Статья Г. Банникова об Алагитском заводе.

В заключение, спешим украсить Внутренние Известия выпискою из газеты «Кавказ», во 2 и 3 NN которой помещена статья Г. Банникова об Алагитском заводе:

Я хочу рассказать, — говорить Г. Банников — как проезжал через Ардон в первый раз Наследник Цесаревич, и как Ардон встречал Его.

Это было 23 Сентября. С утра все были на ногах в Ардоне, все ждали. День был сумрачный; облака заволокли все небо и совершенно спрятали солнце; но кому какая нужда до [207] солнца, когда, по выражению проповедника-поэта, наше солнце к нам приближалось. На большой улице, около дома командира Владикавказского полка, полковника Шостака, где должен был остановиться Он для минутного отдыха, давно уже собралась и толпилась порядочная кучка народа. Русский и Азиат, офицер и простолюдин — всех равно занимает одна и таже мысль, и на лицах всех выражается одно и то же ожидание. Он едет, — Он сейчас будет; я увижу Его, — говорил в душе каждый, и сильнее напрягалось зрение, устремленное на дорогу.

Звенит колокольчик. С напряженным вниманием прислушиваются все к его частому звону, говорящему о быстрой езде, — и вот, из-за поворота, выскакала на большую улицу почтовая тройка. Но это не Он.

— Дальше, дальше! — кричал издали ямщик, подъезжая к толпившемуся около дома Шостака народу.

Здесь и остановился Фельдъегерь, ехавший на полчаса пути впереди Наследника. Толпа окружила его с расспросами. После короткого ответа, Фельдъегерь ушел с подорожной. На миг все пришло в движение, и общий говор раздался повсюду. Я пошел к конюхам, которые держали под устцы лошадей, назначенных под экипажи Наследника и Его свиты, и вот какой разговор я услышал между ними:

— А что ребята, — сказал подошедший к ним казак: — не слыхать, кто привезет к нам из Николаевки Наследника?

Я посмотрел на этого казака. Его лицо и престарелые леты внушали к нему невольное уважение

Удовлетворивши свое любопытство, казак продолжал:

— Знаю я этого ямщика, и лошадей его знаю. Исправный, надежный мужик, и кони у него добрые, а все... — Тут остановился казак, и погрузился в воспоминание иного времени и иных, быть-может лучших, минут во всей своей жизни.

Но его нарекание на Николаевского ямщика тотчас же вызвало с разных сторон возражения.

— Не про то я сказал, и не так вы меня поняли, братцы, — продолжал тот казак — Хорошо проедет ваш Николаевский, а все не проехать ему так, как я раз проехал; да только раз и проехал я так, во всей жизни. Утешит он батюшку-Наследника: развеселит Его, да не развеселить ему так, как я в старые годы, когда голос у меня был посильнее, руки покрепче, да и удали-то, значит, было побольше, — развеселил раз нашего Царя православного. [208]

— Так ты прежде ямщиком был? — спросил я казака.

— Был.

— И Государя возил?

— Возил.

Мое любопытство было возбуждено. С минуту я думал, как бы половчее приступить к делу, чтоб заставить казака высказаться — и очевидно высказать не простое воспоминание из его долгой жизни.

Но думать мне было не зачем. Настоящие обстоятельства, ожидание с минуту на минуту в Ардон Государя Наследника — лучше всего действовали на казака. После нескольких слов с моей стороны, он рассказал мне одну страничку из жизни Русского народа, которую я и передаю Здесь целиком, как слышал.

— Давно это было — начал старик, — давно; но я как теперь помню: мы ждали Царя. Общим судом присудили везти Его мне. А кони у меня были!... Только и достояния моего было, что кони. Лучше красной девки я любил их. Бывало, как возьму с посиделок наших баб, да посажу в сани, да свисну.... Молод я был тогда, ваше благородие. Словно думу какую крепкую посадили мне на плечи, как пришел раз смотритель, да приказал исподоволь готовиться. Вот я и начал готовиться. Бывало ночь не сплю, день не ем, а все на лошадок поглядываю, все около них похаживаю, все себе думаю, как бы лучше Царю угодить, да может-быть, милостивое слово заслужить. «Он скоро ездит. У Него время дорого, — слышу мне говорят; а я молчу. — «Выдержат ли, вывезут ли твои кони? Станция большая, за тридцать хватит; не подставить ли подставу?» Я все молчу, все свое думаю. Приехал Он. Запрягли мы: сел я. Словно гордость меня взяла какая, словно я богатырь сказочный стал, как взял возжи и шевельнул кнутом. Понеслись мои кони, да так понеслись, что верст пяток отъехавши, слышу, Трогает меня за кушак кто-то. Я обернулся, а Он говорит мне: «тише!» Ох, как больно мне стало в ту пору. Значит он на меня не надеется, значит Он мыслит, что кони мои не довезут Его; да я-то знаю, что довезут, я-то знаю, что супротив меня поискать надо ямщика. Горе меня взяло, как заслышал я: тише. Словно темная ночь бросилась мне в глаза, и я, не подумавши, не размысливши, так вот, как тебе, так тогда я Ему сказал: — Держись Царь — Государь! Лошадей загоню, себя задушу, а уж распотешу Твое Царское сердце, развеселю Твою Царскую душу; Прокачу так, как никто не возил.... Хорош [] и картинен был казак, увлеченный своим рассказом, но дослушать его до конца я не мог.

— Едет, идет! — раздалось по Ардону; и стихло все.

Вот звенит колокольчик, ближе и ближе раздается он, веселой и радостной песнью гремит он.... Молчат Русские, умолкла и задорная Азия.

Богатырями неслись впереди казаки Владикавказского полка, составляя почетный конвой при Государе Наследнике. Красивой и легкой змеей вился между ними начальник отряда, хорунжий Устимович. А вот и Он.... Встрепенулось все, что-то заговорило душе, что-то затрогало сердце... И приехал Он. В передовой коляске с Ним сидел наш Князь Наместник: один — в полном расцвете дет, с сознанием мужественных сил, развившихся для великого и богатого будущего, которое предстоит Ему среди Своего народа; другой — украшенный летами и опытностью, которая приобретена им в долговременной Царской службе — испытанный вождь и правитель, невольно останавливал на себе почтение всякого. С глубоким чувством толпились около них Русские и Азиаты, и с умилением смотрели и прислушивались к каждому их слову. Я никогда не забуду, как, тотчас, после отъезда Наследника, один из казаков, провожая Его глазами, высказал все, что есть доброго и хорошего в Русской душе, этими немногими словами: — Эх, кабы джигитнуть теперь, да на врага броситься. Право, я не знаю, чтобы я сделал тогда!

Принявши, по Русскому обычаю, хлеб-соль из рук самых старых и почтенных казаков Владикавказского полка. Наследник Цесаревич несколько минут милостиво разговаривал с ними, справлялся о их нуждах, и, заверенный в их благосостоянии, снова сел в коляску, подаривши лишь несколько минут из своей жизни Ардону. На обратном пути, Он оставался в нем слишком час, но тогда, в первый приезд свой, крупной рысью уносили Его от нас кони; с грустью смотрели мы вслед за Ним, и с чувством невольного страха помышляли о том, что Он будет в горах среди враждебных племян. Но пусть идет Он, куда зовет Его долг; пусть знакомится и радует Свой народ во всех отдаленных углах Своего будущего царства; нас не страшит Его будущее, потому что около Него вьются наши мысли, за Ним летят наши надежды, и за Него возносятся наши молитвы....

Текст воспроизведен по изданию: Статья Г. Банникова об Алагитском заводе // Москвитянин, № 3. 1851