ДЬЯЧКОВ-ТАРАСОВ Н.

ЧЕРНОМОРСКАЯ КОРДОННАЯ, ЧЕРНОМОРСКАЯ БЕРЕГОВАЯ ЛИНИИ

и правый фланг Кавказа перед Восточною войною  — в 1853 году.

III.

Военные действия в означенных частях Западного Кавказа в 1853 году.

С ноября месяца 1852 г. к горцам западного Кавказа и в особенности к предводителю Абадзехов Магомет-Эмину стали приезжать довольно часто из Турции эмиссары, подговаривавшие горцев, от имени султана, к энергическим дйствиям против нас. В том же месяц в земли Натухайцев у устья р. Сукко высадились трое турок с подарками султана Магомет-Эмину; всеми этими посланцами руководил в Турциии Мустафа паша, служивший там по дипломатической части. Натухайцы встретили гостей с почетом и проводили их до Шапсугов; слух о посланцах султана разнесся по горам, о миссии этой стали ходить преувеличенные рассказы, в особенности о подарках султана и его обещаниях. рассказы эти дошли до командующего войсками на Кавказской линии и Черномории, от которого последовали предписания и. д. атамана Черноморского казачьего войска полковнику Кухаренко и начальнику правого фланга генерал-майору Евдокимову усилить по возможности передовые линии. Начало декабря прошло благополучно, но с половины месяца то и дело на линиях стали появляться смелые шайки горцев, прорывавшихся даже до станиц; нападения начали шапсуги, а за ними и прочие горцы. К половине января 1853 года нападения участились. Чтобы предупредить дальнейшие нападения и заставить горцев позаботиться о собственной безопасности, полковник Кухаренко решил напасть [261] на них, сделав распоряжение о секретном сборе войск к посту Ольгинскому, где был мост через Кубань. Казаки по ночам приходили на пост и их всего к 24 января собралось: 3 1/2 пеших батальона, 6 сотен, при 10 орудиях. Приехав вечером на пост, Кухаренко в полночь с этим отрядом Черноморцев перейдя по мосту Кубань, остановился, чтобы выделить из отряда отдельную колоннну для нападения на намеченный пункт с двух сторон. Решено было разорить два аула в урочище Мазим-ху. Отделенная колона из 6 рот пеших, трех сотен конных при 4 орудиях, была поручена полковнику Крыжановскому. По рассказам проводников из мирных горцев полковнику Кухаренко, в Мазим-ху было два аула, один при входе в небольшое ущелье, а другой недалеко от него за небольшим лесом, разделявшим пашни аулов; с западной стороны ущелья, против заднего аула, были небольшие высоты, покрытые лесом.

На основании этих сведений Кухаренко решил не только сжечь оба аула, но и нанести потерю жителям их; для достижения цели, он указал Крыжановскому идти лесом прямо в Мазим-ху и атаковать первый аул, а, по взятии его, продвинуться к леску между аулами; с своею же колонною Кухаренко двинулся правее, чистыми местами к перелеску, на высоте у второго аула; путь этот был длиннее пути наступления Крыжановского, а потому Кухаренко двинулся первым. Едва начинало светать, а колонны уже подошли к цели экспедиции; Крыжановский, подойдя к первому аулу, распределил свои пешие силы поровну, для атаки аула с двух сторон, а в резерве и прикрытии артиллерии остались сотни конных казаков. Артиллерия, когда пешие казаки пошли в обход аула, тихо подалась вперед снявшись с передков в 300 саженях от аула; поднявшийся в ауле лай собак был заглушен залпом орудий, потом другим; выбегавшие из саклей горцы попадали под огонь орудий, бивших в середину его; спасаясь, горцы с своими семьями попадали под ружейный огонь обходных колонн, перешедших в быстрое наступление к аулу, который и заняли. Жители заднего аула, услышав впереди выстрелы [262] поскорее вооружились и кинулись на помощь соседям, но, пробежав уже промежуточный между аулами лесок, остановились увидя безотрадную картину у соседей, которые, спасаясь бежали им на встречу. В это то время загремели выстрелы у второго аула, — ужас объял прибежавших и подбегавших горцев, оставалось одно — скорее спасаться а ближний лес на лево. Крыжановский, по занятии аула, приказал зажигать его, а когда раздались пушечные выстрелы у Кухаренко, двинулся вперед к перелеску, обстреливая его артиллериею. Когда выстрелы в отряде Кухаренко стали приближаться, Крыжановский всею колонною двинулся в перелесок и погнал оттуда горцев на колонну Кухаренко. Неприятель стал разбегаться в рассыпную; колонны соединились за перелеском, оба аула пылали. Колонна полковника Кухаренко, поднявшись в лесок над вторым аулом, была остановлена для небольшого отдыха и выжидания атаки Крыжановского; когда у последнего участился огонь. Кухаренко, расчитывая, что жители заднего аула уже, вероятно, побежали на тревогу в передний аул, в буквальном смысле обрушился с высоты на лежащий пред ним аул; — Черноморцы с гиком, криком и визгом, ворвались в аул; обезумевшие от страха старики, женщины и дети спасались куда попало, попадая не редко под казачьи пули: разогнав неприятеля, казаки, похозяйничав по-своему в ауле, стали поджигать его; когда аул запылал, Кухаренко двинулся на встречу Крыжановскому, неприятель разбжался, пора была отступать. Соединившиеся колонны тронулись на дорогу по пути наступления Кухаренко, по чистым местам. Пушечные выстрелы встревожили окрестное население горцев; толпы их стали сбегаться к месту боя, но отряд уже вытягивался на чистые места, бой загорелся в ариергарде, но не надолго; — отряд уже миновал удобные для горцев места боя, а на чистых местах они избегали драться, боясь атаки кавалерии отряд пошел на р. Куннипсе, а оттуда уже шла совершенно безопасная дорога к Ольгинскому посту. В аулах казаки насчитали 17 тел убитых ими горцев; в обоих аулах отбито казаками 529 штук рогатого скота, а в казачьих торбах была еще кое-какая живность, - у этого курица у того индейка; [263] конные казаки тоже успели кое-что взять в торока. Потеря казаков состояла из 11 человек раненых, убитых не было. Кухаренко, по прибытии на пост, предположил, что сбежавшиеся на тревогу горцы, видя oтcтупление отряда за Кубань, успокоятся и разойдутся по аулам, решил еще раз побывать за Кубанью. Дав отряду 26-го отдых на посту, он в ночь на 27-е число пошел со вcем отрядом, через мост и, перейдя его, повернул вверх по реке вдоль плавней, а потом повернул к р. Иль, где по сведениям лазутчиков, было несколько Шапсугских хуторов. Погода стояла морозная, а потому отряд шел довольно быстро. Перед рассветом отряд приблизился к хуторам, кутанам; их было два; сотни тотчас же окружили первый хутор он тотчас же запылал, а за ним и другой. Пикеты горцев, стоявшие вблизи хуторов вверх по Илю подняли тревогу

Кухаренко, сжегши хутора, стал отступать. Собравшиеся из соседних аулов горцы стали преследовать отряд, в цепях перестрелка стала разгораться; горцы, надеясь на подкрепление от земляков с р. Хабль, стали настойчиво преследовать ариергард. Кухаренко направил в ариергард всe свои 10 орудий, огонь которых скоро охладил пыл Шапсугов; больших подкреплений не подошло и горцы стали понемногу отставать; к вечеру отряд пришел на Ольгинский пост, потеряв за день 16 человек ранеными.

Командир Кавказского корпуса Князь Воронцов, получая часто донесения о набегах на наши линии горцев, узнав о предусмотрительных движениях полковника Кухаренко 25 и 27 января, в приказ по корпусу от 26 февраля за № 32, изъявляя свое удовольствие, выразил искреннюю благодарность полковнику Кухаренко и особо отличившимся в этих делах - полковнику Крыжановскому, подполковникам Гусарову, Жилинскому и Беднягину; состоящим при исп. долж. Наказного Атамана капитанам: Клингеру и Худобашеву; строевым чинам: есаулам Попко, Отрешко и Нарежному; сотникам: Вербицкому, Корсуну и Литевскому; состоящему при штабе Черноморского войска инженер — поручику Клейсту. Всем казакам, участвовавшим в делах, то-же объявлена благодарность. [264]

На Кубанской и Лабинской линиях тревоги тоже стали очень частыми. Мелкие партии прорывались тайком, по ночам, к станицам и вблизи их брали в плен; командующий войсками, тоже, как и испр. должн. наказного атамана Черноморского войска, нашел, что только наши наступательные действия и могут остановить набеги разгулявшихся черкес, предложил полковнику Кухаренко и генералу Евдокимову поскорее начать вторжения к горцам, пользуясь холодною зимою, когда леса не одеты и дороги сухи.

Распоряжение командующего войсками в исполнение привели первыми Черноморцы; по распоряжению и. д. атамана полковника Кухаренко, на Ольгинском посту, под командою полковника Крыжановского. К 3 февраля собралось: 629 пеших и 265 конных Черноморцев. Взяв с поста 2 легких орудия, Крыжановский с этим отрядом вечером двинулся за Кубань к р. Хабль, где у Чахпухского леса ютились горцы по хуторам. Пред рассветом отряд был у леса , где в тишине расположился на отдых. Когда стало расветать, отряд поднялся, и, быстро пройдя полосу леса, за которой были хутора по ручьям, впадающим в Хабль, внезапно появился среди хуторов. Неожиданное в этой глуши нападение сначала смутило горцев, они старались спасать только свои семьи, пешиe казаки выбивали горцев из саклей, а конные, отбивая скот, сгоняли его в одно стадо. К полудню уже пылало 17 хуторов. На тревогу горцы сбегались со всех сторон, и, не решаясь нападать на казаков по открытым местам у хуторов, решили схватиться с казаками в Чахпухском лесу, при их отступлении к Кубани: но Крыжановский уже предвидел, что Шапсуги наверное встретят его в этом лесу, стянув в одну колонну отряд, повернул его влево и пошел прямо к Кубанским плавням и, оставя Чахпухский лес левее, пошел через пашни. Бывшие вблизи горцы заметили хитрость казаков, дали знать о ней засевшим в лесу: кучки горцев со всех сторон бросились за отрядом, но по принятому Крыжановским направлению не было больших на большое растояние лесов, а только перелески, да кусты. Перелески при подходе отряда, обстреливались из орудий, а потом их занимали цепи, а по [265] кустам горцы не рисковали приближаться, боясь быть отрезанными конными казаками. Хотя преследование отряда продолжалось долго, но оно не было настойчивым, смелым, а это поспособствовало тому, что слабый отряд. забравшийся вглубь неприятельского края, отделался небольшою потерею: — отряд потерял 1 казака убитым и 7 ранеными. На хуторах было отбито и приведено на Ольгинский пост 110 штук рогатого скота, да пешие казаки, выбивая горцев из саклей успели поживиться кое какою движимостью из саклей и курами.

Последователь славного атамана Сысоева, полковник Кухаренко находил, что следует воспользоваться морозною зимою и снова побеспокоить Шапсугов, заставить их позаботиться о собственной охране, а не нападать на нашу линию; но предполагая, что Шапсуги могут быть уже на стороже, мало того, могут быть поддержаны и Натухайцами, пришел к заключению, что для успеха предприятия необходимо развлечь силы неприятеля. Для достижения этой цели и. д. атамана Черноморцев вошел в сношение с начальником Черноморской береговой линии вице-адмиралом Серебряковым. Изложив ему необходимость нападения на горцев, Кухаренко просил его произвести из Новороссийска наступление к pp. Адагуму и Абину. Серебряков вполне разделил мнение Кухаренко и в особенности потому, что Натухайцы частенько стали беспокоить береговую линию, преимущественно около кр. Анапы, форта раевского и вблизи Новороссийска. Изъявляя согласие на производство движения к Натухайцам, Серебряков сообщил, что он в ночь на 11-е февраля пойдет на р. Бакан (В низовьях р. Адагум), оттуда спуститься вниз и пойдет к р. Абину, где 12 и 13 будет жечь хутора, а 14 отступит в Новороссийск.

Заручившись поддержкою вице-адмирала Серебрякова полковник Кухаренко стянул в укрепление Георгие-Афипское 6 рот пеших и 2 сотни конных Черноморцев 6 легких орудий и 2 ракетных станка; прибыв в укрепление 10-го числа, он в ночь на 11 число двинулся к аулу Наджуко-хабль на р. Супс. На рассвете отряд тихо прибдижался [266] к аулу. Чтобы отвлечь часть жителей аула в другую сторону полковник Кухаренко направил бывшую в отряде команду пластунов из 12 человек в обход аула, приказав ей, чтобы она, прокравшись кустами мимо аула, залегла бы с противоположной его стороны и открыла бы пальбу по ближайшим саклям, а при атаке аула отрядом отбежала бы назад и пробралась к отряду, дабы не попасть под свой пушечный огонь.

Пластуны скрылись в кустах, а отряд, сохраняя полнейшую тишину, шагах в 400 от ближайших саклей, ожидал обхода аула пластунами. Ветерок был со стороны аула и собаки в нем не почуяли непрошенных гостей.

Пластуны не замеченными пробрались за аул и через кусты стали подползать к нему; приблизившись, они рассмотрели, что ближайшие к ним две сакли из срубов прочные, в которых хорошо защищаться и укрываться от выстрелов; на кратком совете пластуны решили, что им нужно занять эти сакли, где будет безопаснее чем в кустах. разделившись поровну, пластуны, встреченные собаками, ворвались в сакли и там при свете от топившихся бухаров, — (каминов) без выстрелов, — кинжалами и прикладами штуцеров, покончили с хозяевами саклей, и, заслонив чем попало выбитые двери, приготовились к защите; разбуженные неистовым лаем собак, горцы с оружием стали выбегать из своих саклей, ближние к пластунам были ими встречены пальбою из дверей, аул зашумел; в сакли, где укрылись пластуны уже полетели пули, но в это время с другой стороны аула послышались гик, визг, крик и, наконец, грохот орудий. Жители аула расстерялись, в нем поднялся вой и плач; часть горцев бросилась спасать свои семьи, а более удалые из них побежали на встречу атакующему отряду, прекратя бой с пластунами в саклях; а пластуны, заметив, что неприятель бросился в другую сторону, выскочили из саклей в кусты; хотя им вслед и было пущено несколько пуль, но никто ими не был задет; добежав до гущи кустов, пластуны, от беготни едва переводя дух, тихо пробирались к другой стороне аула - к своим прислушивались к гулу подававшихся [267] вперед выстрелов, и благополучно присоединились к отряду. Не смотря на свое опасное положение в саклях, а в особенности при выходе из них, пластуны не упускали случая кое-что прихватить с собою из саклей для домашнего обихода и на закуску.

Шапсуги скоро поняли, что казаки в двух саклях только ради обмана их; направив семьи за р. Супс, горцы у аула завязали бой, но скоро были выбиты из аула пешими казаками и огнем всех 6-ти орудий; едва аул был занят отрядом, как горцы повторили нападение из ближних кустов, но казачьи цепи, прикрываясь саклями, легко отбили нападение, а два орудия, подъехавши к краю аула, открыли огонь за р. Супс по опушке леса, где виднелись люди, убежавшие из аула. Орудийные выстрелы распростроняли тревогу среди населения по Супсу и его притокам; к Наджуко-хабль стали сбегаться горцы со всех сторон, перестрелка стала разгораться.

Было уже 6 часов утра, шла горячая перестрелка у аула. В это время ясно послышались с запада пушечные выстрелы. Полковник Кухаренко приказал своей артиллерии участит пальбу по кустам вблизи аула и по опушке леса за р. Супсом. Адмирал Серебряков, услышав частую пальбу у Кухаренко, тоже усилил артиллерийский огонь для привлечения к себе Натухайцев.

До 9 часов утра в обоих отрядах шла орудийная пальба, а в цепях — ружейная, а с этого времени последняя у Кухаренко стала стихать. Шапсуги, не надеясь уже выбить из аула казаков, порешили энергично преследовать их при отступлении из аула. Пользуясь ослаблением перестрелки, Кухаренко приказал зажигать аул конным казакам. К двум часам дня аул весь пылал. Началось отступление по направлению к р. Афипсу через пахатные поля горцев; от проводников отряда Кухаренко узнал, что в верстах пяти от

Наджуко-хабля на правом берегу р. Афипса есть большая поляна, что по дороге туда — большею частью пашни и кусты. Находя это направлен более удобным для отступления, а большую поляну безопасною стоянкою от внезапного нападения, и. д. атамана повел отряд по описанному направлению. [268]

Между пашнями и аулом были кусты на протяжении около версты; едва отряд подошел к этим кустам, как оттуда посыпались пули; выдвинутые в авангард четыре орудия стали обстреливать кусты, цепи быстро их заняли и отpяд втянулся в них: перед выходом на чистыя места горцы, обстреливаемые орудийным огнем, стали отставать, а на пашнях не решались преследовать, хотя и получили подкрепление из окрестных аулов и хуторов.

Стоянка на поляне у правого берега р. Афипс вполне была безопасна; горцы чрезвычайно редко решались нападать на наши войска на открытых местах, где их толпы представляли хорошую цель для пушечного и ружейного огня и для атак кавалерии. Отряд переночевал спокойно, казаки сытно поужинали отбитою в ауле разного рода живностью и рогатым скотом.

На следующий день полковник Кухаренко налегке произвел поиск вверх по Афипсу, на юг от поляны, не углубляясь далеко в леса; на Афипсе и впадающих в нее ручьях было сожжено несколько хуторов, но уже брошенных горцами, в ночь убравшимися с семьями и своим добром в гущу лесов.

Перестрелка в этот день была слабою. На третий день полковник Кухаренко на рассвете выступил прямо на cеввер: местность была малозаросшая; отдохнув в Георгие-Афипском укреплении, отряд перед вечером был уже за Кубанью — дома.

Потеря отряда за эти три дня состояла из одного убитого и двадцати одного раненного казака.

Вице-адмирал Серебряков вышел, как прежде сообщил и. д. атамана, из Новороссийска с вечера на 11-е февраля с отрядом: из 6 Черноморских линейных батальонов, с 80 матросами с военного судна, стоявшего в Цемесской, Новороссийской бухте, с 1 1/2 сотнями Донских казаков № 29 полка и Анапским горским полуэскадроном при 3 легких и 8 горных орудиях.

К рассветy отряд был уже у верховья р. Бакан. Здесь у реки был оставлен весь обоз под прикрытием рот пехоты, а остальные войска, после [269] непродолжительного отдыха, двинулись вниз по реке по правому берегу. Пройдя версты три, отряд перешел реку и направился к замеченным кавалерией за леском хуторам горцев. Натухайцы считая себя в этой трущобе безопасным, не выставляли на ночь караулов; пехота, пробежав лесок неожидано для горцев показалась у хуторов. Жители бросились спасаться по близ лежащим балкам с густою растительностью.

Легкие орудия, по приказанию Серебрякова, открыли огонь по балкам и возвышенностям, куда скрывались Натухайцы и где показывались из соседних жилых мест. Отряд до четырех часов дня, двигаясь по левой стороне р. Бакан уничтожал жилые места горцев, а в 4 часа поворотил назад и, пройдя реку, вернулся по прежнему пути на место расположения обоза.

Пушечные выстрелы в продолжении дня были как бы вызовом горцев на бой; к утру 12 числа уже собралась большая партия Натухайцев, расположившаяся в зарослях у р. Бакан, верстах в 4-х ниже расположения отряда, вблизи дороги вниз по этой реке. Серебряков же решил в этот день двинуться по направлению к р. Абину и распространить тревогу среди Шапсугов, поселения которых начинались за лесом Сетуазе. Шапсуги тоже уже сбегались на тревогу и когда отряд вступил на дорогу через лес, в цепях его тотчас же открылась частая перестрелка; все 8 горных орудий придвинутые к целям, открыли частый огонь картечью; пройдя лес Сетуазе, Серебряков поворотил к р. Абину; все жилые места и встречаемые леса по пути сжигались отрядом. Доносившийся гул выстрелов из орудий с р. Афипса и был причиною такого смелого вторжения Серебрякова вглубь земли Шапсугов: для Серебрякова было ясно, что отряд Кухаренко сильно развлек силы Шапсугов.

Собравшаяся партия Натухайцев, поджидавшая отряд у р. Бакана, от своих дозорных узнала, что отряд пошел в другую сторону-на восток, а доносившийся гул выстрелов у леса Сатуазе вполне подтвердил полученные сведения от пикетов. Натухайцам еще со вчерашнего дня было известно, что вагенбург отряда расположился в [270] верховьях Бакана, почему они тут же порешили воспользоваться отсутствием отряда и напасть на обоз. Вице-адмирал Серебряков, предполагая, что орудийные выстрелы во весь день 11 числа, распространившие тревогу по окрестностям, наверное заставили Натухайцев собраться в большом числе, они легко могли напасть на вагенбург, — решил усилить перед выступлением прикрытие, для чего и отделил три роты, а, благодаря этому, прикрытие уже состояло из 8 рот с одним легким орудием. Вагенбург был расположен на открытом, командующим местностью бугре.

Осторожно, тихо подкрадывалась партия, более 300 человек, по зарослям вблизи реки, но пикеты с бугра заметили ее: тотчас же к угрожаемому месту были придвинуты резервы; когда горцы на расстояний до 150 шагов показались на чистом месте, две роты дали по ним залп: подъехавшее орудие пустило картечью; толпы горцев отбежали в балку, подхватив своих убитых и раненых. Натухайцы, предводимые своим знаменитым храбрецом Джарым-Шаган-гиреем снова повторили натиск, но снова были отбиты и с большею потерею, чем при первом нападении . После второй атаки, горцы отошли в балки и более уже не беспокоили вагенбурга.

У р. Абина отряд Серебрякова встретил поселения горцев; все встречаемое на пути отряда уничтожалось огнем. В четыре часа отряд повернул назад и пошел в обход леса Сетуазе, где засевшая партия, подкрепленная нападавшими на вагенбург, притаясь, ожидала отряд. Когда Серебряков уже подходил к р. Бакану, притаившаяся партия пустилась в догонку за отрядом; в ариергарде загорелась жаркая перестрелка, но огонь всех 10 орудий сдержал натиск неприятеля, который в наступающие уже сумерки стал отставать.

13 числа вагенбург отряда под прикрытием пяти рот, но без артиллерии, был направлен в Новороссийск, а остальные войска, снабженные продовольствием на два дня, двинулись с Серебряковым снова к р. Абину, к верховьям ручьев между рр. Баканом и Абином, где, по сведениям от лазутчиков, было много хуторов Шапсугов. Хотя [271] местность по пути наступления отряда местами были очень пересеченною и заросшею, но отряд шедший налегке, имел с собою только две троечных повозки для могущих быть убитых и раненных быстро проходил неудобные места, а горцы не энергично вступали в бой вследствие своей малочисленности; большая часть способного к бою населения еще спасала по лесным трущобам свои семьи и имущество. Вот почему отряд спустился к Абину и расположился на ночлег на поляне у левого берега реки.

Подвижность за эти дни отряда стала сильно беспокоить не только Шапсугов, но и Натухайцев; большая часть партии последних пошла за Бакан, чтобы из ближних поселений к реке уводить семьи в дальние, туда же отгонять и скот. 14-го рано утром отряд повернул к р. Бакану. Когда дозорные горцы убедились в направлении отряда к этой реке, немедленно дали знать партии Шапсугов, ожидавшей отряд в лесу за Абином, верстах в трех от места ночлега отряда; конные тотчас же кинулись в догонку за отрядом; скоро догнали его и в цепях пошла перестрелка. По переходе Бакана, к Шапсугам присоединилась и отставшаяся часть партии Натухайцев. Сначала горцы смело вступили в бой, но Серебряков приказал перестать экономничать в артиллерийских снарядах, а потому артиллерия стала быстро облегчать свои зарядные ящики. Усиленный огонь пушек останавливал напор горцев, они стали осторожно преследовать, а при осторожном преследовании неприятель не нанесет особого вреда, что и произошло в Новороссийском отряде. Не смотря на то, что отряд за эти дни углублялся не раз в местности среди густого вражеского населения потеря у него была не большая: ранено два офицера и девятнадцать нижних чинов, убитых не было; в вагенбурге было восемь раненных нижних чинов.

На правом фланге нападения мелких шаек на Лабинскую линию усилились; командующий войсками на Кавказской линии и Черномории в секретном письме от 6 февраля, на имя начальника правого фланга, ссобщил, что по полученным из гор достоверным сведениям, главари шаек, [272] нападающих на наши линии преимущественно из Егерукаевцев и что аул их на р. Уль, между pp. Фарсом и Гиагой Аслан Шукой, — гнездо всех затей против нас. На основании этих данных в письме этом было предложено генерал-майopy Евдокимову "примерно наказать жителей этого аула, который совершенно уничтожить".

Для исполнения этого распоряжения Евдокимову пришлось многое хорошо обсудить: поселения горцев по Улю были почти недоступны с Лабы; там были знаменитые в летописях о Кавказе Махошевские леса по р. Фарсу и за ним к р. Гиаге; местность была населена самыми удалыми из Абадзехских обществ Егерукаевцами и Махошевцами, ближайшими соседями к станицам по Лабе, в нападениях и грабежах на которые жители этих обществ с молоду развивали удаль свою. Старожилы на Верхне-Кубанской, Лабинской и Урупской линиях до сих пор рассказывают о молодечестве и смелости шаек из этих обществ. Более удобным пунктом для наступления к Улю был от р. Белой, от Белореченского укрепления; - но этот пункт был тем не выгоден, что в этом месте горцы скорее всего могли заметить скопление войск и приготовиться к обороне, собравшись в большие партии. Оставалось одно: секретно собрать войска в Белореченское. Евдокимов разослал секретные предписания начальникам частей войск о сборе и движений с таким расчетом времени, чтобы части войск двигались только по ночам; сбор казаков был назначен в ст. Лабинской, а пехота была под рукою в Майкопе, где, кроме Кубанского егерского полка, был еще 2-й батальон Тенгинского пехотного полка, пришедший из Владикавказа в 1852 г. на усиление войск правого фланга. Войска стали стягиваться к указанным местам, а сам Евдокимов оставался в укр. Прочноокопском. Войска, согласно маршрутов собрались в Белореченское ночью 15 февраля, а в полночь приехал туда сам генерал Евдокимов. В этот день войска отъехали, а начальники отдельных частей были ознакомлены с предстоящею целью движения. Всего в Белореченском было собрано: 6-ть батальонов пехоты, 18 сотен линейных и 6 донских казаков, при десяти пеших [273] и четырех конных орудиях; при казачьих сотнях находилось 22 ракетных станка (Боевые ракеты были при конных казачьих частях во время Кавказской войны. Действие их было полезно против конных горцев, а их было большинство. Ракеты своим сильным шипением при полетах пугали лошадей, которые как бешенные, бросались по сторонам, а при разрыве чугунной головки ракеты, осколками ее поражались всадники и лошади.).

В 11 часов ночи на 16 февраля отряд, сохраняя полную тишину, выступил из укрепления; прейдя р. Гиагу повернул к Аслан-шукаю на р. Уль. Перед светом войска были в трех верстах от аула. Во время короткого привала Евдокимов разделил отряд на колонны; вперед выдвинута была колонна из 8 сотен казаков; начальство над нею было поручено командиру Донского № 15 полка полковнику Ягодину, которому было приказано обскакать аул и, выехавши на противоположную его сторону, перехватывать всех, кто побежит из аула, а при атаке его пехотою, ворваться в аул.

Вторая колонна, из 6 сотен казаков, была поручена войсковому старшине барону Фелькерзаму; колонне этой указано было ворваться в чистую от зарослей лощину, левее аула, уничтожить там хутора и охранять доступы к аулу из этой лощины. По два батальона пехоты были назначены для заслона доступов к аулу справа и слева, чтобы не допускать подхода извне по лесным зарослям подкреплений в аул, а заросли местами были вблизи аула, а в особенности с правой стороны. Остальные два батальона, четыре сотни казаков и вся артиллерия были назначены для атаки аула. Колонны тронулись по назначению, только войска для атаки аула остались на месте, пока ушедшие пройдут к указанным местам; минуть через 20 тронулись вперед, назначенные в атаку, предводимые самим генералом Евдокимовым. До аула этим войскам через кусты нужно было пройти еще около полверсты, как впереди, по направленно к колоннам Ягодина, послышалось несколько ружейных выстрелов, а вслед затем раздались выстрелы и в боковых пехотных колоннах. Атакующие войска бегом были направлены в аул, а артиллерия пошла рысью, — цепь пехоты раздалась и артиллерия не доежая шагов 500 [274] аула, обдала его снарядами, потом, приблизительно в 200 шагах, ударила картечью по горцам выбегавшим из саклей на тревогу. Евдокимов приказал артиллерии дать последний залп и пустил на штурм батальоны, а с флангов их пошли казаки. Аул Аслан-шукай оказался большим и огороженным двумя рядами плетней, но не с засыпанной их серединою. Передние роты ворвались в аул через плетни, а бывшие в резерве быстро сломали загородки для себя и проезда казаков; пехота вела атаку в середину аула, а казаки кинулись вдоль плетней с права и слева. Егерукаевцы славно дрались, уступая саклю за саклей, но охваченные с флангов, постепенно стали отступать, а в это время в тылу их с края аула пошла жаркая перестрелка. Поняв, что они атакованы с тыла, Аслан-шукайцы стали отбегать к краям аула, но и там нарывались на сотни их штурмующей колонны. Тут снова завязался бой, но не надолго: горцы были разбиты и пошли куда попало в рассыпную: пехота выбила их из саклей, нагнав на казаков и тут пошла нещадная рубка беспокойных соседей Лабинской линии, попавших как бы в ловушку: кинутся к плетням — натыкаются на казаков, бросятся назад — тоже казаки Ягодинова, а цепи двух батальонов не позволяют им не только где-либо укрыться, а даже и остановиться. Не смотря на такое критическое положение, горцы не сдавались и гибли. Аул в буквальном смысле был очищен от неприятеля, но только не бежавшего, а перебитого.

Колонна Фелькерзама уже приближалась к ущелью, куда была направлена, сохраняя при движении возможную тишину, когда раздались у Аслан-шукая орудийные выстрелы; терять времени уже было нельзя, — сотни понеслись по ущелью к хуторам; наехавшиe казаки стали рубить горцев с просонья выбегавших из саклей на тревогу; по мере очишения от жителей хуторов, их поджигали, а скот сгоняли в общее стадо. Колонна эта возвратилась к 9 часам в Аслан-шукай, приведя с собою большое стадо рогатого скота. Со взятием аула дело не кончилось, — в цепях направо и налево от аула шла живая перестрелка с толпами горцев, прибежавших и прискакавших на выручку Аслан-шукаевцев. [275]

Пользуясь зарослями, в особенности у правой цепи, горцы несколько уже раз с гиком бросались на цепи, но были отбиваемы; с занятием аула пехота, бывшая у аула и в ауле, была направлена на подержу частей в цепях, с нею пошла и артиллерия, которая, вабрав удобные позиции, стала обстреливать заросли, направляя снаряды во фланг неприятеля. Сильный огонь орудий умерил пыл горцев: пользуясь этим, пехота стала отступать к аулу; для артиллерии тогда открылось более широкое пространство для обстрела, она участила огонь; хотя дравшиеся с отрядом Егерукаевцы и Махошевцы славились своею удалью, но видя аул прочно занятым, воизбежание напрасной потери, стали останавливаться у опушек леса и кустов, а потому перестрелка в цепях постепенно затихла.

Сильные перестрелки в обеих цепях и энергичные там действия горцев показали генералу Евдокимову, что неприятель уже собрался в большие силы. Отступление к Белореченскому в тот же день наверное было бы сопряжено с большею потерею в людях, при движении между p.p. Уль и Гиагою по зарослям; провиант - сухари был взят на три дня, отбитого скота было много, а потому Евдокимов решил остаться у Аслан-шукая и действовать сообразно обстоятельствам; более всего он надеялся на стоявшие тогда морозы, когда горцы неохотно выжидают движения наших отрядов, и на то еще, что остановка такого большого отряда на ночлег могла подать горцам мысль, что отряд может двинуться вперед и им нужно позаботиться о защите других аулов.

Предположения генерала вполне подтвердились. Не смотря на многочисленность горцев день, вечер и ночь прошли для отряда спокойно. Пользуясь уходом горцев, Евдокимов на рассвете, под прикрытием шести сотен казаков, отправил назад обоз и раненных кружным путем через чистые места; для обоза по этому направлению опасно было пройти первые от отряда версты четыре по лесным зарослям, а далее шли уже неудобные для горцев места — чистые. Близость отряда и отсутствие горцев ночью, гарантировали движение обоза и повозок с раненными; вагенбург благополучно прошел лес. [276]

Было уже светло: по направлению от дороги, по которой шел обоз по прежнему было тихо. С аванпостов видели только небольшие кучки горцев; этот момент и выбрал генерал Евдокимов для отступления. Зажегши Аслан-шукай отряд двинулся; при вступлении в лес в цепях завязалась перестрелка, но слабая; отряд шел на легке: приказано было ускорить движение; отступление по зарослям верст на 7 было пройдено с незначительною перестрелкою, а далее, хотя и попадались перелески, но их можно было обхватывать, а горцы, видя массу казаков, не рисковали занимать их, боясь быть выбитыми оттуда пехотою на чистые места под удары казаков.

Потеря отряда была не малая за оба дня; убито: 1 обер-офицер и 11 нижних чинов; ранено: 5 обер-офицеров и 106 нижних чинов. Две трети потери пришлось на долю 2-го батальона Тенгинского полка (2-й батальон Тенгинского полка, стоявшего в кр. Владикавказ, временно был на правом фланге; он был прислан на усиление войск этого фланга в январе 1853 года. Батальон был под командою полковника Кемферта, бывшего потом, в 1859 г. помощником командующего войсками левого крыла графа Евдокимова) и 3-го батальона Кубанского. Князь Воронцов, командир отдельного Кавказского корпуса, получив об этом деле донесение, остался очень доволен и изъявил свою признательность генерал-мaйopy Евдокимову и полковникам Ягодину, Кемферту и Пулло (Приказ по корпусу от 5 марта 1853 г. за № 37).

К весне подъем духа у горцев, благодаря пропаганде из Турции, вообще усилился по всему пространству нынешних Кубанской области и Черноморской губернии; даже в спокойном до этого времени Карачае появились "беспокойные головы", что не мало тревожило Кавказское начальство, но проишествие в Карачае 27 марта показало, что там можно быть спокойным за массу населения; проишествие это таково: в этот день у левого берега р. Марух, где паслись стада овец нескольких карачаевцев, пастухи заметили шайку каких-то подозрительных вооруженных всадников, издали осматривающих стада; опасаясь грабежа пастухи послали одного из товарищей конным дать знать о появлений [277] шайки; посланный поспешил с этим известием к старшине Аслан-беку Крымшамхалову (Правильнее - Крымшамхалову, но Карачаевцы произносят не шамхал, а "шацхал" - так Арслан-бек и значится в официальном донесении о деле 27 марта, объявленнном в приказе по корпусу 4 мая 1853 г. за № 82).

Этот старшина немедленно разослал гонцов для вызова желающих преследовать подозрительную шайку; на зов прискакало 25 человек в непродолжительное время. Старшина, опасаясь нападения шайки на стадо, решил не ожидать других, а отправиться с явившимся, следую указанию пастухов; погоня открыла за Марухом шайку, которая тоже заметив Карачаевцев, поскакала на запад к заросшей и пересеченной местности. Карачаевцы не жалели коней, стали наседать: шайка пошла в рассыпную. но преследующим удалось отрезать часть и загнать ее в балку. Карачаевцы заняли доступы в балку с обеих сторон и открыли огонь по скрывавшимся в ней хищникам, в числе 7 человек; когда двое из шайки были убиты, остальные не видя спасенья, сдались; вся шайка состояла из Тамовцев (Горцы Абазинского племени, жившие в верховьях р. Большой Лабы — в Тамовском ущелье, преимущественно у подножия гор Калшир).

Пленные были сданы Карачаевскому приставу, а трофеи из оружия от 7 человек и лошади, по приказанию пристава, отданы были Карачаевцам.

Князь Воронцов оценил дйствия Карачаевцев: старшина и все участники были щедро вознаграждены (О подвиге Карачаевцев и наградах за него объявлено в приказе по отдельноиу Кавказскому корпусу от 4 мая 1853 г. № 82) в пример другим.

Князя Воронцова этот случай порадовал потому, что после него непокорные Тамовцы и их соседи-родичи по племени Кызилбековцы и Шахгиреевцы наверное стали открытыми врагами Карачаевцев, которым после этого случая наше покровительство стало необходимостью.

Река Кубань у бывшего тогда поста Копыл, ныне ст. Славянская, разделяется на два рукава: один, текущий на свер, называется р. Протокою, впадающею в Азовское море, а другой, направляющийся на запад, р. Кубань: у поста [278] Копыл от протоки отделяется рукав, текущий на запад и впадающий верстах в 5 в Кубань; рукав этот носит название Кара-Кубань, черная Кубань.

Такое разделение течения Кубани образовало в углу, между главным течением и Протокою, остров, в то время зароставший частью мелколесьем (Я потому, описывая течение Каракубани, употребляю прошедшее время, что в настоящее время, вследствии обработки там земель, нет уже тех зарослей и болот, которые тогда составляли тяжкое наказание для гарнизона поста), а частью камышами; сообщение по этому острову было доступно только знающим хорошо тропинки по нем, — там по зарослям были непроходимые болота.

Остров этот сиздавна служил приютом для мелких, иногда и больших шаек горцев, внезапно нападавших из-за Каракубани на жителей и их стада в Черноморье. Населения Шапсугов были близки, их хутора начинались близко за Кубанью, а по притокам ее с южной стороны были и большие аулы; удобная вблизи острова переправа через Кубань-Псебедах была в руках горцев; вот почему Копыльский пост был опасным местом; гарнизон его. сравнительно с другими постами на Черноморской кордонной линии, был в увеличенном размере, а климат был ужасный — малярия свирепствовала там, стоявшие в гарнизоне казаки сильно болели, начиная с мая и кончая октябрем. Важность занятия этого острова, как важного стратегического пункта для возможного прекращения нечаянных нападений из него, вполне оценил генерал Ермолов; он, основываясь на Кучук-Кайнарджинском трактате, в 1822 году хотел занять этот остров; тогда границею было бы главное течение Кубани, согласно трактата; но наша дипломатия на отрез отказала Ермолову, ссылаясь на то, что Турция наверное сочтет занятие острова за нарушение трактата! (См. сочинение генерала Потто, том II, выпуск IV) (Вероятнее всего, что отказ последовал в виду того, чтобы русский народ не узнал ошибки своей дипломатии в 1774 г.).

Как можно теперь судить, Кавказское военное начальство и Черноморцы твердо знали границы Poccии по Кучук-Кайнарджинскому трактату и уступчивость нашей дипломатии, [279] а потому представлена и. д. наказного Атаман Черноморского казачьего войска полковника Кухаренко о необходимости занятия острова, "вследствие усиливающихся прорывов шаек Шапсугов, начиная с начала сего года, 1853", было вполне одобрено и князь Воронцов не нашел нужным сообщать в Петербург о разрешении своем на занятие Кара Кубанского острова и о перенесении Копыльского поста за Каракубань.

Горцы дорожили островом, очень важным для них пунктом в нападениях и надежным укрытием при преследовании их казаками; боясь внезапного появления на острове русских, они постоянно держали там сильные караулы, в особенности на удобных тропах к Кубани; если Шапсуги и соседи их Натухайцы хорошо знали удобные по острову тропы, то Черноморские пластуны знали их не хуже: они изучили их в своих похождениях в секреты с Копыльского поста. Полковник Кухаренко давно знал, что пластунами хорошо изучен остров; на знании то их этой малодоступной местности он и основывал успех в деле при занятии местности на острове; но Кухаренко также было хорошо известно, что Шапсуги зорко оберегают остров и горячо будут его защищать, а потому для занятия его нужны были хорошие силы, а ими и. д. Атамана не располагал в то тревожное время, было опасно обессиливать гарнизоны постов, чтобы собрать к Копылу нужные силы. На основании таких данных, и. д. наказного Атамана попросил командующего войсками на Кавказской линии и Черномории о сношении с начальником Черноморской береговой линии, чтобы он оказал содействие к отвлечении сил горцев во время предположенного занятия острова Каракубани. Вице-адмирал Серебряков отвечал, что исполнит желание о развлечении сил горцев и просил сообщить точно время, когда двинуть отряд из Новороссийска. Кухаренко сообщил Серебрякову, что отряд соберется на Копыльском посту в ночь с 26 на 27 марта, а 27 он двинется за Каракубань, при этом Кухаренко просил сделать движение по направлению к переправе Псебедах.

В ночь 26 марта на посту собрались: 4 батальона пеших [280] казаков, 6 сотен конных, 4 полевых орудия и 4 ракетных станка. Отряд из Новороссийска, в составе 5 рот пехоты, 5 сотен Донских казаков с 4 орудиями, вышел рано утоом 26 марта и двинулся через Неберджанское ущелье к р. Адагуму (Р. Бакан в низовьях называется р. Адагум). В этот день отряд имел незначительную перестрелку, горцы не успели собраться, но к утру 27 числа число неприятеля значительно увеличилось; отряд тихо стал подаваться вперед, открыв огонь из всех четырех орудий; толпы горцев продолжали увеличиваться, но в это время в отряде уже послышался гул от орудийных выстрелов со стороны р. Кубани. Исполняя свое назначение, отряд, хотя медленно, но подвигался вперед, продолжая стрелять из орудий, даже в одиночных горцев, показывавшихся даже на чистых местах; когда отряд подходил к р. Адагуму, в нем уже ясно слышались частые орудийные выстрелы из отряда Кухаренко. Считая задачу выполненною, Новороссийский отряд остановился у Адагума, по прежнему продолжая орудийный огонь. Сильный пушечный огонь за Псебедахом показал горцам, что pyccкиe, вероятно, уже на острове, который защищают только пикетные. Предугадывая, что pyccкиe могут совсем занять остров вплоть до Псебедаха, горцы тотчас же порешили оставить на месте небольшую партию, а массе отправляться на Псебедах. Это решение горцев повело к тому, что в Новороссийском отряде к десяти часам перестрелка совсем затихла; оставшаяся партия, видя, что отряд остановился на месте, тоже отправилась к Псебедаху, оставя против отряда только посты по дорогам, вернее по тропам, среди густых кустарников и камышей. В 12 часов дня Новороссийский отряд стал отступать, не преследуемый, а только провожаемый пикетными. За оба дня в отряде было только двое раненых.

На Копыльском посту Кухаренко был готов с отрядом к движению еще до рассвета; он с нетерпением ожидал приближения из-за Кубани орудийных выстрелов. С рассветом послышался гул, сделавшийся к 6 часам [281] явственным и сильным, — это время и выбрано было для наступления. Пластуны, вооруженные нарезными дальнобойными Люттихскими 7 1/2 линейными штуцерами, залегли у переправы и не позволяли горским пикетным приближаться; переправа была совершена быстро. Каракубанский остров в восточной части был более сух, чем в западной которую подъем воды в Каракубани, заливали несколько ее рукавов с южной стороны; от него большая часть острова была сплошное болото, густо заросшее кустами и камышами полковник решил занять на первый раз эту, более удобную, восточную часть до переправы Псебедах. Приходилось занять версты три шириною и на этом пространстве покрепче удобные проходы. Занявши цепями нужное пространство впереди, Кухаренко, по указанию пластунов, начал выбирать места для возведения небольших временных укреплений, величаемых Черноморцами "батарейками". Судя по перестрелке в цепях, можно, было определить, что горцы еще не успели собраться в большую партию, а потому Кухаренко все свободные силы расставил на избранных местах для возведении кое-каких укреплений, ожидая с часу на час нападения из-за Кубани; на работу были взяты и конные казаки; они затем и были взяты, чтобы увеличить число рабочих рук; из орудий запрещено было стрелять до особого приказания, чтобы не оповещать за Кубань о прибытии отряда на остров, но уже через час, вследствие увеличивавшегося огня горцев в цепях, Кухаренко приказал обстреливать из орудий заросли, откуда более всего раздавалось выстрелов неприятеля. Кухаренко, не отдыхая, носился от одной работы к другой, следя за ходом их, а казаки, в виду предстоящего дела, усердно работали, зная по долговременному опыту, что из этих завалов им удобнее и безопаснее можно будет встретить ожидаемого врага.

Для обеспечения своего правого фланга с западной стороны острова где среди сплошных болот кое-где были проходимые места, Кухаренко направил постоянного и надежного своего сподвижника, с двумя пешими ротами и одною спешенною сотнею казаков, полковника Крыжановского, придав ему и одно орудие. Крыжановский, заняв позицию, [282] тотчас же приступил к устройству засеки и очистке около нее зарослей. Перестрелка в южной части острова все более и более разгоралась. Крыжановский, по заложении засеки, спешил возможно далее очистить около нее заросли; едва было очищено шагов на 100, как бывшие в секрете пластуны дали знать о приближении неприятеля. Крыжановский, созвав свои силы в засеку, решил подпустить к ней горцев поближе и открыть огонь, когда их побольше соберется; орудие же, уже заряженное картечью было от глаз неприятеля прикрыто мелким хворостом. Горцы скоро появились; казаки в засеке притаились: только пластуны, всего человек 11, отстреливались из своих штуцеров; шум в зарослях стал увеличиваться и толпа горцев, человек до двухсот, показалась в опушке кустов и открыла беглый огонь по сидевшим в засеке; в ответ из засеки полетела картечь и два залпа пеших казаков; такой страшный огонь ошеломил горцев; они рассыпались по зарослям и, боясь приблизиться, повели снова горячую перестрелку; так продолжалось около часу, а потом толпы горцев сразу значительно увеличились и они стали то в одном, то в другом месте выбегать, стараясь забраться в тыл, но выгода в расположении сражавшихся была на стороне казаков; они лежали за плотно прибитым хворостом, пули горцев частью попадали в хворост и там вязли, а то летели через головы, а неприятель при своих движениях был весь на виду и подвергался не только ружейному, но и пушечному огню.

Полковник Кухаренко, слыша сильную перестрелку у Крыжановского, послал туда две сотни; как только эти сотни показались за засекою, горцы прекратили свои вылазки из зарослей; пошла безвредная перестрелка издали, совершенно прекратившаяся часов около четырех вечера, когда колонна Крыжановского отступала к главным силам. Полковником Кухаренко "батарейки" были заложены в десяти местах; к 12 часам дня они настолько были готовы, что могли уже служить надежным укрытием для гарнизонов в них; до этого времени, и даже позднее, хотя горцы вели с цепями сильную перестрелку, но можно было судить, что их еще не особенно много, но к двум часам дня огонь [283]

горцев стал распространяться по всей линии занчтой Кухаренко; работы тотчас были прекращены, цепи отведены назад, при поддержке их огня артиллериею, и возведенные

укрепленьица были надежно заняты.

Толпы горцев, показавшиеся в опушках зарослей, перешли в наступление и смело стали кидаться на те батарейки, которые были недалеко от зарослей; в два часа дня пошел бой по всей линии, но нигде горцы не имели успеха-только к пяти часам вечера неприятель, понеся потери при своих нападениях, стал отходить за Кубань.

Ночь прошла спокойно. 28 марта отряд занялся очисткою местности от зарослей в тылу батареек и полковник Кухаренко заложил там два редута, в которые и перешла большая часть гарнизона Копыльского поста, который окончательно тогда не был упразднен, а гарнизон его служил резервом для новых редутов, еще не имевших даже сносных помещений для гарнизонов (Редуты эти получили название Новокопыльский пост).

В реляции, донесении своем о занятии важного стратегического пункта для Черноморцев - Кара-Кубанского острова, и. д. наказного Атамана "счел долгом поименовать особо отличившихся в деле 27 марта — полковника Крыжановского, есаулов: Зиньковского, Пиденко, Гриву, Герко и Садилу, сотника Скляревского и хорунжих: Помозана и Волкодава" в неоднократных отбитых нападениях горцев при возведении укреплений на острове (Потеря в отряде состояла из 11 раненых казаков, убитых не было).

Помещение в реляциях особенно отличившихся неминуемо влекло к получению незаурядной награды, не смотря на ухищрения штабных, лиц преимущественно "не нюхавших пороху", но позволявших себе критически относиться к представлениям военных начальников к наградам их подчиненных.

Не буду говорить уже о мелких чинах, приведу распространенный тогда в обществе рассказ, как относился к представлениям о наградах "за отличие в делах против неприятеля" и сам командовавший войсками на [284] Кавказской линии и Черномории генерал от кавалерии Завадовский, Черноморец родом. При наградных листах от частей войск бывших в деле, прилагался "список представляемых по достоинству"; в списки эти представляемые н наградам вносились по старшинству чинов, а №№ им в особой графе ставились рукою начальника части, по достоинству списки эти служили на тот случай, что если бы пришлось уменьшать число представляемых, то из него, по справедливости, исключались большие №№. А Завадовский, по общему отзыву, не особенно стеснялся с справедливостью: когда ему докладывали представления, он брал "списки по достоинству, и зажмурив глаза, водил по списку пальцем, приговаривая: "везе, не везе". На ком палец останавливался при "не везе", того он вычеркивал из представления, но "фазанов" он обходил своею причудою, они у него всегда "везе"; фазанами назывались приезжавшие в отряды "за отличием": лица эти принадлежали к штабным крупных начальников или к тем из сынов Марса, которые имели влиятельных бабушек и тетушек (Название фазан не правильно, — фазаны птицы оседлые, а приезжавших, за отличием осенью и весною, когда начинались и продолжались до лета походы, правильнее было назвать вальдшнепами, но строевые офицеры назвали их фазанами потому, что вследствие всевозможных неудобств в осенних и зимних походах, благодаря дороговизне, ходили в потертых сюртуках, а то и в полушубке, а приезжавшие были одеты с иголочки, с белыми кантами на одежде, с серебрянными эксельбантами и с завитыми усами). Отличие их состояло обыкновенно в том, что приезжавшие за отличием, пробыв с недельку в отряде, хорошо ели у начальников отрядов, еще лучше пили и, для очищения совести, присутствовали издали при ежедневных перестрелках, разъезжая на казачьей лошади из конвоя начальника отряда; такие лица обязательно попадали в наградные листы; они то потом и являлись судьями о наградах строевым офицерам. Воспоминание о пережитом увлекло меня; возвращаюсь к постепенному по месяцам описанию событий 1853 г.

Начало апреля прошло на обеих линиях довольно спокойно, — вероятно горцы были заняты полевыми работами яровых хлебов. Бжедуги, как выше сказано, держались спокойно; сделаться окончательно мирными, оставаясь на тех же местах за Кубанью, - между Абадзехами с востока и [285] Шапсугами с запада. было опасно, — признание, нашей власти повело бы к ограблению их воинственными соседями; вот почему Бжедугам приходилось играть двойственную роль: молодежь их не редко участвовало в партиях собиравшихся у соседей, а и. д. Атамана имел лучших лазутчиков из Бжедугов и через них знал виятельных лиц среди этого племени и от этих лиц иногда получал важные сведения о затеях среди непокорных горцев. Абадзехи и Шапсуги подозревали Бжедугов в двуличии и не любили их.

Магомет-Эмин, под влиянием наветов из Турции задумывал летом большие операции против нас, хотел услужить Турции и повыше поставить себя в глазах ее; его муртазаки (Почетная стража из вполне преданных людей и фанатиков; — муртазаки подобие мюридам Шамиля) уже разъезжали по горским обществам, подбивая их энергичнее действовать, и внушая, что только единодушные действия всех племен спасут от постепенного наступления на них русских. Власть Магомет-Эмина над Абадзехами была ограниченная советом старшин, а Шапсуги и Натухайцы, случалось, что и совсем не признавали ее; Магомет-Эмину нужно было очень осторожно вести себя в отношении этих двух племен, чтобы не потерять и слабого своего влияния на них, а его планы могли осуществиться только при единодушных действиях всех племен. О поведении Бжедугов Магомет-Эмин знал, и знал о нерасположении к ним их соседей; сведения, получаемыя от муртазаков, показывали, что он может надеяться на хорошую поддержку в своих затеях со стороны Шапсугов и Натухайцев. Дабы показать горцам, что за двоедушное поведение в таком важном для всех деле, как защита родной земли, должно следовать наказание, решил напасть на Бжедугов и хорошенько пограбить их. Затею эту как Абадзехи, так и Шапсуги вполне разделили. На совещании приняли во внимание, что русские, узнав о нападении, наверное помогут Бжедугам не только из города, так горцы называли Екатеринодар, но и из Суджук-кале, Новороссийска пойдут войска, чтобы отвлекать силы напавших; вот [286] почему на этом совещании порешили, чтобы партия из Шапсугов и Натухайцев в условленное время приняла бы меры к задержанию отряда из Новороссийска, а Магомет Эмин, предполагая собрать большую партию, принял на себя движение за Псекупс и выставку заслона против отряда из города, да и часть Шапсугов должна была помогать при появлении отряда на выручку Бжедугов. Заговор вели так секретно, что Бжедуги и не подозревали грозящей им опасности.

Хотя о намерении Магомет-Эмина, было неизвестно как и. д. Атамана, так и начальнику 1-го отделения Черноморской береговой линии генерал-майору Дебу, но было известно, что в горах что-то затевается, а потому в обеих линиях предпринимались меры предосторожности.

Чтобы отвлечь внимание русских со стороны Кубани, Шапсуги, по совету Магомет-Эмина, должны были почаще беспокоить береговую линию; горской молодежи это было на руку, она стала скоро собираться и к 29 апреля в Неберджайском ущелье ее много собралось из Шапсугов и Натухайцев: в партии было 4 значка, следовательно она была не менее 400 человек партия задумала отбить в Новороссийске скот.

Вследствие тревожных сведений из гор, в Новороссийске были осторожны, — жители не отходили далеко, а скот пасли вблизи под выстрелами с батарей; его не выгоняли рано и задолго до сумерек угоняли назад. Дозорные из партии сообщили, что трудно отбить скот, — слишком близко он к укреплению, а там есть казаки. Боясь попасть под артиллериский огонь, вожаки партии решились броситься на скот, а молодежи хотелось подраться и вот партия без всякого смысла показалась на хребте Марткотх облегающем Новороссийск с севера: зная, что ее там не оставят в покое, партия заняла позицию на подъеме дороги на хребет и принялась загораживать ее чем попало.

Из Новроссийска как партия, так и ее работа были хорошо видны. Генерал Дебу приказал ударить тревогу: войска быстро собрались. Дебу назначил для наступления на Маркотх 2 1/2 батальона пехоты, 6 полевых орудий и 2 [287] сотни Донских казаков; постоянные тревоги вызвали усиление там войск: по ходатайству начальника линии в Новороссийск были перевезены на военных судах две роты Балаклавского греческого батальона; роты эти, в числе прочих войск, и были назначены для атаки Марткотха. Рядовые греки служили посмешищем для наших солдат, в особенности для бойких Черноморских матросов; они при встрече с греками, вместо приветствия, вытягивали руку и растопырив пальцы, кричали: "пенде, "пиндос!".

По просьбе, по словам старожилов, капитана греческой роты Стамати, Дебу послал в авангард и роту Балаклавцев, но перед атакою сильно обстрелял позицию горцев артиллерийским огнем; под действием этого огня "пиндосы" пошли в атаку на завал и, к общему удивлению, смело и бойко. Горцы, растроенные артиллерийским огнем, не выдержали атаки трех рот и бежали вниз в ущелье; артиллерия поспешила на перевал и успела на прощанье с горцами послать им в догонку несколько гранат. Из гор по прежнему получались тревожные слухи: нужно было в укреп. Абинское отправлять боевые припасы; опасаясь за такой важный транспорт, и. д. наказного Атамана Черноморского казачьего войска назначил, 16 мая, сильную колонну в прикрытие этого транспорта; в состав колонны, под командою полковника Бабыча, вошли: 6 батальонов пеших и 4 сотни конных казаков, при 14 пеших орудиях и 2 ракетных станках.

Идя в Абинское, колонна соблюдала все предосторожности и, хотя кое-где горцы, пользуясь зарослями, заводили перестрелку, но слабую; заметно было, что горцы не в сборе, а перестрелки заводят только дозорные и жители ближайших к дороге поселений.

На обратном пути, 20-го числа, повозки из под боевых запасов и продовольственных были нагружены лесом, заговленным в Абинском; обоз двигался тихо, день был довольно жаркий, душный, горцы не показались и люди в цепях, утомленные жарою, шли вяло, не зорко наблюдая окрестностями; при переправе через р. Хабль на левую цепь мгновенно бросилась партия, более 200 человек, прорвала [288] цепь и подбежала к фурам; резервы цепи бросились на горцев, те отбежали, и усиленные прибывшими, бросились снова, но Бабыч уже несся из ариергарда с двумя сотнями: партия, атакованная с фронта пешими, а с левого фланга конными казаками, быстро стала отбегать в заросли, Но Бабыч часть ее успел отрезать и произошла мгновенная схватка 30 тел неприятеля остались на месте: на месте атаки Бабыча 20 и при атаке цепи 10; в этот момент артиллерия успела заехать и обдала гущу кустов. куда отбежали горцы, разными снарядами и участила огонь; понеся сильную потерю, горцы скрылись в лесу. С нашей стороны было 12 раненых казаков, убитых было 2. Наказание Бжедугов было отложено на время. Магомет-Эмин, по открытии сообщения с южным склоном гор, счел необходимым побывать у Убыхов и просить их поэнергичнее открыть наступательные действия по береговой линии, дабы оттуда, pyccкиe, как подвергающиеся нападениям, не могли бы оказывать содействие войскам на той стороне гор. Влиятельные лица среди Убыхов из фамилии Берзек и старшины (Между Убыхскими старшинами особенно выделялись влиянием в народе и предприимчивоятью хаджи Керендук Догомуков, Эльбуза Хапапх и Измаил Баракай-Зефш) вполне согласились с Магомет-Эмином. тем более, что эмисары из Турции, еще с ранней весны, от имени султана подбивали Убыхов почаще нападать на наши береговые укрепления.

В половине мая Магомет-Эмин вернулся на р. Пшеху и немедленно приступил к сбору сил для нападения на Бжедугов; партия, напавшая 20 числа на колонну Бабыча из Шапсугов и Натухайцев, была в сборе для поддержки предприятия Магомет-Эмина при движении русских на защиту Бжедугов.

22 мая Бжедуги узнали, что Магомет-Эмин секретно приехал в аул Вочепши на правом берегу р. Псекупса, и, что на р. Пшиш собирается большая партия. Приезд предводителя Абадзехов на границу Бжедугов сильно обеспокоил их: они знали нерасположение к себе Магомет-Эмина, а полученное, вслед за первым известием, второе, [289] что им следует ожидать нападения, побудило их немедленно просить у начальства "в городе" помощи и защиты. По аулам начался выгон скота в чащи лесов, мужчины приготовлялись к защите, а женщины собирали на арбы ценное имущество, чтобы при опасности скрыться в укромных местах; в город поехало несколько старшин и почетных лиц, которые, хотя заочно, но были известны русскому начальству: к стороне р. Псекупса были высланы сильные пикеты.

Посланцы явились прямо к и. д. Атамана. Придавая большое значение обращению к нему полумирных горцев полковник Кухаренко, не принадлежавший к военным кунктаторам, не смотря на грозное известие и неимение под рукою должного числа войск, в виду появления Магомет-Эмина с большою партиею вблизи р. Кубани, решил, для поддержания в горах престижа русской власти, двинуться на встречу врагу. К ночи собрались все войска назначенные в поход, часть их пришла с ближайших кордонов; всего было готово к выступлению: 7 батальонов пеших и 8 сотен конных казаков при 10 пеших легких орудиях и 2 конных.

Из распросов проводников Бжедугов о дороге к ур. Кесхаук, где вблизи был аул Вочепши, и свойстве той местности, полковник Кухаренко пришел к заключению, что представляется возможность развлечь силы неприятеля, чем обезпечивалось отступление из-за р. Псекупса по лесистой местности между этою рекою и р. Дысш; из показаний посланцев и еще прибывших в город Бжедугов с известием о сборе партии к аулу Вочепши и о том, что к ней пристают жители низовий между Псекупсом и Пшишем, Кухаренко нашел, что направление особой колонны в эти низовья прекрасно подходит к его замыслу; — полоса осталась беззащитною и легко достижимая вследствие нахождения там больших полян, и местность эта не далеко от Вочепши, верстах в пяти, следовательно обе колонны, в случае надобности, могут поддержать одна другую, двигаясь по правому берегу р. Псекупса. Полковник Кухаренко поэтому разделил свои силы так: в колонну, долженствующую действовать [290] в низовьях Псекупса, он отделил 9 рот пеших и 2 сотни конных казаков с двумя конными орудиями, поручив эту колонну подполковнику Рашпилю, а с прочими войсками решил идти навстречу Магомет-Эмину в Вочепши. Оба отряда вместе, когда смерклось, выступили из Екатеринодара за Кубань и пошли по дороге на Псекупс; у слияния р Дзысша с Псекупсом отряд разделился на колонны; Рашпиль с своею колонною пошел через р. Дзысшь лесом на р Псекупс, а и. д. наказного Атамана, отправляя Рашпиля приказал ему не открывать без особой надобности артиллерийского огня, если не встретит большой партии, а когда в верхней колонне разгорится артиллерийская пальба, то-чтобы он тогда открыл возможно частую пальбу, не жалея снарядов и начал бы отступление за Псекупс по той же дороге, по которой наступал, и, перейдя Дзысшь, стал бы на поляне ожидать подхода верхней колонны.

Кухаренко продолжал движение вверх по Дзысшу, как по более удобной дороге; поровнявшись с Вочепши, колонна свернула влево и, пройдя частью по чистому месту, вошла в лес и, сохраняя возможную тишину, подошла к Псекупсу; по дороге к колонне то-и-дело приставали дозорные Бжедугов, сообщая полковнику Кухаренко свои наблюдения, а у Псекупса к колонне присоединилось сразу несколько десятков дозорных Бжедугов, которые сообщили, что партия большая, часть ее в ауле, а другая на востоке от него в лесу, верстах в трех. Рассвет наступал. Полковник Кухаренко воспользовался тишиною в ауле и все шесть сотень казаков направил на переправу, а за ними двинул артиллерию, сопровождаемую пешими казаками. Бжедуги, ведущие войска, отлично знали перекаты в Псекупс; переправа совершилась скоро. В Вочепши раздалось несколько ружейных выстрелов; выбегавшие горцы были поражены неожиданным появлением казаков, но не на долго, — масса их стала скрываться за передними саклями для встречи атаки на аул, но Кухаренко и не думал вести атаку аула, находя что она напрасно повлечет за собою потерю: при атаке он сам мог быть атакован с фланга и деже с тыла другою частью партии бывшей вблизи в лесу за [291] аулом. Кухаренко, напротив, решил заставить горцев самих повести на него атаку. Осмотрев местность у аула, Кухаренко, сообразно ее положению, и задуманного плана, занял перед аулом две позиции, на пушечный выстрел от аула, поделив отряд пополам; одну колонну поручил полковнику Крыжановскому, а над другой ринял начальство сам. На обеих позициях был кустарник; Кухаренко приказал рубить его и устраивать из него прикрытие, горцы ожидая атаки, дали возможность казакам нарубить хворосту и обложить свою позицию.

Магомет-Эмин был в ауле; видя, что казаки не только не нападают, а, стоя на месте, укрепляются, решил сам напасть, надясь на многочисленность; между тем артиллерия отряда, по занятии удобной для себя позиции, открыла редкий огонь по аулу гранатами. Этот огонь еще более поспособствовал переходу горцев в наступление; они поняли, что казаки, нанося им потерю, остаются безнаказанными.

Воодушевляемые Магомет Эмином и старшинами, Абадзехи, выскочив из-за саклей, с гиком побежали на колонну Кухаренко; толпы эти были встречены пушечным огнем, а вблизи ружейным и пушечным; вся горская ватага пошла назад в рассыпную, таща своих убитых и раненых в аул; вслед за этою атакою из аула опять показались горцы и в рассыпную двинулись на Крыжановского, а слева показалась масса конных, намереваясь напасть на эту колонну с тыла, но в тылу стояли ноготове все шесть сотен; конные толпы подались к аулу, а оттуда, спешившись, подбегали к атакующим Крыжановского. Вся партия была близко подпущена и обдана картечью и частым ружейным огнем, да таким, что и не горцам. а более стойким он был бы страшным. И эта партия отбежала в рассыпную и залегла вблизи в складках местности; только несколько десятков джигитов ограничивались пальбою по лежавшим за хворостом казакам. Горячий бой прекратился только на время; — снова пред аулом партия стала группиромться: все десять орудий открыли частый огонь, но партия стала поддавться не вперед, а к Псекупсу, следовательно на путь отступления отряда, но в это время с низовий реки [292] послышались пушечные выстрелы, постепенно учащавшиеся; толпы повернули опять к аулу, а гул с низовий Псекупса все становился чаще и чаще.

Из засек стали видеть, что толпы начали разбиваться на кучки; прошло минут двадцать и казаки из засек увидели, что сначала одиночные, а потом и группами пешими и конными горцы стали уходить из аула вниз по реке; наконец показались толпы и со значками, направляясь тоже туда. Ясно было видно, что много неприятеля подается к отряду Рашпиля; этою раздробленностью сил горцев и воспользовался и. д. Атамана. Он приказал Крыжановскому начать отступление и скорее занимать, по переправе, опушку леса между Псекупсом и Дзысшем.

Под прикрытием колонны Кухаренко, Крыжановский без всякой помехи перешел Псекупс; Кухаренко сначала переправил под прикрытием двух рот и двух сотен свою артиллерию, а потом, с незначительною перестрелкою, перешел реку с остальными войсками.

При проходе леса завязалась перестрелка, но незначительная. Перейдя Дзысшь, Кухаренко, выйдя на чистые места, отправил на соединение с Рашпилем и для его поддержки три сотни, а сам продолжал движение на условленный с Рашпилем пункт. К вечеру отряды соединились; — у Кухаренко было 6 раненых казаков, а у Рашпиля 1.

По соединении, отряды стали на бивуак. Кухаренко решил ночевать в ожидании известий, что делают и что думают предпринять горцы. — Бжедуги обещали подробно извещать его обо всем. Колонна Рашпиля была открыта утром только тогда, когда обе его сотни были уже за Псекупсом и понеслись на бывшее вблизи стадо овец. Перейдя реку, Рашпиль выставил на поляне, выше переправы, заслон из трех рот с обеими орудиями, а с остальными войсками двинулся по направлению р. Пчас, к видневшимся хуторам двигавшиеся в авангарде сотни не встречали у хуторов сопротивления; захватывая скот и прочую живность, сакли поджигали; остававшиеся в них жители, не сопротивляясь, разбегались куда кто попал; казаки могли, но не брали их в плен. Опасаясь далеко заходить и слыша пушечную пальбу [293] у Вочепши, Рашпиль повернул назад; пройдя от Псекупса на юго-восток верст пять, сжег по этому пути несколько хуторов, в которых было захваченр казаками 120 голов рогатого скота и несколько сот овец, пасшихся по полянам.

Когда артиллерийский огонь у Вочепши усилился, орудия Рашпиля, согласно его приказаний, тоже открыли огонь, а так как неприятель виднелся только по-одиночке, то стреля и в одиночных; при открытии огня Рашпиль с обеими сотнями пошел назад на рысях и, подъехав к орудиям приказал учащать огонь; казакам пришлось это на руку они не скупились на снаряды, "ушкваривали в азиятив, то на билой, то на сирой шкапах". Как только роты подошли, Рашпиль, не прерывая пушечного огня, стал отступать за Псекупс; в лесу между Псекупсом и Дзисшем у него завязалась перестрелка в цепях, но отряд скоро вышел на чистые места, а орудия снова участили огонь уже по показывавшимся кучкам горцев; выйдя на дорогу, Рашпиль остановился на позиции ожидать полковника Кухаренко; к вечеру отряды соединились.

Высшее начальство в Тифлисе осталось очень довольно этим движением полковника Кухаренко, придавая ему важное политическое значение. Князь Воронцов в приказе своем (Приказ по отдельному Кавказскому корпусу от 5 июня 1853 г. за № 135), описывая это событие, выразил особенную благодарность полковникам Кухаренко и Крыжановскому, подполковникам Рашпилю и Коржевскому; войсковым старшинам Головинскому, Волкодаву и Голубу; есаулам Отрешко и Рубашевскому, и сотникам Бурсаку, Коржевскому и Какунько: также была князем изъявлена особая благодарность состоящим при и. д. наказного Атамана генерального штаба капитану Казанскому и командирам артиллерийских дивизионов в отряде; капитанам Осипову и Неверовскому. Нижним чинам — "спасибо" и 12 крестов знаков отличия военного ордена св. Георгия (На paссвете 24 числа, когда отряд Кухаренко стоял у р. Дзысша на бивуаке, к нему прибыли несколько старшин и почетных лиц из Бжедугов и сообщили о происходившем в Вочепши; — после двух неудачных аттак на позиции казаков Магомет-Эмин, по соглашению с старшинами Абадзехов, решил оставить часть партии в Вочепши, а с большею частью занять лес между Псекупсом и Дзысшем и там наброситься на отряд с трех сторон; все разделили это мнение и уже стали приводить в исполнение, но пальба из пушек около Пчаса все изменила, — жители оттуда и рр. Марте и Пшиша стали просить об отпуске для защиты своих поселений; Магомет-Эмин не соглашался, но просьба народа была поддержана старшинами и Магомет-Эмин уступил и рассерженный уехал на Горячие воды, куда за ним поехали старшины, а большая часть партии разошлась по домам. Это известие порешило вопрос об отступлении домой; с рассветом Кухаренко начал отступление). [294]

Своевременное и удачное движение полковника Кухаренко принесло важный результат, — Бжедуги вполне оценили его и с этого времени они были полумирными только потому, что жили за Кубанью; даже в трудную пору, во время Восточной войны, когда Черноморская кордонная линия была обессилена отправлением в Крым нескольких пеших батальонов казаков, когда горцы, по снятии укреплений Черноморской береговой линии, хорошо знали, что мы обессилены и принуждены держаться в оборонительном положении, Бжедуги остались к нам такими же расположенными, какими были тогда, когда мы располагали всем для наступательных во всякое время года действий за Кубанью.

И. д. Атамана полковник Кухаренко, произведенный в генерал-майоры "за примерную распорядительность в военных дйствиях по охране Черноморской кордонной линии", продолжал зорко наблюдать за действиями и задумываемыми горцами предприятиями, придерживаясь, на основании прежде происходившего в Черномории, правила: для уменьшения набегов горцев, по мере надобности, вторгаться к ним и тем заставлять их более заботиться о собственной безопасности, чем о набегах на линию. Действительно, прежде происходившее на линии служило подтверждением; события показывали, что успехи в делах Черноморцев и безопасность на линии во многом зависели от того, каков был у них атаман; напр. при энергичном атамане Бурсаке Черноморцы неоднократно отличались в делах с горцами и при движениях за Кубань с лихвою отплачивали Шапсугам и Натухайцам за их набеги; при Бурсаке горцы, после его движений за Кубань, делались на долго спокойными и очень осторожными, а при атамане Матвееве, назначенном в 1817 году, горцы, не беспокоимые с линии, возобновили свои набеги и, не преследуемые за это, стали дерзко, смело нападать; казаки были недовольны вялостью Матвеева и это недовольство дошло до того, что означали, не стесняясь, говорить: "Матюха розвишав оба уха". [295] Главнокомандующий на Кавказе, генерал А. П.Ермолов, чтобы скорее остановить смелые набеги горцев, заменил Матвеева генерал-майором Донского войска Власовым (Власов был назначен заведующим всеми казачьими полками, расположенными по р. Кубани, от ее верховий до Тамани), в 1821 году: на Власова Ермолов возложил защиту не только Черноморской, но и Кубанской линий, и он везде управлялся, умея выбирать и отличать способных офицеров и подбирать из них помощников себе в трудном делe. Так, сидевшие по постам при Матвееве без дела полковники Безкровныи, Белый, Вербицкий, Скакун, Табанец, Стороженко, Дубонос, Журавль и есаул Залеский на Черноморской линии и полковник Перекрестов на Кубанской в том-же 1821-м году сделались грозою для горцев; Власов с этими своими сподвижниками не только быстро прекратил набеги горцев (Сказания о Власове до сих пор существуют между казаками. Приведу одно из них: осенью 1821 г. громадная партия горцев, переправясь через р. Кубань и Каракубань вблизи Копыльского поста, ворвалась на линию и бросилась к Петровскому посту, вблизи нынешней ст. Анастасиевской, чтобы отбивать скот у жителей станиц и на хуторах; при появлении вблизи поста партии, оттуда дали вестовой пушечный выстрел и гарнизон его из двух сотен сделал вылазку, но наткнувшись на 1500 человек стал отступать; к несчастью горцев. Власов в это время возвращался с верховий Кубани и был вблизи Копыла; услышав пушечный выстрел, Власов быстро переправился через р. Протоку и, взяв с поста всех конных казаков, которых с конвоем Власова набралось до трех сотен, помчался к Петровскому; с поста заметили приближение Власова и снова пошли в наступление; Власов с лучшими из ездоков сразу врезался в кучу горцев, казаки лихо пошли в атаку, передние горцы живо были смяты и вся масса горцев, вероятно опасаясь прибытия еще новых подкреплений к казакам, быстро повернула назад к заветному Каракубанскому острову, где провела часть ночи; горские лошади были быстрее Черноморских, но последние были несравненно сильнее и при дальних скачках брали верх над горскими. Власов решил, что во что бы ни стало, отрезать горцев от Кубани; хотя горцы обогнали сотни, но у Каракубани казаки поналегли на своих коней и отрезали партию от реки; горцы решились спасаться в камышах на топкой местности "калаус", но в попыхах не попали на проезд, а в топкие места; лошади стали увязать; задние, теснимые казаками, давили передних; завязшую в болоте толпу казаки истребляли. Многим там поживились казаки; даже теперь там иногда находят остатки оружия и снаряжения горцев), но вторжением за Кубань к Шапсугам он довел их до такого положения, что Шапсуги еще с этого года были бы такими-же спокойными соседями, как и Бжедуги, но неуместное вмешательство в переговоры с Шапсугами дипломатического агента, состоявшего при Ермолове, Де-Скасси. испортило большое и важное для нас дело, и только потому, что наша дипломатия, с своею прямолинейною политикою, сочла всякие политические переговоры с закубанцами -жителями нарушением верхозных там прав Турции, а из данных главы первой этой статьи видно, что горцы никогда не признавали над собою верховных прав Турции. [296]

Вот на основании этих то данных генерал Кухаренко и вел до по защите своей родной земли - Черноморья.

Чтобы Шапсуги не помешали полевым работам на линии в прикубанских станицах и "не палылии бы сина у поли" и. д. Атамана решил сам беспокоить горцев, а тут кстати пришло сообщение ему от начальника отделения Черноморской береговой линии генерал-майора Вагнера о сбоpе Убыхов в партии; опасаясь, как бы к Убыхам не подошли подкрепления с северной стороны гор и не помешали бы войскам заниматься покосами, Вагнер просил о вторжении казаков за Кубань, чтобы распространить там тревогу.

Налеты казаков за Кубань входили в военный план Кухаренко; он решил сразу побеспокоить как Шапсугов, так и Натухайцев, направив удар на границу их р. Адагум. Для цели был избран аул Сохок, расположенный на правом берегу Адагума за р. Пшец, или Пшециз, перед лесом, через который шла дорога к полянам по правому берегу Адагума; аул этот как бы замыкал доступ с севера на эти поляны.

Сделано было секретное распоряжение о сборе казаков по ночам к Новокопыльскому посту на Каракубанском острове; там образовался отдельный отряд из семи рот пеших и четырех сотен конных казаков при четырех легких орудиях; отряд был поручен полковнику Бабычу. Успех отряда зависел от скрытности движения; Бабыч принял для этого все меры. К Сохоку, по словам проводников, вело две дороги; одна прямая через грязные, покрытые камышем и кустами места, это была ближняя верст 18; а другая от р. Пшеца поворачивала на запад и выходила к Кубани к первой дороге у самого берега реки, но была более открытою от зарослей и верст на пять длиннее первой; Бабыч, надеясь на скрытность движения по зарослям и приняв во внимание, что лошади у казаков и в артиллерии свежие и, надеясь на выносливость казаков, решился [297] идти к Сохоку по первой дороге, а отступить по второй, как сухой и более удобной для отступления при сборе горцев. Упомянутые войска собрались на посту к 24 июня; в эту ночь Бабыч тихо переправился за Кубань и двинулся к р. Пшецу, к мосту через нее вблизи аула Сохок; к мосту подошли еще до рассвета, но мост оказался разобранным, река топкою, пришлось устраивать переправу. В шагах 300 от бывшего моста виднелся лесок; Бабыч отправил в него две роты набирать материал для гати топких мест реки; роты захватили в леске все, что впопыхах попадалось под руку; кое-как сделали гать и отряд перешел Пшец. От реки перед аулом были кусты, аул был на поляне а за нею чернел лес по Адагуму.

Полная тишина в ауле показывала, что горцы даже не подозревают опасности; благодаря южному ветерку и собаки не слышали незванных гостей. Бабыч воспользовался такими благоприятными обстоятельствами и решил захватить этот небольшой аул целиком: в конце кустов, перед аулом, он отделил три роты и две сотни казаков, приказав им как можно скорее, но соблюдая тишину, обойти аул с запада и отрезать его от леса, а с остальными войсками развернулся перед аулом так, что бегство из него везде можно было отрезать.

Обходная колонна была обнаружена неистовым лаем собак; терять время было опасно и обе сотни понеслись на рысях к южной стороне аула, преследуемыя стаею собак; роты бежали за сотнями. Визг, гам, беготня раздались в ауле, а вслед затем оттуда раздались выстрелы по пешим казакам; женщины с детьми бросились к лесу, но, встретив развернувшиеся сотни, кинулись к Адагуму, но там была цепь казаков; десяток-другой горцев бросались с отчаянием на казаков, но получили отпор; все население аула скрылось в нем, а оттуда из крайних саклей был открыт огонь по цепи казаков.

Такое положение продолжалось недолго полный рассвет открыл Шапсугов и их безвыходное положение.

Бабычу времени нельзя было упускать, оно мог быть атакованным большими силами не только Шапсугов, но и [298] Натухайцев; чтобы порешить скорее все, он приказал своему переводчику выехать вперед и предложить жителям аула сдачу.

Переводчик, тихо подаваясь и махая папахою, во весь голос вызывал для переговоров жителей; те услышали и несколько человек вышло из саклей. Переводчик, указывая на орудия, внушительно направленные на аул, и на оцепление его войсками, предложил им сдаться, доказывая, что сдачею спасут себя, семьи и имущество, a pyccкиe не пошлют их в Сибирь и никогда не будут брать в солдаты (Враги русских постоянно внушали всем горцам Кавказа, что с покорением их русские начнут их брать в солдаты и заставят работать дороги, строить крепости и т.п., кормить будут свиным салом; горцы безусловно верили сказке, а эта вера и побудила их отказаться от предложения Государя в 1861 году. В октябре, именно 18 числа, в Бозе почивающий Император Александр II прибыл в Верхне-Абадзехский отряд, стоявший в верховьи р. Фюнтер, в уроч. Манрюк-Огой, вблизи ст. Царской. 10 числа в отряд прибыли старшины непокорных горских обществ; им Его Величеством, в присутствии генералов: и. д. клавнокомандующего кн. Орбелиани, графа Евдокимова и свиты: графа Адлерберга, кн. Долгорукова, графа Ланберта, полковников Рылеева, лейб-медика Енохина, было объявлено, чтобы все горцы выселялись на плоскость, а если не хотят, то могут переселиться в Турцию; на размышление дан был месячный срок. Горцы ни за что не соглашались; одна из главных причин отказа: быть солдатами). Жители попросили время на совещание; переводчик от имени начальника предупредил их, чтобы скорее оканчивали совет, а то орудия начнут пальбу по аулу. Переводчик отъехал на дальний ружейный выстрел и стал ждать ответа, жители не медлили, — несколько человек пожилых вышли из аула, подзывая переводчика: тот приблизился. Шапсуги изявляли согласие на сдачу, но чтобы им была обещана полная безопасность, охрана имущества и полное обезпечение их жен и детей от всяких оскорблений.

Бабыч дал слово, но чтобы скорее выходили. Горцы поспешили в аул, и с позиции войск скоро заметили, что жители аула действительно спешать выезжать из него с своим скудным имуществом; когда арбы, пешие и конные подъехали к позиции, Бабыч приказал горцам снимать оружие; угрюмые, но послушные, Шапсуги, окруженные двумя ротами, сдавали оружие; женщины, как сидевшие на арбах, так и шедшие за ними, выли и причитали, но мужчины старались прекращать эти возгласы. Всех пленных оказалось 146 душ.

Артиллерия, арбы и пленные, под прикрытием трех рот и двух сотен, тотчас же были направлены на р. Пшец, а остальные войска стали стягиваться в общую колонну, поджегши Сохок. [299]

Ко времени отступления отряда горцы уже собрались из ближайших поселений и заняли лес за аулом и на Пшеце. Едва головные части, прикрывавшие артиллерию и обоз с пленными, перешли гать, как из лесу, откуда утром брали материал для гати, раздался заплп; закипела перестрелка. Прискакавший на выстрелы Бабыч видя, что дорога по избранному пути отступления проходит на близком расстоянии от занятого горцами леса, невольно вынужден был открыть свое присутствие Шапсугам и далеко живущим от Сохока; — он приказал переезжавшей гать артиллерии выезжать на позицию против леса и посильнее обстреливать ее; благодаря назначенным к арбам рабочим, обоз был переправлен скоро и без поломок.

Все четыре орудия, под прикрьтем арьергарда, открыли огонь по лесу; гранаты и ядра заставили находившихся в лесу прятаться от них; перестрелка ослабела, но не надолго; орудийные выстрелы вблизи Адагума подняли на ноги тамошнее население, спешившее на Пшец, но и Бабыч спешил пройти поскорее густые заросли из кустов и камыша, где неприятель, зная тропинки, мог заседать. Артиллерия взяла орудие на отвозы и для выстрелов только поворачивала их.

Преследование отряда продолжалось верст на шесть от Пшеца и остановилось там, где от дороги пошли небольшие заросли из камыша, где преследующие подвергались огню уже по прицелу, а не наугад.

К вечеру отряд был у Кубани, а ночью переправился. Казаки потеряли 1 убитым и 7 раненными.

На Новокопыльском посту казаки приютили горцев. Даже принесли им хворосту и камыша для приготовлена пищи из кур и баранов, у кого они были, а бедным давали, что могли из своих скудных запасов.

Текст воспроизведен по изданию: Черноморская кордонная, Черноморская береговая линии и правый фланг Кавказа в 1853 году // Кубанский сборник, Том 10. 1904