1804-1873.

VIII. ¹

17-го сентября 1861 года, в самый день выезда государи из лагеря Верхне-Абадзехского отряда, войска отряда этого, не теряя времени, приступили к окончанию просеки на правом берегу Фарса, от верхних частей этой реки к станице Нижне-Фарсской; на встречу им, направляясь от названной станицы, рубили просеку войска отряда Нижне-Абадзехского.

Граф Евдокимов, неизменно являвшийся на те пункты, где считал свое личное наблюдение необходимым и где работам войск он придавал особенно важное значение, 12-го октября снова прибыл в лагерь Верхне-Абадзехского отряда. Так как просека оказалась уже оконченною, то, произведя рекогносцировку правого берега Фарса и выбрав места для новых станиц, он оставил на этой реке, под начальством гене-рал-маиора Тихоцкого, 9 баталионов, для уширения и расчистки проложенного пути, а остальные войска отряда направил в укрепление Майкоп.

В продолжение всего времени производства работ, мест ное население держалось совершенно спокойно; а потому, чтобы [380] не нарушить столь удобного для нас положения дел и, вместе с тем, сдержать данное абадзехским старшинам обещание: впредь до окончания переговоров, не переходить на левый берег Фарса, — гр. Евдокимов приказал генералу Тихоцкому заниматься указанными работами исключительно на правой стороне реки.

По прибытии, 14-го октября 1861 г., в Майкоп, Николай Иванович собрал там отряд силою в 12 баталионов и на другой же день, с частию этих войск, произвел рекогносцировку вниз по Белой. Тут же, в Майкопе, явились к нему старшины туземных обществ, живших по названной реке, и просили его высказаться окончательно относительно решения их участи. Ответ графа был ясен и категоричен: он объявил старшинам, что, согласно воле государя императора, будет в их стране прокладывать дороги, просеки и строить станицы, где укажет надобность; но что при этом — тоже согласно высочайшей воле — он не будет трогать ни их жилищ, ни их имущества, если только они будут оставаться спокойными и терпеливо ожидать распоряжений начальства относительно устройства их быта; в противном же случае, он вынужден будет действовать оружием, — от чего они ничего хорошего для себя не могут ожидать.

Еще за несколько дней перед тем, депутаты от абадзехского, шапсугского и убыхского племен, собиравшиеся то на р. Псекунсе, то на р. Курджинсе, заявляли гр. Евдокимову желание повидаться с ним, для переговоров о готовящейся их народу участи; но затем, под предлогом, что к ним приехало какое-то влиятельное лицо из убыхской земли, они стали просить, чтобы им было дано время для новых совещаний и чтобы, до окончания оных, русские войска не предпринимали наступательных движений из Майкопа. Так как очевидно было, что депутаты хлопочат лишь о выигрыше времени, то граф отвечал им, что переговоры могут идти своим чередом, а военные действия своим, и что он будет ожидать депутатов только до 17-го числа, а затем уедет в Ставрополь.

Накануне этого дня (т. е. 16-го числа), гр. Евдокимов, со всеми войсками Нижне-Абадзехского отряда, предпринял [381] движение вверх по Белой, для рекогносцировки Майкопского ущелья. Этою рекогносцировкою были определены места для постов и пикетов новой Белореченской линии, избрано направление дороги по правому берегу реки и назначено место для одной станицы.

По возвращении графа в Майкоп, явились туда, наконец, и черкесские депутаты. Они услышали то же, что накануне было сказано абадзехским старшинам; при этом, Николай Иванович дал им совет, оказывать послушание русскому начальству и согласовать свое поведение с его требованиями; в заключение, он объявил, что на какое-либо изменение в плане подчинения их нашей власти они рассчитывать не должны, потому что в течении 70-ти лет сами научили нас не доверять их словам и сами указали на необходимость принять иные меры для упрочения их покорности.

Депутатам ничего не оставалось более, как проглотить эту горькую пилюлю и сознаться в правильности сделанных им упреков. Заверяя, что постараются удержать свои племена от каких-либо опрометчивых действий, они, однако, уклонились от каких-либо положительных обещаний, под предлогом, что не имеют на то полномочия и что поэтому не могут ручаться за мнение народа.

В заключение аудиенции, абадзехские депутаты просили, как милости, возвратить взятых от их народа, в 1859 году, аманатов. На эту просьбу их Николай Иванович изъявил согласие, зная по опыту, что аманаты причиняли, вообще, только излишний расход казне, ничуть не обеспечивая покорности тех племен, которые их выдавали. При этом он, однако, не преминул сделать абадзехам внушение, как высоко должны они ценить доверие, оказываемое им.

Таким образом, до глубокой осени 1861 года, в отношениях наших с абадзехами продолжала господствовать прежняя неопределенность. Нижне-абадзехские (северные) общества, находившиеся йод непосредственною угрозою наших ударов, показывали, конечно, более склонности к миролюбивым сделкам; напротив того, общества верхне-абадзехские (южные) соприкасавшиеся к убыхам и жившие в местах малодоступных, проникнуты были воинственным настроением. Такое [382] положение дел не могло долго тянуться. Горцы все более и более должны были проникаться сознанием, что участь их решена бесповоротно, что переговоры не ведут ни к чему; а потому следовало ожидать, что они решатся на последнюю попытку, отстоять свою землю и свою независимость оружием — а что, как мы знаем, не было недостатка и в подстрекательствах извне.

Вскоре, симптомы этой решимости действительно стали обнаруживаться. Уже около середины ноября, против войск Нижне-Абадзехского отряда, рубивших лес на берегу реки Фюнфт, горцы начали враждебные действия, — сначала, впрочем, не в очень значительных размерах; но, по получаемым от лазутчиков сведениям, вооруженные сборы абадзехов постепенно увеличивались, и они окончательно решились поднять против нас оружие одновременно с разных сторон.

«Таким образом — писал гр. Евдокимов — старания мои удержать абадзехов в мирных к нам отношениях не повели к желанным результатам. В последнее время я несколько раз писал к старшинам народа, убеждая их принять деятельные меры к прекращению слишком часто происходящих хищничеств около наших передовых станиц и даже между Лабою и Кубанью, и хотя старшины, в ответах на мои воззвания и выражали полную готовность преследовать нарушителей спокойствия и всячески укрощать буйных людей между ними, но, как видно, молодежь успела заглушить советы стариков, примирившихся с пребыванием в их земле наших войск и с производимыми там нами работами, и составила значительную партию, для действия против нас оружием» ².

Враждебные предприятия абадзехов постепенно стали принимать все более и более крупные размеры. 24-го ноября, скопище неприятельское, силою до 1,000 чел., предприняло нападение на Нижне-Лабинскую станицу, и повела свою атаку с замечательною отвагою. Бой, в течении которого горцы три раза лезли на штурм станичной ограды, продолжался с 6-ти часов утра до полудня и прекратился лишь с прибытием [383] подкреплений с соседних постов, заставившим противника обратиться в бегство.

С этих пор, враждебные попытки как против Нижне-Абадзехского, так и против Верхне-Абадзехского отрядов стали повторяться почти непрерывно. Отношения к нам абадзехов окончательно определились. Политика уступила место оружию.

Вести о начавшихся с этим племенем столкновениях сейчас же донеслись — неофициальными путями — до Тифлиса и, как водится, возбудили там много толков и кривотолков. По этому поводу, начальник штаба кавказской армии писал гр. Евдокимову:

«Слухи о начавшихся у вас военных действиях прилетели сюда за несколько дней до получения военного журнала, и публика теперь тешится изобретением всякого рода подробностей и вариаций на эту тему. Я ожидаю только следующего журнала, который, вероятно, более разъяснит настоящее положение дел, чтобы напечатать в газете «Кавказ» статью, которая успокоила-бы толки. Признаюсь, я не ожидал, чтобы абадзехи теперь начали войну. Я все думал, что они выдержат до весны. Теперь же, если только начальники ваших отрядов не упустят случая, можно будет дать им почувствовать, что война имеет свои неприятности. — Я отчасти доволен, что война эта началась, и теперь уже нельзя повернуть дело иначе, как оно было задумано вами. Вы не поверите, сколько здесь, и даже в Петербурге, нашлось философов, которые, даже после решения государя, старались доказывать какую-то пользу, если-бы предложения депутатов были приняты. По временам мне даже становилось страшно, что эта мысль может взять верх и испортить все дело» ³.

Перед самым концом 1861-го года, а именно 15-го декабря, гр. Евдокимов прибыл к войскам Нижне-Абадзехского отряда, расположенным на Белой, около так называемого Ханского брода, где и убедился, что возложенные на них работы (по устройству станичной ограды, приготовлению мостовых сооружений, вырубке леса) уже достаточно подвинулись вперед. [384] Имея в виду необходимость скорейшего устройства сообщения укрепления Хамкеты с местом расположения Верхне-Абадзехского отряда, на устье р. Фюнфт (а чрез это — и с Майкопом), он направил к этой реке значительнейшую часть Нижне-Абадзехского отряда, оставив у Ханского брода лишь небольшое количество войск, для довершения начатых работ. Сам граф тоже отправился нар. Фюнфт, а оттуда, с частью войск Верхне-Абадзехского отряда, двинулся через р. Фарс, в Хамкеты. Переход этот совершался войсками в снегу по колено, при морозе около 25° ⁴.

Результатом действий и работ наших войск в Закубанье, в течении 1861 г., было водворение одиннадцати новых станиц ⁵, число переселенцев в которых доходило почти до 1,930 человек. Летом того же года, из станиц Кужорской и Нижне-Фарсской и постов, устроенных на прямом сообщении Лабинской станицы с Майкопом, образована новая Абадзехская кордонная линия, для занятия коей назначено 6 казачьих сотен, кроме пехотных и кавалерийских резервов, располагавшихся на линии по мере действительной в том надобности. Затем, в течении осени, в районе Натухайского округа и на пространстве между Белою и Лабою возведены ограды для нескольких, предположенных станиц и промежуточные между ними посты. Наконец, в разных занятых нами местах Закубанья устроены более или менее удобные дороги ⁶.

К началу 1862 года мы уже довольно прочно утвердились на Белой и приобрели надежное основание для дальнейших операций в западном направлении. Ближайшим из намеченных для колонизации участков являлась лесистая полоса земли между реками: Белою и Пшехою. Движением туда следовало торопиться пока деревья еще не оделись зеленью. В виду сего, гр. Евдокимов, уже к 20-му февраля, собрал около Ханского [385] брода отряд в 17 баталионов, 10 эскадронов драгун и 12 казачьих сотен, при 20-ти орудиях. Для отвлечения внимания абадзехов от избранного нами пункта переправы, распускаемы были ложные слухи, а за-лабинский отряд производил демонстративные движения по разным направлениям ⁷.

С подобною же целью, т. е. для развлечения внимания противника, был еще за месяц до того (10-го января) собран другой отряд у поста Константиновского, на Кубани. Отряд этот, состоявший из 11-ти рот и 2-х казачьих сотен, при 4-х орудиях, вверен был начальству полковника Левашева и, кроме вышеупомянутой цели, имел назначением прикрывать участок нашей линии по Кубани, между Екатеринодаром и Усть-Лабою, на который хищнические партии все еще продолжали делать набеги.

В присутствии самого гр. Евдокимова и согласно отданной им диспозиции, собранные у Ханского брода войска, в ночь [386] на 26-е февраля 1862-го г., переправились чрез Белую и двинулись к Пшехе, рубя просеки и устраивая дороги ⁸. Хотя туземцы держались при этом далеко не пассивно, а войскам пришлось иметь иногда довольно серьезные с ними схватки ⁹, тем не менее, по прошествии двух недель, свободный доступ к Пшехе, т. е. в самый центр нижне-абадзехского [387] населения, был открыт и дорога туда устроена настолько удобная, что допускала движение по ней во всякое время года.

Чтобы лучше обеспечить спокойное водворение ожидаемых к весне переселенцев, гр. Евдокимов, одновременно с движением войск на Пшеху, послал приказание оставшимся еще между Белою и Лабою туземцам немедленно оставить свои жилища и перебраться на прикубанскую плоскость, в указанные им для поселения места. Так как черкесы приказания этого не послушались и не оставляли своих аулов, то пришлось выживать их силою. Войска, покончившие с проложением пути к Пшехе, теперь употреблены были для очищения всего пространства между обеими вышеназванными реками. Дело это было завершено в течении 20-ти дней (с 8-го по 29-е марта), частью без выстрела, частью при кровавых схватках. Уничтожено было более 90 аулов, жители коих большею частию ушли за Белую.

Около этого времени, гр. Евдокимов захворал и невидимому довольно серьезно, так что просил даже об отпуске в Пятигорск, для лечения. В причинах к расстройству здоровья недостатка не было: беспрерывные труды по сложной администрации края (где многое и многое приходилось создавать заново) перемежались не менее утомительными для 58-ми летнего, изнуренного прежнею непрерывною боевою деятельностью, человека, походами в глубь первобытной страны, где приходилось отказываться от самых обыкновенных удобств в жизни. Все это усугублялось сознанием лежащей на плечах его ответственности и не могло не отражаться на организме разрушительным образом. Кроме того, недомоганию графа, вероятно, способствовали и всякого рода нравственные причины, как напр. противодействия его планам и соображениям, нередко исходившие из таких сфер, с которыми нельзя было не считаться. Недоброжелателей и завистников у него, как мы знаем, было достаточно, и они, конечно, старались выставлять все его действия в невыгодном свете; но были люди из высших сановников, которые, не питая личной вражды к Николаю Ивановичу, просто расходились с ним во мнениях и совершенно искренне сомневались в осуществимости его планов. Со всеми ими приходилось вступать в пререкания; [388] а этим тормозился ход великого дела, скорым окончанием коего так дорожили все люди, сердцу которых были близки государственные интересы России.

К числу подобных, возбуждавших пререкания, вопросов принадлежало, напр., дело о заселении восточного берега Черного моря азовскими казаками, встретившее оппозицию со стороны новороссийского генерал-губернатора, графа Строгонова, и вызвавшее особое письмо к военному министру от генерального штаба генерал-маиора Карлгофа, повидимому считавшегося знатоком кавказских дел. Письмо это, посланное затем начальнику штаба Кавказской армии, отправлено было им для соображений гр. Евдокимову. Последний не замедлил ответить на него и ответить довольно резким тоном, выказывающим, до какой степени раздражали его все подобные противоречия ¹⁰.

Лица, стоявшие близко к делу, князь Орбелиани и генер.-лейтенант Карцов, должно полагать, лучше понимали, что вопрос о прочном водворении русской власти на западном Кавказе никому лучше не известен, как Николаю Ивановичу, и никем удовлетворительнее не может быть разрешен, как им самим. Понятно, что болезнь графа, в такой серьезный момент его деятельности, не могла не встревожить их. Вот что, между прочим, говорит ген.-лейт. Карцов в письме своем графу от 4-го апреля 1862-го г.

«Известие о вашей болезни очень огорчило командующего армиею, особенно когда он узнал, что вы даже не встаете с постели. Надеюсь, однако же, что болезнь ваша не имеет опасного направления и не будет продолжительна. Вашему сиятельству уже известна переписка командующего армиею с графом Строгоновым по поводу переселения азовских казаков. Теперь командующий армиею получил от военного министра отношение, копию с которого считаю обязанностию препроводить вам. Из всего этого видно, что гр. Строгонов очень встревожил Петербург. Вместо того, чтобы прислать к вам кого либо из доверенных лиц и узнать все дело обстоятельно, [389] он отправил состоящего при нем полковника Домбровского объявлять казакам льготы, которых сам не знал. Казаки насказали Домбровскому, что на Кавказе только камень и хлеба не родит, а тот этому поверил. Все это подтверждает необходимость допустить казаков осмотреть ту местность, которую ваше с—во предназначаете для их водворения в 1863-м году. Если начальство их верит сказкам об опасностях и бесплодии Кавказа, то казаки еще более должны бояться этого» ¹¹.

Затем, в письме гр. Евдокимову, от 17-го апреля, ген.-лейтен. Карцов пишет следующее:

«Письмо ваше от 11-го числа я докладывал командующему армиею: князь Григорий Дмитриевич не находит никакого препятствия к тому, чтобы ваше с—во пользовались от болезни в Пятигорске и предоставляет совершенно вашему усмотрению как время для начатия лечения, так и продолжительность его, надеясь, однако же, что вы не откажетесь и во время пользования вашего наблюдать и руководить, по крайней мере, важнейшими делами в Кубанской области, и что все в ней будет делаться от вашего имени и по вашему указанию; одним словом, князю было бы очень тяжело, если бы вы потребовали официального отпуска....».

«С нетерпением и любопытством ожидаю я результата предприятия вашего с—ва против даховцев — этих таинственных и нетронутых грабителей, о которых столько противоположных рассказов ходит здесь. Тайну Каменного моста ¹² вы уже разоблачили; авось и это исполнится так же успешно. Хотелось бы, в отчете, который приказано представить вместе с предположением, показать правый берег Бедой нашим, от самого истока ее» ¹³.

Упоминаемое в этом письме предприятие против даховцев, т. е. обывателей котловины Дахо, лежащей в крайних [390] верховьях Белой, между главными хребтами и грядою Черных гор ¹⁴, предприятие это играло чрезвычайно важную роль в дальнейших планах гр. Евдокимова, так что он решился, едва несколько оправившись от болезни, принять в задуманной экспедиции личное участие.

Покорение долины Дахо представляло нам следующие выгоды:

1) Заканчивалась подготовка колонизации по р.р. ІІсефиру, Фарсу, Белой, и крайние пределы этой колонизации, равно как и вновь устраиваемые линии: Фарсская и Белореченская, так сказать, упирались в горы.

2) Даховская долина, прочно замыкая с фланга Белореченскую линию, владела всеми горными проходами по Большой и Малой Лабе, через которые постоянно пробирались к нам хищнические партии.

3) Занятие Даховской долины доставляло нам готовый базис для действий против горных котловин, лежащих за Белою, и устраняло необходимость пробиваться с севера через горные хребты, прикрывавшие другие, враждебные нам, общества.

Наконец, самым существенным результатом успешного выполнения своего плана гр. Евдокимов считал то, что с упрочением линии Белореченской открывалась бы нам возможность уменьшить резервы в задних станицах Лабинского округа и сосредоточить главную оборону занятого края на одной линии.

В виду важности задуманного предприятия, собран был для его выполнения сильный отряд, в составе 16 1/2 баталионов, 2 эскадронов драгун, 5 сотен казаков и 10 орудий.

25-го апреля 1862 г., войска эти сосредоточились в станице Царской, а вечером того же дня сам граф прибыл к ним. [391] Согласно обычной своей тактике, он принял меры для развлечения внимания неприятеля и для сего приказал полковнику Горшкову, с отрядом в 4 баталиона и 2 сотни, при 2-х орудиях, перейти на правый берег Белой и демонстрировать по направлению к р. Курджипс.

26-го апреля, главный отряд, под личным начальством гр. Евдокимова, двинулся по дороге, еще в марте разработанной отрядом полк. Геймана, и, прибыв, к урочищу Унакас, расположился там лагерем. Движение это скоро привлекло на себя внимание горцев, партии которых стали собираться вокруг нашего лагерного расположения и занимать лежавшие впереди ущелья и высоты.

Три пути открывались от урочища Унакас в котловину Дахо: 1) средний, самый удобный — по ущелью речки Жешуко, 2) восточный, через лесистый гребень Черных гор, и 3) западный, через скалистый хребет тех же гор, тоже покрытый вековым лесом. Этот последний путь представлял столько естественных препятствий, что неприятель, убежденный в его недоступности, не озаботился надлежащим занятием оного ¹⁵. По этой причине гр. Евдокимов на нем и остановил свой выбор для предстоявшего наступления. Он решился воспользоваться этим путем, дабы затем, избегнув больших потерь, спуститься в тыл лесистого ущелья Жешуко и проложить там удобную повозочную дорогу.

Не раскрывая сразу своего намерения, граф сделал вид, что хочет наступать в долину Дахо восточным путем и, в самый день прибытия на урочище Унакас, двинул по сказанному направлению 6 баталионов, под начальством полковника Геймана, который без выстрела, одними штыками, выбил горцев из леса, дошел по их пятам до самого спуска в Даховскую котловину и тогда только открыл огонь. Николай Иванович немедленно прибыл на занятую Гейманом позицию, но, осмотрев спуски оттуда, пришел к убеждению, что они представляют неприятелю слишком много шансов нанести [392] нам чувствительный урок и что движение по ним не приведет к решительным результатам. Вследствие сего, оставшись при прежнем решении, он, на следующий же день (27-го), еще до рассвета, направил из главного лагеря 4 баталиона на вышепомянутый западный гребень. Колонна эта, предводимая полк. Гейманом, без выстрела заняла покрывавшую высоты полосу леса, в 3 версты шириною; головная же часть колонны добралась до одной из горных троп, спускавшихся по скалистым уступам в котловину Дахо.

Хотя на всем протяжении занятого нами, по скалистому гребню, пространства немедленно началась рубка леса, однако, неприятель, убежденный в невозможности спуститься оттуда и, очевидно, считавший наши движения там лишь за демонстрацию, сначала не трогался с занимаемых им позиций в ущелье Жешуко и на восточном пути, который даже преградил завалами. Только около полудня, партии горцев стали перебираться на западный хребет и завязали перестрелку; но уже к 3-м часам, понеся значительные потери от меткого огня наших стрелков, они прекратили дело. Колонна же Геймана, вырубив просеку в 3 в. длины и шагов 200—300 ширины, к вечеру возвратилась в главный лагерь.

Следующий день назначен был для расширения начатой просеки и подготовки спуска в Дахо. Для выполнения этого предприятия послана была колонна силою в 8 1/2 баталионов при 4-х горных орудиях, вверенная опять начальству полк. Геймана, в энергии и распорядительности коего гр. Евдокимов неоднократно имел случай убедиться.

В этот день дело обошлось не так просто, как накануне. Лес оказался занятым многочисленными толпами горцев, пришедшими из-за Белой на помощь даховцам. Не довольствуясь горячею перестрелкою, неприятель отваживался иногда и на атаки холодным оружием; но, наконец, опрокинутый на всех пунктах, он был вытеснен из леса и сброшен в кручу.

Гр. Евдокимов, с утра прибывший к колонне Геймана, попал в самый жаркий огонь и, сидя на огромном сваленном дереве, спокойно наблюдал за ходом боя, не обращая внимания на свиставшие вокруг него пули. По удалении [393] неприятеля, он успел осмотреть весь скалистый гребень, с севера опоясывающий Даховскую котловину, и для спуска в нее выбрал среднюю из ведущих туда троп. Эта тропа, шедшая по расщелине одного из утесов, представлялась столь недоступною для движения войск, что оставлена была противником почти без всякого наблюдения.

29-го апреля, граф, оставив небольшой отряд для охраны укрепленного лагеря на Унакосе, сам с остальными войсками двинулся, по проложенной просеке, к перевалу через скалистый гребень. Авангард, прибыв туда двумя часами ранее главных сил, приступил к ограждению избранной тропы засеками, по обеим ее сторонам. В то же время внимание противника было отвлекаемо демонстрациями на другом, отдаленном оттуда спуске, у которого еще накануне, при снятии войск с рубки леса, оставлено было два баталиона в особом, устроенном там, редуте.

В 4 часа пополудни засеки были окончены и заняты одним баталионом, с двумя орудиями. Затем начался спуск, представлявший единственную в своем роде картину. Впереди всех, с крестом в руках, шел престарелый священник Севастопольского полка, отец Василий; за ним тянулись гуськом офицеры и солдаты ¹⁶. Не смотря на страшную крутизну и другие неудобства, войска авангарда, предводимые Гейманом, спустились в долину так быстро и так неожиданно для противника, что застали некоторых жителей за полевыми работами. Немедленно затем авангард занял позицию на речке Дахо, не обменявшись ни одним выстрелом с ошеломленным противником. Вооруженные скопища горцев, сторожившие другие проходы, заметили наше движение лишь тогда, когда головные части спустились уже до половины горы. Главные силы их, сосредоточенные в ущелье Жешуко, оказались обойденными с тыла, и другого исхода им не оставалось, как разбрестись в разные стороны.

На другой день по занятии долины, произведена была графом рекогносцировка к устью р. Дахо и избрано место для будущей станицы, на правом берегу Белой, в 7-ми верстах [394] выше Каменного моста, а 1-го и 2-го мая все свободные войска уж работали над проложением дороги по долине Дахо и ущелью Жешуко к станице Царской.

Занятием одной из самых грозных твердынь западного Кавказа снова и блистательно оправдалась давно усвоенная гр. Евдокимовым тактика. Снова и блистательно проявились тут его предусмотрительность, искусство маневрировать и управлять боем на крайне трудной и совершенно неизведанной местности, быстрота соображений и уменье достигать важнейших целей ценою ничтожных, сравнительно, потерь ¹⁷.

Овладением долины Дахо заканчивалось трудное дело подготовки колонизации всего горного пространства между Лабою и Белою. В разрез укоренившемуся мнению, будто выше Каменного моста уже более нет удобных для поселения мест, оказалось, что Даховская долина есть одна из самых роскошных и плодородных в предгориях западного Кавказа. Здесь найдено было нами многочисленное население, разбросанное по 20-ти или 30-ти аулам, в которых считалось от 800 до 1,000 сакель. Недостаток в подножном корме, ощущавшийся войсками во все время движения от станицы Царской, был вполне вознагражден обилием фуража, найденного на завоеванной земле. «Смело можно сказать, писал Николай Иванович в своем донесении, — что станица Даховская будет одною из богатейших на западном Кавказе».

Убедившись в окончательном утверждении русской власти на занятом важном пункте, граф, 8-го мая, уехал из отряда, предварительно разъяснив полк. Гейману подробности тех работ, которые еще следовало выполнить ¹⁸.

Высшее кавказское начальство тоже придавало весьма крупное значение успешному окончанию задуманного гр. Евдокимовым дела; кн. Орбелиани по этому случаю писал ему:

«Ваша экспедиция в Дахо восхищает нас. Одна из трудных задач решена со славою и влияние ее не замедлит отразиться на общества южного прибрежья. Но при этом глубоко сожалею, что военные труды расстраивают ваше здоровье; [395] крепитесь, пока последний удар не нанесен вами западному Кавказу» ¹⁹.

Николай Иванович, действительно, «крепился» и не считал позволительным увлекаться заботами о восстановлении своего надорванного здоровья, пока дело не будет сделано окончательно. Встречаемые препятствия и затруднения служили как бы новым возбуждающим средством для его энергии и настойчивости. Впрочем, не малым утешением должно было являться для него то обстоятельство, что плоды его забот и трудов уже начали обнаруживаться в довольно широких размерах: все пространство, отвоеванное состоявшими под его начальством войсками, стало принимать вид действительно русской страны. С половины апреля 1862 г. опять стали появляться целые таборы разного рода переселенцев, для водворения в новых станицах, как на северо восточном берегу Черного моря, в Адагумском округе, так и на пространстве между Белою и Лабою. К концу мая, уже почти все переселенцы прибыли в указанные им места и приступили к устройству своих жилищ ²⁰.

Последние успехи нашего оружие в верховьях Белой возбудили сильную тревогу среди горских обществ, обитавших но южному склону главного хребта. Для подкрепления боровшихся с нами абадзехов составились многочисленные партии в несколько тысяч конных и пеших бойцов, которые уже во второй половине мая перешли на северный склон. Присутствие этих партий среди абадзехов стало обнаруживаться более упорным сопротивлением в делах против наших войск и рядом дерзких покушений против наших передовых укреплений и станиц. Убедившись в [396] невозможности серьезно повредить действующим отрядам иди остановить их движение, горцы прибегли к другой тактике и решились действовать в тылу наших сообщений и постоянно тревожить новых поселенцев и войска, оставленные для их охранения.

Кроме непрерывных набегов и хищничества мелких партий, неприятель предпринимал покушения довольно серьезного свойства; так, 25-го мая, он атаковал, хотя и неудачно, — укрепление Григорьевское; 14-го июня, скопище около 5,000 человек произвело нападение на Хамкеты, где гарнизон состоял всего из 3-х с небольшим рот. К счастью, начальник этого укрепленного пункта, полк. Гоц, заблаговременно предуведомленный о намерениях противника, успел принять все меры к обороне и отбил несколько ожесточенных приступов, пока не появились из ближайших пунктов подкрепления, с прибытием коих горцы хотя и ушли, но на следующий же день повторили нападение, которое, однако, тоже кончилось для них неудачно.

Несколько большим успехом с их стороны сопровождалось внезапное нападение на станицу Псеменскую, предпринятое в ночь на 26-е июня. Под покровом ночной темноты, неприятель незаметно приблизился к станице и успел ворваться в ее ограду, но, к счастию, не довершил своего успеха, а увлекся грабежем. Это дало возможность малочисленному гарнизону устроиться и, в свою очередь, выбить из станицы беспорядочную толпу противника, который успел, однако, захватить в плен несколько человек поселенцев и угнать не мало скота и лошадей. Разлакомившись этою добычею, горцы вздумали было, 8-го июля, повторить нападение на ту же станицу; но на этот раз гарнизон, с подоспевшими из других пунктов подкреплениями, заставил неприятеля поспешно убраться ²¹. [397]

Подобные сему предприятия, хотя и являлись не более, как последним взрывом воинственного настроения горцев, но держали пройденный войсками и еще отчасти колонизованный край в постоянной тревоге. Это делало еще более очевидною необходимость, во что бы то ни стало, поскорее очистить все Закубанье от гнездившихся там по разным трущобам абадзехских аулов, служивших притонами и этапами для блуждавших по краю враждебных скопищ. Согласно этой цели и продолжалось ведение действий нашими отрядами как с восточной, так и с западной стороны.

Между тем, трудное само по себе дело колонизации края и очищения его от туземцев стало еще более усложняться, вследствие новых затруднений, возникших по вопросу о переселении горцев в Турцию, — вопросу, который еще в 1859 г. сделался предметом довольно щекотливых дипломатических переговоров в Константинополе. С другой стороны, доходившие в Тифлис слухи о распоряжениях, делаемых гр. Евдокимовым по распределению и наделу землями остававшихся в крае туземцев, то-же, повидимому, были не совсем согласны с действительным положением вещей. Вследствие этого, опять возникла крайне неприятная для Николая Ивановича переписка. Привыкший к безусловному доверию со стороны бывшего главнокомандующего, во время последних действий и распоряжений в Чечне, а, может быть, отчасти и избалованный этим доверием, граф, с большою раздражительностию (понятным последствием напряжения нервов от непомерных трудов), стал относиться ко всякому противоречию его взглядам. Не без основания, конечно, мог он предполагать, что тут играли роль и интрига.

Из помянутой переписки приводим здесь сохранившиеся в архиве гр. Евдокимова некоторые интересные документы. [398]

3-го августа 1862 г. (в письме за № 27) кн. Орбелиани писал ему:

«По докладе отношения в. с—ва к начальнику главного штаба, за № 40, я приказал сообщить вам о разрешении моем теперь же приступить к предварительным распоряжениям относительно зафрахтования судов для безденежной перевозки горцев в Турцию.

«Считая эту меру вообще полезною, я должен, однако, обратить внимание в. с—ва на следующее обстоятельство:

«Переселение горцев в усиленных размерах в Турцию, облегчая временно наши действия в Кубанской области, может представить в будущем для нас большие затруднения. Часть этих затруднений мы теперь уже испытываем: каждое лето по нескольку тысяч душ переселенцев возвращаются в наши пределы ²² и вовлекают нас в значительные издержки, но это обстоятельство, конечно, не имеет еще большой важности. Гораздо важнее то, что мы не можем обязать Турцию селить горцев на том или другом месте. При большем числе выходцев, турецкое правительство по необходимости начнет селить их в пашалыках, пограничных к Закавказским нашим владениям, и тогда на южной границе нашей явится новый неприятель ²³, с которым нам придется начать здесь ту-же самую войну, которую мы стараемся кончить на северном Кавказе. Это соображение и было отчасти причиною, по которой главнокомандующий не согласился на пропуск переселенцев Терской области через Закавказский край ²⁴. Поэтому я полагаю, что на переселение горцев в Турцию должны мы смотреть, как на меру вспомогательную, а отнюдь не как на главную нашу цель ²⁵. [399]

«В. с—во упоминаете, что натухайцы в нынешнем году не косят сена, и изъявляете надежду, что они первые, может быть, тронутся в путь. Я полагаю, что натухайцы не косят сена по причине весьма естественной, — большая часть их земель занята казаками, и они так стеснены, что им действительно трудно существовать на оставшейся в их владении земле ²⁶. Народ этот, как в. с—во сами выразились в представленном отчете, утратил уже воинственность и расположен к торговле: со времени изъявления покорности, он ничем ее не нарушил ²⁷, а потому и выгоды наши, да и долг, наложенный на нас объявленною нами прокламациею ²⁸, заставляют нас заботиться не об изгнании его из наших пределов, а об устройстве его быта. Для нас было бы гораздо выгоднее, чтобы натухайцы подали другим горцам пример не переселения в Турцию, а повиновения, и поселились бы на указанных им новых местах ²⁹, что они теперь, видя прежние места занятыми, вероятно, исполнят.

«Основываясь на вышеизложенном, я убедительно прошу в. с—во, если вы признаете возможным, приказать начальнику Натухайского округа отвести теперь же для натухайцев земли по левому берегу Кубани в таком количестве, чтобы они могли существовать без особого стеснения, и для этого, если окажется нужным, селить их на плоскости, отнятой от шапсугов. Одним словом, я прошу вас употребить все меры к тому, чтобы не представить непокорным горцам доказательств, как мало они могут рассчитывать на наши обещания ³⁰. К этому побуждает меня и то соображение, что натухайцы, вероятно, с удовольствием поселятся на [400] равнинах, смежных с их землею ³¹ и некогда им принадлежавших, тогда как ни приморские шапсуги, ни убыхи никак не подчинятся этому условию, и нам волей или неволей придется не одну тысячу семейств вынудить к переселению.

«Излагая эти соображения мои, я желал бы, чтобы вы, в. с—во, с ними согласились, но никак не обязываю следовать им буквально, ибо ни в чем не желаю стеснять ваших действий» ³².

Ответ гр. Евдокимова, к сожалению, нами не найденный, составлен был, как полагать должно, в духе тех заметок его, которые выше приведены нами в выноске. Ответ этот, повидимому, был адресован на имя ген.-лейтенанта Карцова и вызвал следующее письмо последнего (от 10-го сентября 1862 г.):

«Позвольте принести в. с—ву искреннюю благодарность за откровенность, с которою вы выразили чувства, возбужденные в вас письмом князя Григория Дмитриевича, за № 27.

«Письмо князя в. с—во принимаете за выражение недоверчивости и находите в нем разные укоризны. Будучи ответственным лицом за все, что подписывает командующий армиею и просматривая редакцию всех бумаг, представляемых его подписи, я крайне огорчен тем, что письмо это произвело на вас такое впечатление, которого кн. Григорий Дмитриевич никак не мог ожидать. Много раз, и про себя и вслух, прочитал я письмо это и, признаюсь вам, не нашел в нем ни обвинений против в. с—ва, ни укоризны в чем бы то ни было. Есть возражения против ваших предположений, есть доводы, подкрепляющие эти возражения, но никак не укоризны и не замечания. Последние строки письма могли бы служить вам укором, если бы прокламация, объявленная натухайцам, была составлена и объявлена в. с—вом; но князю известно, что не вы виновны в объявлении этой прокламации, которую буквально исполнить мы не могли. Во всяком случае, долгом считаю уверить в. с—во, что в командующем армиею не было и признака недоверия к вам, когда [401] он приказывал написать помянутое письмо. Он не совершенно согласен с вами во взгляде на дело; опасается последствий переселения в больших размерах и приказал сообщить вам еще новые подробности, относящиеся до этого предмета; но разность взглядов не есть знак недоверия. Я даже убежден, что если бы в. с—во прочитали всю переписку, которая происходила между нашим посланником и Портою, то непременно во многом оправдали бы образ воззрений кн. Григория Дмитриевича. Я совершенно понимаю, что письмо князя, как стесняющее план ваш, должно было подействовать на вас неприятно; но потрудитесь взглянуть беспристрастно, не с точки зрения распорядителя действий в Кубанской области, а со стороны лица, ответственного за целый край и за все последствия предложенной меры, и тогда в. с—во, вероятно, иначе взглянете и на самое письмо...

«Еще раз принося вам благодарность мою за откровенность, прошу вас дозволить и мне попрежнему писать вам обо всем откровенно и с неизменным уважением имею честь быть»... и проч. ³³

Переписываясь и отписываясь, таким образом, гр. Евдокимов продолжал неуклонно идти по намеченному им пути для завоевания края.

25-го сентября, пока войска, работавшие на Пшехе и Пшише, отвлекали к этим рекам внимание неприятеля, на левом берегу Белой, у станицы Абадзехской, собран был, под начальством полк. Геймана, отряд силою в 8 баталионов, 3 эскадрона драгун и 8 сотен казаков, при 11 орудиях. Так как войскам этим предстояло вступать в новый район действий, на р. Курджипсе, то Николай Иванович. 26-го числа, сам повел их туда и расположил лагерем около устья речки Хокадзь. В течении следующих двух дней производились рекогносцировки вверх и вниз по долине Курджипса и уничтожались близь лежавшие неприятельские аулы; а 29-го сентября граф передвинул отряд на новую позицию (в 16-ти верстах от Майкопа) и там приказал устраивать окоп [402] для будущей станицы. Этот окоп, на первое время, должен был служить складочным местом всякого рода запасов, необходимых при дальнейших действиях между верховьями Белой и Пшехи. Одновременно с сим, отряду Геймана (Даховскому) отдано было приказание разработывать дорогу вверх по Курджипсу, а также и на Майкоп, куда сам граф, 30-го числа, возвратился.

Намереваясь отсюда пробраться далее, на запад, для направления, согласно общему плану, действий Пшехского и Шапсугского отрядов, граф Евдокимов, 31-го сентября, выехал из Майкопа под прикрытием дивизиона Переяславских драгун и сотни казаков, при 2-х орудиях. Переправившись у Ханского брода, он прибыл в Пшехскую станицу, где уже нашел 12 стрелковых рот и 2 эскад. драгун, при 6 орудиях, назначенных для конвоирования его до места расположения Пшехского отряда. Осмотрев произведенные в станице работы и. присоединив с собравшимся там войскам приведенную им с собою конницу, граф, 2-го октября, двинулся к отрядному лагерю по вновь проложенной дороге на левом берегу Пшехи. Горцы, следившие за этим движением, сначала ничего не предпринимали и только изредка завязывали незначительную перестрелку; но когда колонна наша стала приближаться к занимаемой Пшехским отрядом позиции, то в расстоянии около 4-х верст от нее, при переходе через овраг Даго, значительная партия их, заняв опушку прилегавшего к дороге леса, открыла сильный огонь, при чем несколько пуль попало в экипаж командующего войсками. После нескольких залпов, неприятельские толпы выдвинулись из леса, с явным намерением ударить в шашки. Тогда гр. Евдокимов, тотчас же пересев из экипажа на коня, стал лично распоряжаться действиями войск. Несколько картечных выстрелов скоро охладило пыл противника, а развертывание драгун, готовых понестись в атаку, заставило горцев опять скрыться под защиту леса. Колонна наша, поплатившись за это дело 12-ю ранеными, затем уже без выстрела дошла до места расположения Пшехского отряда.

Осмотрев пройденное пространство и сделав в тот же день рекогносцировку вверх по Пшехе, гр. Евдокимов [403] признал нужным, прежде начатия работ для прочного занятия верхнего течения этой реки, связать действия Пшехского отряда с занятиями Шапсугского. На сей конец он решил проложить сообщение от Пшехской станицы к Пшишу и устроить кордонную линию между обеими реками. Линия эта должна была служить основанием для дальнейших действий в нагорном пространстве, между верховьями Курджипса и Пшиша, и надежным образом прикрыть сзади ее лежащее пространство.

Следующие затем дни гр. Евдокимов посвятил осмотру левого берега Пшехи, прошел до низовьев этой реки и там оставил войска в лагерном расположении, а сам переехал к Шапсугскому отряду, стоявшему тогда на речке Псечетине. Ознакомившись с общим положением дел в этой части края, он признал нужным, для единства в распоряжениях, соединить оба действовавшие там отряда в один, под общим названием «Пшехского»; начальство над этим отрядом вверено было им ген.-маиору Преображенскому. Вслед затем, граф, под прикрытием всей конницы отряда, проехал вниз по Пшишу, до станицы Старо-Корсунской, осмотрел там работы и, 9-го октября, возвратился в Ставрополь ³⁴.

Между тем, не смотря на постоянно возраставший успех наших работ, не смотря на плодотворную деятельность главного в крае начальника, умевшего при этом строго соблюдать интересы казны ³⁵, интрига, с своей стороны, тоже не дремала. Недоброжелатели гр. Евдокимова стали распускать слух, что он скоро будет заменен другим генералом, и что об этом уже пошло представление ³⁶.

Должно полагать, что распространению подобных слухов не мало содействовали те личности, которым солона приходилась кипучая деятельность графа, не щадившего ни своего ни своих подчиненных здоровья и спокойствия там, где дело шло о достижении великой государственной цели. Но трудно [404] сомневаться и в том, что масса людей благоразумных и добросовестных понимала, что только с подобным начальником трудное дело покорения северо-западного Кавказа может быть быстро доведено до вожделенного и блистательного конца. На них вышепомянутые толки действовали удручающим образом.

Все эти сплетни, а равно и слухи о впечатлении, производимом ими на войска, дошли до Николая Ивановича. Он весьма огорчился, и почел нужным написать о том начальнику штаба Кавказской армии. Самого письма в бумагах графа не отыскалось, но о содержании оного можно судить по ответу генерал-лейтенанта Карцова, от 14-го октября:

«В письме от 10-го октября — так писал Карцов — ваше с—во изволите упоминать, что в войсках заметно уныние, происходящее будто бы от неудовольствия против вас высшего начальства, и просите об удалении причин, колеблющих доверие к вам войск. Обстоятельства такой важности я не мог не доложить командующему армиею. Князь Григорий Дмитриевич решительно не может понять, на чем основано такое мнение войск. Все награды, о которых вы ходатайствовали, разрешены командующим армией и представления отправлены в военное министерство. О тех немногих случаях, в которых представления ваши были изменены, я каждый раз извещал ваше с—во и вам известно, как эти случаи редки. Не в нашей власти ускорить, затем, рассмотрение представлений в министерстве. Сколько мне известно, и прежде так бывало. Награды за Дагестанскую экспедицию 1859 года вышли только в конце 1861 года. Впрочем, командующий армиею, вполне оценивая труды вверенных вам войск, приказал мне доложить об этом предмете генерал-фельдмаршалу, в уверенности, что его с—во изыщет средство устранить медленность в разрешении наград.

Что касается слухов, распространившихся в войсках о мнимом неудовольствии начальства против вашего с—ва, то не постигая причины их и не видя ни малейшего к ним повода, командующий армией полагает, что слухи эти, как и всякие ложные выдумки, сами собою должны прекратиться, не оставив никакого следа» ³⁷. [405]

В тот же самый день и кн. Орбелиани написал Николаю Ивановичу собственноручное письмо, в котором, между прочим, говорит следующее:

... «Позвольте теперь высказать несколько слов собственно о моих личных отношениях к вам. Как вам не грешно думать, что я мало внимателен к славным заслугам ваших войск? Чем я заслужил такой упрек? Двадцатилетние дружелюбные наши отношения чем могли измениться? Поверьте граф, никто более меня не радуется тем подвигам, которые вами совершаются во славу нашего оружие.

«Прошу вас, граф, отбросить всякое сомнение в отношении ко мне и искренне верить в чувство моей к вам искренней преданности» ³⁸.

Подрывающие авторитет гр. Евдокимова слухи, действительно, скоро прекратились, и он, уже не смущаясь ими, мог продолжать свою трудную работу. Результаты его действий вдоль Пшехи и Пшиша, по землям, где гнездилась главная масса нижне-абадзехского населения, выразились на первое время тем, что серьезные покушения против нашей Белореченской линии прекратились. Вообще стало заметным, что абадзехи утомились борьбою и стали терять надежду на успешность своего сопротивления; несколько сот туземных семейств вышло к нам и было отправлено для поселения на Нижнюю Лабу. Лазутчики доносили, что число выходцев должно вскоре значительно увеличиться, но что горцы выжидают лишь результатов депутации, отправленной ими в Англию, и все еще не хотят окончательно расстаться с надеждою на вмешательство в их пользу западных держав ³⁹.

Обеспечив безопасность передовых линий и подготовив успех будущих военных предприятий наших, гр. Евдокимов решился к концу года вновь открыть наступательные действия. Главный удар неприятелю предполагалось, в этот раз, нанести со стороны Курджипса, для чего Даховский отряд был усилен до состава 10 1/2 баталионов, 4 эскадронов [406] драгун и 7 сотен казаков, при 14 орудиях. Для отвлечения внимания горцев в другую сторону, предписано было Пшехскому отряду наступать вверх по левому берегу Пшехи, где местность была уже хорошо известна нам.

Сам граф прибыл к Даховскому отряду в первых числах ноября. Почти одновременно с ним (3-го числа того же месяца) приехал туда же принц Альберт Прусский, которому высочайше разрешено было посетить Кубанскую область.

Так как сам Николай Иванович, вследствие ушиба при падении с лошади, должен был отказаться от личного руководства действиями войск, то предоставил эту честь своему высокому гостю, жаждавшему поближе взглянуть на кавказскую войну. Само собою разумеется, что командование принца было лишь почетное, так как и сам он, без сомнения, понимал, что не может быть распорядителем в деле, ему вовсе незнакомом ⁴⁰. Главную роль в предпринятой экспедиции играли предварительные общие указания самого Николая Ивановича и частные распоряжения его опытного и отважного сподвижника, полк. Геймана.

Экспедиция продолжалась с 4-го по 9-е ноября; местность между Курджипсом и верховьями Пшехи была подробно исследована, и долины обеих рек соединены новою дорогою. Все враждебные покушения горцев против наших войск не имели никакого успеха; нравственное же впечатление, произведенное на неприятеля вторжением Даховского отряда в [407] такие места, куда дотоле ни разу еще не проникало русское оружие, конечно было очень велико. Неприязненные нам обыватели спешили оставить нагорную полосу между верховьями Пшехи и Белой; число же выходцев оттуда, заявлявших готовность селиться на указанных нашим начальством местах, стало с каждым днем увеличиваться ⁴¹.

Из заключительных военных операций 1862 года особую важность имело овладение землями Хамышейского общества, лежавшими в самой вершине р. Белой. 15-го декабря местность эта была занята с боя войсками Даховского отряда и тем завершился ряд предприятий, имевших целью прочное обеспечение за нами всего пространства между течениями Лабы и Белой и удаление туземного населения из нагорной полосы этого края.

«Важность занятия общества Хамышей — писал гр. Евдокимов в своем донесении — равносильно было занятию Даховского общества. Если занятие последнего было началом нашего прочного утверждения в пространстве между Лабою и Белою, то овладение первым окончательно упрочило это завоевание.

«Хамышейское общество лежало на высоте около 4-х тыс. футов над поверхностью моря, где далее нет населения, над хребтом, откуда идет летняя дорога в землю убыхов и куда выходят горные дороги с верховьев Курджипса и Пшехи и с главнейших перевалов Кавказского хребта. Целое лето 1862-го г. неприятельские скопища южного склона направлялись на этот переход и, обходя по горным тропам Белореченскую кордонную линию, тревожили станицы Нагорного военного округа, расположенного в предгорьях между р.р. Ходзь и Белою. Труднодоступная местность, многочисленность и свежесть сил неприятеля не позволяли нам минувшим летом занять Хамышейское общество без значительной потери людей; нужно было ожидать зимы, когда неприятель, истощившись в своих бесплодных усилиях, может оказать наименьшее сопротивление. Полковник Гейман воспользовался удобною минутою и с небольшою потерею не только завладел [408] важным пунктом, но и открыл возможно удобное сообщение с ним через прорубление просеки, и наскоро разработал вьючную дорогу». ⁴²

И. О.

(Окончание следует)

Письмо генерала Карлгофа воен. министру Д. А. Милютину.

Милостивый государь, Дмитрий Алексеевич. По резолюции вашего превосходительства на донесении графа Строганова о малом успехе вызова азовских казаков для переселения на Кавказ, я представляю вместе с сим доклад управления иррегулярных войск; но как управление может принимать в основание докладов только факты, заключающиеся в его делах, то я с своей стороны долгом считаю представить вам по этому делу личное мое мнение.

Из предположения кавказского начальства, поступившего в департамент генерального штаба и известного мне по копиям исполнительных бумаг доставленных в управление иррегулярных войск, я увидел, что графу Евдокимову совершенно неизвестен восточный берег Черного моря и что он вовсе не справлялся с делами Черноморской береговой линии. И действительно, я с удивлением узнал, что он полагает поселить в будущем и последующих годах станицы по 100 дворов на таких местах, на которых, в прежнее время, укрепления, вооруженные каждое 22-мя крепостными орудиями и имевшие по 500 человек гарнизона, подвергались, иногда с успехом, открытым нападениям горцев. Или горцы того края совершенно выродились, в последнее время, из волков в овец, или граф Евдокимов не договорил в своем предположении, что кроме означенных станиц из азовских казаков он полагает поселить в тех же местах и в то же самое время большое число станиц из поселенцев и другого рода, чтобы азовские станицы не оставить там одинокими, без поддержки, и чтобы новыми поселениями в большем размере вытеснить оттуда горцев. Но вытеснить горцев из ущелий восточного прибрежья Черного моря дело весьма не легкое и требующее не одного года выполнения. Часть населения живет в горных котловинах между главным и параллельными ему пониженными гребнями Кавказского хребта, на местности, весьма удобной для [409] жизни только горца. В числе этил жителей есть особое племя гуаие, от набегов которого даже сами черкесы не знали как укрыться и называли это племя диким и язычниками. Чтобы проникнуть в недра гор для изгнания населения, надобно иметь значительный отряд и преодолеть большие препятствия местной природы, представленные крупным и утесистым скатом южной покатости Кавказского хребта. Положим, однако, что отряды наши пройдут с успехом те ущелья, против которых на берегу моря будут построены казачьи станицы, и раззорят в этих ущельях все жилища, но тогда край всетаки не будет еще очищен от жителей. В параллельных между собой ущельях, выходящих от главного гребня к берегу моря, на всех промежуточных пространствах между береговыми станицами останутся жители нетронутыми по невозможности направить отряды во все эти ущелья, для чего не достало бы у нас и войск. Эти жители не будут нисколько стеснены поселением на берегу моря станиц, также как они не стеснялись нашими укреплениями. Они примут к себе жителей раззоренных ущелий и не дадут покоя не только маленьким прибрежным станицам, но и поселениям более обширным, которых жители не привыкли к неутомимой горной войне. Жители раззоренных ущелий даже вернутся на прежние свои места, если мы не будем беспрерывно двигаться по этим местам отрядами.

Вообще заселение восточного берега Черного моря кажется мне совершенно гадательным до тех пор, пока край этот не будет предварительно очищен от горцев. Я столько раз выдвигал вперед мою специальность по береговой линии в особых записках, оставленных при делах главного штаба Кавказской армии, и с таким малым успехом, судя по последним предположениям кавказского начальства, что решился воздержаться здесь от всяких возражений и потому не изложил моего мнения по этому предмету в общем присутствии управления иррегулярных войск, при рассмотрении проекта о заселении западной части Кавказа. Я молчал в том предположении, что рано или поздно само кавказское начальство увидит неудобоисполнимость этого предположения, когда примется за исполнение его и тщательнее расспросит людей, коротко знакомых с местностию, которых еще много осталось на восточном берегу Черного моря. Что касается до поселений нынешнего года, то я оставался спокоен за них только потому, что они будут устроены под самыми укреплениями: Анапою и Константиновским гарнизоном, которым будет предстоять большая забота охранять поселенцев на полевых работах.

Азовские казачьи станицы не могут держаться на берегу моря без прикрытия их другими станицами в значительном числе, которых предназначение состояло бы в том, чтобы вести истребительную войну против горцев. Но тогда представится вопрос: в состоянии ли будут эти станицы [410] содержать сами себя земледелием и будет ли для них достаточно земли на местности каменистой и покрытой горами и лесом? Азовские казаки не без основания заметили, что правительство вынуждено будет отпускать им навсегда провиант.

Все это я полагал лично доложить вашему превосходительству, но не имел случая. Теперь же выполняя мой долг, я полагал бы нелишним отправить это письмо для соображения Александру Петровичу Карцову ⁴³.

Ев. Карлгоф.

12 марта 1862 года.

Письмо гр. Евдокимова ген.-лейт. А. П. Карцову. (От 14 апр. 1862 г., за № 1005. — Конфиденциально).

Милостивый государь, Александр Петрович! Я прочел с большим вниманием письмо генерал-лейтенанта Карлгофа, сообщенное мне в копии при отношении вашем от 6 апреля № 471; сначала я хотел оставить его без возражения, но потом решился не изменять принятому правилу: сообщать вашему превосходительству все мои мысли как в оффициальной, так и в конфинденциальной переписке, относящейся к столь важному для нас вопросу колонизации Закубанского края.

Чтение этого письма убедило меня еще более, что все недоразумения, какие являлись в настоящее время, по вопросу о колонизации Закубанского края, возникают от одностороннего взгляда на этот предмет м от малого знакомства с страною, где идет водворение казачьего поселения

Генерал-лейтенант Карлгоф, как мне кажется, не может отозваться (неблагоприятно) относительно войны с горцами, какая велась на Кавказе до приезда сюда г. генерал-фельдмаршала князя Барятинского, а потому выводит заключение о храбрости и предприимчивости горцев и о характере страны, ими занимаемой, с той точки зрения, как представлялось то и другое во время кратковременных движений или, лучше сказать, набегов, производимых отрядами бывшей Черноморской береговой линии. Набеги эти, делаемые без системы, приносили горцам ничтожные по результатам потери и, раздражая их, служили более к развитию их воинственности, чем к их обессилению. Горцы здешнего края, — в чем я твердо убежден, — всегда были овцами; несмотря на все старания прежнего времени сделать их волками, эти заботы, слава Богу, не увенчались успехом. Весь труд в покорении Западного Кавказа состоит не в битвах с [411] неприятелем, а в проложении дорог и в средствах, какие будут даны для колонизации Закубанского края; горцы без большего кровопролития принуждены будут исполнить те условия, какие им укажут. Я полагаю, что противоречие в мыслях генерал-лейтенанта Карлгофа и моих, о возможности заселения южного склона Кавказского хребта, заключается главное в том, что он смотрит на этот край с той недоступности, в какой представлялась ему страна, по удачному выражению вашего превосходительства, с брустверов укреплений Черноморской береговой линии, или с кавказских проходов; я же гляжу на южные покатости Кавказских гор с той доступности, с какою они являются нам с северной стороны этих гор.

Признаться сказать, я очень рад, что дела бывшей Черноморский береговой линии погибли во время минувшей войны и что теперь нет возможности наводить по ним справки. Эти справки могли бы привести совершенно к другому результату и остановить развитие новой системы, избранной для покорения Западного Кавказа. Система, которая, если бы и имела много недостатков, всетаки будет лучше той неподвижности, в какой вращалась Черноморская береговая линия.

Из рапорта моего г. военному министру от 5 апреля № 941, сообщенного к вам в копии, ваше превосходительство изволите усмотреть объяснения мои, как я гляжу на дело о заселении восточного берега Черного моря, о водворении азовских казаков на Кавказе и вообще о водворении новых станиц в Закубанском крае. До сего времени я полагал, что не только высшее начальство, доверившее моему управлению обширный край, но и другие лица допускали во мне столько рассудительности, чтобы не действовать наобум, в деле водворения в неприятельской стране гражданского нашего поселения, без надлежащего указания средств к его существованию. Я отчасти ошибся в своем заключении, усмотрев из письма генерал-лейтенанта Карлгофа, что во мне не признает он даже и самых ограниченных способностей и той основательности в действиях, какая должна вырабатываться у всякого человека моих лет, проведшего всю свою жизнь в кавказской войне ⁴⁴.

Сообщ. И. О.

Комментарии

1. См. «Русскую Старину» изд. 1888 г., том LVIII, апрель, стр. 143-162; т. LX, октябрь, стр. 169-202; изд. 1889 г., т. LXI, март, стр. 479-506; г. LXII, май, стр. 357-387; июнь, стр. 641-660; том LXIII, июль стр. 81-100; август, стр. 387-420.

2. Военно-ученый архив, отд. II, № 6615.

3. Арх. гр. Евдокимова, № 54. Из письма ген.-лейт. А. П. Карцова, от 15-го декабря 1861 г.

4. Кавказский Сборник, т. V, стр. 363.

5. Усть-Джегутинская, Верхне-Николаевская, Калоджинская, Ахметовская, Псеменская, Андрюкская, Переправная, Губская, Промежуточная, Нижне-Фарсская и Кужорская. — Воен. Уч. Архив, отд. II, № 6615.

6. Арх. гр. Евдокимова, № 25. — Воен.-уч. архив, отд. II, № 6615.

7. Интересен рассказ одного из молодых офицеров о командировке, данной ему графом перед занятием Ханского брода. Зовет его однажды граф Евдокимов вечером и говорит: «приезжайте, почтеннейший, завтра ко мне на курьерской тройке в 6 часов утра». Приехал на курьерских юный воин. Николай Иванович уже сидит за своим столом и работает. Приветливо встретив офицера и посадив его против себя, он повел такую речь: «Вы, почтеннейший, учились и хорошо знаете, что успех военных операций много зависит от тайны задуманного предприятия и от быстроты исполнения. Я нахожу своевременным начать операции за Белою, с форсированием переправы у Ханского брода. Вы посылаетесь мною передать словесно начальникам отрядов приказания и отвести назад некоторые части войск, показывая тем мое намерение начать подготовку занятия даховского общества. Об этом моем намерении идти в Дахо рассказывайте всем, своим и мирным горцам, вашим приятелям, предупреждая, что это большой секрет; об истинном же моем намерении, идти на Ханский брод, не говорите решительно никому, даже начальнику Лабинского округа, няньчившего вас, когда вы были ребенком. По прибытии в Майкоп, отправьтесь немедленно в отряд полковника Горшкова, передайте ему мое истинное намерение и скажите, чтобы перевел часть отряда в Майкоп, (откуда недалеко до Ханского брода), как бы для обмундировки, а сами, с тремя баталионами его отряда, перейдите от Каменного моста, по р. Фюнфту, на урочище Унакас, в отряд полковника Геймана, как усиление для экспедиции в Дахо. Скажите ему, чтобы начал рубить просеку на это общество, и что я приеду к нему для вступления в Даховскую долину». Такая маскировка дала поразительные результаты, ибо в то время, когда главные неприятельские силы сторожили проходы к Дахо, Ханский брод занят был без выстрела. (Из воспоминаний офицера генерального штаба, состоявшего при гр. Евдокимове). — И. О.

8. Еще до форсирования переправы у Ханского брода, за время условного мира с абадзехами, вам удалось перекинуть в том месте мост на сваях, оберегавшийся караулом. Описываемая переправа происходила зимою; Белая была покрыта льдом; но не успели еще все войска переправиться, как в горах полил дождь; река вспучилась п, нанося льдины намост, срезала его как бритвою. Переправившиеся части остались совершенно изолированными и, главное, без продовольствия. Положение казалось критическим; все поникли головами. Граф стоял на правом берегу, всматриваясь в несущийся бешенный поток, а на противоположной стороне стоял полковник Иогель (инженер путей сообщения, заведывавший военными дорогами и постройками в Кубанской области) и что-то кричал графу, отчаянно жестикулируя руками. Долго не замечал Николай Иванович этого симпатичного, всеми любимого инженера-воина; когда же заметил его жестикулирующую беспомощность, расхохотался и стал ходить вдоль берега, насвистывая какую-то народную песенку. Около двух часов спустя после катастрофы с мостом, потребовал он состоявшего при нем молодого офицера генерального штаба и говорит ему: «выручайте нас теперь, почтеннейший, по вашим фортификационным правилам, стройте нам на бушующем горном потоке мосты, которые пригожи для Невы-реки». Поговорив таким шутливым тоном, граф продолжал: «сходите вы, почтеннейший, к мосту; там есть землянка и в ней найдете вы русских мужичков-плотников; подержите с ними совет, как устроить нам новую переправу, а между тем напишите в Майкоп и на Лабу, чтобы немедленно были собраны все каюки (лодки) и доставлены сюда». Приступили плотники к муравьиной работе, и к вечеру уже оказалась возможность перевозить через реку, на устроенных ими маленьких паромчиках, по 5—10 четвертей сухарей. Перевозка была далеко не легкая, так как приходилось бороться с несущимися на реке льдинами и карчами. Ночью, теми же работниками, при помощи солдат, свалены были девственные деревья, составлены из них гигантские козлы, а еще через сутки на козлах лежала настилка и по новому мосту восстановилось правильное и безъостановочное сообщение. (Из воспоминаний офицера генерального штаба, состоявшего при гр. Евдокимове).

9. Заметим здесь, мимоходом, что во все продолжение военных операций в Кубанской области, различные отряды наши имели множество схваток и серьезных дел, в которых высокие достоинства кавказских войск выказывались в своем стародавнем блеске; но описание всех подобных дел вывело бы нас слишком далеко из рамок биографии. Поэтому мы ограничиваемся более подробным рассказом лишь о тех боевых трудах и подвигах наших закубанских героев, в которых гр. Евдокимов принимал личное, непосредственное участие. — И. О.

10. См. прилож. № 1: письмо ген. Карлгофа, от 13-го марта, и ответ гр. Евдокимова, от 14-го апреля.

11. Арх. гр. Евдокимова, № 54, из письма ген.-лейт. Карцова, от 4-го апреля 1862 г.

12. Так называлось место в ущелье верховья р. Белой, где обрамляющие ее утесы сходятся между собою настолько, что образуют естественный мост.

13. Арх. гр. Евдокимова, № 54.

14. Вот что пишет в своих заметках один из состоявших при графе офицеров генер. штаба: «Даховская котловина это был безусловно стратегический ключ восточной (Абадзехской) половины закубанского пространства, могучая крепость-лагерь страны, плацдарм крупных черкесских сборищ, условливавшихся о массовых нападениях. С падением Дахо дела потекли как по маслу, на северном склоне, и подготовилось падение склона южного, достигнутое пустыми сравнительно жертвами, если сопоставить для сравнения время покорения с временем тяжелой жизни и пассивной, бесплодной и бесцельной работы бывшей Черноморской береговой линии». — И. О.

15. «Пути эти и местность, по которым они проходили (говорит в своих заметках вышепомянутый офицер генерального штаба), так серьезны, так грозны, что перед ними бледнели даже лесистые твердыни Аргунского ущелья».

16. Из заметок офицера генер. штаба, состоявшего при гр. Евдокимове.

17. С 27-го по 30-е апреля, мы потеряли убитыми 9 чел. нижи, чинов, ранеными 4-х об.-офиц. и 75 нижн. чин.

18. Воен.-уч. архив, отд. II, № 6,620.

19. Арх. гр. Евдокимова, № 83. Из письма кн. Орбелиани, от 15-го мая 1862 года.

20. Всего, в 1862 г., в районе Кубанской области возведены были следующие 24 станицы, с водворением в них 3,904 семей: Варениковская, Гастолаевская, Раевская, Натухайская, Анапская, Анапский поселок (в самом бывшем укреплении Анапе), Новороссийская, Благовещенская, Верхне- и Нижне-Баканские, Неберджайская, Крымская, Белореченская, Ханская, Егерукаевская, Абадзехская, Мохошевская (9 в. выше Ннжн. Фарсской), Царская, Севастопольская, Даховская, Боговская, Псефирская, Хамкетинская, Тсебайская.

21. В это время Николай Иванович пользовался минеральными водами в Есентуках. Получив донесение о дерзких предприятиях горцев, он послал внушительное замечание войсковым начальникам, в раионах управления коих случились эти события; упрекал их за то, что они держат себя во вновь занятой стране как гости, а не как хозяева, и что только благодаря такой фальшивой роли, могло совершиться подобные события на наших передовых линиях. Затем граф послал войсковым начальникам строжайшее предписание: наводнить всю страну разъездами, стать в ней хозяевами, а не быть гостями. С первых же дней точного и широко развитого исполнения этого приказания, страна утихла, и все пошло своим прежним, определенным порядком. (Из заметок офицера генер. штаба, служившего при гр. Евдокимове). — И. О.

22. Против подчеркнутых в этом письме мест графом сделаны следующие собственноручные заметки:

«Верно не в Кубанскую область, ибо вообще не возвратилось в Ставропольскую губернию и одной тысячи».

23. «Это может быть только при войне с турками, да и тогда, поставленные в другие условия, племена эти не составят грозной силы».

24. Мне казалось, что совсем по другой причине. Так говорил мне и фельдмаршал.

25. «Так это и смотрелось».

26. «Ближайшее местное начальство не свело еще счета натухайцев; почему же знают это в Тифлисе — не понимаю. Без этого же ведь нельзя знать, тесно ли или просторно натухайцам. Странно также, почему там лучше знают — почему не косят натухайцы, чем мы здесь?»

27. «Не исполнил ни одного из условий покорности».

28. «Странно, что это пишут из Тифлиса».

29. «Сколько раз это требовалось! Но зачем же выше написано, что ни чем не нарушили условий покорности?»

30. «Не понимаю, к кому и к чему это относится!»

31. «Давным давно приказано; остановка только за натухайцами».

32. Арх. гр. Евдокимова, № 83.

33. Арх. гр. Евдокимова, № 54. Из письма ген.-лейт. Карцова, от 10-го сентября 1862 г.

34. Воен.-уч. архив, отд. II, № 6620.

35. Так, напр., постройка капитальных мостов через Пшеху и Белую, которые строились русскими артелями, обошлась втрое дешевле против предварительно исчисленных смет.

36. Кавк. сборник, т. V, стр. 403. — И. О.

37. Арх. гр. Евдокимова, № 54.

38. Арх. гр. Евдокимова, № 83.

39. Воен.-уч. архив, отд. II, № 6620. Отношение кн. Орбелиани воен. министру, от 28-го окт. 1862 г., за № 59.

40. Довольно любопытны внушения, сделанные гр. Евдокимову из Тифлиса, по случаю ожидаемого прибытия принца Альберта в Закубанье. Еще 25-го сентября, ген.-лейт. Карцов писал Николаю Ивановичу:

«Во всяком случае, его (принца) следует принимать как очень почетного гостя, но не как лицо официальное, и никакой команды, во избежание могущего случиться греха, ему поручать не следует. Таково мнение командующего армией, и оно кажется тем справедливее, что принц путешествует инкогнито. Кн. Григорий Дмитриевич полагает показать ему какое либо движение в горной местности, где бы и ему и его свите ясно были видны те местные затруднения, с которыми приходится бороться войскам; бой же на месте ровном он видел в размерах гораздо значительнейших, чем представляет здешняя война. Рубка леса, переход через овраг представляет ему больше нового, чем самая горячая перестрелка. Затем, кн. Григорий Дмитриевич не считает возможным давать вашему с—ву какие бы ни было инструкции». (Арх. гр. Евдокимова, № 54). — И. О.

41. Воен. уч.-архив, отд. II, № 6620.

42. Воен.-уч. арх., отд. II, № 6623.

43. Архив гр. Евдокимова, № 50.

44. Архив гр. Евдокимова, № 54.

Текст воспроизведен по изданию: Граф Николай Иванович Евдокимов. 1804-1873 // Русская старина, № 11. 1889