МУРАВЬЕВ А. Н.

ГРУЗИЯ И АРМЕНИЯ

ЧАСТЬ I

МЦХЕТ.

Я поспешил в Мцхет, чтобы встретить там Экзарха, на обратном пути его на Ахалциха, и присутствовать при его соборном служении, на празднике хитона Господня. Мне хотелось, в первый раз, приветствовать доброго пастыря Церкви Грузинской, в виду главного святилища Грузии, и слышать первые его молитвы, о благе своей паствы, в том месте, отколе воссияло христианство целой стране Иверской. День уже склонялся к вечеру; я переехал Куру, по новому мосту, заступившему место Римского, разобранного по ветхости. Он был построен во [210] времена Помпея, когда великий полководец преследовал не менее великого врага Римлян Митридата. Здесь некогда и блаженная Нина, встретила Царя Мириана, когда шел он на поклонение своим идолам и, увлеченная вслед за ним толпою народа, сокрушила идолов. Сколько воспоминаний на первом шагу, при самом вступлении в пустынный ныне Мцхет!

Мне отвели келлию, внутри ограды соборной, и я успел только воспользоваться последним, слабым мерцанием вечера, чтобы войти во внутренность храма. Кончалась вечерня; как белые тени выходили, из мрачной глубины его, набожные Грузинки, в своих волнобразных чадрах или покрывалах; несколько болящих лежали в преддверии, чаявшие исцеления, как некогда движения вод в купели Силоамской. Внутри святилища мелькали как звезды, проявляющиеся вечером на тверди небесной, одинокие свечи пред местными иконами. Множество светильников, слитые вместе, горели на помосте пред тем столбом, под которым [211] хранился хитон Господень. У подножия столба лежали несколько усердных молитвенниц, белизною своих чадр, умножая тут скопление света. Не надобно было спрашивать, где заветная святыня храма? она была указана, как бы лучом, воссиявшим некогда от сего места для блаженной Нины, и с благоговением поклонился я подножию священного столба.

Местное, благочестивое предание, переходившее из рода в род, и записанное царственными летописцами Грузии, Вахтангом и Вахуштием, сохранило трогательную повесть о хитоне Господнем. Давно уже, со времен пленения Вавилонского, поселилось в Мцхете общество Еврейское, потомки коего существуют и теперь, в некоторых Грузинских фамилиях, Элиозов, Гедевановых и еще других, так как и царственный род Багратионов ведет свое начало от Царя Давида, ибо все отзывается в Грузии незапамятною древностию. Когда молва о чудесах Спасителя достигла дальней Иверии, Евреи Мцхетские, ежегодно посылавшие от [212] себя на Пасху в Иерусалим избранных мужей, послали на сей раз Элиоза, происходившего от племени Левитов, из рода Первосвященника Илия. Мать Элиоза, благочестивая старица, умоляла сына, не принимать участия в советах беззаконных, против того Света, который явился во спасение языков. Она даже сочувствовала страданиям Искупителя; ибо в страшную минуту мрака и землетрясения, бывших при его распятии, воскликнула: «ныне падение царства Израилева!» и с этим словом испустила дух. Элиоз присутствовал при распинании Господа, и приобрел, от одного из воинов Римских, доставшийся ему по жребию нешвенный хитон. Когда же возвратился на родину, сестра Элиоза Сидония, проникнутая последними словами матери, выбежала к нему на встречу, вырвала из рук его священный хитон и, прижав к груди своей драгоценную одежду Богочеловека, от которого отрекся ее народ, упала мертвою пред лицом брата. Никакая человеческая сила, не могла [213] вырвать из ее объятий священного залога, которого никто, кроме ее, не был достоин, по своему неверию, и вместе с Сидониею, похоронили хитон, в царском саду Адеркия, одного из Арсакидов, властвовавших тогда в Иверии. Величественный кедр вырос над ее могилой и на долгое время укрыл святое место, от изысканий человеческих.

Авиафар, правнук сего Элиоза, первый принял учение Св. Нины и за то едва не подвергся казни от своего народа: он открыл ей, какая святыня хранится под заветным кедром и с тех пор приходила Нина, каждую ночь, молиться в священной тени его; здесь посещали ее таинственные видения, предзнаменовавшие будущую славу места. Однажды видела она, как стая черных птиц, поднявшаяся из царского сада, омылась в водах протекавшей мимо Арагвы, (символ крещения народа Иверского) и потом, убеленные как снег, сели оне на ветвях кедра, и огласили вертоград райскими песнями; видела страшное падение [214] окрестных гор Армаза и Задена, с идолами их осквернявшими, и обе реки, Куру и Арагву, выступившие из берегов и готовые затопить Мцхет; слышала звуки брани и вопли полчищ бесовских, в образе воителей Персидских, как бы уже вторгшихся в столицу, и страшный голос, будто Царя Хозроя, повелевающий все истребить. Но Св. Нина подняла знамение креста, тихо произнесла: «престало владычество ваше, ибо вот победитель!» и все исчезло.

Когда же, по гласу блаженной Нины, обратился Царь Мириан, он пожертвовал сад свой, для сооружения в нем первого храма, ибо хотел, чтобы чувственный его вертоград был вертоградом духовным, и тогда другие видения посетили Нину. Срублен был таинственный кедр и вырезано из него семь основных столбов для дома Божия. Нине является дивный муж, опоясанный огненным поясом, говорит ей таинственные слова, которые никто не мог уразуметь, кроме сей блаженной девы, и в то же время, [215] руками Ангелов, огненный столб становится на том корне, с которого был срублен кедр. На следующее утро главный столб, долженствовавший служить опорою всему храму и который не могли сдвинуть накануне, поставлен был над корнем бывшего кедра, и непрестанные исцеления, вместе с муром, начали истекать от него верующим. По сему Царь Мириан, решился оградить Св. место, внутри созидаемого нм храма; с тех пор, оно было всегда предметом глубочайшего уважения народного, даже язычников и Магометан, и сохранилось, не смотря на все разорения столицы и храма. Церковь Грузинская учредила празднование хитона Господня 1-го Октября, хотя самый храм, был сооружен, по примеру Цареградского, во имя дванадесяти Апостолов.

Деревянная церковь Царя Мириана, освященная Патриархом Антиохийским, была через 50 лет заменена каменною, по усердию Царя Тиридата, внука Мирианова; когда же она пришла в ветхость, [216] могущественный Царь Вахтанг Гург-Аслан, воздвиг в исходе V века великолепный собор Мцхетский, на месте древнего, и учредил там кафедру Католикосов Иверских, уже не зависевших от Патриархов Антиохийских. Землетрясение истребившее храм сей в 1318 году, побудило Царя Георгия VI возобновить заветное святилище своих предков; но сто лет спустя завоеватель Тамерлан разрушил его почти до основания; нужно было все усердие великого Царя Александра, который обладал еще нераздельным царством, чтобы вновь соорудить святилище в XV веке. Замечательно однако благоговение самих завоевателей к месту, где хранился хитон, ибо и Тамерлан не коснулся священного столба и Шах-Аббас опустошив Грузию, удержан был от разорения святилища собственными имамами. «Это дом молитвы, сказали они, которого не касалась рука человеческая.» Шах, вложил в ножны губительный меч свой, слез с коня у самого моста, обошел с благоговением храм [217] и помолившись пред столбом, дал Католикосу утвердительную грамоту, на владение всеми церковными имениями в Кахетии и Карталинии. Невольно обращенный в Магометанство, Царь Ростом, из дома древних властителей Грузии, по просьбе супруги своей Мариами, дочери Дадиана, обновил украшения столба и купол, который обрушился вскоре после Шаха-Аббаса, в половине XVI столетия. Еще два обновления храма были при Царе Вахтанге, бежавшем в Россию, и при Католикосе Антонии старшем.

Едва только успел я возвратиться из собора в свою келлию, как послышался звук колокольчика и Экзарх въехал на двор монастырский. Он остановился, не в доме Католикосов, который только что был обновлен и еще не устроен, а в жилище Архимандрита Мцхетского. Я поспешил принять его благословение, ибо давно уже пользовался знакомством, когда преосвященный Исидор был еще Викарием Московским; с тех [218] пор он долго находился в эпархиях западных, где оставил по себе благую память, кроткого и благочестивого пастыря. Мы взаимно обрадовались друг другу на чужбине, и приятное впечатление сего первого свидания, осталось мне на все время пребывания моего в Тифлисе, ибо я мог пользоваться его опытными советами, в краю для меня незнакомом, где уже успел он приобрести общую любовь. Но после того скромного благолепия, которое обыкновенно окружает наших Архиереев, как странно было мне видеть Экзарха Грузии, заступившего место ее Католикосов-Царевичей, в убогой келлии, без пола и без сеней, с бумажными окнами, и где же? в виду кафедрального собора Мцхетского, величайшей святыни Грузии.

На другой день мы хотели посетить в горах, развалины монастыря Иоанна Зедазнийского, главы Сирских отцов; однако рано утром я уже был в соборе, и питал душу воспоминанием стольких столетий славы и бедствий. Хотя [219] говорят, что Царь Александр I воздвигнул почти с основания храм сей, после опустошения Тамерланова, нельзя однако предполагать, чтобы ничего нс оставалось от древнего здания Вахтангова; без сомнения уцелели стены, хотя без купола, потому что и Шах-Аббаса удержали от разорения удостоверением, что место святое никогда не было разрушаемо. Последнее обновление собора, лишило его боковых папертей, с шестью их приделами; хотя не правильны были сии разновременные пристройки, но оне составляли одно целое с главным зданием, которое само по себе, разнообразно и не требовало строгой симметрии; между тем паперти служили опорою для стен, так что больших стоило усилий, чтобы сокрушить прочность камня.

Величественна наружность Мцхетского собора, хотя не имеет он легкой простоты Алавердского, но за то превосходит оный обширностию. Его строгие фирмы, остроконечный купол, крыша из [220] тесаных камней и легкие арки по стенам, с лепными украшениями, делают из него совершенный тип Церкви Грузинской, которая много заимствовала из Византийского зодчества, но имела нечто и своего. Один из посетителей горной Сванетии говорил мне, что ничто столько не напомнило ему образ церкви Грузинской, как исполинский Эльборус, видимый от своей подошвы в верхних долинах Сванетских. Если это справедливо, то сама чудная природа Кавказа, дала великолепный образец зодчества тем, которые прислонились к его вековому хребту, и конечно нельзя было искать другого образца, более свойственного стране, осененной вершинами Казбека и Эльборуса.

На входной паперти меня встретила родственная икона Влахернской Божией Матери, напоминающая нашу Печерскую; она есть почти необходимая привратница всех храмов Грузии и не напрасно имя Вратарницы, осталось собственно Иверской иконе, ибо ее покрову любили вверять исходы свои и входы благочестивые [221] жители Иверии. Когда же взошел я опять в священную внутренность храма, (который простирается на 30 сажень до иконостаса и разделен столбами на три части) я был поражен колоссальным ликом Спасителя, на горнем месте; он виден был из-за стены алтарной, и в сравнении его, все прочие лики казались второстепенными: быть может это впечатление было целию такого изображения. Священный столб, пред которым я поклонялся накануне, привлек прежде всего мое внимание, с правой стороны; он стоит отдельно, огражденный решеткою, и не имеет никакой наружной красоты. Самая колонна, воздвигнутая над хитоном, обнесена четырьмя стенками с отверстиями на верху, и легкою крышею или сенью. На сих стенах изображены грубыми фресками события, относящиеся к воздвижению столба; над самым отверстием, где источилось миро, образ Св. Троицы; с правой стороны страсти Господни и сошествие во ад: позади ослепление Царя Мириана на горе и подъятие [222] Ангелами столба; с левой стороны Патриарх Антиохийский Евстафий подает евангелие Царю Мириану и освящает собор Мцхетский, а под сению, в малом куполе, благословляющий Спаситель; это вероятно живопись времен Царя Ростома, обновившего сию святыню.

Иконостас деревянный возвышается четырьмя ярусами, с резными украшениями, и устроен Царем Ираклием, но иконы его совершенно новые и без окладов. На ряду с местными иконами изображены верховные Апостолы, Предтеча и, вместе с Иоанном Богословом, первый Епископ Римский Лин, из числа семидесяти Апостолов. Тут же и Ангел, держащий хитон Господень, и Пророк Илия, бросающий милоть свою Елисею, потому что, по местному преданию, не один лишь хитон Спасов хранился в соборе, но и верхняя риза пророческая утаена была в сокровищнице храма; только недавно упразднен с правой стороны придел во имя Илии Пророка. Двадцать четыре именитых Иерарха Церкви Восточной и [223] Западной, двенадцать праздников и страсти Господни, написаны в трех прочих ярусах, и по краям иконостаса, поставлены две древние иконы Божией Матери, со многими частицами Св. мощей.

Пред самым алтарем, по обеим сторонам амвона, гробовые плиты двух последних Царей, Ираклия и Георгия, которые положены как бы на страже святилища и чтобы ближе внимать спасительным глаголам евангельским, возглашаемым с сего амвона. Нельзя было избрать места более приличного и умилительного для обоих властителей, заключивших собою тысячелетний ряд Багратидов, которые уже не в силах были охранять царство и веру свою от меча Агарянского. Подле гроба Ираклиева еще свежая могила, покрытая золотою парчою: это место упокоения последней его дочери Царевны Феклы, нежно любившей отца, которая сдержала данное ему слово, не разлучаться с ним и за могилою. Против гроба Ираклиева, у правого столба, существует еще во всей древней простоте, место [224] Католикосов Грузинских, каменное с сидением внутри, под малым куполом: оно не похоже на кафедру, но мысль патриаршества выражена на нем, внутри и снаружи, ибо здесь представлены образы трех первых Патриархов Еврейских, событиями ознаменовавшими преимущественно характер каждого: Авраам приносит в жертву сына своего, образец высочайшей жертвы Христовой; Исаак, на старости лет, благословляет Иакова вместо Исава, указывая тем на духовное предназначение Израиля, и сам Иаков видит во сне лестницу, восходящую к небу, по которой сходят Ангелы к человекам, залогом соединения неба с землею. Благовещение также изображено на кафедре, с которой должно было благовествоваться слово Божие, и на арках три Святителя, учредившие литургию, которую совершали здесь Католикосы, по древнему чину православия; в куполе Спаситель седящий, а с боку сам Католикос Иоанн, соорудивший кафедру, перед иконою Божией Матери. Подле кафедры изображено [225] на стене, венчание на царство Царя Ираклия 1-го, одним из Католикосов. Но другие замечательные фрески, выражавшие не только мысли и чувства созидателей, но и самую историю церкви и царства, были стерты и забелены совершенно потому что уже приходили в ветхость. Таким образом исчезли все портреты Царей Грузинских и Католикосов, которых целый ряд тянулся по стене; едва только успели списать некоторые из них для Академии.

Не много уцелело стенной живописи и в алтаре: над горним местом икона Спасителя, которая, как я уже, сказал, поразила меня своею колоссальностию при самом входе. Он сидит на огненных колесах Херувимских, по видению Пророка Иезекииля, ибо в святилищах Грузии любили олицетворять Херувимскую песнь; в руках его евангелие, с Греческими словами: «Аз есмь пастырь добрый.» Письмена сии знаменуют глубокую древность, ибо, конечно в позднейшее время, их написали бы по-грузински; но лик [226] Спасителя носит горькие следы опустошения Лезгин, которые не раз врывались в святилище и целию стрел своих избрали очи Господни; только недавно вынуты были из них лезвия нечестивых стрел. Язвы сии, в самых очах Господа, не выражают ли вполне характер Востока, где доселе ослепление есть обычная казнь, и бедственное положение Грузии, которая не могла защитить от поругания Агарянского, даже главную свою святыню. Под иконою Спасителя изображена Божия Матерь с предвечным Младенцем, одиннадцать по сторонам Апостолов и Дух Святый над ними.

Замечательно самое устройство алтаря, иконостас несколько отступил от стены, так что с боку народ может видеть богослужение. Горнее место сохранилось во всем его иерархическом достоинстве: на нижней ступени сидели пресвитеры кругом всего алтаря, на второй Епископы, для коих сделаны были шестнадцать углублений в полукружии стен; высшая ступень предназначена была для [227] одного Католикоса. По словам летописи Грузинской, Царь Вахтанг Гург-Аслан, один из величайших властителей Грузин, был учредителем ее церковного быта; он испросил у Патриарха Константинопольского Католикосов, не зависящих от престола Антиохийского, и самостоятельность кафедры Иверской, признана была соборно, по свидетельству ученого Вальсамона и Кодина, в его списке эпархий православных. Вахтанг, стараясь о распространении Христианства в своих пределах и между дикими племенами, основал 12 Епархий в Карталинии и 12 в Кахетии, кроме Имеретии и Сомхетии; посему устроено было им в соборе Мцхетском много мест Епископских, кругом кафедры Католикоса, для соборного с ним служения.

Если следить за остатками живописи вне алтаря; то не много их сохранилось для любителей древности. На правой стороне изображено, чертами Апокалипсиса, общее восстание мертвых: земля и море возвращают из недр своих все, что [228] поглотили от начала века; Цари и Святители несут на руках своих Церковь ими охраняемую; одежды Грузинские, но надписи Греческие, и уже невозможно разобрать их. К сей картине прислонен бывший трон царский, с легкою сению на мраморных столбиках. В главном куполе виден еще лик Господа Саваофа с небесными Силами , а между окон Апостолы. Есть еще не много живописи на арках, соединяющих основные столбы храма: на одной стороне Бог Отец, с проявляющимся в лене его Сыном и символами Евангелистов вокруг, вечеря тайная и трапеза Авраамова, а несколько повыше Благовещение; на другой стороне Константин и Елена, воздвигающие крест с таинственною картиною, которую я не мог разгадать: Спаситель изображен спящим и над главою его Греческие буквы не позволяют усомниться в его лице; подле Божия Матерь, а сверху Ангел, который держит знамя и тут же стоит Пророк Исаия. Не есть ли это олицетворение его пророчества: «в той день [229] восстанет знамя Иессеево и будет владеть языками, и будет покой Его честь.»

Из портретов царских, кроме коронования Ираклиева, уцелел еще на столбе, подле Патриаршего места, портрет Царицы Мариями, супруги Магометанского Царя Ростома, которая обновила купол соборный, и сына ее Луарсаба, в отрочестве убитого на охоте, в степях Карайских, оба они похоронены близь сего столба. Горестна была участь Мариямы, дочери Дадианов; неволею была она выдана, за Магометанина и всю надежду полагала на своего отрока, которого воспитала в вере отеческой, и вот он бедственно погиб на ловле. Когда же скончался первый супруг ея Царь Ростом, Шах стал требовать к себе его вдову: Мариям послала к нему локон седых волос своих, умоляя не лишать ее отчизны и умилостивился Шах. Но это не спасло ее от второго брака с Вахтангом, Князем Мухранским, опять Магометанином, который вступив на престол должен был изменить веру и [230] Христианское свое имя, на Персидское Шах-Наваза.

Говорить ли о всех именитых усопших, которыми устлан помост Мцхетского храма? — но кто укажет летописный ряд их, после стольких разорений святилища. Особенно пострадал помост его, потому что Персы и Лезгины искали под ним удовлетворить своей хищности и, поруганием праха Царей, оскорбить подданных. Из всей династии Сассанидов указывают только место могилы первого Христианского Царя Мириана, который велел положить себя подле священного столба. Второго основателя храма, Вахтанга Гург-Аслана, недалеко от царского места подле столба, на коем был написан портрет его, теперь уже стертый, но никогда не сотрется слава Царя завоевателя и учредителя гражданского быта своего царства. Династия Багратидов, начавшаяся в Абхазии, там собирала кости свои подле костей своих предков, а с тех пор как великий возобновитель Давид основал обитель [231] Гелатскую, большая часть из его преемников избрала себе сию славную обитель, местом упокоения. Однако в замогильных списках Царей, погребенных в соборе Мцхетском, воспоминается целый ряд их, начиная от Георгия VI или блистательного, который озарил последними лучами славы царство Иверское: но где искать их праха, после разорения Тамерланова? Обновитель собора Александр, в XV веке, по глубокому смирению не смел возлечь на покой под его сенью; он соорудил для себя малый отдельный придел во имя Архангелов, с северной стороны храма. Это видно из его завещательной грамоты, в которой учреждая вечное по себе поминовение говорит, что не хотел по примеру своих предков избрать себе усыпальницею самый храм. Но при последнем обновлении придел Архангелов, равно как и пять других, пристроенных к собору, были уничтожены. Без сомнения, по примеру великого Александра, Карталинские его преемники до Луарсаба, устрояли себе такие же [232] надгробные церкви, по сторонам собора. Сын Луарсаба, Симон великий, скончался в плену Турецком, а внук его Св. мученик Луарсаб, в плену Персов. Однако первый перенесен в Мцхет; Цари же Магометанские, хотя из той же династии, увозились для погребения в Ардебиль. Еще два Христианские Царя, уже из последних, Вахтанг летописец и Бакар, низложенный Теймуразом, скончались в России. Таким образом много праздных мест царственных осталось в соборе Мцхетском и многие надписи стерты.

Род Багратионов Мухранских доселе сохранил право хоронить своих усопших в левом крыле собора. Мне всегда трогательным казался обычай древних родов Грузии, собираться на вечный покой подле гробов своих предков, чтобы вместе воспрянуть, по гласу вселенской трубы. Лишиться могилы между отцов почиталось величайшим бесчестием, и многие, как Теймураз, великий Царь Кахетинский, после бурной долголетней [233] жизни, истомленный в изгнании, одного только жаждал, быть погребенным под родственною сенью Алавердского храма; самые его гонители, Персы, уважили его благочестивое желание. Католикосы Иверские погребаемы были также под сводами своего кафедрального собора, и еще там видно несколько безымянных гробниц: одна высокая, остроконечная, стоит в правом крыле соборном подле ризницы, быть может Доментия или Виссариона; но Антоний старший, обновивший помост, велел положить себя подле амвона и тут доселе видна его гробовая плита.

Есть еще один именитый усопший в соборе Мцхетском, но он внутри святилища под престолом, потому что положен был в утверждение храма: это один из тринадцати Сирских Отцов св. Авив, Епископ Некресский. Эпархия его была за Алазанью, но в окрестностях Мцхетских окончил он свой евангельский подвиг. Маги огнепоклонники, раздраженные против ревнителя истинной [234] веры, потребовали от вождя Персов, воевавшего тогда в Карталинии против Греков, чтобы он вызвал к себе на суд Святителя. На пути встретился ему инок Антиохийский, посланный от Св. Симеона столпника, и вручил пастырский жезл, долженствовавший служить ему напутствием к Вечной жизни. Сподвижник его, Св. Шио, спасавшийся около Мцхета, испросил себе позволение видеть друга своего, прежде мученической его кончины. Камнями побили праведника, после долгих истязаний, за смелое обличение идолопоклонства, пред лицом самих Магов; тело его было брошено на съедение зверям и птицам. Но Св. Шио, с учениками своими, поднял нетленные останки и, в присутствии Католикоса, положил их под алтарь Мцхетского собора. Церковь совершает память Св. Авива, 29 Ноября, на кануне праздника Первозванного просветителя стран Закавказских. [235]

СИРСКИЕ СВ. ОТЦЫ.

Но говоря столько раз о Св. отцах Сирских, не время ли сказать и о том: как и когда пришли они в страну сию, для которой были вторым источником спасения, после равноапостольной Нины? По сбивчивости Грузинского летосчисления или хроникона, который следует солнечным индиктам и возобновляется каждые 532 года, есть разность в целом столетии между историками Грузинскими и Греческими, касательно пришествия Св. отцов. В летописи Кедрина сказано, что во время Императора Феодосия младшего св. Симеон столпник, как яркий светильник, поставленный на свещнике, разливал лучи свои [236] повсюду: Иверы, Армяне и Персы, ежедневно приходившие, принимали от него Св. крещение. И в житии Св. Давида Гареджийского, одного из Сирских отцов, столь же ясно указано на эпоху, ибо он посетил Иерусалим, уже на исходе своего земного поприща, при Патриархе Илии, который как известно по истории скончался в один год с Императором Анастасием, в начале VI века; следственно пришествие Сирских отцов в Грузию, должно быть необходимо в течение V века. Не сохранились жития всех, а только более именитых: начальника и учителя их Иоанна Зедазнийского, Давида пустынника Гареджийского, Шио пещерника Мгвимского, так названного от своей пещеры, и Иессея, поставленного Епископом в город Цилкан. Но вот имена и других, которые свято сохранила Церковь Грузинская, празднуя некоторых отдельно и совершая им общую память седьмого Мая: Св. Авив святительствовал в Некресах за Алазанью, Иосиф по сю сторону Алазани в Алаверди; [237] Стефан Хирский и Зинон Икальтский, основали свои обители в той же долине Кахетии, а св. Антоний Марткобский, принесший с собою чудотворный образ Спаса, поселился ближе к Тифлису на горах. Вообще Св. отцы разделились таким образом, что шесть из них были в Кахетии и шесть в Карталинии, в числе коих, кроме упомянутых Иессея и Шио, еще четыре: Исидор Самтавийский, Фаддей Степан-цминдский, Пирр Бретский, и Михаил Улумбийский. Они так названы от места своего жительства; глава же Отцов основался в Кахетии, на гор Зедазенской, с верным диаконом своим Илиею. Трогательна повесть, как был он послан на божественную проповедь в Иверию.

В пределах Антиохийских просиял блаженный Иоанн, как некое светило, по выражению писателя его жития, но не указано место его пустынных подвигов. Многие годы провел он в уединении, и опять многие годы посреди собранных им учеников, когда было ему [238] внушение свыше, как некогда Аврааму, оставить землю отцов своих и идти в страну ему неведомую, где должно было от него возникнуть новое духовное семя. По благоговейному преданию народа Грузинского, Матери Божией досталась жребием страна Иверская, при разделении вселенной для проповеди Апостолов, и она не оставила своего удела, воздвигнув после равноапостольной Нины новых проповедников слова истины. В сонном видении явилась она Иоанну и повелела ему, избрав двенадцать из числа учеников своих, идти с ними утверждать Христианство в Иверии. Собрал Авва свое духовное стадо, открыл чудное видение и велел каждому, написав имя свое на отдельной хартии, положить ее на престоле, чтобы никого не оскорбить произвольным избранием. Ночь провели в молитвах, на рассвете принесена была всеми иереями бескровная жертва и вся братия приобщилась Св. тайн; потом все, по гласу Иоанна, подняли руки к небу, тихо взывая: Кириеелейсон! и тихо сошел, к [239] лику земных Ангелов, небесный, взял с престола двенадцать имен и, пред лицом всех, вложил их в руки Иоанну.

Тогда блаженный Авва созвал вокруг себя долженствовавших остаться на месте его прежнего жительства, горько плакавших о предстоявшей им вечной на земле разлуке, и сказал: «дети невозможно противиться воле Божией; с той минуты как вы меня избрали своим учителем, ни кого из вас не предпочитал я другому по лицеприятию, но всех любил одинаково от всего сердца: свидетель Бог, ныне повелевающий мне вас оставить. Все мы пришельцы и странники, как и отцы наши, говорит Св. Писание, иду и я провести остаток дней моих там, где указал мне Бог. Вы же будьте ему верны и не скорбите об отшествии собратий ваших, но с радостию покоритесь горней воле, дабы вам не явиться ее противниками.» Он поставил им вместо себя настоятелем Евфимия, долго молился над ними, с поднятыми к небу руками, каждого благословил отдельно, [240] плача сам и умоляя не плакать, и поручив их Богу исторгся наконец из их объятий, с избранными двенадцатию,

Кто был сей Евфимий, которому Иоанн вверил свое стадо, неизвестно. Судя по времени можно бы принять его за великого Евфимия Палестинского, которого лик часто встречается в обителях, устроенных Сирскими отцами в Иверии. Но Евфимий основал лавру свою в долине Иорданской, обитель же Иоаннова была в пределах Антиохийских. В то время великий столпник, Симеон старший, светил всему Востоку, с высоты уединенного столпа своего, и к нему стекались все окрестные страны. Авва Иоанн посетил его дорогою с учениками, чтобы укрепиться его благословением.

Не безвестным оставил Господь пришествие отцов Сирских, и в новой стране, предназначенной для их евангельских подвигов. Ангел явился во сне Католикосу Евлавию в Мцхете и сказал: «вот идет к тебе раб Божий Иоанн, с учениками своими, просвещать страну сию, [241] как некогда святая Нина; встань и прими их с любовию, ибо они посланы Богом и внутренний человек их украшен духовно.» Встал изумленный Евлавий и повинуясь горнему велению, с духовным собором, пошел на встречу, не ведая сам кому, спрашивая каждого: не видал ли кто рабов Божиих? И вот идут наконец, по дороге от полудня, тринадцать отцов, убогие с виду, босые и в рубищах, но в клобуках иноческих по обычаю Палестинскому, и уразумел духом Католикос, что о них возвестил ему Ангел. «Благо пришел ты к нам, святый отче,» сказал он с любовию старшему из них; Иоанн же повергся к ногам его, воздавая почесть святительскому сану, и воскликнул: «благословен Бог, удостоивший нас поклониться твоей святыне.» Примеру учителя последовали и все ученики, простершись на землю пред Католикосом.

В минуту благословения пастырского разрешились уста Иоанновы и знание языка Иверского даровано ему было, как [242] некогда, ори сошествии Свитого Духа, Апостолам. «Владыко святый, сказал он Католикосу, ты подражаешь Господу Иисусу в смирении, и мы благодарим даровавшего нам пастыря, которому все тайны открыты. Отныне ты будешь руководить убогих ко спасению, ибо при твоем благословении разрешились уста наши и язык чуждый сделался нам присным.» Радостно возвратился Католикос, с новою своею дружиною, прямо в собор к священному столбу, воздвигнутому над хитоном Господним, и там многие слезы и молитвы потекли, из очей и сердца пришельцев Сирийских. Евлавий убеждал их при себе остаться, ибо лице их было для него как лице Ангелов; болящие получали от них исцеление, немощные духом утверждались в вере; Царь и вельможи приходили слушать их поучения, и вся Карталиния просветилась их проповедию. Они обходили селения, где Нина святая проповедывала, поклоняясь месту, где стояли ноги равноапостольные; наконец сами обратились с молитвою к [243] Богу, да укажет им месте постоянного жительства, для подвигов иночества.

Однажды видит Иоанн, как бы тучу нависшую за Арагвою, на вершине горы Заденской, и слышит вопли полчищ бесовских, хвалящихся овладеть навсегда местом. Авва собирает учеников своих и говорит им: «смотрите сила демонская вооружается против нас, потому только что я задумал избрать место сие жилищем, но с нами сила Христова» и обратясь к духам тьмы повелел им: «да никогда не явятся они там, где только слышны будут имена убогого Иоанна и его собратий.» Потом просил он Католикоса, позволить ему поселиться на горе той, доколе Бег не укажет им иного места. «Безотрадна гора сия , отвечал Католикос, ибо тут стоял мерзкий идол Задена, и доселе исполнено злых духов, бывшее требище.» Но Иоанн настоятельно просил его благословения и, получив оное, собрался с учениками идти в гору. Это было весною, когда река Арагва, в полном разливе, кипела [244] в берегах своих. Католикос с духовенством вышел провожать отшельников до реки; не было никакого средства человеческого перейти ее, но что могло удержать таких путников? Блаженный Иоанн обращается к старшему из учеников своих Шио и говорит : «помолись, отче, да проведет нас Господь безопасно на тот берег,» и Шио, всегда покорный своему учителю, без малейшего сомнения или возражения, обратился лицом к востоку, трижды простерся на землю, и, осенив крестным знамением шумные волны, произнес: «вода, повелевает тебе отец наш, удержать твое течение, доколе не прейдем мы на тот берег!» Стала река, как некогда Иордан при гласе Навина, и посуху перешли ее святые отцы, пред лицом целого народа, прославившего Бога за столь благодатную силу рабов его.

С большим затруднением могли они подняться на крутую гору, поросшую густым кустарником; когда все достигли вершины, Иоанн обошел ее всю и, [245] найдя малую пещеру , обратил ее в церковь. Вокруг сего пустынного святилища устроили они себе лиственные жилья, и стали подвизаться в иноческих трудах, питаясь одними дикими травами, претерпевая голод и ненастье. Едва только разнесся слух, о водворении отцов на горе Заденской, дотоле неприступной, благочестие народное открыло к ним дорогу, сквозь места непроходимые, и всякого рода болящие, беснующиеся, хромые, слепые и увечные, которые были приводимы на гору, возвращались уже сами исцеленными.

Однажды Католикос, с своими Епископами, пришел посетить земных Ангелов. Еще издали увидели Св. отцы духовное к ним шествие и, устремившись навстречу, пали к ногам Святителя, чтобы испросить себе благословение. Епископы хотели взаимно благословиться от отцов. Католикос сел подле пещеры, служившей церковию, и глава отшельников сказал ему: «Бог богатый милостями своими, да наградит вас, [246] пастыри и отцы, за труд ваш в посещении нас недостойных; но скажите нам причину благодатного вашего пришествия.» «Мы хотели слышать от тебя назидательное слово,» отвечал ему Католикос, и смиренный, долго отказываясь говорить при Святителях, которым более подобало учить, наконец сказал им высокое поучение, о Слове жизни; ибо уста его источали премудрость, как неисчерпаемый источник.

Так как в это время, за смертию Епископов, праздны были две эпархии: Цилканская близь Мцхета и Некресская за Алазанью, то Католикос совещался с Епископами, поставить кого-либо из Св. отцов на опустевшие кафедры, и положил назначить тех, которые будут приносить пред лицом их бескровную жертву. Литургию же совершали в тот день, Авив пресвитер и Иессей диакон. По окончании божественной службы Католикос, взяв правою рукою Авива, а левою Иессея, поцеловал первого и сказал: «радуйся Авив Епископ Некресский!» потом [247] поцеловал Иессея с теми же словами: «радуйся Иессей Епископ Цилканский!» Неожиданность избрания изумила и опечалила избранных; со слезами умоляли они избирателя, не возлагать на них столь тяжкого ига, но он возразил им: «жив Господь наш Иисус Христос, не возвращу слова, объявленного вам по воле Божией!» «Дети мои, говорил и блаженный Иоанн ученикам своим, не сопротивляйтесь воле святительской; для того и пришли мы в страну сию, чтобы в разных местах трудиться во славу единого Бога.» Не прекословили более избранные и последовали за Католикосом в Мцхет, где посвящены были, каждый на свою эпархию; они послужили там ко спасению многих, ибо свет проповеди евангельской осиял все предгорие Кавказа и даже проник во внутренность его, сокрушая повсюду идолов словом истины и укрепляя, силою чудес, новокрещаемых.

Между тем число монашествующих около Аввы Иоанна беспрестанно увеличивалось, так что самая гора, служившая [248] им жилищем, лишилась непроходимых некогда лесов своих. И вот блаженному Иоанну являются опять, в сонном видении, Божия Матерь, пославшая его на дальний подвиг, и с нею равноапостольная просветительница страны сей Нина, и повелевают, чтобы он разослал учеников своих, по всем пределам Карталинии и Кахетии, для утверждения слова Божия. Проснулся Авва, собрал учеников и велел им готовиться исполнить небесную волю, идти туда, куда каждому из них укажет путь Дух Святый, руководивший их в Иверию. Это была вторая горькая их разлука с любимым учителем, и уже в краю чуждом; тяжко было расставаться, но никто не смел противоречить воле Божией. Сам Иоанн представил их Католикосу, открыл чудное свое видение и просил благословить их на новые подвиги; потом отпустил их с молитвою, дав каждому в сопровождение по одному иноку. Один только Св. Шио, как любитель одинокой жизни, просил блаженного Авву, благословить [249] его на жизнь отшельническую, и получил его согласие.

Распустив таким образом учеников своих, пришедших с ним из Сирии, он велел одному из них Фаддею, бывшему потом настоятелем Степан-цминдским, соединить все множество оставшихся братий в одну обитель, у подошвы горы Зедазенской; а сам уединился на вершине, с одним только верным ему диаконом Илиею, который служил опорою его старческой немощи. Безводна была сия вершина и, в поте лица, трудился ежедневно ученик Аввы, возносить на нее воду от подошвы. Сжалился над ним блаженный учитель и слезами своими испросил у Господа живую струю. Однажды ученик святого, подошедши к источнику, увидел прямо против себя, медведя необычайной величины, и с ужасом бежал к своему учителю; Авва вышел из пещеры и сказал зверю: «пей если жаждешь и иди, но тебе говорю: отныне никому не смей вредить на горе сей,» и смиренно повиновался дикий зверь, [250] достигшему высоты духовной первого человека которому повиновались все звери сельные в раю. Но что удивительно, по словам писателя жития Иоаннова: заповедь блаженного отца доселе соблюдается, чрез столько лет, ибо никогда не слышно каких-либо несчастий от зверей сих на горе, хотя теперь они суть единственные жители опустевшей обители.

Непрестанные чудеса истекали от великого старца: приведи к нему расслабленного всеми членами и взывали к нему о помиловании; тяжким казалось Авве такое всенародное испытание его смирения; однако движимый состраданием он произнес слова Господни к расслабленному Капернаума: «восстань, возьми одр твой и ходи, ибо исцеляет тебя Господь наш Иисус Христос,» и воспрянул болящий. В другой раз представили ему отрока, одержимого духом немым и глухим; великий старец воззвал к связавшему его врагу человеческому : «Душе злый! за чем терзаешь ты творение рук Божиих? Именем Господа нашего Иисуса Христа [251] изыди из пего и беги в места пустынные и непроходные!» и внезапно проговорил отрок, как некогда исцеленный самим Господом. Авва же сказал изумлявшимся людям: «не удивляйтесь проявлению величия Божия, ибо не я врачую, а имя Господа нашего Иисуса Христа, который пришел спасти род человеческий от силы диавольской, и говорил ученикам своим: верующий в меня, не только сотворит дела, какие я творю, но и больше сих сотворит, так что вы изумитесь. »

Кто исчислит все чудеса Иоанновы, как в Сирии, так равно и в новом его отечестве? Пришло наконец ему время упокоиться от многих трудов своих. Он пригласил к себе некоторых из учеников Сирских и новых, поселившихся у его горы, и сказал им: «дети близок час мой, боюсь и при последней минуте, чтобы мне не отклониться от спасительного пути; вы же непрестанно бодрствуйте, ибо ходит, яко лев, враг душ наших, ищущий кого бы [252] поглотить. Прошу вас непрестанно обо мне молиться и вспоминать меня пред престолом благодати.» Так велико было смирение Аввы, помнившего заповедь евангельскую: «аще и вся соблюдете и тогда, яко раби неключимии, о себе мните.» Строго заповедал он ученикам, погребсти его на месте подвига, в той пещере где много лет спасался и, причастившись Божественных тайн, пришел как бы в некий восторг; он созерцал вокруг себя бесплотное воинство, которое сретало раба Божия, прославившегося на земле Ангельским житием своим. Когда же предал Господу чистую свою душу, ученики не исполнили завета старца, ибо почитали недостойным для него гробом убогую пещеру, на недоступной горе. С великим торжеством положили они блаженного Иоанна в раке, для него приготовленной в нижней обители. Но смиренному не угодно было такое непослушание: живой и по смерти, он сильно изъявил им волю свою и страшное колебание земли около обители, привело в ужас [253] непокорных. Они вспомнили заповедь старческую и открыли Католикосу последнюю волю усопшего. Повиновался Католикос, с духовным собором поднял Св. мощи Иоанновы и перенес их торжественно, в убогую пещеру освященную долгим его там пребыванием. Тогда успокоилась земля и множество исцелений еще более ознаменовали святость угодника Божия. По прошествии многих лет Католикос Климент построил над этой пещерою церковь во имя Св. Иоанна Крестителя, бывшего Ангелом блаженного подвижника и остатки ее доселе существуют на пустынной горе, поросшей опять густым лесом, ибо она возвратилась к прежнему своему безмолвию. [254]

ГОРА ЗЕДАЗЕНСКАЯ.

Когда мы вышли из соборной ограды Мцхета, чтобы ехать в обитель Зедазнийскую, нам встретилась, на пустоте бывшей столицы, женщина красоты замечательной, хотя вид ее был болезненный, в черной иноческой одежде, с посохом в руках, и за нею до девяти монахинь, весьма убогих по одеянию. Я полюбопытствовал узнать от своего спутника: кто сии посвятившие себя на служение Богу, посреди развалин древней столицы? И он сказал мне; «это знаменитая некогда, красотою и приключениями своей жизни, Княжна Мингрельская Дария, [255] которая бежала дома родительского и уз брачных, чтобы посвятить себя иночеству; с нею ее духовные сестры, ибо доселе не утверждена обитель женская в Мцхете. Посетим их убогое жилище, по возвращении с горы Зедазенской.»

На берегу Арагвы мы сели на лошадей, чтобы переехать в брод быструю реку. Она разделялась на многие рукава, по каменистому руслу, и быстрина ее увеличивалась от сильных дождей; нельзя было смотреть на бурное течение вод, потому что голова начинала кружиться; до такой степени ослепительно было стремление волн. Надобно иметь большой навык, для переправы чрез горные реки; но лошади ступали твердо и верно в самой глубине. Пустынная дорога предстояла нам на противоположном берегу, сперва довольно отлогая, потом все более и более крутая, по мере возвышения. От так называемой площадки Католикосов, где вероятно отдыхали они на пути в обитель, труднее сделался восход и чаще кустарник; зрелые ягоды дикого кизиля [256] осыпали нас багровым градом, когда мы с усилием раздвигали нависшие ветви, останавливаясь от времени до времени, чтобы освежиться их сладким соком. Туманная погода не благоприятствовала путешествию, потому что там, где кончалась всякая стезя, скользкая крутизна между дерев затрудняла восход; с большим трудом мы подвигались в гору, уже пешие, хватаясь за ветви, чтобы не скатиться назад. Настоящая дорога на гору Зедазенскую пролегает с другой стороны, от селения Авчал, но мы избрали кратчайшую от Мцхета, по которой восходил и сам блаженный Иоанн. Самое слово Зедазен столько же происходит от бывшего тут кумира Задена, сколько и от выражения местности, ибо оно означает верх на верхе, что действительно приличествует горе сей, высшей из всех окрестных. Наконец, после двух часового пути и частых падений, достигли мы узкой тропинки, которая привела нас, по гребню горы, к остаткам обители. [257]

Сквозь развалившиеся ворота, уже несуществующей ограды, взошли мы на бывший двор монастырский, поросший вековыми деревьями. Нам представилась между ними довольно обширная церковь, вся из дикого камня, обвитая плетеницами столь же диких трав и осененная ветвями древесными. Малый придел, с южной стороны, служил преддверием и над его престолом еще сохранился лик Влахернской Божией Матери между Ангелов: ее хранению посвящены были все святилища Иверии, ибо она везде встречается при входе. Внутри самого храма, довольно высокого своими сводами, уцелел каменный иконостас, с одними только царскими вратами, как и в древней Шуамтинской обители. Еще видна на нем стенная живопись: Спаситель между Божиею Матерью и Предтечею, над царскими вратами, а по сторонам их, в малых кругах, лики Апостолов. Там где обыкновенно бывают местные иконы, с левой стороны, совершенно уцелел изваянный образ Св. Симеона столпника, до [258] половины выходящего из своего столпа; образ сей встречается во всех обителях, устроенных его учениками в Грузии, и если бы не известно было, что церковь сия была посвящена Предтече, обновителем оной Католикосом Доментием, можно было бы принять ее, судя по местной иконе, за храм Симеона столпника. В алтаре стоит еще престол, но уже не совершается на нем жертвы. С левой стороны, в углублении где стоял жертвенник, остроконечное возвышение знаменует гробницу: это последнее упокоение блаженного главы отцов Сирских Иоанна и верного ему, за пределами гроба, диакона Илии.

Горькое чувство наполнило мою душу, когда простерся я пред гробницею великого мужа брошенной посреди позабытых развалин храма, где теперь обитают дикие медведи, ибо следы их видны внутри святилища. О святый Авва! когда ты шел из дальней Сирии, утвердить Христианство в стране тебе чуждой, думал ли ты, не смотря на все твое [259] смирение и на последнюю твою волю, быть убого погребенным в пещере, что твоя усыпальница будет берлогою диких зверей, которым запретил ты оскорблять приходящих к тебе на гору для молитвы! — Образ великомученика Георгия, символ Грузии, доселе осеняет твою гробницу, на стене храма, как бы охраняя посмертный покой твой. Вот и этот источник, или лучше сказать водоем, иссеченный в скале, который ты испросил своими слезами, или как бы наполнил ими, и ему доселе сохранилась чудотворная сила, мгновенно изведшая его из камня. Даже самые медведи, которым ты еще при жизни позволил пить из него, но не касаться людей, доселе помнят твою заповедь, хотя они поселились уже внутри самого святилища, оставленного людьми, по опустошениям других людей, более жестоких нежели звери, ибо Лезгины, разорившие обитель, ни кого не щадили.

Пусть глубокие испытатели природы объяснят, как умеют, странное, по [260] их высокому, а по нашему более смиренному мнению, чудное явление водоема блаженного Иоанна; но вот что я видел сам и слышал от очевидцев. Никогда в нем не бывает воды, исключая только одного времени года, седьмого Мая, когда собирается туда все множество богомольцев, на праздник Св. Иоанна и с ним тринадцати Сирских отцов. Тогда льются даже со стен храма водяные струи, для утоления жажды благочестивых молитвенников, и это явление происходит не от весеннего времени, потому что нет уже тогда снега на горе Зедазенской, а водоем на самой ее вершине и под сводом церкви; во все же остальное время года нет там ни капли воды, не смотря ни на какие дожди. Мы сами были на горе осенью, в дождевую погоду, которая продолжалась уже несколько дней. Вся гора была покрыта густым туманом и земля проникнута влажностию, но не было воды, а спутник мой, несколько раз уже посещавший пустынную обитель, в самый праздник, [261] уверял меня, что водоем бывает тогда наполнен и все пользуются водою с избытком.

Остатки обширных зданий, келлий и других церквей, с обрушенною оградою, свидетельствуют, как была некогда населена обитель, искателями спасения по следам Иоанна. Все истребили Лезгины, в продолжении столетних постоянных набегов на бедственную Грузию, когда опустились руки ее Царей после походов Шах-Аббаса. Одного только не могли они лишить сие чудное место, — очаровательного вида на всю окрестность, к Тифлису и Мцхету и вверх по Арагве, но это зрелища похитил у нас густой туман. Мы стояли в облаках, повитые их влажною пеленою, и смотрели под себя, с обрыва горы, как в хаос,— и вот внезапно яркий луч солнца разорвал с одной стороны туманную завесу: нам мелькнул как призрак древний Мцхет, с своими соборами и мгновенно исчез; его застилала гряда облаков. Но с другой стороны прорвалась чудная ткань их [262] и, во всем блеске полуденного солнца, засверкала Арагва в своей обширной долине. Мы стояли так высоко и так низко ходили под нами облака, что по странной оптической игре, река как будто падала в долину с вершины облаков, вытесненная из их влажного сердца, давлением сдвинувшихся туманов; это зрелище было поразительно своею необычайностию, но и оно не долго тешило наши взоры; все опять погрузилось в тот же хаос.

От пустынной горы Зедазенской спустились мы, по тем же крутым обрывам, в густой чаще дерев, к площадке Католикосов, и продолжали путь по вершинам горным, к уединенной церкви честного креста, которая так живописно висит на утес, в виду Мцхета, над бездною Арагвы. Здесь некоторое время обитала Св. Нина, избегая почестей просвещенного ею народа, и здесь первый Епископ Иверский Иоанн поставил, в память ее, один из четырех крестов, сделанных им из кедра, который рос [263] над местом хитона Господня. Здание нынешней церкви относится к временам гораздо позднейшим Стефана Патриция, который не носил титла царского, не будучи утвержден ни властителем Персов, ни Императором Греческим, и пал в битве против Ираклия в начале VII века. С трех сторон храма изображен он, лепною работою на стенах, преклонившим колена пред Спасителем, с Ангелом его руководящим. Главный вход был с южной стороны, ибо тут есть остатки келлий и богато изваянный портик. Вся церковь складена из больших плит дикого камня, своды ее чрезвычайно высоки, а форма крестообразна, с выдающимися углами между каждой ветви креста, что дает ей подобие распустившегося цветка, ибо все оконечности округлены. Весьма замечательна внутренность: на том месте где был воздвигнут крест Св. Нины, обширный амвон занимает почти всю середину церкви, а на западной его части устроена арка, в углублении коей изображен Спаситель, сидящий [264] в темнице. Там видно место престола, и только с этой стороны можно было подыматься на амвон. Я никак не мог разгадать, что хотели выразить сим возвышением? Подобие ли Св. гроба в Иерусалиме, или чудотоворного столба Мцхетского, или только чтобы нога человеческая не касалась места, где был водружен крест? Алтарь существует, но в нем нет богослужения, так как обитель опустела во времена Царя Георгия. Нынешний Экзарх хочет восстановить оное, из уважения к святыне места. С северной стороны, на самом обрыве скалы, пристроен придел, из которого можно было опускаться в нижнюю часть здания, куда теперь уже обвалился сход.

Но какие очаровательные виды открываются из окна, на слияние Куры и Арагвы, в пропасть, над которою висит церковь, напоминающая Киевскую Апостола Андрея, по своей местности. Бурно стекаются обе реки, кипящие сердитыми волнами, которые сверкают на солнце [265] как чешуйчатая броня двух исполинов, здесь состязавшихся на жизнь и смерть; царственный Мцхет избран свидетелем страшного их боя; он решит участь: кому из них быть или не быть? Роскошной ли Арагве которая величаво течет по обширной долине, усеянной виноградниками, объемля их своими рукавами, как бы в объятиях нежной матери, иди дикой Куре, которая, как хищный горец, подстерегла Арагву, у скал Саркинетских и вдруг бросилась поперек ее одним бурным порывом? Она ворвалась в самую середину широких вод, и хотя увлечена сама направлением соперницы, но поглотила ее в себе и с торжеством понеслась мимо скал, по захваченному руслу. Нет более Арагвы; отселе Кура стремится к Тифлису; но древний Мцхет, уступивший ей славу родственной реки своей, и сам должен будет уступить царственное свое достоинство новому сопернику, которого взлелеет победоносная Кура, на голых берегах своих. Так одно поражение [266] влечет за собою другое, и дикая природа всегда одолевает расслабленную негою.

Когда мы спустились с крестовой горы на берег Арагвы, воды ее до такой степени уже поднялись, от дождей и туманов, что трудно было переехать ее верхом. Мы воспользовались арбою буйволов, которая по счастию плыла нам на встречу, и на таком живом пароме переправились через бурную реку, почти у самого мыса, где еще сохранились остатки древней церкви Фаворской. Она была основана, вероятно в память сокрушения идолов, ибо это событие случилось в день преображения Господня, и есть еще на берегу Куры, против места крещения народного пещера с развалинами церкви, носящей громкое имя Вифлеема. Видны также на горе другие обломки малого храма, слывущего Голгофою. Палестинские имена сии повторяются в Тифлисе, и в других местах Грузин, ибо сердце Царей Иверских лежало к воспоминаниям святой земли, отколе пришло к ним просвещение духовное. [267]

Мы воспользовались остатком дня, чтобы посетить Самтаврскую великолепную церковь, место первых подвигов Св. Нины и первую митрополию Иверскую, которая устояла сквозь пятнадцативековую бурю, непрестанно свирепствовавшую около древней столицы. Предание говорит, что храм сей основан был, в начале IV века, Царем Мирианом и освящен Патриархом Антиохийским Евстафием, посланным для крещения Грузии. Нельзя однако предполагать, чтобы не подвергся он многим обновлениям, в течение стольких веков, потому что нынешние его украшения слишком изящны. На стенах легкие арки, с лепною работою; все окна и двери обвиты изваянными арабесками; но уже купол ветх и требует исправления; южная сторона, откуда входят в храм, болев других украшена. Не очень обширна внутри самая церковь, которой высокие своды опираются на четырех столбах; кафедры, архиерейская и настоятельская, еще сохранились у двух первых столбов и видно место храмовой [268] иконы преображения, с правой стороны иконостаса. Жертвенник отделен от алтаря и существовал еще особый придел.

Горнее место о пяти ступенях и над ним остатки стенной живописи: Спаситель сидящий на престоле, ниже его Апостолы и Святители и с боку воскресение Лазаря, а в главном куполе виден Господь Саваоф, окруженный небесными Силами; между окон Апостолы и Пророки; все прочее стерлось. Ограда и остатки палат около храма совершенно обрушились, но еще свидетельствуют о прежнем значении сего места, ибо тут была отдельная кафедра Митрополитов Мцхетских, не смотря на то что и Патриаршая, самих Католикосов, утверждена была при главном соборе.

С восточной стороны существует еще одна малая церковь, на том месте где была куща Св. Нины, в которой совершилось столько исцелений. Здесь молилась она, пред виноградным крестом своим, и здесь творила оным великие знамения. [269] Как священна должна быть убогая сия храмина для всей Грузии! Стены ее исписаны подвигами равноапостольной просветительницы, но письмо и иконостас совершенно новые. Здесь только совершается богослужение, потому что собор Самтаврский грозит падением купола, и здесь приютилась малая семья Св. Нины, княжна Дария, с своими убогими сестрами и юными воспитанницами. Под сению св. Нины многие годы укрывалась сия единственная женская община Грузии, и уже начинали истощаться нравственные и физические силы, по совершенному оскудению всяких средств, когда наконец, с благословением Равноапостольной, учреждается теперь обитель. Настоятельница ввела нас в свою келлию, выстроенную подле самой церкви: это были два сарая, верхний и нижний, где помещалась она с сестрами; но крыша не защищала от непогоды, и холод вместе с сыростию подвергал частым болезням добровольных тружениц. Внимательный Экзарх предложил им на время собственные, недавно отделанные [270] покои в Мцхете, и занялся устройством обители.

Мы возвратились в наше жилище, устроенное из остатков бывших палат царских, которые образуют своими развалинами южную часть соборной ограды, и нашли весь двор наполненный богомольцами. Отовсюду они сходились, предводимые старшинами селений и некоторыми из князей, при звуке барабанов и пронзительной для слуха зурны, ибо без сей народной музыки никакого торжества не может быть в Грузии. Еще спускаясь с горы крестной, мы уже издали слышали и видели сие торжественное шествие, как будто бы воинские отряды, под звук полковой музыки, сходились к назначенному месту. К вечеру умножился шум, от возраставшей беспрестанно толпы, и начались песни и пляски; пред самым преддверием храма, плясали дикую лезгинку, с громким биением в ладоши и резкими гиками, которые возбуждали пляшущих к более сильным прыжкам; странное увеселение напомнило мне пляски [271] Арабов в храме Иерусалимском, накануне Пасхи, и не дало уснуть целую ночь.

Должно полагать однако, что дикие игрища, в такой близости от святилища, допущены были уже в то время, когда беспрестанная опасность от Лезгин не позволяла народу веселиться в открытом поле, и необходимо было укрываться в ограде монастырской. Не смотря на то нельзя не заметить, что весьма странен обычай праздновать на кануне, а не после духовного торжества, как это бывает у нас. Есть ли возможность стоять с благоговением утренню, когда вся ночь протекла в плясках, от которых не было покоя не только пирующим, но и тем которые бы хотели встретить праздник благоговейно? А что сказать еще о кулачных боях, которые на память старого удальства, некоторые из князей стараются возбудить в народе, предводительствуя сами бойцами? Что сказать также о жертвоприношениях, которые набожные Грузины из простого народа, полагают [272] необходимыми в большие праздники? Они закалают барана, на праге церковном, с молитвою и раздают мясо священнослужителям и богомольцам. Желающие оправдать сей обычай, уверяют будто в нем нет ничего предосудительного, и что это есть ничто иное, как милостыня нищим принесенная Богу, ибо ею питаются и убогие, собравшиеся на праздник. Духовное начальство старается сколько можно прекратить злоупотребление.

С первым звоном утреннего колокола прекратилась дикая пляска около собора и, кто был в состоянии присутствовать при богослужении, явился в церковь; мало было однако богомольцев на утренни. Но торжественно было служение Экзархом божественной литургии, с четырьмя архимандритами и осмью священниками. Обширный алтарь наполнился духовенством в богатых облачениях; особенно величественно было зрелище соборного их сидения на горнем месте, во время чтения Апостола. Что же это долженствовало [273] быть в прежние века славы Грузинской, когда шестнадцать Епископов служили с Католикосом и каждый имел свою кафедру на возвышении, а у ног их сидели столько же пресвитеров! О бывшем великолепии храма Мцхетского свидетельствуют грамоты Царей, доселе в нем хранящиеся, в коих упоминается о золоте и серебре весом, и о священных вкладах икон и мощей, дарованных Царям Иверским Императорами Греческими. Все они были расхищены в смутные времена, или отданы на сохранение первостепенным вельможам, и с тех пор исчезли; некоторые еще находятся в глуши, в каких-либо сельских церквах, где были родовые имения сих вельмож, иногда же в подземельях, если хранителем святыни сделался народ.

Мне сказывали, что недалеко от Тифлиса, около Душета, есть в одном селении древняя церковь, где только однажды в год, в храмовой праздник, являются драгоценные иконы времен [274] Царицы Тамари. Особенные деканосы, как они слывут в народе, из числа старшин, приставлены для их хранения, и накануне, с величайшею тайною, извлекают они святыню из подземелья, ибо сами связаны страшною клятвою. Тот, кто мне это сказывал, старался расспросить у одного нетрезвого деканоса, где хранится заветная святыня? Когда вино развязало язык, он объявил, что для достижения тайного склепа, надобно опуститься сквозь тесный проход, из одной пещеры в другую, верхом по скользкому бревну, и там отвалить камень, лежащий над ямою, но никак не согласился указать в горах устье первой пещеры. Народ едва не побил камнями пытливого посетителя сельского праздника, за то что он хотел списать древние надписи с икон. Вот до какой степени оне не доступны образованному миру, равно как и многие церковные книги и грамоты, охраняемые народом, с такою же строгою ревностию к древней святыня своих предков. [275]

ШИОМГВИМСКАЯ ПУСТЫНЬ.

После скромной трапезы в келлии Экзарха, мы поехали верхом, в другую знаменитую обитель Св. Шио, которую основал он подле своей пещеры, за 10 верст от Мцхета, и потому осталось ей народное название Шиомгвимской или пещерной. Туда пролегала дикая дорога по лесистым оврагам, сбегавшим в глубокую долину Куры. На одной из горных вершин, противолежавшего берега, еще видны были остатки Римского укрепления и [276] древнего города Армаза, и одинокой церкви Св. Нины, где сокрушила она идолов. Недалеко от обители крутая гора преградила нам путь, заслонив собою глубокую лощину, в которой основал Св. Шио свое пещерное жилище; с трудом поднялись мы на ее вершину, оперенную лесом; она увенчана древнею церковью Св. креста, которая недавно упразднена и еще сохранила остатки стенной живописи. Подле нее, под обрывом скалы, таится пещера, где еще недавно спасался подвижник Виссарион. Памятуя строгое житие прежних отшельников Мгвимских, он не хотел поселиться в обители с прочею братиею, и не согласился жить в новом Преображенском монастыре, который в то время основался в Тифлисе. Два раза извлекали его из любимого уединения и дважды бежал он обратно; наконец удалился в горы Осетии и там, как слышно, был убит дикими жителями.

С каменистого гребня, отделяющего пустынь Св. Шио от всего мирского, открывается величественный вид на [277] дальнее течение Куры и в глубину долины, которую избрали себе убежищем земные Ангелы и небесные человеки, следовавшие по стопам Сирского отца своего. До тысячи келлий, как гнезда птиц, иссечены по всей поверхности горы, от вершины ее и до подошвы, где смиренно прислонилась обитель Св. Шио; это дикое уединение, брошенное и забытое людьми в объеме утесов, сильно гласит о вечности человеческому сердцу. Первые отшельники умели выражать внутреннее их влечение, даже самым местом своего подвига, и от того так действенна бывает проповедь, из глубины их вертепов, где самая природа служит ей отголоском. Начинало вечереть, когда мы спустились с горки, так что едва только оставалось нам время осмотреть обитель; но тишина вечерняя, соединенная с тишиною самого места, удвоила впечатление тихой пустыни, где казалось вовсе не было жизни, три только инока, как тени, вышли к вам на встречу; один из них едва уже бродил от старости, [278] но более других ревновал нам показать свою родную святыню. Он был рода княжеского, и как больно видеть, что это княжеское поколение иноков угасает в древних обителях Грузии.

Чрез обвалившуюся ограду, которая однако не раз останавливала неприятелей в смутные времена царства, взошли мы на двор монастырский; ограда пересекала ущелье с южной стороны, ибо не было приступа с других, и даже теперь могла бы приносить пользу, потому что недавно несколько вооруженных Осетин, взошедши к беззащитным старцам, отняли у них последнее малое их достояние. Паперть соборной церкви Успения украшена была башнями, теперь уже обрушенными. Царь Давид возобновитель, вызвавший из запустения большую часть храмов своего царства, был соорудителем и сего собора, который замечателен по широте своей и громадности столбов, поддерживающих его смелые своды; пола нет. Иконостас складен из [279] камня, с одними лишь царскими дверьми, без боковых, и с фресками вместо икон, как в горной обители Зедазенской. На нем изображены Деисус, Апостолы, великомученики Георгий и Димитрий и святые Фекла и Нина; сия последняя икона, писанная на доске, Греческой работы, и едва ли не старшее всех изображений равноапостольной жены, в стране ею просвещенной. Есть и другая древняя икона, вход в Иерусалим; но самые богатые из тех, которые принадлежали обители, взяты были под сохранение Князьями Амилахваровыми и находятся теперь в их селении Чала, по дороге в Имеретию. Жертвенник отделен от алтаря: соответствующий ему придел Святителя Николая, упразднен, ибо едва только совершается богослужение на главном престоле, по недостатку братии.

Гораздо ниже, у входа в монастырь, стоит церковь рождества Предтечи, современная святому Шио, с четырьмя позднейшими приделами, неправильно к ней [280] пристроенными, во имя сорока Мучеников, Св. Марины и Св. Георгия; четвертый не известен. Иконостас такой же как в соборе, с фресками вместо икон, но имеет северную дверь. В нижнем его ярусе сохранились три весьма древние иконы, изваянные на камне: распятие Господне, притча о смоковнице, и Симеон столпник благословляющий, с вершины столпа своего, главу Сирских отцов Иоанна. Иконы сии могут быть современны основателю, ибо оне совершенно подобны той, которая еще сохранилась в обители Зедазенской. Четвертая икона Святой Троицы, вынута была из иконостаса и поставлена при входе в церковь, на вратах убогой колокольни, которая сама едва держится от ветхости, как и самая церковь, если не подадут ей скорую помощь. В западной оконечности храма, тесное отверстие, как в Римских катакомбах, служит устьем той пещеры, куда добровольно заключил себя святой подвижник Шио и отколе, по свидетельству Церкви Грузинской, чудным образом являлись его [281] святые мощи, ибо он был погребен на месте подвига. Шах Аббас, взявший с собою святыню сию, принужден был ее возвратить, по странному видению и, во свидетельство своего благоговения к преподобному, устроил каменные двери в его пещеру, которыми и теперь в нее входят.

Давно уже был открыт сей более удобный вход в гробовую келлию, куда прежде нельзя было иначе спускаться, как по веревке. Благочестивый Католикос Николай, из Царевичей Кахетинских, бывший в дружественных сношениях с нашим Патриархом Иовом, соорудил, пред входом в пещеру, обширную трапезную церковь, во имя преподобного, которая вся была расписана; но теперь уже и это величественное здание приходит в ветхость, а в верхнем храме бывает только служба, в день памяти Святого, 9 Мая. Тогда ставят на его могилу свечу, которая сияет из глубины вертепа, в знамение его светлых подвигов. С умилением взошел я в сию пещеру, которая [282] так живо свидетельствовало о благодатной победе человека над тленным миром, и помолился над гробовой плитою земного Ангела Шио. Житие его полнее других нам сохранилось, ибо оно было описано, преподобным Мартирием Греком, который сперва находился при Св. Иоанне постнике, Патриархе Цареградском, а потом долгое время спасался в пустынной обители сего блаженного Аввы.

Сын богатых родителей, в славной некогда Антиохии, Св. Шио с юных дет почувствовал влечение к духовной жизни; еще в отрочестве изумлял он всех, глубоким знанием священного писания, так что родители начали опасаться за его житейскую будущность. На двадцатом году возраста благочестивого юноши воссияло яркое светило в соседней пустыне, Св. Иоанн, и к нему тайно пришел Шио, чтобы принять наставление духовное. Глава Сирских отцов, духом провидел святость будущего отшельника и назвал его по имени. Пораженный благодатным явлением великого Аввы, Шио уже не [283] хотел его оставлять, но не знал, каким образом убедить к тому своих родителей. Иоанн успокоил его предсказанием, что они сами облекутся в образ иноческий и тем дадут ему свободу следовать влечению своего сердца.

Однажды, в день воскресный, Св. Шио пригласил отца своего, подойти под евангелие, которое возглашал с амвона диакон и они услышали: «нет никого, кто бы оставил дом, или родителей, или жену, или детей, для царствия Божия, и не получил бы более во время сие и в век будущий, жизни вечной.» (Лук. XVIII 19). Глубоко запало слово сие в душу старца; во время домашней трапезы, он стал рассуждать с женою и сыном, что готов все оставить, если бы только была устроена участь единственного их наследника, счастливым браком. Шио обещался вступить в брак, если будет пользоваться совершенною свободою, и, убедив родителей немедленно постричься, сам отвел каждого из них в различные обители, где простился с ними на веки. Тогда, будучи полным властелином [284] богатого имущества, освободил всех своих рабов, продал земли и роздал все достояние нищим, сохранив себе одно только евангелие, и с сим единственным сокровищем, пошел в пустыню к Авве Иоанну. Там, не теряя времени, принял от него схиму, и добродетель его рано просияла; ибо до такой степени привык он повиноваться своему учителю, что без малейшего сомнения исцелял всякого рода недужных, каких посылал к нему Иоанн.

Протекли таким образом двадцать лет, в непрестанном посте и молитве; блаженный Шио в полном возрасте духовном, последовал за своим учителем в дальнюю Иверию, и с ним поселился на горе. Когда же рассеялась братия его, по дальним пределам для проповеди слова Божия, Св. Шио испросил себе позволение основаться в пустыне подле Мцхета, для совершенного безмолвия. Иоанн предвидя, что скоро пустыня сия обратится в многолюдную лавру, велел ему идти принять благословение от Католикоса, и поселился в диком [285] ущелии Шио, один со зверями, не касавшимися праведника. Он был однако тревожим непрестанно духами нечистыми, которые, под видом диких зверей, не отступали от него, доколе сильно на них не вооружился знамением креста. Именем Христовым отразил их отшельник от своей пустыни, после шестидневного поста, ибо сей род, по словам Господним, изгоняется только молитвою и постом: тогда удостоился видеть утешительное явление. Сама Божия Матерь посетила его, с Предтечею и ликами Ангельскими, предсказала будущую славу места сего и обещала труженику, чудно питать его, как некогда Пророка Илию, в диком уединении, куда не заходила нога человеческая. Обильный источник воды заструился близь пещеры святого, и голубь, заменивший врана пророческого, стал приносить ему ежедневную пищу, доколе не собралась к нему многочисленная братия, ибо не хотел Господь, чтобы оставался под спудом такой светильник.

Первым пришельцем был Евагрий, [286] юноша рода именитого, который увлекся ловлею в дикое уединение и обрел в пещере старца. «Кто ты человек Божий?» с ужасом спросил он дивного мужа и услышал скромный ответ: «странник восхваляющий Бога, вдали от мирской суеты, дабы сделаться ему приятным.» Воспламенился юноша и воскликнул: «жив Бог и жива душа твоя! отныне не оставлю тебя и не возвращусь в дом мой!» Старец, судя по его молодости и роскошной одежде, не почитал его готовым к подвигу и советовал возвратиться. Опечалился Евагрий, он уверял, что лучше готов умереть при ногах старца, нежели идти опять в мир. Тогда Св. Шио, чтобы лучше испытать его веру и промысел о нем Божий, дал ему свой посох и велел, на пути в дом свой, ударить по водам, дабы посуху пройти их, в знамение изволения Божия к подвижнической жизни: ни мало не сомневаясь исполнил Евагрий данное ему повеление.

Вельможа возвратился иноком; в краткий промежуток времени успел он [287] раздать все свое имущество нищим, сохранив себе один только посох Аввы, с коим чудно перешел реку. Од сделался начатком той братии, которая постепенно собралась около старца; не часто однако наслаждалась братия его лицезрением, ибо только по воскресным дням выходил из пещеры Шио, для назидания. Увидев однажды, как горько плакал один из послушников, над разбившимся сосудом воды, которую должен был носить издалека, он тут же извел молитвенно живую струю из камня, по указанию явившегося ему Ангела. Когда соединились около святого до двадцати пяти учеников, они стали просить его, чтобы устроил для них церковь; Шио привыкший, от первых дней своей юности, испытывать всегда волю Божию, прежде нежели что-либо предпринять, созвал всех учеников и возвел их на гору, к востоку от своей пещеры. Там молитвенно воскурил он фимиам, вместо кадила на собственной руке, не опаляемой внешним огнем, от избытка [288] внутренней пламенной любви к Богу, и когда поднялся благовонный дым от сего живого кадила, Авва последовал за светлою его струею, до того места где она остановилась и поднялась столбом облачным к небу. На трех различных местах указал он посохом чертежи трех храмов, во имя пресвятыя Троицы, Богоматери и Предтечи. Для совершения же оных ожидал помощи свыше и она ему пришла столь же неожиданно, как и все что случалось с ним в продолжение его жизни.

Царь Фарасман скорбел на своего вельможу Евагрия, за то что посвятил себя жизни иноческой, пришел однако посетить его в пустыне; там увидел божественного учителя и припав к ногам старца, сложил пред ним царский венец свой; но смиренный отшельник поднял Царя, возложил опять венец на главу его и утешил назидательным словом. Властитель Иверии предлагал ему исполнить все его желания, а старец предоставлял все на волю самого Царя; Фарасман, [289] услышав от Евагрия, о трех предназначенных им храмах, с ревностию христианскою и с могуществом царским, поспешил соорудить их; вместе с Католикосом Макарием и главою Отцов Сирских Иоанном, присутствовал он при торжественном их освящении. Никакие мольбы не могли однако убедить смиренного Авву, бывшего уже диаконом в Сирии, принять на себя сан пресвитерский, вместе с настоятельством обители. Он указал для умножившейся братии еще одно пустынное место, чтобы там устроили лавру, а сам продолжал спасаться в пещере и ископал себе другое подземное жилище, под новою церковью Предтечи.

И звери сельные слушались гласа избранника Божия, получившего над ними первобытную власть праотца Адама, ради своей праведности. Братия, приставленные смотреть за вьючным скотом богомольцев, жаловались, что хищные звери беспрестанно пожирают сих мирных животных, а сами они остаются в [290] ответственности пред их хозяевами. Опечалился Авва и помолился Богу, чтобы все звери сей пустыни предстали к его пещере; едва кончил он свою молитву, как увидел пред собою все дикое население окрестной пустыни, даже с детищами, которых самки принесли в пасти или на хребте: все они смиренно ожидали его повелительного гласа. Он же с кротостию стал увещевать их, как бы подобных себе человеков, ибо любви его не было чуждо никакое творение Божие. «Слушайте что скажу вам, говорил он, ведает Господь, что и о вас болит мое сердце, хотя вы и дикие звери; но Богу угодно, чтобы пустыня сия наполнилась людьми, а потому, возлюбленные, удалитесь отсюда, и изберите себе другое какое-либо место, для вашего жилища; но отходя не делайте никому вреда, и один из вас пусть останется здесь, пасти ослов братии моей, чтобы тем удовлетворить за частые ваши похищения.» Сказал и, при слове отшельника, все звери быстро убежали с детищами своими за Куру; остался [291] один волк, избранный им для хранения скота, и ему повелел он довольствоваться тою же пищею, какою питалась братия. Шесть дет покорно исполнял должность пастырскую, бывший хищник овец, и каждый вечер смиренно приходил в свое логовище, к пещере Аввы, доколе однажды не подвергся нареканию от одного из иноков, в похищении им осла, который однако же обрушился в пропасть. Обвиненный зверь, с сметливостию домашнего пса, повлек несправедливого инока к пропасти, где лежал его осел, и когда последовавший за ними старец увидел правоту зверя, он отпустил его на свободу, в вознаграждение за претерпенную им клевету. Такова была справедливость святого, даже в отношении бессловесных; а между тем всякого рода исцеления непрестанно истекали по его молитве, приходившим в его пустынь.

Настала последняя эпоха подвижничества Св. Шио, к которой он готовился в течение целей жизни, долгою борьбою [292] против самого себя. Глава отцов Иоанн пожелал, прежде своего отшествия, видеть ближайших учеников своих и посетил лавру Мгвимскую; там его собственная святость и каждого из них обнаружилась в чудных деяниях. В последний раз проводили его ученики, на высокую гору Зедазенскую, где вместе с ним прожили первые четыре года страннической своей жизни в Иверии. Св. Шио, бросившись с детскою покорностию к ногам блаженного учителя, умолял его, позволить ему довершить начатый подвиг безмолвия, добровольным заключением в недрах пещеры, и не усомнился Иоанн, благословить его на сие крайнее самоотвержение; он знал силу души его и что еще более воссияет свет его миру из глубины пещеры. Он только велел испросить согласие Католикоса и с горькими слезами они простились, предчувствуя, что уже во временной жизни виделись в последний раз. Не воспротивился Католикос пламенному желанию Аввы и сказал ему в напутствие: «иди, отче, по сей [293] новой и тесной стезе, которую не многие искали для достижения вечной жизни; да будет тебе избранная тобою пещера лествицею к небу, и мрак ее водителем к невечернему свету, а временный недуг начатком вечного покоя и радости нескончаемой, которая есть наследие поживших во благих делах.»

Труднее было Авве убедить братию свою, к произвольной с ним разлуке, в столь близком от него расстоянии. С любовию приветствовал их Св. Шио, и открыл им свое намерение; горькие слезы были ему ответом. Напрасно представляли ему, что оставляя их сирыми берет на себя тяжкую ответственность, и что уже довольно велик собственный его подвиг, не сходя еще заживо в могилу. Старец напомнил им в свою очередь, о величайших подвижниках Антоние и Макарие, которые, в минуту своего исхода, еще сомневались в правоте своей жизни, и, не дерзая сравнивать себя с ними, страшился осуждения, если хотя в последние дни не усугубит покаяния. [294] Он молил братию испросить у Бога, чтобы избранная им пещера послужила покоищем окаянному его телу, и предоставил им избрать себе настоятеля; братия же не хотела сама себе назначить начальника при его жизни. Тогда Св. Шио вручил посох свой старшему из учеников Евагрию и передал письменно поучения свои братии, дабы и после не были лишены его назидательного слова. Потом пришел со всеми в церковь Предтечи, внутри коей находился спуск в глубокую пещеру, им избранную для последнего жительства. Там в последний раз помолился посреди учеников, благословил и поцеловал каждого из них, и сев над устьем пещеры, как бы на краю могилы, сказал им еще заживо последнее трогательное слово, о том, как они должны приготовлять себя к вечности. Тогда погрузился пред лицом всех, в пещеру, и уже с той поры они более не видали своего блаженного Аввы. Один только инок ежедневно спускал ему в отверстие скудную пищу, которой однако [295] никогда не доканчивал затворник, ибо жил уже почти как бесплотный, проводя все свои дни на молитве, и пением псалмов возбуждая себя к ежечасному бдению. Тело его почернело от поста, кости, по выражению псалмов, ссохлись как сушила, но дух бодрствовал до последней минуты. Когда же, по откровению Божию, почувствовал, что приближается кончина, он призвал священника, который спустился в пещеру и приобщил его святых тайн. Простерши к небу руки, на коленях, предал он Богу праведную свою душу, завещав погребсти тело свое в пещере, и братия исполнила его последнюю волю; мощи его служат доселе ограждением обители, которая одна из немногих уцелела, посреди частых опустошений Грузии.

Поздно вечером мы возвратились в Мцхет, и только на другой день утром могли ехать обратно в Тифлис, откуда мне предстояло другое, более пространное путешествие в Армению.

Текст воспроизведен по изданию: Грузия и Армения. Часть I. СПб. 1848