Отрывок из письма с Кавказа.

(Заимствовано из Русского Инвалида.)

…18-го Января нынешнего года, мы были отделены в числе трех батальонов пехоты, двух горных орудий, ракетной роты и тысячи человек кавалерии, для набега против Карабулаков, по правую сторону реки Ассы. Большая часть войск и артиллерии осталась в лагере. В полночь, отряд наш выстроился в боевой порядок и в тиши начал переправляться через бурливую Ассу. Река бушевала и плеском волн оглашала нашу переправу. Ночь была темнее могилы. Спокойно миновав аулы, отчасти брошенные Галашевцами, при первоначальном прибытии отряда для разработки дороги, мы взбирались [354] на крутой хребет Галашевских гор, и, на последней возвышенности, горцы встретили нас перекрестным огнем с нескольких секретов. Ответа с нашей стороны не было и ночная темнота скрыла отряд наш от неприятеля. Наконец, мы достигли назначенного места. В версте за глубоким оврагом, совершенно непроходимым, заваленным лесом и укрепленным самою природою, гнездились аулы Карабулаков. Гроза настигла, а горные удальцы покоились безмятежным сном.

Время отдыха и набега Русских войск было тщательно рассчитано. С первыми лучами солнца, барабанный бой и град пуль разбудили оплошных горцев; они дрогнули, смешались, но вскоре опомнились и завязали сильную перестрелку. Огонь их не остановил, однакож, нашего быстрого наступления. Мы ворвались в аулы, где горцы отчаянно дрались поодиночке, защищая семейства и имущество; напоследок, все было кончено. Часть горцев бежала из аулов, другая же легла на месте, оставив в руках победителей несколько пленных, до шестисот штук рогатого скота и все имущество. Аулы запылали; но дело наше еще не совсем прекратилось. Вблизи были новые толпы неприятелей, готовые к бою и составленные из всех жителей ближайших аулов. Солнце взошло и осветило два враждебные стана, [355] стоявшие один против другого, Галашевцы, Карабулаки, Ирштинцы и Тавлинцы, превосходившие нас числом, пешие и конные, с значками разных цветов и барабанным боем, тучами спускались в овраг, чтобы перерезать нам отступление. Когда аулы были совершенно сожжены, дорога несколько расчищена, пленные и скот отправлены назад к лагерю, весь отряд наш начал отступать, под прикрытием одного батальона пехоты; тогда только начали раздаваться меткие выстрелы горцев и полетели на нас пули. Пешая цепь стрелков, скрытая в самом овраге, вступила вскоре в сильнейшую перестрелку: перекаты ружейного огня, свист пуль, треск ракет и гранат заглушили все. Здесь, на самом незначительном и узком пространстве, дралось более двух тысяч человек. Пехота наша с честью выдерживала бой. От батального огня ее стонала окрестность; штыками удерживала она каждый шаг, между тем как ожесточенные горцы в исступлении бросались на нее в упор — и гибли. Между тем, сильная конная партия, показавшаяся с правой стороны, была уничтожена атакою нашей кавалерии, с потерею нескольких человек и двадцати лошадей. Утомленные и опрокинутые несколько раз горцы увидели, наконец, что выгоды местности уже на нашей стороне; порывы их стихли и бой прекратился. [356]

После истребления тринадцати аулов и самой удачной фуражировки, мы возвратились, к вечеру, в лагерь, и на третий день прибыли на Сунжу, оставив надолго в памяти своих близких соседей неожиданное для них посещение.

В постоянных набегах, в порыве первого удара, горцы уступая нашему устройству, всегда почти бегут без оглядки; гибель и опустошение аулов воспламеняют их мужество. Иногда горцы бросаются на строй штыков; но подобная отвага составляет редкое исключение. Непосвященные в тайны военного искусства, но наученные горькими опытами, горцы вполне постигают свое ничтожество и раздробление. В замен того, ими усвоено превосходное правило — нападать на нас при отступлении. Часто, занятие сильного аула и самое истребление его не сопровождается почти никакою потерею; от того, идти вперед весьма легко, но отступление всегда стоит крови.

Скрываясь постоянно вблизи своих пылающих аулов, горцы, при первых дробях барабана «отбой», налетают со всех сторон, как стаи хищных воронов, бросаются в перестрелку и при малейшей удаче, идут в рукопашную, проходя по тропинкам и местам почти недосягаемым. Перед ними с дивною противоположностью является житель сурового севера: в делах опасных, там, где нельзя поручиться ни на минуту за [357] жизнь, кто не полюбуется Русским солдатом! Положив ружье на руку и преспокойно закуривая трубку, с усмешкой на лице, запекшемся от пороха, — он стоит с открытой грудью, как исполин пред бурей, ждет удара и взмахом штыка смиряет бешеную отвагу.

С. Е–в.

24-го Марта 1847 года.
Ст. Троицкая, на Сунже.

Текст воспроизведен по изданию: Отрывок из письма с Кавказа. (Заимствовано из Русского Инвалида) // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 68. № 271. 1847