ГАКСТГАУЗЕН, АВГУСТ ФОН

ЗАКАВКАЗСКИЙ КРАЙ

TRANSKAUKASIA: ANDEUTUNGEN UEBER DAS FAMILIEN- UND GEMEINDELEBEN UND DIE SOCIALEN VERHAELTNISSE EINIGER VOELKER ZWISCHEN DEM SCHWARZEN UND KASPISCHEN MEERE; REISEERINNERUNGEN UND GESAMMELTE NOTIZEN

ЧАСТЬ I.

ГЛАВА VIII.

Поездка к Езидам. — Мост, построенный женщиною. — Загадочные каменные груды. — Шах-Надир. — Езиды; их гостеприимство; один из Езидов в Варшаве и Берлине; их число, устройство; старейшины; поколения жрецов, религия. — Обратная поездка. — Сказание об Араи. — Татарская колдунья. — Крепость и дворец сардаря в Эривани. — Последний сардарь. — Любовная повесть. — История визиря в Константинополе. — Ткач в Баязете. — Посещение мечети. — Татарская школа, богослужение; проповедь об умерщвлении детей Алия. — Иносказательное изображение этого события. — Муллы и их положение. — Дервиши, Мустеид. — Татарские права наследства. — Устройство Персидских деревень, подати, переселение Армян на Кавказ.

Утром в шесть часов отправились мы четверо, Абовиан, его дядя, Петр Ней и я, в северо-западном направлении к Езидам или, так называемым, поклонникам дьявола ¹. [215] Спустя час езды встретили мы огромные груды камней возле развалин часовни. Эта каменная груда, говорят, покрывает могилы множества благочестивых Армянских монахинь, которых магометане побили каменьями за то, что оне не хотели отступиться от христианской веры. Проходя мимо этих груд, Татарин бросает на нее еще один камень; если проходит Армянин, то постоянно снимает с нее один камень; мы тоже сошли с лошадей, чтобы исполнить этот благочестивый обычай; сняли долой четыре камня и стащили их на лошадях до ближайшего ручья. Дорога спускается в глубокую горную долину, по которой протекает быстрая речка и из нее ведет прекрасный мост, состоящий из смело перекинутой арки. Он построен, по обету, одной богатой Армянкой. Многие мосты, колодези, каналы, имеют такое же происхождение. [216]

Когда мы выехали на противоположный крутой берег реки, перед нами открылась обширная равнина, на горизонте которой обрисовывались высокие горы. Посреди равнины возвышался один только крутой и остроконечный холм. По всей дороге за холмом и оттуда далее до самых гор, справа и слева, сколько мы могли окинуть взором, лежали повсюду, в расстоянии 200 шагов одна от другой, огромные груды камней, которые очевидно были туда принесены и сложены. Местами развалина составляла четыреугольник, пустой посредине, потом попарно длинные ряды, в которых камни, положенные от 2 до 3 футов в вышину, образовывали род необделанных низких стен или каменных валов. Средоточием всего этого, очевидно, был крутой холм, находившийся посреди равнины. Верхушка холма была увенчана тремя рядами таких камней, положенных один на другой, подобно необделанным стенам, оне наверху разделялись на многие четыреугольные отделения, имевшие в поперечнике от 12 до 16 футов; то были частию огромные каменные глыбы, иногда от 3-5 кубических футов. У подошвы холма был вырыт четыреугольный бассейн, величиною почти в 20 квадратных сажень, который равным образом был окружен таким же каменным валом; от бассейна спускался в долину, окруженный валом, ров, по направлению протекавшей мимо нас реки, сделанный вероятно с целью служить проводом речной воды. Все это представляло колоссальную работу: там были сотни подобных каменных груд и, по-видимому, камни натасканы туда издалека, потому что равнина эта казалась вовсе не каменистою. Я не знал какое вывесть об этом заключение; в целом все имело воинственный характер, но никак не мог разъяснить себе той пользы в военном отношении, какую могла бы принести подобная огромная работа. [217] Дядя Абовиана, на вопрос наш об этом, рассказал, что Надир-шах прибыл сюда (в 1744 г.) из Эривани; когда он хотел переправиться через тот самый мост, по которому мы перешли, то ему сказали, что мост этот построен женщиною, вследствие чего он повелел, чтоб войско перешло реку, но чтобы никто не переходил через мост. Сам он занял в то время главный пункт на остроконечном холме. Все помянутые груды камней навалены его войском; для чего именно — не известно. Лошади и верблюды должны были таскать каждую ночь, или рано утром, воду из реки в вырытый вновь бассейн, откуда она вытекала днем в канал и снабжала собою войско. Несколько времени спустя пришло туда другое войско, с запада (Турецкое), и на этом месте произошло значительное сражение. — Вот все, что знал об этом дядя Абовиана, очевидно рассказывавший нам народное предание. Эти народные предания Кавказцев всегда имеют предметом известные исторические лица, как-то: Авраама, царя Давида, Александра Великого, царицу Тамару, Тамерлана и т. д. Последним в ряду этих лиц, кажется стоит Надир-шах. Мне кажется, что эти каменные груды гораздо древнее. Оне, должно быть, принадлежали в незапамятные времена к тем загадочным циклопическим постройкам, битвам богатырей, и проч. Может быть Надир-шах только воспользовался для своих целей тем, что уже существовало с древних времен.

Мы ехали мимо палаток кочующих Татар и увидели, наконец, цель вашего путешествия — палатки Езидов. Старик Абовиан поехал вперед, чтобы узнать, будет ли радушно принято наше посещение. В скором времени он махнул нам и при нашем приближении сперва вышли на встречу женщины и дети, и радостно взяли наших лошадей. Женщины [218] не показывали ни малейшего страха и были весьма свободны в обращении ².

He доходя палаток, вышел к нам на встречу и глава этого маленького поколения; он повел нас в свой шатер, который в скором времени наполнился многими соседями. Язык Езидов должно быть состоит из Курдского, т. е. испорченного Персидского диалекта; но большая часть мужчин понимают и говорят по-армянски, потому что живут в весьма разнородных связях и сношениях с Армянами. Нас усадили на ковры и подушки, и тотчас начались приготовления к угощению; хотели убить овцу, отчего однако мы отказались, потому что не хотели и не могли дожидаться окончательного приготовления. Перед нами поставили на землю небольшую деревянную миску, едва не в 1 1/2 фута в диаметре, с кислым молоком и другую с превосходным овечьим молоком, в чистых деревянных сосудах; при этом подали пшеничные лепешки, подобные тем, которые употребляются Армянами. Радость хозяина, что он может нас угостить, изливалась в следующих выражениях: «Друг, я готов положить голову мою под копыто твоей лошади». Они были весьма радушны и доверчивы ко мне, в особенности когда услышали, что я еду из Берлина, потому что между ними был один молодой Езид, который находился в числе Курдских наездников, присутствовавших на Калишских маневрах в Русской кавалерии, и по окончании маневров был в числе приглашенных гостей в Берлине, где с ним радушно обошлись и угощали. Это был тот самый Курд, который в Варшаве и Калише столько отличался своим искусством в [219] верховой езде, что заставил говорить о себе во всех газетах. Когда мы отправились, он сопровождал нас некоторое расстояние и при этом мы имели случай полюбоваться его ловкостию в наездничестве. Он раскладывал нам прим. 20 шапок в расстоянии почти 40 или 50 шагов одну от другой, в два ряда, так что лошадь его должна была проехать между этими двумя рядами и потом, на всем скаку, подымал рукой справа и слева одну шапку за другой и бросал их на воздух. Проворство, с которым он в одно мгновение наклонялся с лошади, то на правую, то на левую сторону, не падая с лошади и не промахнувшись ни разу, чтоб схватить шапку, было достойно удивления. Бросанье шапок в воздух одну за другою служило нам всякий раз знаком, что цель достигнута.

Через посредство Абовиана я спросил Езидов, позволят ли они сделать им некоторые вопросы относительно их племенного и семейственного устройства, а также их религиозных мнений. Они изъявили готовность отвечать.

Вследствие этого хозяин наш рассказал, что в Русских владениях кочуют, может быть, до 1,400 кибиток или семейств Езидов ³ и, по всей вероятности, столько же по ту сторону границы, в Турецких и Персидских владениях. Они платят правительству, за защиту и пребывание на Русской земле, а также за свободное пользование [220] горными пастбищами, подать, простирающуюся до 4 руб. сереб. с каждой кибитки или семейства. Все они кочующие. В продолжении лета они свободно кочуют в горах Арарата и Алазани, в зимние месяцы переходят в Армянские деревни, которые охотно их принимают, потому что они народ радушный и работящий. Они нанимают у Армян небольшие домики. Не имеющие собственных необходимых занятий со скотом или по домашнему хозяйству, нанимаются на зимние месяцы в работники. Когда они находятся в дружеских отношениях с Армянами, то откровенно говорят об этом; почти все из них говорят по-армянски и, что всего страннее, утверждают, что в отношении религиозных понятий они ближе всего стоят к Армянским племенам. — Между ними и Татарами существует национальная и религиозная вражда, поэтому они никогда не перебираются в Татарские деревни. Езиды находящиеся в Русских владениях разделяются на два поколения и признают власть наследственных родов старейшин. Наши хозяева принадлежали к поколению Хассенциев, а старейшина их назывался Таман-ага. Сын сего последнего находился с нами в палатке нашего хозяина. Сверх того у них есть еще избранные второстепенные начальники, юзбаши (собственно сотник). Наш хозяин, Ало, был один из юзбашей. Известные фамилии имеют также почетные преимущества; нам назвали их фамилиями Тарханов (по всей вероятности это название Армянское). Они не стоят на ряду с подчиненными избранных старшин, но совершенно отдельно, непосредственно подчиняясь только главе поколения. Наконец есть еще у них наследственное звание жрецов, называемых шейхами, которого члены до тех пор не могут отправлять богослужебные обязанности, пока не совершат путешествия в деревню, лежащую по близости Иерусалима, вероятно в Ливан, в Сирии. Наш хозяин [221] объяснил, что над ними совершается там некоторого рода посвящение; но не хотел сказать, ни в чем оно состоит, ни названия деревни.

Что касается до религиозных воззрений Езидов, то я должен заметить, что до того времени ничего о том не читал. Я имел только темные воспоминания о том, что слышал когда-то о поклонниках диавола в Мало-Азиатских и Персидских горах. Здесь я передам только то, что непосредственно слышал от них самих, не приводя общепринятого мнения, не прибегая к критическим исследованиям. Это послужит некоторым пояснением к совершенно темным народным и религиозным проявлениям ⁴. Если б мне [222] была возможность долее пробыть между ними, то конечно, мог бы узнать более, чем кто-либо другой, потому что они весьма охотно сообщали мне многие подробности, в то время как другие путешественники постоянно жалуются на их неразговорчивость и несообщительность; но, к сожалению, я мог остаться с ними только несколько часов. Вероятно дружеские отношения их к Абовиану и к его дяде, делали их столько ко мне доверчивыми. Хотя и называют Езидов исключительно диаволопоклонниками (Schaitan per est), но они откровенно объясняли мне, что существует только один Бог, [223] которому поклоняются и Армяне; впоследствии говорили мне, что Езиды очень хорошо знают, что Христос есть Сын Божий, поэтому они его также почитают, как и Пресвятую Деву Марию, матерь Иисуса Христа и некоторых святых мужей, между прочими Сувр Кеворка, очевидно Свят. Георгий, которого однакож Армяне почитают под именем Могни. Откуда же, после того, известен он Езидам под именем Кеворка? Они совершают иногда путешествия к монастырю [224] и церкви этого святого ⁵. Дядя Абовиана говорил мне, что так как некоторые Езиды каждую зиму проживают в деревне Канакире, то ему пришлось видеть многое, чего иначе не было бы возможности узнать; так например, что Езиды во время моления обращаются лицом постоянно к Востоку, тогда [225] как Татары, как магометане, обращаются всегда к Мекке. Проходя мимо Армянской церкви, они молятся одну минуту, но никогда в храм не входят. Над детьми совершается некоторый род крещения, но приятель мой Ало не знал формулы, употребляемой при этом жрецами или не хотел мне ее рассказать. Их жрецы по преданию передают друг другу богослужебные формулы, но не имеют никаких письменных уставов, хотя многие из них умеют писать, тогда как прочие Езиды ни читать, ни писать не умеют. Обрезания у них не существует ⁶. Они хоронят своих покойников с сложенными на крест руками, тогда как магометане у покойников связывают большие пальцы обеих рук и руки кладут на живот. Всякое вино Езиды считают за кровь Христа и потому почитают его священным и всегда берут бокал обеими руками, для того чтоб ничего не пролить. Если же случайно прольется из него на землю хоть капля вина, то они тотчас бросаются на землю, высасывают эту каплю и глотают ее вместе с землею. Они свято соблюдают единобрачие, имеют только по одной жене и свадьба у них празднуется с особенным торжеством, при которой бывает некоторого рода венчальный обряд или взаимный публичный обет и благословение жреца. Старик Абовиан рассказывал, что Езиды вообще весьма свято сохраняют клятвы в обеты, что при венчании мужчина должен сойти в текущую воду, а женщина должна оставаться на суше; это его поразило и он спрашивал многих Езидов, которые имели к нему доверие, о значении этого обыкновения; долго [226] они не хотели ему сказать, наконец, один из них, смеясь, сказал, что они обещают быть верными своим женам, но когда стоят в воде, то она размывает и смягчает строгость клятвы и если бы им, впоследствии времени, пришлось нарушить обет, то не будут так строго наказаны.

Дядя Абовиана рассказывал далее, что Езиды имеют род исповеди и покаяния. Для этой цели составлялось всегда из 10 возмужалых мужчин особое товарищество; из них избирался один, который служил для всех очистительной жертвой. Если кто-либо, по мнению своему, совершил тяжкие грехи, то отправлялся к нему на исповедь, а тот должен был приносить за него покаяние, т. е. молиться, поститься и бичевать себя. Но в замен этого он живет в это время на счет прочих; они должны за него работать, пасти его скот и вообще пещись о его содержании ⁷.

Езиды однакож монотеисты; как кажется они не знают учения о св. Троице.

Они веруют, что шейтан был первосозданный, главнейший из всех архангелов; что по повелению Божию он сотворил мир, что ему принадлежит власть над миром, что он потом впал в грех и почитал Бога за равного себе. Тогда Бог отвергнул его от Себя и изгнал от лица Своего. Но некогда Бог снова умилостивится над ним и восстановит его совершенно в его царстве (в этом созданном им мире).

Езиды не терпят, чтоб говорили что-нибудь худое о шейтане. Если кто-нибудь в их присутствии произнесет по-татарски проклятие, Налат-шейтана (да будет проклят сатана) то они обязаны того самого или самого себя убить. [227] Мне говорили, что все поколение в назначенный день приносит в жертву шейтану 30 овец. На вопрос об этом они отвечали, для того, чтоб умилосердить шейтана требуется многое, потому что он властелин мрачный и строгий. Они приносят в жертву всякого рода животных и большею частию на открытом воздухе, но также и вблизи Армянских церквей. Шейтану повсюду приносятся ими лучшие жертвы, а также и некоторым святым, из коих они признают Сурб Саркиса и приведенного уже нами выше Сурб-Кеворка. Особенных молитв они не имеют, соблюдают определенные посты. От своих духовных требуют, как говорят, особенной чистоты нравов; духовные не могут носить никаких одежд, кроме волосяных и то на голом теле.

Петр Ней, бывший везде в окрестностях, имел с ними сношения неподалеку Баязета, он утверждал, что они чрезвычайно суеверны; что если вокруг Езида вы очертите на земле круг, то он ни за что не посмеет выйти из него, будет ругаться и шуметь ужаснейшим образом, но наверное не выйдет из круга, хоть бы пришлось ему просидеть там целую неделю, до тех пор, пока тот, кто провел круг, не затрет его тою же палкою.

Езиды, которых мы видели, были красивой наружности, высокого роста и крепкого сложения. Почти у всех их были прекрасно очертанные дугой брови, большие черные глаза, горбатый нос, большой рот и несколько широкое лицо. Одежда их была пестра и живописностью своею походила на турецкую. Мы обошли много палаток, где видели женщин усердно ткавших ковры; изделия отличались превосходной отделкой. Езиды, посещенные нами, были в своем роде достаточны, но большею частию они бедны. Между Езидами и Персиянами существует [228] непримиримая национальная вражда. Каждый Езид, который бы один показался в Персии, был бы убит в ту же минуту; эта вражда в то же время имеет религиозные основания. Персияне утверждают, что двое внуков Магомета, имам Хуссейн и имам Гассан и 70 правнуков его, были умерщвлены Езидами. Смелые и храбрые Езиды презирают трусливых и изнеженных Персов, один из них уверял, что в чистом поле мог бы выйти против 25 Персов.

Езиды — не магометане и не составляют секты магометанской; они ненавидят и презирают Магомета и его учение; они не язычники, потому что у них нет никакого следа о каком-либо национальном божестве или о многобожии; религия их также не составляет остатка древней религии Персов, потому что шейтан Езидов не есть начало зла, подобно Ариману; они не составляют иудейской секты, потому что, как кажется, у них вовсе нет следов Иудейских обычаев и законов; Езиды не имеют обрезания (однакож, некоторые утверждают, что знают и почитают 1-ю книгу Моисея). Но при всем том, они составляют секту, а не отдельную веру. Религия Езидов составлена из совершенно искаженных, испорченных понятий о христианской религии. Они первоначально, как я полагаю, принадлежали к христианской секте, усвоившей себе идеи гностиков и по этому с самых древних времен отделившейся от Церкви или отвергнутой ею. Учение их о шейтане, очевидно, учение гностиков о Демиурге. Место, которое они дают Христу, напоминает об учении Ария.

Распростившись с добрыми Езидами, мы отправились по другой дороге в Канакир. Мы проезжали мимо опустелой деревни, называющейся Арсени, испорченное [229] название из Арай-сени, т. е. Арай будет принесен в жертву.

Равнина поля битвы называется «Арай Ярет» (поражение Арая). Дядя Абовиана рассказал нам при этом удивительнее народное предание: некогда жил Армянский князь Арай, (восьмой Армянский патриарх) который славился по всей Азии своей удивительной красотой. Это было во времена Вавилонской Шамираны (Семирамиды); она отправила к нему посла, с предложением выбора или ее руки, или войны. Арай отвергнул ее руку, потому что у него и в народе существовало предание, шедшее от Ноя о существовании единого Бога и потому он не мог взять себе жены, поклонявшейся многим богам. Тогда Шамирам пошла на него войной и там, где в настоящее время лежит помянутая деревня, произошла битва. Арай погиб, несмотря на то, что Шамирам велела щадить его жизнь и взять его в плен. Когда принесли к ней убитого Арая, она предалась самому страшному отчаянию. Она велела набальзамировать труп его как можно искуснее и поставить в своей спальне в золотом гробе и впала в некоторый род помешательства, утверждая, что он еще не умер, но живет, и что он ее возлюбленный супруг!

В полдень мы опять достигли Канакира, где для нас был приготовлен прекрасный обед, блюдо состоявшее из бобов с маслом, яйцами, чесноком, и с приправою из кислого молока, — было чрезвычайно вкусно; сверх того были поданы кушанья из соленой рыбы и вареной курицы; мы обедали на чистом воздухе, в саду, на разосланном ковре. Вечером возвратились в Эривань.

Я слышал об одной Татарской женщине, которая занималась гаданьем. Она находилась как раз в это время в том доме и рассказала моему доброму почтальону Т много [230] неприятного, что будто его жена, находившись в П** стала ему неверна и т. п. Я велел ее позвать к себе и чрез посредство Абовиана сказал ей, чтоб она поворожила мне. Она велела поставить сосуд с водою на землю, присела и наклонилась над ним, смотрела в него неподвижно и бормотала что-то непонятное. Потом сказала мне поговорку, довольно общую и незначительную. Я велел спросить ее, каким образом она научилась ворожить. Она отвечала, что однажды в молодости пошла к реке и долгое время глядя в нее, внезапно увидела кого-то позади себя, но когда оглянулась никого сзади ее не было; тогда с нею сделалась дрожь и сильные судороги, и, с того времени, она получила несчастную способность видеть будущее в воде, в особенности в среду, в определенный час. На дальнейшие наши вопросы она не хотела давать объяснений и когда Абовиан и я не отставали от нее, обманщица вовсе замолчала и ушла.

27-го августа я посетил вместе с Абовианом Эриванскую крепость, в которой находится дворец бывшего сардаря; крепость эта в большом упадке; так называемые дворцы Персидских вельмож в развалинах, одна мечеть обращена в Греко-Российскую церковь, другая в арсенал. Дворец правителя (сардаря) уцелел, но один из флигелей его, где прежде помещался гарем, обращен в госпиталь. В архитектурном отношении дворец не представляет ничего величественного; его небольшие дворики и садики, фонтаны, пруды, все это так миниатюрно, и не имеет определенного характера, но при всем том отдельные украшения, окна, двери, аркады, прекрасны. В новейших азиатских строениях не должно воображать себе Алгамбру. — Только приемная зала сардаря представляет нечто величественное. К стороне двора она открыта, и вместо [231] стены закрывается только красивою решеткою, которую можно снять всю или по частям. Когда она была снята, то зала образовала огромную, открытую галерею, у которой задняя стена имела из цветных стекол огромное окно, начинавшееся у пола и кончавшееся у потолка; это окно составляло две трети всей стены; с обеих сторон этого окна выдавались небольшие кабинеты, посреди которых находился мраморный водоем с небольшим фонтаном. На стенах и на потолки развешаны были зеркала и картины. Картины, вопреки тогдашнему магометанскому обычаю, представляли частию портреты предпоследнего шаха, его сына, Аббаса-Мирзы, последнего сардаря, и еще находящегося в живых брата сего последнего, частию события из Персидских героических времен Рустана, Истаспа и т. д. Кроме того, висела на стене шуточная картина, представлявшая старика, любезничающего с молодою девушкою, которая в то же время подает ему бокал вина. Все эти картины были чисто новейшей Персидской живописи, в которой заметно влияние европейской, относительно колорита, света и теней, но которая в основном своем характере осталась все та же, как мы видим ее в рисунках, находящихся в рукописях Шах-Намэ Фирдуси. Прекрасен внутренний двор, в котором находится бассейн с тремя фонтанами и несколькими деревьями, он окружен зданиями гарема, который, как выше сказано, обращен в госпиталь. Русские чиновники имеют редкое сочувствие к неприкосновенности исторических зданий и памятников.

Персидские сардари были вообще деспотические кровопийцы, но судьба хотела, чтоб именно последний из них, заключавший собою распутный, отчасти кровавый, род, был строго справедливый, каждому обиженному доступный и благородный муж. Он и поныне живет в устах и в воспоминании [232] всех Армян и Татар с незапятнанною славою. Он употреблял чрезмерные усилия, чтоб распространить образование и увеличить благосостояние страны. На развалинах разрушенного и уничтоженного старого канала, он построил новый, в несравненно лучшем виде, посредством его многочисленные сады, находящиеся вблизи Эривани, орошались и чрез это улучшились; они были потом разделены жителям. Между прочим он имел страсть европейских политических экономов прошлого столетия, полагавших увеличение народонаселения благодеянием для страны, и для достижения этого прибегал к необыкновенным средствам. Прежние сардари и тогдашние значительные Персидские лица, имели обыкновение, узнав о пребывании какой-либо особенно красивой Армянской девицы, тотчас захватывать ее насильно в свой гарем. Он не следовал их примеру и не терпел, чтоб другие так поступали, но пользовался страхом, который возбуждали эти насильства, для того, чтоб принудить к заключению браков. Время от времени он приказывал распускать по всей стране слух, что сардарь и все Персидские вельможи хотят выслать всех своих чужестранных рабынь в Персию и продать их, а гаремы свои наполнить природными Армянками. Едва только делалось это известным, как тотчас же в Армении сватались и вступали в брак все достигшие совершеннолетия, потому что Персы никогда не похищали замужних женщин или просватанных невест: это было против их обычаев и законов.

He смотря на то, случилось однажды, за несколько лет до покорения Русскими, следующее, почти романическое, событие. Сардарь заметил одну чрезвычайно хорошенькую Армянскую девушку, воспламенился к ней любовью и требовал ее от родителей. Мольбы ее и родителей были безуспешны. Во время одного путешествия она заключила союз [233] любви, но не была еще невестой. Она была взята и отведена в гарем. Тогда возлюбленный ее нашел возможность пробраться в дворцовый сад и запел потихоньку под окнами гарема Армянскую песню, в надежде, что возлюбленная услышит его. Действительно, спустя несколько времени открывается окно и кто-то выскакивает из него. Но последовавший за этим шум, заставил его подумать, что он узнан и хотел спастись бегством; но когда все снова утихло, он опять прокрался в сад и, действительно, то была возлюбленная его сердца, которая решилась выскочить из окна, но не попала на землю, а повисла на ветвях дерева. Он помог ей слезть и оба пустились бежать. Между тем шорох этот разбудил одного предателя, за ними пустились в погоню и они были пойманы. На утро их представили сардарю. Выслушав все обстоятельства, сардарь сказал: «Я этого не знал, и вижу теперь, что вы предназначены друг другу самим Богом; столь верную любовь никто не должен разъединять. Ступайте с Богом и живите счастливо!»

Петр Ней, слышавший рассказ какой-нибудь истории, подобно завистливому соловью, тотчас же был наготове с подобным рассказом, и сообщил нам при этом случае, когда старый Арутиан Абовиан рассказывал предыдущее событие, одну историю из лучших, какую он слышал в Турции и за достоверность которой, если бы потребовалась необходимость, он бы поручился.

Так как мы принялись рассказывать любовные истории, то дадим здесь место еще одному происшествию, которое рассказал нам Арутиан Абовиан во время сегодняшней прогулки, история, которая была бы достойна составить финальную катастрофу или громкий эффект романа новейшей отчаянной литературы. «В молодости моей ездил я однажды по ту сторону Арарата, в Баязет, в Малой Азии. В то время как [234] я бродил по базару, попался мне человек необыкновенно жалкой и печальной наружности, который постоянно трясся всем телом, ни на минуту не оставался на месте и беспрестанно ходил взад и вперед без цели. На расспросы мои о нем рассказали мне следующую сказку: Он был ткач и работал в одной деревне, лежащей у подошвы Арарата. Там влюбился он в жену своего хозяина и склонил ее на то, чтоб она с ним убежала. Вечером достигли они одной пещеры в горе Арарат. Женщина осталось там, чтоб отдохнуть, а он в это время отправился для отыскания пищи. Спустя несколько времени возвращается он и видит огромную змею, которая уже поглотила до половины эту женщину, но она держала руки врознь, чтоб воспрепятствовать чудовищу совершенно проглотить ее. Увидев своего возлюбленного, она вскрикнула: «разруби твоей сарчей (саблей) брюхо змеи и разрежь ей пасть с обеих сторон, и тогда я еще могу быть спасена». Но этот человек до такой степени потерял сознание и способность действовать, что стоял как окаменелый, не трогаясь с места. Снова молит она: «подай мне, по крайней мере, свою саблю, я попробую, не могу ли сама как-нибудь справиться.» И тут не нашлось в нем сознания и силы. Тогда закричала она, исполненная отчаяния: «теперь я вижу, какой ты жалкий трус и мне не для чего более жить». И с этими словами она соединяет руки свои над головой и в одно мгновение была поглощена. Тогда увидел он, как змея с страшной силой стала обвиваться вокруг базальтового столба, чтоб таким образом раздавить в своем брюхе кости этой женщины; он слышал еще страшный глухой крик ее в утробе змеи. Он бросился как обеспамятовавший и сумасшедший вон, и с тех пор уже много дней влачит, как вы видите, свое жалкое существование. [235]

Сегодня пятница, следовательно, день отдохновения магометан; я слышал, что в этот день еще особенный праздник, воспоминание убиения Езидами Хуссейна и Гассана и 70 детей Алия. Поэтому я решился отправиться в мечеть, чтобы видеть и слышать все, что только дозволяется видеть христианину. Дня два тому назад, я уже посетил с Абовианом, во время прогулки, магометанскую мечеть. Мечеть с ее грациозным высоким минаретом, с ее колоссальными воротами, занимающими всю переднюю главную стену и чрез это дающую внутренности характер открытой залы, — есть единственное величественное здание, которое я видел в Эривани. Перед мечетью находится продолговатый, четвероугольный, совершенно закрытый двор, окруженный со всех сторон строениями, на арках, с множеством открытых галерей, служащих для помещения школ (медресси) и квартир муллам и другим служителям. В середине площади находится бассейн, окруженный четырьмя прекрасными деревьями. Когда мы вошли на двор, нам представился случай присутствовать при преподавании в школе. В одной из открытых галерей, влево от мечети, сидели кругом у стен до 30 мальчиков, с поджатыми под себя ногами. Впереди, с обеих сторон, таким же образом сидели два учителя. В середине стояли кружки с водой, чернильницы и т. и. Постоянно вызывалось по два ученика; они усаживались насупротив обоих учителей и рассказывали свой урок. При этом они постоянно раскачивались из стороны в сторону. Книги у них только рукописные; они учатся читать по составляемой на Персидском языке истории Надир-шаха. Для письма употребляют Персидские буквы. Они ни под каким видом не читают и не пишут по-татарски, не смотря на то, что все они дети Татар. Учитель до тех пор толкует им, пока они совершенно механически не [236] привыкнут к письменным знакам этого, совсем чуждого им, языка. Поэтому учение чтению и письму продолжается бесконечно долго и даже многие годы.

В другой зале сидел старый мулла, перед ним два молодых человека, равным образом все трое с поджатыми ногами. Старик с усердием читал и разъяснял им коран. Муллы постоянно занимаются между собою преподаванием и вообще имеют большое к тому рвение, хотя метода их преподавания весьма дурна.

В нынешний праздник я пошел с Абовианом в мечеть несколько ранее 12-ти часов. С последним ударом 12 часов, взошел сторож (муэззин) на вершину минарета и призывал правоверных к молитве. To было пение, звучавшее чрезвычайно меланхолически и жалобно. Мелодии изменялись только в немногих тонах.

Мы сели на дворе мечети на каменный уступ бассейна, под тень деревьев. В непродолжительном времени стали сходиться со всех сторон в мечеть; женщины были все закутаны в покрывала (я слышал, что только старухи посещают мечети). Вскоре пришли муллы; увидев нас, они к нам подошли и по приглашению нашему сели рядом с нами. Через посредство Абовиана я спросил, будет ли дозволено мне, как иностранцу, присутствовать при богослужении, на что они весьма радушно изъявили согласие, сказав нам, чтоб мы смело вошли в мечеть и встали бы где нам заблагорассудится. Но мы сочли приличнее остаться скромно у колонны большого входа, откуда могли видеть все, так же очень хорошо. Все были чрезвычайно дружественны и внимательны к нам, до того, что спустя некоторое время нам принесли два стула, чтоб мы могли отдохнуть ⁸. [237]

Мечеть не имеет никаких украшений; на голых белых стенах начертаны изречения из корана; посредине стоит отдельно небольшая деревянная кафедра, на которую ведет деревянная лестница о 10 или 12-ти ступенях. По правую руку стояли женщины, по левую мужчины. Сначала было тихое моление, потом старый мулла взошел на пятую ступень кафедры и прочел главу из корана, нараспев. Затем взошел на кафедру мулла помоложе и говорил длинную проповедь о том, что должен делать человек, для того, чтоб достигнуть вечного блаженства; как должен он предохранять себя от пороков, от скупости, гордости, чувственности. Язык проповеди был постоянно иносказательный: «Держите чистыми ноги ваши; остерегайтесь, чтоб они не пошли по ложному пути к воровству, разбою, обману. Держите чистыми глаза ваши; т. е. от дурных соблазнов. Но не только воздерживайтесь от грехов, но и творите добро: будьте милостивы к бедным, больным!» При этом он приводил цитаты и примеры из корана и, как называют они, из Пророка Христа (наприм. изречение: скорей пройдет верблюд сквозь ушко иглы, и т. д. Однажды, с сильным гневом мулла обратился с кафедры к женщинам, которые шептались между собой. Когда он окончил проповедь, все [238] прихожане сказали: «аминь!» Вокруг кафедры стояло множество мулл и молодых людей, которые затянули в нос весьма негармоническое пение; потом молодой мулла снова взошел на пятую только ступень кафедры и рассказывал, то по писанной тетради, то нараспев, стихи из какой-то плачевной песни на смерть пророка, о том, что он оставил здесь на земле своих детей одинокими и т. д. Как только он кончил и сошел с кафедры, в кружке, стоявшем около кафедры, снова раздалось пение. Тогда почтенного вида старый мулла вторично взошел на самый верх кафедры и сказал сначала предисловие своим слушателям, что вероятно они охотно послушали бы дальнейшие события после смерти пророка, но к сожалению, силы его слабы, он молит Богаa, подкрепить его и потому надеется, что слова его будут ими выслушаны и чрез это сделают их еще богобоязненнее. Тогда он начал говорить речь настоящую, огненную речь, подобно которой я никогда не слыхивал ⁹. Сначала спокойно и тихо, потом, воспламеняясь все более и более, возвышал голос, то говорил медленным, прерывистым тоном, то возвышающимся, то понижающимся и все это для того, чтоб рассказать историю убийства пророка; рассказывал, как Езиды заключили в темницу Алия, его детей; как Али лежал в цепях, как являлся ему ангел, как по смерти его и детей, сестра отыскивала его; как хотела она обойти весь свет, чтобы найти; как горько плакала она и жаловалась, узнавши о его преждевременной смерти; как потом узнала, по небесному знамению и по ночному явлению пророка, что Али и его дети находятся в раю, [239] окруженные славой. Изложение его было полно огня, силы, увлекательности и жизни; он представлял рыдающую сестру, говорящую, жалующуюся на улице народу, и сам при этом жаловался и плакал; выражения сильнейшего гнева, страха, печали, попеременно сменялось на его лице выражением одушевления; он призывал слушателей к жалобе, к мести против убийц. Вскоре сделалось страшное волнение между слушателями; повсюду слышали мы громкие возгласы и рыдания; прихожане били себя в грудь, многие рвали на себе волосы; короче сказать, это было зрелище, которому подобного я никогда не видал в своей жизни. Ни один актер не достигнет такой силы и вкрадчивости голоса, такого выражения мимики и увлекательности, которые так сильно отразились в народе. Никогда не видал я в массе, подобно тому, как здесь, какую силу и власть может приобрести человек своею речью над народной толпой. Здесь впервые стала мне понятна сила фанатизма; как даже ложное учение, силою речи, может приобрести господство над умами людей, хотя бы даже здравый рассудок не понимал его или вовсе отвергал.

Персидские и Турецкие государственные формы совершенно сгнили и развалились; при этом единственная, уважаемая книга коран, оставшаяся основанием закона, кажется невозможным делом. Все попытки поддержать и улучшить государственное здание, стремятся к подражанию и введению европейских форм и начал, как это произошло в большом размере в Египте. Магометанская религия сосредоточивается у каждого мусульманина в нем самом; она рождает мистическую набожность в отдельных лицах, но не пробуждает более фанатизма во всем народе. Только в западных странах Кавказа, мюридизм составляет замечательное явление такого рода; но там магометанская религия проникла недавно — едва сто лет; при этом у такого постоянно воинственного и [240] сильного горского народа, под началом таких предводителей, как Шамиль, истинно героическая натура.

Абовиан рассказывал мне, что во времена Персидского владычества этот печальный праздник или припоминание, праздновалось три дня; что история Алия представляема была на открытом поле; что Курдские всадники должны были представлять убийц Алия, Езидов, а мальчики — детей их. Сначала мулла с особо устроенного возвышения рассказывал историю Алия до того времени, когда нагрянувшие Езиды покусились на убийство. Тогда в одно мгновение наскакивают Курдские всадники, в одежде нынешних Езидов, с обнаженными саблями, пробиваясь сквозь толпу народа. Все рассыпается в разные стороны, все проклинает и ругает их. Всадники имели определенные слова и речи, которые они должны были произносить. Раздается пронзительный, раздирающий сердце крик мальчиков, представляющих детей Алия; они бьют руками в голову и грудь, рвут на себе волосы или обнимают колени окружающих их для защиты юношей, которые, чувствуя свое бессилие против диких вооруженных всадников, с отчаянием кричат: Гассан, Хуссейн, гагамвей! (Гассан, Хуссейн, горе всем нам!) Муллы подымают еще более жалобнейший крик отчаяния и оплакивают свою беззащитность в горестных звуках. Весь народ разражается воплями и рыданием. Тогда, как будто невидимая рука прогоняет врагов, они исчезают, но спустя несколько времени появляются снова и те же самые сцены повторяются три раза. Наконец блестящий легион всадников скачет по равнине и убийцы-Езиды скрываются в одно мгновение. Тогда распространяются всеобщий восторг и радость; все жалобы, все вопли исчезают и народ предается самой необузданной радости.

Из этого видно, что трагедии древнего мира, составлявшие [241] в тоже время часть языческого богослужения, не совсем еще исчезли на земле. В Эривани, эти воинственные религиозные игры вывелись из употребления со времени Русского владычества; но в Персии можно и по ныне видеть их каждый год.

Таким образом постоянно подстрекается ненависть Персиян против Езидов, и при всем том, по всей вероятности, одно сходство имени заклеймило их позорным названием потомков убийц Алия ¹⁰. Служба, при которой мы присутствовали, продолжалась около трех часов и мулла, говоривший первую проповедь, в заключение прочел общую молитву за Царя, за прихожан в Эривани, за путешествующих в Мекку, за сохранение ислама и молитвы патриархов и пророков Авраама, Исаака, Моисея, Даниила, Иеремии, Исаии и проч. древних времен, Магомета, Алия и детей его. При каждом имени, за кого испрашивалась защита неба, народ произносил громкий, торжественный «аминь!»

У магометанских мулл нет недостатка в усердии и рвении: я уже упоминал, как ревностно занимаются они преподаванием. Мулла, говоривший первую проповедь, призывал наконец поселян к тому, чтоб они по пятницам усердно приходили в город слушать молитвы и не оставались бы ни под предлогом непогоды, ни других каких-либо препятствий. Вообще я слышал, что мулл весьма хвалили за их благодетельность.

Муллы и прочие служители мечетей у Персиян и Татар содержатся на счет прихожан. Все Сеиды (потомки пророка) живут милостыней, которую собирают для них дервиши. [242] Они поручаются сими последними мустеиду в Тебрисе ¹¹, который их потом разделяет, смотря по известным отношениям и близости степени родства с мусульманским пророком. Дервиши (нищенствующие странники) кормят себя и Сеидов, ¹² снискиваемою ими милостынею, но вообще они очень достаточны. Дервишем может быть всякий; но только те из них могут проложить себе дорогу и успевать, которые имеют смышленость, именно, должны они знать все предания: в обоих отношениях они несколько похожи на странствующих Армянских певцов, о которых будет говорено ниже. Никто не смеет отказать дервишу в милостыни: мусульманин почел бы это за грех. Часто должно давать им известное подаяние, которое они требуют, даже сам Персидский шах не избавляется от обязанности одарить дервиша, когда он подходит к нему. Но как он весьма редко показывается в народе, то дервиши придумывают средство выманить у него подарок. Обыкновенно он располагается всякий раз напротив дворца, где живет шах. Сначала его не замечают, шах показывает вид будто бы не видит его, тогда дервиш начинает раскапывать ножом своим небольшую частицу поля, не шире и не длиннее аршина, сеет там пшеницу и усердно поливает ее, так что в скором времени виден ее всход. Когда маленькое поле это [243] зазеленеет, тогда настает ему время получить подарок, не то шах покрыл бы себя вечным стыдом, если б зацвела пшеница! Поэтому он и приказывает выдать дервишу подарок; но весьма часто бывает, что сей последний не вдруг остается доволен подарком, который кажется ему недостаточным; тогда он опять суетится около своего посева, наконец после многих переговоров (ибо шаху надо же когда-нибудь отделаться от дервиша) оне соглашаются, и дело оканчивается подарком лошади и новой одежды, тогда, вполне довольный, он разоряет свое зеленое поле и удаляется. Вскоре, а иногда и вслед за ними, является другой дервиш, повторяется и разыгрывается такая же комедия. Таким образом, можно смело сказать, что каждый месяц один дервиш сменяет другого и таким средством добывает себе подарок от шаха.

Каждая Татарская или Персидская деревня имеет своего особенного муллу. Он получает добровольные приношения от прихожан. Собственно содержание его неопределенно. Поэтому приход часто обращается к шейху-эль-исламу в Эривань, главе магометанского духовенства в Армении и объясняет, что он обязуется платить ежегодно от 80 до 100 рублей, если им пришлют муллу. На обязанности муллы лежит совершать молитвы, преподавать в школе и погребать умерших. Над 15 или 20 деревнями есть еще старший мулла, который взбирается шейхом-эль-исламом, большею частию по предложению общины. Только старший мулла совершает обряд венчания и утверждает судный приговор. Он примиряет все распри; в прежнее время он решал их окончательно, в настоящее, тяжущиеся обращаются уже к Русскому суду. Суд муллы называется шерр. Вообще враждующие стороны не обязаны судиться в каком-нибудь определенном шерре, они отправляются к старшему мулле, [244] к суду которого имеют доверие; споры между муллами, а тоже жалобы на них разрешаются шейхом-эль-исламом.

Вообще дети муллы обыкновенно делаются также муллами, однако между Татарами нет наследственного духовного звания; каждый кто только хочет и кто приобрел достаточное знание может сделаться муллой. Достоинство высших духовных особ, наприм. шейха-эль-ислама в Эривани наследственно в одной старинной знаменитой Татарской фамилии.

Звание мустеида в Тебрисе, собственно не составляет никакого духовного достоинства, но в духовных и светских предметах (власть не заключенную в известные границы), эта власть народная, выказывающаяся то сильнее, то слабее; она основывается на почтении к крови Магомета. Мустеид есть глава фамилий, происходящих от Магомета, по его зятю, Алию. Народ смотрит на мустеида, как на законного политического и религиозного главу духовенства; а Персидского шаха, равно как и Константинопольского султана, как на похитителей. Поэтому власть мустеидов в Персии, в особенности при слабых шахах, часто так велика, как власть самого шаха. Если преступник должен быть осужден и требует или родственники его просят от мустеида позволения еще раз испрашивать милости шаха, то казнь отлагается. Если же мустеид сам требует помилования преступнику, то оно должно быть ему даровано.

Татары не имеют крепостного состояния; у них есть, как мы уже сказали выше, коренное дворянство, бегов, которое здесь в южных странах находится в большом уважении. Кое-где встречаются еще между Татарами домашние рабы, которых чаще всего они привозят, (прежде более нежели в настоящее время) из своих путешествий в Мекку. Здесь, со времени Русского владычества, не производится торга рабами. [245]

По праву наследия Татар, основывающемуся естественно на нравах в обычаях, но не на законах, дочери получают в наследство половину противу сыновей. Старший из сыновей получает сарчу (саблю), лошадь и коран; все остальное разделяет он поровну между прочими сыновьями. Однако же по большей части братья одного и того же семейства остаются нераздельно под началом старшого брата.

Петр Ней сообщил мне несколько известий о Персии, которые здесь весьма кстати, так как мы говорим о странах, бывших некогда под Персидскою властью. В главе каждой Татарской или Персидской деревни стоит каячата (буквально деревенский бег). Он вводится во владение сборщиком податей, который управляет подобно помещику, с тем только различием, что власть его временная, и часто по истечении года он сменяется. С избранными старшинами деревни (аксакал — седобородыми) он следит за полицейским устройством и разрешает небольшие споры. Дела переносятся в шерр, суд муллы. Уголовные дела находятся в руках беглербега, который сам имеет право присуждать на смертную казнь. У Персидских Армян первую инстанцию составляет общинный суд, вторую беглербег; но Армяне почти никогда не обращаются к последнему, довольствуясь первым решением или выбирают мирного судью между единоверцами.

Относительно упомянутых выше сборщиков податей, находящихся на аренде, он рассказывал следующее: собственно в Персии, вся страна считается принадлежностию шаха. Существует ленное дворянство, которому шах жалует землю в свободное распоряжение и без платежа податей (только в том случае, когда частица земли засеяна пшеницей, третья часть жатвы отдается шаху), за это оно обязано вести военную службу. От всей же другой земли, [246] принадлежащей городам или крестьянам, по закону шах должен получать 3-ю часть жатвы, a со скота денежную пошлину, a именно: с каждой лошади или с каждой рогатой скотины 1 таннабат (на Русские деньги 15 коп. сер.), с овцы или козы 1 абаз (6 коп. сереб.), с 10-ти кур берется одна. С уток, гусей и т. п. не взималось пошлин.

У шаха вовсе нет чиновников, сборщиков податей или заведующих имуществами, которые взимали бы эти подати, но в каждой провинции есть сардарь, который обязан доставлять ему определенное количество этих податей. Количество податей утверждается не навсегда, но при каждом новом сардаре устанавливается вновь, причем принимается в соображение большая или меньшая достаточность страны для платежа податей. Сардарь равным образом не имеет особенного на этот предмет чиновника, но отдает каждую деревню на откуп сборщику податей; к занятию этого места стремятся дворяне, купцы, мещане, Татары, потому что оно весьма прибыльно. В следствие чего господствует при этом неограниченный произвол и хищничество. Персидские крестьяне, лично свободны, но несравненно угнетеннее и более заслуживают сожаления нежели крепостные.

Повсюду в деревнях и около их находятся большие токи, куда собирают весь хлеб и молотят его. По окончании этой работы является серкер (смотритель работ), как слуга откупщика. Каждый крестьянин имеет свое особенное место на токе, где лежит вымолоченный им хлеб. Серкер имеет доску со штемпелем, которую он накладывает на угол каждой вымолоченной кучи. Когда весь хлеб в деревне вымолочен, тогда вымеривают третью податную часть.

В некоторых провинциях правители называются сардарями, в других (Татарских) ханами и, наконец, в [247] иных беглербегами ¹³. Они должны получать определенную часть из податей для своего содержания, но берут гораздо более, прибегая к принуждениям и насилиям.

Армяне, находящиеся во внутренней Персии, обязаны платить вместо третьей части даже половину жатвы. Поэтому жители стран, лежащих ближе к Тебризу, приняли Русских, как избавителей и когда Русские, по заключении мира, снова очистили эти страны, они переселились, оставя землю и дома, и захватя с собою только движимое имущество, скот и т. п. по большей части в Кавказскую область, где они и поселились. Но с того времени Персияне сделались столь благоразумны, что отменили такое сильное притеснение и во всем сравняли их с Татарами.

Петр Ней рассказывал, что образ постройки домов, вид и расположение дворов и садов у Персидских крестьян весьма сходны с Армянскими; только у последних все это гораздо беднее; почти нигде нет лесу; поэтому здания все из необожженного кирпича. Жженый кирпич почитается большою роскошью; одни только сады своими ореховыми, миндальными, грушевыми деревьями и т. п. доставляют немного полезного леса и довольно многочисленными пирамидальными тополями необходимый лес для построек.

За исключением некоторых горных стран, ничто не растет в Персидских равнинах без поливки ¹⁴. Там где уничтожаются и иссякают каналы в несколько лет все обращается в необитаемую степь. В Персидских городах каналы принадлежат по большей части частным владельцам которые их устроили или приобрели покупкою и за право пользования водою берут пошлину. В деревнях они принадлежат общинам и поддерживаются ими, жители же пользуются водою по заведенному порядку.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

Комментарии

1. В Историческом лексиконе Томаса Броутона, немец. изд. 1756 г., мы находим следующие известия о Езидах, извлеченные большею частию из Le Fevre's Theatre of Turkу: Езиды, секта в Турции и Персии, получила название свое от Езида, Арабского князя, умертвившего сыновей Алия — Гассана и Хуссейна. В Персии их находится до 20,000; они разделяются на белых и черных. Белые одеваются подобно Туркам; но рубашки сзади и спереди не разрезают и имеют только круглое отверстие, чтоб просунуть голову. Это символически означает воспоминание того, что их начальнику будто бы упало с неба, через голову, на шею золотое кольцо. Черные Езиды составляют род духовных, вступивших в брак. Они ненавидят Турков, мусульманин для уха их есть бранное слово; к христианству они питают более расположения - любят Христиан, уважают Библию и коран, хотя и в высочайшей степени невежественны. Они не имеют обрезания, не знают церквей, ни мест соединения для богослужения, ни постов, не дают обетов и совершают путешествие по Святым Местам; у них есть песни во славу Христа и Пресвятой Девы; они уважают Моисея, но также и Магомета; они никогда не смеют дурно выразиться о диаволе, для того, чтоб он не рассердился; если со временем снова приобретет милость Божию, что считают возможным. Все называют его Павлином-ангелом. Сожигают умерших при радостных криках, потому что, по их мнению, они переселяются на небо, кочуют родами и переменяют через каждые 2 недели свое местопребывание. Езиды охотники до вина, покупают себе жен, которым цена, как красивым, так и дурным собою, постоянно 200 крон.

2. Путешественник Лайярд видел мывшихся в реке Езидских женщин, которые при виде его не оказали ни малейшей боязни или стыдливости.

3. Г. Коцебу, находившийся в Тифлисе, полагал, что это число преувеличено; что было всего только 100 семейств, плативших подать Русскому правительству, и если многие семейства скитаются в горах незамеченные и не переписанные правительством, то они ни коим образов не составляют числа в 14 раз большего противу платящих подать. Недавно прочел я, что г. Шопен в Бюллетене С.Петербургской Академии Наук полагает число всех Езидов в Русских владениях до 324 семейств.

4. В Аугсбургской Ежедневной Газете, 3 мая 1846 года, в прибавлении в № 123, в одном весьма поучительном сочинении Немецкого путешественника (доктора Вагнера), находятся сведения о Езидах; вместе с тем, там указывается на сочинение Англичанина Ричарда о естественной истории человеческого рода, под заглавием: «Travels and Researches in Asia minor and Kurdistan,» и, наконец, на Риттерово землеописание Азии, VI, как на сочинения, в которых подробно упоминается о Езидах. Отличная статья об них появилась недавно в С.Петербургских Немецких ведомостях, в Октябре 1848 года. В заключение, попало мне в руки сочинение Августа Генри Лайярда Ниневия и ее остатки (на Немецком языке перевод Мейсмера, у Д. на 1850 г.). Сочинитель посещал отрасль этого народа в Ассирии и сообщает весьма любопытные известия. Он подтверждает многие из моих наблюдений, дополняет их, дает несколько новых сведений, но многого не знает, что я слышал и видел. В немногих случаях он, кажется, говорит совершенно противное тому, что я видел и слышал. Существуют ли между самым народом уклонения и различия в нравах и веровании, или он и я получили ложные и с намерением искаженные сведения, это могут разрешить позднейшие исследования. Он говорит о Езидах в IX. главе, стр. 144. Я привожу оттуда следующий краткий отрывок:

«Езиды имеют светского главу, Хуссейн-бега и духовного шейх-Назра, оба они имеют местопребывание в Баадри. Они пользуются наследственным правом начальства, которое в высоком уважении, и разделяется на четыре степени: пиры, шейхи, кавалы и факи. Пиры лечат в болезнях, шейхи поют гимны во время Богослужения; кавалы проповедуют; факи играют на инструментах; их флейты и тамбурины считаются священными. Народ говорит на языке Курдов, а гимны их поются по-арабски. У них есть священная книга, которую однако никто не может видеть; она хранится кажется в Баазани. Они признают Высшее Существо, но не приносят ему ни жертв, ни молитв (с последним я не согласен). Шейтан (сатана) есть старший из ангелов, свергнутый за свое возмущение, но все еще могущественный, и который со временем опять будет помилован; теперь он имеет власть делать вред, и впоследствии получит, по их мнению, власть награждать. Никогда не произносят они имени шейтана (сатаны) и даже никогда слова, которое бы звучало подобно этому. Они с благоговением называют его Малес-Таус (Царь Павлин) и Малек-Кихт (Царь ангелов), и имеют также медные изображения Павлина, но только как символы, а не как идолов. Совершается особая таинственная церемония, состоящая в том, что взорам жреца представляется священный символ Малес-Тауса. И Христос, по их понятиям, тоже Великий Ангел, принявший на себя человеческий образ; но он не умер на кресте, а вознесся на небо. Они ожидают второго пришествия Христа и нового явления имама Мехдира, подобно тому, как это говорится и в относящихся до этого предмета магометанских сказаниях. И Магомета считают они тоже за патриарха, равного Аврааму. Они почитают за великого святого шейха Али, жившего задолго до Магомета. Могила его находится в одной долине и имеет два двора; только босым можно ходить в ней. (Лайярд был там.) Все служители входят в нее в белых одеждах. Она устроена подобно могилам магометанских праведников: наверху начертана глава из корана: Азат-эль-курси (вероятно для того, чтобы предохранить ее от разрушения). У ворот видны: лев, змея, топор, кружка и человек, грубо высеченные из камня, вероятно эмблемы. Богослужение их весьма достопримечательно. При входе главной духовной особы, шейх-Назра, все целуют ему руки. Зажигают лампады, становятся ближе к ним, и, все те, которые только могут достать их, проводят правой рукой по огню, потом рукой, очищенной пламенем, касаются правой брови и рта, и потом таким образом прикасаются к другим, которые не могли достать до пламени. В это время раздается пение; оно называется Макам-Азарат-Есау, оно воется на Арабском языке и оканчивается скорым пением и, наконец, восторженным криком, пока все повергнутся на землю. Вся их религия суть смешение сабеизма, некоторых христианских понятий, магометанства, учения гностиков и менихейзма. (Сочинитель, к сожалению, мало говорит об отдельных учениях.) Может статься, они составляют остаток Сабейских Халдеев, или, может быть, состоят в связи с Сабейцами или Мендаи, живущими при Евфрате, в округе Сузиане. Они питают благоговение к Ветхому Завету, веруют в сотворение мира, Моисея, почитают также Новый Завет и коран, но менее чем Старый Завет. Новорожденных они крестят в продолжение 7 дней и обрезывают их подобно магометанам; имеют много обыкновений Сабеев, целуют напр. тот предмет, на который прежде всего упадет солнечный луч; никогда не плюют в огонь, но часто проводят рукой по огню. Подобно Сабеям они ненавидят синий цвет. Во время своих церемоний оборачиваются на восток и погребают своих покойников, обращая их годовою тоже на восток. Начало года считается у них, как и у Греков; но они имеют свое особенное, неизвестное, летосчисление и полагают теперь напр. 1550 год. Это, как кажется, доказывает их связь с Манихеянами. Среда у них — Воскресенье. Они не едят салату, овощей и свинины, но вино пьют. У них в употреблении и Христианские и магометанские имена. На свадьбе невеста получает кольцо или немного денег. Преследуемое Турками, одно поколение переселилось в Русские владения. Магометане и Христиане рассказывают про них разные басни, между прочим утверждают, что праздники их суть отвратительные оргии, совершающиеся в темноте, почему и дают им название Херск-Зондарон (т. е. погаситель света). Без сомнения, праздники их смешивают с празднествами Авсейров в Сирия, которые доводят до времен Семирамиды. Мусульмане полагают, что название Езидов происходит от Омми Яденк Халифес Езид, (т. е. преследователь фамилии Али), но название это гораздо древнее и упоминается гораздо ранее Магомета. Турки и Персияне преследовали Езидов. С прочими же они не заключают никаких договоров, не связываются в отношении к ним никакою клятвою; по мнению их Езиды принадлежат также к этой категории.

5. Кроме Езидов вообще все племена Курдов почитают Армянских святых. Напр. на могиле Сурб Саргиса (Св. Сергия) в Топра-Калехе, все Курдские племена приносят в жертву, отправляясь на войну, барана и зажигают над могилой восковую свечу.

6. Американский миссионер Грант утверждает, будто Езиды имеют обрезание; но мы положительно объясняем, что они не совершают и презирают его, потому что это обряд ненавистных им магометан и Иудеев.

7. Мой приятель барон фон Г... познакомившийся с Езидами во время путешествия своего, по казенной надобности по Армении, рассказывал мне то же самое.

8. На Кавказе не встречается неприятности между магометанами и христианами и точно также между различными племенами этих народов. Татары, Черкесы, Персияне, будучи магометанами, живут часто вместе в одних деревнях с христианами, Грузинами и Армянами, даже в ладу и дружбе; едят вместе на одном и том же ковре; но все строго придерживаются своей религии, своих обычаев, нравов и одежды. Только там, где одна секта восстает против другой, как между магометанами шеитской и суннитской сект, как между общенародным и римско-армянским вероисповеданиями господствует вражда. Но все народы и все родственные религии избегают общественного сношения с Евреями.

9. Или лучше сказать не видывал, потому что я не понял ни одного слова, Абовиан, сидевший рядом со мной, переводил мне все это в то время, как мулла переставал говорить.

10. Предводитель убийц назывался Езид, сын Меавия. Но ничем не доказано, чтоб Езиды происходили от него и наследовали бы имя; по всей вероятности оно древнее магометанства.

11. Сеиды принадлежат к племени Корешитов, отрасли Магомета и суть потомки Хуссейна; они подобно Шерифам, принадлежащим к тому же поколению и потомкам Гассана-ибн-Алиса — имеют право носить зеленую чалму.

12. Есть еще мустеид близ Багдада Я не узнал отношения его к Тавризскому мустеиду, потому что в настоящее время Тавризский мустеид проживает в Тифлисе, о чем уже говорено было выше.

13. Беглербег собственно значит Бег над Бегами, поэтому глава Бегов.

14. Совершенно согласно с этим говорит Капитан Вильбрем (см. Ausland 1839 г. № 163), что народонаселение Персии постоянно убавляется; разрушением одного водопровода можно принудить всю страну к переселению; орошение имеет необыкновенно важные последствия: рядом с самыми бедными странами, находятся прекраснейшие виноградники и воля, богатые посевами. Но как только вода отведена прочь, все обращается в пустыню.

Текст воспроизведен по изданию: Август фон Гакстгаузен. Закавказский край. Заметки о семейной и общественной жизни и отношениях народов, обитающих между Черным и Каспийским морями. Часть 1. СПб. 1857