ЕГОРОВ И.

ЗИМНИЙ ПУТЬ В ГОРАХ КАВКАЗА

(Из дорожных записок по Закавказскому краю.)

Кто езжал зимою из России в Грузию или из Грузии обратно, тот, если не испытал трудностей от обвалов ¹ и метелей, то, наверное, слыхал многие о том рассказы и видал упавшие обвалы, которые с шумом, быстро катясь с гор, с ужасным гулом и грохотом падают в ущелья, иногда погребают под собою несчастных путников и всегда заваливают дорогу и прекращают [21] сообщение на несколько дней, иногда даже недель. В 1846 году, по случаю необыкновенно больших завалов и метелей, сообщение России с Грузиею было прекращено более чем на три недели.

Когда же открылся путь, то сперва курьеры пешком перешли но снегам и завалам, за ними перетащили ², лучше сказать: на руках перенесли, экстра-почты, а потом уже чрез несколько дней двинулись тяжелые почты и прочие проезжие, как едущие на почтовых, так и на вольных.

Во время этого прекращения сообщений на Кобийской станции было такое скопление почт, проезжающих, извозчиков и различных путников конных и пеших, что в Коби негде было жить и нечего есть ³, так что некоторые из проезжающих [22] должны были возвратиться в Владикавказ. Я не знаю, весело ли «сидеть у моря и ждать погоды», но сидеть у гор и ждать погоды — очень скучно.

В последних числах февраля 1848 г., после сильных метелей и снегов, старая Военно-Грузинская дорога от Коби до Кайшаура была завалена упавшими с гор обвалами, а новая дорога чрез Башлачиры занесена снегом. По этим-то причинам, в горах было прекращено сообщение на несколько дней. Но лишь только утихла снеговая буря, то деятельно принялись за работу, и пути сообщения открылись. В это время мне пришлось проезжать чрез горы по обеим дорогам: Старой и Новой. О последней я и хочу говорить здесь.

От Тифлиса до Пасанаурской станции, по прекрасной сухой дороге, я проехал, разумеется, в телеге, не только очень скоро, но даже очень приятно, если только езда в телеге может быть приятною. В Пасанауре, где я ночевал, станционный смотритель уверил меня, что до станции Башлачир ни в санях, ни в телеге ехать невозможно, потому что за сутки до моего приезда проезжающие, не доезжая станции нескольких верст, принуждены были бросить повозку и ехать верхом на пристяжных лошадях. Поэтому я счел лучше ехать верхом. Эта предосторожность оказалась, впрочем, напрасною.

От Пасанаура до штаб-квартиры Военно-Рабочей 36 роты, на расстоянии четырех верст, дорога точно шоссе и вовсе нет снега; от этого штаба до Кислых вод ⁴, на расстоянии восьми верст, дорога также превосходная: ездить можно не только на перекладных, но даже в карете, и снега почти не видно.

От ІІасанаура до Башлачир на перекладной можно ездить свободно даже и в дурную погоду.

В Башлачирах, разумеется, к величайшему удовольствию каждого путника, выстроена прекрасная гостиница, самая лучшая [23] в Закавказском крае: в ней вы найдете большие, чистые, светлые и теплые комнаты, хорошую мебель и повара-солдата, довольно искусного в своем деле.

На Башлачирской станции почтовых лошадей комплекта только две тройки собственно для одних курьеров. При этой станции находится казачий пост, т. е. команда казаков, и пятьдесят человек военно-рабочих солдат. Как самая станция, так казачий пост и команда солдат и даже вся дорога от Анастаьина фаса до Казбека, на расстоянии тридцати одной версты, находятся в ведении прапорщика Л., который управляет работами и заботится о более удобном проезде не только каждого проезжающего, но даже последнего чарвадара ⁵ и бедного пешехода.

В случае надобности, для усиления работ по дороге, прапорщик Л. просит свое начальство увеличивать команду: тогда ему присылают человек по сотне и более, смотря по надобности. От Пасанаура до Башлачир, на расстоянии двадцати одной версты, находятся постоянно четыре военно-рабочие роты; следовательно, обрабатывать и улучшать дорогу есть кому.

Переночевав в Башлачирах, на утро я собрался в свой горный путь; прапорщик Л. тоже ехал со мною, для обозрения своих работ по дороге. Когда мы были совсем готовы, вошедший солдат принес на тарелке что-то довольно жидкое, черное, наподобие разведенной ваксы.

— Это что? — спросил я у Л.

— А вот увидите.

Л. начал намазывать этим составом свои щеки до самых глаз и даже провел полоску вдоль носу.

— Сделайте и вы это, — сказал он, обращаясь ко мне.

— Да что это такое? — спросил я, смеясь.

— Порох. Натрите им себе щеки: это необходимо для сохранения глаз. У меня все солдаты так делают; а то, на горах, от снега, у вас заболят глаза.

Делать было нечего: я повиновался и начал разрисовывать свою физиономию.

— Ну, так-так..... Хорошо… Иль нет! вот еще здесь мазните..... да проведите же полоску вдоль носа! Что вы пороху-то жалеете?

Я взглянул в зеркало и расхохотался.

— Не смейтесь. Это отлично. Едемте.

Мы вышли, сели на лошадей и потянулись в гору; конвойный казак поехал за нами. [24]

От Башлачир к Казбеку дорога идет чрез Квинанскую гору, которая, возвышаясь, почти отвесно стоит над самою Башлачирскою станциею, и от самых ворот ее гостиницы начинается подъем версты на четыре или на пять; он идет большими и удобными зигзагами, так что вы довольно скоро и без труда подымаетесь на высоту, может быть, полутора версты, или даже более, и едете, можно сказать, по карнизу скалы, над обрывом, от которого вас защищают одни деревянные перила. Эти перила во время моего проезда были местами покрыты снегом, а местами сломаны, и я ехал по тропинке до такой степени узкой, что одна нога моя висела над бездною.

Когда мы взъехали на вершину Квинанской горы, пред нами открылась ослепительная картина, в полном значении этого слова. Все видимое и необъятное пространство представляло лишь снега, слившиеся в один колер: все горы и ущелия были покрыты и наполнены снегами, по которым скользили яркие лучи солнца и, переломляясь в кристаллах снега, отражаясь н рассыпаясь в несметном множестве оттенков и различных переливах света, производили невыносимый блеск для глаз. И над этим океаном снега и света, как опрокинутая чаща, самое чистейшее, голубое небо, на котором ярко сияло солнце. Почти невозможно передать эту чудную картину, составленную из двух цветов: белого и голубого.

Я не мог, впрочем, долго любоваться ею, потому что мороз сжимал мои члены, а сильнейший ветер продувал меня насквозь и резал лицо; к довершению всего этого, ослепительный свет солнца и белизна снега были невыносимы для глаз: не было черного предмета или такой темной точки, на которой можно бы было отдохнуть зрению.

Путь наш был по самой вершине Квинанской горы, где лежали глубочайшие снега, а дорога была так узка, что мы ехали один за другим, местами среди раскопанных сугробов, точно будто между двух стен; где лежал более рыхлый снег, лошади наши проваливались, вместе с нами. Здесь мы встретили несколько караванов с товарами, шедших из России в Тифлис: при встрече с ними, мы не могли разъехаться обыкновенным порядком и, чтобы дать вьюкам дорогу, спешивались, погружаясь по самую грудь в снежные сугробы и таща за собою лошадей. В некоторых местах дорога была еще так мало утоптана, вязка или топка, что тяжело навьюченные лошади, проваливаясь, падали под тяжестью вьюков, и бедные чарвадары-погонщики [25] мучились с ними; в одном месте вьючных лошадей даже проводили по разостланным буркам.

Проехав версты три по глубокой, снеговой дороге, мы приблизились к спуску горы и съехали с неудобными зигзагами. Здесь, у подошвы ее, выстроена казарма, где постоянно находится до тридцати человек солдат военно-рабочей роты, для разработки дороги и для подачи помощи проезжающим. Новая дорога для вьючной езды удобнее старой: на старой дороге от станции Коби до Пасанаура, на расстоянии тридцати шести верст, находится несколько труднейших спусков и подъемов, начиная с Байдары: Кулагин мост ⁶, Майоршина гора ⁷, Крестовая ⁸, Гуд, Подгудок и Квишетская горы; но если ехать от Казбека чрез Башлачиры до Пасанаура, т. е. по новой дороге, то встретится только два подъема: у горной скалы и у казармы, и один только спуск к самым Башлачирам, и спуск этот легкий, неопасный; сверх того, дорога эта семью или осьмью верстами ближе, а притом несравненно глаже.

Отогревшись в казарме, мы поехали далее.

Дорога от казармы до Черной скалы идет по ущелью и более удобна, чем по горе; спуск с Черной скалы походит на исполинскую лестницу, которая идет спиралью и зигзагами. Одни только привычные к горной езде почтовые тройки, и то едва, могут спускаться с нее. При этом обыкновенно отстегивают пристяжных, тормозят колесы, а коренную ведут еще под уздцы. Судя по спуску, можно заключить, каков должен быть подъем!

Здесь я распростился с прапорщиком Л. Он поехал обратно в Башлачир, а я с казаком — в Казбек.

От Черной скалы до самого Казбека дорога идет по ущелью, у подошвы гор. Частые горные потоки и Черная речка пересекают дорогу во многих местах. По неимению мостов, нужно переезжать в брод; для пешеходов же чрез эти ручьи и речку положены перекладины. [26]

От Башлачир до Казбека двадцать семь верст. Я ехал и шел восемь часов. Глубокие снега и беспрестанно встречающиеся караваны были причиною такой медленности.

В случае больших и продолжительных завалов на Старой, Новая дорога может быть единственным путем сообщения.

Мое путешествие по этой дороге, сравнительно, есть приятная прогулка. Вот что говорить об этом пути один мой приятель, который чрез Кавказские горы проехал пятьдесят два раза на курьерских.

«Это было в самый новый 1819 год: я быль послан из Тифлиса в Петербург курьером. Погода была предурная. Не говорю, с каким трудом я доехал до Башлачир, где, по случаю ужасной бури в горах, должен был остаться ночевать и ждать, когда утихнет погода. К счастию моему, ночью буря затихла. Мне нельзя было сидеть на станции и ждать, когда расчистят дорогу и откроют удобный путь на утро: как только рассвело, я, офицер военно-рабочей роты и команда солдат (58 человек) с лопатами отправились из Башлачир к Казбеку пешком. Таких трудов я в жизни моей никогда не испытывал: мы как гуси вереницею, один за другим и нога в ногу, т. е. след в след, пошли, или, лучше сказать, полезли, утопая в снегах и сугробах; от Башлачирской станции до вершины Квинанской горы, расстояние четырех, или не более пяти верст, мы шли не менее пятнадцати часов, так что, выйдя со станции на рассвете, мы на гору взобрались уже ночью. К счастию нашему, ночь была очень светлая; зато дул такой сильный ветер, что когда мы взобрались на самый карниз горы, то по сугробам почти нельзя было идти: нас могло ветром сбросить в пропасть; мы с четверть версты ползли то один за другим, то по два в ряд, придерживая один другого. Когда мы взобрались на самую вершину, отдохнув и собравшись с силами, то опять пустились в путь, и едва-едва добились до казармы уже гораздо за полночь. Расстояние от Башлачир до Казбека, около двадцати семи верст, мы шли более полутора суток».

Радость моя была безмерна, когда мы добрались до Казбекской почтовой станции, где я мог отдохнуть и напиться чаю.

Была уж ночь; звезды ярко горели на темно-синем небе и мерцанием своим тускло озаряли снеговые горы Кавказа, которые, неясно группируясь, сливались в сплошные, белеющиеся громадные массы.

Я выехал из Казбека в Коби. [27]

Здесь дорога была пробита не более, как для парной езды. Зимою по этой дороге тихо, как в могиле; один лишь Терек, не умолкая и глухо, ревет под сводами завалов. Изредка разве прозвенит здесь колокольчик скачущего курьера или какого-нибудь проезжающего. Дорога эта лежит хотя между гор, по ущелию, но большею частию очень гладкая. Лошади мои неслись; от быстрой езды, снег не скрипел, а визжал под полозьями саней; звонкий колокольчик, громко заливаясь, потрясал тишину ночи, и эхо гор вторило его звону. Печально сидел ямщик на облучке, лишь изредка взмахивая кнутом и шевеля вожжами.

— Что ты, брат, так призадумался? — спросил я его.

— Да что, батюшка, смерть скучно, — нехотя отвечал ямщик.

— Спой что-нибудь. Веселее будет.

— Да не поется что-то.

— Ну, полно! я дам тебе на водку.

— Благодарю покорно.

Ямщик поправился на своем облучке и, сдерживая лошадей, понадвинул на ухо папах, раза два кашлянул и запел:

«Не мила-то мне, не мила чужа дальняя сторонка.»

Немного пропев, он замолк, потом сказал:

— Нет, что-то не поется. Ну, вы, пошевеливайся!

И лошади помчались.

Мы приехали в Коби. Я переночевал здесь. Когда я проснулся, утро было чудесное: тихое, морозное; небо чистое, голубое, а снеговые вершины гор так и горели в лучах восходящего солнца. В горах, зимою, в такую прекрасную погоду, езда самая приятная и безопасная: завалов почти быть не может; бурь и метелей тоже не предвидится, почему весь проезжающий и проходящий люд смело пускается в путь, и дорога, прежде столь трудная, непроходимая, чрез несколько дней делается легкою и удобною не только для пешеходов, по даже для езды в санях.

Для меня запрягли пару лошадей в сани гусем, т. е. одну в корень, другую на вынос, без форейтора: мы скоро проехали, без малейших затруднений, по разработанной дороге и чрез раскопанные завалы, упавшие назад тому несколько дней, в последнюю бурю.

Проезжая одно место, ямщик обратился ко мне и, показывая кнутом на страшные сугробы снега, следы недавнего обвала, сказал:

— Вот, барин, место-то!... Слыхал, как экстру-то завалило?

— Слыхал. [28]

— Вот оно, где все пропали.

— Ты тогда здесь был горах?

— Был?! Да я тут же ехал с тяжелою. Вот так-таки прямо вот здесь, пред моими глазами, упал завал; я еще ехал на передней тройке; меня так и обдало снегом, да Бог помиловал (ямщик перекрестился); не дохватило, как следует; а то и мне бы лежать здесь.

— Ну, расскажи, как это было.

— Да вот как. В горах была непогода: тяжелая и экстра за непогодою оставались у нас на станции, в Кобии. Ночью погода позатихла маленько, и из Кайшаура приехал один какой-то проезжающий. Наутро смотритель байт: «Почты нельзя долго держать: надо отправить; уж когда с той стороны приехал проезжающий, значит дорога есть; а завалов бояться нечего. Запрягай, ребята, да и с Богом!» Наше дело что? Прикажут ехать — поедешь; не отговариваться же! Запрягли, уложили чемоданы и поехали, разумеется, шагом. С нами пошло шестнадцать человек рабочих, осетин и солдат, на случай, где придется дорогу раскопать али лошадям подсобить. Вот мы и поехали. Впереди шла экстра; за нею, тройках на трех, на четырех, али на пяти... нет! кажись, на четырех тяжелая; а за нею три тройки обратных кайшаурских, порожняком. Едем себе, глядим, погода затуманилась; думаем: «неладно, парень!» Этак по горам как дым оттепель пошла и немножко ветерок позадул. А уж когда оттепель да ветерок, то бедовое дело: того и гляди, что прикроет завалом. Едем себе. Не то чтобы оторопь брала — дело привычное — а все-таки поглядываешь по горам, как бы откуда не грянул обвал! Да его и не увидишь: он катится как стрела летит! Ехали, ехали; вот экстра и пошла немножко рысцой, а нам с тяжелою куды за нею! Вот, что позади нас ехали ямщики на порожняках, кричат нам: «Эй, ребята, стой! Давай мы поедем наперед вас.» Мы остановились, дали им дорогу, и только что они нас обогнали, слышим, загудело! «Ну, ребята, завал! Что делать? Бежать некуда… не уйдешь, а уж стой ни взад, ни вперед, жди что будет». И как хватит! Только что как дым пошел... Смотрим, экстры, обратных и шестнадцати человек рабочих как не бывало: всех покрыло завалом. Что делать! думать нечего: казак бросился на станцию дать знать, а мы вскочили на завал: думаем, не спасем ли кого — куды! гора снегу! Прискакал смотритель, ямщики, казаки, начали раскапывать — не берет: снег талый, так и скипелся. Экстру отрыли на другой али на третий день; людей тоже уж после поотыскали... других [29] чрез неделю нашли; а лошадей и сани, которых понаходили, а иных так и оставили до весны, придет тепло — растает: тогда найдут. Бедный почтальон как будто чувствовал свою кончину, и ребята тоже невеселы были: этак перед отъездом-то почали на дорогу водку пить. Почтальон и пить не стал; мы говорим: «Да выпей, барин, выпей на дорожку». «Выпей — говорит смотритель — теплей и веселей будет ехать.» — «Нет, не могу: мне что-то не здоровиться.» Сказал так, с тем и поехал, не выпил, сердечный; а ямщики выпили, так знать грех такой — Божие определение!

Рассказ ямщика справедлив: действительно, назад тому года четыре, экстра-почта, обратные тройки с ямщиками и рабочие осетины погибли под обвалом. Но подобные несчастные случаи на Военно-Грузинской дороге весьма редки, так что в течение одиннадцати лет моего пребывания в Грузии я не слыхал, чтобы еще, кроме этих несчастных, кто погиб под обвалом. Более всего погибают отважные пешеходы и те, которые едут на «авось»; а благоразумно-терпеливый проезжающий, слушаясь советов станционных смотрителей и ямщиков, не подвергнется опасности.

Когда я ехал от Коби к Кайшауру, солнце светило мне прямо в лицо, и от снегу было такое сильное отражение, что я должен был сесть спиною к ямщику и как можно менее смотреть на ослепительную белизну гор. Приехав в Кайшаур и взглянув в зеркало, я почти не узнал самого себя: лицо обветрило и загорело, глаза покраснели и веки распухли.

Из Кайшаура я выехал на телеге. Спустясь под Квишетскую гору, я с удовольствием увидел молодую зелень травы, на которой несколько отдохнули заболевшие глаза мои. Какой резкий переход: на горах зима с своими морозами и снегами, а здесь, под горами, зеленеющие луга и цветы. Чем ближе подъезжал я к Тифлису, тем было теплее и весна ощутительнее: поля, леса и горы зеленели, а сады уже густо покрылись цветами миндалю и других фруктовых дерев.....

И. Егоров.

Комментарии

1. Из всей Военно-Грузинской дороги только одна станции от Коби до Кайшаура, на расстоянии шестнадцати верст, представляет самую величайшую трудность горного пути, на котором бывают обвалы ужасные, продолжительные метели н выпадают непроходимые снега. Завалы спускаются в различных местах, начиная от Кислых вод до горы Подгудка, на расстоянии восьми верст. В прочих же местах, по дороге, завалов нигде не бывает, разве за весьма редким исключением. Завалы начинают спускаться не ранее декабря, а большею частью в половине января, кончаются в апреле и весьма редко продолжаются до мая; снег же. собственно на этой дороге, где падают завалы, иногда лежит до июня месяца. Все эти явления совершаются, смотря по тому, какая зима, т. е. ранняя или поздняя, также и по количеству выпавшего снега, иногда бывает очень поздняя зима, с малым снегом, и ранняя весна: тогда обвалы бывают почти незначительны.

2. По тесноте и вязкости дороги, не только в самых легких санях, но даже верхом езда бывает невозможна: тогда чемодан кладут на большой лубок и, зацепя за него веревкою, тащат по снегу волоком на все расстояние станции от Коби до Кайшаура, а иногда и чемодан переносят на плечах, перевесив его чрез кол или на толстом шесте.

Нетерпеливые проезжающие также могут воспользоваться тою привилегией, что их багаж тоже перенесут на руках: в таком случае, они должны нанять осетин. Горцы с радостью перенесут не только вещи, но даже самого господина, желающего совершить горный путь на плечах ближнего. Для проезжающих по подорожной, какого б они чина и звания ни были, все предусмотрено и подготовлено к более удобному переезду чрез горы: по невозможности ехать на лошадях, можно вытребовать быков, с платою по тридцати копеек серебром за каждую пару, от Коби до Квишета, на расстоянии двадцати верст; для спуска и поддержания экипажа, проезжающим выдают, без всякой платы, потребное количество казенных веревок и сверх того посылают неопределенное число осетин для разработки дороги и для подачи помощи. Разумеется, люди отправляются во время крайней надобности. Впрочем, брать или нанимать провожатых зависит от воли проезжающих, за что они обязаны заплатить сумму весьма незначительную, как говорит смотритель, от двадцати до сорока копеек серебром на каждого человека за проход от Коби до Квишета. При всех этих сделках всегда усердно помогают станционные смотрители, покровительством которых и чиновников земской полиции пользуются не только едущие по подорожной, но даже каждый едущий и идущий.

3. В Коби выстроен довольно удобный каменный станционный дом: это единственное почти пристанище для проезжающих. Так как при Кобийской станции, или гостиницы содержателя ее нет, то станционный смотритель имеет у себя все необходимое для проезжающих и продовольствует их по установленной таксе, цены которой необыкновенно дешевы (в Тифлисе дороже).

Порция супу: из курицы или из баранины по 15 коп. сер.

Порция жаркого: курица, баранина, котлеты по 15 коп. сер.

Десяток яиц по 12 коп. сер.

Стакан чаю со сливками по 10 коп. сер.

Стакан чаю без сливок по 7 1/2 коп. сер.

Рюмка водки по 6 коп. сер.

Рюмка рому по 10 коп. сер.

Бутылка кахетинского вина по 15 коп. сер.

В Коби, кроле станционного дома, еще выстроено одиннадцать духанов, наполненных вином, водкою, съестными припасами, дровами и прочими продуктами; но во время продолжительных завалов и при остановке здесь путешественников все эти запасы истребляются, и во всем делается ужасная дороговизна; в Коби, кроме сказанных духанов, не у кого купить провизии, а духанщики-армяне, радуясь подобному случаю, берут за все втридорога. Так как Коби окружена голыми горами и скалами, почему дрова доставляются издалека, то и продаются двадцать один рубль серебром за сажень: а духанщики продают дрова на вес, по три копейки серебром за фунт, по таксе. В подобное же зимнее время дрова у них иногда доходят до десяти копеек серебром за фунт. В России неслыханное, а в Коби обыкновенное дело — дрова продавать на вес.

4. Источники минеральных вод.

5. Чарвадар — погонщик вьючных лошадей.

6. Кулагин мост называется так потому, что здесь погиб под завалом извозчик Кулагин.

7. О Майоршиной горе есть следующее предание. Ехала какая-то майорша в карете и, подъезжая к роковому месту, за что-то очень разгневалась на свою девушку и приказала ей выйти из экипажа и идти пешком. Девушка повиновалась и ушла вперед экипажа на несколько десятков саженей. А в это время грянул с горы обвал и завалил строптивую майоршу с ее экипажем, не коснувшись девушки.

8. На этой горе воздвигнут большой каменный крест, почему она и называется Крестовою.

Текст воспроизведен по изданию: Зимний путь в горах Кавказа. (Из дорожных записок по Закавказскому краю) // Современник, № 9. 1853