ОХОТА ЗА ЗУБРЯМИ НА КАВКАЗЕ.

«Довольно много писали о зубре, едва ли не замечательнейшем животном на Руси. Но до ныне не разъяснили с строгою точностью трех важных сторон в его истории: не указали всей важности его в науке, не определили точно его местообитания и наконец, что важнее всего, не указали главной черты в образе жизни зубря.

В истории зубря весьма часто были упоминаемы, и справедливо, его изящная красота и его вымирание или исчезание в историческое время.

В самом деле, зубрь не только красивее всех животных обитающих ныне в Европе, но не уступает даже в этом отношении жирафу, великорослому оленю и великорослой лоси, жившим в Европе в до-историческую эпоху. [5] Изящные формы вола, курчавая голова и грива, кофейный цвет, при значительном росте, живых огненных глазах и чрезвычайной силе и быстроте движений, дают зубрю почти баснословную красоту.

Справедливо и то, что зубр вырождается на памяти человека и в этом отношении заслуживает особенного изучения. Еще в историческое время он больше водился в Германии, Польше и северной Греции; еще до Французской кампании считали в Беловежской пуще за тысячу голов зубрей, а ныне не досчитывают и до двух третей того числа. И нет сомнения, что зубрь исчезнет совершенно, и что о нем, еслиб не упоминали современные летописи, потомки наши стали бы говорить в том же самом смысле, в каком мы говорим о первозданных (допотопных) животных.

В 1835 году, в исходе Июня месяца, я спустился с высот снегового хребта Кавказского в ущелье Большого Зеленчуга, называемого горцами Энджик-су. Со мною было шесть человек Абхазцев; Микан Соломон, Измаил, Хатхуа, Шакрил Муты, и Кобзечь, да Медовеевец из селения Псоу или Псхо, по имени Омар. Каждый из них имел свое особенное назначение в составе нашего путевого общества и отличался каким-либо достоинством, малозначащим в глазах Европейского человека, но стоящим всякого [6] уважения в горах и дающим право на известность между Черкесами.

Микан Соломон, Абхазский дворянин и хаджи, был моим главным проводником, т. е. заведывал всем поездом и отвечал за мою безопасность; лета, уважение оказываемое ему как Хаджио, опытность, приобретенная в частые поездки из Абхазии на северную сторону гор, родство и связи с некоторыми значительными лицами Абазинских обществ, населяющих внутренность западной части Кавказа, доставляли ему возможность исполнять надлежащим образом возложенную на него обязанность.

Шакрил Муты, Абхазский ашнахмуа (название, принадлежащее владетельским телохранителям и поставляемое несколько ниже дворянского), служил мне оруженосцем и заботился о моей лошади. Кобзечь, говоривший по Русски, хотя и весьма дурно, исправлял должность переводчика. Измаил, слуга Микан Соломона, заведывал съестными припасами и готовил кушанье; это ему не стоило больших трудов, потому-что наши запасы состояли только из проса, кислого молока и мяса одного барана, убитого при отправлении в дорогу. Два раза в день поутру и вечером, ему доставалось изжарить кусок баранины и сварить крутую кашу из проса, заменяющую хлеб у Кавказских Горцев.

Остается сказать несколько слов о Хатхуа и [7] о Медовеевце Омаре: эти два человека, хотя и не высокого звания, но по знанию местности в горах и по личным качествам, составляли главную основу нашего общества и во всех поселяли уверенность в удачное совершение путешествия. Хатхуа, семидесятилетний старик, высокий, худощавый, бодрый и сильный, не смотря на преклонные лета, считался одним из лучших ходаков Абхазии, где есть известные пешеходы, не уступающие, ни в скорости, ни в выдержке, хорошей шагистой лошади. Он поседел в охоте на диких зверей, по скалам и по снегам Кавказских гор, близ источников Кодора, Бзыба, Зеленчугов, Урупа и Лабы, и в воровстве у горцев, живущих сменено с Абхазиею. Его появление на северной покатости гор, в Башилбае, Таме, Кызылбеке или другом каком-либо Абазинском селении, в котором он пользовался гостеприимством, всегда предшествовало значительной пропаже в соседственных аулах.

Слух о его прибытии заставлял хозяев крепче запирать на ночь скот и лошадей и не пускать ни детей, ни девушек в лес или к ручью без вооруженных мужчин. Хатхуа, знавший как свои пять пальцев, все тропинки по горам, все переходы через вечные снега и ледянистые скалы, все скрытные места по лесам, на пространстве, служившем ему поприщем для опасной горной охоты, обыкновенно направлял [8] Абхазских хищников, спускавшихся с гор для воровства у враждебных им Черкесов. Не раз Хатхуа находился в весьма затруднительных обстоятельствах и жизнь его висела на волоске, потому-что горец попавшийся врагу, не ведает пощады; но каждый раз или сила и ловкость, или меткое ружье, или только ему ведомая тропинка, выручали его из беды, и он возвращался в Абхазию, без добычи, общипанный, голодный, в крови и в ранах, счастливый уже тем, что вынес жизнь. Вот причины, по которым я не жалел ни просьб, ни денег, чтобы склонить Хатхуа к участию в путешествии моем из Абхазии на Кубань.

Как, скажут некоторые, можно было доверить себя подобному человеку? идти Русскому с горцем, обкрадывающим и убивающим своих из алчности к добыче? Не значило ли это подвергнуть себя явной опасности и всегдашнему страху измены? Нисколько. На счет Хатхуа я был столько же спокоен, сколько на счет других моих товарищей. Опыт оправдал мои предположения, потому-что я в этом деле не действовал на авось, а расчитывал основываясь на знании страстей и слабости тех, с которыми имел дело. Во первых, Хатхуа никогда своих одноплеменных, кровных и родных не обкрадывал, а стоял за них стеною и всегда был готов положить голову при защите их [9] собственности; Кабардинец же, Абазех и все, что зовут Черкесом, для Абхазца и каждого Абазина есть не свои, а чужой, столько же чужой, как бритый Европеец, явившийся перед ними в черном фраке и с круглою шляпою на голове. Во вторых, Хатхуа был душою привязан к двум предметам, которые любил более своей жизни: золото и Микан Соломона, защитившего его от сильного врага и давшего ему и детям его приют на своей земле, в селении Акуаче, возвышавшемся на неприступной горе, близ развалин древнего Венецианского укрепления, известного у Абхазцев под названием Псырста. И так, Хатхуа признавал над собою две власти: Микан Соломона и золота. Микан Соломон шел с нами, и кроме того я обещал передать сумму денег, весьма значительную для бедного горца, во владение Хатхуа, по окончании путешествия. Вот две неразрывные нити, которыми привязывал я к себе это старое дитя, управлял им по своему произволу, — и Хатхуа, злой и нелюдимый с другими, был со мною заботлив, услужлив и верен мне до самоотвержения.

Медовеевец Омар, настоящий горный волк, алчный, хищный и нелюдимый, но ловкий, храбрый и хорошо знакомый с местностью около селения Псоу, близ которого пролегала избранная нами дорога, был равно полезен мне, как проводник и как защитник. Меткость его [10] выстрела была страшна и одинокому путнику и мохнатому обитателю лесов и скал; впоследствии я сам имел случай видеть опыт его ловкости, когда он, выждав, пока дикая коза, бежавшая с козленком, выровнялась на линии выстрела, одною пулею убил и мать и детеныша. Этот человек не понимал цены денег, в одежде он мало нуждался, потому-что грудь, плечи и ноги его были покрыты натуральною шубою из волос, густых и мохнатых как у зверя; но зато его маленькие черные глаза сверкали как два раскаленных угля при виде хорошего оружия или какой-нибудь блестящей вещи. Его задобрил я подарком кинжала с золотою насечкою, работы известного Тифлисского мастера Геурга, и обещанием лошади, — богатств которых он прежде и во сне не видывал.

Для того, чтобы обязать Омара еще сильнее, я сделался его аталыком и принял на себя обязанность разделять с ним кровомщение. Дети, отдаваемые по горскому обычаю для вскармливания и воспитания в чужие семейства, всегда должны разделять кровомщение с своими воспитателями и с их ближнею роднею. Из этого породился обычай вступать в подобного рода связь посредством действия, представляющего подобие вскармливания ребенка. Горец, желая принять взрослого и даже престарелого приятеля в свою семью на правах родственника, разделяет с ним [11] кровомщение и, чтоб привязать его к себе неразрывными узами, заставляет его коснуться губами до обнаженной груди своей жены, сестры или матери, а если их нет, то и до собственной, после чего он считается как бы его действительным аталыком. Этот акт обязателен как присяга и свято чтится в горах. Подобным образом я связал с собою Омара, дав ему коснуться моей груди, потому что не мог для этого представить женщины-родственницы.

С людьми, каковы были Хатхуя, Омар и остальные мои товарищи, мне нечего было бояться среди лесов и скал ни диких зверей, ни иных людей. Но опасность и измена могли постигнуть в жилых местах, и Микан Соломон, осторожный и подозрительный как все горцы, заметив свежие лошадиные следы по дороге из Абхазии к Псоу, куда мы сначала пошли, поворотил вправо и повел нас горами между этим селением и Цебельдою, к источникам Большого Зеленчуга, вытекающего из северной покатости гор, против источников Бзыба, текущего на юго-запад. Свежие лошадиные следы по дороге к Псоу озаботили Соломона потому, что накануне нашего отъезда из Абхазии у него находились два конных человека из означенного селения; они уверяли, что едут к берегу моря, а по всем признакам поспешили возвратиться домой. Соломон, не зная чему [12] приписать их обман, опасался, что они проведали про мое намерение идти через их селение и возвратились туда для того, чтобы известить об этом народ и на нас напасть.

Не стану рассказывать подробностей нашего путешествия, как мы в лесах теряли дорогу, как у нас лошади обрывались с крутизны, как мы в горах однажды остались без воды и как наконец добрели до перевала через хребет; скажу только несколько слов о переходах чрез главный снеговой хребет; это необходимо для пояснения обстоятельств, сопровождающих охоту за зубрами.

Два перехода мы уже сделали чрез хребты, покрытые вечным снегом, ночуя в сосновых лесах, ростущих по близ-лежащим ущельям. Наконец мы подошли к главному хребту, покрытому как белою пеленою глубоким рыхлым снегом. Не могу точно определить его высоты; но мне кажется, что она в этом месте не превышает одиннадцати тысяч футов над уровнем моря. И на этой высоте дождя уже никогда не бывает, гроза бушует ниже по ущельям и беспрестанно выпадающий снег оседает только от собственной тяжести или от теплоты солнечных лучей в самое жаркое летнее время. Поэтому верхняя оболочка этой снежной коры всегда рыхла и чрезвычайно опасна для путешественника, скрывая [13] от его взгляда глубокие расселины, угрожающие неизбежною погибелью, если он в них попадет.

Снег, выпавший накануне, отнял у нас надежду на перевод лошадей чрез хребет, а недостаток съестных припасов (всего у нас осталось баранья лопатка и несколько пригоршней проса), истощившихся от неожиданно дальнего пути, понуждал ускорить путешествие. Поэтому седла скрыли мы в лесу, лошадей бросили в ущельи на произвол судьбы, а сами начали пешие подниматься в гору. Омар шел впереди, испытывая снег длинным шестом, окованным железом; за ним тянулись все товарищи, ступая в его следы. По пояс погружались мы иногда в рыхлый снег и с большим трудом подвигались вперед. Для того, чтобы предохранить зрение от вредного влияния солнечных лучей, ярко отражавшихся от снегу ослепительной белизны, веки у нас были натерты разведенным порохом и махнатые бараньи шапки надвинуты на глаза. Сафьянная горская обувь, в виде башмака без подошвы, называемая линейными казаками чевяки, от Нагайского слова шарек (по Черкесски сым, по Абазински эмсы), у меня намокла и начала спадывать с ног; я ее снял по примеру моих товарищей и пошел босой. Таким образом мы подымались часов шесть и наконец достигли до долины, образующей перевал, шириною в полверсту. Здесь [14] представились мне ряды огромных плит, непокрытых снегом и сложенных как обыкновенно складывают камень в кубические сажени.

Эти массы плит тянулись отделенными рядами вдоль хребта, от одной высоты до другой, по всему пространству, которое можно было окинуть глазом. Почему снег не держится на этих плитах, легко объяснить: его сметает с их гладкой поверхности сильными ветрами; но почему и как они здесь появились в правильно сложенных массах, этого я не берусь решить. Если работала природа, то почему именно здесь, на самой высоте снегового хребта и нигде более в горах, где есть шифер, гранит и базальты, не находятся подобные, правильно положенные массы камня? Если работали люди, то с какою целию и какими средствами они могли это сделать? — Эти именно склады плит, находящиеся на главном снеговом хребте, послужили поводом к басне о каменной стене, построенной Инскендером (Александром великим) вдоль хребта Кавказских гор, от Дербента до Гагр, где хребет круто упирается в море и горою Сагден оканчиваются высоты, покрытые вечным снегом. От этой горы хребет, вдоль восточного берега Черного моря, постепенно склоняясь к Анапе, не представляет более ни одной высоты, покрытой вечным снегом.

На самом краю спуска на северную сторону [15] хребта чернелась гранитная скала четвероугольного вида, также непокрытые снегом. К этой гранитной скале подошли мои товарищи, Мусульмане и Христиане, и с видом глубочайшего смирения начали класть в небольшое углубление кто ножик, кто несколько пуль. И меня заставили принести подобную жертву духу гор, для того, чтобы он нас без обиды перепустил через хребет и послал нам какую-либо дичину. В углублении скалы находилось множество стрел, пуль, ножей, шашечных клинков и обоюдоострых мечей, ржавевших там с незапамятных времен. Но ни один горец не решится коснуться этой святыни, страшась разгневать духа гор.

От этой скалы мы стали спускаться к источнику Зеленчуга по неизмеримой снежной крутизне. Кто не бывал в горах покрытых снегом, тот не может себе представить, как труден подъем на гору и как легок спуск. Подымаешься несколько часов, а спускаешься с той же высоты в несколько минут; но как за то страшен кажется спуск для неопытного глаза и для непривычной ноги. Кажется, покатость так крута, что человек неминуемо должен упасть и, падая с уступа на уступ, раздробиться в глубине бездны. И действительно есть опасность, которую одна смелость может превозмочь. Должно с решительностию бежать [16] вниз, сохраняя равновесие и ударяя пяткою в снежную покатость; тогда бег делается столь быстрым, что комки снега, оторванные ногою человека, едва поспевают за ним катиться, и он в несколько минут сбегает с высоты, на которую взлезал несколько часов. За два дни до этого перехода, когда мне пришлось спускаться в первый раз с снежной высоты, я было остановился над кручею и требовал, чтобы меня повели другою дорогою; но Абхазцы меня выучили спускаться; двое из них схватили меня под руки и помчались со мною вниз, доказав на опыте, что дело не столь трудно и опасно, как кажется на первый взгляд. Теперь я был уже не новичек, и мы стремглав бежали вниз, опережая один другого; некоторые из нас падали, но всегда на спину, удерживаясь пятками в снегу, вставали и продолжали бег; товарищи их смеялись. Вдруг над нашими головами раздался глухой гул, потом шум, подобный грому, и нас обдало сребристою снежною пылью. Абхазцы бросились в сторону, вскрикнув: Аллах! Аллах! Через несколько мгновений воздух очистился, и мы под ногами у себя увидели глыбы вновь накиданного снега. То был обвал, скатившийся с высоты хребта за несколько десятков сажень в стороне от того места, по которому мы спускались. Муты и Кобзечь, оба Христиане, перекрестились; Хаджи [17] Соломон и Измаил, Магометане, поблагодарили Бога за минование опасности, возгласив несколько раз Алаху экбер, лай, лай ил Аллах, а Омар, неимевший никакой веры, покачал только головою, улыбнулся как умел и пошел своим путем. Хатхуа не был с нами; он отделился от толпы, когда мы только начали подниматься, для того, чтобы, обогнув скалы, если представится возможность, погнать на нас стадо туров. Положение наше было очень неприятно: на семь человек оставалось в запасе одна баранья лопатка и несколько пригоршней проса; лошадей мы бросили за горою, а до первого жилого места, в котором мы могли показаться, считалось не менее пяти пеших переходов. Вся наша надежда в столь затруднительном положении была, основана на Хатхуа, испытанном охотнике, который хорошо знал обычаи и привычки зверей, обитающих в горах и поэтому легче, чем каждый из нас, мог добыть продовольствие на остальное время пути. Но при всей своей ловкости и опытности он не успел убить тура или подогнать к нам этих животных, пасшихся по окрестным скалам.

Тура Абхазцы называют абслаху, или каменным бараном, также как и по-Немецки — Steinbock. Животное это водится по скалам, близ вечных снегов, покрывающих [19] главный хребет Кавказских гор. Его огромный рост, рога, цвет шерсти и вид достаточно известны; поэтому я скажу только несколько слов об охоте за турами, которые чрезвычайно осторожны и не подпускают к себе близко человека. От пасущегося стада выставляются во все стороны по высотам сторожевые туры, которые, едва завидев опасность, подают знак своим собратиям, и они опрометью мчатся в даль, пробегая по тропинкам, недоступным ни человеку, ни другому животному, перепрыгивая со скалы на скалу, бросаясь вниз с довольно значительных высот. Одно есть средство подкараулить и убить тура: надобно отыскать след, по которому стадо имеет привычку ходить к воде, ночью засесть за камнями и выждать его приближение, что обыкновенно бывает на рассвете. Тогда охотник должен верно метить, чтоб не потерять напрасно первого выстрела, иначе испуганное стадо умчится из виду его прежде, чем он успеет зарядить ружье во второй раз. Там, где есть туры, водится и горная курочка ¹,величиною с индейку, серая, [19] с грудью, поднятою вверх как у Американской утки, питающаяся, как говорят горцы, пометом туров. Птенцов она выводит в расселинах высоких скал и свистит на подобие человека, так что я несколько раз ошибался, принимая ее крик за свист человеческий.

Потеряв надежду увидеть на вертеле турий шашлык, мы были избавлены счастливою случайностью от неприятной необходимости пропитывать себя травами и кореньями: встретили каких то диких рогатых животных, обитающих в ущельи Зеленчуга, о которых Абхазцы мне часто рассказывали, называя их адомбей. Из рассказов моих товарищей я впрочем не мог попять, к какой породе принадлежат эти животные.

С высот, покрытых снегом, мы спустились в тесное ущелье, огражденное с одной стороны ледяными скалами, а с другой высоким каменистым хребтом, отделяющим верховья Зеленчуга от верховья Кяфира, впадающего в первую из этих рек верст пятдесят от своего источника. Дно ущелья было покрыто огромными камнями, между которыми росли небольшие кусты. Еще на горе нам был слышен шум водопада. Этот шум увеличивался по мере того, как мы спускались ниже, и когда я, достигнув глубины ущелья, обратился назад, [20] то увидел одно из самых величественных зрелищ, встречавшихся мне в горах. Снежная кора, толщиною в двадцать сажен и более, покрывавшая покатость горы, кончалась отвесным обрывом, и из под нее вырывался огромный ток воды, падавший с высоты пятидесяти сажень, дробился внизу о скалы, преграждавшие ему дорогу, разливался на множество отдельных токов, прыгал чрез камни, раскиданные по теснине, и потом уже сливался в одну быструю струю, изливавшуюся змеею по широкому ущелью. Это был источник Большого Зеленчуга, или Энджик-су.

Впереди нас чернелся едва-проходимый сосновый лес, преграждавший ущелье во всю ширину поваленными ветром и упавшими от ветхости вековыми деревьями необыкновенной величины. Несколько часов мы шли без дороги, перелезая через огромные камни и часто переправляясь через глубокую и быструю речку. Около леса мы должны были поворотить вправо и обходить его по высоте, на которой снег едва только стаял. Здесь мои товарищи набрали множество тюльпанов темно-фиолетового цвета, на коротеньких стебельках, которые весьма годны в пищу. Вкусом этот мясистый цветок похож на стручек сахарного гороха, и я его ел с жадностию, потому что с утра голодал. Лес тянулся слишком на три версты; [21] обошед его, мы увидели, что ущелье сделалось приметно шире и утратило свой первоначальный дикий вид. Справа и слева оно ограждалось высотами, покрытыми травою, и только по берегам Зеленчуга виднелись купы небольших дерев. Мы спустились с горы и начали переправляться через речку в брод, купаясь в воде по пояс. Достигнув средины реки, мы услышали в лесу ружейный выстрел и остановились, прислушивались к последовавшему за ним гулу. Что выстрел принадлежал Хатхуа, встретившему зверя, легко было понять; но какого ему Бог послал зверя?... Через несколько мгновений шум в лесу увеличился, деревья затрещали, и из опушки выскочили огромной величины мохнатый бык и несколько коров с телятами.

Адомбей! вскричали Абхазцы в один голос: наши ружья вылетели из чехлов, выстрелы блеснули, и впереди бежавший бык, сделав прыжок, помчался в сторону; за ним понеслось все стадо, прыгая чрез камни и ломая кусты и мелкие деревья, попадавшиеся на пути. Мы побежали за ним, кровь на кустах и на траве доказывала, что бык ранен, но у него еще доставало силы от нас уйти. Долго мы бежали по кровавому следу и наконец остановились, не чувствуя себя в силах продолжать путь: так мы были утомлены переходом чрез горы и преследованием раненного [22] Адомбея. Повесив головы, мои товарищи начали располагаться на берегу реки под тенью раскидистой березы: разложили бурки, вырубили несколько суковатых кольев, которые каждый воткнул у своего изголовья, чтоб повесить на них оружие, и развели огонь для приготовления скудного ужина, последнего, на который мы могли расчитывать в течении четырех или пяти дней. Хатхуа еще не приходил, Соломон спорил с товарищами о том, съесть ли за ужином весь запас, или сберечь его часть на завтрашний день. Пустые желудки моих Абхазцев противились этому распоряжению, и они уверяли, что не поев до сыта, лишатся сил идти на другой день вперед. Все, кроме Соломона, считали за лучшее съесть сегодня все, что оставалось в запасе, а завтрашний день предоставить воле Аллаха, который их верно не оставить без пищи. Соломон спорил, кричал, а дело не решалось; я между тем сидел спокойно на земле и слушал их спор, не принимая в нем участия, чтоб не уронить себя в глазах товарищей, которыми до этой минуты распоряжался, не встречая ни малейшего сопротивления. В настоящую же минуту чувство уважения, которое они ко мне питали, встретило бы сильного противника в их собственных желудках, и я не считал благоразумным возбудить в моих товарищах внутренней борьбы, могущей [23] кончиться к моей невыгоде. Я молча смотрел на баранину, которую жарил Измаил, и на просо, кипевшее в котле; того и другого было так мало, что и в этот вечер мы не могли до сыта поесть.

В это время пришел Хатхуа и объявил, что хотя адомбей и ушел, но что есть надежда завтра поутру опять увидеть этих животных, быть может даже убить одного из них, потому что он отыскал след, по которому они ходят на водопой. Абхазцы вскрикнули от радости и опрометью бросились делить баранину по числу товарищей. — Бог нас не оставляет, говорили они: — Он дозволил Хатхуа открыть след адомбеев, завтра мы их не упустим, теперь припасов беречь нечего, сегодня поедим все, что у нас ни есть, а завтра Бог накормит... Такие доказательства словом и делом не допускали возражения, даже Соломон перестал спорить и только ворчал что-то про себя, глотая свою часть.

Поужинав, мы на ночь оделись и положили подле себя оружие, как водится на Кавказе в местах незнакомых или опасных, и заснули крепким сном. По-очередно один из товарищей не спал и обходил место, на котором мы лежали, шаря по кустам и по берегу реки. Это также Кавказская предосторожность, весьма [24] употребительная во время стоянки в лесах и горах: случается, что у людей, беззаботно уснувших поутру, недостает какой либо вещи, оружие, а иногда и самой жизни.

Ночь была холодная; перед рассветом начал накрапывать дождик и разбудил нас. Немедленно мы пошли к тому месту, где на берегу реки кончался след адомбеев, и спрятались на противоположной стороне за каменьями. Едва начало разветать, когда мы увидели стадо адомбеев, спускавшееся с горы к воде. Впереди шел огромный бык, тот самый, по которому мы стреляли накануне; раны, полученные им в живот, некоторые навылет, не помешали ему прожить всю ночь: столь велика жизненная сила в этих животных. Бодрости в нем уже не было, он шел повеся голову и изредка ею покачивал, взрывая ногами землю; видно было, что его мучила боль. Когда он приблизился к воде и наклонил голову, чтоб напиться, мы приложились и все разом выстрелили по нем. Не одна пуля не пролетела мимо, и он упал, получив семь ран в голову; коровы и телята, которых было до шести штук, обратились в бегство. Мы о них и не заботились, довольные убитым быком; мяса его было для нас достаточно на десять дней и более. Когда мы подбежали к нашей добыче, издыхавшей [25] в предсмертных судорогах, то я увидел, что этот адомбей был настоящий зубрь (Bos urus) ².

Видом он похож на обыкновенного быка, голова большая, глаза маленькие и глубоко вдавлены, рога короткие и толстые, передняя часть тела, т. е. голова, грудь и плечи покрыты мохнатою шерстью, под нижнею челюстью довольно длинная борода; на задней части тела шерсть короткая и лоснящаяся, ноги низкие и жилистые, хвост не очень длинный, цвет шерсти темно-коричневый. Росту убитый зубрь был очень большого: длина его с головою простиралась до 10 футов, высота несколько более двух аршин. Сняв с него шкуру и растянув ее, мы сделали навес, под которым и поместились все семь человек.

Абхазцы мои не стали мешкать, разрезали его тело, вынули внутренность, развели огонь и мигом изжарили печенку; это был наш завтрак, который мы проглотили без хлеба и без соли. Не нуждаясь в продовольствии, нам не для чего было спешить путешествием, и мы распределились следующим образом. Микан, Соломон, Муты, Кобзечь и я расположились лагерем близ убитого зубря; Омар, Хатхуа и Измаил [26] отправились обратно через хребет, для того, чтобы испытать возможность перевести лошадей через горы. Мне, да и товарищам моим, очень не хотелось пятеро суток тащиться пешком до Башилбаевского аула Мамак Кирея Сидова, куда нам надлежало идти.

Об адомбеях или зубрях я узнал от Абхазцев, что они водятся не в одном ущельи Большого Зеленчуга, но и по сосновым лесам, растущим близ вечных снегов главного хребта, в ущельях Урупа и большой Лабы; но нигде более.

И так, зубри находятся не в одной Беловежской пуще. О существовании их на Кавказе могу свидетельствовать я, первый из Русских, видевший там это животное, охотившийся за ним и питавшийся его мясом в течении восьми дней, пока перевели лошадей через хребет и пока мы достигли до верховья Урупа, где у Башибаевцев нашли прием, достойный хваленого гостеприимства Кавказских горцев.

К. Р.

(Соврем.).

Комментарии

1. Птица из семейства куропаток, величиною почти с большого тетерева (глухаря). Она у Палласа описана под именем Tetrao caucasica; впоследствии г. Мочульский, наблюдавший ее образ жизни, описал эту птицу в Трудах Московского Общества Испытателей Природы и дал ей название нагорной индейки (Chourtka alpina).

2. Автор этой статьи убедился в этом впоследствии, увидев зубря из Беловежской Пущи, сохраняемого в музеуме Московского Университета.

Текст воспроизведен по изданию: Охота за зубрями на Кавказе // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 73. № 289. 1848