(Письмо к генерал-адъютанту К*).

13-го марта 1855 г.

Новый наш главнокомандующий, на пути следования своего в край, вверенный царскою милостию его управлению, написал из крепости Грозной — бывшему начальнику своему А. П. Ермолову — письмо, в котором он излагает мнение свое о положении этого края и мысли, которые должны служить началом его управления.

Генерал Муравьев дозволил снять с этого письма копии, не скрывая желания, чтобы оно получило всеобщую известность, а потому, я полагаю, что оно уже известно и вам, и что едкие выражения оного, отозвались в вашем русском сердце, скорбным сочувствием к тем сотням тысяч русских сердец, которые бьются на Кавказе, полные любви и преданности к царю и отечеству.

Эти строки, написанные в положении генерала Муравьева и адресованные к А. П. Ермолову, будут иметь огромный отголосок в целой России и не могут поколебать того мнения, которое Россия имела до сего времени о кавказском войске. Кавказ от России далеко, а сочетание двух имен Ермолова и Муравьева, внушает русскому — доверие. Не один русский, думающий о судьбах своей родины, прочитав эти строки, задаст себе страшный вопрос: не на краю ли гибели эта родина, когда те из ее сынов, которые он привык считать самыми деятельными, воинственными и сильными, стали немощны силами и «погрязли в лени и усыплении?»

Но неужели мы, кавказские служивые, должны безропотно покориться этому приговору и со стыдом преклонить пред ним голову? Нет! наша совесть слишком чиста для такого унижения! не стали немощными и бессильными те войска, которые победили многочисленных врагов под Баш-Кадык-Ларом, Курюк-Даре и на Чолоке! Мы не обманывали России в течение четверти века, она смело может гордиться нами и сказать, что нет армии на свете, которая переносила бы столько трудов и лишений, сколько кавказская! Нет армии, в которой бы чувство самоотвержения было бы более развито; здесь каждый фронтовой офицер, каждый солдат убежден, что не сегодня, так завтра, не завтра, так после-завтра, он будет убит или изувечен.... а много-ли в России кавказских ветеранов? их там почти нет, кости их разбросаны по целому Кавказу!

Кавказский солдат работает много и отстает от фронтового [545] образования, но он не «тягловой крестьянин», потому, что он трудится не для частних лиц, а для общей пользы: Вместо денежного капитала употребляется капитал его сил и способностей; он расходует силы эти и пот свой для сбережения государственной казны, если это дурно — не мы в том виноваты. Что же касается до вопроса землянок и дворцов, то не нам, темным людям, его разрешат; помню только, что когда меня учили истории я видел в ней, что завоевание земель и особенно упрочивание оных, не делалось всегда одною силою оружия, и что постройка великолепных зданий и распространение цивилизации, часто к этому способствовали; это зависит от принятой системы, которую не мы решаем. Мы бы желали только, чтобы не было резких переворотов, — нельзя же по произволу в один миг переделать афинянина в спартанца или спартанца в афинянина; это дело многих лет, более обстоятельств, чем людей, и оно принадлежит к общей системе государства.

Кавказская война не есть война обыкновенная, кавказское войско не есть войско, делающее кампанию. Это скорее воинственный народ, создаваемый Россиею и противопоставляемый воинственным народам Кавказа для защиты России. Такое положение дел незаведено ни кем, оно создалось силою обстоятельств, после многих неудачных попыток устроения здешнего края. Избежать этого положения, не покорив Кавказа, невозможно; разве завести, по примеру средних веков, воинственный орден монахов, отрешившихся от всего земного, кроме боя и молитвы, но возможно ли это?

Не нам также решать вопрос: почему Кавказ еще непокорен? потому ли, что теперь не живем в землянках, имеем законных жен и некоторые удобства жизни, или потому, что его не умели покорить несколько десятков лет назад, когда целое народонаселение разбегалось от одного гула пушечных выстрелов; когда не было никакой связи между кавказскими племенами и обществами и когда не было мюридизма, начало и отчасти развитие которого относится также ко времени землянок.

Из всего вышесказанного не следует ли заключить, что, по моему мнению, все на Кавказе совершенно хорошо? Где же нет дурных людей и злоупотреблений, где же люди понимают вполне и исполняют в совершенстве свои дела! Мы все убеждены, что здесь многое остается сделать, многое исправить и завести, и всегда желали более совокупной и последовательной системы ведения войны, более разборчивого распределения царских наград и потому, когда мы убедились, что силы князя Воронцова ему изменили и что он [546] уже не в состояния управлять нашим краем, в эти трудные времена, скорбя о горькой участи заслуженного старца, одного ив знаменитейших представителей русской славы, не могли желать и ждали с нетерпением нового энергического начальника. Люди, желающие добра, желают всегда сильной власти.

Назначение генерала Муравьева мы встретили с восторгом, не потому, чтобы он уже ознаменовал себя великими делами на военном или на гражданском поприще, а потому, что он умел как-то возбудить великие надежды, которые и мы разделяли; но мы ожидали, что генерал Муравьев едет сюда с чувством уважения к кавказскому войску, уважение которого мы вправе требовать по нашим заслугам и чувствам, нас оживляющим; в добром деле здесь все почти сотрудники. Мы с истинною скромностию, свойственною людям, испытавшим свои силы, ожидали, что нам укажут наши ошибки и недостатки, пособят нам их исправить и усовершенствовать по мере сил и способностей; но мы не оскорблений.

Заботливого хотя и сурового отца, а не насмешливого порицателя ожидали мы от царской милости.

Письмо, написанное новым главнокомандующим в Грозной и распространенное по Кавказу и России, изумило нас и огорчило; но не долго будет наше уныние; нам чуждо чувство подлого унижения, мы покорны, по покорны царской воле и закону, а не бранному слову; мы подымаем брошенную нам перчатку перед судом России и потомства; пусть нами руководят мудрые начертания, пусть гениальная рука укажет путь — мы готовы, готовы на все, что возможно человеку, на всякие жертвы и лишения. Сколько бы ни было сих жертв и страданий частных, во всяком случае это исполинское соревнование поведет ко благу и славе нашего отечества. Нам остается вознести к Всевышнему усердные мольбы, дабы потомство сказало, что вождь был достоин армии, а армия была достойна вождя.

Тенгинского пехотного полка подполковник князь Дмитрий Святополк-Мирский.

Текст воспроизведен по изданию: Ответ кавказского офицера на обвинения Н. Н. Муравьева. (Письмо к генерал-адъютанту К*) // Русская старина, № 11. 1872