1804-1873 гг.

Пятнадцать лет тому назад умер один из наших самых крупных военных деятелей, имя которого неразрывно связано с воспоминанием о покорении восточного и западного Кавказа — граф Николай Иванович Евдокимов. С тех пор о нем появлялись в печати более или менее обширные заметки, различного характера: одни относились к достоинствам Евдокимова несколько скептически; другие, напротив, безусловно восхваляли его, и как война, и как человека.

На замечательной личности графа Н. И. Евдокимова, не только исполненного доблести боевого генерала, но и государственного человека, не могла не остановиться «Русская Старина», вообще с таким вниманием и заботливостью представляющая возможно обстоятельные обзоры государственной, общественной, ученой и литературной деятельности достопамятных людей земли русской. О графе Н. И. Евдокимове, между другими записками в воспоминаниях кавказских жителей, были помещены в «Русской Старине» и особые, превосходные очерки генерала И. С. Кравцева ¹.

Получив от графини Александры Александровны Евдокимовой разрешение пользоваться довольно обширным домашним [144] архивом, оставшимся после покойного графа ², мы приступили к составлению возможно-полного его жизнеописания. Оговариваемся наперед, что восхвалений писать ему не намерены, а будем излагать, как то раз навсегда и принято «Русской Стариной», одни лишь вполне достоверные факты, подтверждаемые как печатными источниками, так и имеющимися у нас в изобилии под рукою рукописными документами, — предоставляя читателю делать из нашего изложения свои беспристрастные выводы. [145]

_______________________________________________-

I.

В темной и мало обещающей обстановке начал свою жизнь будущий граф. Отец его, Иван Евдокимов, взятый, в 1784 г., в рекруты из крестьян Уфимской губернии Бугурусланской округи, Руслановской слободы, тянул солдатскую лямку до 1813 года, сначала в Пермском мушкетерском полку, а потом в полевой артиллерии. В 1813 году его удостоили, наконец, производства в прапорщики.

Последние годы своей службы в нижних чинах Иван Евдокимов проходил в Ставропольской губернии, в станице Наурской, а по производстве в прапорщики назначен начальником артиллерийского гарнизона в укреплении Темнолесском, находившемся в той же губернии; затем прослужив еще 20 лет, он, в июне 1833 года, уволен был в отставку, с награждением чином подпоручика. Состоя еще в унтер-офицерском звании, Иван Евдокимов женился на казачке Дарье Савельевой, с которою прижил целый десяток ребят ³. Старший сын, Николай, родился в станице Наурской, в 1804 году, т. е. за девять лет до производства его отца в офицеры.

Не трудно себе представить, чем было в те времена какое нибудь Темнолесское укрепление и каковы были, условия жизни этого захолустного уголка. Хотя в послужном списке гр. Евдокимова и значится, что он «обучался в частном учебном заведении», но это сказано, вероятно, больше для красоты слога. Вернее всего, что с русской грамотой и началами счетоводства ознакомился он при помощи местного священника, а то и дьячка, потому что о народных школах, да еще на азиатской окраине, в те времена не было и помину. Вообще, Николаю Евдокимову не много пришлось нахвататься научных знаний; но за то нет сомнения, что простота и даже суровость обстановки, среди которой родился и [146] вырос будущий полководец, много способствовали его физическому развитию и сообщили здоровью его закал, необходимый для перенесения неимоверных трудов кавказской походной и боевой жизни.

По достижении 17-ти-летнего возраста, Н. И. Евдокимов поступил юнкером в Тенгинский пехотный полк, т. е. запрягся в ту обычную лямку, которую, на ряду с ним, тянули на Кавказе сотни других подобных ему бедняков — чиновничьих или обер-офицерских сыновей. Многие ли из них дотягивали до сколько нибудь обеспеченного положения? Многие ли ставили идеалом своих стремлений что либо высшее, командование полком или хоть баталионом? А уж о том, чего впоследствии достиг Николай Евдокимов, конечно, ни ему самому, да и никому из его товарищей во сне не снилось. Так называемые «блестящие карьеры» были в то время на Кавказе весьма редким явлением; храбростию там никого нельзя было удивить; множество отважнейших героев оставались в полной неизвестности; надобно было, значит, кроме храбрости, обладать еще разными другими качествами, чтобы, при счастливом стечении обстоятельств, выдвинуться из общего уровня офицеров тогдашней воистину глухой армии.

В 1824 году (19-ти лет от роду) Н. И. Евдокимов был произведен в первый офицерский чин (с переводом в Куринский пехотный полк) ⁴, а начавшаяся в 1826 г. [147] война с Персией впервые вызвала его на боевое поприще. За отличие, оказанное им во время усмирения восставших против нас провинций: Кубинской и Ширванской, он был награжден годовым окладом жалованья. Затем начинается его собственно-кавказская боевая деятельность, продолжавшаяся в течении 35-ти лет (1830-1865), из которых редкий год не приходилось ему участвовать непосредственно в борьбе с горскими племенами, упорно отстаивавшими свою независимость. Мы, однако, не будем утомлять читателя перечислением множества крупных и мелких дел, в которых Николаю Ивановичу пришлось участвовать, а отметим лишь наиболее важные или такие, в которых ему удалось особенно отличиться.

В конце двадцатых годов нынешнего столетия, в нагорном Дагестане стало распространяться фанатически-магометанское учение, известное под названием мюридизма, на успехи которого и вредное для нас значение тогдашние кавказские власти, отвлеченные войнами с Пруссиею и Турциею, не могли обратить должного внимания. Пользуясь этим, один из первых проповедников мюридизма, известный Кази-Мулла успел подчинить своему влиянию многие горские общества восточного Кавказа и сплотить их для единодушного действия против гяуров-русских. Дерзкая предприимчивость этого фанатика [148] постепенно возрастала. В 1831 г. многочисленные скопища его пытались овладеть крепостями: Бурною и Дербентом, которые выручены были лишь прибытием наших подкреплений. В делах, происходивших у поименованных двух пунктов, равно как и при других схватках с горцами, в течении 1831 года (из которых замечательнейшим был кровопролитный штурм укрепленного урочища Чумкесент), подпоручик Евдокимов принимал непосредственное участие и за отличную храбрость, им выказанную, награжден объявлением высочайшего благоволения и орденом св. Анны 3-й ст. с бантом. В этом же году, под кр. Бурною, он получил первую рану, пулею в лицо ⁵.

В 1834 г. Евдокимов, уже в чине поручика, переведен был в Апшеронский пехотный полк, с которым и пришлось ему затем, до 1837-го года, участвовать в многочисленных делах с неприятелем, важнейшими из коих были овладение укрепленными аулами: Гимры и Гоцатль. За эти три года он награжден был новым высочайшим благоволением, орденом св. Владимира 4-й ст. с бантом и чином штабс-капитана.

К этой же эпохе относится рассказ об одном интересном эпизоде из времен Кавказской войны, — эпизоде, которому Николай Иванович был ближайшим свидетелем и при котором его свобода, если не самая жизнь, подверглась величайшей опасности.

Новый глава мюридов, столь знаменитый потом Шамиль, принявший звание имама после погибшего в 1834 г. Гамзат-Бека (преемника Кази-муллы), вынужден был, вследствие успешных действий наших, изъявить покорность (конечно, притворную) русской власти, и даже принес клятвенное обещание: не действовать против нас враждебно. Случилось это в 1837 г., когда Кавказ впервые удостоился посещения императора Николая Павловича. Местное начальство задумало подарить Государя приятным сюрпризом: пригласить Шамиля в [149] Тифлис, где бы он лично мог заявить падишаху свои верноподданнические чувства и молить его о прощении прежних проступков. Прибытие Шамиля в Тифлис должно было быть поставлено ему сначала в виде совета, а если бы он не соглашался, то в форме требования, как ручательство в искренности недавно принесенной присяги. Вести об этом переговоры с хитрым и подозрительным имамом выпало на долю известного кавказского воина, генерал-маиора Клюки-фон-Клугенау ⁶, начальствовавшего в то время войсками в северном Дагестане. Личное свидание нашего генерала с главою мюридов произошло 18-го сентября, в окрестностях аула Каранай, у Гимринского родника. Клугенау, кроме 25 человек конвоя, был сопровождаем лишь штабс-капитаном Н. И. Евдокимовым, состоявшим при нем в качестве адъютанта, да унтер-офицером Антоновичем (из польских военно-пленных); с Шамилем же пришло около 200 мюридов, хотя и отодвинутых на некоторое расстояние, но зорко за нами наблюдавших. Переговоры, как и ожидать следовало, не привели к желаемому результату, так как хитрый горец, притворяясь убежденным доводами нашего генерала, от решительного ответа все таки уклонился. Но, при прощании собеседников, дело чуть не кончилось катастрофой. Когда Шамиль хотел было пожать протянутую ему генералом Клугенау руку, то стоявший с ним рядом, отчаянный фанатик Сурхай удержал его, заявив, что имаму неприлично сближаться с гяуром. Беззаветно храбрый, но и страшно вспыльчивый Клугенау вышел из себя, замахнулся на Сурхая костылем (на который всегда опирался вследствие раны в ноге); тот схватился за кинжал, а стоявшие вблизи мюриды сейчас же очутились подле своего предводителя. Мгновение было критическое. К счастию, Шамиль, в порыве ли великодушия, или по каким другим причинам — дал другой оборот делу: задержав одною рукою занесенный костыль генерала Клугенау, а другою схватив руку Сурхая, он предупредил кровавую развязку. Между тем наш генерал не [150] унимался и продолжал осыпать Сурхая ругательствами, пока не образумлен был подошедшим к нему Евдокимовым, напомнившим ему весьма кстати и внушительно, что пора уходить. Отведя своего генерала, он успел, однако, при этом случае познакомиться и с Шамилем, борьба против которого доставила ему впоследствии столько славы. Наши успели благополучно убраться ⁷.

Если не с этого именно дня, то около этого времени началось сближение Евдокимова с генералом Клюки-фон-Клугенау, — сближение, обратившееся потом в самые дружеские отношения, не прекращавшиеся и тогда, когда последний уже оставил Кавказ, а его питомец стал быстро подниматься в гору.

В 1838 г., при назначении Клугенау начальником Ахалцыхской провинции, и в 1839 г. — начальником войск в северном Дагестане, он не разлучался с Евдокимовым и переводил его с собою на новые места служения. Трудно сомневаться в том, что Николай Иванович, благодаря исключительно его личным качествам, практическому уму, близкому знакомству с горцами и опытности, как в строевой, так и в военно-хозяйственной частях ⁸, был для Клугенау человеком драгоценным и трудно-заменимым. С другой стороны, и для Евдокимова, тогда еще бедного армейского офицера, не обладавшего никакими связями с сильными мира сего, — покровительство такого известного на Кавказе генерала, как Клюки-фон-Клугенау, имело огромное значение.

В 1840 году Евдокимов, уже произведенный за отличие по службе в капитаны и назначенный адъютантом во 2 бригаду 20 пехотной дивизии, принимал участие в летней экспедиции генерала Галафеева в Чечню, ознаменованной кровопролитным боем 11-го июля, на реке Валерике (который воспет М. Ю. Лермонтовым), и в том же году, под начальством [151] Клюки-фон-Клугенау, был при вторичном взятии укрепленного аула Гимры (14-го сентября). В начале следующего года он назначен койсубулинским приставом, т. е. его ведению поручены были обитавшие по рекам Аварскому и Казикумыхскому Койсу горские общества, частию прямо нам враждебные, а частию такие, покорность которых русской власти была более, чем сомнительною. Не смотря на крайнюю опасность своего нового положения, Николай Иванович, конечно, лучше всякого другого мог справляться с ним. С малых лет близкий к горцам, он отлично умел пользоваться их хорошими и дурными свойствами; долговременная служба в Дагестане доставила ему возможность ознакомиться с различными местными наречиями и приглядеться к нравам и обычаям населения. Все эти качества увенчивались бесспорною храбростью, находчивостью и хладнокровием в опасностях, так что Евдокимов, среди порученных его надвору полудиких дагестанцев, скоро приобрел уважение и доверие, конечно, в той мере, в какой они вообще способны были уважать гяура и доверять ему.

Административные занятия шли в то время, на Кавказе, рука об руку с войною. Иначе оно и быть не могло. Русская власть водворялась и поддерживалась только силою оружия; приходилось бросаться то в ту, то в другую сторону для усмирения горцев, волнуемых эмиссарами Шамиля, или прямо вынуждаемых ими в враждебных против нас действиям. В разных экспедициях, предпринимавшихся за это время, часто приходилось участвовать и Евдокимову. В одной из них, в марте 1842 г., он особенно отличился при овладении аулами: Харачи и Унцукуль, но тут же едва не погиб, получив две опасные раны кинжалом.

Какое важное значение придавалось этому подвигу и каким лестным о себе мнением успел уже в то время заручиться Евдокимов, видно из документов его архива.

В письме Евдокимову, от 7-го марта 1842 года, генерал-лейтенант Фези пишет: «Я не нахожу слов, чтобы благодарить вас за взятие Унцукуля и Харачи»,..

В приказе того же генерала по войскам дагестанского отряда, от 10-го марта за № 11, сказано: «За занятие главного койсубулинского селения Унцукуль и также д. Харачи, при [152] чем взяты в плен 80 шамилевых мюридов, считаю приятнейшим долгом изъявить мою полную и совершенную признательность койсубулинскому приставу, маиору Евдокимову, совершившему этот блистательный подвиг с решительностью, отважностью и пламенным усердием, которым он всегда отличался».

В рапорте Фези, корпусному командиру, 10-го марта, говорится: «В донесениях моих за №№ 4, 7, 8 и 11 я упоминал о действиях летучей койсубулинской колонны; в рапорте же от 10-го марта за № 10 я представил вашему высокопревосходительству о занятии Унцукуля и Харачей, блистательном подвиге, совершенном койсубулинским приставом, маиором Евдокимовым, штаб-офицером, всегда отличавшимся редкими способностями, необыкновенною отважностью и пламенным усердием к службе. Свидетельствуя о заслугах маиора Евдокимова, считаю долгом всепочтительнейше просить ходатайства вашего высокопревосходительства у его императорского величества о награждении его следующим чином. Не смотря на сильное страдание от полученных двух кинжальных ран, есть надежда, что он будет жить».

Благодаря своей крепкой натуре, Евдокимов относительно скоро поправился и, летом того же года, отправился с отрядом генерала Граббе в знаменитую по своему печальному исходу Ичкеринскую экспедицию ⁹. В конце того же года он командовал отрядом на Нижне-Сулакской линии, где строил наблюдательные башни и исправлял укрепления, а в августе и сентябре следующего, 1843 года, участвовал в Аварской экспедиции генерала Клюки-фон-Клугенау, после чего ему снова был вверен отряд на Сулакской линии.

1843 год останется памятным в летописях кавказской войны, как эпоха наибольшего развития успехов Шамиля. Весь северный и нагорный Дагестан был в полном восстании; отряду генерала Клугенау (в котором, как выше сказано, находился и Николай Иванович) едва удалось выбраться из Аварии; вследствие неудачных распоряжений начальства, [153] малочисленные войска наши, разбросанные по Дагестану, очутились в весьма критическом положении; мелкие укрепления, разобщенные между собою почти непреодолимыми местными препятствиями, одно за другим попадали в руки неприятеля, самоуверенность которого росла по мере успехов. Дело, наконец, дошло до того, что генералы Гурко и Клюки-фон-Клугенау с незначительным отрядом принуждены были запереться в Темир-Хан-Шуре, со всех сторон окруженной полчищами Шамиля, между тем как другое сильное скопище горцев употребляло все усилия для овладения приморским укреплением Низовым (складочным местом наших продовольственных запасов), которое держалось лишь благодаря геройскому сопротивлению гарнизона и распорядительности его начальника. В то-же время отдельные шайки хищников действовали в Чечне и угрожали вторжением в Кумыкскую плоскость, жители которой тоже начали волноваться. Понятно, сколь затруднительным было тогда положение Сулакского отряда, занимавшего центральное положение между обоими театрами военных действий. Имея под рукою, свободными, всего около 1000 человек пехоты и казаков, с каким нибудь десятком орудий, Евдокимову приходилось постоянно быть готовым, или к предупреждению хищнических набегов или к поспешному движению на выручку того или другого пункта вверенного ему участка, угрожаемого горцами. Конец ноября и начало декабря были наиболее тревожным временем, таким временем, когда человек, не одаренный хладнокровным мужеством и сообразительностию, легко теряет голову. Отовсюду доходили известия самого неутешительного свойства, а наряду с ними являлись иногда и требования совершенно неисполнимые при наличных средствах Сулакского отряда и при ненадежном настроении даже издавна нам покорных обывателей Кумыкской плоскости ¹⁰. Не оставалось у Евдокимова и денег, отпускаемых [154] на уплату лазутчикам, так что он вынужден был занимать таковые у кого придется. Изворачиваясь, насколько обстоятельства дозволяли; высылая, по мере возможности, подкрепления к угрожаемым пунктам, или снимая бесполезные посты (при чем приходилось еще много хлопотать по спасению боевых и продовольственных припасов), Николай Иванович выказал себя достойным вверенного ему важного назначения. В конце [155] ноября он, по требованию начальства, перешел в укрепление Казиюрт (на нижнем Сулаке), для прикрытия дороги на Кизляр, и тут отряд его присоединен был к войскам, наскоро собранным начальником левого фланга кавказской линии, генерал-маиором Фрейтагом. Соединенные силы их сначала двинулись к Низовому, разбили и прогнали окружавшие его полчища Шамиля, а затем, освободив от блокады укрепление Миатлинское, 14-го декабря прибыли к Темир-Хан-Шуре, которая уже в течении нескольких недель была отовсюду обложена толпами горцев. С прибытием подкрепления, обстоятельства круто переменились: наши перешли в наступление, и Шамиль, пораженный под Казанищами, бежал в нагорный Дагестан.

Боевая и административная деятельность Евдокимова, в период времени с 1840 по 1843 год, не могла остаться незамеченною: за отличие в делах против горцев он получил чины: маиора, подполковника и полковника, удостоился высочайшего благоволения и награжден орденами: св. Георгия 4-й степени (за штурм Унцукуля, в 1842 году) и св. Станислава 2-й степени.

Злополучные события 1843 года сильно пошатнули, в глазах горцев, нравственное обаяние русского могущества; плоды долговременных усилий и крупных жертв были в короткое время нами утрачены. Приходилось, во что бы то ни стало, поправить дело и принять меры чрезвычайные.

Вследствие этого, двинуты были на подкрепление войск наших, находившихся в Дагестане, целые две дивизии 5-го пехотного корпуса, под начальством генерала Лидерса, и в 1844 году начался ряд действий для усмирения взволнованного края и восстановления в нем русского владычества. В экспедициях, для сего предпринимаемых, Н. И. Евдокимову опять приходилось принимать участие, иногда под командою старших начальников, как, например, в деле при овладении Ахатлинскою переправою, на Сулаке (11-го июля), иногда же в главе особого, вверенного ему отряда, как при производстве рекогносцировки к с. Кодору, где собралось до 3-х тысяч горцев. Последнее поручение пополнено было им вполне удачно, и упорные атаки неприятеля, насевшего на его отряд при [156] отступлении, были все с успехом отбиты. Донося об этой рекогносцировке командиру отдельного кавказского корпуса, генерал Лидерс, между прочим, говорит, что:

«Успех дела должен быть в особенности отнесен к распорядительности подполковника Евдокимова и к искусству его при выборе позиции и пути возвращения» ¹¹.

В конце июня того же года Николай Иванович должен был на некоторое время удалиться от непосредственного участия в военных действиях, по случаю назначения его командиром Волгского казачьего полка. Помимо обычных служебных занятий, на него, за время командования этим полком» возлагались различные посторонние поручения, как, например, составление предположений по устройству наблюдательной линии по р. Сулаку и усовершенствование охраны кисловодской кордонной линии. О том, насколько удовлетворительны были его распоряжения, можно судить по письму начальника центра кавказской линии, князя Голицына, когда Евдокимов, в начале 1846 г., назначен был командиром вновь сформированного Дагестанского полка ¹².

«Я узнал — пишет князь — что государь император изволил утвердить предположение г. главнокомандующего относительно назначения вас командиром Дагестанского пехотного полка; поздравляю с сим вас, а не себя, потому что с таким помощником по службе, каковы вы, скажу это без лести, трудно и невыгодно расставаться» ¹³.

Тоже подтвердил князь Голицын в приказе по центру Кавказской линии, от 26-го января 1846 г., за № 70, где сказано следующее:

«В приятную обязанность вменяю себе принести искреннюю благодарность г. полковнику Евдокимову за примерно усердную и ревностную службу; ему кордон Кисловодской линии обязан [157] ныне существующим отличным устройством, а край, вверенный его попечению, спокойствием, ничем не нарушаемым» ¹⁴.

С назначением Николая Ивановича командиром Дагестанского полка наступает для него эпоха новой и выдающейся боевой деятельности. В конце 1846 года он уже имел схватки с чеченскими хищниками, а в 1847 году поступил, с полком своим, в состав сильного отряда, собранного наместником кавказским, князем Воронцовым в Дагестане, для овладения двумя важными пунктами: аулами Гергебиль и Салты. Оба эти аула, по местным условиям, представляли все удобства для сбора горских скопищ, которые вторгались оттуда в северный Дагестан и казикумухский округ, содержали их в постоянном страхе и тревоге и служили сильною препоною для упрочения там русской власти. Отлично понимая значение двух названных пунктов, Шамиль укрепил их с замечательным искусством, в чем нам скоро пришлось убедиться горьким опытом.

Первое столкновение Евдокимова с горцами в 1847-м году последовало 10-го мая, когда, после усиленной рекогносцировки Гергебиля, произведенной князем В. О. Бебутовым, войска наши начали отступать. В кавказских войнах отступление всегда было делом самым трудным, потому что тут-то и начинались серьезные, настойчивые атаки со стороны горцев; поэтому начальство над арьергардом поручалось обыкновенно старым, испытанным вождям. В данном случае поручение это было возложено на Николая Ивановича, который и исполнил его с совершенным успехом, потеряв только одного человека ¹⁵. Самый штурм Гергебиля последовал 4-го июня. Согласно составленной для сего диспозиции, Н. И. Евдокимову вверена была особая колонна, направленная против западной части аула, с целью демонстративною — для отвлечения в ту сторону части неприятельских сил; другая же колонна, под начальством полковника князя Орбелиани, должна была [158] ворваться в аул с противуположной стороны, через пробитую нами брешь в его наружной ограде. Хотя демонстративная колонна и исполнила свое назначение, оттянув против себя значительное число неприятельских бойцев (о чем можно было судить по силе их огня), тем не менее штурм кончился полною неудачею, вследствие неожиданных и страшных препятствий, на которые наткнулись войска князя Орбелиани ¹⁶.

Большие потери, понесенные нами, а также появившаяся в отряде холера, понудили кн. Воронцова снять осаду Гергебиля; но от намерения своего, в том же году взять Салты, он не отказался. Испытав на деле, с какими трудностями сопряжено овладение укрепленными аулами нагорного Дагестана, расположенными обыкновенно на весьма мало доступных местах, главнокомандующий собрал, для нового предприятия, еще невиданные на Кавказе осадные средства, и тем не менее осада продолжалась около семи недель. Кавказские войска встретились тут с достойным себе противником.

Во время осадных работ, открывшихся 28-го июля, Н. И. Евдокимов командовал войсками в траншеях, т. е. поставлен был на такой пост, который требовал самой усиленной бдительности, потому что противники наши отнюдь не дремали и готовы были воспользоваться малейшею с нашей стороны оплошностию. 9-го сентября, после того, что наши минеры взорвали часть наружной ограды, выслана была, для занятия этого участка, штурмовая колонна, общее начальство над которою вверено опять таки Н. И. Евдокимову. Бой загорелся тут чрезвычайно упорный и кровопролитный; много пало храбрых офицеров и солдат, но начальник их, к счастию, остался невредимым, и войска его, в конце концов, успели утвердиться в занятой ими части аула. 14-го числа горцы, убежденные в невозможности долее защищаться, оставили свою твердыню, причем значительнейшая часть их была настигнута и пала под штыками наших солдат.

Молодой Дагестанский полк, при осаде аула Салты, находился постоянно в самых жарких делах и выказал, какой [159] дух внушен ему его первым полковым командиром. В приказе князя Воронцова по кавказскому корпусу, от 10-го сентября 1847 года, отданному после вышеуказанного дела 9-го числа, между прочим, сказано:

«Столь блистательный и полезный подвиг вменяет мне в приятный долг изъявить истинную и душевную мою признательность всем участвовавшим в оном. Имена особо отличившихся будут объявлены, как скоро я сам получу подробное донесение; между тем спешу здесь же объявить, что более всего мы должны, за успех в сей день и крепкое водворение наше внутри осаждаемого аула, полковнику Евдокимову, которому от генерал-лейтенанта князя Аргутинского-Долгорукого было поручено исполнение атаки, баталионным командирам, маиорам: 1-го Самурского пехотного полка Пригаре и 1-го Дагестанского Кунцевичу и вообще всем чинам войск, бывших в деле. Полки Самурский и Дагестанский, недавно еще сформированные, имели случай доказать, что они ни в чем не уступают старым кавказским войскам; офицеры и солдаты, раненые пулями и камнями, неохотно шли на перевязку и большею частию немедленно возвращались во фронт, где и некоторые вторично были ранены или ушиблены».

Приказ князя Воронцова, отданный 17-го сентября, в числе отличившихся опять ставит Н. И. Евдокимова на первое место. Приведем здесь начало его:

«В приказе от 15-го сентября я упомянул, что вслед за сим сделаю известным еще и о других лицах, кои трудами и самоотвержением споспешествовали к завладению селением Салты. Исполняя ныне священный этот долг, объявляю искреннюю мою признательность: командиру Дагестанского пехотного полка полковнику Евдокимову, во все время начальствовавшему колонною, производившею и прикрывавшею траншейные работы, а 9-го и 14-го числа командовавшему войсками, занимавшими с боя передовую стену укрепленного аула и внутренние его ложементы, барикады и пр.» ¹⁷.

Завершив столь трудным подвигом свои осенние действия, [160] войска Дагестанского отряда разошлись на зимние стоянки, для отдохновения, пополнения убыли в рядах и исправления расстроенной материальной части. Относительный отдых этот продолжался до лета следующего 1848 года, когда решено было взять и уничтожить Гергебиль, под которым в минувшем году мы понесли неудачу; возвести на его месте или вблизи его наше укрепление; усовершенствовать линию нашу на реке Казикумухском Койсу и, в случае каких либо покушений со стороны неприятеля против наших границ, предпринять наступательные действия, куда надобность укажет.

Собственно для овладения Гергебилем назначены были весьма значительные для тогдашней кавказской войны силы: 13 баталионов, 24 орудия, дивизион драгун, 4 сотни казаков и милиции, под общим начальством старого кавказца, князя Аргутинского. В состав его отряда вошел и Дагестанский полк.

Во время осады Гергебиля, около которого весь отряд наш сосредоточился 13-го июня, Николаю Ивановичу пришлось вскоре играть самостоятельную и важную роль, доказывавшую то доверие, которое имел князь Аргутинский к его опытности, распорядительности и отваге.

Для обложения аула со всех сторон и воспрепятствования прибытию туда подкреплений, выслана была, в ночь с 22-го на 23-е июня, особая колонна (2 баталиона, взвод стрелков, 4 орудия, взвод конгревовых ракет), под начальством Н. И. Евдокимова. Колонна эта должна была, обойдя Аймялинское ущелье, подняться на Кодухские высоты (к северо-западу от Гергебиля), а оттуда спуститься над Гергебилем, чтобы появлением своим угрожать тылу аула и вспомоществовать занятию лежащих на юг от него садов, которые предполагалось атаковать со стороны главной позиции отряда. Почти при самом начале движения, милиционеры наши, расположившиеся биваком невдалеке от пути следования полковника Евдокимова, были врасплох атакованы горскою партиею Мусы-балаканского и спасены от окончательного истребления лишь появлением нашей обходной колонны, заметив которую, горцы отретировались. Та-же неприятельская партия могла, впрочем, оказаться значительною помехою при дальнейшем наступлении, [161] но Н. И. Евдокимову удалось, искусно-соображенными движениями, отвлечь ее внимание в другую сторону и 28-го числа беспрепятственно занять Кодухские высоты.

Здесь, на первое время, он очутился в совершенно изолированном положении, под угрозою нападения многочисленных неприятельских скопищ, занимавших окрестные высоты. Первым его делом, поэтому, было укрепить свою позицию, насколько было возможно. 24-го июня он вошел в связь с полковником князем Барятинским, вверенные которому войска вели между тем упорный бой с гергебильским гарнизоном, за обладание садами; и в тот же день, в 10 часов вечера, импровизированное укрепление его подверглось нападению горцев, которые однако были отбиты одним картечным огнем. После этого, в продолжение двенадцати суток, не проходило почти ни одной ночи без новых попыток со стороны горцев против позиции Н. И. Евдокимова, которая была им как бельмо на глазу, преграждая всякое сообщение Гергебиля с Кодухом. Все попытки их отражались нашею картечью и предупреждались в полном смысле слова «неусыпною» деятельностию Николая Ивановича, о котором прочно утвердился слух, что он приучил себя вовсе не спать, так как никто никогда его не видел на походной постеле ни днем, ни ночью. Этот человек обратился в какого-то бессменного часового, который то я дело толкался среди солдат в завалах, в редуте и в лагере, находя всегда какой нибудь новый предлог для разнообразных своих распоряжений ¹⁸.

6-го июля, после окончательного обложения аула и усиленной бомбардировки, горцы убедились, что им не отстоять своего гнезда и, пользуясь темною ночью, стали потихоньку выходить оттуда, но, повсюду встречаемые зорко следившими за ними войсками нашими, почти все погибли. Гергебиль был совершенно разрушен; но когда, на другой день, войска стали отступать, то стоявшие в окрестностях скопища с ожесточением атаковали наш арьергард, которым и при этом случае командовал Н. И. Евдокимов; благодаря искусным распоряжениям последнего, отступление совершилось благополучно. [162] Вслед за тем на него же возложена была постройка укрепления у с. Аймяки и разработка дороги в с. Оглы. По окончании этих работ, к 1-му октября, отряд, их производивший, распущен был на зимние квартиры.

Таковы были последние подвиги Николая Ивановича в Дагестане. Вскоре пришлось ему оставить эту страну навсегда и перенести свою деятельность на противоположную часть Кавказа. За отличные действия его при осадах Салты и Гергебиля он награжден был орденом св. Владимира 3-й ст. и чином генерал-маиора (10-го августа 1848 года); в 1850 году назначен был сначала командиром 1-й бригады 20-й пехотной дивизии, а затем — 2-й бригады 19-й пехотной дивизии, с поручением ему начальства над правым флангом кавказской линии.

С этого времени деятельность Николая Ивановича расширяется и приобретает более самостоятельности. В какой мере он и тут удовлетворил возлагавшимся на него ожиданиям, покажут следующие отделы его биографии.

Примечание. По взятии Харачой, Евдокимов, 6-го марта 1842 г., спустился в Унцукуль и занял селение 4-мя ротами Апшеронского полка при одном горном единороге. Один унцукульский мюрид, подбежав в Евдокимову сзади, в то время, как он осматривал место для расположения своего отряда, вонзил ему кинжал в левый бок, а потом в правое плечо... Унцукульцы, окружавшие маиора Евдокимова, изрубили изверга на месте, умертвили мать и сестру его и раззорили его дом. (См. Акты Кавк. Археограф. ком., т. IX, стр. 354, рапорт Фези Головину, 8-го марта 1842 г., № 10). — И. О.

(Продолжение следует).

Комментарии

1. См. «Русскую Старину» изд. 1886 года, т. L, стр. 563-592; т. LI, стр. 109-150; т. LII, стр. 181-184. Портрет графа Н. И. Евдокимова и рисунок памятника, воздвигнутого этому генералу, см. при «Русской Старине» 1888 г., Том LIІ.

2. Поступивший в распоряжение редакции журнала «Русская Старина» архив покойного графа В. И. Евдокимова состоит ив документов, имеющих официальное значение, и из частной переписки. К числу первых относятся: высочайшие грамоты и патенты на чины и ордена; бумаги о возведении в графское достоинство; полные послужные списки, как самого графа, так и родителя его; затем равные подлинные официальные бумаги, или копии с них, равно как с приказов по Отдельному Кавказскому корпусу, и т. п.

К частным бумагам принадлежит весьма значительное количество писем, большею частию от самых известных, современных Евдокимову, на Кавказе лиц, как то: кн. А. И. Барятинского, генералов: Клюки-фон-Клугенау, Козловского, Завадовского, барона Николаи, Карцова, Граббе, Зотова, Геймана и многих друг.; также некоторые письма и записки самого графа, Н. И. Евдокимова. Эти документы относятся, преимущественно, к 1850 и 1860-м годам.

Кроме того, находятся в архиве покойного графа некоторые, более или менее обширные, записки, относящиеся до Кавказской войны, имеющие отношения к биографии, в том смысле, что доказывают, как Евдокимов интересовался всем, что касалось Кавказа и происходивших там военных действий. — И. О.

Редакция «Русской Старины» долгом считает от лица всех многочисленных почитателей боевых и государственных заслуг гр. Н. И. Евдокимова принести за сообщение его архива глубочайшую благодарность достоуважаемой его вдове графине А. А. Евдокимовой, а также генералу В. Ф. Лебединскому за его весьма обязательное при этом посредство. — Ред.

3. Сыновья: Николай, Александр и Евграф (оба последние тоже служили в Кавказских войсках); дочери: Александра, Пелагея, Елена, Евдокия, Мария, Наталья, Дарья.

4. О получении Н. И. Евдокимовым первого офицерского чина будущий его соратник и один из выдавшихся в последней Турецкой войне генералов, Андрей Давыдович Горшков, сообщил следующий рассказ, ходивший среди старых кавказцев.

Будучи еще юнкером, Николай Иванович находился при своей роте, в составе отряда генер. Селифантьева (кажется), прикрывавшего кавказские минеральные воды. В это время получено было известие, что огромные скопища черкес стягиваются в горных ущельях, — с целью произвести серьезное покушение на поселения минеральных вод. Понятно, что известие это вызвало с нашей стороны ряд мер для предупреждения замыслов неприятеля; однако, о месте его нахождения, повидимому, не удавалось собрать точных сведений. Как раз около этого времени юнкер Евдокимов в чем-то провинился и ему грозило строгое наказание. Тогда он решился искупить свою вину отчаянным подвигом; не говоря никому о своем намерении, переоделся байгушем (татарское слово, означающее: бедняк, оборванец) и ушел из отряда в горы. Проблуждав там, с страшною для себя опасностию, в течении двух дней, он разузнал, что ему было нужно, и на третий день вернулся с повинною к своему ротному командиру, при чем объяснил причину самовольной отлучки и рассказал о лично добытых им сведениях относительно сил и местонахождения черкесского скопища. Ротный командир хотя и не смягчился в своих воззрениях на проступок юнкера, однако, счел долгом доложить о случившемся начальнику отряда. Последний отнесся к этому сообщению очень серьезно и, лично выслушав Евдокимова, заявил ему, что выступит с отрядом против черкесского скопища, будет действовать по указаниям и планам докладчика-юнкера, который должен был служить проводником, и, в случае безошибочности сведений и правильности плана, обещал ему прощение проступков и ходатайство о насаждении офицерским чином. В противном же случае грозила суровая и неумолимая вара. Отряд выступил по пути, указанному Евдокимовым, неприятель был атакован врасплох, разбит и рассеян, а Евдокимов украшен офицерскими эполетами. Таким-то образом, — добавил ветеран-рассказчик, — граф Николай Иванович получил первые эполеты в бою; за подвиг свой он заслужил, пожалуй, еще большую награду, но ведь тогда награждали и туго, и скупо и с большим разбором. (Сообщил генерал-маиор В. Ф. Лебединский).

5. Рана эта, оставившая по себе заметный след под глазом, доставила ему впоследствии, между горцами, прозвище «Учь-гез», т. е. трех-глазый, т. е. в переносном смысле «прозревающий мысли и сердце». Евдокимов, действительно, знал горца насквозь.

6. Биографические сведения о нем помещены в «Русской Старине» изд. 1874-1876 гг.

7. Это знакомство возобновилось лишь 25 августа 1859 г., на Гунибе. Шамиль вспомнил там о первом свидании. Весь же вышеприведенный рассказ взят из записки г. Зисермана, представленной графу Евдокимову в июле 1860 г. (Архив гр. Евдокимова, № 79 а).

8. В 1835 г. он исполнял должность полкового казначея, а в 1836 г. адъютанта 1-й бригады 19-й пехотной дивизии.

9. Ичкерия — часть Чечни, в те времена покрытая едва проходимыми лесами.

10. В пример подобных известий и требований приводим следующие бумаги из архива графа Евдокимова:

Предписание генерала Клюки-фон-Клугенау, 8-го ноября, № 7763.

«Сообщаю вашему высокоблагородию, что отряд наш возвратился в Темир-Хан-Шуру. Цудахаринцы, акушинцы, мехтулинцы и часть шамхальцев изменили. Кадий Акушинский, по сведениям, сегодня прибудет в Дженгутай, а сам Шамиль направился через Гирокан к Зырянам, и оба они имеют намерение идти к Темир-Хан-Шуре; в случае же движения их в шамхальские владения, нет сомнения, что и остальные шамхальские деревни также восстанут. В виду всех этих обстоятельств предлагаю вашему высокоблагородию собрать весь ваш отряд и озаботиться усилить главные пункты, которые мы непременно должны стараться удержать за собою, как-то: Миатлинскую переправу, Султан-Янги-юрт и Казиюрт. С этою целью вы отправьте, по усмотрению вашему, достаточное число пехоты на подкрепление миатлинского гарнизона и пошлите одну или две роты в Казиюрт, для усиления гарнизона и обороны форштадта; равномерно, если можете, то отправьте также одну роту в Низовое укрепление. Между же тем, как главный отряд, которому предстоит теперь действовать на плоскости, не имеет кавалерии, то, с получения сего, отправьте через Кум-Таркали в Шуру одну сотню линейных и одну сотню уральских, самых лучших казаков, в ведении войскового старшины Попова... О распоряжениях ваших по всем этим предметам донесите мне поспешнее".

Почти одновременно с подобными распоряжениями начальства, по которым Евдокимову пришлось бы разбросать почти половину своего и без того незначительного отряда, он получал бумаги такого отчаянного содержания, как нижеследующие:

«Воинскому начальнику Казиюртовского укрепления, Озенского поста воинского начальника, поручика Усачева Рапорт.

«Покорнейше прошу с получения сего дать г. подполковнику Евдокимову знать, что пост Озенский находится в облакате (sic!); просить прислать на помощь секурс, хотя баталион, к завтрему утру, а без того я с малым гарнизоном погибну, и с тем вместе и все казенное имущество. И Бурная в облакате другие уже сутки; но еще держутся; слышны выстрелы из орудий. № 215, ноября 10-го».

Через два дня тот же поручим Усачев посылает нарочного, уже прямо в Евдокимову, с следующею запискою на клочке бумаги:

«Низовое укрепление взято и все уже сожжено, вместе с провиантом, и должно судить, что находящийся в нем народ весь погиб, сего числа пополудни в 3 часу. Итак, той же участи и я с народом ожидаю, может быть и сей ночи — 12-го ноября. Спаси, Николай Иванович. Поручик Усачев».

Известие о взятии Нивового, к счастию, оказалось неверным, но этого Евдокимов тогда еще не мог знать.

11. № 81 архива гр. Евдокимова: рапорт Лидерса, от 11 мая, № 20.

12. Дагестанский полк сформирован был из двух баталионов Волынского и двух баталионов Минского полков (14-й пехотной дивизии) и кавказского линейного № 11 баталиона, в декабре 1845 г.

13. № 81 арх. гр. Евдокимова: письмо кн. Голицына от 21 янв. 1846 г.

14. Архив тр. Евдокимова. № 81.

15. Во всех действиях Евдокимова отличительною и достохвальною особенностию было то, что, достигая серьезных результатов, он, в столкновениях с врагом, имел всегда весьма небольшие потери. — И. О.

16. Интересное и обстоятельное описание этого штурма, а также осады аула Салты, находится в «Кавказском сборнике", т. VI.

17. Арх. гр. Евдокимова, № 81.

18. «Кавказский Сборник», т. VII. стр. 520.

Текст воспроизведен по изданию: Граф Николай Иванович Евдокимов. 1804-1873 // Русская старина, № 4. 1888