти не имели определенного назначения и даже не занимали караулов в городе, так как должны были быть готовы двинуться туда, куда их [566] потребует главнокомандующий. Но присутствие их в окрестностях Тифлиса успокоивало жителей и давало более простора в предпринимавшихся военных действиях, тем, что не нужно было отделять частей от главных сил при каких либо беспокойствах в крае или при надобности в войсках на других границах.

Для обороны собственно города Тифлиса, на тот невероятный случай, если бы неприятель, высадившийся в Мингрелии, проник в Грузию, имелась в готовности городская стража, состоявшая из 6-ти пеших тысячных дружин, исполненных бодрости и патриотизма. Ополчение это, с помощию артиллерии, трех баталионов тифлисского гарнизона и еще шести таковых же дружин, которые можно было собрать в городе, могло, при хороших распоряжениях, оградить трудные доступы к своей родине и дать отпор неприятелю, хотя бы превосходному в силах, но неизбежно потерпевшему при переходе через Мингрелию и Имеретинские горы, без продовольственных и перевозочных средств.

Таким образом, по мере возможности обеспечив Закавказье от всяких враждебных покушений извне, Муравьев имел возможность спокойно приготовиться к предстоящим наступательным действиям в Малой Азии.

I.

В Александрополь Муравьев прибыл 13-го мая. Военных действий еще нельзя было начинать, потому что на возвышенных равнинах Карсского пашалыка местами еще лежал снег, на многих местах образовались топи и подножного корма нигде еще не было. Войска между тем стягивались с зимних квартир к Александрополю, где и сосредоточились к концу мая.

Силы, которыми располагал главнокомандующий для предстоящих военных действий, разделялись на три части:

1) Центр, при котором находился сам главнокомандующий, собирался в Александрополе, под общим начальством генерал-лейтенанта Бриммера. В состав его входили: 21 1/2 баталион, 28 эскадронов и 21 казачья сотня; кроме того, к сему отряду присоединилось, в начале кампании, еще 28 сотень иррегулярной конницы. Числительная сила войск центра простиралась до 24,500 человек, при 76-ти орудиях.

2) Отряд правого крыла, под начальством генерал-лейтенанта Ковалевского, занимавший крепости Ахалцых и Ахалкалаки, состоял из 13-ти баталионов и 15-ти сотень иррегулярной конницы — всего до 10,500 человек, при 16-ти орудиях. [567]

3) Отряд левого крыла, под командою генерал-маиора Суслова, имел назначением, перейдя Агридагские горы, снова занять Баязид и действовать оттуда по большой дороге на Эрзрум. Отряд этот состоял из 4-х баталионов и 16-ти сотень, — что составляло около 5,000 человек, при 8-ми орудиях.

На время отсутствия наместника, управление всею Кавказскою линиею и Закавказским краем вверялось князю Бебутову, который до этого командовал Александропольским отрядом.

Турецкая анатолийская армия, с которою нам предстояло иметь дело, находилась, осенью 1854 г., в жалком состоянии. Неумелость, корыстолюбие и апатия начальствующих лиц чуть было не довели ее до окончательного разрушения. Но когда прибыл к ней английский коммисар Вильямс, дела пошли иначе. Вследствие настойчивости и неутомимой энергии его и состоявших при нем английских офицеров, все приняло другой вид. Ряды войск были пополнены; продовольственная часть значительно улучшена; Карс и Эрзрум усилены новыми укреплениями. Благодаря всем этим мерам, и дух солдат турецких значительно поднялся.

При открытии военных действий, т. е. в конце мая 1855 г., числительность анатолийской армии находилась в следующем состоянии: в Карсе считалось на провианте до 28 т. человек разного оружия. Число это вскоре возрасло до 33 тысяч — более сего в Карсе не было во все время кампании. Баязидский отряд состоял из 7-ми тысяч регулярных войск, при 22-х орудиях; число же иррегулярных войск при нем часто изменялось и доходило от 5-ти до 10-ти тысяч. Отряд этот стоял у сел. Учь-Килиса (на восточном Евфрате, пониже Баязида). В Эрзруме находилось несколько тысяч человек всякого оружия; но туда стягивались войска из Мосула и Диарбекира.

В означенную эпоху, общественное мнение, не всегда руководимое полным знанием всех обстоятельств, направляло войска Кавказского корпуса через всю Малую Азию к Босфору, в надежде, что сим отважным движением, угрожающим Царьграду, союзники отвлекутся от главного предмета их усилий — Севастополя. Но исполнению этой меры, занимавшей с первой поры и самого Муравьева, должно было предшествовать занятие Карса и уничтожение турецкой армии, затем — овладение Эрзрумом, откуда уже не предвиделось местных затруднений к дальнейшему следованию, кроме расстояния.

Можно было предвидеть, что после поражений, понесенных турками в 1853 и 1854 годах, они *не отважатся выйти в поле. Надобно было поразить неприятеля в самом убежище его — Карсе. [568] Для покорения этой крепости представляюсь два способа: немедленный приступ или правильная осада. По многим, весьма уважительным, причинам, Муравьев ни на то, ни на другое не решился, а предположил держать крепость в блокаде сколь можно долее, овладевая продовольствием, которое заготовлено было в окрестностях Карса, но которое турки не успели еще свезти в крепость. Приступ, по его мнению, следовало отложить до того времени, когда истощились бы все средства к покорению крепости иным образом. Покорить же ее в том же году Муравьев сам признавал необходимым.

Для достижения сего, было предположено:

1) Став на главном сообщении Карса с Эрзрумом, до полного еще обложения крепости, обогнуть ее кольцом, посредством движения сильных конных отрядов, — что должно было навести на неприятеля уныние, стеснив его сообщения окольными путями с Эрзрумом.

2) Занять кр. Ардаган (в то время имевшую только самые жалкие укрепления) и гор. Кагызман. Через Ардаган неприятель сообщался с Батумом и с Аджариею, постоянно доставлявшею контингент карсскому гарнизону; кроме того, окрестности этой крепостцы изобиловали хлебом. Кагызман же, по положению своему, имеет значение между племенами курдов, кочующих на покатостях Агридага. В Кагызмане же соединяются трудные горные пути, ведущие в долину восточного Евфрата и в сел. Керпи-Кёв, лежащему на дороге к Эрзруму.

3) Лишить неприятеля продовольственных запасов, сложенных по пути к Эрзруму.

4) Неожиданным и быстрым движением, совокупно с Баязидским отрядом, напасть на стоявший против отряда этого турецкий корпус Вели-паши.

Этим планом, получившим в последствии подробнейшее развитие, Муравьев ограничился на первых порах.

————

Переход Александропольского отряда за границу совершился двумя колоннами. Первая, выступившая 24-го мая, состояла из 10-ти баталионов, 20-ти эскадронов и 8-ми сотень, при 40 орудиях, под общин начальством генерал-маиора графа Нирода. Вторая колонна выступила 26-го мая; она состояла из 14-ти баталионов, 8-ми эскаддронов и 11-ти сотень, при 36-ти орудиях, под командою генерал-лейтенанта князя Гагарина. К этой же колонне присоединилась и главная квартира. [569]

Сборный пункт назначен был у с. Агджа-Кама (на р. Карс-Чай), к которому обе колонны прибыли 28-го числа. Здесь они должны были остановиться в ожидании отряда генер. Ковалевского, следовавшего от Ахалкалак и перешедшего через границу 27-го мая.

Ковалевский, получив приказание, при движении своем во внутрь страны, занять Ардаган, двинул, 30-го мая, часть отряда к означенной крепости; но, еще до прибытия его, неприятельские войска, там находившиеся, отступили по разным направлениям. Вступив в Ардаган, Ковалевский срыл новые, возведенные турками, земляные укрепления, разрушил часть каменной стены и 3-го июня прибыл к авангарду главного отряда, выдвинутому к с. Займу. В тот же день прибыл туда и летучий отряд генерал-маиора Бакланова, посланный от главных сил, для открытия сообщений с Ковалевским.

4-го июня Муравьев предпринял рекогносцировку укреплений Карса, при чем произошла довольно жаркая кавалерийская схватка; а 5-го числа Ковалевский с частью своего отряда выступил обратно в Ахалкалаки. Ему поручено было охранение Ахалцыхского уезда и водворение нового управления в занятых нами турецких санджаках.

Почти одновременно с переходом главных сил за границу, начальник Гурийского отряда, кн. Мухранский, вторгнулся, с частию своих войск и местной милиции, в Кобулетский санджак. Поиск этот не имел никаких особенных результатов; а затем — так как в долине Риона начались уже сильные жары и соединенные с ними смертоносные болезни, то военные действия, с обеих сторон, там прекратились и войска заняли прежние позиции.

Рекогносцировка 4-го июня дала нам средства рассмотреть турецкие укрепления, построенные на Карадагской возвышенности (к северу от города, по правому берегу р. Карс-Чая), и убедиться в недоступности Карса с этой стороны. — Что касается прочих частей обширных укреплений, то с ними мы ознакомились только в последствии, по обходе их с разных сторон. Тем не менее, Муравьев, в сочинении своем, предпосылает описание оных дальнейшему описанию действий наших под Карсом, так как сведения эти должны послужить читателю к объяснению всей блокады.

Описание это, отличающееся своею полнотою и обстоятельностию, Муравьев заключает следующим общим выводом: «внутренние и наружные укрепления Карса, в общем объеме своем по одной внешней линии, имели до 17-ти верст в окружности — протяжение огромное, но необходимое для охранения сего главного оплота турецких сил в Малой Азии. Надобно отдать справедливость [570] англичанам, что укрепления расположены были с знанием дела, ибо все пункты взаимно оборонялись и везде представлялся атакующему перекрестный огонь, исключая Шорахских укреплений ³, которые, по отдаленности, предоставлены были своей собственной обороне. Главная сила сих последних состояла в возвышенной местности, предохранявшей их от действия артиллерии атакующего; но и эти укрепления были так расположены, что отдельные части их друг друга поддерживали; только левый фланг их был недостаточно укреплен, тем, что линии не были продолжены по покатости горы до малоприступного каменного обрыва. После штурма 17-го сентября, ошибка эта была замечена англичанами, которые отчасти поправили ее, построив на сей оконечности линии, на верху горы, небольшой штерн-шанец».

Следуя первоначальному начертанию — стать на сообщениях Карса с Эрзрумом — Муравьев совершил 6-го июня фланговое движение от Агджа-Кала к с. Магараджик, мимо укрепленного неприятельского лагеря, в постоянной готовности встретить неприятеля, если бы он вздумал атаковать нас на походе. Но гарнизон Карса, весь день простоявший под ружьем, не решился выйти за стены крепости и войска наши беспрепятственно прибыли к Магараджику, около которого и расположились на позиции.

Так как в это время Шорахские высоты (на запад от Карса) еще не были укреплены, то казалось возможным, на первых порах, внезапно совершить обходное движение на Эрзрумскую дорогу со всем войском и, сбив неприятеля, стать на сих высотах; но этому, по мнению Муравьева, представлялись следующие препятствия:

1) С обходным движением к Шораху увеличилось бы число этапов, по коим устраивалось новое сообщение с Александрополем, и пришлось бы отделить на них значительную часть войск; неприятель же, имея тогда выгоду центрального положения, мог бы, партиями своими, нападать на длинные транспорты наши в теснинах, где дороги еще не были разработаны.

2) Если бы нам и удалось занять тогда Шорахские высоты, чего достигли бы не без значительной потери, то мы обременили бы себя при самом начале кампании большим числом раненых; турецкая армия, с нами равночисленная и еще свежая, стала бы, не взирая [571] на выгоду позиции нашей в тактическом отношении, защищаться в своих новых фортах и укреплениях, что связало бы нас полною осадою; но осады именно следовало избегать, дабы, согласно с планом кампании, не лишать себя свободы двигаться во все стороны, куда бы ни оказалась надобность; при том же, позиция на сих высотах не представляла удобств для войска, по отдаленности от воды.

3) Вскоре по прибытии нашем на позицию Магараджик, пошли проливные дожди, продолжавшиеся целую неделю; с трудом можно было двигать артиллерию по растворившейся земле; река же Карс-Чай, через которую следовало бы переправляться, разлилась от таяния снегов на Саганлугских горах и затопила равнину и дороги.

Дожди, препятствовавшие дальнейшему движению войск, не мешали однако делать частные поиски летучими отрядами по Эрзрумской дороге и другим направлениям, захватывая шедшие в Карс транспорты с провиантом, а также и почту. — Удачнейший из сих поисков совершен генерал-маиором Баклановым (8-го — 10-го июня), захватившим и частию истребившим значительные запасы продовольствия, сложенного в с. Чиплахлы и предназначавшегося для турецкой армии.

Во время пребывания в Магараджике, получено было Муравьевым письмо военного министра, от 10-го мая (следовательно, писанное за две недели до перехода войск за границу), коим тот уведомлял о желании государя, чтобы наступательные действия были направлены «к скорейшему достижению решительных успехов, необходимость коих с каждым днем увеличивается, при настоящем обороте дел в Крыму». — Тем не менее, Муравьев, по обзоре карсских укреплений, остался при прежнем мнении, что первоначальный план кампании должен оставаться в полной силе, т. е., что не следовало еще предпринимать штурма, ни связывать себя осадою, а должно было направлять усилия сколь возможно более в стороне Эрзрума.

Для предпринятия дальнего движения к сему городу, с целью отвлечь часть сил союзников из Крыма, войско, облегавшее Карс, должно было разделиться, а чтобы разделением не обессилиться, ему нужны были подкрепления. Вследствие сего, Муравьев приказал двинуть в Азиатскую Турцию, из числа войск, оставленных у Тифлиса и Елисаветполя, четыре баталиона с 8-ю орудиями и один Донской казачий полк.

До присоединения сих войск, идти в Эрзруму было бы неосторожно; но можно было приступить к 3-му пункту предположенных [572] действий: — лишению неприятеля продовольственных запасов, сложенных по пути к Эрзруму, в с. Энги-Кёв, куда до сих пор не могли еще проникнуть посылавшиеся легкие отряды.

16-го июня, главные силы Александропольского отряда оставили позицию при Магараджике, направляясь к Саганлугским горам. Для наблюдения за Карсом оставлен был особый отряд в с. Гани-Кёве. Отряд этот, вверенный начальству ген.-лейт. князя Гагарина, состоял из 10-ти — 11-ти т. человек, при 40 орудиях.

Во время движения войск наших к Саганлугским горам, получены были известия, что часть войск Вели-паши идет в Карс кружным путем, через селения Пеняк, Арпашен и Хева, к Чахмахским высотам (в с.-зап. от Карса), а что сам Вели-паша с главными силами отступает по долине восточного Евфрата, имея будто бы тоже намерение пробиться в Карс.

Как ни невероятно было последнее известие — так как оно предполагало совершенное очищение пути, отряду Суслова, в Эрзрум, но можно было ожидать, что Вели-паша покажется на арзрумском склоне Саганлуга, для спасения провиантских складов турецкой армии. Вследствие этого, при дальнейшем движении наших войск, предосторожности были усугублены.

Вели-паша действительно отступил от занимаемой им позиции при Сурб-Оганесе, но и не думал пробиваться к Карсу, а поспешно отступал по Эрзрумской дороге, преследуемый авангардом Суслова.

Движение войск главного отряда за Саганлуг окончилось полным успехом. Громадные склады продовольствия найдены нами в Бардусе, Энги-Кёве и Кара-Ургане. Запасами этими, к сожалению, нельзя было вполне воспользоваться, по крайней недостаточности перевозочных средств; вследствие этого, значительная часть их была истреблена. Достигнув этого важного результата и опасаясь за отряд князя Гагарина, против которого многочисленный гарнизон Карса мог предпринять решительные действия, Муравьев спешил вернуться к сел. Гани-Кёву, куда и прибыл 24-го июня. Для наблюдения за западными склонами Саганлуга, оставлен был на вершине оного отряд из двух драгунских эскадронов и пяти сотен иррегулярной конницы, под начальством князя Дондукова-Корсакова. Для прикрытия же тыла сих войск и для наблюдения за дорогами, ведущими из Карса в Эрзрум, поставлен был на р. Карс-Чай, против сел. Тикмэ, другой летучий отряд, состоявший из двух драгунских эскадронов и одной сотни линейных казаков, при одной Донской батарее, под начальством генерал-маиора Бакланова.

Из отряда Суслова тоже получены были благоприятные известия: [573] Вели-паша отступил за горы Драм-Даг и все найденные в долине восточного Евфрата склады продовольствия были захвачены нашими войсками. Кочующие в окрестностях племена курдов изъявили свою покорность.

Опасения Муравьева за отряд князя Гагарина не оправдались: войска карсского гарнизона не сделали против него ни одной попытки, что дозволило Гагарину заняться устройством дорог, которые и были проведены впереди и позади Гани-Кёвского лагеря, версты на три к стороне Александрополя, и значительно облегчили движение наших транспортов.

Отряд Дондукова-Корсакова, по уходе главных сил, имел несколько молодецких дел с неприятельскими партиями; но так как, по имевшимся слухам, можно было ожидать нападения на него значительных сил из корпуса Вели-паши, а с другой стороны-стоянка на диком хребте Саганлуга влекла за собою всякого рода лишения, то Муравьев приказал отряду сему вернуться к главным силам, оставив часть его для наблюдения, разъездами, за лесами и ущельями Саганлугских гор.

С намерением дать отряду Бакланова опорный пункт, с которого ему было бы свободнее распространить свои полки в тылу Карса, Муравьев усилил его, 27-го июня, Тульским егерским полком, который поставлен был на левом берегу р. Карс-Чай, при сел. Тикмэ. На другой день произведена была рекогносцировка неосмотренных еще карсских укреплений — мимо Шораха, к Чахмахских высотам — при чем захвачен был возвращающийся в крепость транспорт с накошенною травою и рогатым скотом.

Стремясь в совершенному пресечению главного сообщения Карса с Эрзрумом, Муравьев, 30-го июня, перевел свои главные силы на левый берег р. Карс-Чай и расположил их лагерем при сел. Тикмэ, где присоединил в себе и отряд Бакланова. На позиции же у Гани-Кёв оставлен был, под начальством полковника Ганецкого, Ряжский пехотный полк с одною батареею; главное назначение этого отряда состояло в прикрытии горной дороги, по которой двигались к нам из Александрополя транспорты.

Все кратчайшие пути к Эрзруму, даже через Ольту, были совершенно отрезаны и гарнизон крепости мог сообщаться с помянутым городом только самыми кружными дорогами и тропинками. Главнокомандующий воспользовался настоящим положением для осмотра укреплений, возводимых турками со стороны Шораха, и остальной гористой местности позади города, которая, с перенесением лагеря на левый берег реки, сделалась доступнее для наших поисков. [574] Произведены были две последовательные рекогносцировки: 30-го июня, генерал-маиором Ходзько, а 1-го июля — самим главнокомандующим. Последняя рекогносцировка привела Муравьевиа в убеждению, 1) что шорахская позиция турок не могла с успехом обстреливаться нашею артиллериею, и 2) что левый фланг оной представлял для приступа более удобств, чем другие пункты, но что приступ можно было предпринять не иначе, как приблизив лагерь к крепости. Об осаде с этой стороны, подавно, не было и помышления.

С переходом главных сил на левый берег Карс-Чая, все действия блокадной войны получили полное развитие. Летучие отряды наши кружили около крепости, изучая местность, захватывая турецких фуражиров и отнимая у неприятеля последнюю возможность получать какие-либо значительные запасы извне. Летучими отрядами нашими, с 3-го по 15-е июля поочередно высылаемыми для наблюдения за окрестностями Карса, командовали: граф Нирод, Бакланов, линейного казачьего войска полковник Камков, полковник Унгерн-Штернберг и генерал-маиор Ковалевский.

Прекращение сообщений гарнизона с окрестностями и истребление складов турецкого продовольствия так встревожило английское начальство в крепости, что с сего времени Вильямс уменьшил полную дачу провианта войскам на одну треть. Это невыгодно повлияло на дух гарнизона и повело к беспорядкам между иррегулярными войсками, состоявшими из лазов, которые усмирены были только благодаря смелости и энергии английских офицеров. Тем не менее и в регулярных войсках стали оказываться побеги.

Одновременно с действиями вышепомянутых отрядов наших около Карса, выслан был в долину Аракса особый конный отряд, под начальством полковника Лорис-Меликова. Назначение его состояло в овладении гор. Кагызманом — что было для нас необходимо, как для прекращения сношений, хотя и кружных, которые карсское начальство имело через сие место с Эрзрумом, по долине Аракса, так и для наблюдения сколь можно дальше по сей долине, через которую всегда могли прокрадываться неприятельские партии к нам в тыл. Вместе с Лорис-Меликовым послан был полковник князь Дондуков-Корсаков, с приказанием перебраться из Кагызмана, через Агридагский хребет, в долину восточного Евфрата, к баязидскому отряду и передать командиру оного, генералу Суслову, изустно наставления главнокомандующего, секретно объяснив ему совокупность действий и то важное значение, которое баязидский отряд должен был принять в предполагавшемся тогда общем движении к Эрзруму. [575]

Поручения, данные обоим названным офицерам, исполнены были ими вполне успешно. Кагызман занят был без всякого сопротивления; генералу Суслову переданы наставления главнокомандующего; в Багазманском и Гечеванском санджаках учреждено новое управление и все, кочевавшие в пройденных нашими отрядами местах, племена курдов заявили покорность, прислав своих старшин в лагерь блокадного корпуса под Карсом, для представления главнокомандующему.

16-го июля отряд Лорис-Меликова возвратился в расположение войск наших при сел. Тикмэ, а на другой день вступили туда и вытребованные Муравьевым из Грузии подкрепления (о которых упомянуто было выше); с ними же прибыла и сформированная грузинским дворянством двух-сотенная дружина.

По прибытии всех подкреплений, Муравьев решился, не теряя времени, предпринять вторичный поход за Саганлуг, для того, чтобы, совместно с баязидским отрядом, поразить или оттеснить корпус Вели-паши, прикрывавший путь к Эрзруму и находившийся в то время в укрепленном лагере при сел. Керпи-Кёв. Взвесив все соображения относительно значения Карса и Эрзрума, равно как и последствия, могущие произойти для нас от занятия последнего города, Муравьев предположил:

1) Не устремляя усилий своих, в одно время, к достижению двух предметов и не отклоняясь от единственной цели — разрушения в Карсе анатолийской армии, — атаковать Вели-пашу, взирая на поражение или оттеснение его от сел. Керпи-Кёв только как на средство для достижения главной цели своей.

2) В случае совершенного поражения Вели-паши, послать на короткое время часть войск в Эрзрум, и то в таком только случае, если бы соединились все условия к успеху сего поиска (coup de main).

3) Не касаясь гражданского управления в Эрзруме и не входя ни в какие местные распоряжения, истребить все военные заведения, вывезти оттуда пушки, оружие, снаряды и, затем, безотлагательно вернуться под Барс, к покорению которого должны были прежде всего клониться заботы и направиться все средства в совокупности.

В виду предстоящей экспедиции, войска нашего главного отряда разделены были на две почти равные части; из них, выступающая (при которой был сам Муравьев), подчинена по наружности генералу Ковалевскому, вызванному из Ахалцыха, где место его заступил генерал Базин. Эта часть состояла из 17-ти [476] баталионов, 13-ти эскадронов, 21 1/2 сотни — всего около 12-ти т. человек, при 40 орудиях и 8-ми ракетных станках.

Часть, оставшаяся под Карсом, вверена была начальству генерала Бриммера и состояла из 20-ти баталионов, 15-ти эскадронов, и 16 1/2 сотен — всего 14 т. человек, при 48-ми орудиях и 8-ми ракетных станках.

Дабы по возможности внезапно атаковать Вели-пашу, из отряда Ковалевского отделен был сильный авангард, состоявший почти из всей его кавалерии. Авангард этот должен был идти форсированным маршем в сел. Керпи-Кёв, где соединиться с отрядом Суслова, получившим приказание туда подвинуться и быть наготове. Авангард, находившийся под начальством князя Дондукова, 21-го июня, на рассвете, вошел в связь с баязидским отрядом, у сел. Команцур, и в тот же день, по уговору Дондукова с Сусловым, положено было атаковать неприятеля. Все вероятия клонились к тому, что турки будут совершенно разбиты; но в то время, когда уже началось движение войск для атаки, Суслов изменил всю диспозицию, и, благодаря этому обстоятельству, Вели-паша успел ускользнуть от нас — хотя в сильном беспорядке — и уйти в Эрзрум.

Вскоре вслед за авангардом прибыл в сел. Керпи-Кёв и сам Муравьев с частью главных сил. Но так как преимущественная цель движения — поражение корпуса Вели-паши — не была достигнута, то главнокомандующий, не увлекаясь движением на Эрзрум и опасаясь за вагенбург свой, оставленный на вершинах Саганлуга, а особенно — за войска, оставшиеся под Карсом, решился вернуться назад и, 30-го числа, спустившись с гор, прибыл в сел. Тикмэ.

Экспедицию эту Муравьев, впрочем, не считал совершенно бесплодною. Вели-паша, конечно, не был разбит, но он бежал в беспорядке, что повело к расстройству его корпуса; а начальство в Карсе увидело сколь тщетны были его ожидания помощи со стороны Эрзрума; кроме того, этот поход наш дал новую заботу союзникам, которые должны были помыслить об усилении войск, находившихся в то время в Крыму, чтобы иметь возможность высадить армию Омер-паши на берега Закавказского края.

В то время, когда совершалась экспедиция за Саганлуг, конные отряды из войск Бриммера не переставали рыскать около Карса и мешать всяким попыткам к снабжению крепости продовольствием. Особенно удачны были набеги Бакланова, 23-го, 24-го и 26-го июня. Впрочем, в последний день мы потерпели, и довольно [577] значительный, урон, вследствие того, что сам Бриммер, под предлогом прикрытия фуражиров, подвел значительную часть своих войск на слишком близкое расстояние к укреплениям, с которых они были встречены усиленным орудийным огнем.

1-го августа, отряды Ковалевского и Бриммера соединились в один общий лагерь (расположенный по обоим берегам реки Карс-Чай), при бывшем селении Чифтлигая, где и оставались до сдачи Карса

Вслед за сим, так как все войска находились в сборе, приступлено было к полному и строгому обложению крепости. Кроме главных сил, у Чифтлигая, доступы в Карс преграждались отрядами гр. Нирода, Бакланова, кн. Дондукова и полковника Эдигарова, которые, связываясь между собою разъездами и партиями, почти вовсе прекратили сообщения крепости с окрестностями. В течение августа, ежедневно происходили стычки между ними и неприятельскими фуражирами; стычки эти, по превосходству нашей кавалерии, всегда оканчивались в нашу пользу. В них, как и прежде, преимущественно отличался Бакланов ⁴. Один только раз, в ночь с 13-го на 14-е августа, значительной части неприятельской конницы, которой в Карсе уже почти нечем было кормить лошадей, удалось пробраться между нашими разъездами и бежать. Пропуск этот, во всех отношениях для нас неприятный, был последствием оплошности одного хорунжего, оставившего ночью вверенную ему заставу.

Поощренное этим успехом, карсское начальство сделало и вторичную попытку избавить крепость от тягостной обязанности содержать теперь почти бесполезную для нее кавалерию. В ночь с 21-го на 22-е число, вышла из Карса значительная конная партия (до 1,200 чел.), с тем, чтобы пробраться через Самоватскую долину на перевал Кизиль-Гядук, где она могла считать себя почти в безопасности. Но с нашей стороны уже получены были известия о готовившемся предприятии и приняты все меры предосторожности. Турецкая конница, атакованная со всех сторон, была частию уничтожена, частию рассеяна.

В конце августа стали получаться известия, что в местечках [578] Ольте и Пеняке собирались значительные склады продовольствия, и что к последнему из сих местечек стянулись довольно сильные турецкие отряды, цель которых была прорваться в Карс сквозь нашу блокадную линию. Для того, чтобы с точностию узнать, находятся-ли неприятельский войска на ольтинской дороге и, в. случае если бы они там были — поразить их и тем разрушить надежды гарнизона, собран был при с. Баш-Кёв отряд из 7-ми баталионов, 8-ми эскадронов и 10-ти сотен, при 20-ти орудиях и 8-ми ракетных станках. Отряд этот, вверенный начальству генерала Ковалевского, должен был идти на Пеняк, атаковать собравшегося там неприятеля и, при обратном следовании, открыть путь, ведущий оттуда к Карсу черев Гельский санджак.

Предприятие это окончилось совершенным успехом, хотя непосредственно в деле участвовали одни, шедшие впереди прочих войск, казаки, с ракетными станками. Неприятельский отряд был совершенно разбит и обращен в бегство; сам начальник его, Али-паша, был взят в плен. Весь турецкий лагерь, с значительною добычею, достался войскам нашим.

Экспедиция Ковалевского была поддержана диверсиею, которую Муравьев заблаговременно приказал Суслову сделать по направлению к с. Керпи-Кёв, для отвлечения внимания эрзрумских войск от предприятия к долине Пеняка.

Постоянно перехватываемые почты, частные успехи наши в отражении войск, шедших на помощь Карсу, поражения их фуражиров, недостатки всякого рода, терпимые гарнизоном — были причиною, что расстройство анатолийской армии ежедневно усугублялось. Побеги стали учащаться и, вместе с тем, мы более и более могли узнавать о том, что делается в крепости.

Между прочим было узнано, что в Карсе распространился слух об ожидании из Батума Омера-паши с 30-ти тысячным войском. Так как мы достоверно знали о высадке в Батуме свежих турецких войск и, по заготовлявшемуся в Аджарии провианту, могли заключить о намерении неприятеля вторгнуться в Ахалцыхский край, то Муравьев приказал начальнику Гурийского отряда сделать демонстрацию с должною осторожностию, дабы не подвергнуть себя невыгодам неравного боя. Независимо от того были сделаны некоторые перемены в расположении отрядов, блокирующих Карс с северо-западной стороны. Начальнику Ахалцыхского отряда, генералу Базину, даны были соответствующие обстоятельствам указания.

Между тем наступили холода; в блокадном корпусе стала развиваться холера; войска тяготились бездействием и хотели [579] скорейшей развязки с Карсом — желали приступа, к чему еще более склонялось общее мнение с тех пор, как стали расходиться известия о высадке Омер-паши и о намерении неприятеля атаковать Ахалцых.

11-го сентября, утром, из карсской цитадели началась пальба. По звуку можно было догадаться, что то были выстрелы салютные; вскоре мы узнали, что в крепости праздновали известие о взятии союзниками Севастополя.

Больно было узнать причину этого торжества; но в тот же вечер Бакланов несколько порадовал нас удачным поиском, совершенным им в окрестностях с. Калаба-Килиса. Неожиданное нападение его было, повидимому, причиною, что турки на время приостановили свою салютную стрельбу и довершили ее только перед вечером.

Восторг, произведенный в Карсе известиями о покорении Севастополя и появлении Омер-паши на восточном берегу Черного моря, служил поводом к равным предположениям, коими тешились осажденные, в надежде на скорое избавление. Между ними утвердилось мнение, что русские скоро отступят от Карса. Один только Кмети (венгерский офицер, из числа революционеров 1848 года) утверждал, что перед отступлением мы непременно предпримем нападение на Карс. Повидимому, Вильямс разделял это мнение, потому что усугубил деятельность свою и бдительность часовых.

Во время последних событий в Малой Азии, союзники стали постепенно распространять свои предприятия по всему кавказскому побережью Черного и Азовского морей. Омер-паша из Батума направился с войсками в Абхазию, где имел уже к 20-му сентября, около Сухума, до 10-ти т. человек. Владетель Абхазии, князь Михаил Шервашидзе, передался туркам.

После бомбардирования англичанами Новороссийска, на собранном в Черномории военном совете, решено было оставить и Анапу, предварительно взорвав ее укрепления. За сим, весь кавказский берег был нами оставлен.

Для усиления правого фланга Кавказской линии, против которого тоже могли быть направлены попытки союзников, Муравьев приказал раздвинуть формировавшуюся, в отдаленных частях Ставропольской губернии, запасную дивизию, заняв восемью баталионами оной Ставрополь, Георгиевск, Пятигорск, Нальчик и некоторые станицы. Вызванные, в 1854 г., из станиц резервные полки линейных казаков были укомплектованы и сверх того приступлено к формированию в каждой казачьей бригаде других резервов. [580]

При всем том, в течение 1855 г., особенных военных действий на кавказской линии не происходило, за исключением вторжения в Карачай наместника Шамиля, Мегмед-Аминя, которое, впрочем, не имело никаких важных результатов. Сам Шамиль тоже оставался спокойным и ничего не предпринимал. Со стороны Персии, на нейтралитет которой не слишком много можно было расчитывать, — мы тоже не были потревожены, благодаря тому, что шах был озабочен внутренними беспорядками в собственном государстве и несогласиями с английским министром при его дворе, Мурреем.

Сделав общий обзор того, что происходило в Кавказском крае осенью 1855 г., — Муравьев снова возвращается к описанию действий под Карсом и излагает причины, побудившие его решиться на приступ к сей крепости.

Четыре условия, которые, по принятому плану кампании, должны были предшествовать приступу, были приведены в исполнение:

1) Мы заняли дороги, ведущие из Карса в Эрзрум.

2) Мы обладали Ардаганом и Кагызманом.

3) Неприятель лишился запасов, сложенных им в с. Энги-Кёв, и —

4) Хотя Вели-паша не был разбит, но он был вытеснен из укрепленного лагеря при с. Керпи-Кёв и уклонился с корпусом своим в Эрзрум.

Затем, для занятия Карса, оставалось штурмовать крепость, но не прежде как в позднюю осень, когда в гарнизоне, изнуренном нуждами всякого рода, оказались бы признаки совершенного расслабления и упадка духа.

Высадка Омер-паши, который мог, снова появившись на Саган-луге, угрожать нашему тылу, и, наконец, весть о падении Севастополя, — заставили ускорить предполагавшийся вначале срок штурма. Надобно было порадовать государя и Россию безотлагательным занятием Карса; после чего предполагалось с частью войск занять Эрзрум, а с другою, обратившись в Мингрелию, втопить Омер-пашу с его армиею в море. — Видимое изнеможение неприятеля, бодрое состояние войск наших, дух, оживлявший их, негодование, возбужденное падением Севастополя, желание отмстить врагу и всеобщий порыв к бою — служили в то время лучшим ручательством за успех.

Но многим стратегическим и тактическим соображениям (весьма обстоятельно изложенным в сочинении Муравьева), — пунктом, на который должны были быть направлены, во время штурма, главные усилия наши, избраны Шорахские высоты. [581]

15-го сентября, главнокомандующий созвал военный совет, на коем присутствовали генералы: Ковалевский, Бриммер, Броневский я исправлявший должность начальника инженеров, полковник Константин Кауфман. По изложении перед ними 1) причин, вызывавших штурм Карса, и 2) состояния анатолийской армии, все единогласно признали, что предприятие соответствовало обстоятельствам и что многие из видимых условий подавали надежду на успех, а прочитанный им проект диспозиции нашли согласным со взглядом на предстоящее дело.

Еще до созвания этого совета, генералу Базину было приказано выступить с отрядом своим из с. Омараги и соединиться с Баклановым, стоявшим у с. Мелик-Кёв. Оба они должны были штурмовать укрепления на Чахмахских высотах, одновременно с главною атакою.

Приступ назначен был на 17-е сентября — срок, совпадавший с первым днем, в который анатолийская армия — по приблизительным расчетам нашим — могла истощить свои запасы продовольствия.

16-го числа, по предложению генер. Броневского, произведены были некоторые перемены в первоначальной диспозиции. Согласно оным, войска, назначенные на приступ, распределялись следующим образом:

Первая колонна, генерала Ковалевского (около 2,850 ч. пехоты и 1,400 ч. кавалерии, при 16-ти орудиях и 8-ми ракетных станках), назначена была для атаки правого фланга шорахской позиции.

Вторая колонна, генерала Майделя (около 5,800 ч. пехоты и 400 ч. кавалерии, при 20-ти орудиях), направлена в атаку на левый фланг неприятеля.

Промежуточная колонна, генерала кн. Гагарина (2,175 ч. пехоты, при 4-х орудиях), должна была служить подкреплением двум первым.

Третья колонна, генерала графа Нирода (около 1,350 ч. пехоты и 1,800 ч. кавалерии, при 18-ти орудиях), должна была угрожать низменному, лагерю неприятеля с юго-восточной стороны Карса, на правом берегу реки.

Общий резерв сих войск, под начальством генерала Бриммера, состоял из 4,700 ч. пехоты и 500 ч. кавалерии, при 22-х орудиях.

В отдельном отряде генерала Базина (которому подчинены и войска Бакланова), собранному у с. Мелик-Кёв, состояло пехоты около 2,400 человек и кавалерии — около 2,350 человек, при 16-ти орудиях и 8-ми ракетных станках. [582]

И так; за исключением оставленных в лагерах частей, выдвинуто было в поле, на всех пунктах, около 19,275 человек пехоты и 6,450 человек кавалерии, при 96-ти орудиях и 16-ти ракетных станках.

II.

Приступ на Карс, как известно, кончился неудачею. Все отдельные фазисы его описаны Муравьевым ясно и увлекательно; но сгруппировать их в общий, беглый очерк весьма трудно. Скажем только, что войска Ковалевского, Майделя и князя Гагарина дрались с львиным мужеством, овладели частию неприятельских укреплений, но потеряли при этом множество людей, почти всех главных начальников, и уже не в силах были проникнуть в сильные редуты: Тихмас-Табие и Юксек-Табие, громившие их убийственным огнем. Что касается до войск Базина, то они тоже овладели частию турецких укреплений на Чахмахе, но когда получены были известия о неуспешном ходе главной атаки, то и Базин оставил занятые им окопы и стал отступать. Во время этого отступления, Бакланову, прикрывавшему оное, удалось выручить баталион Рязанского полка, поступивший под начальство полковника Кауфмана. Баталион этот, будучи отрезан от прочих войск, штурмовавших Шорахские высоты, должен был пробиваться, сквозь окружающие его турецкие массы и под огнем укреплений, на соединение с войсками Базина. Положение его было до крайности критическое; но своевременно высланная ему, Баклановым, в помощь артиллерия спасла рязанцев от вероятной гибели. Подвиг сего отряда, пронизавшего, так сказать, всю турецкую армию и пробравшегося кружным путем обратно в лагерь — при чем им нанесен неприятелю значительный урон — подвиг этот представляется одним из блистательнейших эпизодов приступа.

Приступ этот стоил нам огромных потерь: кроме 4-х раненых генералов, у нас выбыло из фронта штаб и обер-офицеров 252, а нижних чинов 7,226, т. е. более трети участвовавших в штурме войск.

«Многие», — говорит автор, «не следившие за ходом кампании и порицавшие, по мнению своему, генерала Муравьева за так называемое ими бездействие его, требовали приступа, и те же самые лица, после неудачи, стали опорочивать сие, без внимания к причинам, побудившим к оному главнокомандующего, хотя причины сии и были ясно изложены в обнародованных тогда известиях о ходе военных действий; пересуживая же распоряжения к штурму, иные говорили, что не были предварительно заготовлены [583] лестницы и фашины. Причины, побудившие к приступу Карса, уже изложены в сей книге. Возвышение неприятелем, за несколько дней до приступа, вала, прикрывавшего горжи двух сомкнутых укреплений на Шорахской позиции, представилось атакующим, конечно, неожиданным препятствием; но препятствие сие вовсе нельзя было назвать неодолимым, и для преодоления оного вовсе не нужно было обременять лестницами и фашинами войска, во время быстрого движения их под сильным огнем по крутому и каменистому горному контрфорсу; земляной вал укреплений имел талюс и, по вышине своей, доступен для эскалады.

«Были-ли ошибки в назначении и распределении войск или их не было, как равно и в диспозиции к штурму — решить трудно даже после события; тем труднее было бы их угадать до совершения оного. С необыкновенною храбростию сражались с обеих сторон, и турки в сей день вполне оправдали давнишнюю славу свою — стойко держаться за стенами. Штурм не удался оттого, что все начальники колонн и большая часть полковых, баталионных и разных командиров, шедших во главе своих частей, были убиты или ранены при самом начале дела, отчего части расстроились и утратили порядок, который уже трудно было восстановить. Неизбежным последствием сего было то, что многие из людей увлеклись близостию, служившего им приманкою, турецкого лагеря. Сперва в лагере сем погибло много турок, а потом еще более наших, которые держались этого лагеря, как приобретенной добычи, и мнили прикрываться палатками от огня неприятельской артиллерии, осыпавшей их картечью. В рукопашной свалке, коею решается всякий приступ и где прекращается почти всякое распоряжение высшего начальства, удача или неудача более зависит от случайности и какого-либо частного обстоятельства. Прапорщик, коему бы удалось невредимым вскочить на вал, мог бы переменить весь ход дела и обратить неудачу в успех».

Так говорит Муравьев. Вообще, он не считал себя ни разбитым, ни побежденным, и хотя его озабочивала в это время высадка Омер-паши на берегах Абхазии, но он и не помышлял об отступлении от Карса, а, напротив, приказал возобновить блокаду строже прежнего.

После отбития приступа, осажденные сначала предавались надеждам на скорое отступление наше от крепости. Надежды эти, как мы видим, не осуществились. Временное торжество неприятеля не устранило тяготевшего над ним и ежедневно усиливавшегося бедствия — голода, к которому вскоре присоединилась и холера, особенно сильно развившаяся после штурма. Между тем, железное кольцо русских войск попрежнему окружало крепость и до последней возможности затрудняло все сношения ее с внешним миром. [584]

Меры к пополнению рядов блокадного корпуса приняты были неотлагательно. На другой же день после приступа, Муравьев писал князю Бебутову с нарочным, чтобы высланы были из Закавказья под Карс все войска, какие могут оказаться свободными. Всего труднее, конечно, было заместить начальников во всех частях войск. Утрата некоторых из них, как, например, Ковалевского, была незаменима.

Дух в войске продолжал оставаться превосходным, но числительность сильно убавилась. Помимо людей, выбывших из строя во время штурма, значительное число должно было быть отделяемо для конвоирования транспортов с ранеными, отправляемыми в Александрополь. Расход этот был столь велик, что в одно время оста-валось во всем лагере пехоты, действительно могущей выйти в строй, только 11 т. рядовых.

Через несколько дней после штурма, у нас в лагере приступлено было к постройке полуземлянок, взамен палаток, в коих спать становилось уже холодно. В скором времени, на месте лагеря возродился целый город, лес для постройки которого привозился с Саганлугских гор. Холера, появившаяся у нас в войсках, значительно ослабла, а с этим исчезло и всеобщее расположение к болезненности. С каждым днем люди становились бодрее и возрастало число выздоравливавших из госпиталей. По всему лагерю снова начали по вечерам раздаваться голоса песенников, слышны были в разных концах шумные пирования на новосельи в отстраивавшихся землянках, и показались веселия всякого рода. Все это представляло контраст с тем, что делалось в Карсе, где, по мере исчезновения надежды на освобождение и по мере все более и более усиливающегося голода, распространялось уныние; побега стали принимать весьма значительные размеры, не смотря на все усилия Вильямса поднять дух расслабленного войска.

Между тем сроки, в которые, по приблизительным расчетам, должны были истощиться запасы неприятеля, проходили, а Карс все еще не сдавался. Вскоре узнали мы, что в городе отысканы у жителей ямы с пшеницею. Немедленно все склады ее были Вильямсом конфискованы на продовольствие войск; обывателей же он разделил на два разряда: имущих и неимущих, отдав на попечение первых — по несколько семейств других, для продовольствия.

Последнее сведение о состоянии продовольствия в Карсе было доставлено выбежавшим в конце октября нестроевым офицером, занимавшимся по сей части. По расчету, сделанному как на основании данных им показаний, так и другим соображений, [585] оказывалось, что всего продовольствия должно было стать только до 9-го декабря.

Среди забот Муравьева о способах к скорейшему покорению крепости, прискакал к нему, вечером 31-го октября, курьер, от начальника Гурийского отряда, с донесением о переходе Омер-паши через р. Ингур и о вторжении его в границы Мингрелии, при чем мы, в неудачном деле, лишились 3-х орудий.

Известие это, несколько встревожившее главнокомандующего, не заставило его однако отказаться от тесной блокады Карса. Сообразив, что с подкреплениями, которые возможно доставить Гурийскому отряду, он в состоянии будет удержать турок в теснинах, отделяющих Имеретию от Карталиигии, и послав соответствующие этому приказания кн. Бебутову, Муравьев остался под Барсом, тем более, что настигнуть Омер-пашу, по дальности расстояния, не представлялось возможности. Турецкий предводитель всегда имел бы время отступить к морю и отплыть с войсками своими совершенно безнаказанно.

Таким образом, диверсия Омер-паши нисколько не облегчила участи анатолийской армии, которая день ото дня все более и более ослабевала. Изнеможение ее выражалось в стычках, которые встречались реже и в коих неприятель оказывал уже мало сопротивления.

По получении из Эрзрума известий, что и оттуда помощи ожидать нечего, собран был в Карсе военный совет, на котором решили, что на прорыв сквозь блокадную армию, при слабости людей и недостатке в пище — расчитывать нечего и что, потому, единственный исход есть сдача крепости и всего гарнизона на возможно-выгодных условиях.

12-го ноября явился к Муравьеву адъютант Вильямса Тисдель с запискою от своего генерала, которою он просил Муравьева принять его на свидание, — которое и назначено было главнокомандующим на следующий день.

13-го числа определены были условия сдачи крепости и гарнизона, а 16-го происходила самая церемония сложения оружия. Часть наших войск вступила в Карс и адъютант Муравьева Корсаков отправлен был для водружения русского флага на вершине карсской цитадели.

С покорением Карса исчезла тридцати-тысячная анатолийская армия, коей числительность одно время, при начале похода, даже превосходила сию цифру. Утраты ее в частностях трудно определить; но приблизительно можно сказать, что в течение лета взято [586] нами около 2,000 пленных и перебежчиков; до 3,000 успело перебраться из крепости в Эрзрум; 8 1/2 тысяч погибло на штурме, от холеры, голода и истощения; близь 2,000 осталось в Карсе в госпиталях; из остальных 14 1/2 тысяч больше половины взято военно-пленными, а прочие (редиф и иррегулярные войска) распущены по домам. Знамен и значков во время всей кампании и при сдаче Карса взято около 60-ти; медных орудий 136; пехотных ружей французского и английского изделия 18,000, в том числе до 1,000 отличных штуцеров. Кроме того, найдены в Карсе значительные запасы снарядов, пороха и равных военных принадлежностей.

Падение Карса обеспечивало за нами власть и во всем карсском пашалыке; а приобретение этого пашалыка составляло предмет особенной важности, по плодородной его почве, по изобильным сенокосам и по необходимым для нас в той стране Саганлугским лесам. Пространная область эта, в которой подрядчики наши до войны запасались дешевым хлебом для продовольствия части войск наших в Закавказье, оставаясь за нами, обеспечила бы содержание оных и удешевила бы значительные расходы, несомые на сей предмет правительством. Мы поставили бы преграду английской торговле с Персиею черев Трапезунт и Эрзрум, препятствуя движению караванов по сему пути. — В военном отношении, покорение Карса при уничтожении анатолийской армии было важно тем, что с открытием весенних путей неминуемо должен был покориться нам и Эрзрум — столица обширного управления в Малой Азии, откуда, смотря по обстоятельствам, предстояла возможность покуситься на поход к Царьграду.

По сдаче крепости, Муравьев еще около двух недель оставался в стане войск своих (названном Владикарсом), дабы распорядиться отправлением пленных, выступлением войск, учреждением правления в покоренном крае и вывозом из Карса турецкой артиллерии, оружия и казенного имущества. Все войска не могли оставаться на зиму в Карсе, как потому, что часть их нужно было приблизить к той стороне, где еще находилась армия Омер-паши, так и по раззоренному состоянию, в коем находились селения пашалыка, после трех кампаний, среди их совершившихся. По отправлении из Карса пленных, войска стали выступать на зимние квартиры в свои границы, за исключением 2-й бригады 18-й пехотной дивизии, двух батарей и нескольких сотень казаков, оставшихся в Карсе с ген.-маиором Фетисовым.

Карсский пашалык получил название области и разделен был [587] на уезды или санджаки; областным начальником назначен был полковник Лорис-Меликов.

Что касается баязидского отряда, то ему, после покорения Карса, тоже предписано было возвратиться в наши пределы.

За тем, настоящие военные действия в течение зимы не возобновлялись.

Вся 4-я часть сочинения Муравьева посвящена изложению планов союзников относительно диверсии в наши закавказские владения и описанию действия Гурийского отряда против десантного корпуса Омер-паши. Так как действия эти выходили из круга непосредственных распоряжений главнокомандующего, то мы здесь и не будем говорить о них. Заметим только, что описание их отличается тою же ясностию и обстоятельностию, которыми вообще отличается сочинение покойного И. Н. Муравьева, несомненно занявшее одно из самых почетных мест в нашей военно-исторической литературе.

И. И. Ореус.

Комментарии

1. См. «Русскую Старину» издания 1873 года, том VI, стр. 542–543.

2. Из числа 8-ми баталионов, высланных Муравьевым с Кавказской линии; остальные 2 баталиона двинуты в Боржомское ущелье.

3. Высоты против с. Шорах командуют всеми прочими укреплениями. Поэтому, Вильямс, уже во время блокады Карса, опасаясь, чтобы мы не заняли сих высот, построил на них два люнета, в последствии сомкнутых в редуты: Тахмас-Табие и Юксек-Табие, усиленных еще второстепенными окопами.

4. Бакланов был пугалищем турок, которых много переловил и перебил. Во всякую войну у азиатцев являются в неприятельском лагере, по их понятиям, герои, которые получают у них особые клички. Такими они признавали в нашем лагере трех, которым придавали более значения, чем самому capдарю, т. е. главнокомандующему, а именно: Бакланова, Дондукова и Лорис-Меликова. Первого, во всех окрестностях, жители называли — Баклан, второго — Кенег, а третьего — Мелик, и последнего разумели за самое доверенное при главнокомандующем лицо, через которое можно было всего достичь. (Собственные слова Муравьева).

Текст воспроизведен по изданию: Штурм, блокада и взятие Карса в 1856 году // Русская старина, № 8. 1877