1804-1873.

VII. ¹

По сосредоточении, в середине июля 1859 г. главных сил Чеченского отряда на Андийский хребет, потребовалась усиленная перевозка туда из Чечни продовольственных и боевых запасов, и главное внимание гр. Евдокимова направилось, вследствие сего, на устройство удобной дороги от Веденя, что, при каменистой и пересеченной местности, представляло не малые трудности; кроме того, на этом же пути требовалось сооружение укрепленных этапных пунктов, для склада запасов; затем, для предстоявшего (согласно общему плану действий) движения в долину Андийского Койсу, надо было устраивать удобные к ней спуски, по горным уступам, где уже нельзя было обходиться одними кирками да лопатами, а необходимо было прибегать к пороху, для взрыва скал. Солдатам приходилось трудиться не покладывая рук ².

Князь Барятинский, лично следивший за работами, в то же время производил рекогносцировки в южном направлении, и с каждым днем мог убеждаться все более и более, что дело покорения Восточного Кавказа быстро и неуклонно подвигается [388] вперед. Заявления покорности, приносимые депутатами то того, то другого горского общества, сменялись самыми утешительными известиями об успехах наших войск, действовавших со стороны Дагестана и Лезгинской линии.

Серьезным препятствием на пути наступления Чеченского отряда могла представляться теперь лишь река Андийское Койсу, переправа через которую оборонялась длинным рядом завалов, воздвигнутых вдоль правого ее берега и занимаемых значительными неприятельскими силами под начальством Кази-Магомы. К счастию, предвидевшееся тут затруднение устранено было удачною и замечательною подвигами геройской смелости переправою войск Прикаспийского отряда у Сагрытло (на нижнем течении реки). Неприятель, угрожаемый с правого фланга, бросил свои укрепления и, разбившись на мелкие партии, ушел далее, в горы; так что, когда 4-го августа небольшая часть из войск Чеченского отряда спущена была к аулу Конхидатль (против которого нагромождены были самые сильные завалы), то препятствий в немедленному устройству моста уже никаких не оказалось. Вслед засим, на правом берегу реки (несколько выше Конхидатля) заложено было, 6-го августа, предмостное укрепление, названное «Преображенским», и с этого дня обладание долиною Андийского Койсу могло считаться для нас обеспеченным.

10-го августа главнокомандующий, взяв с собою гр. Евдокимова, и в сопровождении лишь небольшого отряда из драгун, казаков и туземной милиции, отправился к войскам, стягивавшимся около Гуниба, куда бежал Шамиль, покинутый теперь почти всеми своими приверженцами.

Войска Чеченского отряда оставлены были на занятых ими местах для продолжения и довершения работ по устройству дорог и укреплений. Эти труды их, — хотя не блестящие, но плодотворные, в смысле упрочения русской власти во вновь покоренном крае, — были кн. Барятинским, в последние два месяца имевшем случай лично наблюдать за ними, конечно, оценены по достоинству. Нет сомнения, что в своих всеподданнейших письмах государю он отдавал должную справедливость как войскам Чеченского отряда, так и доблестному их начальнику. Подтверждением тому служит, что гр. Евдокимов, [389] в самый день закладки укрепления Преображенского, удостоен был звания генерал-адъютанта его величества ³.

Мы не станем описывать последовавших за тем громких событий в Дагестане, так как гр. Николай Иванович был лишь их свидетелем, но не принимал в них прямого участия. После покорения Гуниба и пленения Шамиля, на восточном Кавказе водворилось общее затишье, и нашим властям, повидимому, оставалось лишь упрочивать мирными средствами то, что приобретено было силою оружия ⁴. К сожалению, дело пошло не так гладко, как ожидали.

По возвращении из-под Гуниба, начальнику Левого крыла, уже сильно истомленному предшествовавшими чрезмерными трудами, далеко не приходилось отдыхать на лаврах. Новые, многосложные работы ожидали его, по устройству вверенного ему края, переименованного, в начале 1860 г., в Терскую область (равно как Правое крыло — в Кубанскую область): водворение переселенцев на указанных им местах, устройство новых казачьих станиц, наделение тех и других земельными угодьями, проложение колесных дорог по разным стратегическим направлениям; наконец, возведение укрепленных опорных пунктов, особенно на переправах, в теснинах, могущих преградить сообщения, с тем, чтобы можно было ограничить до наименьшей степени число войска в горах и держать главные силы на плоскости, где содержать их было гораздо дешевле и удобнее. Всеми этими работами следовало торопиться, пока Кавказская армия была еще в усиленном составе, имея у себя еще 18-ю пехотную и резервную дивизии, возвращение коих в Россию предвиделось в скором времени. [390]

Гр. Евдокимов, соображаясь с государственною необходимостию, повел дело круто. С чеченцами он, зная их характер, не церемонился ⁵. Последние, будучи поставлены в совершенно новые условия быта, прямо противуречившие их прежним привычкам необузданного своеволия, конечно, были недовольны. Неудовольствию этому не мало способствовал и обнаружившийся во многих местах края голод, которого начальство наше, не смотря на принимаемые им меры, не могло вполне устранить. Наделение новых аулов земельными угодьями, при массе других текущих дел, тоже, повидимому, не везде происходило соответственно потребностям жителей и, вероятно, при спешности работы, сопровождалось многими промахами. Лично усмотреть за всем начальнику края не представлялось возможности, а второстепенные и третьестепенные исполнители его распоряжений не всегда оказывались понимающими дело. Мусульманское население Левого крыла (или Терской области), неудовлетворенное в своих ожиданиях, а частию и под влиянием фанатизма, стало, целыми обществами, просить о разрешении переселиться в Турцию. Гр. Евдокимов, лично, был очень доволен подобным стремлением, видя в нем средство избавиться от самых беспокойных и ненадежных людей. Главнокомандующий, повидимому, тоже разделял его взгляд на это дело; но, когда эмиграция стала принимать слишком крупные размеры и по поводу ее возникли в Константинополе щекотливые, дипломатические переговоры, то пришлось, по крайней мере на время, приостановить ее. Обманутые в своих надеждах горцы, волею-неволею принужденные оставаться под властью гяура, конечно, примкнули к рядам недовольных.

Все вышесказанные и подобные им обстоятельства представляли благодарную почву для сеятелей смут. Бывшие приверженцы Шамиля, особенно же те, которые лишились прежней власти и сопряженных с нею выгод, стали втихомолку распространять в народе разные зловещие слухи и исподволь подготовлять всеобщее восстание. Разветвления заговора простирались от Малой Чечни до Дагестана. Предполагалось, подняв весь [391] народ, перебить некоторых главных начальников (в том числе и гр. Евдокимова), а других захватить в плен для взятия за них крупного выкупа; некоторые укрепления наши имелось в виду взять штурмом, другие же принудить к сдаче блокадою. ⁶ Все эти планы были, конечно, довольно фантастичны, но легковерных чеченцев не трудно было убедить в том, что льстило их врожденным инстинктам и обнадеживало в возвращении прежнего, дикого своеволия.

На наше счастие, заговор еще не успел вполне созреть, как затаенное неудовольствие уже обнаружило себя отдельными вспышками в разных пунктах Чечни, заставившими наше начальство насторожиться и принять энергические меры для подавления зла в самом зародыше.

Первый взрыв мятежа последовал в самом глухом углу Ичкерии — в ауле Веной. После взятия Гуниба, большая часть беноевцев вынуждена была, под угрозою русского оружие, покинуть свою труднодоступную местность и расселиться по окрестным аулам; но несколько семей, под разными предлогами, осталось на старом месте. Целый год спокойствие здесь не нарушалось; но в начале мая 1860 г., когда леса оделись листвою, большинство выселившихся беноевцев вернулись к своему старому аулу, избрали себе имамом некоего Бойсунгура и дали клятву не покоряться русской власти.

Момент для восстания был выбран весьма удобный: добраться в это время года до Беноевских трущоб было почти невозможно; от таяния снегов и от проливных дождей реки разлились, дороги были размыты, да кроме того мятежники преградили их завалами; переправиться через Хулхулау и Аксай не представлялось средств; подножного корма для войсковых лошадей еще не было. Начальство наше, волею-неволею, должно было на первое время ограничиться выжидательным положением. Дерзость беноевцев, в которым пристали и другие ичкеринские аулы, вследствие этого временного бездействия, возрасла и они стали нападать на наши небольшие команды, отбивать скот и т. п.

Вскоре после этого вспыхнул бунт на верховьях Аргуна. [392] Один из прежних шамилевских наибов, некто Ума-Дуев с бывшим кадием Атабаем, возмутили Аргунское общество Дзумсой, а частию и шатоевцев, и произвели целый ряд хищнических нападений на наши транспорты и мелкие колонны, убивали людей, угоняли лошадей; наконец, усилясь прибывающими из разных аргунских обществ абреками, стали открыто нападать на команды, производившие дорожные работы, покушались даже атаковать укрепления и сторожевые башни. Распространяясь все более и более к западу, волнение охватило остатки населения, гнездившегося по верховьям мало-чеченских речек: Мартана, Гехи, перешло на Ассу, подняло Акинское общество, вблизи военно-грузинской дороги, и разрешилось целым рядом кровавых происшествий, стоивших нам нескольких десятков людей.

Летом, когда мятежники, разбившись на мелкие шайки, всегда могли укрываться в густых лесах, преследовать их было весьма трудно. В числе обстоятельств, им благоприятствовавших, было и то, что значительная часть наших войск, еще в начале 1860 г., переведена была в Кубанскую область, где кн. Барятинский имел в виду приступить к самым решительным действиям ⁷. Теперь, оставшиеся в Терской области войска пришлось отрывать от самых необходимых работ, для действия против хищнических партий; с Кубани нужно было возвратить 20-й стрелковый баталион и один драгунский полк, кроме того, из Грузии притянуто было два полка Донских казаков.

Благодаря целесообразным распоряжениям гр. Евдокимова и энергической деятельности его сподвижников (в особенности, генерала Кемпферта), мятеж не принял более широких размеров, — чего можно было опасаться, по очевидному сочувствию ему местного населения ⁸. Тем не менее, много новых тревог и огорчений должен он был принести ответственному за [393] все начальнику края, который — как выше замечено — вследствие трехгодовых, непомерных физических трудов и душевных волнений, сильно пошатнулся здоровьем. Еще 5-го августа 1860 г. гр. Евдокимов писал главнокомандующему следующее:

«При проезде через Владикавказ, ваше сиятельство, удостоив выслушать просьбу мою об увольнении меня в отпуск, представили самому же мне выбрать и время для отъезда. Желая устроить дела края, я не мог воспользоваться милостивым позволением вашим весною; между тем начали проявляться признаки неблагонамеренного направления умов в только что покоренных обществах; затем возникли беспорядки, при которых я уже не смел возобновлять своей просьбы. Беспорядки, обнаружившиеся в нескольких местах разом, когда мы не упрочились еще на вновь занятых нами пунктах, грозили общим восстанием при малейшем где либо успехе мятежников; но этого, благодаря Бога, не случилось, а тем временем все, что делало положение наше опасным, успело устроиться; новые станицы и укрепления кончены, или кончаются, войска сосредоточились и, вообще, край принял положение, соответственное обстоятельствам, так что теперь смело и безопасно может ожидать обнажения лесов, для окончательного водворения порядка. Но эти пол-года, проведенные мною в постоянно тревожном напряжении и постоянных заботах и трудах, без сна по нескольку ночей сряду, окончательно расстроили мое здоровье, приготовленное уже к тому и годами, и ранами, и предшествовавшими походами.

«Я никогда не осмелился бы рапортовать себя больным вашему сиятельству, если бы не чувствовал полного упадка сил, требующего довольно продолжительного лечения и отдохновения, вдали от причин, начавших разрушительно действовать на расслабленный уже организм. Я знаю сколько обязан я вашему сиятельству, и тем смелее обращаюсь к вашему великодушию, будучи вполне уверен, что вы милостиво меня выслушаете. В том душевном и телесном расстройстве, в каком я ныне нахожусь, дальнейшее пребывание мое на занимаемом мною месте не может быть полезно. Мне нужен отпуск по крайней мере на 6 или 4 месяца. Позвольте мне теперь подать просьбу на высочайшеее имя, передать управление [394] краем кому вы прикажете и лично представить себя вашему сиятельству в Боржоме или Тифлисе» ⁹.

В тот же день (5 августа) гр. Николай Иванович писал начальнику главного штаба Кавказской армии письмо, в котором, помимо расстроенного здоровья, выставляет и другие причины, побуждающие просить его (Евдокимова) о временном выезде из Чечни.

«Основываясь на торопливом донесении начальника Ичкеринского округа (так писал граф), я известил вас, от 31-го числа, о восстании Ичкерии. Дело ныне оказалось далеко не так: только Дарго, Белгатой и Тезен-Кале приняли мятежников, а все прочие аулы остались спокойны; да и первые, большею частию, или вовсе не разделяли действий мятежников, или отстали от них вскоре. Не знаю, как будет дальше, теперь же во всей Чечне очень довольны назначением Кундухова ¹⁰, и в Большой (Чечне), которую он объезжает, его принимают с восторгом. На Белика никто не жалуется, а между тем все рады, и это навело меня на мысль: не произведет ли хорошего впечатления, если бы и я хотя на время выехал в отпуск? Чеченцев занимает всякая новизна. Это народ совсем не похожий на другие племена Кавказа! Между тем и для меня эго было-бы большое благо, ибо я чувствую, что если мне не будет времени отдохнуть, то я потеряю безвозвратно сильно уже расстроившееся свое здоровье» ¹¹.

Отдохнуть согласно своему желанию Николаю Ивановичу, однако, не пришлось. Время для Кавказа было слишком горячее. Князь Барятинский, имея в виду самые решительные и, к тому же, неотлагательные действия в западной части подчиненного ему края, повидимому уже наметил, для приведения их в исполнение, доблестного покорителя Чечни, к способностям и энергии которого он имел все основания питать [395] полное доверие. С другой же стороны, главнокомандующий (сам в то время уже начавший хворать) был сильно озабочен беспорядками, возникшими в только что подчинившейся нам стране. Беспокойство его на этот счет выразилось в следующем ответе (от 9 августа) на вышеприведенное письмо гр. Евдокимова.

«М. г. гр. Николай Иванович. С крайним сожалением узнал я из письма от 5-го августа о расстроенном состоянии вашего здоровья; обстоятельство это еще более меня огорчает потому, что вы находитесь в необходимости отлучиться из Терской области в такую минуту, когда положение дел грозит нам опасностию. За всем тем, не желая препятствовать исполнению вашего намерения, я не могу, однако же, дать согласия на ваш отпуск прежде получения мнения вашего, кому вы полагаете поручить командование войсками на время вашего отсутствия. А потому прошу вас написать мне об этом с особым курьером или, еще лучше, самим приехать в Боржом, где я намерен пробыть до 20-х чисел августа и выехать в Тифлис, самое позднее, 23-го числа».

Должно полагать, что Николай Иванович не преминул воспользоваться этим приглашением кн. Барятинского, дабы хоть на несколько дней отдохнуть от обременительных текущих дел и ежечасных беспокойств, грозивших в конец надорвать его силы. Во всяком случае отдых его был чрезвычайно короток, так как уже в конце августа 1860 г. сам главнокомандующий уже переехал в г. Владикавказ, куда, в числе прочих старших генералов на северном Кавказе, приглашен был и гр. Евдокимов. Здесь кн. Барятинский прожил около месяца, для решения следующих первостепенной важности вопросов: 1) покорение западного Кавказа, 2) заселение его христианским населением, 3) новая организация Кубанской и Терской областей и 4) предположенное, в связи с этим, разделение бывшего кавказского линейного казачьего войска — на Кубанское и Терское ¹². [396]

Прежде всего подлежал обсуждению самый важный вопрос: о покорении западного Кавказа.

Тогдашний начальник Кубанской области, генерал Филипсон, человек достойнейший во всех отношениях, к сожалению слишком оптимистически смотрел на закубанских дикарей и, повидимому, верил в возможность, теми или другими способами, установить с ними добрые соседские отношения. Граф Евдокимов, всю жизнь свою вращавшийся между разными горскими племенами и отлично их изучивший, смотрел на дело совсем другими глазами. Он, как мы знаем, был глубоко убежден в том, что на массу горцев можно действовать лишь страхом, что на изъявляемую имя покорность вполне полагаться никогда нельзя, что считать их безопасными можно только тогда, когда окончательно лишишь их возможности чем либо вредить нам. Он, без сомнения, отлично понимал и то, что с горцами западного Кавказа у нас никаких прочных мирных отношений существовать не может, если оставить это население на прежних местах и в прежних условиях быта. Край этот, со времени восточной войны 1855—56 годов оставшийся совершенно открытым со стороны моря, грозил в эту самую эпоху сделаться удобною ареною для всяких политических интриг со стороны Турции и других наших западных благоприятелей ¹³. Туда безнаказанно подвозились теперь оружие и разные боевые припасы; туда же появлялись всякие проходимцы-эмиссары, возбуждавшие горцев против русских и распространявшие между легковерным населением самые несбыточные слухи.

На основании всех этих соображений, гр. Евдокимов предложил свой план действий, состоявший в главных чертах в том, чтобы, постепенно тесня западно-кавказских горцев, припереть их к Черному морю и, при несогласии их выселиться на при-Кубанскую плоскость или в степные [397] пространства Ставропольской губернии, изгнать их в Турцию, весь этот обширный край заселить русским народом ¹⁴.

Кн. Барятинский вполне согласился с этим планом, так как практичность и целесообразность его были слишком очевидны для всякого знакомого с кавказскими делами и с характером отношений к нам горцев ¹⁵. При ином образе действий — менее радикальном — война кавказская опять должна бы была тянуться нескончаемо, тем же обычным путем, как это было прежде. Между тем, довершить покорение северо-западного Кавказа и раз навсегда покончить счеты с тамошним, неизменно нам враждебным, населением сделалось особенно важным и необходимым после только что оконченной Крымской войны и уничтожения нашего могущества на Черном море. Император Александр II горячо желал и требовал этого.

Кому же было естественнее поручить дело столь первостепенной важности, как не гр. Евдокимову — недавнему покорителю Чечни, — которого ум, энергия и непреклонная воля вполне ручались за точное исполнение им своего плана?

На выборе этом кн. Барятинский, конечно, и остановился. В силу высочайше предоставленной ему власти, он назначил [398] генерала Филипсона начальником главного штаба Кавказской армии, на место генерал-адъютанта Милютина, призываемого на новое служение — в должность управляющего военным министерством; граф же Евдокимов назначался начальником Кубанской области, командующим войсками, в ней расположенными, и наказным атаманом Кубанского казачьего войска; вместе с тем за ним оставлены и прежние должности: начальника Терской области и командующего в ней войсками. Таким образом, ему подчинен был весь северный Кавказ и предоставлена ему была полная воля располагать всеми военными силами и средствами, по своему усмотрению.

По вопросу о заселении западного Кавказа христианским населением, преимущественно казачьим, главнокомандующий безусловно принял мнение генерала Филипсона, предполагавшего начать усиленные переселения прежде всего целыми казачьими полками, во второй линии от р. Кубани поселенными.

По окончании совещаний, кн. Барятинский с генералом Филипсоном уехали в Тифлис, ген. адъютант Милютин — в Петербург, а гр. Евдокимов, оставив для управления Терскою областию своего помощника , кн. Святополка-Мирского, отправился в Ставрополь.

Здесь ожидала его масса новых и спешных занятий по устройству администрации вверенного ему обширного края. Первым делом графа было учреждение комитета из сведущих лиц, для разрешения вопросов по разделению Кавказского линейного казачьего войска и образованию новых войск: Кубанского и Терского. При этом нужно было составить новые штаты войсковых правлений и войсковых дежурств, разделить пропорционально населению денежные капиталы, войсковые доходы и расходы, разные оброчные статьи, стипендии в учебных заведениях и т. п. Возложенное на комитет важное дело окончено им было в течении двух недель и, по утверждении гр. Евдокимовым его предположений, они посланы были на усмотрение главнокомандующего, который тоже принял их без всяких изменений. Вслед затем они были обнародованы в приказе по Кавказской армии, которым предписывалось привести их в исполнение к 1-му января наступавшего 1861 года и открыть того же числа все войсковые учреждения. Все это в точности и было исполнено. [399]

Порешив с этим делом, до окончания которого нельзя было приступать к выполнению прочих военных и административных предположений, гр. Евдокимов должен был заняться разрешением другого, гораздо более важного вопроса — о переселении казаков на новые линии. К переселению этому полагалось приступить в том же 1861 году.

————

Пока в Ставрополе шла вся эта административная работа, военные действия в Закубанье шли своим чередом. Хотя значительнейшее из тамошних племен, абадзехи, еще в ноябре 1859 г. заявили покорность и принесли верноподданническую присягу, но помимо того, что мы уже знали цену подобным заявлениям и обещаниям, самые условия, которыми они в то время обставляли свою покорность, уже не соответствовали новой системе действий, согласно которой решено было выжить местное население из гористых и лесистых частей западного Кавказа и заселить их христианами. Впрочем, мнимо-покорные племена не переставали тревожить наши линии мелкими разбоями и хищничествами, сваливая затем вину на непокорных, скрывали у себя наших беглых и вообще продолжали оставаться крайне ненадежными и опасными соседями. Что касается до другого сильного племени, шапсугов, живших в западной части Закубанья, то они не прекращали открыто враждебных к нам отношений.

Характер местности закубанского театра войны представлял много общего с Чечнею: то же множество горных рек и речек, та же пересеченная местность (особенно — по предгориям главного хребта), те же непролазные лесные трущобы; да кроме того, на низовьях Кубани, — обширные болота (по тамошнему «плавни»), представлявшие серьезную препону для движения войск. Сходством местности Закубанья с Чечнею обусловливалось и сходство в образе военных действий. Что касается до горцев западного Кавказа, то они хотя и не подчинялись одному владыке, в роде Шамиля, но в упорстве борьбы против нас не уступали своим восточным собратиям и были такими же неисправимыми и отважными разбойниками.

В описываемое время главные военные действия, на [400] закубанском театре войны, шли, как и прежде, с двух противоположных сторон: восточной и западной — от р. Лабы и от р. Адагума. Действия восточных отрядов ограничивались, до поры до времени, мирным упрочением нашей власти на рубеже земель, населенных абадзехами, т. е. устройством укрепленных пунктов, станиц для поселенцев и проложением между ними удобных дорог. Отряды, действовавшие в западной части края, производя подобные же работы, искрещивали по разным направлениям землю шапсугов (преимущественно, между р. Адагумом и укреплениями: Ильским и Григорьевским), раззоряли враждебные аулы, истребляли посевы и заставляли неприязненное население удаляться в горы.

Гр. Евдокимов, покончив с первыми административными распоряжениями, вызванными новым разделением северного Кавказа, немедленно предпринял объезд наших закубанских станиц и лагерных расположений войск, чтобы лично и на месте ознакомиться с положением дел в разных пунктах и дать соответствующие указания частным начальникам, относительно раиона их действий. При этом он высказывался иногда и относительно той системы действий, которой намерен держаться. Так, при посещении (в октябре) Псебайского укрепления, он вышел осмотреть заготовленный по предварительному приказанию шанцевый инструмент. Указывая одному из сопровождавших его кабардинских князей на огромное количество лежавших перед домом топоров, лопат, кирок и т. п. инструментов, граф сказал: «вот чем мы теперь будем воевать» ¹⁶.

В конце ноября 1860 г. графу пришлось в первый раз лично участвовать в большой экспедиции, предпринятой в землю шапсугов. 27 числа названного месяца он прибыл в укрепление Григорьевское, и на другой же день произвел рекогносцировку оттуда, по прямому направлению, на Екатеринодар, а 30 числа — таковую же вверх по р. Шебш.

Главною целию предстоявшей экспедиции было: проложение удобной и безопасной, для движения даже малых колонн, дороги от укрепления Григорьевского до укрепления Адагумского, [401] по всему протяжению земли шапсугов. Для этого пути гр. Евдокимов избрал линию южнее так называвшейся Анапской дороги, у самых последних отрогов Черных гор, чтобы отхватить у неприятеля всю плоскость и совершенно лишить его возможности пользоваться земельными угодьями этого богатого края.

Личное присутствие Николая Ивановича при войсках продолжалось, на этот раз, очень не долго, так как уже 4-го декабря он получил от главнокомандующего приглашение явиться в Тифлис. Кн. Барятинский (в это время уже сильно расхворавшийся) писал ему следующую собственноручную «весьма секретную» записку.

«Я получил третьего дня письмо собственноручное от государя императора, которое изменило не только все наши предположения на будущее время, но, в особенности, на нынешнюю зиму и предстоящее лето, ибо оно положительно и непрекословно уменьшает наши военные и денежные средства. Государь требует к маю месяцу возвращения 18-й пех. дивизии и приказывает ограничиться самыми ничтожными денежными средствами. Пишу вам собственноручно для того, чтобы сохранить секрет покуда возможно, и требую немедленного вашего прибытия в Тифлис, где вместе обдумаем и порешим будущую судьбу Кавказа. Не буду вам описывать мое огорчение; никто более вас не в состоянии его понять и разделить! — С получения сего письма можете передать вашим подчиненным приказания, а сами отправляйтесь в Тифлис, где я постараюсь не задержать вас более 5 или 6 дней.

«Положение Европейское все делается грознее; много предстоит нам с вами вопросов решить; надо быть на все готовым.

«Вам сердечно преданный кн. Барятинский».

Отбывая в Тифлис, гр. Евдокимов распорядился предстоявшими до конца года действиями, которые и повелись соответственно намеченной им цели. «Вообще, пишет он, — действия наших отрядов в земле шапсугов, в течение минувшего декабря, имели результатом: 1) окончательное устройство просеки и удобного во всякое время года пути от укр. Крымского до укр. Григорьевского, на расстоянии 74-х верст; [402] 2) совершенное очищение всей плоскости между реками: Адагумом и Супом (свыше 2,000 кв. верст) от неприязненного нам населения. Потеря плоскости тем более чувствительна для неприятеля, что здесь были главные пастбища его скота и большая половина пахатных земель. Все это видимо поколебало решимость шапсугов к дальнейшему сопротивлению, так что на другой же день после движения наших отрядов в горы (14 декабря) явились к начальникам отрядов депутаты с принесением безусловной покорности и с просьбою дозволить им снова селиться на плоскости, на местах, которые им будут указаны. Покорность эта, хотя и частная, изъявленная лишь небольшою частью населения (около 2-х т. семейств), но ее можно признать началом общего покорения, которое, до тех пор, пока горы не будут заняты нашими поселениями, окончательно совершиться не может, потому что шапсуги, как и все черкесские племена, не имеют почти никакой общественной связи и, следовательно, не могут быть иначе покорены, как по частям, и только тогда, когда горы у них будут совершенно отняты. Поэтому, хотя покорившиеся семейства и утверждают, что большинство населения готово последовать их примеру, если только условия, нами предложенные, будут сколько нибудь снисходительны, но, принимая в соображение, что до тех пор, пока горы не заняты, горцы будут соблюдать эти условия только до первого удобного в возмущению случая, я приказал начальникам отрядов объявить им, что считаю покорность только тех, которые покорятся безусловно и выселятся в аулы на указанные им на р. Кубани места».

«Этим важным результатом непродолжительной экспедиции в земле шапсугов, с такою небольшою потерею ¹⁷, я обязан разумной распорядительности и неутомимым трудам начальников действующих отрядов: свиты его величества генерал-маиорам: Карцеву и кн. Святополк-Мирскому и генерал-маиору Бабычу. В этом отношении особенно замечательны дела Промежуточного и Шапсугского отрядов, которые действовали в [403] стране еще нетронутой, посреди большего населения и в местности трудно-доступной» ¹⁸.

————

Административная деятельность гр. Евдокимова, по возвращении из Тифлиса, т. е. при наступлении 1861-го года, должна была открыться переселением казаков на новые передовые линии. Как мы уже знаем, переселение это — согласно проекту генерала Филипсона — решено было производить целыми полками. Осуществление этого проекта на первых же шагах встретило крайне-серьезные препятствия.

Переселение должно было начаться с 1-го Хоперского полка (в состав коего входило 6 станиц), и объявление о сем последовало в начале января. Но уже в исходе этого месяца начали ходить темные слухи о нежелании казаков подчиниться этому решению начальства; а в начале марта явилась от них к гр. Евдокимову депутация, которая выставляла ему на вид какое огромное раззорение должен понести весь полк от одновременного его переселения в полном составе, и просила рассрочить это дело на три года. Не считая себя в праве соглашаться на такую рассрочку, Николай Иванович разрешил, однако, депутатам отправиться в Тифлис, чтобы представить свое ходатайство главнокомандующему. Поездка эта успехом не увенчалась. Кн. Барятинский — в то время уже тяжко больной и лежавший в постеле — хотя принял депутатов и выслушал их просьбу, но объявил категорически, что они должны подчиниться сделанному о них решению, так как на то есть воля Государя. Тогда депутаты, возвратившись из Тифлиса, потребовали от своего бригадного командира ¹⁹, чтобы им был предъявлен царский указ, без чего полк на новые линии не пойдет, потому что, без верховного повеления, начальство переселять их не может; если же — добавляли они — на то есть государева воля, то они готовы идти хоть на край света, хотя бы пришлось через это в конец раззориться. Между [404] тем требуемого высочайшего указа заблаговременно исходатайствовать не догадались, и представить казакам наглядного выражения царской воли было нельзя.

Одновременно с протестом хоперцев присланы были гр. Евдокимову подобные же просьбы от трех назначенных к переселению черноморских станиц. Но еще более серьезным оказалось заявление представителей Черноморского дворянства, в котором они, опираясь на жалованные грамоты императрицы Екатерины II, находили подобное переселение вовсе несогласным с их правами.

Гр. Евдокимов сначала решился — по обыкновению своему — повернуть дело круто. Оппозиции приказаниям начальства он не признавал, привыкнув во время своей боевой службы в беспрекословному повиновению. Для надлежащего внушения хо-перцам, он послал к штабу их полка — станице Александровской, 3 баталиона пехоты и 4 эскадрона драгун, при 4-х орудиях, сам же поскакал в Екатеринодар, для объяснений с Черноморским дворянством. Там все его разъяснения и внушения остались, однако, безуспешными: черноморцы упорно стояли на своем; так что, наконец, выведенный из терпения граф приказал арестовать 10 наиболее влиятельных штаб-и обер-офицеров и отправить их в Ставропольский тюремный замок. Мера эта произвела по всей Черномории весьма удручающее впечатление, но дела переселения вперед не подвинуло.

Высылка в Александровской станице отряда регулярных войск тоже едва было не повела к крайне нежелательным последствиям. Все мужское население 1-го Хоперского полка (кроме офицеров) взялось за оружие и приготовилось к сопротивлению. В то же время пошли слухи, что и все казаки, от Черного моря до Каспийского, всеми этими событиями сильно возбуждены.

Положение дел грозило сделаться критическим.

Граф Евдокимов, которому на этот раз выпала печальная доля — быть исполнителем чужих ошибочных проектов, скоро понял, как человек умный, что, в данных обстоятельствах, насильственные меры к добру не поведут, и потому решился взять на себя ответственность в отмене или, по [405] крайней, мере отсрочке всех сделанных свыше распоряжений. Он немедленно послал приказание высланным к Александровской станице войскам возвратиться на свои места, а хоперским казакам велел объявить, что переселение целым полком вовсе отменяет, и чтобы они разошлись и занялись своими обычными хозяйственными делами. Вместе с тем он объявлял, что на переселение весною 1862 года будет испрошено особое высочайшее повеление, которое и будет обнародовано в свое время. То же было сообщено и в Екатеринодар, для объявления его черноморским станицам. Мера эта принесла благотворные плоды: волнение улеглось и казаки успокоились.

Еще до совершения описанных событий, кн. Барятинский, тяжко больной, выехал в Петербург и более на Кавказ уже не возвращался, а генерал Филипсон, назначенный в сенаторы, тоже выбыл в Россию. Временно исправляющим должность главнокомандующего кавказскою армиею назначен был кн. Орбелиани, начальником же его штаба — свиты е. в. генерал-маиор Карцев.

Отправив в Тифлис донесение обо всем происшедшем в Кубанской области, за последнее время, гр. Евдокимов Тотчас же приступил к составлению нового проекта заселения западного Кавказа христианскими жителями. Проект этот был сходен с тою системою переселений, которая практиковалась уже за 20 лет перед тем, при устройстве военно-грузинской дороги и линий: Сунженской и Лабинской; с нею казаки были уже знакомы, и она не являлась для них столь раззорительною, как переселение целыми полками.

Под ближайшим надзором графа новый проект положения о заселении предгорий западного Кавказа был разработан генералом Забудским ²⁰ и подполковником Кравцовым ²¹ в течении одной недели; затем отправлено в Тифлис, а оттуда, с фельдъегерем, в Петербург.

По прошествии полутора месяца, уже в июле того же 1861 года, прислан был из Петербурга, прямо в Ставрополь, на [406] имя гр. Евдокимова, именной высочайший рескрипт, в котором, в главных чертах, одобрялась представленная им система переселений и повелевалось привести ее в исполнение, причем переселяемым пожаловано было пособие на новое водворение более чем вдвое против прежнего, а именно, вместо 71 р. по 150 р. на каждое семейство.

Для выслушания этого высочайшего повеления, были собраны 1 августа, в станицу Михайловскую (близь Ставрополя), депутаты от шести линейных казачьих бригад; там же собралось много казаков из окрестных станиц. После торжественного богослужения и благодарственного молебствия, гр. Евдокимов вышел к депутатам и лично обносил пред ними высочайший рескрипт, приглашая грамотных казаков удостовериться в собственноручной подписи государя. Затем он передал подлинный рескрипт помощнику своему по управлению кубанским казачьим войском, генералу Иванову, и торжество завершилось угощением всех присутствовавших ²².

Таким образом, благодаря уму и прирожденному такту Николая Ивановича, а также его внимательности к нуждам и условиям быта местного населения, все эти замешательства кончились вполне благополучно. Дело колонизации — вопреки возникавшим по временам затруднениям — пошло удовлетворительно; а по мере успехов войск и оттеснения черкесов в горы переселение стало приобретать все более и более обширные размеры.

Одновременно с работами по устройству колонизации вверенного ему края, гр. Евдокимов должен был зорко наблюдать и затем, чтобы занятия и действия войск велись сообразно общему плану и служили подготовкою для прочного устройства новых поселений.

По прибытии подкреплений с восточного Кавказа, военные силы, сосредоточенные в Кубанской области, достигли весьма крупных размеров; они разделялись на несколько отрядов, часто переменявших свой состав (согласно изменению условий [407] их деятельности) и принимавших название, обыкновенно, от той местности, или от того племени, среди которых им приходилось действовать; так, были отряды: мало-Лабинский, Адагумский, Даховский, Шапсугский и др. Каждому из них гр. Евдокимов намечал особую работу; но общность всех этих работ велась гармонически, к одной конечной цели — очищению северо-западных гор, предгорий и лесных трущоб от местного населения, которому затем предоставлялось или перебираться на открытую прикубанскую плоскость, под наш ближайший надзор, или же выселяться в Турцию. На очищенной, таким образом, местности, в пунктах, по возможности соединявших в себе стратегические и хозяйственные выгоды, возводились руками войск укрепленные посты и станицы постепенно занимаемые переселенцами, как из линейных казаков, так и из крестьян ближайших местностей России. К этой конечной цели гр. Евдокимов шел систематично, но неуклонно — до самого завершения кавказской борьбы. С 1861 года войскам, действовавшим в Закубанье, пришлось, в течение 3-х лет, вести непрерывно кочевую походную жизнь и распроститься с сколько нибудь продолжительными отдыхами в штаб-квартирах ²³. [408]

Военные действия в западной части Закубанья ведись без всякой замаскировки; как уже сказано, шапсуги, обитавшие там, были открыто нам враждебны, и с ними стесняться было не для чего. Такой же системы можно было держаться и относительно мелких разбойничьих обществ: бесленеевцев, шах-гиреевцев, кизильбековцев и др.; но с многочисленным племенем абадзехов, которые считали себя обеспеченными предшествовавшим заявлением покорности и некоторого рода условиями, которые заключил с ними генерал Филипсон, надо было держать себя, на первое время, что называется, политично. Хотя не было почти сомнения в том, что они принимали участие в хищничествах, производимых на нашей линии, но явного сопротивления войскам, работавшим в средних частях рек — Белой и Лабы, они сначала не оказывали. Постепенное вдвижение русских поселенцев в их край стало, однако, сильно беспокоить абадзехов, и все более и более усиливалась между ними решимость противудействовать этому всеми силами и средствами. Решимости этой не мало содействовали происки заграничных агентов, высаживавшихся на черноморском прибрежье, а также подстрекательства убыхов, живших по этому прибрежью, за главным хребтом кавказских гор, и вероятно предвидевших, что и до них доберется русская рука.

В июне 1861 г. прибыло на восточный берег Черного моря, из Константинополя, тайное посольство в составе трех лиц: капитана турецкой службы, Смеля (родом убыха), Эффенди-Галана (родом шапсуга) и еще какого-то англичанина. Они привезли послание к народам «адыге» ²⁴, в котором, объявляя себя уполномоченными от Англии, Франции и Турции, уверяли, что правительства названных государств обещают всем черкесам свое покровительство от притеснений России, и что они силою оружие заставят ее признать их [409] независимость, если только черкесы, с своей стороны, соединят свои усилия и составят общий союз для войны с нами. Посольство это обещало удостоверить свои полномочия письменными документами.

Горцы, вообще легковерные, а в данное время находившиеся еще в особенно возбужденном состоянии, конечно, с радостию ухватились за такую приманку. Абадзехи, недавно еще заявлявшие нам покорность, немедленно собрали народную сходку. Старшины их, после долгих совещаний и пререканий со старшинами убыхскими и шапсугскими, наконец, успели, совместно с ними, учредить центральное управление над «великим черкесским народом», и хотя власть этого управления над народом имела весьма неопределенный характер, но, тем не менее, оно заявило о своем существовании, сперва начальнику Абадзехского отряда, полковнику Лихутину, а потом и самому начальнику края. От первого из них старшины дерзко и с угрозами требовали, чтобы он прекратил разработку дорог, чтобы возвратил выселенных незадолго перед тем бесленеевцев на прежние места и отвел войска, выдвинутые за р. Ходзь. Требование это, конечно, было отвергнуто; но старшины не унимались, и когда приехал в отряд гр. Евдокимов, они несколько раз являлись к нему, сначала с угрозами, а потом с просьбами, чтобы войска не входили в земли покорных абадзехов, не прокладывали там дорог и просек, потому-де, что они только на этих условиях принесли покорность государю.

Граф, отлично зная с кем имеет дело, объявил абадзехам, что они первые нарушили данные ими обещания: 1) заключением союза с нашими врагами, шапсугами и убыхами, 2) разбоями, совершаемыми в наших пределах, и, наконец, 3) тем, что вопреки условиям покорности удерживают у себя наших пленных и укрывают беглых. Теперь — заключил он — вы должны принести действительную покорность и оставить самую мысль о возможности быть только нашими мирными соседями; для доказательства искренней покорности вы должны принять то управление и то начальство, которое над вами будет поставлено, и оказывать ему полное повиновение; затем — выдать всех наших пленных и беглых и поселиться на тех местах, какие будут вам указаны. [410]

Такой ультиматум сильно озадачил абадзехов; однако, они и тут еще не потеряли всякой надежды и просили дать им возможность отправить своих депутатов в Петербург, для удостоверения, что помянутые требования предъявлены им с ведома государя. Если — говорили они — такова действительно его воля, то мы примем меры для того, чтобы устроить это дело согласно нашим выгодам: одни из нас уйдут в Турцию, другие исполнят приказания начальства, остальные, наконец, которые не захотят ни того, ни другого, будут оружием защищать свою землю.

На поездку депутатов в Петербург Николай Иванович согласия не дал, но разрешил им отправиться в Тифлис, чтобы там услышать от кн. Орбелиани подтверждение своих требований. Не видя другого исхода, абадзехи помирились на поездке в Тифлис, прося лишь, чтобы до их возвращения наступательные действия наших войск были приостановлены.

Эту просьбу гр. Евдокимов согласился исполнить, имея в виду, что поездка депутатов отсрочит неприязненные действия горцев, к которым они уже совершенно приготовились. Такою отсрочкою он рассчитывал воспользоваться, чтобы без всякой помехи кончить только что начатую постройку станиц: Губской и Промежуточной, до окончания которых нельзя было предпринять дальнейшего наступления к западу от укрепления Хамкеты, где стояли главные силы нашего Абадзехского отряда. Сверх того, можно было воспользоваться этим временем, чтобы довершить начатую уже просеку сквозь дремучий лес на правом берегу р. Фарса — просеку, по которой должно было открыться сообщение Нижне-Фарсской станицы с новою Хамкетинскою линиею.

К 16-му июля трое горских старшин (по одному от каждого племени) прибыли в Тифлис; но там услышали то же, что и от гр. Евдокимова. Видя, что дело их не выгорает, они вздумали было уверять, что сожалеют о прошедших своих провинностях перед нами, но что теперь, установив общий между собою союз, они желают заключить и общий мир с русскими. Тогда кн. Орбелиани, понимая, что союз этот заключен вовсе не для принесения общей нам покорности, а для соединенных против нас действий, одним словом — что горцы [411] хотят его провести, решительно объявил депутатам, что не имеет права переменять высочайшей воли. Но вместе с тех, желая оттянуть начало военных действий до того времени, пока гр. Евдокимов успеет закончить к ним все приготовления, а в особенности — до отъезда государя, который намеревался прибыть на Кавказ в следующем месяце, — кн. Орбелиани сообщил депутатам об ожидаемом посещении Кубанской области самим монархом и обнадежил их возможностию представиться ему. Депутаты с радостию ухватились за эту надежду ²⁵.

Обо всем происшедшем кн. Орбелиани сообщил в Петербург, управлявшему военным министерством, для доклада государю императору. Так как донесение это уже не застало государя, уехавшего в Крым, то генерал-адъютант Милютин отправил туда все полученные из Тифлиса бумаги, присоединив к ним собственную записку, служащую наглядным указанием на то, как истинно-государственные люди смотрели, в описываемое время, на наши отношения к горцам северо-западного Кавказа и какой системы следовало относительно их держаться.

Вот эта любопытная записка:

«Долговременный опыт уже достаточно научил нас, как мало существенного значения могут иметь всякие переговоры и договоры с горскими народами, и как отличаются их понятия о заключении мира от наших требований принесения покорности. В этом отношении племена западного Кавказа еще менее чем другие могут подчиниться каким-либо договорам. Если бы даже и в самом деле составился между ними союз, то и в таком случае племена эти слишком привыкли в независимости и разрозненности, слишком мало знакомы с гражданским устройством и властию, чтобы можно было полагаться на действительную с их стороны покорность.

«Следовательно, по моему убеждению, прибытие теперь депутации от так называемых черкесских племен не может иметь никаких результатов. Факт этот имеет одно лишь то значение, что явно обнаруживает безвыходное положение, [412] в которое поставлены ныне племена западного Кавказа в виду грозного наступления на них наших казачьих поселений. Горцы видят близкий и неминуемый конец вековой борьбы; они чувствуют, что вскоре могущественное казачье население совсем задавит их. Они делают последнее усилие соединиться против нас и, прежде чем поднять еще раз оружие, делают попытку приостановить напор наш. До меня дошли сведения, будто мысль об образовании союза внушена черкесам владетелем Абхазии, князем Шервашидзе, которого постоянная политика состояла в том, чтобы отдалить развязку борьбы нашей с горцами. Переговоры в настоящее время не могут иметь другой цели, как только задержать ход нашего завоевания. Быть может даже есть при этом тайный рассчет — протянуть борьбу до новой Европейской войны, ожидаемой с нетерпением нашими врагами, внешними и внутренними».

«По всем этим соображениям смею думать, что прибытие черкесской депутации и миролюбивые ее заверения не должны иметь ни малейшего влияния на исполнение нашего плана действий в западном Кавказе. Мы должны настойчиво продолжать заселение края казаками, ибо не могу отступить от своего всегдашнего убеждения, что только вытеснив туземцев из гор и заняв их места казаками можем прочно утвердиться в крае, водворить в нем спокойствие и не опасаться уже потерять Кавказ при первом разрыве с морскими державами».

На всеподданнейшей записке этой, рукою генерал-адъютанта гр. А. В. Адлерберга надписано: «Вполне одобрено его величеством. Но на представление упоминаемой в отношении ген.-ад. кн. Орбелиани депутации, во время предстоящего пребывания государя императора на Кавказе, его величество согласен. — Ливадия, 5 сентября 1861 г.» ²⁶.

————

11-го сентября 1861 г. император Александр II, высадившись в Тамани, посетил Темрюк, Екатеринодар, укрепление Григорьевское, Усть-Лабу, Майкоп и лагери отрядов [413] близь Хамкетов и станицы Царской, где, во время остановки на урочище Мамрюк-очай, гр. Евдокимов (18-го сентября) докладывал ему свой план покорения западного Кавказа. Узнав, что Николай Иванович распределил военные действия на пять лет, государь заметил, что навряд ли западные державы дадут ему столько времени для окончания его задачи.

На замечание это граф ответил, что сказанный срок он назначил лишь в виду могущих встретиться препятствий; но что он надеется кончить ранее, хотя теперь и не может с точностию определить время окончания войны. Изложив затем разные соображения свои, он присовокупил:

«Осмеливаюсь доложить вашему величеству, что, по окончании войны, на войска, ее довершившие, нельзя уже будет рассчитывать, — потому что все силы их пойдут на завершение дела, и они окажутся неспособными к продолжению службы».

При этих словах государь порывисто встал и воскликнул: «Что ты говоришь, Николай Иванович! Ведь это ужасно!»

«Государь, — ответил гр. Евдокимов, — я полагаю лучшим и более выгодным потерять на это одно нынешнее поколение, чем затянув медленными действиями войну, терять постепенно, — как это делалось до последнего времени, — ежегодно значительные силы, не достигая конечной цели».

«Ну, будь по твоему!» печально сказал государь.

При этом же докладе государь затронул вопрос о бывших беспорядках в 1-м Хоперском полку. На это граф заявил, что считает себя виновным в них и не может себе этого простить, ибо, будучи уроженцем той местности и зная хорошо быт казаков, он все таки поддался удобному предложению о переселении одновременно целыми полками, не вникнув ближе в интересы переселенцев ²⁷.

Как бы ни судить о взглядах гр. Евдокимова, но вышеприведенные беседы (подтверждавшиеся присутствовавшими при оных лицами), во всяком случае, доказывают, что Николай Иванович, в случае надобности, не стеснялся без околичностей высказывать горькие вещи даже самому монарху, — а также [414] и то, что он не старался выгораживать себя там, где считал себя виновным, и не сваливал — как то делают многие — вину на других.

Объезд государем Кубанской области продолжался десять дней; 21-го сентября последовало отбытие его из Суджукской (ныне Новороссийской) бухты в Поти, на пароходе «Тигр». Во время объезда страны ему представлены были и вышепомянутые горские депутаты; но ответ на их представления последовал в том же духе, как и прежние.

Гр. Евдокимову государь выразил отменное внимание и оказал ему новые знаки высочайшей милости. В виду бездетности Николая Ивановича, он повелел передать графский титул и фамилию Евдокимова мужу племянницы последнего, начальнику штаба войск Дагестанской области, полковнику Доливо-Добровольскому. Об этой высочайшей воле ген. адъютант гр. Адлерберг тогда же сообщил управлявшему министерством юстиции ²⁸. Кроме того, пожаловано было графу 7 т. десятин земли в Кубанской области.

Одновременно с сим, в виду предстоявших графу обширных и многосложных трудов в Кубанской области, он освобождался от заведывания областию Терскою, куда был назначен особый начальник.

По отбытии государя, гр. Евдокимов первым долгом счел писать своему неизменному покровителю, кн. Барятинскому, который хотя и оторван был от Кавказа жестокою болезнию, но не переставал с живейшим участием следить за всем, происходившим в стране, которой он был обязан своею громкою славою, и главным правителем коей он все еще продолжал считаться.

25 сентября 1861 г. граф писал ему:

«Долгом считаю доложить в. с—ву, что государь император, удостоив посещением часть Кубанской области, по прилагаемому при сем маршруту, остался вполне доволен как войсками, так и исполнением предначертаний ваших касательно покорения края. Его величество изволил принимать в [415] отряде близь Хамкетов депутацию от абадзех, шапсугов и убыхов и объявить им, что тех, которые, при безусловной покорности, выполнят требования кавказского начальства, приказано наделить землею и обеспечить будущее благосостояние (их) наравне с другими мусульманскими подданными е. в—ва. Вообще государь был весьма милостив и благосклонен к тем недостаткам, которые не могли не быть заметны в наших войсках и в крае при внезапной встрече совершенно неожиданного счастья — увидеть государя в отдаленной нашей стране. Зато же, все войско и весь народ, видевший здесь своего царя, торжествует день свидания с невыразимою радостью и благоговением.

«Его в-ву понравились места, заселенные нашими станицами.

«Моего собственного счастия я не умею выразить достойным образом. Государь, все время своего путешествия по Кубанской области, удостоивал меня благосклонности, какой я не смел и ожидать: объявил о передаче графского достоинства моей племяннице и о пожаловании 7-ми т. десятин мне. Я знаю, кому обязан за все эти милости, и употреблю все силы быть достойным оказываемого мне внимания. Покорнейше прошу в. с—во верить этому чувству и безграничной к вам преданности».

Письмо это, повидимому, застало кн. Барятинского уже в Дрездене, откуда он, 29 октября, отвечал следующее:

«Дайте мне обнять вас, перед отъездом моим на юг, любезный граф Николай Иванович, поздравить вас с новыми царскими милостями, столь достойно вами заслуженными, и благодарить вас за отличное состояние войск и края, удостоившихся представления государю императору. Внимание его величества обозначилось великими милостями его. Я остаюсь в полной надежде, любезный граф, что вы с новыми силами будете подвизаться на блистательном поприще вашем и удостоитесь еще новых отличий.

«Я выезжаю на днях, с положительною уверенностию восстановить свое здоровье нынешнею зимою и вернуться на Кавказ не позже апреля месяца. Вы к тому времени могли бы встретить меня в Поти, прибыв туда на пароходе. В вашем [416] лице олицетворяется для меня большая часть Кавказа. Вы были героем Дагестана и Левого крыла, — теперь предстоит вам, до совершенного успокоения вашего, еще украситься лаврами окончательного покорения Правого крыла. В твердой надежде на это остаюсь вам преданный кн. Барятинский». ²⁹

Надежды эти гр. Евдокимову суждено было снова и блистательно оправдать.

————

Извлечение из записки, поданной Великому Князю Михаилу Николаевичу генерал-лейтенантом М.Т. Лорис-Меликовым, о состоянии Терской Области.

«Настоящее тревожное и неопределенное положение Чеченского населения, самого значительного по числу из всех туземных племен Терской области и самого беспокойного, заставляющее опасаться новых беспорядков я новых с нашей стороны усилий, произошло главным образом вследствие тех крайне противоположных систем управления, которые область испытала в непродолжительный промежуток времени.

По завоевании восточного Кавказа и взятии Шамиля, чеченское население лишилось опоры против нашего владычества и некоторое время находилось в неопределенном положении. Повидимому, оно покорилось навсегда, но в сущности этой покорности не было, т. е. не было в народе этом убеждения, что власть Шамиля неизбежно должна замениться нашею. Это выразилось тем, что некоторые аулы чеченского племени, даже когда покорился весь Дагестан, не теряли какой-то смутной надежды избегнуть той-же участи и сложили оружие только тогда, когда дальнейшее сопротивление сделалось бесполезным. Бывший в то время начальником области, генерал-адъютант граф Евдокимов, от которого не скрылось это настроение Чечни, видел ясно, что население ее требует всетаки многих энергических мер, без которых трудно упрочить окончательное спокойствие в области. Поэтому он принял систему, которая обусловливалась самыми свойствами чеченского населения.

Первобытное демократическое устройство чеченского племени, не уживавшееся ни с каким понятием о праве одной постоянной власти, ставило даже Шамиля в необходимость управлять им только посредством страха [417] и периодических казней лиц, шедших против его влияния. Наследовать такой образ управления мы не могли, а потому, чтоб поставить чеченцев в то положение, в котором должны находиться побежденные к победителям и подданные к законной власти, граф Евдокимов не видел другого средства, кроме того, чтоб действовать противу чеченцев, как бы они вовсе нам не покорялись, т. е. он решился, так сказать, завоевать Чечню во время мира. Для этого он счел необходимым стеснить туземное население, вывести его из предгорий и поселить горцев или на открытой местности малой Кабарды, или же воспользоваться тогдашним движением мусульман на Кавказе и перевести их в Турцию, чтоб этим средством избавить область от беспокойного населения, с которым он не видел иного средства справиться. Земли же, которые должны были оставаться свободными, за уходом населения, имелось в виду отвести под поселение 2-го Владикавказского полка или оставить их пустыми.

Едва предположения эти начались приводиться в исполнение, как тот-час-же встретили сопротивление со стороны народа. Чеченцы поняли к чему клонятся эти меры, и сознание ожидавшей их будущности побудило их к противодействию всеми силами. Большая часть горцев, на которых рассчитывали, что они уйдут в Турцию, — остались. Между тем их земли были уже отданы другим, которые, в свою очередь, должны были очистить места для казаков. Это обстоятельство еще более увеличило уже возникшие затруднения. Некоторые, как например карабулаки, не хотели вовсе оставить своих аулов и были готовы к открытому сопротивлению. Затем обнаружились беспорядки в Аргунском ущелье и Ичкерии. Появились значительные шайки, сообщения сделались не безопасными, и все чеченское население стало в положение, грозившее общим восстанием.

Когда дела приняли такой оборот, то, чтоб достигнугь предположенной цели прежним путем, нужно было сломить во что бы то ни стало сопротивление народа. Это повлекло бы к новой, быть может, продолжительной борьбе, которая, без сомнения, кончилась бы в нашу пользу и навсегда бы уж решила вопрос окончательного успокоения Терской области. Мы хотя и с пожертвованиями, но достигли бы цели, ослабив племя, которое признано было мало способным войти в состав государства и стать в ряды его подданных.

Но восточный Кавказ считался покорным, и опасения, чтоб возникшие беспорядки не были приняты за следствие наших собственных ошибок, принудили изменить принятую систему. Она остановилась на половине дороги и граф Евдокимов был отозван в Кубанскую область, дела которой поглотили всю его деятельность. Помощник его, генерал Кемпферт, хотя и действовал в военном отношении удачно, но не был в состоянии выполнить окончательно предначертания графа и привести туземное [418] население в желаемое положение. К тому же, опасение продолжительных беспорядков в части Кавказа, которая была объявлена покорной, невыгода усилить Турцию приливом свежего населения и мнение, что чеченцы, при гуманном обращении, могут изменить свои вековые хищнические привычки и из полудикого народа сделаться со временем гражданами, восторжествовали.

Граф Евдокимов окончательно устранился от вмешательства в дела Терской области и передал ее князю Мирскому, который, на основании убеждений в возможности успокоить Чечню другими мерами, принял немедленно совершенно обратный образ действий».

Описав затем систему действий кн. Святополк-Мирского и ее последствия, ген.лейт. Лорис-Меликов замечает: «Если бы предположения графа Евдокимова не были остановлены на половине их исполнения и дело умиротворения Чечни, начатое им в известном направлении, не испытало крутого переворота, в последнее время, то, продолжая его образ действий быть может, пришли бы к окончательным результатам». (Архив гр. Евдокимова, № 24).

Записка свиты Е. И. В. ген.-маиора Карцова.

«Покорение восточной части Кавказа совершено столь блестящим для нашего оружие образом и среди обстоятельств столь необычайных, что повторения их на правом крыле ожидать невозможно. Народы восточного Кавказа были утомлены и доведены до крайности, как успехами оружие, так и деспотизмом имама, ими управлявшего. Успехи наши, казалось, должны были бы убедить их в невозможности нам противиться, а деспотическая власть Шамиля с одной стороны приучила их к повиновению, с другой, казалось бы, должна была показать им всю выгоду перехода под власть правительства несравненно более кроткого, заботливого и не требующего от них ничего, кроме жизни мирной и забот о собственном их благосостоянии. Не смотря на это, край, нам покорившийся, не может быть назван вполне мирным. До совершенного умиротворения его пройдут еще многие годы и вероятно не раз придется нам прибегать в вооруженной силе, к действиям, которые хотя и не будут требовать особенных жертв и усилий столь напряженных, как в прежнее время, но заставят нас еще долго держать там войска на военной ноге, в готовности к ежеминутному действию. Такое положение, хотя и не совсем для нас выгодное, не может быть названо опасным, потому что никто из внешних врагов наших не может подать руки помощи этим народам и возбудить ни к общему единодушному против нас восстанию. [419]

Совершенно в ином положении находится западная часть Кавказского населения. Значительное число непокорного ее населения еще не испытало наших ударов, никакая власть не тяготела над ним и не приучила ее ни к какому повиновению, ни к какому понятию об общей верховной власти, следовательно ничто не заставляет этих горцев желать подчинения русскому правительству. С другой стороны, и такая покорность, какую мы приняли от народов восточной части, здесь, на западе, для нас недостаточна. Там, на востоке, мы рассчитываем мало по малу умиротворить край, действуя постепенно, мерами кроткими и употребляя оружие только в крайности, для наказания. Здесь на это мы рассчитывать не должны. Допустим, что все народы этого края принесут нам теперь покорность безусловную: примут наших начальников, поселятся большими аулами, на местах, нами указанных, но останутся на землях, которые теперь занимают. Можно ли надеяться, чтобы покорность эта была продолжительна и чтобы при первой внешней войне, с появлением неприятеля на Черном море, особенно если в войне будет, хоть дипломатически, замешана Турция, население это не восстало против нас? Помогут ли нам тогда наши крепости, полковые штаб-квартиры и даже дороги, проложенные к важнейшим пунктам горного населения? Конечно, нет. Горцы бросят свои аулы, снова рассыплются по ущельям (Здесь всюду удобным для заселения) и мы не только не в силах будем отделить от войска Кубанской области какие либо частя против внешнего неприятеля, но должны будем усиливать их или, подобно тому, как было в прошедшую войну, будем вынуждены бросить все укрепления, до войны нами построенные, а по окончании войны снова начинать сомнительное покорение. Вынудить народы западной части Кавказа к покорности гораздо легче, нежели было сделать это в восточной части: горы здесь гораздо доступнее, течение рек дает возможность отрезывать последовательно одну часть края за другою и постепенно сгонять все население в угол между Черным морем и Кубанью, а отсутствие центральной власти лишает их возможности противопоставить нам совокупные усилия. Но такой покорности, какую принесли нам абадзехи и даже натухайцы, нам здесь недостаточно; вместе с принятием покорности мы должны отнять у этих народов всякую возможность восстания, не только в обыкновенных обстоятельствах, но и во время войны нашей против внешних неприятелей. Что же нужно сделать для этого? Исполнить предположение, составленное графом Евдокимовым, т. е. совершенно очистить горную полосу, занять все предгория и самые горы, где окажется выгодным, населением русским, а горцев выселить на равнину и совершенно отделить их от гор и от Черного моря. Без этого какие бы успехи ни одерживали наши войска, какие бы меры дли управления покорившимися народами мы ни приняли, вся их покорность будет мечта, которая рассеется при первом [420] выстреле на Черном море. Если же, вслед за отрядами нашими, по мере того, как они начнут очищать горы, очищенные места будут заселяться казачьими станицами, то покорение всей западной части Кавказа будет и прочно, и столько быстро, сколько правительство даст средств для заселения».

Рукою гр. Евдокимова приписано:

«Записка эта написана генералом Карцовым в 1860 г., в отряде близ с. Хабль, в зимнюю экспедицию. Я желал от него этой записки для подкрепления моей мысли о необходимости заселения всего закубанского края русскими — в чем тогда колебалось еще высшее начальство, а Карцов готовился занять место начальника главного штаба Кавказской армии». (Архив гр. Евдокимова, № 54).

Отношение гр. Адлерберга управляющему министерством юстиции, 19 сент. 1861 г., № 765. (Из Усть-Лабы).

«Государь император, в воздаяние отличных заслуг генерал-адъютанта генерал-лейтенанта графа Евдокимова, высочайше повелеть соизволил: родной племяннице жены его, Анне Ивановне, в замужестве за начальником штаба войск Дагестанской области, состоящим по артиллерии полковником Доливо-Добровольским, с нисходящим от них потомством, передать ныне же графское Российской империи достоинство и присоединить к фамилии Доливо-Добровольский фамилию графа Евдокимова.

О высочайшей воле этой имею честь уведомить ваше превосходительство, для надлежащего распоряжения к исполнению». (Архив гр. Евдокимова, № 96).

И. О.

Комментарии

1. См. «Русскую Старину» изд. 1888 г., том LVIII, апрель, стр. 143-162; т. LX, октябрь, стр. 169-202; изд. 1889 г., т. LXI, март, стр. 479-506; т. LXII, май, стр. 357-387; июнь, стр. 641-660; том LXIII, июль, стр. 81—109.

2. Подобными же работами заняты были части отряда, оставленные в Ичкерии и Аргунском ущелье.

3. Кроме того, 5-го мая, ему объявлено было высочайшее благоволение.

4. Кн. Барятинский, представляя военному министру соображения свои на 1860-й год, между прочим, писал: «Я на сей раз могу с душевною радостию довести до сведения вашего пр-тельства, что за исключением лишь Правого крыла на всем остальном протяжении вверенного мне края военных действий нигде уже не предвидится. Ныне, с покорением всей восточной половины Кавказа, нам открывается здесь обширное поле мирной деятельности: уже не силою оружие, но мерами административными и работами должно отныне укрепляться и упрочиваться достигнутое нами, после полувековой борьбы, господство над воинственными племенами Чечни и Дагестана. (Отношение кн. Барятинского к военному министру, от 13-го ноября 1859 г., Воен. Уч. архив, отд. II, № 6610).

5. О характере деятельности гр. Евдокимова в покоренной Чечне см. в прилож. № I: «Извлечение из записки ген. Лорис-Меликова, управлявшего в 1863 г. Терскою областию».

6. Рапорт ген.-ад. князя Орбелиани военному министру, от 4-го июля 1860 г. (В. Уч. Арх., отд. II, № 6613). — Записка полк. Белика (повидимому). Арх. гр. Евдокимова, № 61.

7. В Кубанскую область переведены были из Терской все три драгунских полка, 4 стрелковых баталиона и 12 сводных баталионов из стрелковых рот Кавказской гренадерской, 20-й и 21-й пехотных дивизий. Они отправлены на Кубань в течении февраля 1860 г.

8. Окончательно подавлен был мятеж лишь к концу 1861 года, когда схвачены и подвержены были наказанию главные зачинщики.

9. Архив гр. Евдокимова, № 43.

10. Полковник Муса-Кундухов, назначенный в число устроителей нового быта чеченского народа, был сам чеченец родом. В продолжении многих лет он верно служил русскому нравнт?льству, но, по окончании борьбы на Кавказе, он переехал в Турцию и во время войны 1877-78 гг., и уже в звании наши, командовал турецко-черкескою конницею, понесшею решительное поражение при Бегли-Ахмете.

11. Архив гр. Евдокимова, № 43.

12. Интересные сведения об этих совещаниях находятся в статье И. С. Кравцова: «Кавказ и его военноначальники». «Русск. Старина», 1886 г., том. L, стр. 585 след.

13. «Мы должны сознаться — писал кн. Барятинский, — что никогда еще не производились столь деятельно, как теперь, сношения между кавказским берегом и Турциею». (Предположение о действиях в 1860 г., на Кавказе. В. Уч. архив, отд. II, № 6610).

14. О совете во Владикавказе граф рассказывал, что ему приходилось излагать свои соображения перед лицами, привыкшими читать последовательное развитие военных операций по планам и картам, почему перед докладом он запасся всеми нужными картами, заготовил условные знаки войск и станиц и, по мере объяснения последовательного хода завоевания и заселения западного Кавказа, выставлял соответственные значки, оттеняя ежегодное видоизменение обстановки, как в расположении группировки войск, так и в количестве заселяемых пространств. Доложенный графом план покорения западного Кавказа был одобрен всеми лицами, принимавшими участие в совещаниях, и был тут же утвержден главнокомандующим кн. Барятинским. По рассказу графа, ему был сделан лишь один вопрос Григорием Ивановичем Филипсоном о том, упразднит-ли он все возведенные укрепления, на что граф ответил, что упразднит все, кроме Григорьевского. (Из воспоминаний офицера ген. штаба, служившего при гр. Евдокимове в Кубанской области).

15. Не все, однако, соглашались с воззрениями гр. Евдокимова, так что, для подтверждения его мысли, и по его личной просьбе генерал Карцов (имевшийся в виду для замещения генерал-адъютанта Милютина и находившийся в то время при войсках в йакубанье) составил особую записку. (См. прилож. II).

16. Кавказский Сборник, том V, стр. 346.

17. С 27 ноября по 25 декабря 1860 г, у нас выбыло из строя 6 офицеров и 50 ч. нижн. чинов.

18. Военно-ученый архив, отд. 2, № 6611. 6. — Журнал воен. действий в Кубанской области, с 28 ноября по 30 дек. 1860 г.

19. Полковник Алкин, впоследствии начальник Лабинского округа.

20. Начальник штаба Кубанской области.

21. Дежурный штаб-офицер Кубанского казачьего войска.

22. Кравцов. «Кавказ и его военачальники», «Русская Старина», изд. 1886 г., томы L, LI.

23. Условия быстрого покорения западного Кавказа требовали присутствия войск в неприятельской стране в течении круглого года; готовых квартир в стране не было, так как горды, оставляя аулы, жгли обыкновенно все свои постройки. Такие условия этой своеобразной горной войны заставляли держать войска в палатках круглый год, и в палящий зной, и в зимнюю стужу. Войсковые начальники не раз пытались упрашивать графа пускать войска в ближайшие станицы, хотя поочередно; но граф никогда не соглашался на такую меру, как потому, что того не позволяли условия войны, так, главным образом, оттого, что люди, перемещенные среди зимы из палаток в дома, повально заболевали тифом сами и заражали местное население. Это забытое правило не было-ли одною из главных причин сильного развития тифозной эпидемии среди войск, действовавших в последнюю войну на мало-азиятском театре. Сам граф, возвращаясь из зимних походов в Ставрополь, с первого ночлега под домовою крышею, до приезда в свое ставропольское помещение, останавливался в неотапливаемых домах, а если таковых не находилось, то, зная привычки графа, в пунктах его ночлегов, в приготовляемых для него помещениях, заранее открывались окна. Даже по возвращении в Ставрополь из зимних экспедиций его половина держалась с открытыми трубами и форточками около недели времени. Такое распоряжение графом своими личными помещениями вызывалось еще тем обстоятельством, что, переходя быстро из холодных к теплым помещениям, получаются насморки, что вызывало у графа сильные страдания, вследствие двух пульных ран в лицо, недалеко от носовой полости. (Из воспоминаний офицера ген. штаба, служившего при графе Евдокимове в Кубанской области).

24. Этим общим именем назывались все горцы северо-западного Кавказа.

25. Воен. учен. архив, отд. 2, № 6615.

26. Воен. Учен. архив, отд. 2, № 6615.

27. Кравцов. «Кавказ и его военачальники». («Русская Старина» 1886 г., томы L, LI).

28. См. Приложение III.

29. Архив гр. Евдокимова, № 43.

Текст воспроизведен по изданию: Граф Николай Иванович Евдокимов. 1804-1873 // Русская старина, № 8. 1889