ФАДЕЕВ Р. А.

ЗАПИСКИ О КАВКАЗСКИХ ДЕЛАХ

СТРАТЕГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ВОЕННОГО КАВКАЗСКО-ТУРЕЦКОГО ТЕАТРА

Всякий военный театр, даже самый открытый, представляет действующим на нем армиям естественные операционные линии, уклонение от которых всегда сопряжено с большими затруднениями. Чем театр войны пересеченнее, тем операционные линии определяются реже. Неизменные условия природы стесняют иногда расчеты полководца в очень тесные рамки и заставляют его неуклонно следовать единственным путем, устанавливают, можно сказать, его этапы, независимо от всяких соображений. Такая топография края, естественно, усиливает до чрезвычайности положение обороняющегося, устраняя от него всякую неожиданность и заставляя наступающего преодолевать с лица каждое препятствие, которое ему захотят противопоставить.

Страна, по которой пролегает наша кавказско-турецкая граница, представляет в высшей степени этот характер полной зависимости военных действий от природы края. Небольшое число естественных путей, прорезывающих ее, и особенные местные условия определяют постоянно, независимо от времени и сил, направление каждой военной операции. Горные хребты, пересекающие эту страну по всем направлениям, не имеют вовсе боковых путей. Поперечных сообщений между главными линиями так мало и они так неудопроходимы для войск, обремененных артиллерией и обозом, что каждый отряд, занимающий какой-либо отдельный военный пункт, имеет и свой отдельный военный театр, и свое особое сообщение продовольственное и потому должен составлять, по возможности, независимое целое. Разумеется, при таких условиях на этой границе не может существовать в большом виде взаимного содействия всех частей, образующих стратегический фронт армии; каждая часть должна быть достаточно сильна, [460] чтобы обойтись во всяком случае без посторонней помощи; а с поражением одной из них неприятелю открывается прямой путь к центру наших владений — путь, который другие пограничные отряды не могут ему преградить. По этим причинам каждая из главных линий сообщения, выходящих на турецкую границу, должна быть занята отдельным, самостоятельным отрядом. Очевидно, что при таком положении вещей армия, действующая против Турции со стороны Кавказа, необходимо бывает разделена на несколько частей, относительно слабых и без прямой связи между собой.

Параллельно Большой Кавказской цепи тянется широкая гряда Малого Кавказа; горы, разграничивающие Грузию от Имеретин, связывают ее с Большим Кавказом; в прочих местах она отделена от него равнинами Куры и Риони. Малый Кавказ — не хребет, но сеть хребтов, образующих своими разветвлениями обширную горную страну; он раскидывается почти на 300 верст в ширину, наполняя скалистыми хребтами, уступами, высокими и холодными горными плоскостями всю южную часть Закавказья и турецкую Армению. Непосредственный театр войны России с Турцией заключен весь в этой горной стране и не выходит из ее пределов.

Сеть Малого Кавказа начинается собственно около Трапезунда и тянется вдоль моря до Батума. Эта часть ее, Лазистал, не имеет других сообщений, кроме вьючных тропинок; склоняется к морю берегом, столь же малоприступным, как и восточный берег Черного моря; и с юго-западной стороны Закавказья ограждает турецкие владения непроходимым поясом скал и лесных ущелий. Около Батума цепи Малого Кавказа удаляются от моря и, разветвляясь, образуют обширную с затруднительными сообщениями горную страну, заключающую в себе большую часть Ахалцихского уезда, Аджарию, санджаки Арданучский, Ардаганский и Чалдырский. От этой группы отделяется к северу не столь высокая, обросшая густыми лесами гряда, подходит одним из своих побегов к самому Тифлису и, загибаясь к юго-востоку, возвышается опять, и широко раскидываясь в стороны, покрывает большую часть пространства между [461] Курой и Араксом, в пределах уездов: Елизаветпольского, Ново-Баязетского, Нахичеванского, Ордубатского и Шушинского. Центральным пунктом этих гор можно считать исток реки Акстафи, вправо от которого лежит обширный бассейн озера Гокчи, а влево отделяются Бомбакские горы и высокая цепь, которая, под названиями Безабдала, Мокрых гор, Ляхи, Джвари и Триалет, опоясывает с юга возвышенные долины, Дорийскую и Цалкинскую, и примыкает к северной цепи у места исхода ее из описанной уже обширной горной страны, составлявшей прежде Ахалцихский пашалык. Из этой же Ахалцихской группы, от границ Чалдырского санджака, отделяется широкая, разбитая неправильными грядами и лесистая цепь Саганлуга, опоясывающая Карсский пашалык с восточной и южной стороны, где, пересеченная руслом Аракса, она соединяется с горами Араратскими; другая отрасль ее, прорезанная Евфратом, связывается с горами, отделяющими Баязетский пашалык от Ванского и Эрзурумский — от Мушского. Снежная громада Алагеза высится между Бомбакским хребтом и отрогом Арарата, замыкая горный пояс, образуемый Ахалцихской группой, Триалетами, Безабдалом, Бомбаком, отрогом Арарата и Саганлугом. Посреди этого кольцеобразного пояса расстилается высокая плоскость, поднятая на 4 тыс. футов, средней мерой, над морем, холодная, безлесная, плодородная, очень волнистая, прорезанная глубокими скалистыми оврагами и покрытая в разных направлениях средней высоты земляными горами. Эта обширная долина и для нас, и для турок составляет постоянную житницу, откуда получаются главные запасы хлеба для войск. Она обнимает Александропольский уезд, Ахалкалакский участок и Карсский пашалык.

За Саганлугским хребтом, между отрогами Малоазийских цепей и горной группой Ахалцихской, простирается высокая плоскость того же самого характера и начинает терять его, уже за Эрзурумом, склоняясь уступами на юг к более низменным равнинам.

Алагез замыкает с юго-востока собственно горную страну Закавказья; между ним, Еокчайскими горами и [462] Араратом лежит обширная и низменная Эриванская котловина, безлесная, плодородная только при орошении, жаркая и лихорадочная. Баязетский пашалык, отделяющийся от нее Араратской цепью, составляет собственно одну узкую долину, окаймленную высокими горами, каменист и мало возделан.

Самая западная часть Закавказского края представляет совсем другой характер: цепи Большого и Малого Кавказа, раздвигаясь, первый к северо-западу, а второй к юго-западу, дают между собой место низкой и теплой Имеретинской равнине, имеющей вид треугольника, основание которого лежит по морскому берегу, от границ Абхазии до Батума, а вершина — в Кутаисе, построенном около места, где Риони выбегает из предгорий. Западная равнина почти везде болотиста и покрыта едва проходимым лесом, в котором только для пашен расчищены просеки. Она прорезана множеством речек, сильно разливающихся в дождливое время; тогда вся почва равнины превращается в топь. Морской берег почти везде плоский, и во многих местах только груды песка, нанесенного прибоем, защищают прибрежные земли от затопления. Климат на всей равнине, особенно в приморских местах, нездоров и в некоторые месяцы гибелен. Западная равнина заключает в себе уезды Кутаисский и Озургетский, Самурзакан, низменную часть Мингрелии и санджак Кобулетский.

Наша кавказско-турецкая граница, с берега Черного моря, начинается устьем речки Чалаха, на котором построен Николаевский карантин, и следует за извилинами этой речки до выхода ее из гор, верст на 20, отрезывая к Турции юго-западный угол Имеретинской равнины. В этой части она всегда проходима. От истока Чалаха до пределов Ахалцихского уезда граница идет по хребту, отделяющему Гурию от Аджарии, и для отряда может считаться вовсе непроходимой. Ахалцихский уезд не разделен с Турцией природной границей; он составляет только северную часть бывшего Ахалцихского пашалыка, отрезанную от него по Адрианопольскому трактату в 1829 г., линией, проходящей по известным вершинам и ущельям, горы Ахалцихские и [463] Ардаганские составляют одну общую группу, движение по которой с обозом и артиллерией возможно, но очень затруднительно. Александропольский уезд имеет со стороны Турции природную границу, реку Арпачай, перерезывающую описанную нами большую горную плоскость. Это наши ворота в азиатскую Турцию; доступ в нее через Арпачай всегда открыт нам, и зимой, и летом, независимо от средств продовольствия, на которые время года имеет большое влияние, как увидим ниже. Наконец, от слияния Арпачая с Араксом, нам служит границей отрог Арарата, высокий и крутой; сообщение через него довольно удобно летом, но зимой и в слякоть почти прекращается. За Араратом начинается уже Персия.

Главное основание наших военных действий в Закавказском крае, в какую бы сторону они ни направлялись, — Тифлис. Кроме того, что владение этим городом решает действительное владение краем, что он есть главный складочный пункт наших материальных средств; но кроме того, и в чисто стратегическом отношении, Тифлис есть центральная точка, откуда Военно-Грузинская дорога, главный путь сообщения Закавказья с Россией, разбегается лучами по всем границам края. Между многими, даже пограничными частями Закавказья, сообщение существует только через Тифлис. Неприятель, грозящий Тифлису, одинаково грозен для всех наших отрядов за Кавказом, разъединяя их и отрезывая им сообщение с Россией. Поэтому не только прямое, но и косвенное охранение Тифлиса отрядами, запирающими устье ведущих к нему с границы дорог, становится первой стратегической необходимостью. При затруднительности поперечных сообщений, всякий отряд должен быть, по возможности, самостоятельным. Таким образом, выход каждой Тифлисской дороги к границе становится отдельным военным театром, очень мало зависящим от других; и вследствие того каждый пункт, где граница пересекается Тифлисской дорогой, или место, близкое к этому пункту, требуют особой крепости, которая могла бы служить опорной точкой действующему тут отряду. По этой же причине каждой из наших пограничных крепостей [464] противопоставлена турецкая, лежащая против нее по продолжению пути. Если не все турецкие города, соответствующие этим пунктам, укреплены как следует, то это потому, что в Турции воля правительства исполняется только там' где ее невозможно не исполнить; тем не менее эти города считаются в Турции крепостями. Наконец, от всех них дороги сходятся в Эрзуруме, лежащем между долиной Аракса и северными истоками Евфрата. Этот город для турецкой Армении — такой же центральный и решительный пункт, как Тифлис для Закавказья.

Из Тифлиса к турецкой границе ведут пять дорог: Озургетская, которую можно назвать Имеретинской, Ахалцихская, Ахалкалакская, Александропольская и Эриванская. Эти дороги приводят к четырем турецким городам: Батуму, Ардагану, Карсу и Баязету.

1. Имеретинская дорога идет от Тифлиса до Сурама на расстоянии 1206 верст по долине Куры и на этом пространстве хороша, как обыкновенная почтовая дорога. Но с Сурама начинается перевал через хребет (соединяющий Большой Кавказ с Малым) и на протяжении трех переходов, до Квирильской станции, тянется через горы. Эта часть дороги, при дождях, осенью и зимой расплывается в непроходимую грязь, в которой повозки, лошади и даже пешеходы тонут на каждом шагу. В это время движение войск становится здесь чрезвычайно затруднительно, а перевозка артиллерии и транспортов иногда невозможна, иначе как на людях. В дождливую зиму препятствие в сообщениях, можно сказать, отрезывает Имеретию от остального края. У Квирильской станции дорога спускается в долину речки Квирилы и идет по ней почти до Кутаиса. От Кутаиса она тянется у подошвы предгорий до р. Цхенисцхали и потом спускается по ее долине до Марани. Тут дорога разделяется: одна переходит через Цхенисцхали и идет к реке Хони, где она разветвляется опять и направляется к западу в Редут-кале и к северо-востоку через реку Ингури, в Абхазию. Другая дорога лежит из Марани к Илори, где находится переправа через р. Риони, и оттуда по низменным равнинам Гурии, к Озургетам. Обе дороги — и абхазская, и [465] гурийская, одинаково неудобны; они идут по болотистой почве и перерезаны множеством речек, стремящихся из гор. При дождях земля разбухает в тину, речки разливаются и требуют устройства переправ или мостов на каждом шагу.

Из Озургет две дороги ведут к Батуму, одна через Николаевский карантин и оттуда узким морским берегом, между грядами начинающихся скал, к нависшему над ней замку Кинстригиле, другая — прямо из Озургет, через Чалах, несколько верст выше устья и, обходя замок Кинстриши, выходит южнее его на первую дорогу; оттуда, соединяясь, путь идет по морскому берегу до Батума, где кончается сухопутное сообщение; далее ничего нет, кроме вьючных тропинок. Расстояние между Николаевским карантином и Батумом около 28 верст.

2. Дорога Ахалцихская отделяется от Имеретинской в Сураме и подымается вверх по Куре, следуя по левому берегу ее через тесное лесное Боржомское ущелье, почти вплоть до Ахалциха; только в 7 верстах от этой крепости начинается подъем к ней с берега Куры. При суровом климате и ранней зиме этого края, во время гололедицы, перевоз тяжестей по ней бывает иногда затруднительным. Ахалцих лежит в 14 верстах от границы; Ардаган находится от него в 70 верстах по прямому пути, подымающемуся к истоку Посховчая, а оттуда переваливающемуся через горы. Но этот прямой путь мало разработан, и полевую артиллерию приходится в некоторых местах перевозить на людях.

3. Ахалкалакская дорога ведет через Манглис, или через Белый Ключ, по гористой и лесистой местности, и, соединяясь, взбирается на высокую и голую плоскость Цалкского округа; там, разделяясь снова, мимо озера Табисцхури, или мимо озера Топоравани, приводит в крепость Ахалкалаки. Эта дорога почти не разработана, состоит вся из чрезвычайно крутых и каменистых подъемов и спусков и становится непроездной, как скоро забушуют метели, очень ранние в этой холодной стороне. Но это самый близкий путь от границы Турции к Тифлису: от границы до Ахалкалаки — 27 верст и от Ахалкалаки до Тифлиса —[466] 143 версты, всего 170 верст; это одно только и придает ему важность. Из Ахалкалаки выходит лучшая военная дорога от наших пределов к Ардагану. Она огибает озеро Хазапин и оттуда тянется по правому склону гор, спирающих течение Куры. Обе дороги, Ахалцихская и Ахалкалакская, сходятся в этом пункте; но только последняя, хоть гористая и мало разработанная, позволяет беспрепятственно перейти границу с полевой артиллерией. С октября по апрель дороги Ардаганского пашалыка завалены снегом и непроходимы.

4. В Александрополь из Тифлиса ведут три дороги; но войска следуют обыкновенно только по двум: через Делижан и через Безабдал. Первая, почтовая, отделяется в Акстафинской станции от большой Шемахинской дороги, главного поперечного пути Закавказского края, и подымается по левому берегу речки Акстафы, через Делижанское ущелье, до деревни Делижан. Здесь она разделяется: одна ветвь идет на Эривань, другая, поворачивая прямо на запад, продолжает подыматься к истоку речки Гамзачемана, круто спускается с этого высокого места, подымается опять по реке Бамбаку и, перевалившись через Амамлинскую и Джурджурскую горы, выходит на плоскость в 15 верстах от Александрополя. Дорога эта — самая лучшая, но и самая длинная из всех, после Имеретинской, сообщающих Тифлис с турецкой границей. Расстояние ее 275 верст. Кроме гололедиц и метелей, на Амамлинской и Джурджурской горах, на расстоянии не более 25 верст, на ней не бывает других препятствий ни в какое время года. Потому войска и отправляются преимущественно по ней.

Вторая дорога из Тифлиса в Александрополь отделяется от большой при переходе речки Алгеуки и через брод на храме ведет в сел. Шулаверы; оттуда, по тесному, каменистому и лесному ущелью — к Волчьим воротам, выходящим на Лорийскую равнину к военному поселению Джелал-Оглу. С плоскости она подымается на Безабдал трудным и высоким перевалом и выходит на почтовую дорогу в Кишляке в 58 верстах от Александрополя. Все протяжение этой дороги 173 версты. Эта дорога была прежде главной. [467] Но Безабдальский перевал, тяжелый для повозок и летом, а зимой, во время гололедицы и метелей, почти непроходимый, заставил предпочесть более длинное сообщение на Делижан. Из Джелал-Оглу на Александрополь есть еще другая дорога на север от этой, через Мокрые горы. Она выходит на Арпачай на несколько верст выше Александрополя и летом не представляет никаких затруднений при перевале, менее каменистом и более отлогом, чем Безабдальский. Но зимой страшные вьюги в местах, совершенно не заселенных, делают его опасным.

Третья дорога к Александрополю отделяется в сел. Цынцкаро от ведущей в Белый Ключ, идет к Квешам и оттуда по ущелью — к Башкичету, а от Башкичета через Лорийскую равнину — к Мокрым горам и соединяется с предыдущей. Но эта дорога, как совершенно не разработанная, не служит никогда военным путем.

Все эти три дороги сходятся к Александрополю, который замыкает их со стороны Турции, так что неприятель не может овладеть собственно одной из них; потому, в стратегическом отношении, их можно считать разветвлениями одной и той же дороги.

Открытые, хотя и волнистые поля, расстилающиеся за Арпачаем, позволяют двигаться из Александрополя к Карсу по нескольким дорогам, близко отстоящим одна от другой; поперечное сообщение между ними довольно ровно. Из Александрополя к р. Карсчаю, пересекающей все эти пути, ведут несколько дорог; от Карсчая к г. Карсу — две главные дороги: одна на Халив-оглу, другая на Суботан, Хаджи Вали и Визанков. В Карсе все дороги сходятся, и эта крепость, составляя опорный пункт турок на равнине, запирает выход из Саганлугских гор, по Эрзурумской дороге.

От нашей границы ведет в Эрзурум только одна большая и удобопроходимая дорога, через Карс. Она поднимается от Карса и три перехода идет через очень пересеченную горную и лесистую местность Саганлугского хребта. Оттуда выходит к Араксу на открытые и волнистые поля, подобные карсским. Из Ардагана, через горную страну, окружающую его, ведет в Эрзурум только вьючная тропа. [468]

5. Дорога из Тифлиса в Эривань отделяется от большой Александропольской дороги в Делижане, переваливается в нескольких верстах оттуда через хребет и, обогнув озеро Гокчу, длинным и отлогим спуском в 60 верст, сходит на равнину, у северного края которой лежит Эривань. Оттуда, уже по совершенно ровным местам, она идет к Араксу, на котором устроен паром и существует много бродов; и от этой реки, все еще по равнине, направляется к подножию горы Чангыль, возле самого Арарата. С Чангыльского перевала она спускается прямо в Баязет.

Эти пять дорог — единственные наши выходы в Турцию и единственные входы для турок в сердце Закавказья, пробитые природой и искусством, как коридоры, сквозь каменные глыбы Малого Кавказа. Для одиночных всадников, на привычных лошадях, существует много горных тропинок; они могут служить для какого-нибудь отчаянного партизанского предприятия, но для колонны непроходимы. Вблизи же от главных дорог не существует даже параллельных тропинок; на большей части своего протяжения дороги тянутся или по дну глубоких долин, или по самому острию хребта, или проделаны искусственно на крутой покатости гор; в первом случае над ними недосягаемые утесы, в последних — под ними пропасть. Колонна может идти только отделениями.

При этой изолированности военных дорог для них существуют на всем театре войны только два поперечных сообщения, принимая за театр войны даже весь Закавказский край. Одно поперечное сообщение, главное, которое вместе с Военно-Грузинской дорогой составляет артерию Закавказья, прорезывает его во всю ширину, от Каспийского моря через Шемаху, Елизаветполь, Тифлис и Кутаис до Черного моря. Часть его, которая составляет также одно из пяти сообщений Тифлиса с турецкой границей, — Имеретинскую дорогу, мы уже описали.

Другой поперечный путь лежит по самой границе. Он идет от Эривани через Эчмиадзин и Сардар-Абад, по равнине к южной окраине Алагеза, подымается по этой окраине к Талыни и выходит на высокую Александропольскую [469] плоскость, вблизи от города. Дорога здесь везде хороша, но от Сардар-Абада лежит в местах, совершенно незаселенных, где находятся одни куртинские кочевья, и частью безводных. Сильные метели в пустынных местах зимой и недостаток воды знойным летом составляют неудобства этой дороги. Есть еще другое сообщение между Эриванью и Александрополем: по самому берегу Арпачая, составляющего границу и заселенного частыми деревнями. Здесь неудобства пустынности и безводья устранены; но если неприятель еще не разбит и не отброшен от границы, то войска должны проходить по этой дороге прямо перед его глазами.

Далее от Александрополя дорога идет вверх по Арпачаю до Казанчинского поста и оттуда длинным и крутым подъемом взбирается на горы Духобории (так называется юго-восточная часть Ахалкалакского участка, по основанным в ней поселениям раскольников из секты духоборцев) и через эту высокую и чрезвычайно холодную страну, мимо озер Мадатапа и Ханчалы, приводит в Ахалкалаки. Из Ахалкалаки она идет в Ахалцих по горам и разветвляется: одна ветвь (большая дорога) спускается к Ацхуру, где устроен через Куру мост, и выводит на почтовую Тифлисскую дорогу в 20 верстах от Ахалциха. Другая — переходит Куру в Агашеле и приводит в Ахалцих с южной стороны.

Сообщение здесь незатруднительно для войск, не обремененных артиллерией и обозом, но для тяжестей, хотя этот путь и возможен, однако ж, огромная высота крутых и каменистых подъемов составляет значительное препятствие. А суровый климат Духобории и даже всего Ахалкалакского участка, глубокие снега и сильные вьюги в стране, где сани малоизвестны, с первых чисел октября почти прерывают сообщение.

Эта большая пограничная дорога, связывающая Эривань, Александрополь, Ахалкалаки и Ахалцих, — Ахалцихом и кончается. Через высокие, обрывистые и покрытые дремучим лесом горы, отделяющие Ахалцихский уезд от Гурии и Имеретии, нет никакой дороги. Чтобы пройти из Ахалциха в смежную Гурию, нужно спуститься по [470] Боржомскому ущелью к Сураму и, выйдя на большую Имеретинскую дорогу, обогнуть через Кутаис весь хребет.

Через сопредельные нам турецкие пашалыки также тянутся два поперечных пути. Первый, параллельный нашей границе, выходит из Батума вьючной тропинкой, вьется по ущельям Аджарии и у истоков Посховчая, близко от нашей границы, выходит на дорогу из Ахалциха в Ардаган. Эта часть его совсем непроходима для полевой артиллерии и повозок. От Ардагана он поворачивает на юго-запад, становится проходимым и, перевалившись через Саганлугский хребет, выходит на Карсскую плоскость у озера Айгыр-Гель. Из Карса он идет через меньшие уже земляные горы на Кагызман, переходит через Араке и после нового перевала спускается в Евфратскую долину и, подымаясь по ней, приводит в Баязет, связывая этот город с Кагызманом, Карсом, Ардаганом и, хотя малопроходимым путем, но и с Батумом.

Другая, большая военная и торговая дорога, по которой производятся все сообщения между Константинополем и пограничными нам пашалыками, так же, как и торговля Европы с Персией, начинается с Трапезунда, проходит горным ущельем к Гюмюш-хане, идет на Байбурт и оттуда следует к Эрзуруму. Только от Трапезунда до Гюмюш-хане дорога эта неудобна, так что в 1829 г. русский корпус, преодолевший уже столько трудностей, не мог пройти по ней с артиллерией. От этого места до Эрзурума она везде проходима для тяжестей. У Аракса она отделяется от Карсской дороги и идет в долину Евфрата, где, сливаясь с первой поперечной дорогой, приводит в Баязет и Персию.

Эрзурум составляет центральный пункт этой дороги и командует ею совершенно, как и всем краем; владеющий им отрезывает от Турции ее восточные пашалыки и держит в своих руках главное торговое сообщение Европы с верхней Азией.

Как до сих пор круг азиатских войн России с Турцией не выходил еще из холодных долин Малого Кавказа, то климат его и определял время военных действий. В этой стране зимняя кампания невозможна. Со времени нашего [471] владычества за Кавказом на турецкой границе произошли только два значительных действия зимой: взятие Котляревским крепости Ахалкалаки в 1810 г. и осада аджарцами Ахалциха, в зиму с 1828 на 1829 гг. Но в первом случае это было почти партизанское предприятие: Котляревский, проведший свою боевую жизнь в совершении невозможного, выступил с Цапки с маленькой колонной, без артиллерии и обоза, и, прокрадываясь по занесенным снегом ущельям, ударил ночью, врасплох, на Ахалкалаки и взял ее; подражать ему слишком трудно. Во втором случае турки, потерявшие Ахалцих за несколько месяцев перед тем, уговорили аджарцев сделать попытку против малочисленного гарнизона: аджарцы — горцы, свыкшиеся со своим суровым климатом, действовали у себя дома; им нужно было пройти несколько верст от своих жилищ, чтоб быть под стенами Ахалциха.

Но значительное военное движение зимой здесь невозможно. Глубокие снега заносят дороги так, что, не расчищая их, нельзя провезти артиллерию; фуража в опустелых деревнях нет, или почти нет, и летом в этой полудикой стороне действующее войско должно все везти с собой, как в пустыне; зимой же перевозка тяжестей, не только в неприятельской земле, но и в нашей собственной, становится невозможной в больших размерах. Упряжных лошадей в крае не знают, кроме русских переселенцев, число которых незначительно. Перевозка совершается на буйволах и быках, эти животные не выдерживают мороза и не могут ходить по снегу. С первой порошей их запирают в теплые хлева и перевозка прекращается. Таким образом, на кавказско-турецкой границе время военных действий ограничивается теплыми месяцами, именно, когда на полях есть подножный корм, — с половины мая по ноябрь. Исключения из этого правила сопряжены с большими, иногда непреодолимыми затруднениями.

Мы показали уже, каким образом каждое устье дороги, выводящей из Тифлиса на границу, составляет и для нас, и для турок отдельный военный театр. Но характер этих военных театров неодинаков: различие в топографии края, в [472] климате, и в относительной их стратегической важности изменяют и количество сил, требуемых каждым из них, и состав этих сил, и употребление их.

В обыкновенной турецкой войне западная часть военного театра, прилегающая к Черному морю, будет всегда второстепенным и даже маловажным его отделом. С этой стороны горный пояс Лазистона и Аджарии отделяет от нас Турцию непроходимой стеной, и доступная нам часть ее заключается в узкой полосе по берегу моря менее 30 верст длиной. Приморский город Батум имеет свою важность как один из лучших портов на Черном море и как место, которое лазы и аджарцы считают за свою столицу. Но занятие его, в этом случае, потребовало бы только кратковременной экспедиции, которой бы и кончились военные действия с этой стороны. Отражение набегов соседних горцев входит в пределы кордонной службы. В обыкновенной турецкой войне наше господство на Черном море исключило бы берег Гурии и Мингрелии из круга военных действий и, не допуская высадки турецких войск в Батум, обратило бы столкновение с этой стороны в незначительные дела с горцами. В прошлую кампанию один или два батальона с милицией были достаточны для охранения этой границы.

Но с той минуты, когда силы двух первоклассных европейских держав вмешались в эту борьбу и мы лишились владычества на Черном море, Имеретинский военный театр приобрел огромную важность. Из него должно было сделать оплот для всего Закавказья с наиболее опасной стороны. Движение на Батум сделалось невозможным, нельзя удержать города, которым неприятельский флот командует с моря. По самой сущности вещей, Имеретинский военный театр получил характер чисто оборонительный; нам оставалось только сосредоточить там достаточные средства обороны и дожидаться.

По количеству сил, находящихся на Кавказе, нельзя [473] отделить постоянно к Черноморскому берегу столько войск, сколько нужно для решительного сопротивления целой десантной армии. Это парализовало бы весь действующий против Турции корпус. Если б это обстоятельство совершилось, тогда только должно устремить туда все войска, без которых возможно обойтись в других местах. До тех пор береговому отряду нужно достаточно сил, чтоб он мог отражать турок и удерживать первый натиск со стороны моря в крае, где легко оборонять каждый шаг.

Наступление на Имеретинскую равнину, со стороны ли моря или со стороны Батума, возможно только в сухое время года. Когда земля превращается в топь, бесчисленные речки сливаются с берегами, лесные дорожки превращаются в наполненные водой канавы, — военные действия становятся здесь невозможными. И летом даже небольшие силы владеющего этой страной могут задержать гораздо превосходнейшего неприятеля бесчисленными препятствиями. Посреди лесов, болот и частых речек воинственное христианское население, преданное единоверной России, составляет одно уже такую оборонительную силу, какой мы не имеем на других пунктах Закавказья и которая, при хорошем употреблении, будет для неприятеля страшнее регулярного войска. Жилища мингрельцев, гурийцев и имеретинцев рассеяны в лесах и в садах, еще крепче лесов, отдельными хуторами; они сообщаются между собой только извилистыми тропинками, проложенными через дебри, чистых лугов почти нет, и потому прокорм обозного скота и лошадей в высшей степени затруднителен. А между тем неприятель не может сделать шагу в этом крае, не обременяя себя бесконечными обозами. Он должен иметь с собой все, даже фураж, так как страна не доставит ему ничего. Он будет находиться здесь в положении нашего отряда, совершающего экспедиции в Чечне, только в большем размере, с сильнейшим сопротивлением и с гораздо значительнейшими расстояниями.

Имея против себя три стороны, занятые неприятелем — море, турецкую границу и горцев со стороны Абхазии, фронт войск, занимающих Имеретию, должен также, [474] по необходимости, составлять три фаса. Но нападение со стороны Абхазии только возможно и не составляет прямой опасности. Неприятель, который явился бы оттуда, способен к одной партизанской войне. В чужой, крепкой местностью стороне, он плохой воин, и против него достаточно местных средств. Туземная милиция, расположенная по реке Ингури, прикрывающей Мингрелию с севера, довольно сильна для занятия этого фаса. На морском берегу есть три пункта, в которых можно произвести высадку: Анаклия, Редут-Кале и Поти. Но проходимая для войск дорога внутрь края идет только из Редут-Кале. Потому этот город есть ключ морского берега, и Редуткальская дорога составляет второй и более важный фас нашего оборонительного фронта в приморской равнине. Третий фас естественно обращен к Голаху, и опорный пункт его, с нашей стороны — Озургеты.

Относительная важность второго и третьего фасов зависит от обстоятельств. Пока против нас действует одно турецкое войско, хотя бы неприятель и занимал Редут-Кале, для Редуткальской дороги достаточно наблюдательного отряда, и главное внимание должно быть обращено на гурийскую границу, потому что опорный пункт турецкой армии — Батум. Но если бы произошла высадка значительного союзного войска в Редут-Кале, тогда очевидно, гурийский фас, не теряя своей важности, становится второстепенным и, сообразуясь с действиями совокупных неприятельских сил, его можно отодвинуть за Озургеты, на Чохатаурские высоты, составляющие фланговую позицию против армии, подвигающейся с Чалоха, или даже на правый берег Риони, для соединения с общей массой. В случае подобного наступления становятся особенно важны пункты разветвления дорог. первый — морской и гурийский в Марани, и лежащая в 4 верстах от этого места переправа через Риони; второй разделение дорог: Редуткальской и абхазской при переправе через реку Хопи. Владея этими двумя пунктами, мы действительно владеем всем краем, как бы далеко ни прошел неприятель с других сторон. Даже владея первым пунктом только (Маранью и Илорийской переправой), мы [475] еще в грозном положении; неприятель, идущий из Редут-Кале и Озургеты, не может ни обойти этой позиции, ни соединиться, не овладевши ею; а занимающий ее может устремиться всеми силами против каждой из этих частей или действовать ей во фланг, сохраняя свои сообщения неприкосновенными.

Пересеченная и лесная местность этого края, недостаток открытых позиций, где бы значительный отряд мог развернуться, и самый характер войны чисто оборонительный определяют состав войск имеретинского отряда и образ его действий. Здесь кавалерии, батарейной и даже легкой артиллерии мало места; они могут быть употреблены как резерв только для большого сражения, на избранной местности. Главная роль в этом крае принадлежит пехоте, особенно застрельщикам и горным орудиям. Самая страшная война для неприятеля, как бы он силен ни был, на такой местности, не бой открытой грудью, а мелкое, ежечасное лесное дело на походе, упорная оборона каждого препятствия против его авангарда, быстрое отступление, когда перевес начинает клониться на его сторону, беспрерывно повторяемый напор на его цепи, то, что в чеченской войне так справедливо прозвано "гонять сквозь строй". Такая война стоит неприятелю в несколько дней, иногда в один день, больше людей, чем самое кровопролитное сражение; лишает его всех средств к существованию, приводит в беспорядок, истомление и нравственное расстройство, после которых добить его уже немногого стоит. Природа края и характер населения соединяют все стихии для такой войны на западном прибрежье Закавказья. Очевидно, что в таком роде действий главная роль предоставляется народонаселению, исподволь приготовленному и организованному, привычной к такому делу пехоте и горной артиллерии. Другие войска составляют резерв для решительной минуты. Без сомнения, все это относится к наступлению неприятеля столь сильного, что с ним опасно вступить в неравный бой с самого начала. Где можно решить дело без хитрости, там хитрость не нужна.

Лихорадочный климат низменных равнин Гурии и [476] Мингрелии может быть гибелен для войск, если они должны находиться там постоянно. Но местность этого края, которую можно защищать медленно, шаг за шагом, и воинственный характер населения, всегда готового оборонять свои лесные тропинки, позволяют, когда нет решительного наступления со стороны неприятеля, охранять опасные пункты одними передовыми отрядами, нужными для первой встречи и поддержания жителей; а прочие войска держать на соседних высотах, откуда они могут быстро сосредоточиться в указанных пунктах.

В отношении к общей обороне Закавказского края Имеретинскую равнину должно считать совершенно отдельным военным театром, нисколько не зависящим от других. Не может быть никакой общей связи между военными действиями по ту и по эту сторону Имеретинского хребта, кроме одновременного отражения неприятеля.

Граница от Гурии до Персии находится в других условиях. Хотя три различных местности, лежащие на этом протяжении, Ахалцихская, Александропольская и Эриванская, разграничены довольно резко природой и представляют каждая иные обстоятельства, делающие из них, в тесном смысле слова, три различных военных театра, тем не менее между ними существует общая связь. Конечно, эта связь гораздо слабее, чем она бывает обыкновенно между колоннами, составляющими стратегический фронт армии в поле. Здесь, в стране, разграниченной самой природой на разные сферы, кроме временной необходимости такого или другого распределения сил, смотря по действиям неприятеля, существует постоянная необходимость известного размещения войск. В горной и неразработанной земле, где главные военные пункты сообщаются только одной дорогой, а в стороны идут лишь редкие вьючные тропинки, нельзя делать больших фланговых движений, а потому каждое важное сообщение и каждый значительный пункт [477] приходится охранять с лица; что и ведет к образованию отдельных, самостоятельных отрядов. Тем не менее, хотя каждый отряд имеет здесь свое особое назначение и хотя сообщение между ними довольно затруднительное, но нет непроходимых препятствий, как хребет, отделяющий Ахалцих от Имеретин, и потому на этой границе можно, до известной степени, устремлять действие отдельных отрядов к одной общей цели. Оттого из войск, выставленных на турецкую границу, за исключением только Имеретин, можно было сделать одно целое, вверенное одному начальнику.

Выход тифлисских дорог к границе и определяет размещение отрядов. Таким образом, от Гурии до Персии образовались четыре отдельных отряда: ахалцихский, ахалкалакский, александропольский и эриванский.

Ахалцихская дорога стратегически чрезвычайно важна. Она составляет не только удобный и короткий путь с турецкой границы к Тифлису, но даже огибает его с тыла, выводит на сообщение его с Россией; и в то же время отрезывает безвыходно войска, занимающие Имеретию, и от Тифлиса, и от России. Для наступления турок, если б они могли сбить нас с поля, это самая выгодная операционная линия и потому самая опасная для нас. Охранение ее необходимо требует сильного отряда. Но, с другой стороны, опасность эта уменьшается от природы края, на котором турки должны основаться для действия по Ахалцихской дороге. В этом случае опорным пунктом их будет Ардаган. Местность, окружающая Ардаган, так же, как и Ахалцих, до того гориста и лишена проходимых дорог, что войско, действующее здесь, может возить удобно только горную артиллерию, даже легкие орудия, не говоря о батарейных, по Ардаганскому пашалыку часто должно тащить на людях, а много численная армия, какая нужна, чтобы действовать наступательно против Тифлиса, требует сильной артиллерии и огромного обоза. Сосредоточить то и другое в Ардагане и привезти к Ахалциху нелегко.

Кроме этого, есть и другое обстоятельство, препятствующее туркам избрать Ахалцихскую дорогу главной операционной линией, — противопоставленное им [478] размещение сил. Александропольский отряд, по причинам, которые мы укажем ниже, всегда сильнейший изо всех. В случае наступления турок к Сураму он может фланговым движением к Ацх-уру отрезать им отступление; уже одно направление его в Духоборию заставит неприятеля остановить свое движение. Чтобы идти без опасений по Ахалцихской дороге, турки должны иметь в этом углу края две одинаково сильные армии: одну наступательную и другую резервную, в Ахалкалаки; что требует развития сил, далеко превосходящего их средства. Конечно, быстрота и смелость, при верном стратегическом направлении, могут иметь последствия, которые заранее невозможно исчислить. Но для такой быстроты и смелости нужно великого полководца и не турецких войск. В обыкновенном порядке вещей мы имеем такой нравственный перевес над турками, что определение главных линий действия принадлежит нам; а неприятель должен по необходимости, в размещении своего стратегического фронта, смотреть главнейше на то, как размещен наш фронт, противопоставляя ему свои силы в той же пропорции. Таким образом, несмотря на особенную важность линии по Куре, турецкая армия принуждена сосредоточивать главные силы в Карсе, и Ахалцихский военный театр становится второстепенным, составляя Правое крыло нашего фронта.

Оборона этого края сосредоточена в крепости Ахалцих и селе Ацх-уре, замыкающем выход из Боржомского ущелья, где лежит мост через Куру. В оборонительном отношении это решительные пункты; но военное значение их различно. Ацх-ур важен как крепкое место, которого нельзя обойти, командующее выходом на стратегическую дорогу. Значение его чисто местное, фортификационное. Он защищает доступ в Боржомское ущелье материально. Одним словом, это место требует не отряда, но укреплений и гарнизона. Не взяв Ацх-ура, неприятель, как бы многочислен он ни был, не может пройти на Боржомскую дорогу. Ахалцих же нужен собственно как опорный пункт действующему в этой стране отряду. Собственная его важность далеко не так велика. Предоставленный обыкновенному [479] гарнизону, он не может остановить движения значительной армии на Тифлис; в этом случае ей всегда возможно ограничиться блокадой этой крепости и продолжать наступление. Но она не посмеет сделать шагу вперед, пока в тылу ее будет держаться сколько-нибудь значительный наш отряд; а отряд этот может устоять под пушками своей крепости, особенно в заранее укрепленном лагере против сил, которые смели бы его с поля.

В отношении наступательном Ахалцихский уезд никогда не может служить нам главным основанием. На юг от него, в Турцию, далеко еще простирается горная страна, сообщения по которой чрезвычайно затруднительны. Прямая дорога из Ахалциха в Эрзурум через Ардаган едва проходима. Кроме того, этот путь, на котором тогда сосредоточились бы самые значительные силы, оставляет за своим левым флангом Карс, главный опорный пункт турецкой армии; пока наше движение принудит эту армию воротиться за Саганлуг, ее действия на Арпачае будут иметь слишком большой простор.

Но если Ахалцихский уезд не может быть принят за базис для наступательной войны в азиатской Турции, тем не менее ахалцихский отряд имеет свой местный круг действий в две стороны: к западу в Аджарию и к югу на Ардаган.

Аджария, по своей крепкой местности, представляет все удобства для оборонительной войны, удобства, которыми ее воинственное население умеет отлично пользоваться; в этой стране надо драться не с войском, но с жителями, чего не может случиться на других местах военного театра, населенных смирными татарами и расположенными к нам армянами. Бой с аджарцами будет стоить значительных потерь и нисколько не ослабит турецкого войска. Кроме того, движение в Аджарию было бы эксцентрическое, удаляющее ахалцихский отряд от совокупного действия с другими пограничными отрядами.

Однако ж, хотя Аджарская экспедиция выходит из круга полезных операций, в Аджарии есть пункт, получивший большую важность с обстоятельствами настоящей войны. [480] Это место, лежащее в нескольких верстах от нашей границы, там, где дорога из Батума в Ардаган пересекает истоки Посховчая.

Горная тропа, соединяющая через аджарские ущелья Батум с Ардаганом и Карсом, весьма проходима для войск налегке, не встречающих сопротивления со стороны жителей. С той минуты, как владычество на Черном море перешло в руки неприятеля, Батум сделался во многих отношениях основным пунктом турецко-азиатской армии. Тяжести и артиллерия могут доставляться ей только обходным путем на Трапезунд и Эрзурум. Но снабдить арсеналы вперед известным числом полевых орудий с упряжью, — немудреное дело. Войска же, конница и особенно пехота, могут всегда довольно свободно проходить по аджарской тропе, связывающей по прямой линии Карс и Ардаган с неприятельскими силами в Черном море и европейской Турции. Хотя совершенно невероятно, чтоб когда-нибудь европейские войска решились двинуться через эту трущобу, тем более, что перед ними открыта более естественная линия наступления через Имеретию, но при громадных десантных средствах союзников эта прямая связь азиатской армии со всеми силами Турции через Аджарию тем не менее очень опасна. И в некоторых случаях занятие истоков Посховчая наперерез аджарской дороге может быть для нас чрезвычайно важной операцией, пока мы не занимаем Ардагана; тем более, что неприятельские войска проходят эту страну налегке, без артиллерии и, следовательно, неприготовленные к решительному бою.

Из Батума в Ардаган тянется еще одна горная тропа по р. Чарахсу, через Ардануч. Но она еще непроходимее аджарской и гораздо длиннее. Поэтому турецкие войска никогда не ходят по ней.

К югу от Ахалциха простирается турецкий Ахалцихский пашалык со своим главным городом Ардаганом. Естественная операционная линия ахалцихского отряда лежит на эту крепость, которая и составляет для него первый и важнейший предметный пункт. Владение Ардаганом для нас очень важно по многим причинам. [481]

Левое крыло турецкой армии опирается на Ардаган, как наше правое — на Ахалцих; в нем заключены все его материальные средства. Со взятием Ардагана левое турецкое крыло будет сброшено с гор Ахалцихского пашалыка на Эрзурумскую равнину, и наше господство прочно утверждено над горной страной, командующей этой равниной. Владение Ардаганом совершенно прерывает сообщение турецкой армии с Черным морем и по Аджарской, и по Ардаганской дороге, оставляя ей только долгий путь на Трапезунд. Что еще более важно, со взятием Ардагана, если Карс в то время еще не взят, можно действовать во фланг его армии. Из Ардагана ведет в Карс довольно хорошая, проходимая для артиллерии дорога, выходящая на верхнюю часть Карсчая, в нескольких верстах перед городом. Движение сколько-нибудь значительного отряда по этой дороге должно заставить турецкую армию немедленно отступить к Карсу, если она занимает позицию впереди этой крепости по Александропольской дороге. Если же турки будут расположены под пушками Карса, занятые с фронта Александропольским корпусом, то отряд, двинутый из Ардагана, может фланговым движением от озера Айгыр-Гель угрожать сообщению их с Эрзурумом, чего александропольский отряд никак не может сделать, не растягивая своего фронта гораздо более, чем позволяют основные правила искусства. Все указанные движения, если не очень легки, то по крайней мере совершенно возможны, потому что отряд, совершающий их, будет действовать в районе, ни в одном случае не превышающем расстояния 50-60 верст от своего опорного пункта — Ардагана. Наконец, со взятием Ардагана, нет более надобности держать отдельный ахалкалакский отряд, так как Ардаган прикрывает одинаково оба пути.

Суровый климат окрестностей Ахалциха и Ардагана сокращает удобное для кампании время, более чем на всех других пунктах.

С первых чисел октября до половины, а часто и до конца мая, отряд, находящийся в Ахалцихских горах, окован невольным бездействием. [482]

III. АХАЛКАЛАКСКИЙ ВОЕННЫЙ ТЕАТР

Ахалцихский уезд и принадлежащий к нему Ахалкалакский участок составляют, собственно говоря, один нераздельный военный театр и требуют и для обороны края, и для наступления вперед только одного отряда. Но на Ахалкалаки выходит одна из дорог, соединяющих Тифлис с границей, и самая близкая изо всех. Хотя неприятелю нет возможности пройти массой на эту дорогу в 40 верстах от ахалцихского отряда, не разбивши его, но он может наводнить ее партизанскими шайками и тревожить даже окрестности Тифлиса. Это сообщение казалось всегда столь важным, что еще турки построили здесь укрепление Ахалкалаки, и мы его поддерживаем. Но как дорога здесь не составляет тесного ущелья, а идет по вершине горной плоскости, то и нет точки, в которой укрепление запирало бы ее, а потому Ахалкалаки служат только опорным пунктом небольшому отряду, ограждающему Тифлисскую дорогу и содержащему связь ахалцихского отряда с главным, александропольским. И в Ахалцихе, и в Ахалкалаки, одинаково, может находиться квартира большого отряда, действующего в этой горной стране. Каждый из этих пунктов прикрывает обе дороги: Боржомскую и Цаикскую. В стратегическом отношении Ахалкалаки даже выгоднее, по двум причинам: находящееся здесь войско ближе к главному отряду и совокупнее связано с ним; удобнейшая дорога к Ардагану идет из Ахалкалаки. Но Ахалцихская крепость значительнее Ахалкалакской, там находится довольно большой город, которого в последнем месте нет. Ахалцих составляет опорный пункт сильнее и поэтому предпочитается.

По своему назначению ахалкалакский отряд чисто оборонительный и не имеет большой военной важности. Главное действие его: охранять границу и преследовать партизанские шайки, что и определяет его состав: несколько сотен иррегулярной кавалерии для быстрых движений и небольшое число пехоты для поддержания кавалерии на всякий случай. Очевидно, что при надобности можно, не рискуя ничем, притянуть ахалкалакскую пехоту к одному [483] из соседних отрядов. Если же ахалкалакский отряд все время действует отдельно, то он также имеет свой небольшой круг наступательных действий в Чалдырском санджаке.

На войне, как и в шахматной игре, первые выходы могут быть определены наукой безошибочно, особенно если на том же театре существуют указания предшествующих опытов. Гений играющего получает полную свободу там, где соображения науки теряются в бесчисленности возможных ходов. Для того, чтоб главная операционная линия была определена верно, требуется несколько условий: 1) чтоб она была, сколько можно, кратчайшим путем к главному предметному пункту, владение которым наиболее чувствительно для неприятеля, на известном пространстве; 2) чтоб она была по возможности менее пересечена препятствиями, которые мешают свободному движению и употреблению всех родов оружия; 3) чтоб, по топографии края, неприятель не мог фланкировать ее массой или отдельными отрядами, сохраняющими свое сообщение; 4) чтоб она имела твердое основание в наших собственных пределах и 5) чтоб она, насколько можно, исходила из центрального пункта, для того чтоб не открывать за своими флангами наибольшего протяжения границы, охранение которой потребует значительного разделения сил.

На турецко-азиатском театре войны только одна дорога из Александрополя в Карс и Эрзурум удовлетворит стратегическим требованиям. Эта дорога составляет самый прямой путь от наших пределов к главным предметным пунктам неприятельской страны. Она идет по местности, хотя и волнистой, но на которой все три рода оружия могут удобно быть употреблены. Неприятельская армия может действовать по ней только параллельно нашему фронту: ей нельзя занять фланговой позиции, без опасности быть немедленно отрезанной от своих сообщений и заброшенной или в горы Ванского пашалыка, или в хребты Аджарии и [484] Ардануча, по которым она не может провезти ни артиллерии, ни обоза. Дорога эта основывается на Александрополе, самой сильной крепости и главном военном депо на турецкой границе; Александрополь сообщается с Тифлисом лучшим изо всех путей, прорезывающих пояс с Малого Кавказа. Наконец, течение Арпачая составляет самую центральную часть турецко-кавказской границы; наши главные силы находятся в середине, опираясь на два боковых отряда, и могут прямой дорогой, в небольшое число переходов, стать на всяком угрожаемом пункте. Поэтому Александропольская дорога есть наша постоянная и единственная операционная линия для вторжения в азиатскую Турцию со стороны Кавказа. Остальные операционные линии из Ахалциха, Ахалкалаки и Эривани не больше как побочные, служащие для фланкирования на некотором расстоянии от главной и для исполнения местных целей, соответствующих положению той части границы, на которой они лежат.

В отношении к нам, соседние с Кавказом области азиатской Турции делятся на два военных театра, довольно резко разграниченных между собой; один близкий, непосредственный, между нашей границей и параллельным ей горным поясом; другой за горами, на Эрзурумской высокой плоскости. Первый обнимает пограничные пашалыки: Баязетский, Карсский, Ахалцихский, Аджарию и Кабулеты, до Ванских гор, Саганлугского хребта и южного склона Ахалцихской горной группы. Вся эта страна составляет наш непосредственный военный театр. Мы должны биться во всяком случае, и в наступательной, и в оборонительной войне, в его пределах.

Пока турки владеют на самой нашей границе таким опорным пунктом, как Карс, они могут и будут давать нам сражение за сражением, в ожидании, что которое-нибудь из них склонится в их пользу. Но со взятием Карса наша южная граница делается неприступной, по крайней мере для турок, единственного неприятеля, которого мы можем ждать с этой стороны.

Положение турецкой армии над Арпачаем, с Карсом за собой на всякий случай, совсем иное, чем положение [485] той же армии, наступающей на Карс из Эрзурума, за 150 верст от своего опорного пункта, и имеющей в тылу, вместо оплота укрепленного города, тесные дефилеи Саганлугского хребта. Уж одна такая граница, как этот хребет, с крепкими, заранее избранными позициями, которые мы можем там занять, составит для турок неодолимую преграду. Что же касается до того, чтоб оставить горы за собой и немедленно атаковать наш отряд вместе с крепостью (потому что между Карсом и теснинами Саганлуга нельзя стоять по нескольку недель, как теперь стоят турки), то об этом они, вероятно, и не подумают или подумают на свою неизбежную гибель. Неприятелю останется только одна линия наступления, на Ардаган. Но довольно взглянуть на карту, чтоб видеть, что войско, идущее из Эрзурума на Ардаган, подставляет свой фланг и тыл отряду, занимающему Карс. Кроме всех этих обстоятельств, занятие Карса и Ардагана выпрямит нашу границу от Ахалциха до Аракса и сократит ее наполовину. С такими стратегическими пунктами, как Карс и Ардаган, защищающими подножие хребтов, вытянувшихся между ними и Эрзурумской плоскостью, двух третей сил, которые находятся теперь на границе, будет достаточно против всякого наступления. Изо всех операций, к которым мы можем приступить в нынешних обстоятельствах, взятие Карса есть важнейшая и, можно сказать, основная операция всей войны. Поэтому мы постараемся развить с возможной точностью особенности Карсского военного театра.

В начале кампании 1854 г. с нашей стороны опасались, что турки не дадут нам сражения в поле, что они останутся под Карсом и поставят нас в затруднительное положение: осаждать целую армию вместе с крепостью. Но турки были те же, которые в 1853 г. вторглись в наши пределы и простояли 10 дней перед Александрополем, которые, не колеблясь, дали нам Кадыклярское сражение, хотя им ничего не стоило избежать его; и в 1854 г. вместо того, чтоб уклониться от нас, смело стянули в Хаджи-Вали свои наличные силы и сами нас атаковали. Это их прямой расчет, и можно быть уверенным, что пока нынешние обстоятельства не [486] изменятся, образ действия их останется тот же. Когда Кавказу грозит целая десантная армия, круг нашего наступления в азиатской Турции ограничен тесными пределами, и потому наши победы на этой границе, особенно с количеством войск, которым мы располагаем, не могут устрашить коалицию, между тем как победа турок на Арпачае может много подвинуть ее дела. Коалиция ставит здесь ничто против многого, и потому, пока Карс в турецких руках, она будет ставить постоянно, в ожидании выигрышной карты. Теперь мы довольно знаем внутреннее состояние турецкого лагеря, чтобы видеть ясно, что в кампанию 1854 г. колебание и нерешительность принадлежали паше, боявшемуся с потерей сражения потерять место, а план решительного наступления — правительству. Поэтому мы можем готовиться к новой битве без опасений, что турки будут уклоняться от нее.

Перейдем к топографическим условиям Карсского военного театра.

Широкая волнистая равнина, простирающаяся от Арпачая до подошвы Саганлуга, прорезана поперек двумя природными линиями, за которыми можно сосредоточить оборону: речкой Карсчаем и цепью средней высоты земляных гор, которые тянутся параллельно к ней около 20 верст далее. Речка Карсчай выходит из Саганлугских гор, течет на северо-запад под самым городом, потом заворачивает на юго-запад и впадает в Арпачай против сел. Товисан-Кишляк. Она перерезывает обе дороги из Александрополя в Карс, через Халив-огзлу и через Хаджи-Вали, и в нижней части своего течения, между заворотом и Арпачаем, может служить туркам оборонительной линией. Через нее везде брод, и она пересекается множеством проселочных дорог, так что каждый пункт на ее берегу легко может быть обойден. Поэтому обороняющийся не может защищать прямо переход через нее, как обыкновенно защищается переправа реки. Но он может сделать другое. Высота и крутизна берегов этой речки позволила проложить дороги к ее руслу только по оврагам, промытым стоком вод. С правой стороны особенно дороги от нее подымаются на 1,5 и на 2 [487] версты узкими и обрывистыми дефилеями. Обороняющийся всегда может немедленно сосредоточить свои силы против того пункта, где перешел противник, и заставить его принять сражение на позиции безо всякого отступления, с тылом, припертым к непроходимой крутизне. Разумеется, этот маневр исполним только врагам деятельным, решительным и, главное, уверенным в себе: первое условие для того, чтоб наносимые удары имели действительную силу. Со стороны турок такого рода оборона может существовать только в теории.

Вторая оборонительная линия, пересекающая Карсскую равнину, цепь земляных гор, тянется от Араратского отрога к Карсчаю и стесняет эту речку в нескольких верстах ниже Карса. Вся выгода, которую могут извлечь из нее турки, состоит в том, что ее северный склон представляет несколько позиций, более крепких, чем можно найти на равнине, и которых нельзя обойти, не потеряв своих сообщений.

Равнина запирается укрепленным городом Карсом, лежащим близ выхода Эрзурумской дороги из Саганлугских гор. Карс для азиатской Турции то же, что Александрополь для Закавказья. Взятие его отпирает ворота внутрь края. Поэтому он укреплен гораздо сильнее прочих турецких городов и считается справедливо главным опорным пунктом турецкой армии. Без него судьба турок решалась бы одним сражением. Очевидно, что для нас, в обратном отношении, он так же важен, как и для неприятеля.

Сам по себе, как крепость далеко не первоклассная, Карс не составляет для нас особенно значительного препятствия. Взятие его без посторонней помощи может быть, на долгий конец, делом нескольких недель и осадного парка определенной силы. Но как опорный пункт и цитадель турецкой армии, Карс приобретает совсем другое значение. Турки, даже сбитые с поля, могут найти надежное убежище под его пушками, в заранее укрепленном лагере, в их власти всегда защищать армию крепостью и крепость — армией. Если же в их плане будет, не давая сражения, держаться оборонительно под пушками Карса, то это дает опять [488] новый оборот всему вопросу.

Анализируя условия, представляемые Кавказско-турецким военным театром, необходимо брать в расчет вне стратегических соображений действительно существующее отношение сил наших и неприятельских. Это неоспоримый факт, вероятно, в продолжение всей нынешней войны: что насколько наше Кавказское войско выше турок нравственно, настолько же они сильнее нас числом. Таким образом: что делать войску, разбившему втрое сильнейшую армию, когда эта армия укрылась под пушками своей крепости, в укрепленном лагере, и победителю приходится осаждать твердыню, защитники которой гораздо многочисленнее его? Анализ обстоятельств, на которых основываются расчеты, надежды и опасения обеих армий, теперь уже довольно хорошо обнаруженных опытом, всего яснее может раскрыть их слабые и, следственно, подверженные ударам стороны.

Год войны и 7 сражений доказали нам, по крайней мере, здесь, в азиатской Турции, что дисциплина и регулярное устройство турецкой армии есть только лоск, наложенный на нее снаружи. Турки выходят в бой и начинают драться как хорошее регулярное войско; но только что им нанесен сильный удар, лоск регулярности исчезает с них, и они делаются опять турками Кагула и Рымника: артиллерия уходит вперед до окончания боя, чтоб не сказали, что паша потерял слишком много орудий; батальоны бросают орудия; ни одна часть армии, втрое многочисленнейшей армии победителя, не думает остановиться на минуту и сколько-нибудь задержать преследование. В сражении с таким противником победитель — не тот, кто собьет, а тот, кто только устоит. Турки, при счастье и огромном перевесе сил, могут, если случится, победить; но они не могут отступить. Разбитое турецкое войско стаивает наполовину, не прося для этого неприятельской шашки, и надолго уже не есть войско.

Можно основательно сомневаться, чтоб турецкая армия, сбитая с поля и горячо преследуемая, была в состоянии дать через два или три дня сильный отпор под Карсом. [489] Карс — не такого рода крепость, чтобы могла вместить в себе корпус или даже значительный отряд; для этого назначения устраиваются обширные линии наружных верков, между которыми войско может разбить свой лагерь, а Карс есть куча тесно сплоченных азиатских мазанок со старым замком и с обводной стеной. Это одна из тех турецких крепостей, которые бывали сильны в старину, когда воинственное население защищалось с крыш и окошек, как это делается теперь в дагестанских аулах; образ защиты, кончившийся вместе со старой военной системой Турции. В настоящее время оборона Карса вверена одному гарнизону в 3 или 4 тыс. человек; остальная армия должна расположиться вне города, и ее могут поддерживать только выстрелы через голову. Если эта армия перед тем разбита, то несколько лишних выстрелов поверх голов не придадут ей большой силы.

Но, в действительности, может ли армия, разбитая в 30 верстах перед своей крепостью, когда ее преследуют по пятам, укрыться в этой крепости? Во-первых, бегущей армии каждая верста преследования стоит таких же потерь, как несколько часов сражения. Не дать ей оправиться значит не дать выйти из положения, в котором она была в минуту поражения, и если в эту минуту она могла только бежать, то конечно, не будет сильнее после расстройства, еще гораздо большего. И тогда, если за нею лежит не Модлин, с длинной цепью своих отдельных укреплений, между которыми войска могут забиться, как насекомые в щель, а сплошная стена Карса, с несколькими десятками орудий, может ли разбитая армия остановиться там и устроиться в несколько часов?

Наконец, допуская предположение, что преследование было чем-нибудь задержано, остановилось рано, и разбитая турецкая армия успела стать и выстроиться под стенами Карса, — что тогда? Армия эта, конечно, уже нестрашна сама по себе, не в состоянии выйти в поле и может держаться только под крепостью. Это самое положение есть оружие против нее.

Стоя перед Карсом, достаточно протянуть цепь [490] кавалерийских пикетов до сел. Кичак-Кеб, 3 версты выше Карса по речке, или поставить там в окопе отдельную колонну, чтоб отрезать крепость и армию от их главного и единственного повозочного сообщения с Эрзурумом; им останутся только горные тропинки, ведущие прямо из города за реку. Если сила александропольского отряда не позволит, что весьма вероятно, тесно блокировать целую армию, то к нему, в таком положении, уже безопасно можно притянуть несколько войска из других отрядов. А если к тому времени может быть взят Ардаган, и ахалцихский отряд, основываясь на этом пункте, пройдет несколько десятков верст по Карсской дороге и от озера Айгыр-гель сделает фланговое движение к Шоразу, — тогда Карс отрезан отовсюду, и притом без всякой опасности для отряда, находящегося у него в тылу; потому что турецкая армия под Карсом будет стоять перед нашими глазами.

Какое положение армии, отрезанной от всех своих сообщений, военных и продовольственных? Армия — не гарнизон крепости, и особенно армия турецкая, которую всегда продовольствуют со дня на день. Кроме обширности запасов, ей мало иметь хлеб в магазинах; ей нужны мельницы, чтоб молоть его, и дрова, чтоб печь его; лошадям нужен фураж, и тысяча других нужд еще обременяют войска. Потеряв свои сообщения, турецкая армия не простоит долго под стенами Карса, дожидаясь с часу на час неминуемой гибели. Она стает от нужд и побегов, и через две недели остатки ее, потеряв всех лошадей, или взойдут в город не довольно обширный, чтоб поместить такое большое число лошадей, теснотой помешают защите и завалят улицы больными и трупами; или попробуют пробиться на Эрзурумскую дорогу и тогда, при счастье, может быть, половина их уйдет, или наконец, что всего вероятнее, положат оружие.

Мы развивали здесь предположение того случая, если неприятельская армия даст сражение и будет разбита, что приблизительно одно и то же, если между силами обеих сторон существует какая-нибудь соразмерность. Но в теории, если не на самом деле, может представиться другая [491] сторона вопроса; когда неприятельская армия не захочет вовсе принимать сражения и с начала весны станет в лагере под Карсом? Но тогда положение наше будет то же самое, как и теперь. Если турки останутся спокойно под Карсом, то они не будут грозить нашей границе; а если отойдут от него, то предполагаемый случай уничтожится, и мы опять — в прежней колее.

Но, вдобавок, никакой укрепленный лагерь турок не может наложить на действующий корпус вынужденного бездействия. Для его операций останется еще обширная сфера, и тем неподвижнее будет главный турецкий корпус, тем свободнее будут наши крылья; наступление со стороны Ахалциха и Аракса приобретет тем большую независимость и силу. В этих последних случаях образ действия александропольского отряда может быть различен, смотря по обстоятельствам. Если турецкие войска в Ардагане не довольно сильны, чтоб бороться с ахалцихским отрядом в его нормальном составе, то александропольский корпус может выдвинуться на цепь земляных гор, окружающих Карс, и, угрожая главным силам неприятеля с лица, не дозволит им отделить подкреплений к Ардагану. Но если б эта демонстрация не удалась, и турки, хорошо окопанные перед Карсом, надеясь на силу своих укреплений против штурма, сосредоточили бы в Ардагане массу, способную оспаривать поле у ахалцихского отряда, очевидно, что на это время Ардаганская операция сделалась бы главной на всей турецкой границе и ахалцихский отряд потребовал бы значительных подкреплений с Арпачая. В таком случае александропольский отряд, ослабленный отправлением войск в Ахалцих, мог бы принять одно из двух решений: 1) окопаться перед Александрополем, чтобы оставшийся под Карсом корпус не имел против него шансов и не мог бы демонстрацией в эту сторону развлечь силы, направленные на Ардаган; или 2) оставить на Арпачае достаточно кавалерии, чтоб обезопасить границу от башибузуков и занять фланговую позицию на границе Чалдырского и Зариматского пашалыков, входя таким образом в прямую и короткую связь, мимо Чалдырского озера, с ахалцихским от [492] рядом, что потребует временно перенесения продовольственной линии отряда на Духоборию. В стране, более открытой, эта операция была бы превосходна, собирая наши силы в один пучок и парализуя Карсский корпус, который не мог бы двинуться к Арпачаю, не подставляя своего фланга и тыла, по Ардаганской дороге, не теряя своих сообщений с Карсом, но в горной стране самое близкое перенесение операционной и продовольственной линии составляет чрезвычайно деликатную операцию и делается иногда неисполнимым от препятствий, которых и нельзя предвидеть; почему фланговые движения в значительном размере сопряжены здесь с такими случайностями, что гораздо благоразумнее не предпринимать их, если можно без того обойтись.

Со взятием Ардагана, если б главные турецкие силы продолжали упорно держаться под Карсом, представляется возможность нового образа действий — перенесение основного военного базиса из Александрополя в Ахалцих и Ахалкалаки и движение главными силами по дороге из Ардагана к Эрзуруму, в тыл Саганлугского хребта. Но подобного рода операция, исполнимая во всякой открытой и заселенной стороне, здесь дает место тем же воззрениям, как и предыдущая, только в сильнейшей степени; потому что представляет более обширные размеры и требует более долгого времени. В такой стороне, как сопредельная нам часть азиатской Турции, можно принять за общее правило: затруднения каждой военной операции возрастают в квадратном отношении к ее сложности.

Наконец, можно анализировать случай, очень маловероятный, но не выходящий из круга возможного, — случай нашей неудачи за Арпачаем и вынужденного отступления нашего войска к Александрополю. Против этой опасности существует одно положительное средство: заранее приготовленные окопы укрепленного лагеря под Александрополем; то же средство, которое, хотя исполненное лишь вполовину, два раза уже спасало остатки турецкой армии. Но средство это не окончательное. Нет сомнения, что в предположенном случае турки будут смелы: во-первых, потому [493] что тут будет единственный шанс их к приобретению результата, которого они так настойчиво добиваются; во-вторых, потому что с неудачей за Арпачаем, вероятно, для нас возникнут опасности и в тылу; в-третьих, главное, потому что при нынешних обстоятельствах риск для турок всегда и везде, на этой границе, меньше, чем для нас; при большой неудаче мы можем потерять Закавказский край; а они, при самой большой — только Карсский пашалык и часть Ахалцихского.

Во всяком случае, даже и при таком обороте дела, у нас останется еще достаточно средств, чтобы оправиться: александропольский отряд, в укрепленном лагере под крепостью, задержит неприятеля надолго, это не подлежит сомнению. Однако ж Закавказский край не может долго оставаться осажденным в лице своего главного отряда, не рассыпавшись у нас в руках; и потому нам нельзя будет ждать, пока неприятель, утомленный неудачными покушениями, отступит сам от Александрополя. Нам должно будет избавиться от него немедленно, т.е. вторично дать ему сражение и разбить его; чего запертый в своем лагере отряд не в состоянии сделать без большого подкрепления. Диверсии других отрядов к турецким городам не помогут нисколько; мы видели, что неприятель в нынешней кампании 1854 г. вовсе не боялся обнажить Ардаган и Баязет, когда дело шло об успехе на решительном пункте. Только немедленное и сильное подкрепление главному отряду будет в состоянии вывести нас из критического положения; и подкрепление это, единственное, на которое мы можем рассчитывать, не рассеянные по Кавказу батальоны, но ахалцихский отряд. Успех турок, какой мы предположили, возможен только при сосредоточении их армии на Карсской плоскости; тогда у Ардагана не останется таких сил, чтобы они могли отдельной массой идти на Тифлис по Боржомской дороге; а местные успехи их в Ахалцихском уезде обратятся в прах победой над главной турецкой армией. Поэтому, жертвуя всем для самого важного, ахалцихский отряд должен оставить гарнизон в крепости и несколько рот — в Аузуре, и бежать к Александрополю. Соединенные отряды, [494] ахалцихский и ахалкалакский, составят такую массу, которая немедленно даст нам перевес в поле (Баязетский же отряд, при своей отдельности и относительной малочисленности, едва ли может принять деятельную роль в этой операции. Ему будет довольно своего дела на Араксе).

Мы не говорим здесь о возможной неудаче других отрядов. Пока наши главные силы в грозном положении, местные неудачи могут иметь только местные последствия. Они остановят временно наступление с той стороны, не более.

Эриванский военный театр составляет левый фланг нашей линии, упирается в персидскую границу и более всех удален от центра неприятельских сил. Уже это одно определяет его второстепенное значение. Но кроме того, за пограничным Баязетским пашалыком тянутся горы Курдистана, столь же малодоступные, как и Лагистан. Поэтому круг действий эриванского отряда ограничивается обороной принадлежащей нам плоскости и наступательными действиями в Баязетском пашалыке.

Эриванская крепость составляет наш главный опорный пункт в этой стране. От нее ведут к границе две дороги: одна через Чангильские высоты в Баязете; другая — вверх по Араксу в Кагызман; эта последняя дорога фланкируется с левой стороны Аракса старой персидской крепостью Сардар-Абад, которую в короткое время можно привести в оборонительное состояние. Наступление турок на Эриванскую плоскость может быть направлено по одной из этих двух дорог: из Кагызмана или из Баязета.

Кагызманская операционная линия самая выгодная для турок. Она составляет кратчайший и наиболее удобный путь от границы к Эривани. Турецкий отряд, действующий по этому направлению, опирается на свои главные силы и отрезывает прямое сообщение между нашим эриванским [495] отрядом и александропольским; и в то же время обезопашивает Баязет, отвлекая от него наши силы; эриванский отряд не может перешагнуть за Зангыльские горы, когда неприятель вторгается вниз по Араксу в сердце страны. Это забвение самого очевидного интереса доказывает лучше всего, до какой степени наш нравственный перевес тяготеет над турками; они подчиняются во всем распределению нашего стратегического фронта и противополагают отряд отряду, не смея решиться ни на какую самостоятельную операцию.

В случае наступления турок от устья Арпачая вниз по Араксу, если эриванский отряд не будет довольно силен, чтоб разбить их в открытом бою, то он имеет за собой опорный пункт, который, если его немного усилить, отлично обороняет эту линию, — Сардар-Абад. Турки не могут обойти его никаким образом и должны или отступить, или атаковать наши войска под крепостной стеной. За этим опорным пунктом лежит другой, еще сильнее, Эривань, составляющий узел всех дорог этой страны. По направлению от Баязета наш отряд может занимать постепенно три оборонительных линии, лежащие одна за другой: пограничный горный хребет, Араке и окрестности Эривани.

Круг наступательных действий эриванского отряда заключен в довольно тесных пределах. Занимая самый отдаленный от центров угол границы, он не может иметь большого влияния на общий ход дела, как и турецкий баязетский отряд, и потому формируется малочисленнее прочих. Главное назначение его — охранение Эриванской равнины, и, какие бы успехи ни имели наши войска на других операционных линиях, он не может намного удалиться от своей границы. Главные наши операционные линии направляются к югу-западу, и хоть бы действующий корпус взял Эрзурум и проникнул в глубь Малой Азии, перед эриванской границей останутся занятые неприятелем горы Курдистана и ее должно будет охранять отдельным отрядом. Таким образом, назначение эриванского отряда есть чисто местное, между тем как военные театры Александрополя и Ахалциха суть только временные основания для дальнейших [496] действий. Наступательные движения эриванского отряда ограничиваются на все время войны поясом пограничных земель.

Для нас, как и для турок, на Эриванском военном театре находятся две наступательные операционные линии: на Баязет и на Кагызман. Принятое турками расположение их действующего отряда у Баязета заставляет и нас считать Баязетскую линию главной, по крайней мере временно. Нам нельзя перенести главного действия на Кагызманскую дорогу, пока турки занимают Чангыльские высоты; но они могут это сделать: наше положение не равное. Мы открываем неприятелю Эривань и Тифлисскую дорогу, которую он может занять в тылу отряда; он же, в подобном случае, опирается на все свои силы и открывает нам только узкую, без всякого выхода, долину, составляющую Баязетский пашалык, на которой, в этом случае, мы не можем ничего предпринять без опасности быть немедленно отрезанными. Но с поражением баязетского отряда, когда он заброшен в Ванские горы, нам представляется свобода действовать на Кагызман.

Только в этом случае главное внимание должно быть обращено на то, в какой степени разбить баязетское войско, потому что при слабости эриванского отряда его нельзя делить пополам и действовать порознь с каждой половиной. Если неприятель разбит наголову так, что на некоторое время принужден к бездействию, тогда можно оставить несколько сотен кавалерии на горах, для защиты границы от партий, и всем отрядом вступить в долину Аракса. Если же он только сбит с поля и может еще воротиться (предположение, впрочем, совершенно теоретическое, когда дело идет о турецком войске), тогда лучше довольствоваться приобретенным результатом и занимать Баязет.

Операция эриванского отряда на Кагызман может иметь некоторую важность только в виде флангового движения против Карсского корпуса; Кагызманской дорогой можно пройти в тыл Карсу, на истоки Карсчая. Для неприятеля, уверенного в себе и рассчитывающего холодно, это движение не покажется опасным; что может сделать [497] колонна в 3 или 4 батальона, в каком бы то ни было направлении, против массы в 50 батальонов, кроме одного: пройти до известного пункта и воротиться назад. Но при неизвестности и сбивчивости, покрывающих на войне каждое действие противника, фланговые и затыльные движения потрясают нравственно войско, против которого они направлены. Операция эриванского отряда, из Кагызмана по Карсской дороге, может быть лишь демонстрацией; но, вероятно, подействует на турок довольно сильно. Только для нас дело в том, какое именно это будет действие?

Если Карсский корпус занимает позицию по Александропольской дороге, то отряд, направленный из Кагызмана, может сделать один или два перехода от Аракса по Карсской дороге и немедленно воротиться за реку при первом известии о приближении неприятеля. Турки, видя войска у себя в тылу, едва ли решатся ощупывать свое положение; по всей вероятности, они немедленно снимут лагерь и отступят к Карсу, то есть примут положение, наименее благоприятное для нас. Стало быть, диверсия эриванского отряда через Кагызман может нам быть полезна только в таком случае, если б мы хотели заставить турецкий корпус покинуть без боя позицию на Александропольской дороге.

Если Карс будет взят, то занятие долины Аракса, в пределах Карсского пашалыка, входит также в круг действий эриванского отряда.

Существует только один случай, очень отдаленный, в котором эриванская граница может сделаться базисом значительной военной операции. Если б Эрзурум был уже взят (что составляет последний предел успехов Кавказского корпуса, без перенесения в эту сторону главного театра войны), и наши войска, заняв пределы высокой Армянской плоскости, стали бы в оборонительное положение, тогда можно было бы устремить значительный отряд на юг от Баязета, для покорения Ванского пашалыка. Это было бы полезной экспедицией свободного времени. До тех пор эта часть азиатской Турции, примкнутая к персидской границе и лишенная стратегической важности, выходит из непосредственного круга военных действий. [498]

Сила, необходимая отряду, основывается на важности его назначения и на крепости препятствий, которые он должен преодолеть. Наступление должно вести к решительным, а не к побочным пунктам; и если наступление эриванского отряда в некоторых случаях может быть полезно, то лишь с условием, что оно не отымет сил у колонн, перед которыми лежит более важная цель. Для определения действительной силы армии в походе нужно умножить численность каждой из ее колонн на важность стратегических линий, по которым они следуют. Каждый батальон ахалцихского, и в особенности александропольского отряда, имеет более влияния на общий ход дела, чем 3 батальона в эриванском

Текст воспроизведен по изданию: Р. А. Фадеев. 60 лет Кавказской войны. Письма с Кавказа. Записки о кавказских делах. М. ГПИБ. 2007