МУРАВЬЕВ-КАРСКИЙ Н. Н.

ИЗ ЗАПИСОК ГЕНЕРАЛ-АДЪЮТАНТА МУРАВЬЕВА

О ВОЙНЕ 1855 ГОДА

В МАЛОЙ АЗИИ

В № 8 Русского Вестника, за прошедший год, помещены были записки мои о взятии Карса. Цель напечатания их была, как и сказано в предисловии, познакомить соотечественников с этим эпизодом войны 1855 года в Малой Азии, который в виду громадных событий в Крыму прошел как-то мало замеченным, и несмотря на всю свою важность и значение, вполне оцененные впрочем при переговорах в Париже, мало был известен нашей читающей публике. Но всякий, кто прочел эти записки, мог легко заметить, что в них содержится преимущественно, только беглое повествование о лагерной Жизни нашей, в последнее время блокады Карса, и притом повествование, составленное по впечатлениям, схваченным как бы на лету, на месте, и дополненное случайными разнородными показаниями очевидцев, а потому и весьма не полное, без задуманного плана и системы.

Недавно узнал я, что бывший главнокомандующий на Кавказе, генерал-адъютант Муравьев, пользуясь свободным временем в деревне, занялся составлением подробного описания всей кампании в Азиатской Турции в 1855 году, во что труд этот пока еще не окончен.

Полагая, что появление в печати хотя нескольких сведений об этой кампании было бы ценным приобретением не только для людей военных, но и для всякого образованного читателя; я обратился к Николаю Николаевичу Муравьеву, как к прежнему своему начальнику, и просил позволения избрать из его книги несколько отдельных отрывков, для помещения теперь же в одном из наших Журналов.

Давнишнее желание мое не осталось без успеха, и я, пользуясь данным мне позволением, избрал три следующие статьи, независимые одна от другой, во из которых каждая представляет особенный интерес: в первой из них описываются действия генерала Виллиамса при образовании турецкой армии; во второй заключается взгляд на значение Карса и Эрзрума, а в последней изображается состояние наших войск в первое время после отбитого штурма 17 сентября.

А. КАРСАКОВ. [311]

Назначение Виллиамса. — Перемена турецкого главнокомандующего. — Беспорядок в турецкой армии. — Состояние карского гарнизона в ноябре 1854 года. — Шукри-паша. — Неудовольствия между Виллиамсом и Редклифом. — Виллиамс-паша. — Смена Шукри-паши — Васиф-паша. — Арестование Шукри-паши. — Укрепление Эрзрума. — Укрепление Карса. — Английские офицеры. — Сила карского гарнизона. — Госпитали. — Продовольствие. — Требование усиления анатолийской армии. — Предложение мушира оставить Карс. — Состояние турецкой армии. — Начальники в турецких войск. — Дух турецкой армии. — Действия Виллиамса. — Силы турецкой армии при начале военных действий ¹.

В августе месяце 1854 года, английское правительство, признав за нужное назначить комиссара к турецкой армии, действовавшей в Малой Азии, избрало для того артиллерии полковника Виллиамса. По заключении Адрианопольского мира, Виллиамс был поверенным со стороны Англии при разграничении России с Турцией. После того, он провел десять лет на службе в Ост-Индии. Он пользовался уважением своего начальства, и был отправлен министром иностранных дел, лордом [312] Кларендоном к английскому посланнику в Цареграде, лорду Стратфорду де-Редклифу и к командовавшему тогда английскою армией лорду Раглану, с приказанием действовать согласно с последним и под его начальством. Виллиамс застал Раглана в Варне, и получил от него письменное наставление, в коем, Жалуясь на разногласие известий о положении турецких войск, лорд Раглан поручал ему собрать вернейшие сведения о состоянии их во всех отношениях, дознать также о занятиях турецких начальников и довести о степени их деятельности и уважения, коим они пользовались в войске.

Около того же времени, турецкое правительство, располагая сменить Зариф-Мустафу-пашу, разбитого под Кюрюк-Дере, избрало сперва главнокомандующим на его место Исмаил-пашу; но он скоро отказался ехать, отзываясь тем, что страдает глазами ². Тогда назначили временным начальником над армиею Шукри-пашу, которого однако же Виллиамс еще не нашел в Карсе, когда приезжал туда для осмотра войск, представленных ему Зариф-Мустафою. За исключением людей, находившихся в караулах и в прочих расходах, выведено было в строй пехоты, конницы и артиллеристов до 18 т. человек, при 84-х орудиях, хотя в то время состояло в Карсе на провианте до 28-ми тысяч человек.

Виллиамс нашел значительные беспорядки. Войско было распущено; множество людей, значившихся по спискам, [313] не выходило в строй; в полках не занимались учением, не упражнялись в стрельбе; люди содержались весьма дурно, не имели обуви, одежда и амуниция были в нищенском положении; больные без призрения гибли в госпиталях от тесноты, нечистоты и духоты. Во многих частях более года, а в иных близь двух лет ее выдавалось жалованье; строевые лошади получали только половинную дачу положенного корма, отчего делались неспособны к службе. Лично убедившись в недостатках турецкой армии, и приведя их с неутомимою деятельностью в неоспоримую ясность, Виллиамс отправил к английскому посланнику в Цареграде составленные им подробные ведомости о потребностях армии, прося Редклифа настаивать у турецкого правительства, дабы поспешили выслать из Царяграда предметы необходимые для содержания войска в порядке; но представления его остались без ответа. Он также требовал от местного начальства из Эрзрума денег, для выдачи жалованья; во выслали их только небольшую часть, и то ассигнациями, не имевшими настоящего курса.

Имея в виду, что Турки в предшествовавшем году лишились в Карсе 18 тысяч человек, вследствие тесноты, дурного содержания и возникших от того болезней, он в избежание подобного на будущее время, предположил оставить на зиму в Карсе, соразмерно имевшемуся там и им лично осмотренному помещению, не более 10 тысяч человек, при английских офицерах; остальные же войска, в том числе и слабых, оправить на зиму в Эрзрум и окрест-лежащие города и селения. Указывая все им замеченное муширу, или главнокомандующему Зариф-Мустафе-паше, он требовал от него более забот о вверенной ему армии; но встречал со стороны Зариф-Мустафы-паши равнодушие и даже неуважительные отзывы, до тех пор, пока ее погрозился довести до сведения султана о его поведении. Тогда турецкий главнокомандующий, видя настойчивость Виллиамса, изменил свое обхождение с ним, но ограничивался одними обещаниями там, где надобно было действовать.

В ноябре месяце, Виллиамс вывел, по предположению своему, лишние войска из Карса и доставил Кларендону [314] следующую таблицу об оставленном им там гарнизоне:

Начальство над сим отрядом на зиму было поручено Керим-паше, при коем оставлен адъютант Виллиамса Тисдель, с приказанием блюсти за исполнением распоряжений своего начальника. Продовольствия имелось, в то время в Карсе для людей на полтора месяца, а для лошадей на один.

В половине ноября, Виллиамс возвратился в Эрзрум а вновь назначенный Шукри-паша прибыл в Карс, где привял от Зариф-Мустафы начальство над анатолийскою армиею; Зарифа же потребовали в Царьград, Для предания, по настоянию английского правительства, суду; но с первого приезда Шукри-паши, Виллиамс остался им также недоволен за уклончивость от зависимости, в которой он располагал его держать. Комиссар жаловался на злоупотребления полковых командиров, покрываемые главным начальником, на нетрезвое поведение многих и на оскорбительное обхождение с присылаемыми из Царяграда молодыми турецкими офицерами, получившими образование в Галатском военном училище. Узнав о заговоре между главными начальниками, — не допускать [315] вмешательства его в хозяйственные распоряжения по войскам, он донес о том Кларендону и Редклифу, требуя отозвания Шукри-паши и предания всех виновных суду и наказанию. Вместе с тем, Виллиамс написал Редклифу длинное письмо, коим упрекал его в равнодушии к пользам службы; ибо он ни разу не отвечал на многочисленные представления его и не понуждал турецкого правительства к доставлению требуемых им предметов снабжения, необходимых для того чтобы восстановить благоустройство в турецкой армии и не подвергнуться новым бедствиям в предстоявшую кампанию. Копия с сего письма была послана Виллиамсом к Кларендону, вследствие чего возродилась переписка между сим последним и Редклифом, который находя упреки Валлиамса неосновательными, а бумаги его слишком обильными, оправдывался, ссылаясь на недеятельность турецкого правительства, приведенного в расслабленное состояние. ³ Однако же Кларендон не нашел посланника правым в том, что он оставлял без ответа требования Виллиамса, и дал ему это заметить.

Между тем английское правительство, убеждаясь в необходимости увеличить власть своего комиссара, потребовало от султана, чтобы Виллиамсу дано было звание ферик, или дивизионного начальника. Это было исполнено, после чего Турки стали его называть Инглиз-пашою и Виллиамс-пашою. Около того-же времени, он был произведен своим правительством в бригадные генералы. В конце 1854 года, Виллиамс послал из Эрзрума в Топрах-Кале четыре батальона пехоты, с артиллерией и регулярною кавалериею, для наблюдения за Баязидом, который был в конце осени оставлен нашими войсками, по случаю глубоких снегов, затрудняющих в зимнее время сообщения сего города с Эриванью, чрез Агридагский хребет. Турецкий отряд сей впоследствии времени был значительно усилен и занял оставленный вами Баязид. Между тем, в Курдистане, сделалось восстание, под предводительством Эздимир-бея, для усмирения [316] коего были посланы Шукри-пашою, по распоряжению сераскира и без ведома Внллиамса, войска из Топрах-Кале в Серт и Джезире. Виллиамс, встревоженный сею попыткою действовать помимо его, написал о том Стратфорду, прося о смене виновного другим главнокомандующим. Представление его было уважено, и на место Шукри назначен в анатолийскую армию главнокомандующим Васиф-Мегмед-паша, человек старый, кроткий, обладавший независимым состоянием, чрез что обеспечивалось войско от вкоренившегося грабежа.

Васиф, родом из нашей Гурии, селения Чохлати, фамилии Гуджабидзе, был взят в плен Турками на двенадцатом году от рождения и продан на константинопольском рынке известному Решид-паше; находясь у него в услужении, он принял мусульманскую веру и получил первоначальное образование. За услуги Решид-паше, Васиф в непродолжительном времени был произведен в звание капуджи-баши (камергера), и впоследствии достиг чина генерал-майора. Решид-паша следил за ним и содействовал к повышению его в течение всей его службы. Его назначили губернатором в Салонику, с производством в чин генерал-лейтенанта. Вскоре получил он более важный пост правителя в Багдаде, а с званием мушира, или полного генерала, в 1849-м году был назначен в Трапезунт дли управления областью. В 1852-м году, он командовал частью войск, расположенною в Аватолии, и наконец возведен в звание главнокомандующего анатолийской армией, к коей прибыл вы крепость Карс, в начале апреля 1855 года.

В длинных инструкциях, данных Васиф-паше при отправлении его из Константинополя, в подробности указаны были все беспорядки, на кои жаловался Виллиамс, с приказанием исправить те, которые были явно обнаружены, и просить у английского генерала объяснения по тем, которые не были изложены удовлетворительным образом; при том ему строго предписывалось во всем руководствоваться советом Виллиамса. С такими наставлениями, при известном бескорыстии и мирном расположении Васиф-паши, нельзя было сомневаться, что он поладит со взыскательным поверенным английского правительства который, основываясь на новом звании своем ферика [317] турецких войск, еще до приезда Васифа, стал тем более настаивать на исполнении своих требований. Виллиамс видел необходимость преобразовать армию, и не взирая на затруднения совершить такой подвиг в короткое время, не унывал и не переставал действовать с свойственною ему энергиею, без пощады преследуя корыстолюбие и лень, строго в глаза упрекая начальников и даже смещая многих второстепенного звания.

Первым действием Васифа, по приезде к армии, было арестование своего предместника Шукри-паши, вместе с его начальником штаба Гуссейн-пашою за дурное поведение, равно как за ослушание и дерзости их против английского комиссара, требовавшего наказания преступных, как он их называл. Оба паши были отправлены в Царьград для предания суду; но Редклиф, уже недовольный Виллиамсом, в официальной бумаге Кларендону жаловался на неуместные к нему выражения комиссара и находил, что его обращение с Турками не соответствовало дружелюбным отношениям султанского двора к союзным державам. Он писал даже, что поступок Виллиамса был последствием личности и неоснователен, потому что Шукри-паша, по прежним своим заслугам, пользовался добрым именем и расположением генералиссимуса Омер-паши, требовавшего его в Евпаторию. В таком образе мыслей, посол встретил сочувствие между главными сановниками султанского двора, оказавшими то же участие к предместнику Шукри-паши, — Зариф-Мустафе-паше, которого военный суд оправдал. Сераскир по сему случаю отозвался даже с неудовольствием насчет власти, присвояемой Виллиамсом, говоря, что он только что комиссар английского правительства, но не главнокомандующий армиею, с чем соглашался и Редклиф. Переписка эта, принявшая колкий оборот, служила началом к новым неудовольствиям, позже еще более развившимся между английским посланником и комиссаром; но не взирая на сие, Виллиамс продолжал действовать с тою же решимостью, и турецкое правительство, побуждаемое английским, начало высылать предметы потребные для вооружения и снабжения армии. В Анатолии стали выбирать рекрут, для укомплектования полков.

Оставаясь в Эрзруме, Виллиамс обратил внимание на [318] укрепление оного, где кроме батарей воздвигнутых в окрестностях, устроен был в нескольких верстах от города, по дороге к Баязиду, укрепленный лагерь при Деве-Боюну. Исполнение сего было поручено, с осени 1854 года, инженер-полковнику Каландрелли, родом Итальянцу, находившемуся, как и многие другие иностранные офицеры, волонтером при турецких войсках. Раннею весною 1855 года, Виллиамс лично руководил сими работами, к производству коих побудил жителей Эрзрума и как мусульман, так и Армян. Находившийся при нем выходец Шварценбург, называвший себя полковником бельгийской службы и бароном, был им послан для осмотра и укреплевия всего пути до Баязида, в Гассан-Кале Керпи-Кёв и Топрах-Кале ⁴. Так как до Виллиамса доходили слухи о намерении нашем действовать наступательно, то он поспешно послал за войсками, отправленными, как выше было сказано, без его разрешения из Топрах-Кале с Вели-пашою для усмирения Курдистана.

Не с меньшею деятельностью продолжал занятия свои, по устройству военной части в Карсе, адъютант Виллиамса Тисдель, оставленный при Керим-паше. Люди стали получать хорошую пищу и в полках занимались учением. Турки продолжали до конца ноября месяца 1854 года работы на укреплениях, предпринятых ими сначала войны. Им была указана правильная оборона крепости, и артиллерию привели в порядок. Кроме имевшихся в ящиках зарядов, припасено было еще по 400 на орудие; но Виллиамс домогался иметь по 1200 зарядов на каждое, в том числе и на крепостные орудия. Из крепости было выслано до 1000 человек вооруженных Карапапахов, как ваших, так и турецких подданных, постоянно наполнявших базары. Мера эта, клонившаяся к удержанию порядка в городе, была смелая, потому что жители Карса и области его, мало знакомые с порядком регулярного [319] войска и придерживаясь более древнего обычая, привыкли считать опорой и защитой своею вооруженные племена, их окружающие. Как в течение зимы, Карапапахи занимали с нашей стороны передовые караулы за Арпачаем, то Тисдель, с разрешения Виллиамса, учредил и с своей стороны подобные караулы, которые были поручены, заведыванию выходца, называвшего себя генералом Кмети, родом Венгерца, покинувшего отечество свое после смут 1849 года. Он по-видимому имел воинские дарования; Турки называли его Исмаил-пашою. Вскоре после того Тисдель получил чин майора турецких войск.

В течение зимы, были присланы в помощь к Виллиамсу, по его требованию, английские офицеры: инженерный полковник Лек (Lake), артиллерии майор Ольфертс и стрелковых войск капитан Томсон (Thomson). Из них, на смену адъютанта своего, он послал, весной 1855 года в Карс, Лека и Томсона; Ольфертс был отправлен в Баязид. Лек стянул в Карс войска, зимовавшие в окрестных городах и селениях, так что крепость имела под ружьем, готовых к бою 15 тысяч регулярного войска, за исключением больных, слабых и всех расходов людей. С самой ранней весны, начал он усиленно продолжать работы на укреплениях; в некоторых местах построил деревянные блокгаузы, верки же вооружил крепостными орудиями, присланными из Царяграда. Орудия эти все были медные и восемь из них 27-ми фунтового калибра. В половине мая было уже собрано в Карсе регулярных войск, готовых к бою: пехоты 13.900, конницы 1.500, артиллеристов 1.500, всего до 17.000 человек, что могло составлять на провианте до 22.000 человек. В то же время был послав Васиф-пашой приказ к войскам, находившимся в Моссуде под начальством Мегемет-паши, а в Диарбекире — под начальством Мустафы-паши, немедленно следовать к Эрзруму.

Госпитали также получили хорошее устройство под руководством доктора Сандвита (Sandwith), приехавшего к армии с Виллиамсом. Они были богато снабжены вещами и медикаментами: при них состояло более восьмидесяти лекарей, аптекарей и фельдшеров, большею частью из иностранцев.

Анатолийская армия ее предназначалась для [320] наступательных действий. Предполагалось только оборонять ею Карс и всю границу до Баязида, для прикрытия Эрзрума. В сих видах, Турки должны были особенно заботиться о снабжении Карса достаточным продовольствием. Хлеб можно было приобресть покупкой; но главные затруднения состояли в доставке оного. По сему, в военном министерстве, предположено было составить постоянный подвижной транспорт из 25-ти тысяч вьючных лошадей, которых хотели собрать во всей Анатолии вроде повинности, полагая по одной лошади с 45 домов. С каждых же 135-ти домов назначено было вызвать по одному человеку для присмотра за тремя лошадьми. Люди и лошади должны были оставаться на службе до окончания войны, после чего распускались по домам, с уплатой хозяевам за всякую утрату или ущерб, могущие оказаться в тех лошадях. Распоряжение об исполнении сего было прислано из Царяграда в Эрзрум.

Такое сложное средство не могло бы иметь успеха в самом благоустроенном государстве, тем менее в Турции, где корыстолюбие властей и чиновников развито в высшей степени. Виллиамс, узнав о сем предположении, немедленно писал Кларендову, прося его не допускать подобной меры, во избежание неминуемого при исполнении оной грабежа со стороны местных начальников и представляя о трудности прокормить такое большое количество лошадей и скота, когда и самые войска нуждались в продовольствии. Он просил разрешения нанять 5.000 верблюдов и 2.000 лошаков для подвоза в Карс продовольствия, с помощью местных обывательских арб; но, по-видимому, представление его в сем случае ее было уважено, потому что часть лошадей была собрана с жителей Анатолии; провиант также собирали и свозили из отдаленных частей сей области. Между тем наступила поздняя осень; снега покрывали Соганлугские горы, и потому успели сделать довольно значительные склады только по пути от Эрзрума к Карсу, в селе Энги-Кёв и в окрест-лежащих деревнях. В местечке Бардус, где также был учрежден склад, построены были удобные пекарни, при коих занимались изготовлением сухарей трапезунтские Греки, исключительно применившиеся к сему роду занятий. [321]

В Карс не могли уже перевезти много провианта; те из прислужников нового транспорта, которые не успевали скрыться побегом, попадая в Карс, оттуда уже не возвращались. Лишившись лошадей, они были назначены к разным занятиям при осажденном гарнизоне и, частью, были даже записаны в число обороняющих крепость. Вознаграждения же за отобранных лошадей, жители никакого не получили. Виллиамс, страшась последствий равнодушия, медленности и корыстолюбия турецких начальников, не находил иного способа удовлетворить главной потребности снабжения Карса продовольствием, как взять все дело в собственные руки, и потому просил Редклифа об исходатайствовании ему сколь можно поспешнее от турецкого правительства звания интенданта турецкой армии, с положительным приказанием местным властям повиноваться ему в сем отношении; но и это представление его осталось, по-видимому, без разрешения. Однако он отчасти. достиг цеди своей, чрез прибывшего нового главнокомандующего Васиф-пашу, который, во всем повинуясь Виллиамсу, разрешил ему надзор в Эрзруме за покупкой и отправлением провианта к Карсу

Тут Виллиамс оказав необыкновенную деятельность. В последних числах января 1854 года, имелось в Карсе продовольствия для тогдашнего гарнизона только за пятьдесят дней; вначале апреля 1855 оставалось хлеба только на пятнадцать дней. Бывший тогда правителем в Карсе, Серри-паша, замеченный в неправедном употреблении сумм, вверенных ему для закупки хлеба, был остановлен в действиях своих Виллиамсом. Сам Виллиамс, не щадя трудов, входил во все подробности найма у жителей вьючного скота, в чем ему преимущественно помогал часто выхваляемый им начальник артиллерии Тагир-паша, воспитанный в Вуличе, и помощник его Ибрагим-Бей, родом Пруссак. Виллиамс нанял даже персидских, так называемых чарвадаров (какие и у нас нанимались для возки провианта), уговорив их на время сложить товары, обыкновенно перевозимые ими для торговых домов из Тавриза в Трапезунт, и обратно. Сперва он отправил их в Карс с разными предметами снабжения для войск, доставленными наконец из [322] Царяграда по его настоятельным требованиям; после же подрядил их, при пособии местных средств, перевозить в Карс сложенный в течение зимы в селе Энги-Кёв хлеб. Сия операция не могла начаться прежде конца апреля месяца, и потому хотя всего заготовленного хлеба, ко времени открытия военных действий нельзя было перевезти, но за всем тем к концу мая имелось уже в Карсе четырехмесячное продовольствие для тогдашнего гарнизона. Но как с этого времени гарнизон ежедневно усиливался вновь собиравшимися войсками, то по мере умножения войск сокращались средства продовольствия.

Турецкое правительство, по-видимому, не столько заботилось о происходившем в Азии, как о событиях, совершавшихся в то время вблизи Царяграда. Виллиам просил о присылке артиллеристов для прислуги у орудий, что было исполнено; но когда он однажды представил о последствиях неудач, могущих встретиться если не будут присланы значительные силы для удержания Малой Азии, то предмет этот был передан Редклифом на обсуждение в Порту, которая отвечала, что сераскир написал о сем Омер-паше, поручая ему спросить о том мнение обоих главнокомандующих союзных войск, и что в сем отношении поступлено будет согласно с отзывом их. Казалось, В самом деле, что союзники, исключительно занятые осадой Севастополя, обращали тогда мало внимания на военные действия в Малой Азии. Странно, что такой важный для Англичан вопрос был возбужден столь поздно, и сие не может иначе объясниться, как недостатком средств для противодействия в той стороне успехам нашего оружия, до окончания озабочивавшей их осады Севастополя.

Турки опасались нового поражения. Доказательством тревоживших их в то время страхов может служить следующий случай. Едва узнав о намерении генерала Муравьева двинуться за границу, Виллиамс выехал из Эрэрума и прибыл в Карс 27 мая. На пути своем, в селение Деве-Боюну, получил он от мушира Васиф-паши письмо из Карса, с предложением оставить оный и ограничиться обороной Эрзрума. Виллиамс ускорил свой путь, и по приезде в Карс, всячески убеждал слабого [323] Васифа укрепиться духом и устранить мысль об оставлении такого важного пункта и крепости, для вооружения и обороны коей было уже приложено столько забот. Он немедленно осмотрел все укрепления и посты, и убедил жителей присоединить из среды своей к защитникам Карса 800 вооруженных граждан, которые тогда же заняли на укреплениях назначенные им места, вместе с регулярными войсками. Последние старания его в это время, об усилении запершейся армии, обратились в Батум к Мустафе-паше, которого он просил направить к нему 5.000 человек через Ардегав; во Виллиамсу неизвестны были местность и обстоятельства того края. Вели-паше, занимавшему тогда Баязид, предписал он чрез мушира быть в готовности двинуться по первому приказанию; требовал от начальников соседственных областей присылки Лазов, башибузуков, и город стал наполняться разновременно-приходящими партиями конных и пеших вооруженных людей.

К сожалению, не имеется в английских бумагах полного расписания анатолийской армии, с названием частей и их начальников; почему остается единственным руководством в сем случае выше показанная неполная таблица о войсках, остававшихся на зиму в карском гарнизоне. В этом расписании видны три рода войск: полки Арабистана, Анатолии и так называемый редиф. Сверх того было еще три стрелковых батальона, из коих один султанской гвардии. Регулярная пехота анатолийской армии выучена была по французскому уставу. Она делилась на три дивизии: одна состояла из арабистанских полков, служивших опорой всей армии; войско сие храбро сражалось при Кюрюк-Дере. Арабистанцы, совершенно отличающиеся видом, нравом и языком от Турок, которыми они пренебрегают, привычны к терпению, воздержанию, трудам и повиновению; оружие у них всегда в порядке. Другая дивизия, анатолийская, уступала первой во многих отношениях; люди были вялы и менее способны к делу; между ними более всего оказывалось побегов. Третья часть, составлявшая резерв, была сформирована из отпускных солдат и всех менее имела устройства и порядка. Гвардейский батальон отличался [324] видом, одеждой и военным образованием. Стрелковые батальоны были вооружены новыми французскими штуцерами со стержнем (а tige); в состав их преимущественно набирались жители горной части страны, лежащей на юг от Смирны, где они с малолетства завиваются стрельбой; оружие их всегда содержалось в отличном порядке. В кавалерийских полках Арабистана и Анатолии были те же оттенки, как и в пехоте. Артиллерийская прислуга была в особенности хорошо обучена и в исправности.

Остальные войска карского гарнизона состояли из конных башибузуков и Курдов, всегда уступавших нашей кавалерии, и из пеших Лазов, жителей гор прилегающих к морю и окружающих Трапезунт. Свирепое и бесстрашное племя сие, с древних времен известное по своей храбрости и наклонности к добыче, составляло массу ратников надежных для боя, но не всегда покорных властям, по привычке к независимости, коею они пользовались в недоступных горах своих. Между всадниками встречались Негры и Абиссинцы; слышно было, что в гарнизоне Карса находилась на первых порах также одна сотня Друзов с Ливанской горы. Наконец сами жители оберегали стены своего города.

Из лучших людей между начальниками были: Керим-паша, командовавший арабистанскою дивизией, Турок прежнего времени, как он сам себя вызывал, старец скромный, испытанный в боях, хотя без образования, но пользовавшийся всеобщим уважением и любовью своих подчиненных, называвших его Баба-Керим, что значит "дедушка Керим". Один из бригадных командиров, Гуссейн-паша, был замечателен по своей храбрости, быстроте и любознательности; родом он был Черкес, племени Убых, обитающего в соседстве Абхазии. Хаджи-Темур-ага, начальник иррегулярной конницы, пользовался особенным уважением в войске и на своей родине между Малатией и Диарбекиром, где обладал большими родовыми имениями и считался между первыми аристократами. Он был гостеприимен, любил пышность, и окружал себя многочисленною толпой роскошно-убранных слуг, что придавало ему много веса; его часто [325] видали в перестрелках и узнавали по пышной одежде и богатой конской сбруе. Одно присутствие сего храброго и ловкого вельможи привлекало под знамена его тысячи удальцов, любителей привольной жизни на коне. Ему турецкое правительство обязано поражением Курдов, зимой близь Джезире. Между Лазами известен был один из начальников их Али-бей. Среди знаменитостей Карского гарнизона считался также Гешим-Оглу, бывший житель нашей Борчалинской дистанции, некогда бежавший к Туркам и в прошедшую войну получивший у них штаб-офицерский чин. Он принадлежал к числу разбойников, известных по отваге, расторопности и знанию местности, и долгое время был грозой для наших пограничных жителей Закавказского края. В быстрых набегах своих, он являлся в границах наших и в тылу войск, где безнаказанно грабил и увозил пленных; но с именем его, известным по всей Грузии, соединялось и понятие о разбойнических доблестях, верности в слове и в дружбе, как они воспеваются в народных песнях о витязях старого времени. Гешим-Оглу был драгоценен для Турок по родственным всякого рода сношениям, которые он имел с вашими Татарами. К радости и успокоению ваших подданных, он был убит на приступе Карса.

Войско, собравшееся для обороны Карса, находилось весною в добром расположении духа и готовым принять бой в стенах. Оно было сыто и видело попечение о нем начальства. Азиатец ближе к природе чем Европеец и более его уподобляется в материальной жизни животному. Он угасает, замирает в зимнюю стужу, и получает новую жизнь с возвращением теплых дней и с возрождением природы. Те же Турки, те же башибузуки и Курды, коих существование увядало в течении зимы, являлись с новыми силами, на свежих конях и с новыми надеждами, при появлении подножного корма. Но люди эти, по природе своей любящие простор, не могли бы вести трудной службы, предстоявшей им в тесном Карсе, если бы их к тому не подготовили неусыпные заботы Виллиамса.

Возродить разрушавшуюся анатолийскую армию было [326] дело доступное, но довести ее до степени благоустройства европейской армии было дело невозможное. Виллиамс был поражен равнодушием правительства и корыстолюбием начальников, с которыми должен был иметь сношения. Он видел в чем заключается главное зло, препятствовавшее всякому усовершенствованию. А для устранения такой заразы, он ее щадил трудов своих, и как человек с твердою волею, проникнутый важностью своих обязанностей, бился сначала один, без помощников, среди массы людей иноверных, помышлявших единственно об обогащении себя, касаясь самой чувствительной их струны, корысти. Он не устрашался борьбы даже с могущественным Редклифом, и с успехом подвинулся к предназначенной цели. Его требования и взыскания были непомерны; но если б он ограничил их, то и не достиг бы и той степени благоустройства, до которой доведено было войско к началу кампании 1855-го года. Прямота действий его доставила ему надлежащий вес в войске и в народе. Начальники боялись его, нижние чины уважали и доверяли ему. Влиянием, им приобретенным, все действия анатолийской армии подчинились английскому правительству, ревновавшему об исключительном владычестве на азийском театре войны.

При открытии военных действий, числительность анатолийской армии находилась в следующем состоянии: в Карсе было, в начале июня 1855 года на провианте до 28 тысяч человек разного оружия. Число сие скоро возросло до 33 тысяч, более чего в Карсе не было во все время кампании. Баязидский отряд, под начальством Вели-паши, состоял из 7 тыс. регулярного войска, при 22 орудиях. Число иррегулярных войск при них, часто изменялось и доходило от 5 до 10 тысяч. Отряд сей занял позицию свою в укрепленном лагере, при армянском монастыре Сурб-Оганессе, или Учь-Килиси, что на восточном Евфрате, пониже Баязида. В Эрзруме находилось тогда несколько тысяч человек всякого оружия: но туда стягивались войска из Моссула и Диарбекира. [327]

II.

Обстоятельства благоприятствовавшие движению против Вели-паши. — Значение Карса в народе. — Стратегическое значение Карса. — Важность для Турок Соганлугского хребта. — Неправильное понятие о значении Карса. — Вели-паша и Эрзрум. — Рассуждения о занятии Эрзрума. — Выгоды от занятия Эрзрума. — Невыгоды оного. — Предположения главнокомандующего.

Около половины июля, войска были в готовности, продовольственные средства в изобилии, подвозочные устроены; почти вся страна окружающая Карс, приведена была в покорность. Отважный. поиск князя Дондукова с небольшою партией Донцов за Агри-Даг, среди кочевьев Курдов и вблизи расположения корпуса Вели-паши, указывал вам усиление в той стороне неприятеля. Сведения, доставленные Дондуковым о местности по пути от Баязидского отряда к селению Кёрпи-Кёв, удостоверяли в возможности двигать по оному войска; вслед за выездом Дондукова из долины восточного Евфрата, генерал Суслов передвинулся с отрядом своим через Топрах-Кале к селению Зейдикан. Все благоприятствовало к совершению предположенного генералом Муравьевым вторичного перехода за Соганлуг, для поражения или оттеснения неприятельского корпуса, прикрывавшего пути ведущие к Эрзруму и находившегося в то время в укрепленном лагере при селении Кёрпи-Кёв. Но прежде чем приступить к сему делу, надобно было, с возможною предусмотрительностью, вникнуть в обстоятельства, которые могли встретиться при совершении сего предприятия и с некоторою определительностью постановить крайние пределы оного, дабы не увлечься предстоявшим успехом и не упустить из вида главного предмета, анатолийской армии, запершейся в Карсе.

Пограничные крепости, подобно лицам, иногда пользуются в народе безотчетно поверьем придающим им исключительную важность и всеобщую известность. Сими чарами пользовалась на востоке Эриванская крепость, пока не пала перед нашим оружием в 1827 году; [328] таким же призраком казался в народных понятиях вышеград Карса, издали представляющееся каравану и указывающий страннику безопасный приют, среди пустыни пробегаемой им под страхом хищнических нападений кочевых соседей. Поверья сии, опираясь на осады и военные события прежних времен, бывают причиною что пограничные крепости получают значение, не всегда соответствующе их стратегической важности: их называют вратами, ключами страны. Так разумели в Азии и крепость Карс, тогда как город сей возродился от местных нужд обывателей, а стены и вышеград были воздвигнуты для ограждения жителей или правителя от внезапного нападения Курдов и соседственных Лазов. Когда же крепость сия, с изменением границ, очутилась близь пределов наших, то жители придали ей государственную важность, и Карс вместе с воспоминаниями о кровавых событиях прежних и новейших времен, коих был свидетелем, даже с полуразрушенною крепостью своею, сохранил в народе громкое название оплота Малой Азии.

Конечно, для турецкой армии намеревающейся вторгнуться в наши границы, как то было в 1853 и 54 годах, Карс имел значение, но иное. Он служил тогда опорным и складочным пунктом для вторгавшихся, потому что равнина, в коей он господствует, опоясана к стороне Анатолии высокими хребтами гор, за которыми наступающей армии не удобно было бы иметь свой операционный базис; но в 1835 году, когда анатолийская армия не признавала себя в силах предпринять против нас наступательных действий, Карс при таком отрицательном положении войска вовсе не прикрывал страны, ни путей ведущих к Эрзруму. И в сем году, турецкое начальство, при безотчетливых соображениях своих, может-быть не ошибалось, когда оно до открытия еще военных действий, желало оставить вам Карс, ибо обширные равнины пашалыка сего, по свойству своему и доступности, принадлежат не к пределам Эрзрума, а к нашим владениям. Природная и лучшая защита Малой Азии заключается, с одной стороны, в теснинах трудно проходимого Соганлугского хребта беспрерывочно [329] окаймляющего ее до Черного моря; а с другой, в двойной цепи гор, опоясывающих ее от Эривани и Баязида. Если мы в кампанию 1829 года, в виду турецкой армии, почти без сопротивления овладели Соганлугом, то это случилось по крайней оплошности неприятеля. В 1855-мъ году, когда Европейцы управляли военными действиями Турок, они должны были предвидеть, что первым действием вашим будет овладение проходами чрез Соганлуг и продовольственными складами, запасенными к стороне Эрзрума, и мы могли ожидать, что они укрепят затруднительные от природы подъёмы на хребты гор, хотя бы только для охранения своих. магазинов; а потому трудно себе отдать отчет с какою целью анатолийскую армию основали в Карсе и поставили в такое невыгодное оборонительное положение. Неужели в сем случае распорядители увлеклись одним народным поверьем! Усиления ли они ожидали? Кто знал местность, тот был убежден, что от берегов Черного моря оно ее могло придти в значительном составе. Для движения подкреплений со стороны Эрзрума, пути конечно были доступны; но анатолийская армия, запершись в Карсе, с трудом могла подать руку шедшему войску, которое всегда могло быть заблаговременно встречено нами с лица, и тревожимо с тыла баязидским отрядом. Такому беспомощному положению не подвергался бы неприятель, еслиб он при начале кампании оставил вам Карс, и наученный опытом 1829 года, с лучшим званием дела, преградил бы доступы к вершинам Соганлуга, за коими сохранялись драгоценные для него запасы, и еслиб он укрепил Драм-Даг, прикрывающий Эрзрум со стороны Баязида. Туркам предстояло бы тогда оборонять внутреннюю линию огражденную природою, против сил наступающих с двух совершенно разъединенных сторон. Подкрепления из Эрзрума могли бы, по частям, беспрепятственно присоединяться к анатолийской армии и усилить ее до такой степени, что она, может-быть, в состоянии была бы, спустившись с гор, перейти в наступление против наших главных сил или против баязидского отряда, смотря по обстоятельствам, не лишаясь возможности во всякое время сосредоточиться около Эрзрума. К чему бы послужил вам тогда Карс? [330]

Но по каким бы то ни было видам, крепость сию окружили укрепленным лагерем на 17 верст протяжения, вооружили исправною артиллериею, запасли в ней сколько успели продовольствия, в стенах ее заключили анатолийскую армию, и Карс, сохраняя громкое название свое оплота Малой Азии, в сущности служил только убежищем войску, предназначавшемуся для обороны всей страны. И при таких распоряжениях начальства турецкой армии, не собственно Карс нам нужен был, а защитники его. С приобретениём сей крепости, не ключ приобретали мы Малой Азии, а поражали все действующие силы неприятеля, который не мог более собраться и к будущей 1856 года кампании, не состоявшейся по случаю заключения мира.

Небольшая только часть войск, корпус Вели-паши, поспешно бросивший долину восточного Евфрата и теснины отделяющие ее от долины Аракса, держался еще в поле для ограждения Эрзрума, укрепившись при селении Кёрпи-Кёв. Положение сего войска, в тогдашнем его составе, не могло быть для нас опасным, но оно затрудняло наши поиски за Соганлуг и препятствовало полному владычеству нашему за хребтом гор. Малейшее движение в сем корпусе или отправление от оного партий, перетолковывалось поселянами, которые распространяли молвы об ожидаемой выручке для Карса со стороны Эрзрума. Слухи о том доходили и в крепость, где начальство ими пользовалось для поддержания духа в гарнизоне и между жителями. Толки сии надобно было прекратить поражением Вели-паши иди оттеснением его от селения Кёрпи-Кёв, дабы убедить карских защитников, что им нельзя было ожидать никакой помощи с той стороны. Но как за селением Кёрпи-Кёв оставалось уже небольшое расстояние до Эрзрума, то предприятие против Вели-паши находилось в близкой связи с мыслию о покорении сей столицы.

Многие полагают, что в то время следовало бы занять Эрзрум; но начальник, ответственный за целый край, за ход военных действий и за все последствия своих распоряжений, не должен руководствоваться порывами к достижению временного успеха, обнаруживающего посторонним лицам лишь заманчивый блеск свой. Предмет начальника общий результат; частных же успехов может он домогаться единственно там, где они ведут к [331] достижению сего результата. Взвесим все обстоятельства и посмотрим, была ли возможность в тогдашнее время помышлять о покорении Эрзрума, к коему доступы, как выше сказано, ее прикрывались запершеюся в Карсе армией.

Еслиб у вас было пехоты пятнадцатью тысячами более, то усилив баязидский отряд, можно бы подвинуть его к Эрзруму и действовать против сего города, независимо от войск, облегавших Карс. Но с теми силами, которые у нас имелись, ёдва равночисленными турецким, не основательно было бы раздробляться, и в одно время действовать против неприятеля, защищавшегося в двух местах за укреплениями, вооруженными сильною и исправною артиллерией. Обратить большую часть войск на покорение Эрзрума, тогда как в тылу и близь границ наших находилась еще двадцати семи тысячная анатолийская армия, наблюдаемая небольшим отрядом вашим, было-бы непростительно, и потому о занятии Эрзрума, при тогдашних обстоятельствах, можно было помышлять только по покорении Карса, когда все силы ваши остались бы свободными.

С иными надеждами на успех представлялось внезапное нападение на Вели-пашу, стоявшего у селения Кёрпи-Кёв, для защиты столицы. Поражение его или оттеснение из занимаемого им укрепленного лагеря, было дело доступное, как по краткости времени нужного для сего предприятия, так и потому, что оно не требовало столь значительных средств, какие бы понадобились, еслиб он заперся во вновь возведенных около Эрзрума укреплениях, и в первом случае, то есть при удачном и совершенном поражении его, можно было надеяться, что преследовавшие его по пятам войска ворвались бы в город, вместе с разбитыми остатками бегущих. С сей только точки смотрел главнокомандующий на занятие Эрзрума, то есть как на действие второстепенное, зависевшее от исхода предприятия против Вели-паши. Покорение Эрзрума могло быть только последствием успехов приобретенных при селении Кёрпи-Кёв.

Нет сомнения, что занятие Эрзрума, тогда загадочное, доставило бы нам значительные выгоды не в одних военных действиях за Кавказом; оно несомненно имело бы большой вес в ходе всей войны, называвшейся [332] восточной до Ботнического залива и до самых пределов Белаго моря, ибо мысль о движении нашем через Анатолию до константинопольского Босфора постоянно беспокоила союзников; но к дальнему походу сему в то время нельзя еще было приступить и бесполезно было бы предаваться преждевременным мечтам по делу, коего исполнение в следующем 1856 году, уже подготовлялось под стенами Карса. Выгоды, которые бы в Закавказском крае доставило вам занятие Эрзрума, были следующие:

1. Нравственное, в пользу нашу, влияние по всей стороне.

2. Устранение тревожного для нас колебания, в коем постоянно находилась персидская политика.

3. Изгнание из сей столицы дипломатических агентов союзников и прекращение транзитной торговли, производимой в сем городе Англичанами.

4. Разрушение правительственных средств для сбора войск и продовольствия.

5. Овладение парком артиллерии большого калибра, недавно привезенного из Царяграда, для вооружения вновь устроенных около Эрзрума, укреплений.

6. Могло бы случиться и то, что гарнизон Карса, узнав о падении Эрзрума, сдался бы или стал уходить из крепости большими партиями, пользуясь гористою с северо-западной стороны города местностью, за которою тогда мы еще вполне не могли наблюдать.

Рассматривая с другой стороны обстоятельства, неразлучные с положительным намерением занять Эрзрум, и принимая в соображение, что при этом могли еще представиться непредвиденные случайности, — в покушении сем обнаруживались невыгодные последствия, как то часто на деле оказывается, когда, в одно и то же время, стремятся к двум различным предметам. С этой точки зрения представлялось следующее:

1) Если бы тревожное состояние жителей занятого нами, обширного и многолюдного Эрзрума задержало в нем главные наши силы, если бы пребывание их там оказалось необходимым для отражения нового неприятеля со стороны Трапезунта или соседственных толпищ свирепых Лазов, если бы притом гарнизон Карса, поддержанный твердостью Виллиамса не сдался и не разбежался, то [333] отряд оставленный нами под Карсом, подвергся бы большой опасности, не столько от вылазок неприятельского гарнизона, сколько от пресечения подвозочного продовольствия из Александрополя; сверх того, Турки могли еще лишить наблюдательный отряд ваш пастбищных мест и травокошения.

2) Замедление ваше в Эрзруме дало бы способ необложенному еще карскому гарнизону, запастись продовольствием на целую зиму, по случаю дозревавших в то время в поле хлебов, и тогда рушились бы для нас все выгоды, приобретенные истреблением турецких запасов в селении Энги-Кёв.

3) Имея в предмете покорение Эрзрума, надобно бы было переходить Соганлуг с сорокадневным провиантом, на что потребовалось бы, кроме полковых обозов, более тысячи транспортных арб; ибо на первых порах необходимо было бы устранить всякую заботу о добывании в крае продовольствия, дабы постоянно иметь все войско под ружьем и быть свободным в своих действиях. Такое большое количество обозов крайне затруднило бы наше движение, потребовало бы особенного прикрытия, а в случае дождливой погоды, арбы не могли бы двигаться по непроходимости в такое время горных путей.

4) Если бы по занятии Эрзрума оставить для охранения сего города Баязидский отряд, даже несколько усиленный от главного корпуса, и возвратить большую часть войск к Карсу, то легко могло случиться, что небольшие силы занявшие Эрзрум, при появлении нового неприятеля от Трапезунта, нашлись бы вынужденными возвратиться в долину восточного Евфрата. Такое отступление вдали от главных сил и всякого пособия, среди неприятельской земли, было бы, во всяком случае, сопряжено с опасностью. Христианское народонаселение Эрзрума, нам сочувствовавшее, было бы совершенно предано мести мусульман; и в тех и в других исчезло бы к нам доверие, что затруднило бы для нас приобретение сей столицы, при стечении обстоятельств более благоприятных успеху сего предприятия.

Взвесив все сии соображения, главнокомандующий, [334] предпринимая вторичный переход за Соганлуг, совокупно с движением баязидского отряда, предположил:

а) Не устремляя усилий своих в одно время к достижению двух предметов и не отклоняясь от единственной цели — разрушения в Карса анатолийской армии — атаковать Вели-пашу, взирая на поражение или оттеснение его от селения Кёрпи-Кёв, только как на средство к достижению главной цели своей.

б) В случае совершенного поражения Вели-паши, послать на короткое время небольшую часть войск в Эрзрум, и то в таком случае, если бы соединились все условия к успеху сего поиска (coup de main).

с) Не касаясь гражданского управления в Эрзруме и не входя ни в какие местные распоряжения, истребить все военные заведения, вывезти оттуда пушки, оружие, снаряды, и затем безотлагательно возвратиться под Карс, к покорению коего должны были прежде всего клониться заботы и направиться все средства в совокупности.

Надежды неприятеля. — Мнение Кмети. — Положение Карса. — Холера. — Меры предпринимавшиеся генералом Муравьевым, для возобновления сил и восстановления порядка — Обоюдное положение воюющих сторон.

Заглянем в Карс. Англичане с нетерпением ожидали нашего отступления. Из книги доктора Сандвита видно, что они после штурма ежедневно собирались на рассвете с зрительными трубами на какое-нибудь возвышение, дабы высматривать что у нас делается, и видя движение транспортов с ранеными, они принимали их за передовые отряды отступающих войск. Капитан Томсон в письме от 21 сентября (3 октября) изъявляет надежду, что мы на другой или следующий день, тронемся в обратный путь. Полковник Лек, предполагавший, что мы, оставя Карс, обратимся против Омер-паши, в письме своем от 20 сентября (2 октября) предвидит, как генералу Муравьеву будет трудно встретить свежую и одушевленную армию Омер-паши, с войском значительно уменьшившимся и в коем упал дух. [335]

Вместе с тем, он изъявляет свое сожаление видеть разрушенное положение, в которое пришла блистательная дотоле армия наша. По словам его, Омер-паша должен был беспрепятственно вступить в Тифлис и завоевать Грузию. Лёку казалось, что мы ежедневно обратно отправляли тысячами подводы с запасами и тяжестями; но он находил, что мы не были в состоянии отступить, если бы и желали того, потому что не могли бросить раненых. Он полагал однако же, что мы чрез несколько дней уйдем, после чего Виллиамс должен был ехать в Эрзрум, назначив его начальником гарнизона в Карсе, с обещанием не оставлять его там в течении всей зимы, а прислать ему кого-либо на смену. Виллиамс, по словам Лека, оставался очень доволен исходом кампании. (General Williams is very much pleased with the result of the campaign).

Убеждение карского начальства и гарнизона, что с отбитием штурма они приобрели свободу, было так сильно, что турецкий главнокомандующий мушир Васиф-паша писал в Эрзрум, чтобы в тамошнем его доме позаботились припасти разные хозяйственные заготовления для стола. Это явствует из отзыва на письмо его, писанное 29-го мугарема, соответствовавшего в 1855 году 29-му сентября ст. ст. Ответ сей попался к нам с целою почтою занимательных бумаг, захваченных уже вблизи Карса. Поверенный мушира уведомляет, что все заказанное для его дома приготовляется, и что по окончании сего поручения, он не преминет доложить о том Васиф-паше; но судьба как последствие показало, не привела его вкусить лакомых запасов, им заказанных в Эрзруме, и ему довелось пользоваться в течение зимы гостеприимством нашим в Тифлисе.

Кмети, как из записок его видно, ее пускался в предугадывание будущего. Положительный взгляд его обратился к обсуждению предстоявших после штурма действий. Он между прочим находил, что карское начальство не воспользовалось приобретенным 17-го сентября успехом, потому что оно на другой день штурма не атаковало отряда нашего при селении Айнали. Так он называет отряд Базина, по селению сего имени, находившемуся вблизи селения Мёлик-Кёв, не далеко от коего стоял [336] Базин. Турки, по словам Кмети, имели на другой день штурма действительно до 18.000 войск под ружьем, из коих незначительная часть не была в деле. По мнению его, недостаток в артиллерийских лошадях, не мог служить Туркам достаточным оправданием в том, что они сего ее предприняли; ибо ночью на пересеченной местности около Айналинского лагеря, при имевшихся у них трех батальонах стрелков, не предстояло особенной надобности в артиллерии. Кмети пишет, что по большому отдалению, в коем Базин находился от главных сил наших, отдельный отряд его не мог бы получить помощи ранее четырех часов времени. Такое суждение Кмети, выраженное может-быть спустя уже некоторое время после штурма, показывается дельным и основательным; но тут, кажется, не приняты в достаточное соображение обстоятельства, которые вскоре после штурма могли препятствовать сему предприятью, как-то: расстройство турецких войск после боя, всеобщее расслабление людей, которые, хотя и были способны защищаться за валами, но отнюдь не могли быть употреблены для наступательных действий в поле, уборка раненых и убитых, и тому подобное. Впрочем, к совершению такого предприятия, предстояло более возможности спустя несколько дней после штурма. Во всяком случае, бездействие Турок доказывает, что, в сущности, не велики были выгоды приобретенные ими отражением приступа, и что, поэтому, неосновательны были, как и оказалось, надежды их освободиться от тех, которых они не дерзали атаковать.

И в самом деле, временное торжество неприятеля, не устранило тяготевшего над ним, и ежедневно осиливавшегося бедствия — голода, — бедствия, для устранения которого, неприятель не решался прибегнуть к наступательным действиям на одну из слабых сторон блокадной линии. Вскоре появились снова, и с большею силою, прежние признаки разрушения, уже зародившегося в Карсе от строгой блокады, в коей содержался город и заключавшаяся в нем армия. Холера, показывавшаяся в Карсе до приступа, в, сильной степени развилась в турецкой армии и в городе по окончании дела; по крайней мере, так заметили обстоятельство это в народе и в войске, которое отнесло сие бедствие к близкому с нами [337] столкновению, что послужило к вящему против нас озлоблению. Сандвит пишет, что в ночь на 25 сентября (6 октября) умерло от одной холеры, не считая других смертных случаев, в продолжение двенадцати часов времени до сорока человек,

Но пока начальники неприятельской армии, упоенные временным успехом, в нерешимости своей колебались между надеждами и опасениями, Карсу и всему гарнизону крепости деятельно готовилась у нас та горькая участь, которой они подверглись через два месяца после штурма. На другой уже день после сего события, главнокомандующий писал князю Бебутову с нарочным, что если, по случаю выпавшего в Кавказских горах снега, войска находившиеся на Лезгинской линии и около Тифлиса были уже свободны, то за отделением из них того числа, которое бы он нашел нужным направить к стороне Имеретии, прочие прислал бы в Александрополь. Крайне был ощутителен недостаток в начальниках почти во всех частях войск. Ковалевский был незаменим в действующем корпусе. Управление, по званию его начальника 13-й пехотной дивизии, привял бригадный командир, генерал-майор Будберг, находившийся в Ахалцыхе, куда отправлены были и дивизионные дела с остатками его штаба. На место князя Гагарина, принял начальство над 18-ю дивизией тоже бригадный командир, генерал-майор Трегубов. Майделя заменил старший из полковников его бригады. Вместо Броневского, для управления военно-походною канцелярией главнокомандующего, был назначен полковник Константин Кауфман. Утрата командира Виленского полка, полконника Шликевича, была очень чувствительна; на место его был вызван из баязидского отряда полковник Алтухов, который, за отдалением, не мог скоро прибыть. Командир Мингрельского полка, впоследствии выздоровевший от полученных им ран, лежал тогда на смертном одре. Те же самые затруднения встречались в замещении батальонных и ротных командиров, коих много выбыло из строя. Для пополнения по возможности сих недостатков, было поручено князю Бебутову выслать из Тифлиса и из штаб-квартир кавказских войск штаб- и [338] обер-офицеров остававшихся свободными от служебных занятий. Для усиления же числа рядов в полках гренадерской бригады, приказано князю Бебутову выслать также, из штаб-квартир их, всех нижних чинов, которые, после летних занятий по хозяйству, оказывались там излишними.

Большие затруднения представлялись от значительного числа раненых, коих присутствие в лагере лишало нас способности к движению. Уход за ними врачей и госпитальной прислуги был примерный, как и общее участие всех к страждущим сослуживцам. Там не нужны побуждения и грозная поверка начальника, где действиями каждого, в дружном войске вашем, руководило теплое чувство сострадания к товарищу и уважение к обязанности. Но лекаря, изнемогая от трудов, по малочисленности своей не успевали в должное время обойти всех перевязкою; почему вытребованы в помощь к ним медики из других частей Грузии. Не менее того, при всех недостатках неизбежных в позднее время года и в краю сильно потерпевшем от военных действий, в госпиталях наших, помещавшихся под большими палаточными наметами, раненые получали всевозможные пособия.

При посещении генералом, Муравьевым полевых госпиталей, он остался доволен их устройством; но всего более поразил его тот необыкновенный дух, который оказывался между ранеными. Ни стона, ни вопля не было ни откуда слышно; на приветствия же главнокомандующего, в каждой палате, страдальцы отзывались бодро и с жаром выражали надежды свои на скорое выздоровление, дабы снова идти на приступ Карса и отомстить Туркам за павших товарищей и случившуюся неудачу. При посещении полков в их лагерях, выбегали из палаток, среди здоровых, с подвязанными руками, легко раненные офицеры и нижние чины, которые не хотели отстать от своих частей и поступить в госпитали. "Турку, "говорили солдаты, "нельзя с одного раза добить". Дух в войске был отлично хорош; но численность его значительно убавилась.

Отправление в Александрополь первого транспорта раненых совершилось 21 или 22 сентября. Порядочных [339] этапов на дороге еще не было учреждено, и потому надо было довольствоваться несколькими большими палаточными наметами, которые разбили на двух назначенных ночлегах. Погода была холодная, ночи темные, и во все время движения транспорта шел мелкий осенний дождь. Достаточного количества дров для варения пищи и обогревания заготовить было невозможно, перевозочные же средства состояли из транспортных арб, которые двигались на быках довольно медленно. За всем тем, несмотря на такие неблагоприятные условия и материальные недостатки всякого рода, перевозка раненых, коих в первом транспорте было около 800, совершилась благополучно. Дорогою лишь было несколько смертных случаев, которые могли быть неизбежны и на месте. Заботы о нуждах раненых во время пути были поручены — попечениям гвардейского ротмистра Башмакова, который, движимый участием, не щадил трудов для доставления своим спутникам возможного спокойствия.

За первым транспортом раненых следовал другой, потом третий, и в полевых госпиталях стало просторнее, в лагере свободнее. Возродилась прежняя деятельность, восстановилась движимость, и войска снова обратились к фуражировкам, приобретая сено кошением перезрелой травы в отдаленных местах, а солому покупкою, в расстоянии одного дня езды от лагеря, у Жителей оставшихся в своих деревнях. Возобновление сего порядка не обошлось однако без затруднений; ибо, в самый день возвращения со штурма и на следующий, разнесся по войскам слух, что они вслед затем возвратятся в свои штаб-квартиры. И не без дурных последствий могло быть такое вредное направление умов, ибо в убеждении, что это было намерение главнокомандующего, начали даже безотчетно "пользоваться севом и дровами из больших запасов заготовленных столикими трудами в течение лета. К счастью, обстоятельство сие открылось еще вовремя, так что генерал Муравьев успел остановить это неуместное распоряжение и сохранить запасы, с истреблением коих исчезли бы надежды к покорению Карса. Сим действием обнаружилась решительная воля главнокомандующего — остаться под Карсом до падения оного, и вскоре изменилось ложное [340] направление данное войску, которое на все было готово, даже на возобновление приступа. Начальники по-прежнему начали заботиться об обеспечении своих частей, и в лагере стали показываться при полках и батареях отдельные запасы сена, дров и соломы, которые ежедневно увеличивались.

Наконец прекратились раздававшиеся в разных концах лагеря похоронные ружейные залпы, коими отдавали последнюю честь при погребении умиравших от ран офицеров. Исчезли, перед палатками раневых начальников и офицеров, заготовленные после приступа большие носилки для переноски их в Александрополь. В полках уравнены были роты по новому расчету людей, а в 18 пехотой дивизии начались инспекторские смотры. Утихала скорбь произведенная утратою многих, и кое-где в лагере прослышивались даже по вечерам песельники.

Но при таком обновлении душевных сил, — числительные значительно уменьшились. Взамен недостаточного количества госпитальных служителей, понадобилось отправить при раненых большое число людей взятых из строя. Тяжелые носилки, наскоро заготовленные, увлекали также много прислуги; для поднятия только одной из них, требовались 8 человек; на перемену им нужно было других 8, которые в очередь своего отдыха должны были нести кроме своих ружей и амуниции ружья и амуницию своих 8 рабочих товарищей; так что для переноски на 70-верством расстоянии до Александрополя одного раненого офицера, которого нельзя было везти на арбе, нужно было не менее 16 человек. При таком большом количестве отдельных малых команд, нельзя было избежать некоторого беспорядка по прибытии их в Алексадрополь, где многие из них, не получая своевременного распоряжения от местного начальства, оставались и не возвращались к своим полкам. Обстоятельство это крайне увеличило было, как в таких случаях бывает, убыль оказавшуюся от урона понесенного в день сражения, и до такой даже степени, что одно время оставалось во всем лагере пехоты действительно могущей выйти в строй только 11 тысяч рядовых. Для скорейшего восстановления численности людей в полках, средствами на месте представлявшимися, были посланы деятельные штаб-офицеры [341] в Александрополь, где они, осмотрев госпитали и столпившиеся в городе команды, отправляли их в лагерь; вскоре затем, полки стали еще усиливаться выздоравливающими от полученных легких ран. Оставалось ожидать прибытия требованных из Грузии новых войск и усиливать сколько возможно блокаду посредством кавалерии нашей, которая была в хорошем состоянии.

Появление снегов на окрест-лежащих хребтах гор подавало надежду, что в скором времени минует для неприятеля возможность двинуться из Эрзрума на помощь Карсу. Еще сильнейшие препятствия сего рода встретились бы Омер-паше, еслиб он вздумал переходить к Ахалцыху или к Ардегану через Аджарские горы; конечно, обрисовалось уже намерение его двинуться долиною Риона, но приближалось то пагубное для всего время года, когда он мог в той местности встретить непроходимые топи. С появлением снегов на Лезгинской линии, исчезала в Кахетии опасность от вторжения Шамиля и от набегов горцев, так что часть из находившихся там войск могла придти под Карс. В самом лагере нашем хотя холера еще не прекратилась, но со дня штурма припадки ее потеряли первую свою силу; проявление же эпидемии в баязидском отряде было слабое. Напротив того, болезнь сия, с самого штурма, стала развиваться с необыкновенною силой в турецкой армии, где она, как выше сказано, начинала уже свои опустошения.

По мере того как мы усиливались, гарнизон Карса ослабевал; по мере того как увеличивались продовольственные запасы наши, они иссякали в Карсе. В обратом содержании возрастали также с одной стороны надежды, и упадали, с другой отрадные виды избавления. Еще несколько времени промедления Селим-паши, ожидавшегося на освобождение Карса из Трапезунта через Эрзрум, еще несколько дней сборов и проволочек со стороны Омер-паши, и Карс со своею анатолийскою армией, не дерзавшею испытать вылазки, дабы выбраться из своего заключения, — Карс должен был пасть перед нашим оружием.

Комментарии

1. О положении Анатолийской армии в конце 1854 года и в 1855 году, сообщаются разные подробности в переписке, происходившей между английским правительством и липцами, посланными для наблюдения за действиями Турок. Официальные бумаги сии, занимательные по содержанию, были представлены в обе палаты парламента и напечатаны в виде сборника в Лондоне, в начале 1856 года. Сведения из них, здесь почерпнутые, дополнены другими из записок английских офицеров, участвовавших в карской кампании и обстоятельствами соделавшимися в то время известными самому писателю. За всем тем, сей очерк не везде представляет одинаковую полноту; об иных предметах упоминается слегка, о других же говорится с большею подробностью; но сего нельзя было избежать, как потому, что Англичане в переписке своей преимущественно касались обстоятельств ближе их занимавших, так и по затруднениям препятствующим полному дознанию происходящего в неприятельском войске. Не менее того, сведения сии передаются здесь в том виде и порядке, в каком их можно было собрать, в том предположении, что и частности могут служить к объяснению предметов мало доступных в полном объеме.

2. Спустя довольно времени после того как Редклиф уведомил Виллиамса о назначении Исмаил-паши главнокомандующим, Виллиамс писал Кларендону, что по дошедшим до него известиям, глазная болезнь вовсе не угрожала зрению Исмаил-паши, а служила только предлогом для избежания предстоявших ему в течении зимы трудов в Малой Азии, и что в таком случае, с прибытием его весною к армии, он никак не должен был надеяться найти ее готовою к военным действиям. Виллиамс не желал назначения Исмаил-паши, и в намерении отклонить оное, сообщил Кларендону четыре приказа, посланные новым главнокомандующим к армии еще из Царяграда. По 1-му приказу, желтую выпушку на мундирах Анатолийской армии должно было заменить красною; 2-м предписывалось офицерам носить черные галстуки; 3-м требовалось, чтобы кисть феса свешивалась на левое ухо; 4-м воспрещалось офицерам мыться в бане вместе с нижними чинами. Четыре распоряжения сии указывают довольно странное направление, господствовавшее в те тяжкие для Турции времена между начальниками, коим вверялось преобразование войск.

3. Положение свое в сем случае он, между прочим, сравнивал с положением человека, приведшего лошадь к водопою, но немеющего возможности принудить ее напиться.

4. В последствии времени, Шварценбургу поручено было заняться устройством кавалерии, и в помощь ему дан был выходец именовавший себя Ташлар-бей и майором и получивший по сему случаю чин полковника в турецкой службе. Находились в турецкой армии и другие иностранные офицеры, в числе коих было много Поляков.

Текст воспроизведен по изданию: Из записок генерал-адъютанта Муравьева о войне 1855 года в Малой Азии // Русский вестник, № 1. 1862