Русские в Азиятской Турции в 1854 и 1855 годах

Из записок о военных действиях Эриванского отряда генерал-маиора М. Лихутина. С.-Петербург. 1863.

Записки очевидцев военных событий обыкновенно служат лучшими материалами для военных историков, так как в них чаще всего заключается наибольшее число разнообразных, часто совершенно мелочных, но тем не менее чрезвычайно характеристичных подробностей происходивших действий; притом же записки очевидцев нередко служат для историков и лучшими материалами для проверки разных оффицияльных сведений, бюллетеней и проч., которые иногда с умыслом искажаются. Весьма естественно, что чем выше было общественное положение автора подобных записок, чем пространнее круг его деятельности, тем больший интерес и поучительность приобретают сообщаемые им о разных событиях сведения, мысли и заметки. Поучительность эта еще более может усилиться, если подобные записки издаются по возможности ближе к той эпохе, к которой они относятся, когда можно надеяться, что они будут прочтены и теми лицами, которые сами непосредственно принимали более или менее значительное участие в этих событиях. Последнее обстоятельство служит наиболее верным ручательством, что на описываемые события выработается взгляд верный, очищенный от всякой односторонности.

По всем только что изложенным соображениям труд г. Лихутина: «Русские в Азиятской Турции», обращает на себя полное внимание. Автор принимал самое близкое участие в военных действиях, происходивших в Азиятской Турции в 1854 и 1855 годах, находясь с 1 мая 1854 года при Эриванском отряде и состоя весьма долгое время заведывающим штабом этого отряда. Появление же записок г. Лихутина в настоящее время, столь мало еще удаленное от описываемой им эпохи, заставляет надеяться, что они обратят на себя внимание других очевидцев описываемых событий, которые не замедлят своими собственными замечаниями дополнить или даже исправить, если в том может встретиться надобность, показания г. Лихутина. Таким-то образом и может [504] выясниться верный взгляд на действия русских войск в 1854 и 1855 годах в Азиятской Турции. Мы же с своей стороны, в настоящем кратком библиографическом очерке, постараемся только ознакомить читателей «Военного Сборника» с содержанием и наиболее замечательными достоинствами труда г. М. Лихутина.

Прежде всего считаем нелишним заметить, что самое озаглавление сочинения г. М. Лихутина, слишком громко и далеко, даже можно сказать, вовсе не соответствует содержанию этого сочинения. Встречая на заглавном листе книги: «Русские в Азиятской Турции в 1854 и 1855 годах», можно надеяться найдти в ней подробное описание как действий генерал-лейтенанта князя Бебутова в 1854 году, так и действий генерал-адъютанта Муравьева в 1855 году, можно искать в ней описаний кюрюк-даринского сражения, обложения и штурма Карса. Но всего этого нет в книге г. Лихутина: в ней излагается исключительно только о действиях небольшой части русских, бывших в Азиятской Турции, именно о действиях одного Эриванского отряда, называвшегося потом также и баязетским. О действиях же собственно александрапольского корпуса если и говорится местами, то лишь вскользь, для общей связи. Конечно, за это нельзя быть еще в претензии на автора, тем более, что он сам говорит, что имел в виду только сообщение точного и правдивого описания происходившего на отдельном театре действий эриванского отряда. Чтобы определить точнее, чего именно желал достигнуть г. Лихутин, издавая свой труд, взглянем, как на него смотрит сам автор. Сказав о прибытии своем, около 1 мая 1854 года, в штаб эриванского отряда, г. Лихутин говорит:

«С этих пор я делался очевидцем и отчасти действующим лицом в военных происшествиях за Араксом. В описаниях моих будут иногда встречаться подробности, относившиеся только до меня и не имевшие влияния на ход военных действий; но я считаю полезным не исключать их, потому что они могут объяснять театр войны, жителей, с которыми мы должны иметь сношение, и, наконец, дух войск наших и турецких. Иногда мелкие происшествия могут разъяснить истинное положение вещей лучше, чем официяльные описания. Я не буду упускать даже местных мнений и [505] частных предположений: они могут служить материялом для общего и более точного определения какого либо события смотрящим на него с другого, более удобного положения. Точное и правдивое описание очевидцами событий самого мелкого театра войны может быть полезно так же, как описание больших действий. На войне, как и везде, не все бывает так, как описывается в донесениях и даже как понимается первоначально самими руководителями и участниками происшествий».

И действительно, г. Лихутин в своем сочинении вдается очень часто во многие подробности о своих личных впечатлениях и замечания о предметах, имеющих самое лишь косвенное отношение к военному делу и особенно к действиям Эриванского отряда; тем не менее замечания эти чрезвычайно интересны и значительно пополняют сведения наши о ближайших к русской границе, но весьма мало известных пространствах: так например г. Лихутин сообщает весьма много данных о баязетском санджаке, о долине верхнего Евфрата, о составе и взаимных отношениях тамошнего населения, как христианского, так и магометанского. Но особенно интересны сведения, сообщаемые г. Лихутиным о курдах, хищническом, полуразбойничьем племени, живущем на землях трех соприкасающихся между собою государств: России, Турции и Персии. Такое положение этого племени очевидно делает его весьма важным в случае войны на закавказской границе России; а, между тем, о курдах до сих пор весьма мало было известно, и если не ошибаемся, то у г. Лихутина впервые встречается на русском языке подробное и обстоятельное описание состава, разделения, образа жизни этого племени, особенно же той части его, которая занимает так называемый Малый Курдистан, т. е. южные части Эриванской губернии, северозападные провинции Персии и северовосточные Азиятской Турции. Всего, по сведениям, приводимым г. Лихутиным и собранным от некоторых куртинских старшин, знакомых со своим народом, в Малом Курдистане можно считать, конечно приблизительно, до 7 640 семейств, из которых в России было до 300, в Персии до 2 000, а в Турции до 5 340 семейств, считая в этом последнем числе и около 1 120 семейств вполне оседлых курдов. Кроме того, по мнению курдов баязетского [506] пашалыка, в Большом Курдистане находится не менее 500 000 семейств, из которых каждое может выставить по меньшей мере одного всадника. При такой многочисленности и при любви к независимости и своеволию, курды постоянно враждуют против турецких властей и часто разбивают даже турецкие регулярные войска. Только поддерживая постоянные раздоры между начальниками многочисленных родов или обществ, на которые подразделяются курды, турецкому правительству удается сохранять хотя некоторую власть над ними; вообще же говоря, курды, хотя и исповедуют одну религию с турками, но, будучи разделены от них языком, происхождением и интересами, не только вовсе не преданы турецкому правительству, но даже положительно враждебны ему. Курдов берут на службу в регулярные турецкие войска, куда они идут неохотно и откуда постоянно стараются бежать; но более собирают их во время самой войны в конные ополчения, в роде баши-бузуков, куда они привлекаются надеждою грабежа, и добычи.

В этих ополчениях, по свидетельству г. Лихутина, они также ненадежны и при бездействии или неудаче расходятся по домам. Между прочим, в кампанию 1854-1855 годов, и у нас была составлена небольшая конная милиция из курдов, преимущественно Эриванской губернии, но на деле она постоянно оказывалась крайне плохою. Вообще опыт сформирования в Эриванской губернии милиции из тамошних жителей, по свидетельству г. Лихутина, был неудачен. Так в кампанию 1854 года, были сформированы в Эривани конно-мусульманский (№ 4) полк, состоявший из трех сотен мусульман и двух сотен армян, и две сотни так называемой бекской дружины, сформированной из беков, т. е. дворян Эриванской губернии. Вот что говорит г. Лихутин об этих милициях:

«В конно-мусульманский № 4 полк всадники были наняты на шесть месяцев на счет жителей Эриванской губернии; наемную плату выдали им вперед, собственно для заведения коня и оружия. В бекскую дружину беки поступали по охоте или по наряду, без платы на заведение коня и оружия; и те и другие в продолжение своей службы получали от казны жалованье и деньги на говядину, муку и фураж. Содержание их обходилось дорого; но могу сказать вперед, на основании [507] последующих опытов, что польза от них невелика. Здешние жители, мусульмане и армяне, не отличаются воинственностию, и кроме того трудно было водворить порядок и дисциплину между людьми, собранными прямо на войну от сохи, без предварительного обучения, и нанятыми только на шесть месяцев. Большая часть всадников конно-мусульманского полка, в продолжение шестимесячной службы своей в отряде, поодиночке оставляли ряды и уезжали домой, проживая там сколько им казалось надобным, иногда возвращались к полку добровольно, а чаще высылались как бежавшие, по сношению военного начальства с местным начальством Эриванской губернии. Если бы с милиционерами поступить по всей строгости наших законов, то пришлось бы расстрелять поодиночке целый полк, и после первого примера, без сомнения, не нашлось бы ни одного охотника поступить опять на службу: русское начальство по необходимости смотрело на отлучки их снисходительно и ограничивалось только арестом виновных. В содержании аванпостов эти милиционеры ненадежны; отряд не может довериться им и спать спокойно: если их поставить на посту одних, то можно быть уверену, что они уедут ночью спать куда нибудь в безопасное место. Для атаки они совершенно негодны: при малейшей неудаче они разсеются и разойдутся по домам; при разбитии неприятеля они займутся грабежем и обиранием убитых и раненых, своих и чужих. Говорили, что польза милиции, временная и случайная, заключается в том, что, при сомнительных обстоятельствах, в нее отвлекают из народонаселения беспокойных людей, приучают жителей к русской службе и делают их воинственнее. Первая причина едва ли действительна, по крайней мере в Эриванской губернии, потому что 700 человек, взятых из всего народонаселения губернии, ослабляют очень мало число беспокойных и опасных людей, тем более, что на службу высылают самых бедных, смирных и не имеющих в крае никакого влияния, а вторая, может быть, более ошибка, чем польза. Единственная польза милиции в азиятской войне может состоять в том, что она увеличивает видимую числительность войска — выгода двусмысленная, полезная только при нерешительных действиях с обеих сторон, потому что для неприятеля воинственного и счастливого она умножит славу победы над многочисленною толпою, точно [508] так же, как одним своим бесполезным присутствием она отнимет у небольшого числа наших баталионов славу поражения неприятеля в десять раз сильнейшего. Впрочем, продолжительные действия с русскими войсками, частые встречи с неприятелем, успехи и надежды добычи могут сделать милиционеров мало по малу более воинственными. Нет сомнения, что дисциплина и регулярное устройство были бы полезны и для них, как для всех и везде, и что сформированные из них баталионы были бы не хуже баталионов сипаев».

Возвращаясь к курдам, нельзя не обратить внимания на то, что г. Лихутин совершенно отвергает издавна приобретенную курдами репутацию самого воинственного племени центральной Азии. По крайней мере, он говорит, что «русские, часто сталкивавшиеся с ними, имели о них понятие как о трусах. Они никогда не сходились с нашими в рукопашный бой, несмотря на то, что оружие их годно только для этого; вообще действуют в рассыпную и нападают только на жителей, на отдельные небольшие команды, на одиночных людей и преимущественно на обозы, где не представляется большой опасности, а предвидится более добычи. Малейшее движение вперед одной сотни казаков, показывавшее намерение драться, обращало в бегство целую тысячу; один картечный выстрел рассеевал толпы их. Я полагаю — прибавляет г. Лихутин — в настоящем состоянии русские регулярные войска в минуту боя не должны считать числа их, а действовать».

В этом же роде находится весьма много чрезвычайно интересных подробностей о разных предметах в сочинении г. Лихутина, и между ними разбросано множество очень верных и практических замечаний. Так весьма хороши заметки, сообщаемые о караванной торговле между Трапезонтом и Персиею, о турецкой системе сбора податей, об остатках Армянского царства, о характере армян и персиян и тому подобных предметах.

Но эти заметки составляют как бы второстепенный предмет в сочинении г. Лихутина, которое следует рассматривать собственно как материал для военной истории. В этом отношении оно также имеет немало достоинств. Все действия Эриванского отряда, сперва под начальством [509] генерала Врангеля, потом под командою полковника Цумпфорта и наконец генерала Суслова, изложены весьма обстоятельно, с надлежащею подробностию и полнотою. Наступление против Селима-Паши, разбитие его на чингильских высотах, занятие Баязета, затем вынужденная нерешительность действий Эриванского отряда в конце 1854 и почти в течение всей кампании 1855 года., наступление его в долину Аракса против Вели-Паши, действия у Керпи-Кёва, — все это изображено г. Лихутиным рельефно, живо и картинно. Конечно, можно было бы ожидать от автора несколько большей подробности и обстоятельности в указании состава и особенно числительности отряда, в разные периоды кампании, а также и более подробного изложения хозяйственной части войск; все это вероятно было близко известно автору, вследствие того положения, которое он занимал в отряде, а, между тем, в самом сочинении изложено чрезвычайно отрывочно и поверхностно. Само собою разумеется, что этого упрека нельзя было бы сделать г. Лихутину, если бы он просто издал свои записки о войне в Азиятской Турции или о действиях эриванского отряда; но коль скоро он задался более обширною мыслию, то уже и выполнение ее должно быть более полно. Вообще, рассматривая собственно военную часть сочинения г. Лихутина, нельзя не заметить, что, при всем искусстве, с каким изложены автором различные военные действия, в изложении этом проглядывает некоторая односторонность взгляда, обнаруживающаяся в желании выставить выше всего заслуги одного лишь Эриванского отряда, к которому принадлежал сам автор. Постоянно, излагая какие нибудь предположения или же самые действия, г. Лихутин старается более всего указывать на правильность всех соображений, возникавших в самом отряде, и на то, что если эти соображения не выполнялись или не удавались, то причиною тому главнейше были предписания, получаемые из главной квартиры главнокомандующих, сперва князя Бебутова, потом генерал-адъютанта Муравьева. Конечно, во многих случаях действительно многое было делаемо не так, как следовало бы, по причине стеснений главным штабом; например, нельзя не указать на продолжительную переписку, которую вел генерал Суслов с главною квартирою, пока Вели-Паша стоял у Сурб-Оганеса. Г. Лихутин особенно [510] распространился об этой переписке, с тою целию, чтобы, как он говорит, «вспомнить старую истину, как трудно управлять каждым шагом войск, отстоящих на 200 верст, как опасно стеснять начальника отдельного отряда точными выражениями и как неизбежно предоставлять ему действовать самостоятельно для достижения одной точно определенной цели, которая не может быть другою, как нанесение неприятелю наибольшого вреда». Замечание это как нельзя более справедливо, и из книги г. Лихутина ясно можно видеть, что, при описываемых им действиях в Азиятской Турции, результаты этих действий могли бы быть несравненно большие против достигнутых, еслиб Эриванский отряд имел более самостоятельности. Это-то и заставляет г. Лихутина вполне основательно восставать против разных инструкций и предписаний, присылавшихся из главной квартиры и постоянно указывавших действовать с надлежащею осторожностию, не вдаваясь в серьезные дела, чтобы не подвергнуться поражению. Возможности поражения Эриванского отряда турками, особенно после чингильского сражения, г. Лихутин никак не допускает; да и действительно, в этом можно с ним согласиться, так как русский отряд состоял из отборных, опытных кавказских войск, а противоставляемые им турецкие отряды были слабы и числом, и особенно нравственным духом. При таком превосходстве Эриванского отряда, он мог бы не ограничиваться одними лишь угрозами, а и вступать в действительный бой с турками. «Я убежден, — говорит г. Лихутин, — что четыре русских баталиона, атаковав неприятеля значительно сильнейшего и убедившись, что они не могут разбить его, отступили бы в порядке, на поле сражения не только перед турками, но и перед европейскими войсками. Отступление всегда может производиться с боем, отстаивая каждый шаг на поле сражения. Русские войска производили отступление с боем и прежде, и в настоящую кавказскую войну, сохраняя порядок и не разбегаясь, выдерживая самые отчаянные натиски неприятеля более грозного, чем турки. При отступлении с боем более всего выказываются блистательные качества нашего солдата, его стойкость и холодная, воздержанная храбрость. Отступление перед Вели-Пашею могло быть игрушкой, а не серьезным делом; в его отряд мы могли вцепиться неотвязчиво: нападать, когда он отступает, [511] отступать, когда он наступает, если предполагать, что мы не могли разбить его. Нельзя не пожалеть, что Эриванский отряд не был усилен хотя двумя или тремя баталионами, для придания его действиям характера, настоящей войны, т. е. боя, и для настоящего наступления на Арзерум».

Вообще автор рассматриваемого нами сочинения, сколько нам известно, является первым, по крайней мере в печати, порицателем сосредоточенной деятельности наших войск в прошлую кампанию, исключительно под стенами Карса. По мнению генерала Лихутина, разделяемому весьма многими военными людьми, войска, наши в последнюю кампанию должны были не ограничиваться одною блокадою Карса, а стараться о занятии возможно большого пространства Азиятской Турции, изгнания турецких властей, чтоб этим лишить турецкое правительство доходов, рекрутов и вообще всех средств для ведения войны в этой части края. Турецкая армия, запершаяся в крепости и тем самым отказавшаяся от своей самостоятельности, не могла, и не должна была быть целью войны. Для занятия же возможно большого пространства края вокруг Карса, необходимо было овладеть Арзерумом, который служил средоточием управления всею Анатолиею и главным складом военных запасов, откуда направлялись и исходили все распоряжения и пособия турецкой армии.

«С этой точки зрения, — говорит г. Лихутин, — защита Карса длилась именно оттого, что под ним оставалась вся наша армия. Она утомлялась только службою строгого содержания цепей, а кругом ее существовали все турецкие власти, формировавшие партии с транспортами провианта и тайно направлявшие их в Карс. При сознании и знании всего ничтожества и малочисленности турецких войск, бродивших робко в отдалении от Карса и успевавших, может быть, иногда провезти в Карс тайно, как контрабандисты, несколько вьюков провианта, блокада Карса всею русскою армиею могла казаться потерею времени и сил и отречением от своего превосходства».

Далее г. Лихутин предполагает, что «было бы полезно пройти по краю на далекое пространство кругом Карса, чтобы разрушить и разогнать все существовавшие турецкие управления и власти. Это не могло бы встретить затруднения, потому что турецкие войска вне Карса были совершенно [512] ничтожны. Занятие Арзерума было необходимо для овладения скорее Карсом. Карс блокировался бы именно в Арзеруме, потому что в нем мы овладевали главными запасами турецкой армии и уничтожали главную центральную власть. С занятием нами Арзерума все отдельные отряды турецких войск, рассеянные кругом Карса, и состоявшие из иррегулярных войск, баши-бузуков, набиравшихся на скорую руку по распоряжению арзерумского начальства, должны были бы удалиться к морю; но они вернее рассеялись бы по домам. Их нужно было преследовать и разгонять; с уничтожением властей, которые формировали их, они не возникали бы более. Состояние Азиятской Турции таково, что, с уничтожением кругом Карса турецких властей, Карс остался бы один, почти в чужой земле; гарнизон его потерял бы всякую надежду на помощь и на подвоз провианта, и, действительно, его не откуда, было бы ожидать. Это имело бы на него непременно нравственное влияние и содействовало бы, вероятнее, не к продолжению обороны, а к скорейшей сдаче. Жители говорили, что, несмотря на строгую блокаду, в Карс провозился понемногу и потихоньку провиант. Пружина всех этих действий находилась в Арзеруме».

Все эти доводы о необходимости овладения Арзерумом кажутся весьма убедительными, но не менее убедительны также доказательства и тех, которые считали, что овладение Арзерумом было действие слишком рискованное и почти излишнее. Мнения эти неоднократно высказывались и в печати, между прочим в статье «Блокада Карса в 1855 году», г. Черкесова и других. Весьма жаль, что г. Лихутин, выставляя в своем сочинении одно мнение, не обратил внимания на мнение противоположное и не попытался опровергнуть доводы тех, которые считали излишним занимать Арзерум прежде Карса. Нам кажется, что подобное, незначительное дополнение к труду г. Лихутина придало бы ему еще более интереса, а главное могло бы значительно содействовать разяснению истины.

Выставляя необходимость более энергических военных действий против турок, г. Лихутин свои выводы основывает преимущественно на полном перевесе нравственного духа наших войск над турецкими. Ничтожество турецкой армии он приписывает не столько недостатку дисциплины, дурной [513] организации, обучению и проч., сколько исключительно более важным причинам, объясняемым самым состоянием Турецкой империи.

«Дело в том, — говорит г. Лихутин, — что турецкое войско не хочет драться, потому что почти все оно составлено не из турок, а из народов, покоренных когда-то османами и до сих пор тяготящихся их властию. Основателей Турецкой империи, османов, в Турции очень мало, сравнительно с массою народонаселения, состоящего из других племен; к тому же османы занимают преимущественно какие либо должности или места по управлению государством, начиная с самых высших до самых низших степеней правительственной иерархии. В русской армии, собственно между нижними чинами, виден, бросается в глаза великороссийский элемент: немцев, поляков, грузин и армян у нас пропорционально гораздо более в высшем классе, в офицерских званиях. Поэтому-то русская армия составляет однородное, плотно-слитое тело, одушевленное одним духом, одною идеею отечества, долга, и преданности к нему. В турецкой армии огромное большинство, почти вся масса нижних чинов, состоит не из османов, а из аравийцев, курдов, татар, египтян, греков, армян и многих племен, составляющих Турецкую империю. В турецких войсках, бывших в Азиятской Турции, мы встречали уже в 1854 и 1855 годах много армян; вероятно, были и другие христиане. Турецкая армия есть выражение всей Турецкой империи. Как бы ни было выучено турецкое войско и как бы ни были преданы некоторые личности правительству, масса войска видит, что самый край, даже самые семейства не поддерживают его, и это подрывает в нем доверенность к себе и к своему делу. У турецкого войска нет духа самолюбия и отечества; оно совершенно упало нравственно».

Заметки эти чрезвычайно верны и справедливы. К ним г. Лихутин прибавляет еще и то весьма верное замечание, что если прежде разноплеменные армии Турции, и дрались хорошо, то потому, что прежние войны были наступательные, при которых вполне удовлетворялись хищнические наклонности многих полудиких племен Турции. Но теперь, когда Турции приходится вести войны в своих [514] собственных пределах, война не представляет уже прежних выгод и соблазна.

Обстоятельства эти действительно служат главными причинами ничтожества турецкой армии, и ни европейская дисциплина, ни хорошее вооружение и обучение не в состоянии залечить этой нравственной язвы, которая губит турецкую армию.

«Напрасно писали в реляциях последней войны, — говорит г. Лихутин, — что турки дрались храбро: это неточно и только пугает новичков. С помощию европейской дисциплины, турецкие солдаты стоят во фронте, пока нет предлога разбежаться, стреляют и двигаются по команде; но они не выдержат решительного удара и рукопашного боя, не выдержат даже хорошего огня, и если есть предлог разбежаться, то непременно разбегутся. Каждое хорошее поражение турок должно кончиться рассеянием их, если сумеют воспользоваться им. В особенности те, которые могут дойдти до дому сухим путем, непременно воспользуются каждым очевидным поражением, чтобы бежать домой. В последнюю войну турки большею частию встречали нас за укреплениями, и оттого мы не везде могли воспользоваться своим превосходством. За укреплениями они дерутся хорошо по необходимости, т. е. стреляют, прикрытые валом и защищенные от доступа неприятеля глубоким рвом. Я не говорю уже о действиях баязетского, или ванского, или арзерумского корпусов — они описаны здесь: наши успехи достались нам легко, без особенных усилий. Карский мушир, отбив штурм наших войск, не решился вывести свои войска, чтобы попробовать преследовать нас за укреплениями, и сделал хорошо, потому что еслиб наши отбитые колонны поворотили опять на турок, то, вероятно, турецкие солдаты воспользовались бы этим и побежали бы, но не в крепость, а в поле, чтобы добраться до дому. Омеру-Паше были поручены наступательные действия с лучшими войсками, и он начал наступление на Тифлис едва ли не потому только, что надеялся встретить на этой дороге немного наших войск; это были маневры. Нельзя объяснять действий турецких военачальников одним недостатком предприимчивости и храбрости; они знают свои войска, лучше нас и предпринимают с ними только то, что могут сделать. Может быть, в начале войны действия на [515] Дунае ввели в заблуждение и их, и Европу. Наши войска растянулись на Дунае так, что турки, переправясь в числе нескольких тысяч там, где находили выгоднее, встречали иногда одну цепь наших застрельщиков и имели наружный успех. Но эти успехи не могли воскресить павший навеки дух и оживить сгнившее тело; обман разъяснился скоро».

Надеемся, что читатели извинят нам эти длинные выписки из сочинения г. Лихутина: в нем так много действительно интересного и не лишенного некоторой поучительности, что легко можно увлечься цитированием отрывков и разных заметок. Притом же, оригинальные сочинения русских военных писателей так редки, что когда наконец явится в свет подобная редкость, то очень не удивительно и увлечься ею. Особенно велик в нашей литературе недостаток записок, воспоминаний, мемуаров очевидцев о разных военных действиях, то есть именно того отдела военной литературы, который наиболее может быть полезен для военноисторических исследований. В этом отношении сочинение г. Лихутина представляет отрадное и утешительное явление в нашей литературе: в нем излагаются события, в которых сам автор принимал близкое участие, и, притом, излагаются отчетливо, добросовестно и возможно беспристрастно.

Издание книги: «Русские в Азиятской Турции», более чем изящно: большой том в 446 страниц, на прекрасной бумаге, с отчетливым и красивым шрифтом. К сочинению приложена карта пограничного пространства между Закавказским краем, Азиятскою Турциею и Персиею, в масштабе 10 верст в дюйме. Справедливость требует сказать, что карта эта далеко не соответствует самой книге: на ней не означено весьма и весьма многих пунктов, притом весьма важных, которые упоминаются в тексте. Такой недостаток в книге военно-исторического содержания чрезвычайно важен. Весьма жаль также, что г. Лихутин не приложил к своему сочинению плана, местности, на которой происходило чингильское сражение: подобный план послужил бы к более точному уразумению сражения, которое, по всей справедливости, составляло наиболее важное и наиболее богатое результатами событие в действиях Эриванского отряда.

Текст воспроизведен по изданию: Русские в азиятской Турции в 1854 и 1855 годах Из записок о военных действиях Эриванского отряда генерал-маиора М. Лихутина // Военный сборник, № 4. 1863